Пятьдесят оттенков свободы Джеймс Э.
— Что-нибудь видишь?
— Нет, — ворчу я, фигурально закатывая глаза. Он тихонько усмехается.
— Я знаю, когда ты закатываешь глаза… и ты знаешь, как это на меня действует.
Поджимаю губы.
— Нельзя ли нам как-нибудь поскорее покончить с этим? — огрызаюсь я.
— Какая вы нетерпеливая, миссис Грей. Так жаждете поговорить, — игривым тоном.
— Да!
— Вначале я должен тебя накормить. — Он касается губами моего виска, и я сразу же успокаиваюсь.
Ладно, пусть будет по-твоему. Я смиряюсь с судьбой и прислушиваюсь к его перемещениям по кухне. Открывается дверца холодильника… Кристиан ставит блюда на стойку позади меня… проходит к микроволновке… что-то нажимает, и печка включается. И все-таки он меня заинтриговал. Я слышу, как поворачивается ручка тостера, как он включается… слышу тиканье таймера. Хм, тосты?
— Да. Я очень хочу поговорить. — Принюхиваюсь — кухню наполняют экзотические пряные ароматы. Я ерзаю на стуле.
— Сиди смирно, Анастейша. — Кристиан снова рядом со мной. — Я хочу, чтобы ты вела себя прилично… — шепчет он.
Господи. Моя внутренняя богиня цепенеет и даже не моргает.
— И не кусай губу. — Он мягко тянет мою нижнюю губу, высвобождая из зубов, и я не могу сдержать улыбки.
Следующее, что я слышу, это хлопок пробки… Вино льется в бокал. Мгновение тишины… тихий щелчок и мягкое шипение ожившей стереосистемы. Резкие гитарные аккорды начинают песню, которой я не знаю. Кристиан приглушает звук до фонового уровня. Поет мужчина, голос у него низкий, глубокий и чувственный.
— Сначала, думаю, вино, — шепчет Кристиан, отвлекая меня от песни. — Подними голову. — Я запрокидываю голову. — Еще, — велит он.
Я подчиняюсь — и его губы оказываются на моих губах. Прохладное вино течет в рот. Я рефлекторно сглатываю. Полный улет. Из не такого уж далекого прошлого накатывают воспоминания: я, связанная, на своей кровати в Ванкувере перед выпускным, и возбужденный, злой Кристиан, которому не понравился мой мейл. Многое ли изменилось? Не особенно. Разве что теперь я узнаю вино, любимое вино Кристиана — сансер.
— М-м, — довольно мурлычу я.
— Нравится вино? — шепчет он. Его теплое дыхание — у меня на щеке. Я купаюсь в его близости, его энергии, жаре, исходящем от его тела, пусть даже он и не прикасается ко мне.
— Да, — выдыхаю я.
— Еще?
— С тобой я всегда хочу еще.
Я почти слышу его улыбку. И не могу не улыбнуться.
— Миссис Грей, вы заигрываете со мной?
— Да.
Его обручальное кольцо звякает о бокал, когда он делает еще глоток вина. Какой сексуальный звук. Он отводит мою голову назад, еще раз целует, и я жадно глотаю вино, льющееся из его рта. Он улыбается и снова целует меня.
— Проголодалась?
— Полагаю, мы уже установили это, мистер Грей.
Трубадур на айподе поет о порочных играх. В самый раз.
Микроволновка издает отрывистый звук, и Кристиан отпускает меня. Я выпрямляюсь. Пахнет специями: чеснок, орегано, розмарин, мята. Да, и, кажется, баранина. Дверца микроволновки открывается, и восхитительный запах становится сильнее.
— Вот черт! — ругается Кристиан, и блюдо с грохотом ударяется о стойку.
Бедняжка.
— Ты в порядке?
— Да! — рявкает он раздраженно и секунду спустя снова стоит рядом.
— Просто обжегся. Вот. — Просовывает указательный палец мне в рот. — Может, если пососешь, полегчает.
— Ага.
