Рай Гриндер Александра

Губы Мэтт дернулись в иронической ухмылке. Отбросив газету, он снова шагнул к окну. Подумать только, быть женатым на хитрой сучонке и даже не знать ни о какой юношеской любви. Правда, тогда он вообще почти не знал ее, напомнил себе Мэтт, а все, что стало известно потом, лишь вызывало презрение.

Но тут Мэтт неожиданно спохватился, что его мысли не вполне соответствуют чувствам. Очевидно, он так бурно реагирует по привычке, потому что, по правде говоря, вовсе не презирал больше Мередит. Нет, по-настоящему он испытывал к ней всего лишь холодное презрение. То, что случилось между ними, произошло так давно, что разрушило всякие сильные эмоции, которые он испытывал к ней… даже ненависть. А вместо ненависти не было ничего… ничего, кроме жалости и отвращения. Мередит оказалась слишком безвольной, чтобы стать настоящей предательницей, просто она целиком подпала под влияние отца… и отказалась от Мэтта. На шестом месяце беременности она сумела вызвать искусственные роды, а потом послала Мэтту телеграмму, в которой объяснила все, что сделала, и объявила, что разводится с ним. И несмотря на то, что она сделала с их малышом, Мэтт вылетел в Чикаго с безумным намерением попытаться отговорить ее от немедленного развода. Но, добравшись до госпиталя, он услышал от девицы в приемной, что Мередит не желает его видеть, а охранник проводил его к выходу. Думая, что приказ мог быть отдан Филипом Бенкрофтом, Мэтт вернулся на следующий день, но у парадной двери был перехвачен копом, сунувшим ему в руки судебное предписание, вынесенное по настоянию Мередит и запрещавшее ему и близко к ней подходить.

Все эти годы Мэтт старался душить воспоминания, не думать о тоске по убитому ребенку, боясь, что попросту сойдет с ума. Отбрасывать все, связанное с Мередит… не позволять острому жалу горечи пронзить сердце… постепенно это стало искусством, доведенным почти до совершенства. Сначала Мэтт делал это из чувства самосохранения. Позже по привычке.

Теперь, глядя на мигающие огоньки, Мэтт понял, что отныне можно не делать этого. Мередит перестала для него существовать.

Решив провести следующий год в Чикаго, Мэтт знал, что рано или поздно встретит Мередит, но не позволял ненужным эмоциям влиять на свои планы. Его не пугали неприятные встречи, потому что это нисколько его не трогало. Они оба взрослые люди, и прошлое давно похоронено. Мередит достаточно хорошо воспитана, и они сумеют поддерживать отношения с вежливой учтивостью, принятой в подобных обстоятельствах.

Мэтт уселся в чрезмерно длинный» мерседес» Стентона, пожал приятелю руку и взглянул на Элишу, закутанную в доходившую до щиколоток соболью шубу, почти такого же цвета, как темные блестящие волосы. Сжав его пальцы, девушка улыбнулась, нежно, зазывно и маняще.

— Давно не виделись, — низким, чуть хрипловатым голосом шепнула она.

— Слишком давно, — кивнул Мэтт и при этом не солгал.

— Пять месяцев, — напомнила Элиша. — Может, все-таки поцелуешь меня, как полагается?

Мэтт кинул беспомощный, смеющийся взгляд на отца Элиши, прося разрешения, но тот лишь ограничился благосклонным кивком, и Мэтт, потянув Элишу за руку, усадил к себе на колени.

— Что ты имеешь в виду под словом «полагается»?

— Сейчас покажу, — усмехнулась она. Только Элиша посмела бы поцеловать таким образом мужчину на глазах у отца. Но ведь и немногие отцы с терпеливой ухмылкой вежливо отвернулись бы к окну, пока их дочь впивается в губы постороннего мужчины с почти несдерживаемой чувственностью, граничившей с сексуальным возбуждением.

— Кажется, ты и в самом деле скучал по мне, — выдохнула она.

— А я думаю, — покачал головой Мэтт, — хотя бы у одного из нас должно было хватить совести покраснеть.

— Какие провинциальные замашки, дорогой! — объявила Элиша, смеясь и нехотя снимая руки с его плеч. — Настоящее мещанство! Средний класс!

— Было время, — напомнил он, — когда для меня выбиться в средний класс означало очень многое.

