Последний адмирал Заграты Панов Вадим

– Неужели? – прищурился Нучик, пытаясь перейти в контратаку. – Потеряем, говоришь? С чего бы вдруг? Ты прекрасно знаешь, что беспорядки в южных провинциях лишь часть плана…

– Окончание мятежа развяжет Генриху руки, – усмехнулся Нестор. – Он вернется в Альбург и сотрет в порошок всех горлопанов, которых вы там расплодили.

– А почему мятеж должен закончиться?

– Потому что переделанными паротягами я Генриха не разобью, – издевательски объяснил дер Фунье. – И вы сами мне об этом рассказали, барон. И еще вы упоминали бронепоезд, но забыли об артиллерии, двух импакто и подавляющем преимуществе в живой силе. – Нестор поднялся на ноги и теперь скалой возвышался над вжавшимся в кресло Нучиком. – Генрих мчится на юг, барон, он жаждет расправиться со мной, потому что его захлестнули эмоции. Это всё, что у него есть – эмоции и тяжеленные кулаки. У нас же, в отличие от короля, есть четкий план войны, но он основан на использовании «Длани справедливости». И если вы продолжите вставлять палки в колеса, мне придется плюнуть на наше маленькое предприятие и тем оказать любезному кузену большую услугу – позволить удержать власть.

– И что же ты будешь делать? – Нучик очень хотел, чтобы в вопросе слышалась издевка, хотел дать понять, что деваться дер Фунье некуда, но у него не получилось.

– Покину Заграту.

– Так просто?

Нестор пожал могучими плечами:

– А что здесь сложного? В Зюйдбурге находятся четыре цеппеля, я могу зафрахтовать любой из них и отправиться, куда захочу. Любая армия Герметикона с радостью выдаст мне офицерский патент.

– А как на твоей репутации скажется мятеж против законного короля Заграты?

– Никак не скажется! Кого волнуют мелкие события на задрипанной планете? – Нестор скривил губы: – В отличие от Генриха, я прекрасно понимаю место Заграты в Герметиконе – она никому не интересна. – Дер Фунье выдержал паузу, презрительно оглядел Нучика и продолжил: – Поскольку свои перспективы я обрисовал, то перейдем к планам Компании относительно этого мира. Начнем с того, что, как только мой цеппель уйдет в «окно», вы эти самые планы сможете смело отправлять в печку…

Блеф или нет? Решение нужно принимать прямо сейчас. Нужно обдумать слова проклятого адигена и понять, действительно ли окончание мятежа вернет Генриху утраченные было позиции? Сумеют ли северяне совершить задуманное, если армия вернется в Альбург? Вряд ли – в этом дер Фунье прав. Но и усиливать непредсказуемого, почуявшего вкус власти адигена барону не хотелось. Компания ценила Нестора, однако…

– Кстати, просматривая вашу корреспонденцию…

– Ты вскрыл мое послание на Галану?! – Директор-распорядитель покраснел от гнева.

– Я?! – искренне удивился дер Фунье. – За кого вы меня принимаете, барон? Почту вскрыли мои люди, я же просто ее просмотрел… Забыл сказать, что вам нужен новый курьер, прежний чем-то отравился…

– Ты ответишь за это!

– Перед кем?

Нучик осекся.

Нестор выдержал паузу, давая галаниту возможность зачитать список, не дождался, выразительно усмехнулся и продолжил:

– Так вот, барон, просматривая вашу корреспонденцию, я обратил внимание на досадные ошибки в финансовых отчетах. По моим оценкам, вы взвинтили стоимость происходящего в Зюйдбурге на пятьдесят тысяч цехинов, и я могу это доказать. Полагаю, директора-наблюдатели не придут в восторг от ваших маленьких шалостей.

– Можешь доказать?

– Я распорядился задержать вашего помощника по финансовым вопросам… Не арестовать, конечно же, просто задержать для разговора… Необычайно интересного разговора.

В черных глазах мятежника пылала холодная насмешка. Черные глаза задавали простой вопрос: «Воюем или договариваемся?» Черные глаза предупреждали: «Воевать не надо…»

Черные глаза адигена обещали столько неприятностей, что Нучик сдался:

– У тебя будет корабль, Нестор.

Воевать сейчас – безумие. Нужно собраться с мыслями, понять, как крепко держит его за горло проклятый мятежник, попытаться выправить отчеты…

– И еще пять тысяч цехинов, барон. Завтра утром я должен расплатиться по нескольким счетам и выдать жалованье наемникам.

