Прокурор идет ва-банк Звягинцев Александр
Швейцар от такой перспективы даже взмок.
— Будет сделано, гражданин начальник! — залебезил он, мгновенно перестроившись. — Никуда не звонить, ни во что не вмешиваться. Мое дело маленькое.
— Не суетись! — приказал ему Ярыгин. Вчетвером они прошли через широкий холл.
Стоявшая у стойки Белянка, улыбаясь, приветствовала их взмахом руки. Услышав слова, сказанные Ярыгиным швейцару, вмиг передумала звонить Цвяху. И вообще, потерпев фиаско с Ярыгиным, она старалась держаться от друзей подальше.
В приемной Юрпалова секретарша попыталась было воспрепятствовать их проникновению в кабинет директора, но Ярыгин так посмотрел на нее, что она, бедная, просто прилипла к стулу.
Ярыгин приложил палец ко рту и сурово сказал:
— Тс-с! Замри!
Когда они зашли в кабинет, Юрпалов что-то искал в открытом сейфе, поэтому не обратил внимания на вошедших.
Но когда оторвался от сейфа с намерением закрыть его, он обалдело уставился на возникших в его кабинете посторонних.
— Кто пустил? — грозно спросил он. — Прошу всех выйти и заходить по одному!
Оболенцев подошел к нему вплотную и, предъявив ордер на арест и обыск, спокойно произнес:
— Вы арестованы, Юрпалов! Ознакомьтесь с постановлением и распишитесь!
У Юрпалова был такой вид, что Оболенцев испугался, как бы директор гостиницы «Москва» в обморок не грохнулся. Дрожащей рукой он взял постановление, но прочесть ничего не смог — буквы прыгали у него перед глазами и расплывались.
— Я не могу прочесть! — признался он. — Но я вам верю!
Оперативники из КГБ взялись за привычную работу: выгребли содержимое сейфа, ящиков стола и стали подробно и детально описывать все в протоколе.
Юрпалов сидел поначалу как пришибленный, но постепенно убедил себя, что покровители у него достаточно сильны, чтобы ему заранее падать духом. Они не дадут его утопить, потому что он может потянуть за собой многих.
— А почему меня арестовывает не городская прокуратура? — спросил он неожиданно нагло. — Я вас, например, не знаю, может, вы никакой и не следователь, а увезете меня и грохнете где-нибудь по дороге. Я требую, чтобы вы привели ко мне в кабинет кого-нибудь из городской прокуратуры!
— Вы плохо прочитали постановление, Юрпалов! — твердо сказал Оболенцев. — На нем присутствует необходимая санкция с подписью заместителя городского прокурора.
— Я так этого не оставлю! — заорал вдруг Юрпалов, решивший, что глоткой он добьется появления в кабинете знакомых лиц. — А почему нет подписи прокурора города?
— Не мешайте, Юрпалов! — оборвал его Оболенцев. — Сидите молча и наблюдайте за обыском, чтобы потом вопросов не было.
Юрпалов замолчал и стал внимательно следить за обыском.
— А почему нет понятых? — снова спросил он.
— А это, как вы думаете, кто? — Кивком головы Оболенцев показал на парня и девушку, заранее прихваченных Ярыгиным в холле гостиницы. — Если мало, мы можем пригласить в кабинет ваших работников, чтобы они засвидетельствовали, что вас здесь не пытают, не бьют, не подбрасывают наркотики и оружие.
— Не надо! — отказался Юрпалов. — Записывайте что хотите! Хозяин приедет… — И он многозначительно замолчал.
— «Вот приедет барин, барин нас рассудит…» — подхватил Оболенцев. — Считаете себя таким ценным кадром?
— Да уж не в последних хожу! — заявил Юрпалов.
Закончив обыск, один из оперативников вышел проверить, стоит ли автотранспорт у входа. Вернувшись, он кивком головы дал понять Оболенцеву, что все в порядке. Юрпалов подписал протокол не читая.
«Очень рассчитывает на защиту Липатова и Борзова, — подумал Оболенцев, глядя на успокоившегося Юрпалова. — Дурачок, не понимает, что он уже списан в утиль».
