Питер Врочек Шимун

– Как тебя зовут? – спросил Иван.

Девушка ответила не сразу.

– Иллюза.

– Ты очень красивая, Иллюза, – сказал Иван и вышел.

Рамиль протянул ему «макаров» – рукояткой вперед. Магазин на месте. Значит, скорее всего без патронов. Жаль.

– Его отец был настоящим правителем, – сказал телохранитель. – Сильным, жестоким, умным. Справедливым. А он слабый.

Иван потянулся за пистолетом. В следующее мгновение удар чудовищной силы сбил его с ног. В глаза плеснуло красным.

– Но все-таки он мой повелитель, – сказал Рамиль.

Иван глухо застонал. Боль была огромная, как устье Невы. Как Залив. Больше, чем чертово метро.

Чем, наверное, даже весь чертов Питер.

– Прощай, Меркулов. И давай как-нибудь обойдемся без следующих встреч. В следующий раз я тебя убью.

– Д-да… – Иван выдохнул, перевернулся на спину. – …Пошел ты.

Рамиль улыбнулся.

– В «макаре» есть патроны. Хочешь застрелиться – пожалуйста. А пока прощай.

Сквозь красный туман.

Иван не помнил, как добрался до Восстания, не помнил, как прошел патрули – но как-то прошел, значит, говорил и называл пароль? Наверное. Боль отпустила его только, когда он добрался до своих вещей и забросил в рот сразу четыре таблетки бенальгина. Разжевал. Рот наполнился анальгетиковой горечью.

Черт, ведь берег же на черный день, подумал Иван. А сейчас какой? Белый что ли?

Белый-белый день, блин.

Бок онемел. В позвоночник словно загнали металлическую трубу.

В туннеле опять начали стрелять и кричать «ура!». Победители. На станции пахло кровью и перегаром.

Иван огляделся.

Пашки не было. Один Солоха сидит со своей неизменной книжкой и смотрит на Ивана сквозь очки. Невозмутимый. И наплевать ему на всеобщее празднование.

Иван кивнул на груду металлических пластин, плавно изогнутых, словно по живому телу. Штук двадцать, не меньше. Если не больше.

– Это что?

Солоха махнул рукой.

– Да придурки ополченцы. Им броники выдали, а они повынимали оттуда пластины – мол, носить тяжело. Ну не идиоты?

– Ага, – Иван кивнул. Расстегнул куртку, бросил на платформу, начал разматывать бинты. Теперь бы перетянуть как следует… Посмотрел на Солоху. – Поможешь мне?

Мемов разглядывал Ивана с интересом. Спокойно. Почему-то Иван был уверен, что сказанное им заденет генерала, сломает эту спокойную маску вождя и покровителя.

Куда там. Обломайся, Иван.

– Значит, ты все знаешь? – генерал кивнул. – Так даже проще.

– Что проще?

Пауза. Генерал смотрел на него – словно видел насквозь.

– Выбирай, Иван, – сказал Мемов, наклонился к нему. – Или чтобы ничего не было или чтобы все было. Выбор только за тобой. Это называется «свобода». Новое слово в твоем лексиконе, верно?

– Пожалуй, – Иван смотрел и злился.

– Тогда слушай.

Если выберешь «ничего не было» – ты все забываешь, все остается на своих местах, ты возвращаешься на Василеостровскую, женишься на прекрасной женщине, растишь с ней детей. Если выберешь «чтобы все было»… тогда, – Мемов спокойно посмотрел на Ивана, – ты должен идти со мной. Мне нужны такие люди, как ты.

Что тебя больше интересует, будущее или прошлое, Иван?

– Вы убили Ефиминюка.

– Я? – Мемов поднял брови. – Зачем?

– Тогда кто?

Генерал поморщился.

– Мы углубляемся в мелочи, Иван. Времени мало. Решай быстрее. Ты с нами или без нас?

– Я сам по себе, – сказал Иван.

