Питер Врочек Шимун
– Боги ценят не покорность человека судьбе, – сказала ведьма скрипуче, – но его сопротивление.
Он вернулся через полчаса, вошел в ее палатку, протянул руку. Ведьма посмотрела внимательно, опять взяла трубку. Затянулась и выпустила горький синий дым.
– Я не буду с тобой спать, – сказала она напрямик.
Иван даже растерялся.
Горсть патронов лежала на его ладони. Биметаллические гильзы тускло отсвечивали.
– Почему?
– Хороший вопрос для человека, который убьет собственного отца. Потому что ты мне нравишься, – ведьма посмотрела на него. Единственный глаз сверкнул. – Потому что, чтобы спать с тем, кто тебе нравится, нужно хоть немного нравится самой себе! А я себя ненавижу.
В ярости она была отвратительно-прекрасна.
В это мгновение Иван понял, как мог Артем, брат Лали, влюбиться в изуродованную ведьму.
– Вообще-то, – сказал Иван холодно, – я принес патроны не для этого.
Лахезис улыбнулась – так, словно видела его насквозь.
– Но ты ведь об этом думал, верно? Иди, Иван, иди. Возможно, когда-нибудь увидимся…
Иван помолчал. Убрал руку.
– Ты нашла свой Парнас? Твой рай для людей искусства? – спросил он.
Лахезис рассмеялась жутким, каркающим смехом.
– Посмотри на меня, Иван, – сказала она. – Что ты видишь? Парнас сделал это со мной.
– То есть? – Иван похолодел.
– Говорили, что это рай для бродяг вроде нас, циркачей. Говорили, что Парнас – станция людей искусств, художников, поэтов, музыкантов, актеров. Говори так же, что попав туда, ты оказываешься в раю. – Она затянулась, выпустила дым уголком рта. Синеватые облачка клубились в полутьме палатки. – И это оказалось правдой. Все было именно так, как нам рассказывали. Мы пришли и были очарованы. Мы восторгались тем, какая красота вокруг, какие все красивые и одухотворенные… Мир и покой. Пока в один прекрасный момент иллюзия не рассеялась.
– И что ты увидела?
Ведьма усмехнулась.
– Пробуждение ото сна может быть жестоким, верно? Развалины. Заброшенная, глухая станция, разбитые окна, выводящие на поверхность. И заросли. Все вокруг оплетено черными лианами. И эти лианы вдруг зашевелились. Пожиратель… на самом деле там сидит пожиратель, Иван. Он съел Максима, силача, он съел фокусника Антонелли… Он съел всех нас.
Иван подался вперед.
– А ты? А тебя?
– О! Он очень старался, этот пожиратель. – Ведьма вновь засмеялась – жутким каркающим смехом. – Но ему удалось съесть только половину меня… Возможно, лучшую, но все-таки половину. А теперь иди, Иван. И дай-то бог, чтобы твои мечты о рае не обернулись встречей с пожирателем.
О чем она говорит, подумал Иван. О Василеостровской?
– Прощай, Лера, – сказал он.
– Прощай, Иван.
– Росянка, – объяснил профессор. – Был такой тропический цветок до Катастрофы. Очень яркий. Подманивал мух запахом мяса, затем съедал.
Дальше они повторяли путь, уже однажды пройденный Иваном. Петроградская с ее странными обитателями. Они задержались там на некоторое время – купить еды и воды, передохнуть, – но вскоре им стало не по себе. Даже обычно непробиваемый Уберфюрер задергался, начал поминутно оглядываться. Фигня война, но… Иван затылком чувствовал, что Петроградка – место мутное, нехорошее. И, главное, никаких видимых оснований для тревоги не было. Станция как станция вроде. Люди как люди. Но что-то… давящее заключалось в самой атмосфере станции.
Иван разглядывал светлую отделку стен, казавшихся от времени темно-желтыми, световой карниз из желтого металла, и чувствовал, как вползает в душу холодок.
Это была станция закрытого типа, вроде Василеостровской, но если там железные двери, запиравшиеся на ночь, служили защитой, то здешние – скорее наводили на мысль о заключении. А Иван уже достаточно насиделся взаперти, чтобы желать повторить опыт.
Или, может, все дело было в огромных лицах на торцевой стене?
