Рай Гриндер Александра

Находясь в блаженном неведении относительно двойного смысла его шутливой оценки, Мередит ответила:

– Пока я могу только сказать, что у вас хорошее чувство ритма и двигаетесь вы легко, а это самое главное. – И, улыбаясь ему, чтобы случайно не обидеть, призналась: – По правде говоря, вам не хватает практики.

– И часто вы рекомендуете практиковаться?

– Не очень. Одной ночи будет достаточно, чтобы выучить новые па.

– Я не знал, что существуют «новые па».

– Существуют, но сначала вам придется поучиться, как вовремя расслабиться.

– Сначала? – повторил Мэтт. – А я все это время находился под впечатлением, что расслабляться нужно потом.

И только сейчас до Мередит дошло, что он имеет в виду. Окинув его спокойным взглядом, девушка, не повышая голоса, спросила:

– Мы говорим о танцах, мистер Фаррел?

В голосе девушки слышался явный упрек, и Мэтт это понял. Несколько секунд он с неподдельным интересом изучал ее лицо, словно оценивая вновь, и кажется, мнение его о новой знакомой начало резко меняться.

Глаза Мэтта были не светло-голубыми, как думала Мередит, а удивительного металлически-серого цвета, и волосы оказались не черными, а темно-каштановыми.

Запоздало объясняя причину скованности движений, Мэтт сказал:

– Несколько недель назад я порвал связку на правой ноге.

– Прошу прощения, – извинилась Мередит за то, что так неосторожно пригласила его на танец. – Очень больно?

Удивительная белозубая улыбка вновь сверкнула на темном лице.

– Только когда танцую.

Мередит весело рассмеялась и почувствовала, как собственные тревоги начинают таять. Они оставались на террасе достаточно долго, чтобы потанцевать еще, и на этот раз говорили лишь на такие общие темы, как плохая музыка и хорошая погода. Когда они вернулись в салон, Джимми принес виски. И Мередит внезапно пришла в голову коварная идея, вызванная неприязнью к Джонатану и сочувствием к Мэтту.

– Пожалуйста, запишите напитки на счет Джонатана Соммерса, Джимми, – попросила она и, краем глаза глянув на Мэтта, заметила его удивленное лицо.

– Разве вы не член клуба?

– Член, – покаянно улыбнулась Мередит. – Это просто мелкая месть с моей стороны.

– За что?

– За…

Слишком поздно поняв, что все сказанное ею может смутить его либо будет истолковано как жалость, девушка пожала плечами:

– Мне не очень нравится Джонатан Соммерс.

Мэтт как-то странно посмотрел на нее, поднял стакан и сделал большой глоток:

– Вы, должно быть, голодны. Позволяю вам уйти и присоединиться к друзьям.

Это было жестом вежливости: очевидно, Мэтт давал ей возможность вовремя уйти, но Мередит не имела никакого желания видеть сейчас Джона и его друзей, а кроме того, судя по виду остальных гостей, было ясно, что если она сейчас покинет его, ни один человек в этой комнате не сделает даже попытки заговорить с Фаррелом. Говоря по правде, присутствующие в салоне старались вообще не подходить к ним.

– Собственно говоря, – заверила она, – еда здесь не так уж хороша.

Мэтт обвел глазами собравшихся и решительно поставил стакан, словно показывая, что собирается уйти:

– Да и люди тоже.

– Они держатся в стороне вовсе не из злобы или высокомерия, поверьте, – настаивала девушка.

Безразлично пожав плечами, Мэтт, однако, недоверчиво спросил:

– Почему же, по-вашему, они делают это?

Мередит заметила среди гостей несколько пар средних лет, приятелей отца, милых, порядочных людей.

– Ну, прежде всего они смущены поведением Джонатана. И поскольку знают, кто вы и чем занимаетесь, заранее решили, что у вас с ними нет ничего общего.

Он, очевидно, подумал, что Мередит покровительствует ему из жалости, потому что, вежливо улыбнувшись, сказал:

– Мне пора уходить.

И неожиданно мысль о том, чтобы позволить ему уйти и ничего не сохранить в памяти об этом вечере, кроме унижения и пережитого позора, показалась Мередит невыносимо несправедливой и совершенно немыслимой.