– Это онанизм, а не жизненная позиция, – Мемов уже смотрел без улыбки. Страшные, светлые глаза, зрачки наколоты спицей. – В последний раз спрашиваю – из уважения к тебе, Иван… Ты – со мной?

Вопрос.

Пауза.

Ответ.

– Нет, – сказал Иван. – Я по старинке, товарищ генерал – со своей будущей женой. Извините.

Непробиваемая маска Мемова наконец треснула.

– Брось, Иван! Мы здесь не словами играем, а жизнями.

– Точно. Значит, вы хотите прямого ответа? – Иван вдруг улыбнулся. – Хорошо. Сейчас вы его получите. Но сначала я хочу знать – зачем все это было? Эта кража, это убийство? Эта война, наконец?

– Все хотят объяснений.

– Я хочу понимать. Вам ведь нужен помощник, а не кукла на ниточках, верно?

Мемов смотрел в глаза Ивана.

– А ты упрямый. Будет страшно иметь тебя своим врагом.

Тебя тоже, подумал Иван.

– Так ты со мной, Иван? – Мемов продолжал смотреть. – Только предупреждаю – отвечай честно. Впрочем, даже если соврешь… – Мемов помолчал. – Видишь ли, у меня есть особое чувство, очень полезное для политика. Я всегда вижу, когда человек врет. Итак, – он повел головой. – Ты – со мной?

«Ты уж звиняй, командир, за пулемет».

Ефиминюк. Редкостный придурок.

И что теперь, за него помирать прикажете?

Молчание.

– Что решил? – спросил Мемов.

– Я с вами.

Взгляд Мемова пронизывал насквозь. Иван слышал толчки собственной крови в жилах.

– Хорошо, – сказал Мемов. Повел головой, словно воротник натирал ему шею. – Верю.

Иван смотрел на снег. Он специально выбрал этот момент. Вокруг кипела веселая суета – победа, победа, скоро домой – Гладыш собирал рюкзак, Иван краем глаза видел его широкую спину.

Удивительно, почему такие двигательные таланты судьба дает не самым лучшим людям? Гладыш идеальный убийца, мягкий, грациозный даже, он практически танцует, убивая, – прекрасная координация – и при этом малограмотный недалекий тип. Насильник, мародер и убийца.

Для такого нужна музыка. А по Гладышу скорее плачет веревка – и висеть ему три дня, как поступают с насильниками на Невском. Иван не мог даже смотреть в его сторону, становилось тошно.

Похоже, вот и конец твоей команде. Верно, Иван?

Иван едва-едва качнул головой. Снег продолжал падать – медленно, красиво. Опускался на заснеженную равнину, на аккуратные крошечные елочки, на белую, толстую от сугробов, крышу домика. Странно. Домик выглядел живым – в отличие от города наверху.

Иван вспомнил тот медленный неживой снегопад, когда они с Косолапым вышли на улицу. Замерзшая Нева стояла подо льдом, улицы были заснежены и – мертвы.

Чудовищное ощущение мертвого величия.

Иван вышел тогда на 6-ю линию. Аллея. Справа он увидел красную покосившуюся вывеску «Белорусская обувь». Двери под ними были распахнуты, снег лежал и внутри.

Мертвые черные деревья рядами уходили вдаль, в сторону набережной лейтенанта Шмидта.

Засыпанные снегом гранитные фонтаны.

Иван шел. Скрип снега под ногами. Было холодно. От падающих снежинок ствол автомата покрылся каплями воды. Он все еще был теплее, чем окружающее пространство. Иван слышал слева такой же мерный скрип – только чуть с другим ритмом. Это шел Косолапый. Вдали и слева Иван видел развалины Андреевского собора. Один из куполов когда-то давно свалился и упал на аллею, накренив дерево. Теперь он был покрыт снегом, кое-где потемневшая позолота выступала из белой пелены.