– Хорошо.

Нестор допил вино, подмигнул портрету какого-то древнего короля, что украшал стену кабинета, повернулся к Нучику спиной, явно намереваясь выйти из комнаты, но задержался и, не оборачиваясь, произнес:

– Мне надоело, что вы мне тыкаете, барон. В следующий раз потрудитесь быть вежливым, или я отрежу вам язык.

– Как вы и хотели, синьор: месса еще не закончилась. – Теперь старый Бен обращался исключительно к Валентину, на заносчивого старался даже не смотреть лишний раз – мало ли что? – Дальше ехать никак нельзя: во время воскресной мессы площадь оцеплена.

Помпилио сложил газету, которую распорядился купить сразу же, едва они въехали в Альбург, и недружелюбно посмотрел на трех гвардейцев в бирюзовых мундирах, перекрывших выезд на площадь. Посмотрел так, словно размышлял: замечать их или нет? В результате принял решение прогуляться и шевельнул правой рукой. Валентин соскочил с козел и помог Помпилио покинуть коляску.

– Мы успели, мессер.

– Очень хорошо, Теодор. И повозка мне понравилась.

– Я передам ваши слова вознице, мессер, ему будет приятно.

– Тогда не передавай.

Бен, который тоже слез на землю и теперь стоял у лошади, держа кепку в руке, молча выругался, но сумел сохранить на лице бесстрастное выражение.

– Ты не забыл приглашение, Теодор?

– Как можно, мессер? – Валентин извлек из нагрудного кармана пропуск, подписанный Генрихом II и скрепленный его личной печатью, с легким поклоном передал его хозяину и продолжил: – С вашего позволения, мессер, я отправлюсь на поиски нового алхимика. Я знаю людей, которые дадут необходимые рекомендации.

– Выброси это по дороге. – Помпилио отдал слуге газету. – И возьми коляску.

– Не думаю, что в этом есть необходимость, мессер.

– Как хочешь. – Помпилио помолчал, повторяя в уме состоявшийся разговор, после чего осведомился: – А как я его найду?

Теодор повернулся к вознице:

– Ждать здесь.

– Конечно, синьор.

Валентин перевел взгляд на хозяина:

– Коляска будет ожидать вас здесь, мессер, на этом самом месте.

– Спасибо, Теодор. Что бы я без тебя делал?

– К вашим услугам, мессер.

Бену очень хотелось спросить, как же он будет общаться с чванливым адигеном в отсутствие Валентина, но здравомыслие заставило его прикусить язык – с такими людьми лучше не шутить. Вместо этого он натянул на голову кепку, разумеется, после того, как Помпилио и его слуга отошли на несколько шагов от коляски, однако тут же стянул ее, поднял глаза к колокольне, поднес ко лбу указательный и средний пальцы правой руки и вознес главному загратийскому святому коротенькую молитву. В конце концов, Бен тоже был олгеменом и желал извиниться за пропуск утренней мессы.

Высоченная колокольня, шпиль которой – им служила статуя святого Альстера – упирался в самые облака, была архитектурным центром Альбурга, превосходя по красоте не только дома горожан – что естественно, но и расположенный в половине лиги к югу королевский дворец. Четырехугольная, сложенная из темно-коричневого камня, она, казалось, сошла со страниц детских сказок, элегантно соединяя тяжеловесность классической адигенской архитектуры с воздушной легкостью стиля нуво, овладевшего умами строителей на закате Эпохи Ожерелья.

Вблизи сложенного из огромных блоков основания башня воспринималась могучей скалой, но стоило отойти хотя бы на полсотни шагов, как плечистый исполин превращался во вставшую на цыпочки проказницу. Ощущение это достигалось благодаря тому, что стены колокольни состояли из сплошных витражных окон, поднимающихся от второго этажа до самой крыши. Из камня были сделаны лишь четыре опорные колонны, украшенные балконами и скульптурами, а между ними царило цветное стекло, складывающееся в великолепные картины, описывающие деяния святого Альстера.

Любоваться башней можно было часами, особенно сейчас, во время мессы, когда негромким переливчатым звоном ласкали слух маленькие колокола, однако Помпилио бросил на красавицу лишь короткий взгляд, похожий на небрежное: «Привет!», прошел внутрь собора, продемонстрировав стоящим у дверей гвардейцам свое «приглашение», остановился у входа и огляделся.