Взяв его за руку, я медленно вытаскиваю палец изо рта и, наклонившись вперед, дую на него и дважды нежно целую. Кристиан перестает дышать. Я вновь втягиваю палец в рот и мягко сосу. Он резко вдыхает, и этот звук устремляется прямиком мне в пах. А ведь это его игра — медленное, томительное обольщение. Я думала, он страшно зол, а сейчас?.. Этот мужчина, мой муж, такой противоречивый. Но именно таким я его и люблю. Игривым. Забавным. Чертовски сексуальным. Кое — какие ответы он дал, но мне мало. Я хочу больше, но хочу и поиграть. После всех треволнений напряженного дня и кошмара прошлой ночи с Джеком почему бы не развлечься?
— О чем думаешь? — Кристиан нарушает приятный ход мыслей, вытаскивая палец изо рта.
— О том, какой ты переменчивый.
Он по-прежнему рядом со мной.
— Пятьдесят Оттенков, детка. — Он нежно целует меня в уголок рта.
— Мои Пятьдесят Оттенков, — шепчу я и, схватив его за футболку, притягиваю к себе.
— Ну нет, миссис Грей. Никаких прикосновений… пока. — Он берет меня за руку, отрывает от футболки и целует каждый палец по очереди.
— Сядь.
Я надуваю губы.
— Я тебя отшлепаю, если будешь дуться. А сейчас открой рот. Пошире.
Черт. Я открываю рот, и он закладывает в него вилку пряной горячей баранины, политой мятным йогуртовым соусом. Жую.
— Нравится?
— Да.
Он одобрительно мычит, и я догадываюсь, что он тоже ест и ему тоже нравится.
— Еще?
Я киваю. Он скармливает мне еще вилку, и я снова жую. Кладет вилку и что-то ломает. Хлеб?
— Открой рот.
В этот раз это пита и хумус. Похоже, кто-то — миссис Джонс или сам Кристиан — побывал в лавке деликатесов, которую я обнаружила недель пять назад всего в двух кварталах от «Эскалы». Я с удовольствием жую. Кристиан в игривом настроении — отличный стимулятор для моего аппетита.
— Еще? — спрашивает он.
Я киваю.
— Еще всего. Пожалуйста. Умираю с голоду.
Слышу его довольную усмешку. Медленно и терпеливо он кормит меня, время от времени поцелуем снимая крошки и капли с уголка моего рта или стирая их пальцами. В промежутках предлагает глоток вина — своим уникальным способом.
— Открой пошире и откуси. — Я исполняю приказ. М-м, одно из моих любимых блюд: долма, мясо, завернутое в виноградные листья. Даже холодное, оно такое вкусное, что пальчики оближешь, хотя я предпочитаю разогретое. Но не хочу, чтобы Кристиан снова обжегся. Он кормит меня медленно и, когда я доедаю, облизывает свои пальцы.
— Еще? — Голос низкий и хриплый.
Качаю головой — наелась.
— Хорошо, — шепчет он у меня над ухом, — потому что пришло время для моего любимого блюда. И это блюдо — ты. — Он подхватывает меня на руки, и я от неожиданности взвизгиваю.
— Можно снять повязку с глаз?
— Нет.
Я уже собираюсь надуть губы, но вспоминаю его угрозу и передумываю.
— Игровая комната.
Ой… не знаю, хорошая ли это идея.
— Готова принять вызов? — спрашивает он. И поскольку он использует слово «вызов», я не могу отказать.
— Готова, — шепчу я, и желание и что-то еще, что я не хочу называть, поют в моем теле.
Кристиан несет меня через двери, затем вверх по лестнице на второй этаж.
— Мне кажется, ты похудела, — неодобрительно ворчит он. В самом деле? Это хорошо. Я помню его замечание, когда мы вернулись из нашего свадебного путешествия, и как сильно оно меня задело. Неужели это было всего неделю назад?
Перед комнатой для игр он дает мне соскользнуть и ставит на ноги, но продолжает обнимать за талию. Быстро отпирает дверь.
Тут всегда пахнет одинаково: полированным деревом и цитрусом. Я уже привыкла и нахожу этот запах приятным, а его эффект расслабляющим. Кристиан поворачивает меня так, чтобы я оказалась лицом к нему. Развязывает шарф, и я моргаю в мягком свете. Бережно вытаскивает заколки и распускает волосы. Наматывает волосы на палец и тихонько тянет назад, так что мне приходится отступить.
— У меня есть план, — шепчет он мне на ухо, и по спине бегут мурашки.