Они шли и держали друг друга в поле внимания, практически не глядя. Снег продолжал падать. Небо стало почти черным, но пока еще благодаря снегу вокруг можно было что-то разглядеть.

Скоро придется зажигать фонари.

Через перекресток Иван увидел чернеющий корпус «Андреевского двора». Его стоило обойти стороной, впрочем (Иван посмотрел вправо), как и фонтанчик. Лютеранская церковь сразу за собором, там могло быть гнездо.

То есть точно не известно. Но могло.

Откуда-то они в прошлый раз взялись, верно? Иван, не поворачивая головы, почувствовал, как ритм Косолапого изменился. И что он движется ближе к Ивану.

Значит, будем менять маршрут. И кое-что еще. У Ивана пересохло в горле. Сегодня ведущим был Косолапый, но по некоторым неявным признакам, по дрожи предчувствия, по ледяному провалу в желудке Иван догадывался: сегодня не простая заброска.

Сегодня экзамен.

– Будь честен, – сказал Косолапый глухо.

За зиму он отрастил бороду и усы, но Иван сейчас их не видел. А видел только сквозь прозрачную маску глаза Косолапого. Они горели холодным голубым огнем, словно радиоактивные метки на циферблате часов.

Пора.

Иван посмотрел на дырчатую мембрану, откуда шел голос Косолапого. Кивнул. Снег падал на пластиковую маску Косолапого, растекался каплями. Маска запотела по краям. Иван слышал, как мерно работает дыхалка диггера, мембрана усиливала звук.

– Будь честен. Ты можешь лгать кому угодно, даже мне. Но перед собой ты всегда должен держать ответ. Это просто. Где-то в затылке ты всегда будешь чувствовать – правильно ли то, что ты делаешь, или нет. Мерная риска с метками. Приближает ли тебя твой поступок к сияющему стержню или, наоборот, отдаляет от него. Мораль относительна, скажут тебе. Это правда. А этот стальной стержень, сияющий, холодный и безжалостный, который торчит у тебя в затылке, – он скажет правду.

Дыхание Косолапого, его голос. Иван смотрит, как в стеклянном шарике падают последние снежинки, и вспоминает.

Что тебе говорит твой стержень? А, Иван?

– Пошли, – сказал Косолапый. – Теперь ты ведущий.

Почему нет легких ответов на сложные вопросы?

Как бы это все упростило, да, Иван?

Так что тебе говорит дурацкий металлический стержень с рисками, это дурацкий нравственный императив?

Что сейчас правильно?

Думай, Иван, думай.

Забудь все. И все будет по-старому.

Иван встряхнул шарик в последний раз, дождался, когда последняя снежинка опустится на землю. Убрал шарик в сумку. Закрыл глаза, досчитал до пяти. Открыл.

Встал.

– Ты Шакилова не видел?

Солоха оторвался от книжки, поправил очки, посмотрел на Ивана снизу вверх.

– Видел или нет?! – Иван начал терять терпение.

– Он в лазарете. Ты чего, командир?

Черт! Совсем забыл.

– А Пашку?

Солоха покачал головой, глядя на Ивана каким-то странным изучающим взглядом. Словно впервые видел. После своего «религиозного опыта» он был вообще-то какой-то чересчур спокойный. Взять Солоху? А потянет?

Иван задумался.

– Что потерял, Вань? – раздался за спиной знакомый голос.

Сазонов. Так даже лучше. Пашка слишком совестливый, слишком мягкий, когда не надо. А тут нужна жесткость, даже жестокость…

– Ты-то мне и нужен, – сказал Иван, поворачиваясь. – Ствол у тебя при себе?

Знакомая кривая усмешка.

– А ты как думаешь?

Иван опустил взгляд. Рукоятка револьвера высовывалась из сазоновской перевязи, тускло светясь отраженным светом.

– Ага, – сказал Иван. Поднял голову. – Пошли, дело есть.

– Так срочно?

– Ага. Дело есть, а времени нету.