— И ты гордишься этим, верно?

— По всей видимости, да, — сознался Мэтт. Элиша соскользнула с его колен, скрестила длинные ноги, так что полы манто разошлись, открывая разрез до середины бедра в юбке прямого черного платья.

— Что ты об этом думаешь?

— Выяснишь позже, — вмешался Стентон, неожиданно раздраженный тем, что дочь совершенно завладела вниманием друга.

— Мэтт, ходят слухи, что «Эдмунд Майнинг» собирается слиться с «Райерсон консолидейшн». Это верно? И прежде чем ты ответишь, расскажи, как твой отец? По-прежнему не желает уезжать с фермы?

— Отец в полном порядке.

И это было действительно так. Патрик Фаррел вот уже одиннадцать лет не брал в рот спиртного.

— Я наконец убедил его продать ферму и переехать в город. Он несколько недель поживет со мной, а потом отправится навестить сестру. Позже я съезжу на ферму и соберу семейные реликвии. У него не хватает мужества сделать это. ***

Огромная бальная зала отеля с величественными мраморными колоннами, сверкающими хрустальными люстрами и чудесным сводчатым потолком всегда выглядела великолепно, но сегодня, по мнению Мередит, походила на волшебный дворец. Благотворительный комитет постарался на славу: повсюду искрился искусственный снег, стояли красные розы и остролист, а в центре, у колонн, увитых цветами, играл оркестр. Из фонтанов, украшенных переливающимися искусственными сосульками, лилось холодное шампанское, а официанты сновали между приглашенными, предлагая закуски тем, кто не желал подходить к огромным серебряным блюдам — «горкам», нагруженным изысканной едой.

С блеском и роскошью залы соперничали ослепительные драгоценности дам и вечерние платья от известных модельеров. Смех и разговор то и дело прерывался, когда покровители оперного искусства на мгновение замолкали, чтобы позировать фотографам.

Мередит стояла рядом с Паркером, властно обнявшим ее за талию, и принимала поздравления друзей и знакомых, узнавших о помолвке из газет.

Когда последняя парочка отошла, Мередит, едва удерживаясь от смеха, посмотрела на Паркера.

— Что ты тут такого забавного нашла? — нежно улыбнулся он.

— Помнишь мелодию, которую играет оркестр? Та самая, под которую мы танцевали, когда мне было тринадцать.

И, заметив недоуменный взгляд Паркера, пояснила:

— На вечере мисс Эппингем в отеле «Дрейк». Лицо Паркера прояснилось, он широко улыбнулся.

— А, да, принудительный бал мисс Эппингем, ночь страданий.

— Это в самом деле было невыносимо, — согласилась Мередит. — Я уронила сумочку, и боднула тебя лбом, и наступала на ноги, пока мы танцевали.

— Ты действительно уронила сумочку, и мы столкнулись головами, — согласился он с той же неизменной чувствительностью к ее переживаниям, которую Мередит так любила в нем, — но уж на ноги не наступала. В ту ночь ты была очаровательной. По правде говоря, именно тогда я впервые заметил, какие у тебя изумительные глаза, — продолжал он с мечтательной улыбкой. — Ты смотрела на меня так странно, пристально и напряженно…

Мередит разразилась веселым смехом:

— Должно быть, пыталась сообразить, как приличнее всего будет сделать тебе предложение.

Паркер ухмыльнулся, рука, обнимавшая талию, сжалась чуть сильнее:

— Правда?

— Абсолютно.

Уголки губ Мередит чуть дрогнули при виде направляющейся к ним дамы — репортера светской хроники.

— Паркер, — быстро предупредила Мередит, — я выйду на несколько минут в салон. Сюда идет Салли Мэнсфилд, а я не желаю говорить с ней, пока не узнаю в понедельник, кто в «Бенкрофт» наплел ей эту чепуху о грандиозной распродаже, которой компания собирается отпраздновать нашу свадьбу. И тот, кто это сказал, должен попросить Салли дать опровержение, потому что никакой распродажи не будет.

Мередит нехотя высвободилась из его объятий.

— Пожалуйста, найди Лайзу, — попросила она, направляясь к величественной лестнице, ведущей на балкон. — Она давно должна была появиться.