Мужчина и женщина смотрели влево – суровые, насупленные.
Дело в них?
Нет, подумал Иван, дожевывая галету. Здесь что-то другое. Что-то… Иван поднял голову и внимательно рассмотрел выгнутый потолок станции с желтыми пятнами разводов. Трещина бежала по штукатурке – прямо по центру потолка. Иван проследил вдаль ее рыжий, извилистый путь… потом снова посмотрел наверх. Да. Тот, чье присутствие давило ему на затылок, сидел над станцией.
На поверхности…
Иван встал. Огляделся.
Петроградцы были тихие и вежливые… но какие-то чересчур тихие и вежливые.
– Сваливаем, – предложил Иван. – Некогда нам рассиживаться.
Остальные тут же согласились. Уберфюрер и Мандела в один голос. Иван поднял брови – удивительное единодушие, прямо хоть на камне высекай сию историческую дату.
Покидали они Петроградскую с явным облегчением.
Когда они вышли в путевой туннель, с души Ивана словно камень свалился. Ух!
На фиг, на фиг такие станции. Целее будешь.
Новая Венеция.
В этот раз город на воде они прошли настороженно, оглядываясь. Словно враждебную станцию. Понятно, что слепые в прошлый раз действовали с молчаливого согласия (если не с помощью) местной администрации. Но что ты им предъявишь?
Иван с трудом поборол желание зайти к Лали, поздороваться… и что? Просто увидеть. Нет, у меня есть дела.
Таня.
Новую Венецию прошли без приключений.
Сухой туннель. Последний привал перед Невским. И – время расставания. Иван остановил негра, махнул рукой – пойдем. Отошли и присели на рельсы. Где-то позади профессор требовал у Уберфюрера «достойных аргументов» в очередном споре.
– Может, расскажешь, что ты делал у слепых? – спросил Иван.
Негр помолчал, разглядывая диггера темными глазами. Опять промолчит? – подумал Иван. У них на Техноложке это за правило.
– Искал доказательства, – сказал наконец Мандела. Вздохнул. – Меня друг попросил. Он сам хотел поехать, но его со станции не отпустили.
– Доказательства чего?
Не то чтобы это было мое дело, но…
Негр помедлил.
– Что атомная станция до сих пор работает.
– Что-о? – Иван открыл рот. Вот это номер! – И как, нашел?
Мандела пожал плечами.
– Ну, как сказать. Он, мой друг… который ученый… он составляет график – в какое время и где отключилось центральное освещение.
– Так ты тоже ученый?
– Если бы, – Мандела вздохнул. – Я сын студента из Кении. Интересно, что нужно сделать, чтобы кто-то серьезно воспринимал сына африканского студента? Так что всего лишь младший техник. Подай, принеси, убери, выкинь. Прямо девиз всей моей жизни… – Он усмехнулся с неожиданной горечью. – Вот мой друг – он да, он ученый.
Иван не знал, что сказать. У каждого из нас есть свои болячки.
– И что с электричеством? – спросил Иван наконец, словно предыдущего разговора между ними не было.
Мандела опомнился, поднял голову.
– А! При Саддаме, говорят, электричество было на всех станциях. А сейчас только на трех. Почему? То есть, казалось бы, чего проще – бросить кабель и подключить остальное метро? Но…
Дело в том, что есть фиксированный лимит энергопотребления. Вот представь, где-то стоит счетчик. Очень простой: киловатт в час и прочее. Этот счетчик крутится, крутится и в определенный момент, достигнув некоего значения, щелкает – и все, света больше нет. Причем неважно, на что ты этот лимит расходуешь – хоть на игровые автоматы, хоть на детскую хирургию. Сколько бы вскрытых детей не лежало на твоем столе – счетчику все равно. Достиг предела – будешь отключен. Вот так-то. Поэтому на Техноложке строжайший лимит энергопотребления. А еще говорят, что мы жадные. Ага. Да, бывало, наши, скажем так, отцы народа… – Мандела усмехнулся, – продавали электричество соседним станциям. Но их в следующий раз провалили на защите, так что больше никто не пробует.
– На защите? – удивился Иван.