То ли отсутствие короля сыграло свою роль, то ли неспокойная обстановка вынудила покинуть родной мир многих знатных загратийцев, но людей на мессе собралось немного. Величественный собор был заполнен едва ли наполовину, а потому Помпилио не только без труда отыскал нужных ему людей, но и место рядом с ними оказалось свободным.

– Доброе утро, тетушка Агата, – пробормотал он, усаживаясь на скамью.

– Я уж думала, ты не придешь, – тихо ответила старая адигена.

– Приятно, что ты обо мне помнишь.

Агата чуть приподняла брови, Помпилио понятливо склонился к старухе, и она поцеловала его в щеку.

– Рада тебя видеть, Помпилио.

Семидесятилетняя адигена была последней из загратийской ветви семьи дер Суан. Единственный ее сын умер в пятнадцатилетнем возрасте, а двум дочерям были составлены удачные партии на Андане и Тинигерии, и возвращаться на Заграту они не собирались. Сухонькая, хрупкая старушка казалась безобидной, однако правила обширным поместьем железной рукой, надеясь передать его, вместе с титулом кому-нибудь из внуков.

– И я рада тебе, Помпилио, – негромко произнесла сидящая по левую руку от старой адигены девушка.

– Лилиан. – Помпилио склонил голову. – Превосходно выглядишь.

– Твои комплименты по-прежнему тяжеловесны.

– Я недостаточно времени провожу в светских салонах.

По губам Лилиан дер Ти-Нофаль скользнула улыбка.

Высокая и стройная блондинка была одета в модное ярко-красное платье, открытое ровно настолько, чтобы злые языки не назвали его вызывающим. Однако игривый наряд не добавлял тепла: красивое лицо девушки было по-адигенски холодным.

– Где путешествовал?

– Сюда прибыл с Анданы, у меня там были дела, а до того посещал Каату.

Лилиан вновь улыбнулась, и вновь – едва заметно. Словно было нечто забавное в том, что Помпилио упомянул Каату. Очень забавное.

– Торопился, как мог… Кстати, переход на Заграту оказался трагическим, я потерял алхимика, а Теодор забыл мне напомнить поставить свечку. Как думаешь, в этом есть знак?

– Помолчи хотя бы минуту, – велела старуха.

– Зачем?

– Затем, что я так хочу.

– Почему же ты сразу не сказала?

– Пообедаем сегодня, – произнесла Лилиан так, словно назначила деловую встречу.

– С удовольствием.

Сидящий за девушкой мужчина – лысоватый брюнет с маленьким и острым лицом, смахивающим на мышиную мордочку, наклонился и протянул было Помпилио руку, но епископ провозгласил: «Творите добро!», и прихожане дружно поднялись на ноги.

– Печально, что всё так быстро закончилось, – пробормотал Помпилио. – О чем была проповедь?

– Ты специально приехал к окончанию, – заметила старая адигена. – Тебе никогда не хватало терпения прослушать всю мессу.

Это заявление Агаты лысоватый мужчина воспринял с большим интересом, однако завязать разговор с Помпилио ему вновь не удалось, поскольку адиген как раз стал причиной небольшого замешательства.

В тот самый момент, когда направлявшиеся к выходу принцы оказались в паре метров от скамьи, Помпилио сделал шаг назад, галантно освобождая проход тетушке, но при этом перегораживая его королевским детям и их свите.

– В сторону, адир, – негромко произнес гвардейский офицер.

Помпилио обернулся и выдал обаятельную улыбку:

– Я, кажется, мешаю…

Но с места не сдвинулся.

Наследник престола, двенадцатилетний Генрих, удивленно посмотрел на незнакомого дворянина, среди придворных пронесся шепоток, лица гвардейцев стали решительными – они готовились смести наглеца силой, и старой Агате пришлось срочно спасать положение.

– Доброе утро, ваше высочество. – Она вышла вперед, не забыв наступить Помпилио на ногу, и присела в неглубоком реверансе.

– Рад вас видеть, адира дер Суан.

Старуха знала Генриха-младшего сызмальства, он не раз гостил в ее поместье и всегда называл тетушкой. Однако в официальной обстановке ни адира, ни юный принц не забывали об этикете.

– Позвольте представить моего гостя, ваше высочество: Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур.

Помпилио сдержанно кивнул. Принц удивленно приподнял брови. Старуха же позволила себе улыбку:

– Мой племянник немного неуклюж, но очень мил.