– Вы не можете так просто уйти, – с решительной улыбкой ответила она. – Пойдемте со мной и захватите с собой ваше виски.

Глаза Мэтта сузились.

– Зачем?

– Потому что, – лукаво объявила Мередит, – стакан в руках очень полезен для того, что мы собираемся сейчас сделать.

– Что именно? – настаивал Мэтт.

– Общаться с гостями, – пояснила Мередит. – Мы собираемся общаться с гостями!

– Ни за что!

Мэтт схватил ее за руку, чтобы удержать, но было слишком поздно. Мередит твердо вознамерилась намозолить всем и каждому глаза своим партнером, заставить общество принять его и, если возможно, даже полюбить.

– Пожалуйста, ради меня, – тихо попросила она, умоляюще глядя на Мэтта.

Невольная улыбка раздвинула его губы.

– Никогда не видел таких изумительных глаз…

– По правде говоря, я ужасно близорука, – поддразнила она, неотразимо улыбнувшись в ответ. – И время от времени натыкаюсь на стены. Почему бы вам не взять меня под руку и не проводить в холл, чтобы я не споткнулась?

Мэтт не смог устоять перед этим незлобивым юмором.

– Вы очень упрямы, – покачал он головой, но, хмыкнув, нехотя предложил ей руку, готовый выполнить прихоть нежданной защитницы.

Они прошли всего несколько шагов и оказались лицом к лицу с пожилой парой.

– Здравствуйте, мистер и миссис Фостер, – весело приветствовала их Мередит, видя, что они готовы пройти мимо, не заметив ее.

Они сразу же остановились.

– О, как поживаешь, Мередит? – осведомилась миссис Фостер. Она и муж вопросительно-вежливо улыбнулись Фаррелу.

– Познакомьтесь с другом моего отца, – представила его Мередит, проглотив смех при виде ошеломленного лица Мэтта, – Мэтт Фаррел. Мэтт приехал из Индианы. Он в сталелитейном бизнесе.

– Рад познакомиться, – с искренним радушием ответил мистер Фостер, пожимая руку Мэтта. – Правда, Мередит и ее отец не играют в гольф, но здесь, в «Гленмуре», есть два прекрасных поля. Если собираетесь пробыть достаточно долго, может, сыграем несколько раундов?

– Не уверен, что останусь хотя бы на столько времени, чтобы допить этот стакан, – вздохнул Мэтт, очевидно, ожидая немедленного позорного изгнания, как только отец Мередит обнаружит, что у него появился новый «друг», да еще столь сомнительного происхождения.

Мистер Фостер, не давая себе труда разобраться, в чем дело, только кивнул:

– Бизнес всегда мешает развлечениям. Но по крайней мере вы увидите сегодня фейерверк – лучшего во всем городе не бывает.

– Да, сегодняшнее зрелище будет незабываемым, – заверил Мэтт, предостерегающе глядя на стоявшую с невинным лицом Мередит.

Мистер Фостер вернулся к своей любимой теме – гольфу, пока Мередит безуспешно старалась не улыбаться.

– Собираетесь участвовать в гандикапе? – продолжал допытываться он.

– Думаю, с Мэтта хватает и меня, – неожиданно вмешалась она, искоса бросая на Мэтта лукавый смеющийся взгляд.

– Что? – недоуменно мигнул мистер Фостер.

Но Мэтт не захотел ответить, а Мередит не смогла, потому что его взгляд был устремлен на улыбающиеся губы, а когда серые глаза встретились с аквамариновыми, в их глубинах появилось нечто новое, непонятное.

– Пойдем, дорогой, – позвала миссис Фостер, видя рассеянное, смущенное выражение на лицах Мэтта и Мередит. – Молодые люди вовсе не желают проводить вечер, обсуждая гольф.

Запоздало вспомнив о том, где находится, Мередит постаралась взять себя в руки и, строго сказав себе, что, пожалуй, выпила слишком много шампанского, взяла Мэтта под руку.

– Нам пора, – кивнула она, направляясь вниз по лестнице к банкетному залу, где играл оркестр.