— Ничуть не сомневаюсь, — отвечаю я. Он целует меня за ухом.
— О да, миссис Грей. — Тон мягкий, завораживающий. Он убирает мои волосы в сторону и прокладывает дорожку из нежных поцелуев вниз по шее.
— Вначале мы тебя разденем. — Голос рокочет в горле и отдается в моем теле.
Я хочу этого — что бы он там ни запланировал. Снова разворачивает меня лицом к себе. Я бросаю взгляд на его джинсы — верхняя пуговица по-прежнему расстегнута — и не могу удержаться. Провожу указательным пальцем вдоль пояса, обходя футболку, костяшкой ощущая волоски на животе. Он резко втягивает воздух, и я смотрю на него. Останавливаюсь у расстегнутой пуговицы. Глаза его темнеют до насыщенного серого… Это что-то.
— Ты должен их оставить, — шепчу я.
— Непременно, Анастейша.
Он кладет руку мне на затылок, подхватывает сзади, притягивает к себе — и вот уже его рот на моем, и он целует меня так, словно от этого зависит его жизнь.
Ух ты!
Наши языки сплетаются, и он подталкивает меня назад, пока я не чувствую позади деревянный крест. Объятья все крепче, наши тела втискиваются одно в другое.
— Давай избавимся от этого. — Он тянет мое платье вверх — по ногам, по бедрам, по животу… восхитительно медленно ткань скользит по коже груди.
— Наклонись.
Я подчиняюсь, и он стягивает платье через голову и бросает на пол, оставив меня в босоножках, трусиках и лифчике. Глаза его горят, он хватает обе мои руки и поднимает над головой. Моргает один раз и наклоняет голову набок — спрашивает моего разрешения. Что он собирается со мной делать? Я сглатываю, затем киваю, и по его губам скользит довольная улыбка. Он пристегивает мои запястья кожаными наручниками к деревянной планке сверху и вновь вытаскивает шарф.
— Думаю, ты видела достаточно. — Снова завязывает мне глаза, и я ощущаю, как легкая дрожь предвкушения бежит по мне; все мои чувства обостряются. Его дыхание, мой возбужденный отклик, пульсация в ушах, запах Кристиана, смешанный с ароматом цитруса и полировки, — все это ощущается острее, потому что я не вижу. Его нос касается моего.
— Я сведу тебя с ума, — шепчет он и стискивает мои бедра, опускается, стаскивает с меня трусики, ладони скользят по ногам. Сведу с ума… ух ты!
— Подними ноги. — Я подчиняюсь, и он по очереди снимает с меня босоножки. Бережно ухватив за лодыжку, тянет мою ногу вправо.
— Шагни, — велит он. Пристегивает правую лодыжку к кресту, затем проделывает то же самое с левой. Я беспомощна, распята на кресте. Поднявшись, Кристиан делает шаг, и меня снова омывает его тепло. Секунду спустя он берет меня за подбородок и целомудренно целует.
— Теперь музыка и кое-какие игрушки. Вы великолепно смотритесь, миссис Грей. Пожалуй, воспользуюсь моментом, полюбуюсь видом. — Голос его мягок.
Все у меня внутри сжимается.
Несколько секунд спустя я слышу, как он тихо идет к комоду и выдвигает один из ящиков. Ящик со стеками? Понятия не имею. Достает что-то и кладет наверх, потом что-то еще. Динамики оживают, и через секунду фортепианные звуки нежной, спокойной мелодии наполняют комнату. Кажется, Бах, но что именно, не знаю. Что-то в этой музыке пробуждает во мне тревогу. Возможно, потому, что она слишком холодная, слишком отстраненная. Я хмурюсь, пытаясь понять, почему она меня беспокоит, но Кристиан берет меня за подбородок и мягко тянет, заставляя отпустить нижнюю губу. Я улыбаюсь, стараюсь успокоиться. Отчего я тревожусь? Из-за музыки?
Ладонь скользит вдоль шеи, вниз к груди. Большим пальцем стягивает чашку, высвобождая правую грудь из бюстгальтера. Тихо, одобрительно урчит и целует в шею. Губы его следуют по оставленной пальцами дорожке. Пальцы перемещаются к левой груди, освобождая и ее. Я мычу — он катает большим пальцем по левому соску, а губы смыкаются на правом, потягивая и мягко дразня, пока оба соска не поднимаются и не твердеют.