– Я заметил.

Мальчик, не отрываясь, смотрел на Помпилио, однако во взгляде не было агрессии или недовольства – только интерес. Так смотрят на человека, о котором много слышали, но никогда не видели лично.

– Добро пожаловать на Заграту, адир.

Младшие принцы шагнули вперед и без стеснения разглядывали незнакомца.

– Мессер, – едва слышно поправила Генриха-младшего успевшая приблизиться Агата. Теперь она держала юного, но высокого для своих лет принца за локоть и была уверена, что доведет разговор до конца. Кроме того, она почти шептала Генриху-младшему на ухо, и никто из придворных не слышал ни слова. – Наш гость из рода даров.

А это значит, что, будь ты хоть королем, хоть простолюдином, обращаться нужно «мессер» и никак иначе. К счастью для всех, Генрих-младший об этой тонкости знал.

– Добро пожаловать на Заграту, мессер.

И вновь тишина. Помпилио дружески улыбался, но не произносил ни слова, предоставляя Агате улаживать щекотливую ситуацию.

– Генри, твой отец пожаловал моему племяннику привилегию говорить «ты», – торопливо продолжила старуха. – Если хочешь услышать ответ, ты должен сделать то же самое.

Молчание Помпилио неприлично затягивалось, что вызвало среди придворных очередную волну недоуменного шепота. Им казалось, что назревает скандал.

– Я должен с ним поговорить? – растерянно спросил принц. – Тетушка, я не понимаю…

– Помпилио знает этикет не хуже нас с тобой, Генри. И если он решил привлечь твое внимание столь необычным образом, значит, у него есть на то основания. Продолжай разговор.

И юный принц показал, что достоин быть наследником престола. Он гордо вскинул голову и, глядя на лингийца снизу вверх, громко произнес:

– Дарую тебе привилегию говорить мне «ты», мессер Помпилио. Друг моего отца – мой друг.

– Благодарю, – улыбнулся адиген. – Счастлив видеть тебя в добром здравии, маленький принц. У нас не было возможности познакомиться, но я вижу, мой друг Генрих воспитал хорошего сына.

Мало кто мог себе позволить говорить с наследником престола столь свободно и непринужденно, а потому все находящиеся в соборе люди с любопытством вытягивали шеи, ловя каждое слово необычного разговора.

– Зачем ты прибыл на Заграту, мессер? Повидать отца?

– Когда-то я оставил здесь перстень, – намеренно громко ответил адиген. – За ним приехал.

Принц заметно вздрогнул, однако взгляд не отвел. Шепот вокруг усилился, удивлению придворных не было предела, а вот лысоватый господин неожиданно нахмурился.

– Надеешься его забрать? – поинтересовался Генрих-младший.

– Надеюсь его оставить, но если придется – заберу. Мне очень нравится этот камень – необычный игуаский алмаз с красным сердцем.

– Очень редкий камень.

– Я знаю, маленький принц.

Генрих-младший натянуто улыбнулся, кивнул старухе: «Адира Агата» и вместе с братьями продолжил путь к дверям. За принцами проследовала свита, и каждый проходящий считал своим долгом бросить на странного адигена изучающий взгляд.

Когда же вся королевская рать покинула собор, старуха повернулась к Помпилио и поинтересовалась:

– Что за история с перстнем?

Лилиан и лысоватый навострили уши, однако уже через секунду разочарованно вздохнули.

– Маленькое личное дело, тетушка, – обаятельно улыбнулся Помпилио. И сделал шаг в глубь собора. – С твоего позволения, я все же поставлю свечку в память о Форце. Он был неплохим человеком.

– Буду ждать тебя «У Фридриха».

Согласно обычаю на воскресную мессу королевская семья отправлялась через площадь пешком, с достоинством принимая от верноподданных положенные почести. Обратный же путь проделывался в позолоченной карете, запряженной шестеркой белых лошадей и сопровождаемой конными гвардейцами. Процессию, конечно, тоже приветствовали, однако отгороженные от народа властители Заграты имели возможность немного отдохнуть.

Или поговорить.

– Ты знаешь этого адигена? – спросил десятилетний Густав, едва карета сдвинулась с места.

– Впервые увидел, – пожал плечами наследник.

– У него красивый месвар, – заметил восьмилетний Георг, который обратил внимание исключительно на одежду Помпилио. – Почему папа никогда не носит месвары и нам запрещает? Во всех сказках адигены носят месвары.