Почти целый час она переходила вместе с Мэттом от одной компании к другой, заговорщически поглядывая на Мэтта и улыбаясь ему одними глазами, пока без зазрения совести лгала всем присутствующим о том, кто такой Мэтт и чем занимается. Мэтт молча шел рядом, не опровергая ее слов, но и ничего не добавляя, и, откровенно забавляясь, наблюдал за бурной деятельностью Мередит.

– Ну вот! – весело объявила она наконец, когда они оставили позади шум и музыку и, выйдя из дома, медленно пересекали газон. – Главное не что вы скажете, а о чем умолчите.

– Интересная теория. У вас еще много таких?

Мередит покачала головой, смущенная тем, о чем подсознательно думала весь вечер.

– Вы говорите вовсе не как человек, работающий на сталелитейном заводе.

– И сколько таких вы знаете?

– Только одного, – призналась девушка.

Голос Мэтта внезапно стал серьезным.

– Вы часто приходите сюда?

Они провели половину вечера, развлекаясь глупой игрой, но теперь Мередит почувствовала, что он устал от этого. Как, впрочем, и она… И это мгновение четко обозначило отчетливую перемену в их отношениях. Они медленно брели мимо цветочных клумб и розовых кустов, и Мэтт начал расспрашивать Мередит о ее жизни. Она объяснила, что жила в Вермонте, где окончила школу. Следующий вопрос был о будущей карьере, и Мередит поняла, что Мэтт ошибочно предположил, будто она – выпускница колледжа. Вместо того чтобы поправить Мэтта, она предпочла не рисковать, представив, как ужаснется он, обнаружив, что ей не двадцать два, а всего восемнадцать. Она поспешно уклонилась от ответа, быстро переведя разговор на него.

Мэтт рассказал, что через полтора месяца уезжает в Венесуэлу работать на буровых вышках, и после этого оба с удивительной легкостью начали переходить от одной темы к другой… Стоя под древним вязом, не обращая внимания на то, что шероховатая кора царапает обнаженную спину, Мередит как зачарованная слушала Мэтта. Она узнала, что ему двадцать шесть лет и, кроме природного остроумия и грамотной литературной речи, он еще обладает даром так внимательно слушать то, что говорит она, словно больше ничего на свете не имеет значения. Это смущало девушку, льстило ей и в то же время создавало ложное ощущение уединенности и полной близости.

Мередит смеялась над какой-то шуткой Мэтта, когда толстый жук с громким жужжанием пролетел над головой. Мередит подпрыгнула, прищурилась, пытаясь разглядеть, куда исчезло насекомое.

– Запутался в волосах? – нерешительно спросила она.

Мэтт положил руки ей на плечи и придирчиво осмотрел волосы.

– Нет, – покачал он головой, – это всего-навсего маленький майский жук.

– Все майские жуки отвратительны, а этот был размером с целую колибри!

И когда Мэтт хмыкнул, улыбнулась с притворным злорадством:

– Погодите, через шесть недель вам будет не до смеха, особенно когда не сможете выйти из дома, не наткнувшись на змею.

– Это правда, – пробормотал он, но глаза были неотрывно прикованы к ее рту, а руки, скользнув по шее, нежно сжали лицо.

– Что вы делаете? – бессмысленно пробормотала Мередит, когда Мэтт большим пальцем осторожно провел по ее нижней губе.

– Пытаюсь решить, стоит ли остаться и посмотреть фейерверк.

– Фейерверк начнется не раньше чем через полчаса, – дрожащим голосом пробормотала она, прекрасно понимая, что сейчас он ее поцелует.

– У меня такое чувство, – шепнул он, – что фейерверк начнется прямо сейчас.

Так и случилось. Его рот завладел ее губами в пламенном, обольстительном поцелуе, пославшем по всему телу Мередит жгучие молнии. Сначала поцелуй был легким, нежным, завлекающим, его язык осторожно, почти не касаясь, обводил контуры ее губ. Мередит целовали и раньше, обычно неопытные, охваченные волнением мальчишки; никто и никогда не ласкал ее с такой неспешной тщательностью. Одна рука, скользнув по спине, прижала девушку к мужской груди, другая гладила затылок, а рот медленно приоткрылся на ее губах. Почти потерявшая рассудок от этого безумного поцелуя, она сунула ладони под смокинг, на несколько секунд обхватила широкие плечи и обняла Мэтта за шею.