— А-а-а…
Он не останавливается. С изысканной осторожностью наращивает интенсивность ласк. Я тщетно натягиваю путы — острые стрелы удовольствия пронзают тело от сосков к паху. Я пытаюсь поерзать, но почти не могу двигаться, и мука становится невыносимой.
— Кристиан, — молю я.
— Знаю, — бормочет он хрипло. — Ты так же поступаешь со мной.
Что? Я стону, и он начинает опять, подвергая мои соски сладкой пытке снова и снова, подводя меня ближе и ближе.
— Пожалуйста, — хнычу я.
Он издает какой-то утробный, первобытный горловой звук, затем выпрямляется, оставив меня задыхаться и извиваться в оковах. Одна ладонь ложится на мое бедро, другая ползет по животу.
— Посмотрим, как ты тут, — мягко воркует он. Нежно обхватывает меня между ног, легонько касаясь большим пальцем клитора. Я вскрикиваю. Медленно вводит в меня один, затем два пальца. Я мечусь, верчусь, подаюсь навстречу его пальцам и ладони.
— Ох, Анастейша, ты такая… готовая, — говорит он.
Он водит пальцами внутри меня, снова и снова, подушечкой большого пальца поглаживая клитор, вперед-назад, еще и еще. Это единственная точка на моем теле, где он прикасается ко мне, и все напряжение, все тревоги дня сосредоточиваются в этой части моего тела.
О боже правый… это так пронзительно… и странно… музыка… напряжение внутри меня начинает нарастать…
Кристиан шевелится… Пальцы все еще ласкают меня снаружи и внутри… и я слышу какое-то низкое жужжание.
— Что? — выдыхаю я.
— Ш-ш-ш.
Губы на губах — надежная печать. Я приветствую более теплый, более интимный контакт, с жаром отвечая на поцелуй. Увы, недолгий. Он отстраняется. И жужжание становится ближе.
— Это массажер, детка. Он вибрирует.
Он прикладывает его к моей груди, и такое чувство, будто на мне вибрирует какой-то большой шарообразный предмет. Я вздрагиваю; массажер движется по мне, вниз между грудями, через один, потом через второй сосок — и я омыта ощущениями, легкими покалываниями всюду, и вот уже горячее, обжигающе порочное желание растекается внизу живота.
— А-а. — Пальцы продолжают двигаться внутри меня. Я уже близко… вся эта стимуляция… Я мычу, запрокинув голову, и пальцы замирают. Все как отрезало.
— Нет! Кристиан! — умоляю я, пытаясь подняться.
— Спокойно, детка, — говорит он. Между тем мой приближавшийся оргазм улетучивается. Кристиан снова наклоняется и целует меня.
— Такое разочарование, верно?
О нет! Внезапно до меня доходит, что за игру он ведет.
— Кристиан… пожалуйста…
— Ш-ш-ш, — отзывается он и целует меня.
Массажер и пальцы оживают, убийственное сочетание чувственной пытки. Кристиан чуть передвигается. Он по-прежнему одет, и мягкая джинсовая ткань трется о мою ногу. Так мучительно близко. Он снова подводит меня к краю и, когда мое тело начинает петь от нестерпимого желания, останавливается.
— Нет, — громко протестую я.
Кристиан осыпает мягкими поцелуями мое плечо, вынимает пальцы и ведет массажер вниз. Прибор вибрирует у меня на животе, на лобке, на клиторе.
— А-а! — вскрикиваю я, натягивая путы.
Мое тело так чувствительно, что, кажется, я вот-вот взорвусь, но в последний момент, у последней черты, Кристиан вновь останавливается.
— Кристиан! — вскрикиваю я.
— Какое разочарование, да? — бормочет он мне в шею. — И ты такая же. Обещаешь одно, а потом… — Он смолкает.
— Кристиан, пожалуйста, — умоляю я.
Он водит по мне массажером снова и снова, всякий раз останавливаясь в самый важный момент.
— После каждой остановки ощущения только острее. Верно?
— Пожалуйста, — хнычу я. Мои нервные окончания требуют сброса невыносимого напряжения.