Мандела пояснил. Техноложкой управлял Ученый Совет, состоящий из избранных, заслуженных ученых. Раз в год там проводились выборы, назначались Ректор и Руководители проектов, Деканы и прочие чиновники. Каждый кандидат на должность должен был представить свою программу (их по старинке называли диссертациями) и защитить ее перед Советом. Самое сложное – это экономическое обоснование, по секрету сообщил Мандела, словно действительно знал, что это за зверь такой: экономическое обоснование.
Дальше все решало голосование. Кандидаты хитрили. Например, на защите все старались идти в числе последних защищающихся – потому что кандидаты, по традиции, накрывали стол для всего Совета. Со спиртным. А ученые, как известно, не дураки – в том числе и выпить. Поэтому к каждому следующему выступающему Ученый Совет относился все мягче и мягче. Главное тут было не переборщить, не выступить одним из самых последних, а то такой выступающий рисковал получить вместо своей доли внимания – пьяный храп.
А вообще, на Техноложке все – как у людей. Плетут интриги, зажимают молодых, пожаловался Мандела.
– Знаешь, сколько мой друг выбивал киловатт-часы для своих опытов? Это целая история.
– Угу. Норма расхода? – Иван понял, что его зацепило в рассказе Манделы. – Так «централка», получается, от аккумуляторов?
Негр пожал плечами.
– Может быть. Или подземная электростанция с дизелями и морем солярки. Мы думали об этом. Но представляешь, какой у нее должен быть выхлоп?
Иван кивнул.
Столб дыма бы было видно с любой точки Питера. Нет, здесь что-то другое. ЛАЭС? Может, старик был прав – и ему действительно звонили с атомной станции?
– Атомная станция? – спросил Иван.
– Скорее всего, – ответил негр не очень уверенно. – Это тебе надо с моим другом разговаривать, а я в этих вопросах так – погулять вышел.
Теперь самый важный вопрос. Иначе все это только теория.
– Как можно включить свет на остальных станциях метро?
Мандела задумался.
– Это тебе надо с моим другом переговорить… Но, мы думали – наверное, с самой ЛАЭС.
Пам-пара-пам. Батончики.
Может, старик был прав? И атомная станция – это действительно цель более высокого порядка?
Шанс для человечества, да?
Иван кивнул.
– Спасибо, Юра.
Мандела ушел вперед – так проще. Меньше вопросов. Иван остановился. Дальше, метров через триста, будет Невский. Что ж, вот и пришло время прощаться. У мертвых диггеров свои пути.
– Дальше вы пойдете одни, – сказал он. – А я двину ночью… или еще как.
– Ваня? – не понял Проф. – Что-то случилось?
– Проблема в том, что вы можете вернуться, а я – нет.
Молчание. Долгое молчание. Недоуменное.
– А объясниться? – предложил Уберфюрер. – Влом?
– Мне нельзя возвращаться, – сказал Иван. Черт, да как же мне с вами…
– Почему нельзя? – Миша недоуменно посмотрел на Водяника, затем на Ивана. – Что я, маленький, что ли? Объясните.
– Поддерживаю Михаила, – сказал профессор.
– Хорошо, – Иван вздохнул. – Кажется, я должен вам кое-что рассказать…
Он рассказал все, ничего не скрывая (почти. Про манию старика он умолчал). И про пропавший генератор, и про убийство Ефиминюка, совершенное Сазоном, и про заговор Мемова, и про царя Ахмета Второго, и девушку Иллюзу, и про собственную бесславную попытку остановить генерала. Про финальный выстрел Сазонова, поставивший жирную запятую в этой истории.
А мог, кстати, поставить и точку.
Иван закончил свой рассказ, оглядел слушателей. Молчание затянулось. Карбидная лампа светила желтым теплым светом… Лица, которые уже стали практически родными. Профессор Водяник, Миша, Убер.
– И что вы собираетесь делать, Ваня? – спросил профессор наконец.
САЗОНОВ, МЕМОВ, ОРЛОВ. Необязательно в таком порядке.
Не прикрываешь ли ты личную месть высокими мотивами, а, Иван?
Даже если и так.
Зло должно быть наказано.
– Драться.
Он встал, выпрямился.