– Потому что мы не адигены, – отрезал наследник. – Мы – загратийские короли.

– А папина бабушка была адигеной, он сам об этом говорил.

– Ты понял, о каком перстне шла речь, – продолжил Густав, не обращая внимания на слова Георга. – Я заметил, как ты вздрогнул.

Отнекиваться старший брат не мог и не хотел.

– Помпилио говорил об этом перстне. – Генрих-младший поднял руку и продемонстрировал брату украшение. Слишком крупное для двенадцатилетнего мальчика, а потому с трудом держащееся даже на перчатке. – Отец дал его мне перед тем, как отправиться на юг.

Большой алмаз был и в самом деле необычен: в самом его центре переливалась маленькая красная точка – сердце.

– Здесь какая-то тайна, – глубокомысленно сообщил маленький Георг. – Как в сказках…

– Отец что-нибудь сказал? – поинтересовался Густав, разглядывая перстень с таким видом, словно в нем, как это частенько бывает в сказках, прятался могущественный дух.

– Приказал не снимать, никому не отдавать и предупредил, что за ним может приехать адиген по имени Помпилио.

– И всё? – разочарованно протянул Густав.

– Нет, не всё, – качнул головой Генрих-младший. Он помолчал, обдумывая, следует ли рассказывать братьям всё, решил, что следует, и продолжил: – Отец сказал, что Помпилио – друг и позаботится о нас, если что-нибудь случится.

– А что может случиться?

– Не знаю. – Наследник вновь выдержал паузу. – Но отец ведет войну, и у него много врагов. Случиться может всё.

Камень мягко блеснул, словно подтверждая: «Всё может случиться, детки, поверьте, я знаю». И сердце его показалось капелькой крови.

– Мне это не нравится, – мрачно произнес Густав.

– Мне тоже, – вздохнул Генрих. – И Помпилио, вы же слышали, сказал, что с удовольствием оставит перстень у меня.

Фраза прозвучала настолько угрюмо, что Густав поежился.

– Что это значит?

– Это значит, Помпилио придет, если будет очень-очень плохо. А он не хочет, чтобы нам было очень-очень плохо.

– Папа победит всех врагов! – безапелляционно заявил Георг. – Папа сильный!

С этим заявлением принцы спорить не стали.

Главные двери собора Святого Альстера выходили на одноименную площадь, которая своими размерами уступала лишь ярмарочной, расположенной в Зюйдбурге. Размерами, но не красотой. Самая большая площадь южной столицы Заграты использовалась по прямому назначению: два раза в год, сразу после сбора урожая, на ней устраивались шумные и долгие, недели на три-четыре, торги, на которые съезжались купцы со всей Заграты – знаменитые Южные Ярмарки. Между ними работал куда более скромный по размерам рынок. А вот огромное, мощенное серым булыжником пространство площади Святого Альстера уже три столетия было свободно от торгов. На площади объявляли королевские указы, устраивали военные парады, карнавалы и цеховые шествия, а во все остальное время она была излюбленным, наравне с Прибрежным парком, местом гулянья горожан.

Южной стороной площадь упиралась в королевский дворец Заграшлосс. Величественный, но мрачноватый, поскольку, несмотря на несколько перестроек, он до сих пор сохранял черты мощного замка. Справа от дворца, на восточном краю площади, располагались казармы королевской гвардии, а слева возвышалась ратуша, часы которой играли каждую четверть часа. Все главные здания были выстроены в едином стиле из одинакового коричневого камня, а вот остальные дома площади специальным указом было велено штукатурить. Причем цвет штукатурки определяла королевская комиссия – властители Заграты заботились о виде, что открывался из окон дворца.

На первом этаже одного из этих домов, который расположился между собором и муниципалитетом, находился самый известный загратийский ресторан «У Фридриха». На его открытой террасе Помпилио отыскал тетушку Агату и того самого лысоватого господина, которого первоначально принял за управляющего тетушкиным поместьем.

– Как дела в Герметиконе? – светским тоном осведомилась адира Агата.

– Я не был там год. – Помпилио поднял бокал с белым вином. – За встречу.

– За встречу.

Нежный перезвон стекла, дружелюбные взгляды и легкое, освежающее белое…

– Хороший урожай, – одобрил Помпилио, рассматривая содержимое бокала на свет. – Этого года?

Он тоже умел вести светские беседы.

– Прошлого.