Сазонов улыбнулся.

– Понял, командир. Куда идти?

– За мной.

Жребий брошен. Начинаем военный переворот.

Туннели, туннели, туннели.

Иван вздохнул полной грудью. Здесь, в темноте и гулкой пустоте туннелей он снова чувствовал себя самим собой.

– Найдешь генерала, – приказал он адмиральцу. – Скажешь, что Иван Меркулов будет ждать его у сбойки. По поводу будущего, – Иван жестко усмехнулся. – Скажи ему, что я знаю, где сейчас Ахмет.

«Надеюсь, купится, – подумал Иван. – Я ведь теперь с ним, верно?»

Адмиралец помедлил и убежал.

Почему все всегда приходит к этому? Почему?

– Иван, – сказали за спиной. Он повернулся, все еще погруженный в мысли… замер.

В руке у Сазона был револьвер.

И револьвер этот смотрел на Ивана.

– Брось оружие, командир, – сказал Сазонов негромко. – Ты знаешь, как я стреляю.

Еще бы. Иван осторожно поднял руку и стянул с плеча лямку «ублюдка». Опустил автомат на рельсы, звякнул металл. Иван выпрямился.

– Что это значит? – спросил он.

– Ты соврал генералу, верно? – Сазонов улыбнулся. – А генерал соврал тебе. Все просто.

Иван молчал.

Глупо. Надо было действовать быстрей. Но как же Сазон?..

И тут картинка наконец сложилась.

– Это ведь ты убил Ефиминюка? – спросил Иван, глядя на бывшего друга.

Так вот почему Сазонова не было на блокпосту, где он должен был дежурить вместе с Ефиминюком! Сазонов в это время помогал команде адмиралтейцев пробраться к генератору. А потом вернулся и убил Ефиминюка… но зачем?

Затем, что генератор адмиралтейцам на фиг не нужен. Они бы его не стали тащить через все станции Альянса. А спрятали где-то рядом с Василеостровской… Может быть, даже на Приме. И Ефиминюк им помешал.

Уже тогда Сазонов вел двойную игру. Как он «удачно» расколол адмиралтейца, чтобы тот указал на бордюрщиков. И мы ринулись воевать. Иван сжал зубы от жгучего стыда. И я ничего не понял! Ничего.

Эх, Сазон, Сазон…

Каждый охотник желает знать.

– Он был придурком, – сказал Сазонов. – Он ведь и тебе не нравился, да, командир? Я знаю, что не нравился.

Иван молчал.

– Что, нет тут твоего Пашки? И Гладыша нет? Ай-яй-яй. – Сазонов покачал головой. – Не повезло тебе, Ванядзе. Не вернешься ты на Ваську, похоже.

Иван продолжал молчать. Почему-то его совсем не задело «Ванядзе», но покоробило панибратско-презрительное «Васька».

Чем отличается-то? А отношением.

– Ванька на Ваську не вернется.

Сазонова откровенно несло. Нервничает.

– Знаешь, что интересно, – сказал Иван негромко. Сазонов наткнулся на его взгляд, замолчал. – Ты ведь не плохой человек, Сазон. Только запутавшийся. Тебе самому сейчас от себя тошно. Я же вижу.

– Говори, командир, говори, – пробормотал Сазонов. Улыбнулся, но так фальшиво, что у Ивана скулы свело.

– Лучшие палачи получаются из людей с совестью, верно? – Иван смотрел прямо, не мигая. Лицо превратилось в твердую маску – словно на нем резиновая морда. Словно можно снять свое лицо, как противогаз, – и все закончится.

Нет уж. Хватит с меня исполнения желаний, подумал Иван.

Теперь я до дна хлебну. От начала до конца. Проживу до доли секунды.

– В тебе совесть сейчас горит, – держать Сазона взглядом, держать. Не отпускать. – И плохо тебе, и мечешься. Ты уж извини, что делаю тебе больно. Ты, наверное, давай выстрели в меня, и все закончится.