– Я объясню, что это значит. Я – вне закона. Фактически я не существую, я мертв и забыт. Поэтому я не буду никого уговаривать пойти со мной. Нет, наоборот. Я скажу: не надо. Идите домой. К родным и близким. На вашем месте я бы так и сделал – забыл про все и жил обычной жизнью. Потому что если вы останетесь со мной, обычной жизни вы уже не увидите. Теперь решайте.
Уберфюрер долго молчал, морщил лоб.
– Знаешь, брат, а я, пожалуй, рискну. Пойдут пацаны со мной или не пойдут, это им решать. Но я с тобой.
Иван кивнул. А что сказать? «Спасибо»? Словами этого не скажешь. Поэтому просто кивнуть, словно это самое обычное дело – военный переворот. И друзей на него приглашают, как на субботнюю пьянку.
Диггер поднялся. Водяник размышлял. Кузнецов переводил растерянный взгляд с Ивана на Уберфюрера и обратно. Во взгляде молодого мента было необычайное смятение. Все еще хочешь быть как я, Миша? – подумал Иван.
Не советую.
– Профессор, Миша, – сказал Иван. – Спасибо, что помогали мне. У вас своя жизнь.
– Я разве что-то уже сказал? – удивился Водяник. – Михаил, ваше решение?
Кузнецов тоже поднялся.
– Я с вами.
– Но… – Иван замолчал.
– За кого вы нас принимаете, Ваня? – профессор в упор посмотрел на него. – Мы хоть, в отличие от вас, диггеров, и книжные дети, но… Поверьте, Иван. Мы читали в детстве правильные книги.
Глава 14
Блокада
– Кто первый засмеется – убью, – предупредил Иван. Оглядел компанию. Уберфюрер, Миша и даже профессор с трудом сдерживали улыбки. – Ясно с вами. Думаете, найдется идиот, который в это поверит?
– Найдется, – заверили его.
– Мда, – сказал Иван. – Ситуация…
– Не жмет? – спросил Уберфюрер участливо.
Иван посмотрел на него в упор из-под накрашенных ресниц. Глаза у диггера были подведены синим, скулы подкрашены румянами, на лице слой пудры толщиной в палец. Спасибо торговке барахлом, встреченной в туннеле. Помогла и подобрать одежду, и сделать раскраску… мда.
Словно пролежал в туннелях двадцать лет, покрываясь пылью, некий придурок, а сейчас вдруг проснулся, накрасил губы темно-красной смесью ржавчины и животного жира и вышел на свет. Пройтись, блин, по Невскому. Иван с раздражением одернул кофточку, чтобы фальшивые груди хотя бы были на одном уровне. Нет, это точно плохая идея – переодеться в женщину. Выгляжу как кастрат с Пионерской. Заметив его движение, Уберфюрер заржал. Ага, ему смешно. А меня любой нормальный мужик с первого взгляда раскусит.
– Не жмет, – отрезал Иван. – Пошли уже, а то стоим тут, как две…
Одна проститутка.
Иван в сердцах махнул рукой. Тронулись.
– Не морщите лицо, – шепнул профессор сзади. Ивану сразу захотелось его жестоко убить.
Невский изменился. Не слишком сильно, но достаточно чувствительно, чтобы Иван ощутил укол ностальгии. Следов военного времени почти не осталось: ни лазарета – он был в южном торце станции, – ни запаха крови и гноя, сопровождавших его. Ни лежащих рядами на полу спящих бойцов, ни походной кухни, от которой шел жар и воняло пригоревшим жиром. Зато теперь в центре станции, там, где начинался переход на Гостинку, висел огромный флаг Альянса – серо-зеленый, с могучим кулаком в центре. Иван дернул щекой. Генерал в своем стиле: будущее в единстве. Угу. А кто не согласен – в расход? Логично.
Додумать он не успел. Его больно ущипнули за зад. Блин, что за манера?! Иван резко повернулся, готовясь влепить локтем, чтобы зубы посыпались. В последний момент остановился. На него смотрел Уберфюрер – и делал страшное лицо. Иван скосил глаза вправо, затем влево. Мать моя женщина! Вдоль базарных рядов шел патруль адмиральцев. Двое солдат и сержант в серой форме. А рядом с ними… Иван зажмурился на мгновение, снова открыл глаза. Отвернулся, прикрыл лицо платком…
Сердце завелось и стучало так, что, наверное, его было слышно на другом конце метро.