— Мы как раз вовремя, Мэтт, — объявил Стентон. Мэтт, сняв с Элиши манто, протянул его гардеробщице. Он слышал приятеля, но его внимание привлекло глубокое декольте, открывающее сливочную кожу плеч, переливающихся перламутром на фоне черного бархата.

— Великолепное платье, — прошептал он, лицо на миг осветилось восторгом и откровенным желанием.

Элиша, глядя Мэтту в глаза, чуть откинула голову; алые губы кривила понимающая усмешка.

— Ты единственный мужчина, — отозвалась она, — у которого эти слова звучат откровенным и неотразимым предложением провести с тобой в постели не меньше десяти дней.

Мэтт весело хмыкнул и повел даму туда, где сияли огни и слышалась музыка. Заметив фотографов, непрерывно трещавших камерами, и телевизионщиков, продиравшихся сквозь толпу, он приготовился к неизбежной атаке прессы.

— Это действительно так и есть? — осведомилась Элиша, как только отец отошел поздороваться с приятелями.

— Что именно? — удивился Мэтт, останавливаясь, чтобы взять два бокала с шампанским с подноса официанта.

— Надеюсь, это приглашение на неделю-другую потрясающего траха как тогда, два месяца назад?

— Элиша, — укоризненно вздохнул Мэтт, вежливо кивая знакомым, — веди себя прилично.

Он уже хотел шагнуть вперед, но Элиша упорно продолжала стоять, напряженно изучая Мэтта.

— Почему бы нам не пожениться?

— Давай обсудим это как-нибудь в другой раз.

— Я пыталась, как только мы оставались наедине, только ты ловко уходил от ответа.

Раздраженный ее упрямством, нелепой настойчивостью и неудачным выбором места и времени, Мэтт взял ее под руку и отвел в сторону.

— Насколько я понимаю, ты желаешь все обсудить здесь и сейчас.

— Совершенно верно, — подтвердила она, глядя ему в глаза и гордо подняв подбородок.

— Что у тебя на уме?

— Замужество.

Мэтт замер, и Элиша заметила, как внезапно похолодели его глаза. Но слова оказались еще более уничтожающими:

— С кем?

Уязвленная намеренным оскорблением и взбешенная тактической неудачей в попытке вынудить Мэтта принять решение, Элиша гневно воззрилась в непроницаемое лицо, но тут же напряжение ее покинуло.

— Наверное, я это заслужила, — призналась она.

— Нет, — коротко ответил Мэтт, разозлившись на собственную бестактность, — не заслужила.

Элиша сконфуженно, настороженно взглянула на него и слегка улыбнулась:

— Но по крайней мере теперь мы знаем, как обстоят дела — пока.

Ответная улыбка Мэтта была холодно-сдержанной и явно обескураживающей. Элиша со вздохом положила ладонь на сгиб его руки.

— Ты, — прямо призналась она, — самый жесткий человек из тех, кого я встречала! — И, пытаясь немного исправить положение, кокетливо искоса взглянула на него:

— Как физически, так и эмоционально, конечно.

Лайза показала швейцару изящную карточку с выгравированным приглашением и, поспешно скинув пальто, зашагала в зал, пытаясь отыскать глазами Паркера и Мередит. Заметив наконец светлую голову Паркера у самого оркестрового возвышения, Лайза направилась туда, протиснувшись мимо Элиши Эйвери, которая медленно шла рядом с очень высоким темноволосым широкоплечим мужчиной, чье лицо показалось Лайзе смутно знакомым. Мужчина повернул голову и оценивающе посмотрел вслед яркой рыжеволосой незнакомке, одетой в широкие гаремные шаровары из красного атласа и черный бархатный жакет. Лоб обвивала черная бархатная лента, вышитая бисером. Этот нетрадиционный и совершенно неподходящий для такого собрания ансамбль на Лайзе казался единственно удачным и необычайно красивым.

Другие мужчины считали так… но не Паркер.

— Привет, — поздоровалась она, подходя ближе к Паркеру, наполнявшему бокал из фонтана.

Он повернулся, неодобрительно сузив глаза и чуть морщась при виде Лайзы, и та мгновенно вспыхнула:

— О нет! — театрально провозгласила она, — с притворной тревогой глядя в красивое взбешенное лицо. — Неужели эталонная планка опять поднялась вверх?

Разъяренный взгляд скользнул от глубокой ложбинки между грудей к лицу, на котором стыла издевательская улыбка.