Первыми увидели арестованного репетирующие в ресторане артисты варьете. Наталья, сидевшая за роялем, неожиданно ударила по клавишам и запела:
— «По тундре, да по широким просторам, где мчит курьерский Воркута — Ленинград…»
Злобно сверкнув глазами, Юрпалов пересек зал.
Спустившись в холл, Оболенцев заметил швейцара, который, припадая на левую ногу, спешил к выходу. У лифта, испуганно перешептываясь, сгрудились несколько взволнованных горничных. С кривой улыбкой на лице за стойкой застыла Белянка.
И все со злорадством смотрели, как двое в штатском ведут Юрпалова, еще не так давно бывшего здесь повелителем судеб.
Юрпалов попытался сохранить лицо. Поравнявшись с группкой взволнованных горничных, он громко и возмущенно проговорил:
— Вы мне еще ответите за этот… произвол!
И от одного звука его барского голоса злорадные огоньки в глазах подчиненных погасли. Каждый подумал: «Выкрутится!» Видя их изменившиеся лица, Юрпалов проникся уважением к самому себе. Поэтому в машину он садился, как в собственный лимузин — без страха за будущее.
Правда, когда приехали к нему домой, где был также учинен обыск, вел он себя хоть и дерзко, но уже менее уверенно.
— Это чьи деньги, Юрпалов? — спросил Ярыгин, извлекая из-под дивана завернутые в газеты пачки казначейских билетов.
— Теща с нами живет. Сейчас, правда, с женой в Тамбовскую губернию уехала. Откладывала бабушка всю жизнь себе на похороны, — с невозмутимым видом ответил он.
— Понятно! — протянул Оболенцев. — А вот сберкнижки у вас здесь на двадцать семь, двенадцать, тридцать одну и двадцать пять тысяч рублей. Это что, тоже на похороны?
— Всю жизнь тружусь с утра до ночи. Во всем себе отказываю. Рублик к рублику на свой дом откладывал, — так же невозмутимо ответил Юрпалов.
— А это что? Неужели у вас в гостинице и ресторане золотыми червонцами рассчитываются? — опять спросил Оболенцев, открывая шкатулку и высыпая на стол золотые монеты царской чеканки. — Это ваши?
— Тещи-и-ны! — вызывающе протянул Юрпалов.
Подошедший к Оболенцеву с маленькой коробкой в руках Ярыгин тут же с ехидцей заметил:
— Тамбовские колхозницы, они такие!
Взяв из рук Ярыгина коробочку, Оболенцев вынул оттуда красивый мужской перстень.
— Старинная работа, — вслух произнес он, рассматривая сверкающий лучами радуги камень. — Это, очевидно, фамильные драгоценности и тоже из Тамбовской губернии!
— Сволочи! Сами не живете и другим не даете! — сквозь зубы процедил Юрпалов.
Игра «Зарница»
После сытного горкомовского обеда Борзов сидел за рабочим столом в своем просторном кабинете и просматривал почту. Но мысли его были в Москве. Последний разговор с Липатовым о будущей карьере его заинтриговал, и он с нетерпением ждал возвращения шефа из Первопрестольной.
Когда он механически распечатывал очередной конверт, неожиданно затрещал телефон.
— Слушаю! — сладким голосом начал Борзов, но тут же лицо его вытянулось.
Звонил Алексейцев Борис Кузьмич, генерал-майор в отставке, подвизающийся в городском ДОСААФе.
— Петр Григорьевич! — заворковал генерал. — Кажись, ты забыл о войне?
— С кем? — не понял Борзов.
— Сегодня открытие «Зарницы»! В пионерлагере! — напомнил генерал. — Обязательно должен присутствовать. Речь скажешь. Про барабан… — И генерал засмеялся дребезжащим старческим смехом.
— Хорошо! — согласился Борзов. — Понимаю, что надо приехать. Только ты, Борис Кузьмич, все время забываешь, что я уже не секретарь по идеологии.
— А секретарь по идеологии у нас, ты знаешь сам, на барабане не играл! — опять засмеялся генерал.
Делать было нечего, и Борзов поехал в пионерлагерь, с которым у него было связано так много воспоминаний. Несмотря на то, что солнце уже давно прошло послеобеденную отметку, палило оно так безбожно, что Борзов попросил шофера открыть все окна в машине.