– Нужно будет запасти пару ящиков.

– Куда собираешься с Заграты?

– Будет зависеть от настроения.

– У вас интересная жизнь, – попытался вклиниться в разговор лысоватый.

– Она у меня одна. – Помпилио продолжил смотреть на тетушку. – Я привез Лилиан письмо с Кааты.

– Догадываюсь от кого, – усмехнулась старая адира.

– В данном случае нетрудно быть прозорливой. – Помпилио сделал еще глоток вина.

– Так ты прибыл к Лилиан? – уточнила Агата.

– Я прибыл на Заграту, тетушка. А значит, к Лилиан, к тебе и всем друзьям. Твоя дочь шлет привет.

Небрежная фраза заставила лицо старухи затвердеть. Она выдержала паузу, четко давая понять, что тема ей неприятна, после чего предельно холодным тоном поинтересовалась:

– Как поживает Мари?

– Она уверяет, что засыпала тебя письмами, тетушка. Наверняка в них был ответ на этот несложный вопрос. И еще…

– Помпилио, достаточно!

– Как будет угодно. – Помпилио насадил на вилку кусочек дыни, которая наилучшим образом оттеняла вкус загратийского белого, и выбрал другую тему: – В прошлый раз на мессе было гораздо больше людей.

– Ты слишком давно не посещал Альбург.

– Всего два года.

– С тех пор многое изменилось.

– Я вижу.

– Загратийское общество становится более прогрессивным и приветствует либеральные идеи. – Лысоватый предпринял вторую попытку вступить в разговор.

– Твое неожиданное появление заставило меня позабыть о приличиях, – улыбнулась адира Агата. – Ян, простите меня. Помпилио, позволь тебе представить Яна Зопчика, главного редактора «Загратийского почтальона».

– К вашим услугам, мессер.

Помпилио неспешно прожевал дыню, после чего кивнул:

– Мне тоже приятно. – Однако выражение его лица говорило об обратном.

– Я умолил адиру Агату разрешить мне присутствовать при встрече, поскольку не мог себе позволить упустить возможность познакомиться и поговорить со столь известным человеком. Надеюсь, вы простите мою смелость, мессер?

Зопчик хотел польстить, но попытка не удалась. Легкое неудовольствие, появившееся на лице адигена при представлении, сменилось кислым выражением. Но поскольку тетушка лишь кивала во время речи Зопчика, Помпилио пришлось поддерживать разговор самостоятельно.

– Два года назад «Почтальон» казался солидной газетой, – буркнул он. – Да.

Агата усмехнулась и поднесла к губам бокал с вином.

– Хотите сказать, что теперь это не так? – удивленно поднял брови Зопчик.

– Я просмотрел сегодняшний выпуск. – Помпилио положил в рот еще один кусочек дыни, и потому его следующая фраза прозвучала несколько невнятно: – Ты обвиняешь епископа во взятках?

Старуха покачала головой: жест Помпилио был оскорбительным. Однако Зопчик сделал вид, что ничего не заметил.

– Мы боремся за справедливость.

– «Мы» говорят расплодившиеся по всему Герметикону короли, – назидательно произнес адиген. – Тем они хотят отличаться от даров. А каждый приличный человек должен иметь свою собственную точку зрения и говорить «я». Ты приличный человек?

– Мы – это значит я, редакция и все либерально настроенные загратийцы. Я пишу для них.

– Вряд ли утренняя месса привлекла большое количество либеральных загратийцев. Я видел в соборе только тех, кого твоя газета называет замшелыми консерваторами.

– Совершенно верно, – признал редактор Зопчик.

– В таком случае что делал на мессе ты? Хотел извиниться перед епископом, но не собрался с духом?

– Я не оскорбил епископа, а выставил напоказ его грязные делишки, – мгновенно ответил Зопчик. – А на мессе я искал материал для следующей передовицы. Я считаю, что люди должны стать свободными. Должны сами устраивать свою жизнь…

– Что же им мешает? Олгеменизм?

– Религия дурманит сознание и помогает адигенам удерживать власть.

– Фраза, достойная галанита.

– Помпилио! – Тетушка Агата недовольно поджала губы.

– А я всё думал: когда же вы вспомните о моем происхождении? – усмехнулся Зопчик. Чувствовалось, что он не просто думал, а нетерпеливо ждал выпада Помпилио.

– Вспомнил, как только ты дал повод. Ты, кстати, чирит или прикидываешься атеистом?