Жужжание прекращается, и Кристиан целует меня. Тычется носом в мой нос.
— Ты самая непредсказуемая из всех известных мне женщин.
Нет, нет, нет!
— Кристиан, я никогда не обещала повиноваться тебе. Пожалуйста, пожалуйста…
Он передо мной. Хватает меня сзади и атакует тараном; пуговицы джинсов вжимаются в меня, с трудом удерживая рвущуюся наружу плоть. Одной рукой стягивает шарф, и я, моргая, гляжу в горящие огнем глаза.
— Ты сводишь меня с ума, — шепчет он, атакуя меня еще один раз, второй, третий — ощущение такое, что там у меня уже летят искры и вот-вот полыхнет пламя. И снова обрыв. Я так его хочу. Закрываю глаза и шепчу молитву. Это — наказание. Я беспомощна, а он безжалостен. Слезы подступают к глазам. Я не знаю, как далеко он намерен зайти.
— Пожалуйста…
Он смотрит на меня неумолимо. Будет продолжать. Как долго? Могу ли я играть в эту игру? Нет. Нет. Нет. Не могу и не хочу. Он намерен и дальше мучить меня. Его рука снова скользит по мне вниз. Нет… И плотину прорывает — все дурные предчувствия, все тревоги и страхи последних дней вновь переполняют меня, и глаза наливаются слезами. Я отворачиваюсь. Это не любовь. Это месть.
— Красный, — всхлипываю я. — Красный. Красный. — Слезы текут по лицу.
Он застывает.
— Нет! — потрясенно выдыхает. — Господи, нет!
Он быстро отстегивает мои руки, обхватывает за талию и наклоняется, чтобы отстегнуть лодыжки, а я закрываю лицо руками и плачу.
— Нет, нет, нет, Ана, пожалуйста. Нет.
Подхватив меня на руки, Кристиан идет к кровати, садится и обнимает, усадив на колени, а я безутешно всхлипываю. Я подавлена… тело истерзано, мозг опустошен, а эмоции развеяны по ветру. Он протягивает руку назад, стаскивает атласную простыню с кровати и укутывает меня в нее. Прикосновение прохладной простыни неприятно воспаленной коже. Он обнимает меня, привлекает к себе и мягко покачивает взад-вперед.
— Прости. Прости, — бормочет Кристиан хрипло и целует мои волосы снова и снова. — Ана, прости меня, пожалуйста.
Уткнувшись ему в шею, я плачу и плачу, и вместе со слезами постепенно уходит напряжение. Так много произошло за последние дни — пожар в серверной, погоня на шоссе, неожиданные карьерные планы, развратные архитекторши, вооруженные психи в квартире, споры, его гнев — и разлука. Ненавижу расставания… Краешком простыни вытираю нос и постепенно начинаю сознавать, что стерильная музыка Баха все еще звучит в комнате.
— Пожалуйста, выключи музыку. — Я шмыгаю носом.
— Да, конечно. — Кристиан наклоняется, не выпуская меня, и вытаскивает из заднего кармана пульт. Нажимает на кнопку, и фортепиано смолкает, сменяясь судорожными вздохами. — Лучше? — спрашивает он.
Я киваю, мои всхлипы почти стихли. Кристиан нежно вытирает мне слезы подушечкой большого пальца.
— Не любительница баховских «Вариаций Гольдберга»?
— По крайней мере, не этой пьесы.
Он смотрит на меня, безуспешно пытаясь скрыть стыд в своих глазах.
— Прости, — снова говорит он.
— Зачем ты это делал? — Мой голос едва слышен; я силюсь собрать в кучу свои смятенные мысли и чувства.
Печально качает головой и закрывает глаза.
— Я увлекся, — неубедительно говорит он.
Я хмурюсь, и он вздыхает.
— Ана, лишение оргазма — стандартное средство в… ты никогда… — Он замолкает. Я ерзаю у него на коленях. Он морщится.
Ах да. Я вспыхиваю.
— Прости.
Он закатывает глаза, затем неожиданно отклоняется назад, увлекая меня с собой, и вот уже мы оба лежим на кровати, я — в его объятиях. В сдвинутом лифчике неудобно, и я поправляю белье.
— Помочь? — тихо спрашивает Кристиан.