По дороге спустило колесо, и Борзов добрался до лагеря намного позже, чем рассчитывал. Но у ворот лагеря его все равно ждали все во главе с генералом. Борзов вышел из машины и пошел пешком вместе с встречающими к трибуне.
Трибуна, обшитая кумачовым полотнищем, была построена на одной из сторон широкого, окруженного длинными одноэтажными корпусами плаца. На постаменте перед трибуной стоял бюст вождя пролетариата Ленина. Чуть в стороне торчал флагшток с выгоревшим на солнце флагом.
По периметру плаца, на усыпанных песком дорожках, выстроились шеренги пионеров в защитной форме с прижатыми к груди деревянными автоматами.
Бедные дети уже давно стояли в ожидании начальства, поэтому появление руководителей было встречено пионерами с нескрываемым облегчением и одобрительным гулом.
— Смирно! — скомандовала старшая пионервожатая, пышнотелая брюнетка в белой, обтягивающей высокую крепкую грудь блузке, в синей юбке и с ярким красным галстуком на шее. — Слово предоставляется генерал-майору в отставке Борису Кузьмичу Алексейцеву.
Старый генерал, ради торжественного случая облачившийся в парадный мундир и нацепивший все свои награды, едва доставал до плеча грудастой старшей пионервожатой.
Взойдя на трибуну, он басом забубнил заученную речь:
— Дорогие пионеры!.. Империалисты не дремлют. Они не оставляют нас в покое. И все ближе и ближе к нашим рубежам священным подползают…
Генерал перевел дух, чтобы собраться с мыслями. Но лучше бы он этого не делал.
Какой-то вредный пионер из первого отряда голосом попугая из известного мультфильма пронзительно крикнул:
— Ползет, ползет!
И вся линейка мгновенно грохнула. Алексейцев смутился и… забыл все, что с таким трудом выучил за два дня.
— Дорогие пионеры! — зашелся в кашле генерал. — Торжественно объявляю начало в-войны… военно-спортивной игры «Зарница»! Ура-а-а!
— Ура-а-а! — раздался ответный радостный рев пионеров.
Старшая пионервожатая поспешила исправить положение и завопила:
— Слово предоставляется секретарю горкома Петру Григорьевичу Борзову.
Борзов дождался, когда генерал освободит трибуну, а затем поднялся на нее. Вид у него был довольно забавный. Он умудрился во время речи генерала отобрать у пионера барабан и повесил его себе на шею. Но уставшие дети никак на это не отреагировали, решив, что так и надо.
— Дорогие дети! — начал Борзов. — Когда кончилась война, не было игры «Зарница». Тогда был голод. К вашему счастью, вы его никогда не узнаете в нашей счастливой стране. А я знал, что такое — голод! Но у меня был вот такой же барабан, и он сделал из меня человека… Одного известного философа спросили, какими будут музыка и цвет двадцатого века, и он ответил: «Цвет будет — красный, а музыка — барабан!» Дети, он не ошибся. Наш цвет — красный! Наша музыка — барабан!
— Ура-а-а! — завопил басом генерал.
И юные ленинцы дружно откликнулись:
— Ура-а-а!
Борзов стал привычно отбивать на барабане ритм марша. Два пионера подхватили этот ритм на своих барабанах. Горнист заиграл сигнал к атаке.
Старшая пионервожатая крикнула:
— Слушай мою команду! На-пра-во! Шагом марш!
И пионеры, сжимая автоматы и энергично маршируя, отряд за отрядом покинули плац.
На Борзова нахлынули милые его сердцу воспоминания, глаза наполнились слезами.
— Как идут! — сказал он генералу, спустившись с трибуны. — Как идут наши будущие защитники!
— Хорошо идут! — пробасил Алексейцев. — А главное, идут в нужную сторону!
Борзов краем глаза вдруг заметил стоящего в стороне полковника Багирова. Тот нетерпеливо смотрел на него, но не решался подойти, очевидно, вокруг было слишком много народа.
— Багиров! — крикнул ему Борзов. — Подходи до компании!