— Почему ты не одеваешься, как все нормальные женщины? — придирчиво осведомился он.

— Не знаю, — призналась Лайза, задумчиво хмурясь, и, немного помолчав, с сияющей улыбкой объявила:

— Возможно, та же извращенность характера, что заставляет тебя описывать имущество у вдов и сирот. Где Мередит?

— В дамском салоне.

Обменявшись столь нехарактерными для обоих грубостями, что, впрочем, вошло у них в привычку за много лет знакомства, молодые люди стоически избегали смотреть друг другу в глаза и вместо этого сосредоточили внимание на окружающих. И тут неожиданно справа от них поднялось какое-то приглушенное волнение, словно первый порыв ветра, предвещающий бурю. Телевизионщики и репортеры, до этого спокойно прохаживавшиеся между гостями, мгновенно оживились, готовые Наброситься на добычу. Вспышки камер сверкали как молнии, и Лайза, вытянув шею, заметила, что репортеры осаждают темноволосого мужчину, которого она видела с Элишей Эйвери. Телекамеры были направлены прямо ему в лицо, но незнакомец мужественно вел даму вперед, через взрывы вспышек и орду репортеров, размахивающих микрофонами.

— Что это? — удивилась Лайза, нерешительно глядя на Паркера.

— Не вижу… — начал тот, со сдержанным интересом наблюдая за суматохой, но стоило толпе расступиться, напряженно сжался:

— Это Фаррел.

Имя в сочетании со смутно знакомым лицом наконец подсказало Лайзе, что Элишу привез на этот бал бессердечный неверный бывший муж Мередит. Вне себя от ненависти, она наблюдала, как Мэтт останавливается, чтобы ответить на вопросы журналистов, пока Элиша виснет на его руке, улыбаясь фотографам;

Несколько долгих мгновений Лайза стояла, не двигаясь с места, вспоминая, сколько горя принес Мередит этот человек, обдумывая только сейчас возникший, весьма соблазнительный план мести. Что, если подойти сейчас к нему и прямо в лицо, перед пресмыкающимися писаками назвать грязным подонком? Правда, Мередит это наверняка не понравится, Мередит ненавидит сцены и, кроме того, ни один человек на свете, кроме Паркера и Лайзы, не знает об отношениях Мередит и Фаррела. Мередит! Лайза вспомнила о подруге как раз в ту минуту, когда эта же мысль поразила и Паркера, на мгновение стерев учтиво-безразличное выражение, с которым тот наблюдал за Фаррелом.

— Мередит знала, что он будет тут? — охнула она. Паркер, сжав ее руку, приказал:

— Найди Мередит и предупреди, что Фаррел здесь! Лайза послушно повернулась и попыталась пробраться сквозь толпу. Имя Мэтью Фаррела уже передавалось шепотом среди гостей словно странная молитва. Пока Лайза проталкивалась ближе, Мэтт уже успел отделаться от всех репортеров, кроме Салли Мэнсфилд, сторожившей за его спиной. Стоя у подножия парадной лестницы, Мэтт, однако, не спешил поворачиваться и о чем-то беседовал со Стентоном Эйвери. Следя одним глазом за Фаррелом, чтобы вовремя предупредить Мередит о том, где он находится, Лайза ринулась вперед, но тут же остановилась, с беспомощным ужасом глядя на Мередит, которая неожиданно появилась на верхней площадке.

Все пропало! Она не успеет добраться до подруги раньше, чем та очутится рядом с Фаррелом! Лайза стояла, боясь шевельнуться, но находя мрачное удовлетворение в том, что Мередит сегодня выглядит более сногсшибательной, чем всегда. В великолепном презрении, к современной моде, она надела вечернее платье с широкой юбкой и без бретелек из мерцающего белого атласа, с тесно облегающим корсажем, расшитым речным жемчугом, белым бисером и крохотными стразами. На шее сверкало ослепительное колье из рубинов и бриллиантов — либо подарок Паркера, в чем Лайза была склонна сомневаться, либо скорее всего взятое напрокат из ювелирного отдела универмага.

На полпути вниз Мередит остановилась, чтобы поздороваться с престарелой парой, и Лайза затаила дыхание. Рядом с ней оказался Паркер, с тревогой переводящий взгляд с Фаррела на Салли Мэнсфилд.