За патрулем шел человек среднего роста. Круглая голова с залысинами, слишком тонкая шея, высовывающаяся из слишком широкого ворота куртки. Начальник адмиралтейской СБ Орлов.
Собственной персоной.
Вот так встреча.
Повинуясь знаку Уберфюрера, они медленно двинулись вдоль платформы. Водяник и Кузнецов, не сговариваясь, прикрывали Ивана сзади… тьфу, ты, подумал Иван, даже обычные слова в таком наряде звучат пошло. Справа Иван видел лотки со всяким женским товаром, который для Ивана выглядел, как инопланетные артефакты.
Орлов вдруг отстал от патруля, что-то сказал, махнул им рукой и пошел прямо к лоткам, пересекая курс команды. Иван остановился. Что делать? Орлов все-таки профессионал, шансы, что он не узнает диггера, столкнувшись с ним нос к носу, – ничтожны.
Орлов остановился у лотков. Начал разглядывать товар. Приценился к заколкам. Зачем ему? Что у него здесь, любовница?
Женские штучки.
Я в них ни черта не понимаю. Хотя с поверхности таскать приходилось.
Но там просто: запихал в мешок, что влезло, – и беги, пока не сожрали.
Словно почувствовав его взгляд, Орлов начал поворачиваться…
Иван преодолел тошноту и сделал шаг к прилавку. Торговец, жиденький еврей пожилых лет, совершенно лысый, с кругами под глазами, с такими рельефными морщинами, что они казались пластмассовыми, улыбнулся ему. Открыл рот, чтобы начать обработку «покупательницы» с дежурной фразы… и замер. В его глазах Иван прочитал свой приговор. Да какая из меня женщина, блин?! Я же говорил. Допрыгались. Рядом остановился Уберфюрер. По его напряженной фигуре и короткому кивку Иван понял, что патруль все еще рядом. Да что за день такой! Что, их заинтересовала женщина с солдатской походкой?
Иван поймал взгляд торговца. Рот того снова начал открываться, он стрельнул глазами в сторону… Иван холодно оценил, что сейчас будет. Торговец позовет патрульных, мы окажем сопротивление, и все – конец планам.
Потому что со станции мне не уйти.
Иван собрался. Выпрямился, отпустил край платка, которым прикрывал лицо. Посмотрел на торговца в упор. Попробуй только пикни, мысленно предупредил Иван. Я тебя прямо об твой лоток приложу. Ну, рискнешь?
Что там Косопалый говорил про мысленное общение? Сейчас и проверим.
Торговец замер.
Иван протянул руку – хозяин отшатнулся. Диггер взял с прилавка первую попавшуюся вещь.
– Сколько? – спросил он тонким голосом.
Самого чуть не стошнило.
Патрульные слева почему-то засмеялись. Профессор Водяник встал с той стороны, чтобы прикрыть Ивана. Орлов все так же торчал перед следующим лотком и о чем-то спрашивал. В следующее мгновение Миша Кузнецов заботливо прикрыл Ивана от возможных взглядом начальника СБ. Отлично, подумал Иван. Теперь это больше напоминает ограбление средь бела дня, чем тайное проникновение.
Патрульные вдруг замолчали.
Один, рослый, крупный в серой форме, двинулся к прилавку, перед которым застыл Иван. Диггер краем глаза видел рыжеватые волосы патрульного, выбивающиеся из-под серой кепи. Шаг, еще шаг. Патрульный приближался.
– Сколько? – спросил Иван сквозь зубы.
Торговец молчал и смотрел, как пришибленный. Потом зашептал:
– Не убивайте меня, я все отдам.
Вот блин. Патрульный шел. Уберфюрер отлип от группы и отошел в сторону, чтобы видеть остальных солдат.
– Ты что, идиот? – спросил Иван сквозь зубы. – Сколько стоит эта шту ка? Больше мне ничего от тебя не нужно.
В следующее мгновение патрульный бесцеремонно отодвинул профессора в сторону, встал рядом с Иваном. Водяник что-то вякнул, но его проигнорировали. Патрульный посмотрел на Ивана сверху вниз. Сколько же в нем росту? – подумал Иван. Выше на голову как минимум. И у него калаш «ублюдок». Отлично, подумал Иван с отчаянием, переходящим в веселье. Мне как раз такой автомат и нужен.