Багиров решился подойти к группе. Он сдержанно поздоровался и вплотную приблизился к Борзову.
— Тебя тоже пригласили выступить? — удивился Борзов.
Но Багиров крепко взял его за локоть и, стараясь сделать это незаметно, медленно стал уводить Борзова с плаца.
— Отойдем! — почти не двигая губами, сказал он. — Разговор есть.
Они отошли на приличное расстояние от остальных.
— Что случилось? — недовольно спросил Борзов. — Пожар, что ли?
— Хуже, — ответил Багиров. — Зампредисполкома Штукатуров… после разговора с Оболенцевым провел в ванную оголенный провод и в воде набросил на себя. А в проводе двести двадцать вольт…
— Зачем? — растерянно пробормотал Борзов.
— Самоубийство! — констатировал полковник.
— Что его заставило? — испугался Борзов.
— Видать, крепко прижали. А мертвых не судят! — нервно усмехнулся Багиров. — Ни позора тебе, ни конфискации. Вот такой, брат, расчет!
— Тоже мне расчет! — пробормотал Борзов.
— Зато семья не пострадает!
— Что ему грозило?
— Вышка не светила! — усмехнулся Багиров. — Да и срок мог получиться небольшой.
— Испугался?
— Вряд ли! — пожал плечами Багиров. — Он вообще был… странный. Для нас это не так уж и плохо: от него ниточки тянулись и в порт, и на таможню.
— Что еще? — спросил Борзов, уверенный, что худшего не будет.
— Еще? — Багиров виновато отвел взгляд от Борзова, и тот сразу почувствовал, что худшее еще впереди.
— Не отводи глаз! Не красна девица.
— Еще арестованы несколько человек из общепита… — начал Багиров.
— Это мелочь! — отмахнулся секретарь.
— И еще, когда я выезжал сюда, в кабинете Юрпалова начался обыск. Он арестован, — добавил полковник.
— Что-о? — ахнул Борзов.
— Не беспокойся! — торопливо заговорил Багиров. — Цвях успел с ними со всеми переговорить…
— Ты и твой Цвях спите на ходу! — прервал его в бешенстве Борзов. — Липатов в город приезжает, а у вас в сводках сплошные грабежи да насилия… Собери личный состав и вправь им мозги!
Борзов был настолько взбешен арестом Юрпалова, что, когда из-за кустов вынырнул пионер с деревянным автоматом и пропищал: «Руки вверх! Вы захвачены армией зеленых!», он от неожиданности торопливо задрал руки вверх и побледнел. Но когда осознал свою ошибку, то с ненавистью рявкнул на обалдевшего пионера:
— Цыц!
Будущий защитник природы испуганно ретировался в кусты.
Борзов схватил Багирова за грудки и притянул к себе.
— Слушай, Багиров! — зашептал он с яростью. — Ты меня знаешь с пионерского детства.
— Успокойся, Петр! — испугался тот за Борзова. — Оснований для паники нет. Цвях с них глаз не будет спускать…
— Этот следователь, Багиров, играет большую игру! — Борзов отпустил друга. — Или он нас всех, или мы его! Понял?
— Сам не маленький! — огрызнулся полковник. — Уже кое-что предпринял.
— Что? — заинтересовался Борзов.
— Цвях послал Амбала к шмаре Оболенцева… — стал рассказывать Багиров, но Борзов не так его понял и тут же перебил с выражением ужаса на лице:
— Убрать бабу Оболенцева? — прошептал он помертвевшими губами. — Ты с ума сошел!
Багиров презрительно рассмеялся. Он всегда знал, что Борзов мог действовать только чужими руками, но не думал, что чье-то убийство его так испугает.
— Кто тебе говорил за убийство! — произнес Багиров с неожиданным одесским акцентом. — Послал лишь попугать и предупредить Оболенцева. Амбал горлышко ей немного придавил и попросил передать жаверу, чтоб линял, пока не заделали.
— И помогло твое предупреждение? — язвительно проговорил Борзов.
— Они еще не встречались! — пояснил Багиров. — Вечером встретятся. Знаю точно. У нее на хате. Я дам команду. Мы их там и накроем.