В то же мгновение, как она прижалась к нему, его рот приоткрылся чуть шире, язык опалил жаром ее губы, требуя, заставляя, вынуждая раскрыться. И не успела Мередит исполнить невысказанное желание, как его язык скользнул глубже, мимо зубов, во влажную пещерку, и поцелуй обрел взрывную силу. Его ладонь накрыла упругий холмик груди, лаская его через тонкую материю, потом скользнула за спину, сжав ягодицы, притягивая все ближе, заставляя Мередит ощутить всю силу желания возбужденного тела. Мередит на миг застыла, растерявшись от непривычной близости, но тут же, сама не зная почему, запуталась пальцами в густой гриве темно-каштановых волос и с таким же неистовством вернула поцелуй.

Казалось, прошло несколько часов, когда он наконец поднял голову и выпрямился. Сердце Мередит билось неровно, часто, словно обезумевший маятник, но она продолжала стоять в кольце сильных рук, прижавшись лбом к его груди, пытаясь справиться с бурей нахлынувших чувств. Где-то в глубинах одурманенного сознания зародилась мысль, что ее поведение выглядит очень странно – один-единственный поцелуй не стоит таких волнений.

Сознание того, что Мэтт может посчитать ее неопытной дурочкой, заставило Мередит поднять голову. Ожидая увидеть гримасу презрения на его лице, она робко взглянула на Мэтта, но увидела совершенно другое. Серые глаза пылали, лицо потемнело от страсти, а руки инстинктивно сжались, словно он не желал отпускать Мередит. Она запоздало сообразила, что он все еще возбужден, и почувствовала странное удовлетворение и гордость за то, что этот поцелуй подействовал на него с такой же силой, как и на нее. Не думая о том, что делает, Мередит уставилась на его рот. В очертаниях этих твердых губ проглядывала дерзкая чувственность, однако… он мог быть так поразительно нежен… мучительно нежен…

Сгорая от желания вновь почувствовать прикосновение его губ, она подняла глаза.

Но Мэтт прекрасно понял ее, и из его груди вырвался полустонполусмех, руки снова судорожно сжались.

– Да, – хрипло прошептал он и завладел ее губами в жадном, голодном поцелуе, похитившем разум, отнявшем воздух и сводившем с ума неземным наслаждением.

Неожиданно услышав веселый смех, Мередит неловко высвободилась из объятий Мэтта и с тревогой обернулась. Десятки пар выходили из клуба, чтобы полюбоваться фейерверком, а впереди всех шагал отец, устремившийся к дочери с искаженным от ярости лицом.

– О Боже, – пролепетала Мередит. – Мэтт, вам придется покинуть клуб. Немедленно уходите.

– Нет.

– Пожалуйста! – почти крикнула она. – Со мной все будет в порядке, здесь он мне ни слова не скажет, подождет, пока мы останемся наедине, но трудно представить, что он сделает с вами.

И минуту спустя Мередит узнала ответ.

– Здесь сейчас будут люди, чтобы выпроводить вас отсюда, Фаррел, – прошипел отец вне себя от бешенства и, повернувшись к Мередит, с силой сжал ее руку: – Ты идешь со мной.

Два клубных официанта уже направлялись к нему. Отец дернул ее за руку, и Мередит снова умоляюще попросила Мэтта:

– Пожалуйста, уходите, не нужно устраивать сцену.

Отец потащил ее вперед, и у Мередит не осталось другого выбора, кроме как покорно идти за ним или тащиться сзади. Она едва не заплакала от облегчения, увидев, что официанты остановились, а Мэтт, широко шагая, направился к дороге. Официанты нерешительно посмотрели на Филипа, ожидая указаний, и тот бросил:

– Пусть подонок убирается, но позвоните привратнику и предупредите, чтобы не вздумал впустить его снова.

У самой двери отец, побагровев от гнева, обернулся к Мередит:

– Твоя мать сделала меня посмешищем, но будь я проклят, если и тебе удастся то же самое! Слышишь?!

Он отбросил руку дочери, словно она была осквернена прикосновением Мэтта, но голоса больше не повышал. Истинный Бенкрофт, какими бы ни были повод и причина, никогда не проветривает грязное белье на публике.