Качаю головой. Не хочу, чтобы он касался моей груди. Он поворачивается так, чтобы видеть меня, и, неуверенно подняв руку, нежно гладит пальцами мое лицо. На глазах опять выступают слезы. Ну как он может быть то таким бесчувственным, то нежным?
— Пожалуйста, не плачь.
Этот мужчина не перестает изумлять меня и приводить в замешательство. В минуту душевного смятения гнев покидает меня… и приходит оцепенение. Хочется свернуться в клубочек и уйти в себя. Я моргаю, стараясь сдержать слезы, когда смотрю в его полные муки глаза. Что же мне делать с этим властолюбивым тираном? Научиться подчиняться? Это вряд ли…
— Я никогда что?
— Не делаешь, как тебе сказано. Ты передумываешь, не говоришь мне, где ты. Ана, я в Нью-Йорке был злой как черт из-за собственного бессилия. Если б я был в Сиэтле, то привез бы тебя домой.
— Значит, ты наказываешь меня?
Он сглатывает, потом закрывает глаза. Ему незачем отвечать, я и так знаю, что наказание было его истинным намерением.
— Ты должен это прекратить.
Он хмурится.
— Во-первых, ты же сам потом чувствуешь себя гадко.
Он фыркает.
— Это верно. Мне не нравится видеть тебя такой.
— А мне не нравится чувствовать такое. Ты сказал на «Прекрасной леди», что женился не на сабе.
— Знаю, знаю. — Тихим, хриплым голосом.
— Ну так перестань обращаться со мной как с сабой. Я сожалею, что не позвонила тебе. Больше такой эгоисткой не буду. Я знаю, что ты обо мне беспокоишься.
Он смотрит на меня пристально, вглядывается печально и встревоженно.
— Ладно. Хорошо, — говорит он в конце концов. Наклоняется, но приостанавливается, прежде чем коснуться губ, молча спрашивая разрешения. Я поднимаю к нему лицо, и он нежно целует меня.
— Твои губы всегда такие мягкие после того, как ты поплачешь.
— Я никогда не обещала повиноваться тебе, Кристиан, — шепчу я.
— Я знаю.
— Справься с этим, пожалуйста. Ради нас обоих. А я постараюсь быть более терпимой к твоей… склонности командовать.
Он выглядит потерянным и уязвимым. Он в полном смятении.
— Я постараюсь. — В голосе искренность.
Я судорожно вздыхаю.
— Пожалуйста, постарайся. Кроме того, если б я была здесь…
— Знаю, — отвечает он и бледнеет. Откинувшись на спину, закрывает лицо рукой.
Я свиваюсь рядышком и кладу голову ему на грудь. Мы лежим молча несколько минут. Ладонь его скользит к моему «хвосту». Он стаскивает резинку, распускает волосы и нежно их перебирает. Вот она, подлинная причина всего этого — его страх… иррациональный страх за мою безопасность. У меня перед глазами — Джек Хайд с глоком, лежащий на полу… Да, возможно, страх Кристиана не так уж иррационален.
— Что ты имел в виду, когда сказал «или»? — спрашиваю я.
— Или?
— Что-то насчет Джека.
Он вглядывается в меня.
— Ты не сдаешься?
Я лежу, купаясь в его расслабляющих ласках.
— Сдаться? Никогда. Говори. Не люблю оставаться в неведении. Ты, похоже, одержим какой-то идеей и считаешь, что мне нужна защита, а сам даже не умеешь стрелять. А я умею. Ты думаешь, я не смогу справиться с чем-то, о чем ты мне не рассказываешь, Кристиан? Твоя бывшая саба наставляла на меня пушку, твоя бывшая любовница-педофилка тебя преследует… И не смотри на меня так! — бросаю я, когда он грозно насупливает брови. — Твоя мама относится к ней точно так же.
— Ты говорила с моей матерью об Элене? — Голос Кристиана поднимается на несколько октав.
— Да, мы с Грейс говорили о ней.
Он потрясенно таращится на меня.
— Она очень переживает по этому поводу. Винит себя.
— Не могу поверить, что ты говорила с моей матерью. Черт! — Он откидывается на спину и снова закрывает лицо рукой.
— Я не вдавалась в подробности.