— Только без глупостей! — опять рассвирепел Борзов. — Я не хочу, чтобы сюда все «важняки» Союза прикатили. Поглядим на его поведение. Может быть, у них там, в Москве, план не выполнили. Если он обойдется мелочью, черт с ним, пусть куражится.
— Лады! — сразу согласился Багиров.
— Какие еще лады, — передразнил Багирова Борзов. — На опережение работать надо. Сколько тебе говорить? Собрал одних дуболомов.
— Дай срок, появятся и другие! — пообещал Багиров. — Деньги в корне меняют человека. Штукатуров какой был, почти святой…
— Если будешь так работать, — сострил Борзов, — то срок тебе Оболенцев намотает.
Что случилось с белой «Волгой»?
По просьбе Ярыгина в фотолаборатории КГБ ему быстро отпечатали кадры с микро— и видеопленки.
Появившись в кабинете, где работал Оболенцев, он небрежно, но с некоторым шиком бросил фотографии на стол перед другом и сказал:
— В провинции очень быстро распространяются новости.
Оболенцев внимательно изучал бумаги, лежащие перед ним, и, не отрывая от них глаз, спросил:
— Ты имеешь в виду аресты?
Ярыгин ухмыльнулся:
— Это Петрарка думал все время о Лауре и говорил «…о ней одной». О твоей любви если и говорят, то в коридорах власти, причем, я уверен, с одной целью.
— Это с какой еще? — встрепенулся Оболенцев, задетый за живое.
— Как бы тебя через нее прищучить! — честно ответил Ярыгин.
— Уверен? — засомневался Оболенцев. — Откуда они знают?
— Уверен, уверен! — подтвердил Ярыгин. — Не уверен — не обгоняй! Сколько людей горели на любви… Вот, помню, один убийца мне признался, что от любви глупеют…
— Ну, спасибо за сравнение! Моя любовь никого не касается. Даже друга!
— Мое дело предупредить!
— Спасибо, я как-нибудь сам!
— Как-нибудь и дурак может, а ты у нас умный.
— Еще раз спасибо! Давай вернемся к работе… — перевел разговор Оболенцев. — Мне очень интересный документ попался на глаза, думаю, что специально подложили в папочку.
— Сомневаюсь! — отверг такое предположение Ярыгин. — Просто безалаберность.
— Фома неверующий! — отмахнулся Оболенцев. — Слушай внимательно: «Второго июня семьдесят восьмого года Борзов получил белую служебную «Волгу», но уже семнадцатого июня пересел на старую служебную, черную…»
— Старая любовь не ржавеет! — усмехнулся Ярыгин, слушая, однако, внимательно.
Оболенцев очень выразительно посмотрел на него.
— Извини, больше не буду. — Ярыгин сделал такую послушную и умильную физиономию, что злиться на него было совершенно невозможно, и Оболенцев продолжил:
— Аварий с белыми «Волгами» в июне того года не было, и в ремонт ни одна из белых «Волг» не поступала, я специально проверил…
— Когда только успел?
— Почему ты думаешь, что только ты работаешь не покладая рук? Что, по-твоему, произошло с ней шестнадцатого июня?
— С чего ты взял, что произошло? — удивился Ярыгин. — Может, черная престижнее?
— Из белой в черную по здешней жаре пересядет только идиот или сумасшедший. А Борзов не из таких! Он здоровье бережет: плавает, бегает, диету блюдет, массаж делает.
— Резонно! — Ярыгин внимательно посмотрел на Оболенцева. — Только если что и произошло, то за четыре года следы подчистили. Документов не найдем.
— Ты прав! На документы я и не рассчитываю. Единственная надежда — вдруг что-нибудь вспомнит дежурный по городу в ГАИ.
— Дежуривший шестнадцатого? — скороговоркой выпалил Ярыгин.
— Я послал Нора и Мишина, — пристально посмотрев на друга, спокойно сказал Оболенцев, — сидят сейчас, журналы дежурств изучают. Должны позвонить…
Почти тут же раздался телефонный звонок.
— Легки на помине! — обрадовался Оболенцев и, взяв трубку, услышал голос Нора. — Мы только что с Ярыгиным вспоминали вас, а вы тут как тут… Говори!
Оболенцев, слушая Нора, стал записывать данные на листе бумаги.