– Немедленно поезжай домой и оставайся там. На дорогу у тебя уйдет двадцать минут; через двадцать пять минут я позвоню, и Боже помоги тебе, если вовремя не окажешься на месте.

Он резко повернулся и вошел в дом. Изнывая от унижения и позора, Мередит посмотрела ему вслед, а потом вошла в клуб и взяла сумочку. По пути на стоянку она заметила в тени деревьев три целующиеся пары.

Почти ничего не видя из-за застилающих глаза слез бессильной ярости, Мередит уже проехала мимо одинокой фигуры, шагавшей по обочине дороги с перекинутым через плечо смокингом, прежде чем поняла, что это Мэтт. Она нажала на тормоза. Снедаемая угрызениями совести за причиненную ему боль, девушка не осмеливалась поднять на него глаза.

Он подошел к машине, слегка нагнулся, глядя на Мередит сквозь приоткрытое окно:

– С вами все в порядке?

– В полном. – И, неловко пытаясь притвориться, будто ничего не случилось, объяснила: – Мой отец – Бенкрофт, а Бенкрофты никогда не ссорятся на публике.

Но Мэтт заметил стоявшие в глазах слезы и, протянув руку, осторожно притронулся загрубевшими пальцами к ее щеке.

– И кроме того, не плачут на людях, не так ли?

– Верно, – призналась Мередит, пытаясь перенять от Мэтта хоть немного его великолепного безразличия к отцу. – Я… сейчас я еду домой. Могу я подвезти вас?

Мэтт перевел взгляд с ее лица на побелевшие пальцы, вцепившиеся в баранку.

– Да, но только если вы позволите мне сесть за руль.

Следующие слова помогли Мередит понять, что он сомневается в ее способности добраться до дома.

– Почему бы мне не доставить вас домой? А оттуда я возьму такси.

– С удовольствием, – весело объявила Мередит. Выйдя из машины, девушка обошла ее кругом и уселась на место пассажира.

Мэтт включил сцепление, и машина плавно свернула с проселочной дороги на шоссе. Оба долго молчали. Мимо проплывали огоньки фар, ветерок дул в окна. С левой стороны сверкали огненные фонтаны, расцветали яркие цветочные клумбы, сыпались каскады искр – это догорал фейерверк, приходя к великолепному финалу в россыпях красного, белого и голубого огней. Мередит молча наблюдала, как сверкающие искры рассыпаются и гаснут.

Запоздало припомнив хорошие манеры, она наконец пробормотала:

– Я хочу извиниться за то, что произошло сегодня, то есть за отца.

Мэтт искоса с веселым изумлением взглянул на нее.

– Это ему следует извиниться. Моя гордость была задета, когда он послал этих двоих жирных пожилых официантов выбросить меня. Мог бы по крайней мере подрядить четверых, чтобы пощадить мое самолюбие.

Мередит раскрыла рот, потрясенная тем, что его ничуть не запугали угрозы отца, но тут же улыбнулась, ощущая, как прекрасно быть рядом с таким человеком. Молча оценив широкие мускулистые плечи Мэтта, она кивнула:

– Если бы он действительно хотел выкинуть вас из клуба, мог бы сообразить послать сразу шестерых.

– Мое самолюбие и я – мы оба благодарим вас, – лениво улыбнулся он, и Мередит, которая дала себе слово больше не улыбаться, разразилась хохотом.

– У вас чудесный смех, – спокойно произнес он.

– Спасибо, – ответила Мередит, без памяти довольная комплиментом.

В бледном свете приборной доски она не отрываясь изучала темный профиль, наблюдала, как ветер шевелит густые волосы, удивляясь, почему несколько простых слов кажутся почти физической лаской. Слова Шелли Филмор пришли на ум, прозвучали возможным ответом: «Настоящая сексапильность в чистом виде…»

Поначалу она не считала Мэтта чересчур привлекательным. Зато теперь, кажется, изменила свое мнение и подумала, что немало женщин вешается ему на шею. Вне всякого сомнения, именно по этой причине он научился так целоваться. Да, сексапильности в нем хоть отбавляй, и в обращении с женщинами ему нет равного.

– Сверните сюда, – попросила Мередит четверть часа спустя, когда они приблизились к высоким воротам из кованого железа. Протянув руку, она нажала кнопку на приборной доске, и ворота медленно распахнулись.