Прислушиваясь к тому, что говорит Стентон, Мэтт поискал глазами Элишу, еще не вернувшуюся из дамской комнаты, но тут кто-то окликнул его по имени… или ему это показалось. Повернув голову, Мэтт оглянулся в направлении голоса… поднял глаза…

И замер, не донеся до рта бокал с шампанским. Перед ним появилась женщина, бывшая когда-то восемнадцатилетней испуганной девочкой и ставшая ненадолго его женой. Теперь он понял, почему представители прессы так любили сравнивать ее с молодой Грейс Келли. Идеальная фигура, прекрасное лицо, светлые волосы, свернутые элегантным узлом на затылке и перевитые маленькими белыми розами… Мередит Бенкрофт казалась самим воплощением безмятежности и душевного равновесия. За те годы, что они не виделись, она стала еще красивее, а нежное лицо излучало поистине чарующее сияние. Мимо нее нельзя было пройти равнодушно.

Потрясение Мэтта прошло так же быстро, как и проявилось, ему удалось даже допить шампанское и кивнуть в ответ на очередное высказывание Стентона, но он продолжал изучать молодую красавицу, только на этот раз с бесстрастным интересом эксперта, осматривающего предмет искусства, о дефектах и недостатках которого знал заранее.

Но теперь Мэтт имел мужество признаться себе, что сердце его по отношению к ней не могло ожесточиться до конца. Стоило лишь посмотреть, как она разговаривает со старичками, остановившими ее на полдороге. Мередит всегда умела ладить с людьми старше себя, подумал Мэтт, вспоминая ту ночь в клубе, когда она взяла его под свое крыло, и смягчился еще больше. Он искал в Мередит признаки сухой, нервной женщины-администратора, но видел лишь нежную улыбку, сияющие бирюзовые глаза и чувствовал ауру…

Мэтт поискал нужное слово, но смог найти лишь «недосягаемость». Именно так. Может, потому, что Мередит была в белом и в отличие от остальных женщин с разрезами на платьях до середины бедра и обнаженными едва ли не до пупка она открыла лишь плечи и все же ухитрилась выглядеть куда соблазнительнее, чем они. Соблазнительная, величественная и недосягаемая.

И тут он почувствовал, как последние следы горечи куда-то улетучились. И дело было не только в красоте:

Мэтт не забыл, какую мягкость, какую нежность излучала Мередит, нежность, которую смог уничтожить лишь настоящий, неподдельный ужас, заставивший ее решиться на аборт. Мередит была слишком молода, когда обстоятельства вынудили ее выйти за него замуж, она практически не знала мужа и, без сомнения, боялась закончить жизнь в каком-нибудь Богом забытом городишке вроде Эдмунтона с мужем-пьяницей, каким был отец Мэтта, растить ребенка, поминутно опасаясь за его и собственное здоровье и существование. Кроме того, ее отец наверняка из кожи вон лез, чтобы убедить дочь отказаться от брака с ничтожеством, и, конечно, сумел уговорить Мередит решиться на аборт и развод. В отличие от Филипа Мередит никогда не принадлежала к снобам. Да, она хорошо воспитана и с детства имела все, что пожелает, но никогда не смогла бы по собственной воле поступить так с Мэттом и их ребенком. Во всем виноваты юность, страх и постоянное давление со стороны властного отца. Теперь Мэтт понимал это. Прошло одиннадцать лет, но стоило лишь увидеть Мередит, чтобы осознать, какой она была на самом деле. И какой осталась.

— Не правда ли, прелестна? — спросил Стентон, подталкивая локтем Мэтта.

— Очень.

— Пойдем, я тебя представлю ей и ее жениху. Мне так или иначе нужно с ним поговорить. Кстати, ты должен познакомиться с Паркером — он контролирует один из самых больших банков Чикаго.

Мэтт, поколебавшись, кивнул. Так или иначе, им придется видеться в обществе, и, пожалуй, лучше пережить неловкость первой встречи сейчас, среди шума и суматохи. По крайней мере на этот раз он не будет чувствовать себя парией, отверженным перед этими надменными людьми.

Выискивая глазами Паркера, Мередит спустилась с последней ступеньки и остановилась при звуках громкого жизнерадостного голоса Стентона Эйвери.

— Мередит, — объявил он, кладя ладонь ей на руку, — позволь представить тебе моего друга.

