Бог есть. Что дальше? Как стать теми, кем мы призваны быть Райт Том

Новый день уже наступает

Я часто думаю, что апостол Павел был, говоря нынешним языком, «жаворонком». Разумеется, он мог и не спать ночами, когда это было нужно. Одна из самых знаменитых историй о Павле в Деяниях рассказывает о том, как апостол беседовал с учениками в горнице, находившейся довольно высоко, а один из его слушателей, юноша, заснул и упал из окна. Павел, не потеряв самообладания, спустился к нему, убедился, что с ним все в порядке, и продолжал свою беседу до утра (Деян 20:7–12).

Но в его посланиях есть немало мест, которые косвенно указывают на то, что Павел относился к «жаворонкам», то есть мог с радостью проснуться до восхода солнца и, подобно серферу, использующему энергию волны, питать мощью и надеждой начинающегося рассвета свои мысли, молитвы и действия. «Разве вы не знаете, который час? — спрашивает он. — Ночь почти прошла, наступает день! Хватит спать, пора просыпаться!» (см. Рим 13:11–12). «Пробудись, спящий! — призывает он. — Восстань из мертвых, и Мессия озарит тебя светом!» (см. Еф 5:14). И вот, вероятно, самый яркий из подобных отрывков:

О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью. Ибо, когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут. Но вы, братия, не во тьме, чтобы день застал вас, как тать. Ибо все вы — сыны света и сыны дня: мы — не сыны ночи, ни тьмы. Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться. Ибо спящие спят ночью, и упивающиеся упиваются ночью. Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения, потому что Бог определил нас не на гнев, но к получению спасения через Господа нашего Иисуса Мессию, умершего за нас, чтобы мы, бодрствуем ли, или спим, жили вместе с Ним. Посему увещевайте друг друга и назидайте один другого, как вы и делаете

(1 Фес 5:1–11).

Конечно, Павел здесь действительно создал удивительную смесь из разных метафор. Вам надо бодрствовать, потому что вор может забраться в дом. Вам пора пробудиться, потому что наступает утро. А вдобавок у женщины начинаются роды, так что не стоит пьянствовать, но нужно облечься в броню…

За этими риторическими образами утра в своей «густой» речи Павел передает одну важнейшую мысль, которая показывает, насколько сильно подход первых христиан к добродетели напоминает представления окружающего языческого мира, а одновременно — насколько радикально он от них отличается, «Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения». У нас есть цель, telos, — это новый день, который уже наступает; мы можем двигаться к цели с помощью привычек сердца, ума и тела, которые готовят нас стать людьми этого дня — совершенными и обновленными людьми. Вероятнее всего, Первое послание к Фессалоникийцам — одно из самых ранних посланий Павла, но здесь уже присутствует зрелая мысль, которую он развивает в других местах, та мысль о добродетели, которая по прошествии нескольких веков займет важное место в христианском мышлении и позволит пересмотреть классические античные представления о добродетели и радикальным образом их преобразить. Вера, надежда и любовь, по мнению Павла, — основные черты характера человека, который в нынешнее время, в терпении и нравственном труде, предвосхищает конечную цель, исполнение замысла о человечестве. (Обратите внимание на призыв «трезвиться». Эта способность не приходит к нам спонтанно. В свое время мы еще вернемся к этой теме.) Во Христе, как думает Павел, мы уже имеем конечную цель. И потому в каком–то смысле день уже наступает, хотя, в другом смысле, он еще остается в будущем. Конечно, Павел ничего не знал о нарушениях суточного ритма при перелетах, но здесь он говорит о чем–то подобном. Как если бы он сел в самолет на рассвете и с большой скоростью полетел на запад, где еще царствует ночь, и приземлился в другой стране перед рассветом. Его тело и ум знают, что день уже наступил, хотя окружающие его все еще ожидают рассвета. Это образ христианина, живущего в свете нового дня Царства Божьего — Царства, которое пришло на землю через Иисуса, — пока прочие люди все еще ворочаются в своих постелях. В понимании Павла христианская добродетель, в центре которой (о чем он пишет и здесь, и в других местах) стоят вера, надежда и любовь, состоит именно в формировании привычек сердца, нужных для дневной жизни, в мире, где все еще царствует ночная тьма. И здесь нам снова, как и в предыдущей главе, следует вспомнить об одной важной вещи: все, что мы сейчас будем говорить о нравственной жизни в понимании Павла, нужно рассматривать исключительно в контексте благодати Божьей. Никогда Павел не мог бы подумать (как можно подумать, читая Аристотеля), что нравственная жизнь сводится к самосовершенствованию, когда человек принимает решение освоить набор определенных качеств и затем находит в себе нужные способности и энергию, чтобы должным образом изменить свою жизнь.

Вероятно, Павел не сомневался в том, что в принципе человек способен изменить свою жизнь к лучшему. Немало людей, быть может, поживших какое–то время в разврате и моральной грязи, открыли, что можно жить лучше и счастливее, и приняли решение навести порядок в своей жизни. Это лучше, чем ничего. Но подобные нравственные усилия, сказал бы Павел, порождают новые искушения, влекут за собой гордость, самодовольство, жадность и множество других подобных вещей. И даже самые глубокие языческие моралисты — Аристотель, Сенека и другие — не могли решить одну загадку: почему человек способен говорить другим о том, как им нужно жить, но сам не в силах этого выполнить. Как считал Павел, вера, надежда и любовь уже даны нам во Христе Святым Духом и потому мы можем ими жить. Но для этого нужно трудиться. А чтобы трудиться, ты должен захотеть жить при свете дня. Тебе нужно понимать, как «работает» твоя нравственная жизнь. Тебе надо понять смысл всех этих вещей. И тогда, с помощью сознательных и целенаправленных усилий, тебе нужно формировать такие привычки сердца, ума, души и поведения, которые будут поддерживать жизнь веры, надежды и любви. Иными словами, тебе нужно будет осваивать особую христианскую добродетель.

Если мы помним о том, что день уже наступает и что он несет новую жизнь и новые возможности, мы правильно поймем представления Павла о добродетели. Кроме того, такой контекст позволяет избежать конфликта между идеей добродетели и общеизвестным богословским утверждением Павла о том, что мы получаем оправдание и, в итоге, спасение благодатью через веру.

Сами же представления Павла о приближении нового дня, об оправдании, о вере и о христианской жизни стоят в более широком богословском контексте. Для Павла вся христианская жизнь, вера, мышление и поступки лежат в контексте созидательного (совершающего новое творение) и спасительного действия единого истинного Бога, открывшегося в Иисусе Мессии и действующего через Духа Иисуса, через Святого Духа. Тринитарные представления Павла (открыто им сформулированные или выраженные косвенно) были предметом многочисленных исследований, так что мы здесь не будем в них углубляться. Ограничусь лишь одним замечанием: если бы мы спросили Павла, как он сам понимает конечную цель, telos, всей нашей жизни веры, он мог бы ответить «воскресение» либо «новое творение» — но не менее вероятен и другой, быть может, более глубокий ответ: «сам Бог».

«У нас один Бог Отец, из Которого все, и мы, для Него», — пишет Павел коринфским христианам (1 Кор 8:6). И это выражение «мы для Него» перекликается с тем, что он говорит, завершая одну из самых великих своих дискуссий: «Ибо все из Него, Им и к Нему» (Рим 11:36). Это тесно связано с повторяющейся фразой в первой главе Послания к Колоссянам, хотя здесь в центре стоит Иисус Христос: все вещи были созданы «Им и для Него» (1:16), все примирилось «через Него и с Ним» (1:20). У Павла в центре картины всегда стоит Бог, и, размышляя о новом человечестве, обновленном творении, о мире, восстановленном Божьей любовью и спасительной справедливостью и наполненном славой, нам не стоит забывать о сути всех эти вещей, которая заключается в том, что «будет Бог все во всем» (1 Кор 15:28).

Но если мы заменим такие смыслы telos, как «счастье», «процветание» или, в христианской версии, «воскресение», «новое небо и новая земля», на «сам Бог» и зададимся вопросом, как это влияет на всю систему мысли, породившую представление о добродетели, мы найдем, что Павел здесь мало отличается от иудея I века, впитавшего в себя древние тексты Израиля. Если конечная цель — это сам Бог Творец, то человек не должен раствориться в Боге, утратив свою личность, но он должен снова начать отражать образ Божий во всей полноте и совершенстве: от Бога — миру, а затем от мира — Богу. Иными словами, стать царем и священником.

И Павел действительно размышляет о восстановлении образа Божьего в человеке. Люди дня, в понимании Павла, принимают решения и формируют свой характер в нынешнем мире, думая о конечной цели — о самом Боге, — «обновляясь в познании по образу Создавшего» их (Кол 3:10). Эти слова входят в самое глубокое размышление Павла о христианской добродетели в послании, обращенном к христианской общине в Колоссах.

Логика правильного поведения

Когда же явится Мессия, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во славе. Итак, умертвите земные члены ваши… совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его…

(Кол 3:4–5, 9–10).

Вот как Павел понимает добродетель. Любопытно, что точно так же понимает ее и Иоанн:

Итак, дети, пребывайте в Нем, чтобы, когда Он явится, иметь нам дерзновение и не постыдиться пред Ним в пришествие Его… Возлюбленные! мы теперь дети Божий; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть. И всякий, имеющий сию надежду на Него, очищает себя так, как Он чист

(1 Ин 2:28, 3:2–3).

Будущее покажет, каково наше подлинное конечное предназначение: и потому нам надо напряженно трудиться сегодня, чтобы стать теми, кем мы призваны стать. И у Павла, и у Иоанна это наше будущее предназначение (никогда не лишнее это повторить) уже дано нам в Иисусе Христе и в нашей сопричастности с ним. Мы не берем сырой материал нашей жизни, чтобы начинать этот труд с нуля. Мы начинаем с того характера, который уже есть во Христе, с которым мы воскресли (Кол 3:1) и в котором «пребываем» (1 Ин 2:28); дар любви позволяет нам называться «детьми Божиими» (1 Ин 3:1, Гал 4:1–7). Но сейчас нас в первую очередь интересует логика добродетели у Павла и Иоанна, а также практические шаги, которые ведут к достижению добродетели.

Начнем с логики. Призыв Павла явно говорит о добродетели в ее христианской версии. Слова Павла нельзя свести ни к христианской деонтологии (то есть к вопросу о наборе новых либо пересмотренных «правил» или «обязанностей»), ни к христианскому утилитаризму (к поиску и подсчетам максимально возможного счастья для наибольшего числа людей), не говоря уже о христианском романтизме или экзистенциализме.

Рассмотрим эти тексты по порядку. Призывы в тексте 3:1–17 Послания к Колоссянам, где мы находим одно из самых полных и богословски обоснованных положений этического учения Павла, нельзя назвать «христианскими правилами» в том смысле, как это многие сегодня понимают (я здесь не имею в виду глубоких мыслителей, которые, разумеется, знают, что добродетель не следует противопоставлять здравым правилам, но расхожие представления: здесь, как только кто–нибудь заговаривает о правильном поведении, он слышит обвинение в том, что проецирует свои предрассудки и свою психологию на других случайным образом). Нельзя также сказать, что призывы Павла направлены на то, чтобы соответствующее поведение осчастливило как можно больше людей. Для этого Павел слишком реалистичен, он слишком хорошо знает, что, когда люди начинают следовать за распятым Иисусом, их ждут страдания. Конечно, «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим 8:18), но вряд ли воображаемый христианский утилитарист сможет что–нибудь выстроить на этом аргументе. И наконец, Павел вовсе не говорит того, что желали бы услышать сторонники романтизма и экзистенциализма, — он не говорит, что те нравственные установки, к которым он призывает, придут к христианам «естественно», так что, став христианином, ты просто их усвоишь без размышлений, оценки и нравственных усилий.

Нет, он призывает в нынешнее время сформировать у себя такой характер, который позволит предвосхитить обещанное будущее, которое мы рассматривали выше. Мы видели, что для христиан это будущее заключается в воскресении в теле, подобном телу воскресшего Иисуса, а воскресение позволит участвовать в жизни нового мира, нового творения, уже начавшегося во Христе, где народ Божий станет царственным священством, тем подлинным человечеством, через которое Бог даст миру славу, процветание и добрый порядок. Мессия уже сейчас «сидит одесную Бога» — то есть стал законным властителем мира; прекрасно, говорит Павел, а если вы пребываете во Христе, это относится и к вам. Как «кардинальные добродетели» языческих философов указывали, уже ее предвосхищая, на такую конечную цель, как eudaimonia, или «процветание», так и образ жизни, о котором говорит Павел, указывает, позволяя его предвосхитить, на грядущее обновление человечества.

Говоря об этой логике, следует понять, чего Павел не утверждает. «О горнем помышляйте, а не о земном», — призывает он христиан (Кол 3:2). Многовековая традиция дуалистического толкования этих слов ведет нынешнего читателя по ложному пути: он думает, что, противопоставляя «горнее» «земному», Павел противопоставляет мир пространства, времени и материи («земное») «высшему» чисто духовному миру, где можно со вздохом облегчения забыть об этих презренных и хаотичных вещах.

Это совершенно неверно. Если бы Павел имел это в виду, он должен был бы настаивать на запретах относительно определенных видов пищи и напитков, а не говорить, что эти запреты не важны (2:16–23). Он не призывал бы христиан развивать все те практические стороны характера, которые мы вскоре рассмотрим (3:12–17). Нет, как ясно показывает текст (3:5–9), под «земным» он понимает образ жизни человека, отвернувшегося от Творца, поведение, которое отражает не Божью любовь и милость, но нынешнюю испорченность творения. Обратим внимание на параллель с текстом 3:14–21 Послания к Филиппийцам: здесь Павел также противопоставляет «вышнее» и «земное», причем можно ясно понять, что «земным» он называет не «мир пространства, времени и материи», но «поведение, которое основано преимущественно на земных потребностях». И в конце данного отрывка говорится не о том, что Иисус уносит людей из нынешнего материального мира, но о том, что он приходит сюда с небес, чтобы соединить небо и землю и, владычествуя над обоими, преобразить наши нынешние тленные тела в подобие того, каким сам Иисус уже обладает. И, как это часто отмечали читающие список «дел плоти» в в стихах 19–21 главы 5 Послания к Галатам, большинство поступков, перечисленных в Кол 3:5–9, могут совершать и бесплотные духи (злость, злоречие, сквернословие и особенно ложь). Иными словами, Павел пользуется образами «верха» и «низа», чтобы говорить о нравственной жизни, но при этом не склоняется к онтологическому дуализму (дурная материя, хороший нематериальный мир). Когда кто–то отвергает добрый мир, сотворенный Богом, получается в лучшем случае грубая пародия, порождающая искаженные представления о христианской добродетели.

Но что же, по мнению Павла, христиане Колосс должны делать! Можно дать такой ответ: он призывает их в нынешнее время формировать такой характер, который в подлинном смысле предвосхищает жизнь грядущего века. Мы еще рассмотрим те практические вещи, которые он говорит здесь и в других местах. Но сейчас нам важно понять, что стремление к христианской добродетели предполагает нравственное усилие. «Умертвите…» (3:5), «отложите…» (3:8), «облекитесь…» (3:14) — эти призывы Павла представляют для нас особый интерес.

Прежде всего следует заметить, что эти вещи не приходят к нам «естественно». И это касается даже христианина с опытом, а не только новичка. Как мы уже говорили, когда характер формируется у человека в его полноте, добродетель становится как бы «естественной». Однако чтобы прийти к этому состоянию, нужно принимать нелегкие решения и совершать трудные действия, борясь с привычными ожиданиями, склонностями, желаниями и инстинктами, которые живут в каждом человеке.

Павел не старается смягчить сказанное им здесь. Он не говорит: «Постарайтесь отказаться от того, от чего можете» или «Попробуйте пожить без этих вещей — быть может, это вам понравится». Вместо этого он говорит: «Умертвите их». Если вы не убьете их, они убьют вас (3:6). И, следует подчеркнуть, дело не в том, что Бог внезапно дает нам странные и жесткие правила, чтобы нас ограничить, лишить удовольствий или наказать в случае неповиновения. Скорее, дело в том, что такое поведение прямо и неизбежно ведет нас к тлению, распаду и смерти, а потому уводит от нового творения, в котором совершается воскресение и небо соединяется с землей.

Приведу один наглядный пример. Как я уже упоминал, я работал над этой книгой в разгар финансового кризиса 2008–2009 года. Мудрые и опытные финансисты говорили по этому поводу: «Банки и инвесторы выдавали людям огромные кредиты, чтобы те покупали дома, которые продавались по раздутым ценам, так что кризис неизбежно должен был случиться раньше или позднее». Финансовый крах не был случайным наказанием, как если бы суд посадил человека в тюрьму на пять лет за мошенничество. Это было закономерным и неизбежным последствием определенного поведения. Если делать такие–то поступки, они сами породят определенные последствия. Именно это Павел говорит о тех вещах, которые он перечислил. Это жизненные привычки, уже несущие в себе смерть, к которой они ведут.

И потому некоторые вещи следует «умертвить». Другие надо «отложить», сделать недосягаемыми, оттолкнуть с отвращением. И в самом деле, развитие подобной чувствительности — устойчивого понимания того, что дурные аспекты характера (например, злость, гнев, злопамятность, кощунство, любого рода злословие) действительно лишают нас человечности — важнейшая часть развития характера. Если эти вещи, подобные тем, что описаны в стихе 5, становятся привычками (в стихе 7 Павел говорит, что именно так раньше жили христиане, к которым он пишет), тогда прежде всего надо создать новую привычку — отказываться от старых привычек. Представьте себе игрока в теннис, который учился самостоятельно и за много лет привык делать неправильные движения. Ему надо сначала разучиться делать множество вещей, иначе он никогда не сможет играть в теннис хорошо. И только после избавления от старых навыков он может осваивать новые привычки, которые позволят ему играть должным образом и побеждать. Так и человек, обратившийся к вере, должен понять, что существуют привычки тела, ума, воображения, речи и так далее, от которых надо отвыкнуть, чтобы потом можно было осваивать новые привычки.

Однако аналогия с игрой в теннис несовершенна, потому что здесь могут сражаться друг против друга двое соперников. Другими словами, это индивидуальный спорт. Но христианское поведение имеет другой характер. Это командный спорт, такой как футбол, регби или хоккей, здесь не должно быть «балласта» — то есть таких игроков, которые просто занимают место на поле в надежде, что другие выполнят за них всю тяжелую работу. Но в то же время здесь нет одиночек, полагающих, что они могут одновременно быть нападающими и защитниками. Вот почему добродетели, которые Павел предлагает колоссянам развивать, имеют общинный характер: это взаимная доброта, правдивость, прощение, способность принимать других, пересекая традиционные барьеры расы, культуры и социального статуса. И дело не просто в том, что строительство общины и забота о ней сами по себе принадлежат к добродетелям. Поскольку центральная добродетель — это «любовь» (3:14), община — ее главный контекст. И по сути это такая община, где люди не являются клонами друг друга (о чем мы поговорим позднее). Все христиане должны обладать христианскими добродетелями, но перед каждым из них стоят свои задачи.

Далее Павел переходит к позитивной стороне вопроса. «Итак облекитесь, как избранные Божий…». И снова можно сказать, что это не происходит самопроизвольно. Община крайне важна, но все ее члены должны усвоить себе нужные качества. Не стоит думать, что коль скоро ты обратился, посещаешь церковь, произносишь молитвы и обзавелся христианскими друзьями, в тебе появятся доброта, кротость, смирение и все прочее — и тебе не нужно будет тратить свои усилия. Действительно, такой контекст крайне важен. Поддерживающая компания единомышленников (или удачный расклад генов и здравое воспитание в детстве) могут, хотя это не обязательно, создавать такой контекст, где у человека появляется смелость и энергия для нравственного роста. Но раньше или позже (предпочтительнее раньше) каждому христианину следует принять важнейшие решения, чтобы «облечься» в такие качества, которые действительно позволяют предчувствовать сегодня обетованную жизнь грядущего, ту жизнь, которая уже дана нам во Христе. А приняв однажды такие ключевые решения, каждый христианин должен обрести привычку принимать их снова и снова.

Мы и «откладываем», и «облекаемся» на основании сознательного решения, которое приходится повторять снова и снова, решения делать определенные вещи определенным образом, формировать память и воображение, чтобы оно стало глубинной частью нашей психики — и, как мы видели, говоря о современных исследованиях, глубоко изменило структуры нашего таинственного мозга. И постепенно, шаг за шагом, мы «облекаемся» в эти качества — которые сначала казались нам такими искусственными, такими неестественными, такими «не моими», — и это глубинным образом преобразует наш характер. Глава 3 Послания к Колоссянам — это и в самом деле учебник христианской добродетели.

Слово «облечься» может ассоциироваться у нас с переодеванием, с тем, что люди хотят показаться не такими, какие они есть. Поэтому оно может вызвать презрительную усмешку. «Ты просто надел маску, — говорим мы человеку, который изображает сильные эмоции, — а на самом деле ничего такого не чувствуешь». Наша культура, пропитанная романтизмом и экзистенциализмом, везде готова отыскивать лицемерие и подвергать его насмешкам. Эта особенность секулярного общества отражает более старую тревогу о «людях, стремящихся стать достаточно хорошими для Бога», вместо того чтобы положиться на Божью благодать. Как мы уже видели, Мартин Лютер, писавший примерно пять столетий назад, пришел к выводу, что любая «добродетель» — это не что иное, как «лицемерие».

Но, по логике Павла, которая отражает важнейшую черту «этики добродетели», вам придется пройти эту стадию, если вы хотите двигаться по этому пути вообще. Приведу еще одну ненадежную иллюстрацию из индивидуального вида спорта. Однажды тренер по гольфу указал мне на то, что я неправильно держу клюшку. После этого много дней вся моя игра казалась мне «неестественной». Мне очень хотелось вернуться к привычному обращению с клюшкой, потому что он казался мне таким удобным, знакомым для моих рук. К сожалению, из–за этого мяч не всегда попадал туда, куда я его посылал, тогда как новый способ держать клюшку, хотя он и казался мне крайне неестественным, хотя бы иногда приносил лучшие результаты. Подобным образом однажды преподаватель по фортепиано указал на то, что у меня не получается как следует сыграть выученное произведение потому, что я пренебрег указаниями композитора относительно положения пальцев. Когда я впервые, после нескольких месяцев упорных попыток освоить произведение, попытался добиться «правильного» положения пальцев, оно показалось мне крайне странным. Я не мог чувствовать музыку, потому что все мое внимание занимали загадочные ощущения пальцев. Но опять же постепенно я не только научился по–другому использовать руку, но и моя игра зазвучала прекраснее, чем раньше. Вот на что похожа ситуация, когда человек начинает «облекаться» в те качества, о которых говорил апостол Павел.

А теперь нам надо транспонировать эти индивидуальные аналогии в тональность всей общины. Нередко приходится слышать, как тренеры футбольной команды (и ее болельщики) жалуются: в нашей команде собрались яркие личности, которые не научились играть вместе. Такая команда (если ее вообще можно назвать этим словом) может проиграть другой команде, где игроки не столь талантливы по отдельности, но зато они прекрасно знают сильные стороны друг друга и умеют их использовать, знают, как создать оптимальные условия для каждого игрока, и верят, что каждый из них в нужное время окажется в нужном месте. Или, вместо пианиста, представьте себе музыканта в камерном оркестре либо скрипача в большом оркестре. Хороший музыкант не просто в совершенстве играет по стоящим перед ним нотам. Он сознательно и радостно играет как часть огромного целого; он вносит свой вклад, но помнит обо всем произведении и понимает, что здесь участвуют другие музыканты, непохожие на него, но дополняющие друг друга в их общем деле.

«Итак облекитесь в милосердие, благость…». За словом «облечься» стоит и такой образ: вы проснулись утром и думаете, во что вам следует одеться. Представьте себе человека, который только что сменил работу: раньше он был аудитором, а теперь отвечает за питомник растений. На протяжении многих лет, поднявшись с постели, он быстро облачался в свой деловой костюм, чтобы отправиться в офис. Ему не нужно было задумываться об этом. Теперь же ему нужна более прочная одежда для работы на открытом воздухе. Можно себе представить, что в первые дни, когда мысль о новой работе вызывала в нем энтузиазм, он без труда находил в шкафу нужную одежду. Но затем он мог проснуться, думая о чем–то постороннем, и понять, что он надел костюм и галстук — потому что новая привычка еще не укоренилась достаточно глубоко. Возможно, это глупый пример, но он кое–что объясняет: одежда не вываливается сама из шкафа и не падает тебе на плечи, надо думать о том, что ты хочешь надеть, надо много раз принимать сознательные решения, чтобы твоя одежда соответствовала тому новому образу жизни, который ты выбрал.

Именно об этом и говорит Павел. Новый образ жизни — это жизнь «во Христе». Новая одежда — которая, несомненно, сначала будет казаться неестественной и неудобной — это свойства, перечисленные в стихах 12–17: милосердие, доброта, смирение, кротость, терпение, выдержка, прощение и, в первую очередь, любовь. Похоже на Заповеди блаженства, не правда ли? И как и в случае с Заповедями блаженства Иисуса, тебе надо решите, действительно ли ты намерен в них облечься. Нужно достать одежду из шкафа. Нужно научиться ее правильно надевать, как люди учатся завязывать галстук. Павел продолжает использовать свою метафору: есть один вид одежды, который, подобно поясу, мы носим поверх всего прочего, так что все занимает нужные места. Это agape, любовь (ст. 14). Позже мы еще поговорим о смысле agape у Павла, а пока нам стоит обратить внимание на то, что он об этом говорит: любовь есть «совокупность совершенства», syndesmos tes teleiotetos, она все собирает и делает «совершенным». Корень соответствующего греческого слова, с одной стороны, напоминает нам об Аристотеле с его telos, «целью», к которой устремлены все наши усилия, а в то же время об Иисусе, призывавшем нас стать «совершенными», «цельными», teleios. Существует цель, и существуют ведущие к ней шаги. Некоторые вещи пребывают и не уничтожаются, они как бы строят мост между нашим миром и миром грядущим; и самая великая из таких неуничтожимых вещей — любовь (1 Кор 13:13, этот текст мы рассмотрим в следующей главе).

Вот как действует добродетель. Взирайте на цель, на «совершенный» характер — для христиан это полнота человеческой жизни, обещанная воскресением, которое сделает нас царственным священством. Отрабатывайте сегодня те навыки, которые постепенно формируют этот совершенный характер. Сначала это покажется «неестественным», но затем, если мы будем упорны, станет нашей «второй природой». И когда вы это делаете, говорит Павел, вы становитесь подлинным человеком, отражающим образ Божий. Глядя на вас, мир сможет понять, каков этот Бог на самом деле. А Бог увидит в вас отражение мира, уже обновленного воскресением Иисуса Христа и ожидающего конечного обновления.

Но чтобы все это имело смысл, не стоит забывать об одной важнейшей вещи, о которой сам Павел не перестает нам напоминать. И эта вещь совершенно незаменима по двум причинам, связанным между собой. Во–первых, это жизненно важная часть подлинно человеческого существования, так что стоит ее устранить — что многие, к сожалению, желали бы сделать, — и человек во многом утратит способность быть человеком. Во–вторых, без этого элемента вся приведенная выше схема просто не работает. Я говорю об уме. «Преобразуйтесь обновлением ума вашего», — призывает нас Павел (Рим 12:2).

Обновление ума

Павел призывает к обновлению ума, которое преобразует все остальное, в начале раздела «что из этого следует» его величайшего послания. Этот краткий отрывок достоин того, чтобы привести его здесь целиком:

Итак умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего, и не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная

(Рим 12:1–2).

Отметим прежде всего, что слова об «обновлении ума» стоят у Павла в контексте призвания царственного священства. Мы должны приносить жертвы, мы должны поклоняться живому Богу подлинно живым образом. И жертвой здесь, в полном соответствии с главой 8 Послания к Римлянам, являемся мы сами. Люди, получившие «доступ» к Божьему присутствию, как бы в Храм (5:2), которым было обещано, что они будут «царствовать» с Иисусом Христом (5:17), здесь как бы призываются в Храм не просто для поклонения, но для принесения жертв. Они должны возложить на алтарь самих себя — иными словами, отдать всю свою жизнь Богу, чья милость их спасла. При этом, подобно людям в главах 4 и 5 Откровения, они собирают невнятные хвалы всего творения и приносят их Творцу. В этом смысле они участвуют в исполненном послушания и благодарности поклонении Иисуса Христа.

Говоря об этом «служении», Павел использует термин, знакомый языческим моралистам (хотя, возможно, они не поняли бы мысль Павла). Слово logikos нелегко перевести, оно может значить не только «истинное» или «соответствующее», но также и, с одной стороны, «разумное», а с другой — «духовное». Похоже, Павел хочет с его помощью передать три взаимосвязанные вещи. Во–первых, принося ваши тела (под этим он подразумевает — всего себя) Богу, вы делаете правильно, потому что Бог искупил вас и преобразит ваши тела по образу воскресшего тела Иисуса Христа, и это преображение вы можете предвосхищать в соответствующем поведении здесь и сейчас. Во–вторых, вы приносите в жертву не просто тело, но тело, которым руководит здравый ум. В–третьих, когда вы таким образом поклоняетесь Богу, отдавая всего себя, вы (разумеется) не ложитесь на алтарь и не перерезаете себе глотку, но делаете это «духовно» — не просто метафорически, но в духовном измерении реальности. И это настоящее «священническое» служение, на которое ранее указывали жертвы, приносимые в Иерусалимском храме.

Во многих других местах Павел продолжает развивать эту «священническую» тему. В стихе 16 главы 15 Послания к Римлянам он описывает свое предстоящее путешествие в Иерусалим как если бы он был священником, приносящим жертвы в Храме, — но он приносит обращение язычников в виде пожертвованных ими денег, и это приношение (говорит он, предупреждая сомнения и вопросы) стало священным силою Святого Духа. В стихе 17 главы 2 Послания к Филиппийцам он говорит о вере общины как о приношении Богу, где сама его жизнь становится жертвенным возлиянием к их жертве. Павел естественно пользуется этими образами храмовой жертвы. Он уже осознал, что роль Иерусалимского храма была передана Иисусу Христу и тем, в ком теперь пребывает Дух, а потому с легкостью обращался к таким образам, говоря о природе христианского поклонения, о «священнической» стороне призвания «царственного священства».

Та же тема звучит в конце «священнического послания», то есть Послания к Евреям:

Мы имеем жертвенник, от которого не имеют права питаться служащие скинии. Так как тела животных, которых кровь для очищения греха вносится первосвященником во святилище, сжигаются вне стана, — то и Иисус, дабы освятить людей Кровию Своею, пострадал вне врат. Итак выйдем к Нему за стан, нося Его поругание; ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего. Итак будем через Него непрестанно приносить Богу жертву хвалы, то есть плод уст, прославляющих имя Его. Не забывайте также благотворения и общительности, ибо таковые жертвы благоугодны Богу

(13:10–16).

Мы снова видим нечто подобное: царственное священство вышло за рамки древнего иудаизма, но сохранило суть призвания Израиля.

Итак, возвращаясь к Рим 12:1, заметим, что Павел создал контекст для ключевого места, которое показывает, что его этика не имеет ничего общего со «спонтанностью» — с идеей о том, что как только ты пришел ко Христу и в тебе поселился Дух, новая жизнь станет для тебя чем–то «естественным». Нет, здесь требуется преображение ума, которое позволит тебе обдумать, взвесить и оценить, в чем состоит Божья воля. Без участия ума ты не только не сможешь во всей полноте и целостности стать человеком, но не сможешь и быть добродетельным.

Когда Павел говорит об «уме», он не имеет в виду то, что мы называем интеллектуальными или «академическими» способностями. У каких–то христиан эти способности развиты, но многие их лишены. Павел считает, что обновление

ума необходимо всем христианам, чтобы они начали мыслить иным образом. Мы все сталкиваемся со сложностями не только в нравственной сфере, но и во множестве других. И мы не можем полагаться на автоматические реакции в надежде, что они зададут нам верное направление. Такие реакции работают, как показывают наши первые примеры, иллюстрирующие добродетель, только тогда, когда мы уже выработали у себя необходимые привычки. Но для их формирования необходимо какое–то время учиться мыслить, внимательно и трезво, в этом новом ключе. Нам следует научиться думать о наших поступках — о том, что нам делать со всей нашей жизнью, и о том, как себя вести в неожиданных обстоятельствах в данную минуту. Если мы учимся мыслить «по–христиански», это дает нам необходимое противоядие от того, что с нами случится без тренировки мысли, — от того самого, о чем нас предостерегает призыв Павла: «не сообразуйтесь с веком сим».

И нам снова стоит разобраться с тем, что Павел имеет в виду. В первых одиннадцати главах Послания к Римлянам он подробно рассказал о том, как Бог Творец через Иисуса Христа, его смерть и воскресение показал свою верность обетованиям Завета, данным Аврааму и его потомкам, и открыл перед людьми, несмотря на их идолопоклонство и грех, дорогу спасения, ведущую в обетованную землю, к обновлению всего творения. В частности, он показал, что даже откровенный отказ большинства иудеев принять своего Мессию также входит в масштабный замысел Бога. И за всем этим стоит вера Павла в то, что с Мессией, Иисусом, «грядущий век» уже ворвался в «век сей». Многие иудеи того времени ожидали, что нынешний век подойдет к концу и тогда восторжествует век грядущий. Павел же увидел, что в Иисусе Христе этот долгожданный новый век уже наступил. И христиане должны сделать сознательный выбор жить именно в нем.

Конечно, нынешний век продолжает свое угрюмое существование, так что две эти эпохи пересекаются. Подобно волнам у берега океана Божий новый век, всколыхнувшийся под действием воскресения Иисуса Христа, обрушивается на землю, но нынешний век создает мощный обратный поток, так что набегающие волны лишены своей полной силы. И этот обратный поток нынешнего века стремится убедить людей, прошедших через обращение и крещение и уже ставших частью грядущего века, в том, что ничего не изменилось и они просто должны продолжать жить, как раньше, обычной жизнью всех обычных людей, потому что «так устроен мир». Это мощная внутренняя сила, так что нужна вся энергия нового творения, особенно веры и надежды, чтобы напомнить себе: грядущий век уже здесь со всеми его новыми возможностями и перспективами.

Этой власти нынешнего века противодействует обновление ума, которое позволяет ясно думать о том, какой образ жизни угоден Богу и соответствует Его воле, благ, приемлем и (снова) «совершенен», teleios, целостен. Такое обновление ума стоит в самом центре обновления всей жизни, поскольку «помрачение» ума, как говорил Павел раньше в том же Послании к Римлянам, ведет к идолопоклонству, бесчеловечности и греху:

Но как они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся… И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства

(1:21–23, 28).

Слова, переведенные здесь как «заботились» и «превратный», происходят от того же корня, что и слова «угодная и совершенная» (dokimos, dokimazein) в 12:2. Это нелегко передать в переводе, но очень важно понять, чтобы уловить ход мыслей Павла. Ум, бунтующий против Бога и отказывающийся поклоняться Творцу, становится «негодным» — то есть теряет способность понимать, в чем заключается должное поведение, — тогда как обновленный ум начинает усваивать привычку ясно и мудро думать о должном. В главе 1 Послания к Римлянам апостол показывает, что «негодный» ум порождает массу злых явлений, которые свидетельствуют об искаженном «образе», на что Павел ссылается в приведенном отрывке, наполненном аллюзиями на первые главы Книги Бытия. Вовсе не тело сбивает ум или сердце с правильного пути. Скорее отказ поклоняться единому истинному Богу отравляет способность мыслите, а это не позволяет действовать так, как призван действовать человек. Стоит заметить (во избежание сомнений), что Павел здесь описывает человеческий род в целом, а не его отдельных представителей. Он ставит диагноз болезни, от которой мы все страдаем, хотя ее симптомы у отдельных людей могут быть разными.

Может быть, красноречивее всего об этом говорится в конце главы 1 Послания к Римлянам: «Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют» (1:32). Одно дело стремиться двигаться на юг, когда компас говорит, что надо идти на север, но «исправить» компас таким образом, чтобы он показывал все наоборот, гораздо хуже. Ошибку можно исправить. Но когда ты говоришь себе, что никакой ошибки не было, здесь уже ничего нельзя сделать.

Важно заметить, что спасение всего человечества, предвосхищенное в истории Авраама (Рим 4), — это тот же самый процесс, только идущий в обратном направлении:

И, не изнемогши в вере, он [Авраам] не помышлял, что тело его, почти столетнего, уже омертвело, и утроба Саррина в омертвении; не поколебался в обетовании Божием неверием, но пребыл тверд в вере, воздав славу Богу и будучи вполне уверен, что Он силен и исполнить обещанное

(4:19–21).

Этот отрывок показывает, как Павел понимает значение Авраама, особенно в Послании к Римлянам. Призыв и обетование Бога делают Авраама началом подлинного человечества. Вера Авраама, которая, по мнению Павла, предвозвещает веру христиан, позволяет ему думать и принимать решения, полагаясь не на пути этого мира и не на свое тело, но на обетования и деяния Бога. Это задает тон тому разговору о «подлинном человеке» в главе 5, который мы уже рассматривали, где, говоря об испытанном характере (5:4), Павел использует слово с уже знакомым нам греческим корнем — dokimos.

И здесь снова следует отметить, что такую игру слов трудно передать в переводе, но поскольку она помогает нам понять ход мысли Павла, попытаемся в ней разобраться. Люди не «заботились» (не сочли «годным») держать в уме Бога, а потому стали «негодными» — их мышление извратилось, а потому извратились и поступки (1:28). Но, оправданные верой, они обретают мир с Богом и получают доступ к благодати, а потому у них формируется новый характер, когда страдания рождают терпение, а терпение делает их «годными», и эта «годность» дает им надежду (5:4). И затем, преображенные обновлением ума, они становятся «годными» для исполнения Божьей воли и обретают способность понимать, что является благим, угодным и совершенным (12:2). Мы видим, что Павел, говоря о формировании христианского характера, отводит центральное место уму: добродетель рождается в результате размышления и сознательного выбора.

И это позволяет нам лучше понять также и призыв, звучащий в главе 6: «Почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем» (6:11). Это призыв к уму, но не к фантастическим и абстрактным спекуляциям, а к разумному умозаключению: вы пребываете в Мессии; Мессия умер и был возвращен к жизни; поэтому и вы умерли и восстали из мертвых; следовательно, грех уже не имеет власти над вашей жизнью. Именно это умозаключение лежит в основе призыва, который непосредственно следует за первым: «Итак да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы вам повиноваться ему в похотях его» (6:12). Все это — и на самом деле многое другое, но нам важно помнить об этом — стоит за обманчиво кратким наставлением Павла в самом начале главы 12: не становитесь такими, какими вас пытается сделать нынешний век, но «преобразуйтесь обновлением ума».

Как это связано с представлениями Павла о добродетели? Как мы видели, добродетель — тяжелый труд. Чтобы ее достичь, нужно развивать определенные мускулы. Нужно изучать новый и сложный язык, который сначала совершенно непривычен для нашего ума и для органов речи. Но человек не может изучать этот язык как попугай. Разумеется, полезно проводить время в компании тех, кто также его изучает. И конечно, неплохо ходить на занятия этим языком и слушать радиопередачи другой страны. Но в итоге мы осваиваем его с помощью работы ума: нам надо понять, как образуются формы глаголов и как строятся предложения, понять, откуда появился его словарь и почему некоторые слова несут в себе столь сложные метафорические связи, о существовании которых вначале ты и не подозревал. Лишь продумав все это, ты сможешь научиться владеть языком свободно.

Как все это связано с нашей темой? Отчасти это трудно понять из–за того, что христианский мир в конце эпохи Нового времени стал воспринимать ум, орган мышления и рассуждения, как нечто обособленное. Если бы сетчатка глаза была «обособлена» от прочего, мы потеряли бы способность видеть. То же самое происходит и с умом. «Мышление» и «рассуждения» оказались в отдельном мире, где обитают «мыслители» и «теоретики» (достойно внимания, что, скажем, спортивные комментаторы используют слово «теоретический» в смысле «не имеющий отношения к делу», говоря, например: «Теперь исход состязания представляет лишь теоретический интерес»). Кроме того, мы часто говорим о своих мыслях так, как если бы это были чувства. Так, на каком–то собрании из вежливости мы можем сказать: «Я чувствую, что это неверно», — потому что это звучит не так грубо, как: «Я думаю, что это неверно». Подобным образом, не осознавая того (и это свидетельствует о той же самой проблеме!), мы иногда придаем чувствам более важное значение, чем мыслям: «Я чувствую, что мы должны это сделать» имеет больший риторический вес, чем «Я думаю, что мы должны это сделать», потому что никто не захочет ранить наши чувства. За этим естественным образом следует еще один шаг: мы позволяем чувствам заменить наше мышление, и тогда, на поверхностный взгляд, разумная дискуссия может оказаться просто обменом иррациональными эмоциями, где участники чувствуют свою нравственную правоту — ведь сказав «я чувствую, нам надо сделать то–то», они говорят правду: они это чувствуют достаточно сильно, так что они почувствуют обиду и отвержение, если другие с ними не согласятся. Тогда разумное обсуждение чего–либо становится невозможным, остается спор детей в песочнице.

В тот день, когда я писал первый набросок данной главы, в газете, которую я читаю, было опубликовано читательское мнение о «самоубийстве при помощи медиков», то есть об эвтаназии. Высказав свою точку зрения, автор письма в редакцию заключал: «Вот что я чувствую по этому поводу, и я знаю, что множество людей чувствуют то же самое». Я не сомневаюсь в том, что это правда. Но его чувства не имеют никакого отношения к тому, нужно ли так поступать или нет. Многие люди чувствуют, что мы должны бомбить наших врагов, применять смертную казнь в случае тяжелых преступлений и кастрировать насильников, что нам следует отменить подоходный налог, чтобы могли выжить самые неприспособленные. Другие люди чувствуют, что всего этого делать нельзя. Эмоции людей могут показать нам, какой вопрос вызывает больше всего споров, но не позволяют прийти к выводу, что правильно, а что нет.

Пока человек не приведет разумных оснований, у нас в буквальном смысле слова нет никакого повода относиться к его мнению серьезно. Без доводов остается только эмоциональный шантаж. Иногда мы это называем «нравственным шантажом», но в нем нет ничего нравственного, это просто детская угроза устроить скандал, если все не согласятся сделать, как я хочу. В результате процесс принятия нравственного решения опустился до уровня мысли о том, как бы не ранить чьи–то чувства, то есть воцарилась путаница в умах, на которые тихо, но властно действует нынешний век, чтобы сформировать их по своему образу. Как если бы воскресения не было, как если бы грядущий век не наступил. Именно на это указывал Павел.

Точнее сказать, не только на это. Этика Павла в каком–то смысле начинается с призыва: «Подумайте, кто вы есть в распятом и воскресшем Мессии» (например, Рим 6:11), — то есть оглянитесь назад, посмотрите на смерть и воскресение Иисуса. Но здесь, в своем типичном призыве к «добродетели», Павел в той же мере смотрит вперед: «преобразуйтесь обновлением ума» означает, что вы можете проработать, исследовать, продумать, в чем заключается Божья воля, и прийти к взвешенному заключению (именно это содержится в сжатой греческой фразе eis to dokimazein hymas) о том, что сделает вас полностью обновленными людьми, в чем состоит ваша цель, telos. Для этого недостаточно «следовать своим импульсам» или даже интуиции. Да, интуиция может подвести вас к нужному месту, но без обновления ума вы не в состоянии будете понять, что эта интуиция верна и что это не очередной мираж обманчивого нынешнего века.

В начале Послания к Филиппийцам мы найдем еще один отрывок, тесно связанный с текстом из главы 12 Послания к Римлянам:

И молюсь о том, чтобы любовь ваша еще более и более возрастала в познании и всякой рассудительности, чтобы, познавая лучшее, вы были чисты и непреткновенны в день Мессии, исполнены плодов праведности Иисусом Христом, в славу и похвалу Божию.

(1:9–11)

Я выделил некоторые слова курсивом, чтобы показать, как Павел развивает ту же самую тему. Думая о любимых христианах Филипп и молясь о них, Павел, разумеется, желает, чтобы они возрастали в любви, но эта любовь вовсе не «клубок эмоций», но продуманная привычка сердца — сердца, которое понимает, почему оно одобряет или отвергает те или иные понятия.

И при этом Павел все время смотрит вперед, в соответствии с классическим учением о добродетели «День Мессии» наступит, когда вы станете «совершенными», как он говорил раньше в стихе 6: «Начавший в вас доброе дело будет совершать [то есть доведет его до «совершенства», epitelesei, где снова стоит знакомый корень telos] его даже до дня Иисуса Христа». Здесь есть telos, цель, а также благодать, великое деяние Бога, ведущее к цели; но никогда не стоит думать, что эта благодать может действовать помимо участия ума. Мы снова видим, что Бог хочет сделать нас людьми, а не марионетками, реальными людьми, которые думают и принимают решения, а не соломой, которую ветер носит туда и сюда. Вы должны «познавать лучшее», говорит Павел — и он использует хорошо знакомое нам слово dokimazein, имеющее общий корень с dokimos из глав 1, 2 и 12 Послания к Римлянам. По моему мнению, проблема современного христианства отчасти заключается в том, что слова о свободе Духа и о благодати, сметающей все преграды, исцеляющей и преобразующей нас, воспринимаются в духе дешевого романтизма и встраиваются в антиинтеллектуальный поток в нашей культуре, откуда берет начало представление о том, что чем ты духовней, тем меньше тебе приходится думать.

Это ужасающая ошибка. Тексты Рим 12 и Флп 1 говорят о том, что чем ближе ты к подлинной духовности, тем яснее, точнее и продуманнее твои суждения, особенно касающиеся конечной цели твоего христианского путешествия и того, какие шаги прямо сейчас тебе следует предпринять, чтобы приобрести нужные привычки для путешествия к этой цели. Ясное мышление для христианина жизненно важно, это ключевой элемент подлинно человеческой жизни (невозможно стать полноценным человеком, отказавшись от мышления и рассуждения) и, одновременно, тот двигатель, который ведет тебя к этой цели.

И снова нужно сказать, что все это не следует понимать индивидуалистично. Конечно, люди, особенно одаренные умственными способностями, должны использовать их для служения Богу. Но, как здесь же говорится в Рим 12, нам не следует думать о себе более, чем нужно, но думать трезво, потому что Бог сделал нас членами одного тела во Христе (Рим 12:3–5). Но даже здесь, указывая на общинную природу христианского ученичества, которая требует от каждого должного смирения, Павел подчеркивает, что каждый должен это продумать лично: «всякому из вас говорю», пишет он. И здесь снова речь идет о мышлении: фактически Павел призывает «не думать более, чем нужно думать, но думать здравым умом». В греческом здесь мы видим игру слов (hyperphronein, phronein и sphronein), которая достигает своей кульминации на слове, родственном знакомому нам sphrosyne — «здравомыслие», «умеренность», которое использовалось в классических трудах о добродетели. Все христиане призваны думать — обдумывать все таким образом, чтобы это мышление строило уникальную жизнь тела Христова.

Я думаю, что именно сегодня крайне важно помнить об этом. На протяжении моей жизни я мог наблюдать, что в истории западного богословия происходят перемены: та самая «либеральная» традиция, которая, по иронии судьбы, ставила себя выше других, гордясь своим ясным и рациональным мышлением, насквозь пропиталась эмотивизмом, что не в последнюю очередь касается и ее моральных представлений. В то же время «консервативная» традиция, гордившаяся тем, что она основана на четко сформулированных этических и вероучительных положениях, настолько опасалась склониться к «оправданию делами», что начала игнорировать природу морального суждения и нравственных усилий, о которой постоянно говорит Павел, чтобы люди не подумали, что их спасение хоть как–то зависит от их стараний. И потому не приходится удивляться, что когда мы пытаемся обсуждать ключевые вопросы, мы попадаем на спор глухих.

Размышления об уме и его обновлении подводят нас к тонкому и скользкому вопросу о природе совести. Какую роль играет совесть — по крайней мере, для Павла — в формировании и практическом осуществлении добродетели?

Загляни в свое сердце

Мы иногда говорим, что кого–то «мучает совесть», хотя попытка понять концепцию совести у христианских писателей первых веков может вызвать интеллектуальные муки. Тем не менее, коль скоро ум, обновленный силой Бога, по мнению Павла и других христиан, так важен для формирования привычек подлинно человеческого поведения, то нам следует рассмотреть и эту способность, по–гречески syneidisis, что в буквальном переводе означает «совместное ведение», «знание вместе с».

Начнем с некоторых важнейших текстов. Павел, которого обвиняют в призыве к мятежу, на суде выступает перед иудейскими властителями в Иерусалиме, заверяя их, что всегда жил доброй совестью и продолжает жить так же, став христианином:

Мужи братия! я всею доброю совестью жил пред Богом до сего дня

(Деян 23:1; ср. 2 Тим 1:3).

Это заявление повлекло за собой неприятности для Павла: первосвященник велит бить его «по устам» за то, что тот дерзает говорить подобные ещи. Однако он повторяет эти слова через пять дней перед римским правителем Феликсом:

Но в том признаюсь тебе, что по учению, которое они называют ересью, я действительно служу Богу отцов моих, веруя всему, написанному в законе и пророках, имея надежду на Бога, что будет воскресение мертвых, праведных и неправедных, чего и сами они ожидают. Посему и сам подвизаюсь всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми

(Деян 24:14–16).

Слово «непорочная» в оригинале звучит как aproskopos, и то же самое слово в подобном контексте Павел употребляет в 1 Кор 10:32:

Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию. Будьте непорочны [aproskopos] перед Иудеями, и Еллинами, и церковью Божией, так, как и я угождаю всем во всем, ища не своей пользы, но пользы многих, чтобы они спаслись. Будьте подражателями мне, как я Мессии

(1 Кор 10:31–11:1)

Иными словами, Павел не перестает следить за состоянием своего ума и сердца, наблюдая, нет ли там чего–либо такого, в чем его могли бы обвинить. Мы бы сказали, что он постоянно отдает отчет самому себе и Богу. И это мы видим в главе 23 Деяний святых Апостолов: когда Павел гневно реагирует на приказ первосвященника бить его по лицу, его обвиняют в хуле на первосвященника, после чего апостол тотчас просит прощения, говоря, что не знал, что бранит первосвященника. Он должен был оказать уважение его сану, говорит Павел, и приносит извинение.

Подобное мы видим в другом отрывке из Первого послания к Коринфянам:

Для меня очень мало значит, как судите обо мне вы или как судят другие люди; я и сам не сужу о себе. Ибо хотя я ничего не знаю за собою [ouden synoida], но тем не оправдываюсь; судия же мне Господь. Посему не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога (4:3–5).[10]

Тут нам следует обратить внимание на два момента. Во–первых, слово synoida в стихе 4 родственно слову syneidesis, которым обычно в греческом обозначали «совесть». Павел «ничего не знает за собою» — иными словами, относительно служения в Коринфе его совесть чиста. Однако, во–вторых, он здесь же говорит, что важнее всего окончательный суд, который прольет свет на скрытые тайны и откроет намерения сердец. Можно сделать косвенный вывод, что совесть, как думает Павел, иногда действительно дает путеводный свет и показывает то, что откроется на последнем суде, а иногда нет.

В начале Второго послания к Коринфянам Павел снова оценивает свое служение при свете совести и не находит здесь черных пятен — несмотря на то, что он переживает смертельные мучения:

Ибо похвала наша сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире, особенно же у вас

(1:12; ср. с подобным размышлением Евр 13:18)

Снова мы видим, как Павел заглянул в свое сердце и заявил, что не мог найти там никакого повода для стыда. В этом случае совесть не только делает его свободным от потенциальных обвинений, но и свидетельствует о святости (другой перевод — «простоте») и богоугодной искренности его поступков, которые отражают не только его человеческую мудрость, но и действие благодати Божьей.

Похоже, Павел ясно представляет себе, что такое совесть — или какой она должна быть. Это внутреннее свидетельство, голос внутри человека, оценивающий нравственное достоинство сделанного и, вероятно, запланированных дел (хотя ни в одном из приведенных отрывков Павел не думает о будущем). Но хотя совесть действует в нем таким образом, у других людей это не всегда так:

Некоторые и доныне с совестью, признающею идолов, едят идоложертвенное как жертвы идольские, и совесть их, будучи немощна, оскверняется. Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем. Берегитесь однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных. Ибо если кто–нибудь увидит, что ты, имея знание, сидишь за столом в капище, то совесть его, как немощного, не расположит ли и его есть идоложертвенное? И от знания твоего погибнет немощный брат, за которого умер Христос. А согрешая таким образом против братьев и уязвляя немощную совесть их, вы согрешаете против Христа. И потому, если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего

(1 Кор 8:7б–13).

Для нас здесь не важны подробности о предмете данной дискуссии. Нас здесь должны заинтересовать слова о «немощной совести», которая может «оскверниться» (стихи 7, 10, 12). Павел считает, что каждый человек обладает совестью, к которой он может обращаться (см. также 2 Кор 4:2 и 5:11). Однако идолопоклонство может извратить дарованные Богом свойства человека, и тогда совесть становится слепой игрушкой разных сил. Она изначально может одобрять какие–то сомнительные поступки, а затем, после обращения к Иисусу Христу, ее будет ужасать сама мысль о них.

Павел хочет показать, что когда совесть под действием строгого монотеизма приобретает должные свойства, она позволяет понять, что всякое мясо сотворено Богом и потому пригодно для еды (1 Кор 8:1–6; 10:25–30). Однако в приведенном выше отрывке, как и в 10:27–29, Павел говорит еще об одном соображении: если совесть твоего ближнего, который, прежде чем стать христианином, предавался идолопоклонству, в этих вещах немощна, надо с уважением относиться к такому человеку. Павел не призывает общину игнорировать подобные колебания совести «немощных», вероятно, потому, что это могло бы лишить слабого любых нравственных ориентиров вообще. И такое уважение к «немощным» — при том, что Павел продолжает учить христиан в надежде, что они глубоко обдумают этот вопрос и придут к иному выводу, — показывает, что для Павла внимание к совести ближнего важнее (по крайней мере, в отдельных предметах), чем мгновенное принятие «правильного» решения. Вероятно, Павлу непросто сохранить равновесие в такой позиции, но его подход отражает не просто пастырскую мудрость, но и ясное представление о формировании христианского характера: что когда под действием Святого Духа и христианского образа жизни у человека формируется нужный характер, следует принимать во внимание не только преображение обновленного ума, но и совесть, которую, разумеется, нужно воспитывать, но к которой в то же время следует прислушиваться.

Вероятно, об этом же говорит данный текст из Первого послания к Тимофею:

Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры

(1:5, ср. 3:9).

Далее та же глава послания показывает, что нельзя просто отмахнуться от совести:

Преподаю тебе… сообразно с бывшими о тебе пророчествами, такое завещание, чтобы ты воинствовал согласно с ними, как добрый воин, имея веру и добрую совесть, которую некоторые отвергнув, потерпели кораблекрушение в вере

(1:18–19).

Как видно, человек должен внимать своей совести, несмотря на то, что она нуждается в воспитании и, возможно, не всегда ясно освещает его путь или подает ложные сигналы. И Павел думал, что когда он проповедовал или говорил о себе, обращаясь к одной из созданных им церквей, он взывал не только к уму слушателей из язычников, но и к их совести. Внутри них, как он думал, есть способность оценивать сказанное им не только с интеллектуальной, но и с нравственной точки зрения.

Все эти тексты вряд ли помогут нам разобраться в гораздо более поздних спорах о том, что же такое «совесть», как она работает, что доступно ее знанию, а что нет, следует ли ей всегда доверять, особенно в тех случаях, когда она входит в противоречие с иными авторитетами, такими как Писание, папа римский и так далее. К счастью, для наших целей достаточно собрать воедино то, что мы рассматривали выше. Взирая на последний день, когда Бог будет судить тайные намерения сердец, Павел понимает, что в программу надлежащей подготовки к этому дню входит и забота о чистоте совести. И он желал бы, чтобы люди хранили совесть незапятнанной, несмотря на то, что эта совесть может нуждаться в дальнейшем воспитании или даже перестройке. Вероятно, он не стал бы утверждать то же самое в любой ситуации. Допустим, человек, виновный в кровосмешении (1 Кор 5), заявил бы, что стал жить с женой своего отца по велению совести (и подобное, к сожалению, нередко встречается. Я слышал недавно, как один служитель церкви, оправдывая свою незаконную связь с замужней прихожанкой, говорил, что эти отношения позволяли ему чувствовать присутствие Иисуса). Что бы здесь сказал Павел? Тем не менее он считал, что нравственное самосознание крайне важно для формирования нравственного характера в целом. Иными словами, это часть снаряжения, которое позволяет христианину в нынешнее время предчувствовать тот нравственный характер, который достигнет своего совершенства в будущем. И немаловажен тот факт, что в целом совесть присуща всем людям — иудеям, язычникам и христианам. Это универсальное свойство человека, подверженное тем же бедствиям, что и другие аспекты человеческой жизни, тем не менее достойное уважения, так что к ней следует обращаться, стремясь к тому, чтобы в итоге она пришла в соответствие с Евангелием.

Конечно, нам бы очень хотелось попросить апостола Павла развить все эти темы, но поскольку данная возможность для нас закрыта, мы перейдем к родственному предмету, о котором Павел говорил гораздо больше. Мы вернемся к Посланию к Колоссянам и к теме, которая все время парила в воздухе — так что теперь, наконец, ей пришла пора приземлиться. Послание к Колоссянам все время говорило нам о христианской зрелости, о том, что нужно учиться благодарить Бога, и конечно, прежде всего, об Иисусе — и из всех этих тем вытекает, в свою очередь, проливая свет на них, тема мудрости.

Грандиозная картина обновления человека

В Послании к Колоссянам, как это было и в послании христианам Филипп, Павел приводит свою молитву за новую церковь, где мы найдем немало ценных подробностей. Апостол обращается со следующей просьбой:

…чтобы вы исполнялись познанием воли Его, во всякой премудрости и разумении духовном, чтобы поступали достойно Бога, во всем угождая Ему, принося плод во всяком деле благом и возрастая в познании Бога, укрепляясь всякою силою по могуществу славы Его, во всяком терпении и великодушии с радостью, благодаря Бога и Отца, призвавшего нас к участию в наследии святых во свете, избавившего нас от власти тьмы и введшего в Царство возлюбленного Сына Своего…

(1:9–13).

Как это часто бывает у Павла, в этой молитве упоминаются многие темы, которые он будет развивать дальше. Прежде всего, Павел просит о том, чтобы его слушатели пришли к определенному познанию, а затем раскрывает подробнее, что он имеет в виду, в надежде, что остальная часть послания станет тем средством, через которое Бог сможет дать ответ на его молитву.

Суть всего — это познание Бога. Надо знать Бога, понимать Его волю, знать, чего Он от тебя хочет, и это знание приобретается «во всякой премудрости и разумении духовном». Для этого молодой общине потребуется сила, также исходящая от Бога, терпение, постоянство, радость и благодарность. И все это основано на той надежде, которая, как Павел уже говорил в стихе 5, уготована христианам на небесах: это участие в наследии святых и жизнь под верховным владычеством Сына Божьего, Иисуса Мессии. Иными словами, христиане должны взращивать в себе добродетели, которые соответствуют этой цели, этой надежде, дарованной им Богом. И важнейшее место среди этих добродетелей занимает «премудрость» — главная тема всего Послания к Колоссянам.

Не все это замечают, потому что не все понимают, что великий стихотворный текст, который неожиданно появляется в стихах 15–20, основывается на древних представлениях иудеев о «Премудрости», втором «Я» Бога, через которую Он все замыслил и все сотворил. Эта тема звучит уже в главе 8 Книги Притчей, где Премудрость, олицетворенная в виде женщины, призывает людей прийти к ней и научиться жить подлинно человеческой жизнью. Здесь было бы неуместным подробно разбирать этот текст, отметим только, что Премудрость говорит, что была служанкой YHWH в тот момент, когда Он творил мир (стихи 22–31). Позже эту тему развивали другие иудейские авторы. Они создали в своих текстах тот богатый смыслами контекст, в котором первые христиане размышляли об Иисусе — причем не только Павел, но и Иоанн и другие авторы.

Этот контекст позволяет Павлу (или другому автору этого гимна, кем бы он ни был) поставить Иисуса на место Премудрости:

[Иисус] есть образ Бога невидимого,

рожденный прежде всякой твари;

ибо Им создано все,

что на небесах и что на земле,

видимое и невидимое:

престолы ли, господства ли,

начальства ли, власти ли, —

все Им и для Него создано;

и Он есть прежде всего,

и все Им стоит.

И Он есть глава тела Церкви;

Он — начаток,

первенец из мертвых,

Страницы: «« « 12345 » »»