– Знаешь, – Сазон вдруг шагнул вперед. Поднял руку с револьвером, направил Ивану в лоб. – А я так и сделаю. Готовься, Ван.

Дуло оказалось в метре от головы Ивана. Он видел даже туповатые, срезанные головки пуль в барабане. Стоп. Иван наклонил голову к плечу. Да ведь это же…

– Ты куда «наган» дел? – спросил Иван.

…не старый Сазоновский револьвер. А новенький, блестящий, из вороненой стали. Огромный, как вагон метро.

Маленькая сладкая пуля из красивого синего пистолета…

Привет, Том Вэйтс.

Ты, как всегда, вовремя.

– Понятно, – сказал Иван. – Я так и думал. Как думаешь, могу я перед смертью позволить себе немного пафоса? А Сазоныч? В «нагане» жила твоя честь, диггер. Ты потерял свое оружие и запятнал свою душу.

– Я никогда никому не завидовал, – сказал Сазонов невпопад.

Иван смотрел прямо.

– Так вот в чем дело, – произнес он медленно.

– Ты…

– Кто дал тебе эту блестящую штуку? – спросил Иван. – Впрочем, можешь не отвечать. Я сам догадаюсь. Орлов? Или сам генерал? Эх, Сазон, Сазон. Стреляй уже, задолбал, если честно. Каждый охотник желает знать, где сидит Са…

Иван прыгнул в сторону и вперед. Ствол револьвера дернулся за ним…

Выстрел.

Быстрый, сука, успел подумать Иван.

Интересно, в какой момент человек понимает, что уже мертв?

Вот фигня. Я даже дернуться не успею. Сазонов быстрее, чем все, кого я знаю. Может быть, даже быстрее Гладышева.

Думай, Иван. Думай.

– Чего мы ждем? – спросил он.

Сазонов улыбнулся. Из коллектора вышел начальник адмиралтейской СБ Орлов. Понятно, чего ждали. Остановился, глядя на Ивана.

– Генерал дал вам шанс, Иван Данилыч, – сказал он негромко. – Шанс на будущее, – тут он резко сменил манеру: – А ты спустил свое будущее в унитаз, недоумок!

– Куда спустил? – спросил Иван.

Мертвенно-голубые глаза Орлова остановились на диггере. Начальник СБ открыл было рот, снова закрыл.

– Неважно, – сказал он наконец. Обратился к Сазонову: – Вадим, давай заканчивай.

Вот так номер.

Сазонов взвел курок большим пальцем. Какой неприятный звук. Посмотрел на Ивана:

– Прости, командир. Скажи: бато-ончики.

Иван молчал.

– Ну же, говори…

Орлов вздохнул.

– Да что ты с ним возишься. Стреляй уже! У нас дел море – зашиться и больше.

Сазонов покачал головой, продолжая смотреть на Ивана поверх револьвера.

– Нет. Пусть он скажет. Не гнильщика какого убиваем… живую легенду практически. «План Меркулова», ага.

– Срать я хотел на твою легенду. Вадим, я…

– Пусть скажет, – лицо Сазонова блестело от пота. – Говори, – приказал он Ивану. – Иначе я тебе обещаю: я вернусь и пристрелю твою Таню.

– Вадим! – Орлов повысил голос. – Хватит!

– Говори! – приказал Сазонов.

Иван выпрямился. Похоже, пришло время платить по счетам. Хорошую я себе смену воспитал… Вот Косолапый бы за меня порадовался.

– Хорошо, – сказал Иван. – Готов, убивец? – улыбнулся с ненавистью. – Мои любимые конфеты: бато-о… – Иван прыгнул.

Все повторяется… В какой-то момент ему даже показалось, что он успеет…

Выстрел.

Опрокидывающийся потолок. Ржавый голос Трубного дерева в темноте: «Ты не вернешься. Никогда».

Вспышка.