Мередит, механически вежливо улыбаясь, уже протянула было руку, но в этот момент случайно перевела взгляд с улыбающейся физиономии Стентона на загорелое лицо очень высокого мужчины, стоявшего рядом с ним. Лиур Мэтью Фаррела. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, и Мередит как сквозь сон услышала:

— Это мой друг Мэтью Фаррел…

Перед ней стоял человек, бросивший Мередит одну в госпитале в самый тяжелый момент жизни, когда она потеряла ребенка, тот, кто побеспокоился лишь прислать телеграмму с объявлением о разводе… И вот теперь он улыбался ей той же незабываемой, чарующе-интимной, ненавистной улыбкой, и что-то внутри Мередит распрямилось, словно вырвавшаяся на волю пружина. Резко отдернув пальцы, Мередит с ледяным пренебрежением оглядела Мэтта и повернулась к Стентону:

— Вам следовало бы быть более разборчивым в выборе друзей, мистер Эйвери, — высокомерно бросила она. — Прошу меня извинить.

И, гордо повернувшись спиной, отошла, оставив позади сгорающую от любопытства Салли Мэнсфилд, потрясенного Стентона Эйвери и взбешенного Мэтью Фаррела.

Было уже три часа ночи, когда последние гости Мередит и Паркера разошлись, оставив жениха и невесту в квартире Мередит наедине с Филипом.

— Тебе давно уже следует лежать в постели, — упрекнула Мередит отца, опускаясь на обтянутую шелком софу в стиле королевы Анны.

Даже сейчас, спустя несколько часов, ее всю трясло при воспоминании о встрече с Мэтью Фаррелом, только теперь ее преследовали гнев на свое поведение и воспоминание о ярости, плескавшейся в его глазах, когда она оставила Мэтта стоять с протянутой рукой и выставила его дураком перед всеми.

— Ты прекрасно знаешь, почему я еще здесь, — пробормотал Филип, наливая себе стакан шерри. Он только час назад узнал от Паркера о том, что произошло на балу, и, очевидно, намеревался расспросить о деталях.

— Не пей это. Доктор запрещает…

— Пропади пропадом все доктора! Я желаю знать, что сказал тебе Фаррел. Паркер утверждает, что ты поставила его на место.

— У него не было возможности сказать мне что-то, — ответила Мередит и подробно объяснила, как все вышло.

Закончив рассказ, она в раздраженном молчании наблюдала, как Филип глотает запрещенное шерри — пожилой, представительный мужчина с серебряными волосами и в дорогом смокинге. Почти всю жизнь он всячески пытался управлять ею, словно марионеткой, пока Мередит наконец не нашла в себе достаточно мужества, чтобы противостоять силе его железной воли и вулканическому темпераменту. И несмотря на все это, она любила отца и тревожилась за него. Кроме него, у Мередит никого не было, а теперь лицо Филипа осунулось от усталости и болезни. Как только вопрос о его отпуске будет решен, Филип уезжает в кругосветный круиз, и доктор взял с него обещание, что больше он не будет беспокоиться ни за магазин, ни за политическую ситуацию, ни по какому поводу вообще. Только отдыхать и развлекаться.

Отведя взгляд от отца, Мередит покачала головой:

— Паркер, по-моему, ты зря рассказал ему о том, что случилось сегодня. В этом не было необходимости.

Паркер, вздохнув, откинулся в кресле и признался Мередит в том, чего она, возможно, не знала:

— Мередит, Салли Мэнсфилд видела и, возможно, слышала все, что произошло. Повезет, если завтра мы обо всем не прочитаем в ее статье.

— Надеюсь, она это опубликует, — вставил Филип.

— А я нет, — возразил Паркер, с обычным невозмутимым спокойствием игнорируя взбудораженного Филипа. — Не хочу, чтобы люди задавали вопросы, почему Мередит так осадила его.

Мередит, прерывисто вздохнув, прикрыла глаза:

— Будь у меня время подумать, я бы так не поступила… во всяком случае, так демонстративно.

— Некоторые наши приятели уже начали интересоваться, в чем дело. Нужно придумать какое-то объяснение… — начал Паркер.

— Пожалуйста, — устало попросила Мередит, — только не сегодня. Мне бы хотелось поскорее лечь.

— Ты права, — согласился Паркер и встал, не давая Филипу иного выбора, кроме как последовать его примеру.