— Слушай, Нор, вы с Мишиным ни во что больше не влезайте, приезжайте! Что-о? Уволен?..
Он положил трубку.
— Шестнадцатого июня семьдесят восьмого года дежурным по городу был старший лейтенант Демиденко Владимир Иванович. Уволен из органов внутренних дел двадцать девятого июня семьдесят восьмого года по состоянию здоровья.
— Быстро его… уволили! — сразу все понял Ярыгин и стал собираться.
— Задание понятно? — по-дружески спросил Оболенцев. — Хоть из-под земли мне его найди!
Ярыгин направился к двери, по дороге спрашивая:
— Живым или мертвым?
— Живым, Ваня, непременно живым!
Как только закрылась дверь, Оболенцев опять погрузился в море бумаг, скопившихся на его столе. И сидел, изучая их, пока не стемнело.
Когда он вышел из прокуратуры, на улице уже никого не было. В полупустом автобусе так «аккуратно» объявляли остановки, что Оболенцев сошел на одну раньше. Водитель перепутал, а Оболенцев еще был весь в деле и поэтому не заметил в темноте за окном автобуса знакомые приметы.
Очутившись в одиночестве на пустой остановке, Оболенцев решил не ждать следующего автобуса, а пойти напрямик через небольшой парк, единственной достопримечательностью которого была маленькая танцплощадка. Полусонные юнцы с лицами наркоманов и ошалевшие от неожиданной свободы провинциалы, приехавшие во всесоюзную здравницу погулять и вкусить «светской» жизни, отплясывали так, будто завтра наступит конец света. Здесь же кружились стареющие плейбои, ждущие, когда легкодоступные женщины обратят на них внимание, однако те проявляли интерес лишь к морякам с торговых судов, к фарцовщикам и прочей блатной и приблатненной публике. Стоявший возле входа на танцплощадку милиционер заметил следователя и, как только тот отошел на приличное расстояние, сообщил по портативной рации:
— «Объект» идет через парк к вам!
Вихрем взлетев по лестнице, Оболенцев позвонил в дверь квартиры Ольги. Дверь моментально распахнулась, и Ольга бросилась к нему на шею.
— Нельзя так долго не видеться, Кирилл! — тихо прошептала она, уткнувшись носом ему в шею, и всхлипнула.
— Такая у меня работа, Оля! — поцеловал ее в волосы, пахнувшие жасмином, Оболенцев. — Я же тебе все объяснил. Мне показалось, что ты меня поняла.
— Я тебя понимаю, Кирилл! Но все равно безумно скучаю.
— Очень много работы, Оленька! Понимаешь?
— Догадываюсь! Сегодня в городе только и разговоров что об арестах.
— Ты мне, может, все же разрешишь войти? — спросил улыбаясь Оболенцев.
Ольга засуетилась, быстро закрыла на ключ дверь и потащила его в комнату, где по дороге выключила свет.
— Пойдем, пойдем! — лихорадочно шептала она. Ольга подвела Кирилла к тахте и целуя и лаская стала сама раздевать его.
— Оля, я в состоянии это сделать сам! — попытался урезонить ее Оболенцев.
Но Ольгу было не остановить. Она сбросила с себя халатик и увлекла Кирилла в постель…
Потом они долго лежали, обнявшись. Он нежно перебирал ее светлые распущенные волосы, а она так же нежно целовала его.
И никакие слова им были не нужны.
Внезапно Ольга заговорщически зашептала:
— Кирилл, а что если нам сейчас… шампанского выпить?
Она выскользнула из его объятий и, натянув халат, побежала к холодильнику, стоявшему в кухоньке.
Кирилл тоже оделся и встал. Он подошел к фотографии на стене.
На ней были изображены молодая женщина, очень похожая на Ольгу, с двумя очаровательными ребятишками, двойняшками.
Ольга вернулась очень быстро, неся на подносе бутылку «брюта», два бокала на высоких ножках и две тарелочки с закуской, на одной были бутерброды с сыром, а на другой — с сырокопченой колбасой. Быстрота, с которой она возвратилась, говорила лишь о том, что все было приготовлено заранее.
Читать бесплатно другие книги:
