Моя чужая дочь Хайес Сэм

Глава XVII

Сapa приходит ко мне каждую неделю, и эти встречи нужны мне не меньше, чем девочке. Денег я с нее не беру, но таро непременно раскладываю, чтобы, в очередной раз сжульничав, подсластить крупинкой надежды ее безрадостную жизнь. Девочка так и не решилась сказать отцу, что ждет ребенка, а сам он ничего не замечает. Факт сам по себе примечательный: сразу понятно, сколько внимания отец уделяет своей красавице-дочери — животик-то у нее выпирает, как опара из кастрюли.

На этой неделе она приходит в субботу в шесть. Отец с братьями отправляются на какое-то семейное торжество, а Сара, как и полагается Золушке, естественно, не приглашена.

— А там вообще одни мужчины, — объясняет она, когда наконец наступает вечер субботы.

Я едва дождалась, за два часа до ее прихода все уже было готово. Неделя тянулась как резиновая, клиенты ко мне не спешили.

— И я рада, — продолжает Сара. — Мне сегодня что-то нехорошо.

Я усаживаю ее в кресло и включаю электрокамин на минимум. Солнце как-то быстро закатилось, и вечер на удивление прохладен для июня. Мы с Энди мечтали о крохотном, но настоящем камине, да так и не собрались. А потом Энди ушел.

Я обнимаю ладонями живот Сары — здороваюсь с малышом. Девочка улыбается моему жесту.

— Все чувствую, представляешь? — говорю я. — Вот пяточка, а вот тут, похоже, локоток. — Я прикладываю тонкие пальчики Сары к холмикам на ее животе, и улыбка будущей мамы становится еще шире. Со мной она счастлива. И я счастлива, потому что в доме снова появился ребенок. — Ты ведь все равно будешь бывать у меня, даже когда он родится? — Мне вдруг приходит в голову, что она отдаст всю любовь малышу, а я стану лишней в ее жизни.

— А ты будешь его крестной. Согласна?

Мой игрушечный домик вмиг вырастает до дворца. Мое жалкое серенькое существование озаряется золотым светом.

После пресс-конференции мы с Энди словно приклеились к телевизору и телефону. Шейла перебралась к нам, Дона же отправила домой — уж слишком явно он меня жалел, а по мнению Шейлы, я меньше всего заслуживала сочувствия.

На следующий день наше горе растиражировали на первых страницах все газеты, и местные, и центральные. Когда стало очевидно, что развития событий, вроде найденного тела моей девочки, не случилось, репортерский табор возле нашего дома свернулся и исчез — папарацци ринулись за новыми сенсациями. Собственно, на этом все и закончилось, если не считать пары фраз в теле- и радионовостях. Наша история скатывалась все ниже, пока не оказалась на самом рейтинговом дне. Неделей позже в центральных газетах появились небольшие заметки и фотографии Наташи: стране напоминали о том, что моя малышка до сих пор не нашлась. Но страна очень скоро о нас забыла, народ переключился на новости посвежее, предоставив заботу о нас полиции.

Разумеется, если бы Наташа нашлась живая и невредимая, это вызвало бы всплеск интереса — но лишь на день-другой. Вот если бы обнаружили труп… Мертвой Наташе досталось бы вдесятеро больше внимания, ну а пока в мире происходило много иных важных событий, например заявление России о ядерных запасах.

Несмотря на вечно поджатые губы, монашескую прическу и диктаторский тон, только Шейла помогла нам пережить бесконечно мучительные недели после исчезновения Наташи. Она бегала по магазинам и готовила, убирала и стирала, отвечала на звонки и выдворяла непрошеных гостей. Приняв на себе всю рутину, Шейла оставила меня и Энди наедине с нашим горем. А паутинка надежды тем временем становилась все тоньше и тоньше, пока не лопнула окончательно. К концу февраля (семь недель без Наташи) мы поняли, что нашу малышку больше никогда не увидим.

Энди потерял работу. Случилось это на той же неделе, когда полиция заподозрила меня в убийстве собственной дочери. Не могу сказать наверняка, когда инспектор Ламли и констебль Миранда потащили меня на допрос — до или после того, как Энди появился дома среди дня и злой как черт, с сообщением, что его уволили за частые и длительные визиты в туалет. А он там плакал, в туалете, я точно знала — достаточно было взглянуть на его серое, в ранних глубоких морщинах лицо. Мы оба много и часто плакали, только в одиночестве и по разным причинам.

Шейла вернулась к себе, но приезжала часто — проведать сына и загрузить для него в холодильник замороженные пузыри с супом и рагу. В тот день, когда мне устроили допрос, она заглянула неожиданно, сунула мне коробку с ужином — на магазины у меня все еще не было сил, — а войти отказалась: к чему, если Энди нет дома?

Буквально через пару минут после ее ухода в дверь снова постучали. Помню, во мне вспыхнула надежда, что Шейла передумала и что не такая уж я в итоге безответственная невестка, даже если лишила ее единственной внучки. Я ринулась к двери, навстречу любви Шейлы. Ведь искра надежды была первым светлым пятнышком в беспроглядном мраке последних недель, и в тот миг я поверила, что это начало чего-то хорошего в моей жизни.

А за дверью стояли полицейские. Детектив Ламли и констебль Миранда, оба крайне серьезные, приказали мне следовать за ними в участок для допроса. И вновь мой мир затянуло в бездонную воронку чужих голосов.

Мне позволили надеть ботинки и пальто, запереть дом, а затем усадили в полицейскую машину на заднее сиденье, в компании с констеблем Мирандой. Я была готова вытрясти из нее душу, выдрать волосы, выцарапать глаза; я на все была готова, лишь бы заставить ее вспомнить, сколько мы пережили вместе в первое, самое тяжкое время после исчезновения моей девочки. Миранда была надежным союзником в дни моей бесконечной тоски по Наташе, она поддерживала меня, утешала и все говорила, говорила о будущем — о моем счастливом будущем с дочерью. Однажды она даже купала меня, после жуткой рвоты. Констебль Миранда была мне другом. Теперь она была только полицейским, исполняющим свой долг.

— Ты не арестована, Черил. Инспектор всего лишь хочет прояснить кое-какие моменты, связанные с исчезновением ребенка. — Констебль Миранда похлопала меня по колену и натужной улыбкой подтвердила мои подозрения об аресте.

В полицейском участке меня провели в комнату для допросов и велели ждать. Констебль Миранда осталась со мной, но хранила молчание. В комнате, стылой как подвал, все было грязно-серое. Заметив, что я дрожу, констебль Миранда принесла мне колючее — и тоже грязно-серое — одеяло. Предложила чаю. Я не смогла выпить ни глотка. Я сидела, ждала и думала: неужели я и есть тот преступник, которого искала вся страна?

Детектив Ламли появился в сопровождении еще одного полицейского, которого я прежде, кажется, не видела. Ламли высок и широкоплеч, на лице с мелкими чертами навечно застыло раздражение. Глубоко посаженные глаза блестят как леденцы, а хищный нос крючком слишком тонок для человека такой внушительной комплекции. Я его с самого начала сторонилась. Теперь же, когда он явно не на моей стороне, он внушал страх.

Констебль Миранда подвела меня к обшарпанному столу, усадила с одной стороны, а полицейские устроились напротив. Оба приготовили блокноты и ручки, в центр стола детектив Ламли поставил магнитофон. Включив его, сообщил дату, время, номер дела, перечислил присутствующих. Все это мне было знакомо — видела по телевизору допросы арестованных преступников. Я пыталась вспомнить, за что меня могли арестовать, но в голове билась одна мысль: моей девочки больше нет.

Моей девочки больше нет, молча твердила я.

Наверное, меня арестовали за беспечность. Наверное, это злодеяние — оставлять машину без присмотра, а главное — оставлять в машине младенца. Наверное, я преступная мать, место которой за решеткой.

— Мы не отнимем у вас много времени, миссис Варни. Нам необходимо уточнить кое-что касательно… — детектив Ламли запнулся, глянул на своего коллегу, — касательно того дня, когда пропала ваша дочь. Понимаю, как вам нелегко. Позвольте заверить, что над этим делом работают мои лучшие люди. Однако нам почти не за что зацепиться, и поэтому хотелось бы прояснить пару моментов…

— Да, конечно. — Я сидела сгорбившись, никак не могла расправить плечи, они ныли в любой позе. С тех пор как Наташа пропала, я усохла и сморщилась. В последнее время мне удавалось что-то проглотить из еды или выпить чаю, и все равно кости выпирали и болели так, будто вот-вот раскрошатся. Да и от волос у меня мало что осталось. — Я постараюсь помочь.

— Начнем, пожалуй, с пинетки. — Ламли вновь посмотрел на коллегу и кивнул. Тот достал из-под блокнота полиэтиленовый пакетик с вязаной Наташиной пинеткой, которую я нашла на улице. Правда, сейчас она была сплющена и не такая яркая, как мне помнилось. — Знаком ли вам этот предмет, миссис Варни?

Если бы я только могла… Если бы я могла пнуть каждого из них, врезать по подбородку, ткнуть ручкой в глаз — возможно, они ощутили бы хоть слабое подобие той боли, которую испытывала я и с которой мне предстояло жить до конца моих дней. Но тем самым я лишь помогла бы им приблизиться к цели — найти подозреваемого. Я была идеальным вариантом, ведь в поисках настоящего преступника они не продвинулись ни на шаг. Горы папок с незакрытыми делами вряд ли радовали глаз детектива Ламли. Симпатии он ко мне никогда не испытывал и явно решил найти самый легкий выход из ситуации. Бесплодные усилия всех его сыщиков в итоге обратили внимание Ламли на меня.

Я взяла пакетик с Наташиной пинеткой, грязноватой, но несомненно той самой, что я подняла на улице в самый страшный день моей жизни.

— Конечно, этот предмет мне знаком. Я вам уже говорила.

— А вы взгляните еще раз. Рассмотрите как следует, миссис Варни. Быть может, пинетка только похожа на вашу?

— Нет. Это Наташина пинетка, — твердо повторила я, не отрывая глаз от пакетика. — Шейла, моя свекровь, связала для внучки комплект, пинетки и шапочку. Эту пинетку я нашла на улице, когда поняла, что мою дочь украли, и увидела, как человек с ребенком на руках бежит к выходу с парковки. Должно быть, пинетка упала с ножки Наташи, когда… — Боже, как тяжело! Но они меня жутко разозлили. — Упала, когда похититель убегал с моей девочкой. Эти пинетки вечно сваливались.

— Ясно. — Детектив Ламли что-то черкнул в блокноте, снова подал знак помощнику, и тот протянул ему лист бумаги. — А если я скажу вам, миссис Варни, что вы ошибаетесь и пинетка не принадлежит вашему ребенку? Вашу свекровь, Шейлу Варни, мы, разумеется, допросили, и она подтвердила ваши слова. У нее даже осталась пряжа, из которой она связала комплект, и мы отдали образец этой пряжи на анализ. Так вот, миссис Варни, данное изделие связано из пряжи абсолютно иного сорта. — Он вынул пакетик из моих пальцев и потряс — пинетка внутри подпрыгнула. — В результатах экспертизы сомневаться не приходится. Шейла Варни не вязала эту пинетку.

Детектив Ламли по столу подтолкнул ко мне листок. Я смотрела на печатные строчки, ничего не понимая в протокольном жаргоне.

— Клянусь… это Наташина… — Голос дрожал, глаза наполнились слезами. Что они за люди? Что они творят со мной? Лишают меня единственной надежды, единственной ниточки, ведущей к моей девочке. — Не может быть, чтобы кто-то связал точно такие же. Наверное, Шейла просто не ту пряжу вам дала. У нее столько мотков, целая корзина. — Я была готова на коленях умолять их поверить мне.

— Мы не исключили и такую возможность, поэтому провели тест на ДНК частичек кожи с пинетки. — Ламли умолк и пожевал губами, будто с трудом удерживал на языке слова, которые собирался швырнуть мне в Лицо. Его коллега пододвинул ко мне еще один листок с такими же туманными фразами. — Мы надеялись, что результаты совпадут с ДНК-тестом волоса вашей дочери.

— И?.. — Я справилась с дрожью в голосе. Пусть не думают, что я волнуюсь, это лишь усилит их подозрительность.

— Результат отрицательный, миссис Варни. Ничего общего. Пинетка не принадлежит вашей дочери.

«Откуда вы все знаете? — думала я. — Откуда такая уверенность в том, что именно вы правы, а я ошибаюсь?»

Я вышла из магазина. Моя девочка пропала. Ее не было в машине. Ее нигде не было. Кто-то бежал к выезду с парковки… Я нашла пинетку…

— Кстати, о магазине, миссис Варни. Давайте-ка разберемся с тем пирогом…

— Вы и пирог мне подсунете в пакете? Боюсь, я его не узнаю, — должно быть, он слегка заплесневел за столько месяцев.

Я упала головой на стол, стукнувшись лбом о его край, и шумно выдохнула. Констебль Миранда, вмиг оказавшись рядом, принялась гладить меня по спине — думаю, хотела предупредить об осторожности, ведь каждое мое слово могло обернуться против меня. Полиция не раз арестовывала невинных людей, арестовывала за преступления, которых они не совершали. Детектив Ламли с помощником подмечали все симптомы моего отчаяния. Сложив их, в сумме они получили бы неопровержимую улику и с радостью защелкнули на мне наручники. Только вот… за какое злодеяние? Что я такого совершила, чтобы бросать меня за решетку? В чем они пытаются меня обвинить? Как можно украсть собственного ребенка?

— В заявлении от четвертого января вы сообщили, что заехали на стоянку супермаркета, и указали на плане точное место парковки своего автомобиля. Припарковавшись, вы взяли сумочку и направились в магазин, чтобы купить пирог для предстоящего визита к родителям мужа. Ваша дочь Наташа спала, и вы оставили ее в машине. За пирог вы расплатились наличными в экспресс-кассе, после чего вернулись к автомобилю и обнаружили, что ребенка там нет. — Взгляд натасканной ищейки воткнулся в меня.

— Все верно.

— В таком случае, миссис Варни, объясните, почему в супермаркете зафиксирована оплата пирога вашей кредитной картой «Виза» через двадцать минут после того, как вы, согласно вашему заявлению, купили пирог за наличные.

Объяснить… А как объяснить детективу Ламли и его бессловесному коллеге, что я заплатила за пирог дважды? Да они тут же сделают стойку, почуяв добычу, когда услышат, что сидящее перед ними жалкое существо во второй раз покупало пирог, вместо того чтобы звать на помощь, звонить в полицию, бросаться на поиски своего пропавшего ребенка.

— Это вышло случайно… Она снова просканировала пирог, а я только хотела ей сообщить…

— Кому? — рявкнул Ламли.

— Девушке… Кассирше.

— Сообщить о чем?

— О Наташе… Что она пропала.

— Однако не сообщили. Почему?

— Потому что… — Я накидывала петлю на собственную шею, но выбора не было — Ламли ждал от меня правды. — Потому что решила, что я ошиблась! Кассирша ткнула сканером в пирог, сняла код… все как обычно… как будто совершенно ничего не произошло. Как будто я только что зашла в супермаркет за пирогом, а пустая машина мне просто почудилась. Понимаете, я не хотела верить в этот кошмар и убедила себя, что Наташа спит себе в машине, пока я покупаю пирог.

— В первый раз покупаете? — уточнил Ламли.

— Да! Я покупаю пирог, а Наташа спит в машине.

— А на самом деле вашего ребенка в машине уже не было, а вы во второй раз расплачивались за покупку.

— Да.

Как я себя ненавидела. Хотела ведь сообщить кассирше о том, что у меня украли ребенка. Она бы сразу позвонила в полицию… Но я ей ничего не сказала. Это была моя первая ошибка.

— Откуда такая путаница в голове, как по-вашему, миссис Варни? Вы купили пирог — в первый раз, — подошли к машине и увидели, что дочь исчезла. Что же заставило вас подумать, будто ребенок по-прежнему спит в машине, пока вы во второй раз покупаете пирог?

Я сглотнула слюну. Закашлялась. Констебль Миранда пододвинула чашку, но чай был ледяной, и я не стала пить.

— Не знаю, — просипела я наконец. — Я очень устала. Всю ночь не спала. В голове был туман.

— А почему вы не спали всю ночь? — Ламли откинулся на спинку стула, тот жалобно заскрипел. Детективу, должно быть, приходилось покупать одежду очень больших размеров в специализированных магазинах.

— Наташа плакала, я не могла ее успокоить.

«Неужели предчувствовала, что с ней назавтра случится? Может, поэтому и заходилась в крике?»

— Такое часто бывало? Она вообще плохо спала или та ночь скорее исключение?

— Почему… спала?

— Потому что речь идет о том периоде, когда ваша дочь пропала. Ничего иного я не имел в виду. Итак — она хорошо спала?

Я кивнула, а Ламли с помощником вдруг принялись что-то бешено строчить в блокнотах. Бросив взгляд на коллегу, Ламли снова обратился ко мне:

— Миссис Варни, согласно отчету патронажной сестры, с ноября, когда родилась ваша дочь, вы звонили или вызывали сестру тридцать семь раз и в основном жаловались на то, что у ребенка проблемы со сном и он часто плачет. Наташа часто плакала, миссис Варни? Она ведь была совсем крошкой. Новорожденным младенцем. Все младенцы плачут.

«Не была! Она и сейчас совсем крошка!» — завопила я беззвучно.

— Вам случалось когда-нибудь причинить вред дочери за то, что она долго плачет или не засыпает?

Я уставилась на Ламли ледяным взглядом. Ну нет. Этот номер у них не пройдет. Моего ребенка украли!

— К примеру, трясли ее или зажимали ей рот? Быть может, накрывали подушкой лицо на пару секунд, чтобы немного отдохнуть от ее плача, а однажды самую капельку переусердствовали? — Ламли лег грудью на стол, дохнул на меня запахом кофе. — Так все и было, миссис Варни?

Собравшись с силами, которых, если честно, почти не осталось, я тоже подалась вперед, нос к носу с Ламли.

— Я не убивала свою дочь, если вы на это намекаете, инспектор. А беседую с вами вот так спокойно, вместо того чтобы закатить истерику, только потому, что у меня нет желания даже просто дышать. Если бы вы знали, какой это труд — заставлять себя жить, вы забрали бы свои слова обратно. А если бы вы были способны на сострадание, то позволили бы мне уйти домой, к мужу, оплакивать своего ребенка.

Но Ламли был беспощаден.

— Оплакивать, миссис Варни? А не рановато ли? Мы не должны терять надежды найти Наташу живой и невредимой. Ваши собственные слова, между прочим. Не вы ли говорили, что живы только благодаря надежде?

— Я имела в виду…

— Беседа с миссис Черил Варни закончена в четырнадцать часов семнадцать минут. — Поднявшись, Ламли навис надо мной свинцовой тучей. — Можете идти. Благодарим за содействие. И не сомневайтесь, если узнаем хоть что-нибудь о ребенке, мы с вами свяжемся.

Мужчины ушли, а констебль Миранда проводила меня до приемной, где мне пообещали дать машину и отвезти домой. Через полтора часа, так ничего и не дождавшись, я вызвала такси. Вернулась домой и заснула.

Спустя два дня Ламли возник у меня на пороге в шесть часов утра — с тремя офицерами полиции и ордером на обыск. На протяжении двенадцати часов я наблюдала, как они просеивали содержимое ящиков и шкафчиков, разбирали мебель, выуживали откуда-то давно потерянные вещи, возились на чердаке, копались в старых фотографиях и книгах, любовались моим нижним бельем и поразительно долго распихивали по мешкам всякие мелочи из комнаты Наташи.

Затем они вышли в сад. Я заварила себе чаю, устроилась за столом на кухне и смотрела, как они гигантскими жуками ползают по неухоженному клочку земли перед домом. Помню, их здорово взбудоражила единственная находка — останков нашего давно усопшего кота. Больше ничего стоящего они не выкопали.

— А как твой папа посмотрит на то, что его внук станет христианином? — спрашиваю я у Сары.

Она печально отмахивается: к этому времени отец, обрушив на нее всю свою ярость, вышвырнет из дома, так что о крестинах и не узнает. А она непременно хочет крестить ребенка, из любви к его английскому отцу, Джонатану. Он учится в одной школе с Сарой, только классом старше. На самом деле его по-другому зовут, как и Сара — не настоящее имя девочки. Она признается, что любит ко мне приходить, потому что со мной ей спокойно и только здесь она чувствует себя в безопасности.

— А настоящее имя ребенка ты мне хотя бы скажешь?

— Конечно. — Она хрустит вафельной трубочкой моего приготовления, крошки сыплются на ее животик.

Мне немножко обидно и грустно: вот уже шесть или семь недель, как мы знакомы, а девочка так и не назвала своего настоящего имени. Она боится, что я выдам ее отцу, но ведь он так или иначе все узнает, когда дочь явится в дом с младенцем.

— Может, как-нибудь приведешь и Джонатана? Буду рада с ним познакомиться.

Сара смущенно опускает глаза. Хрустит трубочкой.

Мы болтаем еще часа два, смотрим телевизор. Потом я приношу из гостевой комнаты старые фотографии и мы вместе их разглядываем. Я придвигаюсь поближе к девочке, обнимаю. Лопатки у нее торчат, и плечи — кожа да кости. Я подсовываю ей блюдо с трубочками. Не дай бог, малышу не хватит питания. Ей ведь совсем скоро рожать. Одну коробку со снимками я оставила наверху. Там только фото Наташи.

— Это мы с Энди в отпуске. Ну и видок у меня тут!

— Энди был твоим мужем?

— Да. Мы развелись. Давно.

— У тебя был муж — и ты разрешила ему уйти?! — Сара вскидывает голову. Глаза у нее круглые-круглые, а на губах вафельные крошки. Она прелестна, и ее малыш, я знаю, тоже будет очень красивым.

— У нас было тяжелое время, — объясняю я. — И серьезные проблемы. К сожалению, неразрешимые.

Я не делюсь с Сарой воспоминаниями о том, как Энди превратился в мешок дерьма, в неврастеника, истекающего ненавистью; как он изрыгал проклятия, бросался на меня с кулаками, уродовал мою одежду и кромсал волосы, пока я спала.

Я избавляю Сару от рассказа о том, как Энди покопался в моей машине — и я едва не отправилась на тот свет, врезавшись в дорожное ограждение, или как он пытался отравить меня скипидаром. Вряд ли девочка способна осознать мощь злобы Энди, такую колоссальную мощь, что я кожей ощущала ее накал, даже когда мужа не было дома. Злоба отравляла его, как гнойная инфекция, а он упорно отказывался вскрыть нарыв. В исчезновении Наташи он винил меня и только меня.

— У нас с Джонатаном не будет никаких проблем. Мы любим друг друга.

Сара подставляет ступни теплу электрокамина, шевелит пальцами. Сегодня на ней сари — идеальный вариант, чтобы скрыть фигуру, — и забавные зеленые носки с вывязанными пальчиками. Ее малыш прячется под изумрудными и густо-красными складками расшитого золотом сари. На лице Сары ни намека на косметику, кожа бархатная, густые волосы так и сияют. В конце беременности женщины всегда прекрасны. Боже, как я жду появления ее ребенка.

— Погадай еще по ладони. — Сара со смехом прижимается ко мне. — Где линии ребенка?

Она пахнет кардамоном, тмином, корицей. Я вдыхаю пряные ароматы, будто склонившись над экзотическим блюдом.

Потом беру ее руку, всматриваюсь в темные борозды на желтоватой коже.

— Вот он, видишь, — твой малыш. — Как всегда, я не говорю ни о том, что линия рваная, ни о линиях других ее детей.

Сара расплывается в улыбке и, взяв мою левую руку, проводит длинным ногтем по ладони:

— Значит, вот это — линия твоего ребенка. Ой, смотри, Черил! У тебя будет малыш!

Я тоже улыбаюсь и медленно поднимаю на нее глаза. Наши лица совсем близко, а мысли такие разные…

— Конечно, будет. — И, приподняв ее руку, я прикасаюсь губами к ладошке.

Глава XVIII

Эту ночь Роберт провел на кровати Руби, в одежде, скрючившись на узком ложе. Проснулся со стоном — шея болела, ноги свело судорогой. Прошлый вечер не сразу всплыл в памяти, но, пока глаза привыкали к свету, сонный туман в голове рассеялся. Эрин и Руби исчезли. Он сел на кровати — слишком резко, и вчерашние возлияния вкупе с тошнотворной реальностью возмутили его желудок. Спустя несколько минут Роберт принял душ, оделся и, мысленно набрасывая план действий, влил в себя пол-литра крепчайшего кофе.

Прежде всего он набрал домашний телефон Дэна и не слишком удивился приветствию автоответчика. В половине восьмого Дэн наверняка еще дрыхнет, а в офисе появится часа через два, не раньше. Роберт оставил короткое сообщение, предупредив партнера, что берет выходной. Еще одно сообщение наговорил на голосовую почту Тани, наказав отменить все встречи. Наконец, позвонил Луизе. Она ответила уже после второго гудка, бодро, хотя и слегка запыхавшись:

— Привет! Тебе повезло, что поймал меня, я только что из тренажерного зала. Бегать по лужам — радости мало.

Роберт глянул в окно: по стеклу уже застучали крупные капли летнего дождя. Он подумал о жене и дочери — где-то их застигла непогода? — и желудок вновь стянуло спазмом.

— Упорная ты женщина. — Роберт помолчал в расчете на ответную реплику в том же духе, но Луиза промолчала. Должно быть, сработал ее внутренний детектор лжи и в праздном тоне Роберта она уловила напряжение. — У меня кое-что произошло, — признался он, отбросив притворство.

— М-м? — Судя по звукам в трубке, Луиза открыла бутылку и глотнула воды.

— Эрин и Руби ушли из дома.

— М-м… — Еще один глоток. — Неприятная новость.

— Ты приедешь?

Роберту самому не понравилось, как это прозвучало — будто он упал духом. Собственно, это было недалеко от истины, но Роберт хорошо знал Луизу. Слабаков она не терпела и запросто могла отказать в помощи. Он потер колючий подбородок, напомнил себе, что надо непременно побриться перед встречей… Хотя почему его волнует, каким его увидит Луиза?

У него есть жена. Она ушла из дома, но она у него есть.

— Я хочу, чтобы ты начала расследование немедленно, — продолжил он ровным тоном. — Мне нужно знать, куда отправились Эрин с дочерью. Мне также нужно знать правду о прошлом Эрин. Если я сам займусь, непременно все испорчу. Ты мне позарез нужна, Луиза.

— Потерпи полчаса. Я привезу ноутбук, к тому времени уже должен прийти ответ насчет свидетельства о рождении Руби. — Теперь она что-то жевала.

— Оперативно. — Железной самодисциплине Луизы можно только позавидовать, думал Роберт, наливая очередную чашку кофе.

— Профессионалы, — отозвалась Луиза. — Дальше копать и не стоит, Роберт. Когда мы найдем метрику Руби, а Эрин, поджав хвост, вернется домой, самое лучшее, что вы можете сделать, — поцеловать друг друга и заняться…

— Как-то все у тебя просто.

— Послушай, Роб, я не могу вот так, с ходу, сообщить, куда подались Эрин и Руби, зато я могу доказать тебе простыми и достоверными фактами, что ничего страшного в твоей жизни, по сути, не произошло. — Она не позволила Роберту вклиниться. — Полчаса, Роб, — и я у тебя.

Роберт вздохнул, прижимая к уху умолкнувшую трубку. Луиза есть Луиза. Она по-прежнему поступает как друг, а не как частный детектив.

Внушающее оптимизм обещание Луизы не принесло покоя в сердце Роберта. Мерзкое чувство, угасшее после смерти Дженны и почти истребленное магией любви Эрин, встрепенулось и расправило крылья, как злобная птица Феникс. Время словно повернуло вспять, и Роберт вновь горел в адовом огне подозрений. Казалось, Дженна опять рядом — ожила, чтобы заставить его претерпеть те же муки… и исправить прежние ошибки.

Перескакивая через две ступеньки, Роберт взлетел на верхнюю площадку и нырнул в письменный стол Эрин за коробкой с письмами Бакстера Кинга. В переписке Эрин с Кингом наверняка найдется какая-нибудь зацепка… Тайник был пуст. Эрин забрала то, что было дорого ее сердцу.

Роберт сел за стол. В ожидании Луизы он еще раз просмотрел компьютерные файлы, и с тем же результатом — ничего существенного. Перебрал бумаги на столе — бухгалтерские документы, с которыми Эрин работала дома. Тоже ничего, заслуживающего внимания. «Маргаритка» так много значит для Эрин, подумал он. Откроет ли Эрин магазин, как обычно, — или бросит его, как бросила мужа? А что со школой Руби? Роберт очень надеялся, что хотя бы ради дочери Эрин не станет круто менять свою жизнь. Как только Луиза примется за работу, надо будет съездить в «Маргаритку», решил он.

Прошло сорок минут, Луиза не появилась. Обыскав все до последнего угла, Роберт вышел из кабинета Эрин, чтобы вернуться вниз.

У приоткрытой двери в комнату Руби он замедлил шаг. Как пусто здесь без девочки… Роберт вошел и вытянулся на кровати.

— Эрин, Эрин…

Он провел ладонью по глазам, вдохнул витающий сладкий аромат дезодоранта Руби и улыбнулся невольно, глядя на постеры, вкривь и вкось залепившие обои. Рок-звезды и красавцы-актеры соседствовали здесь с котятами и медвежатами: девочка взрослела, но в юной женщине все еще нет-нет да и проглядывал ребенок.

Роберт посмотрел наверх и, впервые увидев потолок в таком необычном ракурсе, поразился, какое радужное, искристо-хрустальное мироздание сочинила Руби у себя над головой. Сверкающие висюльки, рассыпая огни, крутились и приплясывали каждая в собственном причудливом ритме. Парочка штуковин непременно цеплялась за его волосы, когда он заходил сюда пожелать Руби спокойной ночи, но лишь сейчас, лежа на кровати, Роберт понял, почему она собирала все эти безделушки. Они завораживали. Манили в сказку. Недаром Руби всегда казалась ему пришелицей из иного, волшебного мира. Внимание Роберта привлекла одна из драгоценностей Руби. Два-три десятка кристаллов горного хрусталя висели над изголовьем кровати, как антикварный канделябр, однако в самом центре, полностью спрятанный гранеными хрусталиками, если смотреть на него сбоку, блестел тусклым золотом кругляш, налитой и тяжелый, словно перезрелый фрукт, готовый упасть с ветки.

Роберт поднялся, чтобы рассмотреть как следует. Даже крупица информации сейчас была бы бесценна, иначе Луизе просто не за что ухватиться. Издалека выглядевшая цельной, на деле круглая штучка оказалась медальоном из низкопробного золота и изначально явно не была частью хрустальной композиции.

Осторожно поддев звено цепочки, Роберт снял украшение. Судя по слою пыли, к медальону давно не прикасались. Роберту удалось просунуть ноготь между двумя половинками безделушки, и медальон открылся. Внутренняя, с узорной гравировкой, створка была выщерблена по краю и поддалась не cразу, но, когда Роберт все же ее отколупнул, в углублении за ней обнаружилась размытая черно-белая фотография: молодая женщина в меховой шапочке на аккуратных кудряшках, подбородок спрятан в меховой воротник. Снято годах в сороковых, прикинул Роберт, а женщине… лет двадцать пять, не больше.

Роберт вынул круглый кусочек картона из медальона, где он, без сомнения, пролежал десятилетия. На обороте вилась надпись старомодным затейливым почерком. Роберт прищурился, вглядываясь в выцветшие, едва видные буквы. Ваbkа Wystrach.

«Бабка Вайстрах», — прочитал он медленно. Возможно, иностранное имя произносилось и по-другому. Он перевернул фото. Молоденькая женщина улыбалась, но как-то нервно, а легкая морщинка меж бровей придавала ей озабоченный вид. Роберт вернул снимок на место, защелкнул медальон и сунул в карман брюк. Спустившись в холл, он выглянул в окно — Луизы так и не было — и позвонил в Грейвуд-колледж. Секретарша сообщила, что Руби отсутствует, и он попросил отметить в журнале посещений, что девочке нездоровится.

Отсутствует… Роберт со вздохом сел за кухонный стол. Набирая номер «Маргаритки», он заметил брошенные у раковины грязные тарелки и кастрюлю — Эрин и Руби не вымыли после ужина. Если бы не исчезновение вещей, он бы уже обратился в полицию и в страхе обзванивал больницы, разыскивая жену и дочь, возможно попавших в аварию. А если бы не его болезненная подозрительность, Руби была бы сейчас в школе, а Эрин — на работе.

В трубке звучали длинные гудки. «Маргаритка» закрыта. Заранее зная результат, он все же позвонил на мобильный Эрин, а потом и Руби. Оба раза нарвался на голосовую почту. Сообщения он не оставил.

Луиза прошла в кухню и без промедления включила ноутбук. Пока он загружался, окинула взглядом грязную посуду, переполненное мусорное ведро.

— Боже! Уборщицу нанять еще не думал?

Молча проглотив колкость, Роберт налил черный кофе. Луиза, он помнил, с молоком не любила.

— Прошу. — Он поставил перед ней чашку и вынул медальон: — Вот, нашел только что в комнате Руби. Может, пригодится.

— А травяного чая нет? Мята, ромашка?

Роберт раздраженно мотнул головой. Он ей платит не за капризы.

— Открой. Там фото. И имя написано.

— Всему свое время, Роб, — с нажимом произнесла Луиза. — Итак… — Закусив губу, чуть подалась к монитору. — Письмо из агентства, насчет метрики.

Роберт склонился над ней, упираясь ладонями в стол. Затаив дыхание, пробежал глазами письмо.

— «Поиск не дал результатов. Запрошенный документ не обнаружен». И что это значит? — Он и сам отлично понял смысл ответа, но хотел получить подтверждение.

— Хм… Такого я никак не ожидала… — прошептала Луиза, словно забыв о присутствии Роберта. — А я-то считала их спецами.

Звонок в агентство лишь подтвердил: да, именно так, свидетельство о рождении на имя Руби Лукас нигде не зарегистрировано. Самый расширенный поиск ничего не дал. Отключив телефон, Луиза хмуро глянула на Роберта:

— Ты уверен, что Руби официально носит фамилию Лукас?

— Абсолютно, — кивнул Роберт. Еще бы не уверен — с каким трудом он вытянул из Эрин эту информацию!

Придвинув стул, Роберт устроился рядом с Луизой, очень стараясь не касаться ногой ее ноги. Оба уставились на монитор, словно рассчитывая, что оттуда посыплются ответы на загадку Эрин.

— Тогда я не понимаю, Роб, как…

— Неужели? Совершенно очевидно, что Эрин не сочла нужным регистрировать появление на свет плода продажного секса, — оборвал ее Роберт. — Возможно, она даже собиралась отдать ребенка, да бумажная волокита помешала.

Луиза отхлебнула кофе.

— Давай-ка обдумаем, Роб… — Зазвонил мобильник, она посмотрела на дисплей и не без колебания ответила: — Привет. Нет, не могу. Я работаю. — Долгая пауза — Луиза слушала собеседника. — Дней пять как минимум. — Нетерпеливый вздох. — Знаю, знаю. Прости. Пока. — Она захлопнула телефон и обратилась к Роберту, словно и не прерывалась: — Надо все основательно обдумать, Роб…

— Это Уиллем?

— Да. — Одно-единственное слово она умудрилась произнести как добрую сотню.

— Что-то ты не слишком рада его звонку.

— Он хочет, чтобы я вернулась домой.

— Вполне естественное желание. — Роберт тоже многое отдал бы, чтобы Эрин и Руби вернулись домой.

— На данный момент свидетельство о рождении отошло на второй план, верно? Основная проблема — туманное прошлое твоей жены? — Луиза не желала продолжать разговор об Уиллеме.

Роберт вздрогнул, случайно коснувшись бедра Луизы. Черные слаксы, обтягивающие ее ноги бегуньи, оставляли открытыми лодыжки — на левой поблескивала серебряная цепочка.

— Угу, — ответил он рассеянно, заинтригованный реакцией Луизы на звонок мужа. — А ты что же, не хочешь домой?

— Я работаю, — резко сказала Луиза. — Между прочим, работаю на тебя. Как только мы с тобой закруглимся, я вернусь домой… к Уиллему. — Имя мужа определенно царапало ей язык. — Хотя, по правде говоря, я не совсем представляю, чего ты от меня, собственно, ждешь.

— Для начала можешь выяснить, кто эта женщина на снимке. — Он постучал ногтем по медальону на столе. — Затем, к примеру, можешь поручить своим умникам из агентства раскурочить комп Эрин и выжать из жесткого диска всю стертую информацию.

— По-моему, ты слишком далеко заходишь. Повторяешься, Роб, тебе не кажется? — Луиза открыла медальон и вынула фотографию, перевернула снимок. — Имя необычное. За день что-нибудь выясню.

Роберт кивнул. Однако насчет компьютера она его не убедила.

— Работай, используй все, что нужно, — Интернет… словом, чувствуй себя как дома. Я дам тебе ключ.

— Спасибо. Я загляну в кабинет Эрин — не возражаешь?

— Да пожалуйста, сколько угодно. Все улики она забрала с собой, но я могу просветить тебя относительно Бакстера Кинга, который рассказал мне о… ну, ты поняла.

— Эрин в любую минуту может вернуться. И как вы будете выглядеть, мистер Найт? Как объясните присутствие в доме женщины? — Луиза улыбнулась. — Ладно. Валяй в офис или куда там тебе нужно, а поле деятельности оставь мне. Учти — я не позволю тебе утонуть во всем этом. — И она застучала по клавиатуре, начисто забыв о присутствии Роберта.

«Я уже тону», — подумал Роберт, вперив невидящий взгляд в пространство.

Глава XIX

Об исчезновении жены и дочери, наверное, следовало сообщить в полицию. Но ведь полиция, размышлял Роберт, занимается преступлениями, а Эрин, с какой стороны ни посмотри, ничего не натворила, — по крайней мере, в глазах служителей закона. Ушла от мужа-параноика? Ну так полиция тут ни при чем. Эрин ушла по собственной воле, забрав личные вещи. Да полицейские просто-напросто поднимут его на смех.

Роберт на такси доехал до дома Дэна, пересел в свою машину и отправился в «Маргаритку». Он захватил запасной ключ, которым и воспользовался, надеясь, что Эрин не изменила код сигнализации. Не изменила. Магазин встретил его непривычной темнотой — все освещение, даже витринное, было отключено — и ароматом цветов вперемешку с запахами сахарного сиропа и затхлой воды.

Дождь усилился. Роберт добирался сюда медленно, затаив надежду, словно следуя примеру тяжелых, насыщенных влагой туч, что неспешно собирались над Лондоном. Луиза уже принялась за его дело, и это успокаивало, но… Луиза в тепле и безопасности у него дома, а Эрин с Руби неизвестно где. И в этом только его вина.

Роберт подошел к витрине, глянул на свинцовое небо. А что сейчас видит Эрин? — мелькнула мысль. Заметила ли сполохи молний на горизонте? Или бежит, опустив голову, по улице — насквозь вымокшая, бесприютная? Вместе с дочерью… Роберт стукнул по стеклу, и низкий вибрирующий звук удара совпал со вспышкой молнии, осветившей небеса.

— Черт бы тебя побрал, Эрин Найт!

Только любовь способна причинить такую боль.

Надо найти себе дело, решил Роберт, иначе точно можно свихнуться. Понимая, что в офисе от него в таком состоянии толку никакого, он решил заняться цветами. Он примерно представлял себе стоимость товара; позволить двадцати с лишним корзинам цветов погибнуть было бы ошибкой, и не дешевой. А вдруг Эрин почувствует, что он пестует ее цветы, вдруг воспримет волны любви, которая переполняла сердце, вопреки всему, что он узнал о жене?

Любовь к Эрин для него жизненно необходима, как вода для цветов, думал Роберт, бережно вынимая орхидеи цвета шафрана и неспелой вишни. Он словно держал в объятиях прекрасных женщин в экзотических шелковых одеяниях, и каждая кивала ему, нежно и благодарно. Он вылил отдающую тиной воду в раковину, налил свежей и один за другим опустил плотные стебли в ведро. Сменив воду во всех ведрах, Роберт обрызгал из пульверизатора композиции и привел в порядок витрину, убрав увядшие цветы. Покупатели время от времени пытались открыть дверь, но Роберт запер ее сразу как вошел, повесив табличку «Закрыто». Сделав все, на его взгляд, возможное для питомцев Эрин, он еще раз обошел магазин и с тоской опустился на стул за прилавком. Сейчас бы сигарету…

На ветровом стекле его машины белела бумажка — штраф за неправильную парковку. Роберт в сердцах пнул носком колесо и двинулся по улице, не имея представления, куда его несет. Занесло в пивную, где он заказал бурбон и, сунув пару монет в автомат, курил одну сигарету за другой. Не купив ни пачки с тех пор как бросил курить — cразу после знакомства с Эрин, — сейчас он злорадно втягивал дым, с жадным удовольствием никотинового неофита. Так он и провел следующие часа два — в одиночестве, безмолвно протестуя против всего того, что выглядело таким стабильным в его жизни, а на деле оказалось построено на песке.