Вот придурок!
Иван вынул из кожаного мешочка горсть патронов, бросил на прилавок и быстро повернулся, держа вещь в руке. Может, прокатит…
– Гражданочка, постойте!
Не прокатило.
Патрульный оглядел сначала хозяина, потом – с интересом – Ивана, задержал взгляд на «груди» (щас расплавится – подумал диггер), хмыкнул и сказал:
– Куда торопимся, гражданочка?
Подальше. Иван примерился, как ударить этого громилу локтем в солнечное. Блин, да он тяжелее меня кило на тридцать. Попробуй такого сруби.
Но патрульный вдруг обратился к торговцу:
– Опять, Нахалыч, людей обманываешь? Свои тридцать серебренников отрабатываешь, что ли? Ха-ха-ха. Смотри у меня, не посмотрю, что ты старый, отберу лицензию. Верни-ка деньги. Эй, гражданочка, гражданочка! Куда это вы?
Иван остановился. Вот черт настырный.
Патрульный подошел ближе, прищурился. Не морщить лицо, напомнил себе Иван. Патрульный внимательно рассмотрел «женщину» в упор (Иван забыл дышать) и вдруг улыбнулся.
– Возьмите деньги, куда побежали, – сказал снисходительно. – А ты, Нахалыч, смотри у меня.
Иван, ни жив ни мертв, протянул руку. В ладонь опустились два патрона от «макара». Сдача. Рожа у продавца при этом была… выразительная.
– Но… – попытался возразить торговец.
– Поговори мне еще! – прикрикнул патрульный.
Торговец замолчал, лицо вытянулось окончательно.
– Все в порядке? – патрульный продолжал улыбаться. И щурился при этом безбожно, даже лицо перекосилось.
Так у него зрение нулевое, наконец сообразил Иван. А очки не носит – потому что дорогое удовольствие, не для всех.
Он, видимо, только на размеры предметов реагирует. А я еще спрашивал, какая из меня женщина. Ага. Очень даже ничего.
«Думаете, найдется идиот, который в это поверит?»
Нашелся.
– Спасибо, – сказал он тонким голосом. Повернулся и пошел, спиной чувствуя, как патрульный смотрит на его задницу.
Пронесло.
Краем глаза Иван увидел, что уже Орлов расплатился. Пошел прочь. И только потом Иван взглянул на вещь, которую приобрел ценой стольких переживаний. Мда. В руке у него была помада в пластиковом корпусе. Густо-красного, почти бордового оттенка.
– Ой, какая прелесть, – улыбнулась Настя, жена Шакила, принимая подарок. – Спасибо! Дай я тебя поцелую.
Иван с удовольствием подставил щеку. В отличие от здоровенного Шакила, жена невского диггера была ростом на полголовы ниже Ивана. Миниатюрная брюнетка. Его тронули мягкие губы.
Настя погладила диггера по напудренной щеке.
– Ой, Ванечка, какой ты хорошенький.
Иван поперхнулся, закашлялся. Уберфюрер захохотал.
В воздухе пахло молоком и домашней готовкой.
Обитал Шакилов с семейством в торце Невского, в одной из бесчисленных клетушек, отделенных от соседей фанерной стеной, с женой и сыном полутора лет. Сын возился на полу, играя с резиновой разноцветной рыбкой. Совал в рот, слюнявил, возил по полу, снова слюнявил. И все это с серьезным лицом.
– Где Шакил-то? – спросил Иван у Насти.
– Ушел по делам. Скоро придет, сказал. Ты переодеваться будешь?
Иван оглядел себя. Желтая кофточка, серая юбка, колготки фиолетовые, в ромбик. Плюс боевая раскраска. Блин, чудище на страх врагам. Ядерная боеголовка. Мемов должен помереть от одного взгляда на теперешнего Ивана.
– А надо? – спросил он.
Шакилов оглядел Ивана с ног до головы, крякнул. Брови у него застыли где-то на отметке «очень удивлен». Повисели там и наконец опустились.
– Ну ты, блин, даешь.
– Ага, – Иван ухмыльнулся.
Читать бесплатно другие книги:
