Казино Смерти Кунц Дин
Страховочного троса у меня не было, ничто, кроме потных ладоней, не связывало меня с упорами. И парашют я с собой не захватил. Так что обрек себя на свободный полет.
Впрочем, в рюкзаке лежали бумажные салфетки, пара шоколадных батончиков с изюмом и кокосовой начинкой и упаковка влажных салфеток с лимонной отдушкой. Я мог только похвалить себя за предусмотрительность.
Шлепнувшись на крышу лифта, находящуюся тринадцатью этажами ниже, я по крайней мере мог высморкаться, перекусить напоследок и вытереть липкие пальцы, то есть умереть без соплей на верхней губе и с чистыми руками.
Однако к тому времени, когда я сначала ухватился одной рукой за дверную коробку, поставил одну ногу на порог и перебрался в нишу для лифтов, мысли эти уже выскочили из головы, точнее, их выгнал оттуда психический магнетизм, который с огромной силой потянул меня в коридор.
Но мне пришлось постоять, привалившись к стене, отделявшей меня от черноты лифтовой шахты, дожидаясь, пока ладони перестанут потеть, а сердце — бухать, как паровой молот. Я то сжимал, то разжимал пальцы левой руки, чтобы справиться с легкой судорогой в бицепсе.
Если лифтовая ниша пряталась в тени, то справа и слева от меня с обеих стен в коридор вливался грязновато-серый свет.
Голосов я не слышал. А судя по телефонным разговорам с этой загадочной женщиной, поболтать она любила. Ей нравился собственный голос.
Я осторожно подошел к боковой стене ниши и выглянул из-за угла. Увидел длинный пустынный коридор. Свет попадал в него из открытых дверей номеров, как я и предполагал.
В силу L-образной конфигурации отеля, в каждом конце главного коридора перпендикулярно ему располагались более короткие коридоры, также с номерами. Охраняемые лестницы аварийной эвакуации, по которым я подниматься не стал, находились в этих крыльях.
Нормальному человеку, оказавшемуся в моем положении, пришлось бы выбирать, куда идти — направо или налево. Тот же вопрос встал бы перед ним и в ливневых тоннелях. Я же руководствовался шестым чувством и сразу повернул направо, к югу.
С фундамента до самого верхнего этажа отель построили из монолитного железобетона. Пожар был не столь интенсивным, чтобы повредить каркас здания, не говоря уж о том, чтобы разрушить его.
В газетах писали, что огонь поднимался вверх по технологическим желобам для скрытых в стенах трубопроводов и электропроводки. И только шестьдесят процентов этих желобов были оснащены автоматизированной системой пожаротушения в полном соответствии с требованиями противопожарной безопасности, четко прописанными в проектной документации.
В результате некоторые этажи полностью выгорели, а другие остались практически не тронутыми огнем.
Двенадцатый этаж затянуло дымом и залило водой, но ничего здесь не обгорело, не обуглилось. Ковер покрывали копоть и грязь, обои в водяных разводах во многих местах отклеились, несколько стеклянных плафонов, которые висели под потолком, разбились, так что идти приходилось с осторожностью, чтобы не проткнуть подошву острым осколком.
Один из стервятников Мохаве залетел через разбитое окно и не смог найти выход. Птица металась по коридору, пока не сломала крыло, ударившись о стену или дверную коробку. И теперь обезвоженный труп, превратившийся в сухом горячем воздухе пустыни практически в мумию, лежал посреди коридора.
Я осторожно передвигался от одной открытой двери к другой, оглядывая каждую комнату с порога. Все пустовали.
При землетрясении мебель сдвинуло с места, сместило в один угол, что-то перевернуло. Дым, сажа и вода нанесли мебели непоправимый урон, теперь ее могли отправить только на свалку. За разбитыми или более-менее чистыми окнами я видел грозовое небо. Свободной от облаков оставалась лишь южная часть небосвода, которая с каждой минутой уменьшалась в размерах.
Закрытые двери меня не волновали. Скрип заржавевшей ручки или петель предупредил бы меня, если бы кто-либо попытался открыть одну из них изнутри. Кроме того, они не были ни белыми, ни филенчатыми, а только за такой дверью меня могла поджидать смерть.
На полпути между нишей для лифтов и пересечением с другим коридором я подошел к очередной закрытой двери и остановился, не в силах двинуться дальше. За дверью находился номер 1242, как следовало из тусклых металлических цифр, закрепленных на дереве. Словно у марионетки, управляемой невидимыми нитями, за которые дергал кукольник, моя правая рука потянулась к ручке.
Я все-таки смог сдержаться, прижался ухом к двери, прислушался. Ничего не услышал.
Прислушиваться, стоя у двери, пустая трата времени. Ты слушаешь и слушаешь, а когда проникаешься уверенностью, что путь свободен, и открываешь дверь, какой-нибудь мордоворот с татуировкой на лбу «РОЖДЕННЫЙ УМЕРЕТЬ» наставляет на тебя огромный револьвер. И это почти такая же аксиома, как три закона термодинамики.
Однако, открыв дверь, я не столкнулся с татуированным мордоворотом, и сие означало, что в скором времени перестанет действовать закон всемирного тяготения, а медведи покинут леса, чтобы справлять нужду в общественных туалетах.
Как и в других номерах, землетрясение пятилетней давности сдвинуло мебель в один угол, взгромоздило кровать на стулья и комод. Чтобы определить, оказались ли под этой грудой люди или нет, наверняка пришлось прибегать к помощи специально обученных собак.
Из груды извлекли один стул и поставили на очищенное землетрясением место по центру комнаты. На этом стуле, привязанный к нему изоляционной лентой, сидел Дэнни Джессап.
Глава 28
С закрытыми глазами, бледный, застывший, Дэнни выглядел мертвецом. И только пульсирующая вена на виске и напряжение челюстных мышц свидетельствовали о том, что он жив, но охвачен ужасом.
Он действительно напоминает того актера, Роберта Дауни-младшего, но без героинового гламура, который в нынешнем Голливуде считается признаком истинной звездности.
Лицом, правда, сходство и ограничивается. Голова у Дэнни работает куда лучше, чем у любой кинозвезды последних десятилетий.
Левое плечо Дэнни отличается от правого из-за избыточного роста кости после очередного перелома. Рука неестественно изогнута от плеча до кисти и в свободном состоянии не висит вдоль тела, торчит в сторону.
Левое бедро деформировано. Правая нога короче левой. Правая берцовая кость утолстилась и изогнулась, срастаясь после перелома. Подвижность правой лодыжки из-за избыточного роста кости составляет сорок процентов от нормы.
Привязанный к стулу, в джинсах и черной футболке с желтой молнией на груди, он мог бы быть персонажем из сказки. Красавец-принц, заколдованный злой ведьмой. Дитя любви принцессы и доброго тролля.
Я закрыл дверь за собой и тихонько спросил:
— Хочешь выбраться отсюда?
Его синие глаза открылись, округлившись в изумлении. Страх уступил место стыду, и, похоже, мое появление не вызвало у него чувства облегчения.
— Одд, — прошептал он, — не следовало тебе приходить.
Поставив на пол рюкзак, раскрывая его, я ответил тоже шепотом:
— А что мне оставалось делать? По ТУ ничего интересного не показывали.
— Я знал, что ты придешь, но не следовало. Это бесполезно.
Из рюкзака я достал складной нож для разделки рыбы, вытащил лезвие из рукоятки.
— Ты, как всегда, оптимист.
— Уходи отсюда, пока есть такая возможность. Она безумнее сифилитического самоубийцы-смертника, страдающего коровьим бешенством.
— Не знаю никого, кто мог бы так образно охарактеризовать человека. Не могу оставить тебя здесь, слишком уж красиво ты говоришь.
Его лодыжки привязали к ножкам стула. Торс — к спинке. Руки в запястьях и предплечьях — к ногам повыше колена.
Я начал разрезать слои ленты, которые обездвижили его левое запястье.
— Одд, прекрати, послушай, даже если ты успеешь освободить меня, я не смогу встать…
— У тебя сломана нога или что? — перебил я его. — Я смогу донести тебя до тайника.
— Ничего не сломано, дело не в этом. — Он мотнул головой. — Но, если я встану, она взорвется.
— Взорвать, — я разрезал слои изоляционной ленты на его левом запястье. — Этот глагол нравится мне даже меньше, чем обезглавливать.
— Загляни за спинку стула, — предложил он.
Я обошел стул. Будучи человеком, который иногда ходил в кино, не говоря уж о том, что насмотрелся всякого странного в реальной жизни, я сразу узнал килограмм пластита, примотанный к спинке той же самой изоляционной лентой, которая удерживала на стуле Дэнни.
Батарейка, переплетение цветных проводов, какая-то штуковина, напоминающая уровень плотника (пузырек-индикатор говорил о том, что штуковина идеально выставлена по горизонтали), еще какие-то непонятные устройства… Чувствовалось, что человек, собравший эту бомбу, знал свое дело.
— Как только я оторву зад от стула — бум, — пояснил Дэнни. — Если попытаюсь уйти со стулом и уровнемер отклонится от горизонтали больше положенного — бум.
— У нас проблема, — согласился я.
Глава 29
Шепотом, со сдавленным дыханием, едва слышно мы продолжали разговор, и не только потому, что женщина, более безумная, чем сифилитический самоубийца-смертник, страдающий коровьим бешенством, и ее дружки могли нас услышать. Думаю, мы оба верили (суеверие, что тут скажешь), что неудачное слово, произнесенное слишком громко, приведет к взрыву бомбы.
Я отцепил от предплечья держалку, какими пользуются спелеологи, положил на пол рядом с фонариком.
— Где они?
— Не знаю, Одд. Ты должен уйти отсюда.
— Они надолго оставляют тебя одного?
— Проверяют, может, раз в час. Она заходила минут пятнадцать тому назад. Позвони Уайату Портеру.
— Эта территория не под его юрисдикцией.
— Тогда позвони шерифу Эмори.
— Если вмешается полиция, ты умрешь.
— Так кому ты хочешь позвонить… в департамент водопровода и канализации?
— Я просто знаю, что ты умрешь. Знаю, и все. Это бомба может взорваться по их желанию?
— Да. Она показывала мне пульт дистанционного управления. Сказала, что взорвать бомбу так же легко, как переключиться на другой канал.
— Кто она?
— Ее зовут Датура. С ней два парня. Не знаю их имен. Был и третий сукин сын.
— Я нашел его тело. Что с ним случилось?
— Не видел. Он был… странным. Как и остальные двое.
Я начал разрезать слои изоляционной ленты, удерживающие его левое предплечье.
— Как, ты говоришь, ее имя?
— Датура. Фамилии я не знаю. Одд, что ты делаешь? Я же не смогу подняться с этого стула.
— Хочу, чтобы ты был готов подняться, если ситуация изменится. Кто она?
— Одд, она тебя убьет. Точно убьет. Ты должен выбираться отсюда.
— Только с тобой. — И разрезал ленту на его правом запястье.
Дэнни покачал головой.
— Я не хочу, чтобы ты умер из-за меня.
— А из-за кого тогда я должен умереть? Спасая совершенно незнакомого человека? Какой в этом смысл? Кто она?
Он потупился.
— Ты подумаешь, что я козел.
— Ты не козел. Ты странный. Я странный, ты странный, но мы не козлы.
— Ты — не странный, — возразил Дэнни. Я освободил его правое предплечье.
— Я — повар блюд быстрого приготовления, когда работаю, а когда добавил вязаную жилетку к моему гардеробу, выяснилось, что с такими изменениями в жизни мне уже не справиться. Я вижу мертвых, я разговариваю с Элвисом, короче, не нужно говорить мне, что я — не странный. Кто она?
— Пообещай, что не скажешь отцу.
Он говорил не о Саймоне Мейкписе, своем биологическом отце. Речь шла о его приемном отце. Он не знал, что доктора Джессапа убили.
И не стоило в этот самый момент вводить его в курс дела. Он бы совсем расклеился. А мне он требовался собранный и решительный.
Однако он что-то увидел в моих глазах. Потому что нахмурился и спросил:
— Что такое?
— Я ему не скажу, — пообещал я и наклонился, чтобы освободить левую лодыжку, привязанную к спинке стула.
— Клянешься?
— Если я ему скажу, то верну тебе вкладыш с дышащим метаном чудовищем с Венеры.
— Он все еще у тебя?
— Я же сказал тебе, что я — странный. Кто такая Датура?
Дэнни глубоко вдохнул, так долго не выдыхал, что я уже подумал, не собирается ли он вписать свое имя в Книгу рекордов Гиннесса, потом выдохнул с тремя словами: «Секс по телефону».
Я моргнул, не сразу понял, о чем речь.
— Секс по телефону?
Он покраснел от стыда.
— Я уверен, это для тебя колоссальный сюрприз, но я никогда не занимался этим с девушкой.
— Даже с Деми Мур?
— Мерзавец, — прошипел он.
— Неужто упустил такую возможность?
— Нет, — признал он. — Но, будучи в двадцать один год девственником, я чувствую себя королем неудачников.
— Только не думай, что я начну обращаться к тебе Ваше высочество. Да и потом, каких-то сто лет назад таких, как ты и я, называли бы джентльменами. Прошло столетие, а как все изменилось.
— Ты? — переспросил он. — Только не говори мне, что тоже член клуба. Я — неопытный, но не наивный.
— Хочешь — верь, хочешь — нет, — я освобождал его левую лодыжку, — но я имею полное право на подобное членство.
Дэнни знал, что мы со Сторми вместе с шестнадцати лет, когда еще учились в средней школе. Но не знал, что любовью мы никогда не занимались.
В детстве ее растлил приемный отец. Долгое время она полагала себя нечистой.
Она хотела подождать до свадьбы, считала, что тем самым очищает свое прошлое от скверны. Хотела, чтобы воспоминания о том, что проделывал с ней этот извращенец, не преследовали ее на брачном ложе.
Сторми говорила, что у нас секс должен быть чистым, правильным и удивительным. Она хотела, чтобы он был освященным, и все к этому шло.
Потом она умерла, и мы не смогли вместе насладиться этим блаженством, но я особо и не огорчался, потому что у нас было много счастливых минут. Мы уместили всю жизнь в четыре года.
Дэнни Джессап мог обойтись без таких подробностей. Эти воспоминания — самые личные, они мне очень дороги.
Не отрывая глаз от его левой лодыжки, я повторил:
— Секс по телефону?
Он заговорил после короткой паузы:
— Я хотел знать, какие будут ощущения от разговоров об этом… ты понимаешь, с девушкой. Девушкой, которая не знала, как я выгляжу.
Я все резал ленту, хотя мог бы управиться быстрее, не поднимал голову, давал ему время.
— У меня есть свои деньги. — Он разрабатывает сайты. — Сам плачу за телефон. Отец не видел счетов чуть ли не на тысячу долларов каждый.
Освободив лодыжку, я принялся очищать лезвие от замазки, вытирая его о джинсы. Разрезать ленту на груди я не мог, потому что она же удерживала бомбу в равновесии и на месте.
— Пару минут это возбуждало, — продолжал он, — а потом становилось непристойным. Отвратительным. — Его голос дрогнул. — Ты, наверное, думаешь, что я — извращенец.
— Я думаю, что ты — человек. Мне нравится, что у меня такой друг.
Он глубоко вздохнул и продолжил:
— Это казалось непристойным… а потом глупым. Поэтому я спросил девушку: можем мы просто поговорить, не о сексе, о другом, о чем угодно. Конечно, ответила она, почему нет?
Оплата «секса по телефону» поминутная. Дэнни мог часами сравнивать свойства различных сортов мыла, а девушка делала бы вид, что ей это страшно интересно.
— Мы поболтали полчаса о том, что нам нравится и не нравится… ты понимаешь, книги, фильмы, еда. Это было прекрасно. Я не могу объяснить почему, но я получил огромное удовольствие. Это было… так мило.
Я бы никогда не подумал, что слово «мило» может разбить мне сердце, но именно это едва не произошло.
— Эта конкретная служба разрешает вновь пообщаться с девушкой, которая тебе понравилась. В смысле, по телефону, при следующем обращении.
— Это была Датура.
— Да. Во время второго нашего разговора я выяснил, какое у нее настоящее увлечение. Ее зачаровывало все сверхъестественное, призраки и так далее.
Я сложил нож и убрал в рюкзак.
— Она прочитала об этом тысячи книг, побывала во множестве домов, населенных призраками, знала обо всех паранормальных феноменах.
Я обошел стул, на котором сидел Дэнни, опустился на колени.
— Что ты делаешь? — нервно спросил он.
— Ничего. Расслабься. Изучаю ситуацию. Расскажи мне о Датуре.
— Это самая трудная часть, Одд.
— Я знаю. Рассказывай. Его голос стал еще тише.
— Так вот… когда я позвонил ей в третий раз, мы говорили только о сверхъестественном… от Бермудского треугольника до внезапных встреч людей с призраками, которые вроде бы обитают в Белом доме. Я не знаю… я не знаю, почему мне вдруг так захотелось произвести на нее впечатление.
Я — не эксперт по самодельным взрывным устройствам. За всю жизнь сталкивался только с одним, в прошлом августе, в тот самый день, когда в торговом центре началась стрельба.
— Я хочу сказать, что она была всего лишь одной из девушек, которые за деньги говорили о сексе с мужчинами. Но мне было важно ей понравиться, пусть даже она и могла подумать, что кровь у меня не такая уж горячая. Вот я и рассказал ей, что у меня есть друг, который может видеть призраков.
Я закрыл глаза.
— Поначалу я не назвал твоего имени, и она поначалу мне не поверила. Но истории, которые я рассказал ей о тебе, были очень уж подробными и необычными, вот она и начала осознавать, что это не ложь.
Бомбой в торговом центре был грузовик с сотнями килограммов взрывчатки в кузове и очень простеньким взрывателем.
— Наши разговоры стали такими интересными. А потом… и меня это порадовало, очень порадовало… она начала звонить мне сама. И это уже не стоило мне ни цента.
Я открыл глаза и посмотрел на бомбу, примотанную к спинке стула Дэнни. Это взрывное устройство было куда как сложнее бомбы-грузовика в торговом центре. Оно предназначалось и для того, чтобы бросить мне вызов.
— Наши разговоры не ограничивались только тобой. Теперь я понимаю ее стратегию. Она не хотела дать мне понять, что, кроме тебя, ее ничего не интересует.
Следя за тем, чтобы не потревожить плотницкий уровень, я провел пальцем по изогнутому красному проводку, потом по более прямому желтому, наконец, по зеленому.
— Но какое-то время спустя, — продолжал Дэнни, — я рассказал о тебе уже все… кроме той истории в торговом центре в прошлом году. Она получила широкую огласку: телевидение, газеты, — поэтому Датура узнала твое имя.
Черный проводок, синий, белый, снова красный… Ни их вид, ни прикосновение к ним не вызывали ответной реакции моего шестого чувства.
— Мне так жаль, Одд. Так чертовски жаль. Я тебя продал.
— Не за деньги. За любовь. Это другое.
— Я не люблю ее.
— Хорошо. Не за любовь. За надежду любви.
Раздраженный тем, что не удалось понять, куда и зачем идут проводки, я обошел стул.
Дэнни потирал правое запястье. Изоляционная лента крепко врезалась в него, оставив красную полосу.
— За надежду любви, — повторил я. — И друг, конечно же, все понимает и не может не простить.
На его глаза навернулись слезы.
— Послушай, — добавил я, — ни ты, ни я не заказывали билеты в этот развлекательный комплекс с казино. Но если судьба говорит, что мы должны пожить в этом отеле, тогда давай арендуем пятизвездочный люкс. Ты в порядке?
Он кивнул.
Я же засунул рюкзак в груду хлама, в которую превратилась мебель номера, где его едва ли могли обнаружить.
— Я знаю, почему они привели тебя именно сюда, а не куда-то еще. Если она думает, что я каким-то образом могу вызывать призраков, то полагает, и справедливо, что кто-то из них наверняка отирается здесь. Но почему вы пришли через ливневые тоннели?
— Она хуже сумасшедшей, Одд. По телефону я этого не услышал, а может, не хотел услышать, когда… очаровывал ее. Черт. Это ужасно. Короче, она — странная сумасшедшая, вбившая себе в голову какую-то дурь, но далеко не глупая, да еще и очень упрямая, целеустремленная сука. Она хотела привести меня в «Панаминт» необычным путем, чтобы устроить серьезную проверку твоему психическому магнетизму. И это еще не все. Она…
Он запнулся, но я уже понял, что едва ли он намеревается поделиться со мной какой-нибудь приятной подробностью из жизни Датуры, скажем, что она пела в церковном хоре или может испечь мой любимый торт.
— Она хочет, чтобы ты показал ей ее призраков. Она думает, что ты можешь вызвать их, заставить говорить. Я никогда не рассказывал ей ничего такого, но она верит, что ты способен на что-то подобное. И она хочет кое-что еще. Не знаю, почему… — он задумался, покачал головой, — …но у меня предчувствие, что она хочет тебя убить.
— Похоже, многие меня недолюбливают. Дэнни, вчера вечером в переулке за кафе «Синяя луна» кто-то выстрелил из ружья.
— Один из ее парней. Тот, кого ты нашел мертвым.
— В кого он стрелял?
— В меня. Они на мгновение потеряли бдительность, когда выгружались из фургона. Я попытался убежать. Выстрел был предупредительным, чтобы я остановился.
Одной рукой он вытер глаза. Три пальца, ранее сломанные, были большей длины и изменили форму из-за избыточного роста костей.
— Зря я остановился. Мне следовало бежать. Они смогли бы только убить меня выстрелом в спину. И тогда мы не оказались бы здесь.
Я подошел к нему, ткнул пальцем в желтую молнию на черной футболке.
— Хватит об этом. Будешь и дальше плыть в этом направлении, утонешь в жалости к себе. Ты не такой, Дэнни.
Он покачал головой:
— Ну и дерьмо.
— Жалость к себе — это не твое, Дэнни, и никогда не было твоим. Мы — пара крутых, странных девственников, и не смей об этом забывать.
Он не смог подавить улыбку, пусть она не задержалась на лице и сменилась новыми слезами.
— У меня все еще есть вкладыш с пожирающей мозги марсианской сороконожкой.
— Мы — сентиментальные дураки или как?
— Насчет Деми Мур ты хорошо пошутил.
— Знаю. Слушай, я собираюсь походить вокруг, оглядеться. После моего ухода у тебя может возникнуть желание перевернуть стул и взорвать бомбу.
Он не решился встретиться со мной взглядом, и я понял, что такая мысль приходила ему в голову.
— Ты, возможно, думаешь, что, пожертвовав собой, снимешь меня с крючка, потому что мне не останется ничего другого, как позвонить Уайату Портеру и вызвать подмогу, но в этом ты ошибаешься, — заверил я его. — У меня только усилится желание посчитаться с ними лично. И я не уйду отсюда, пока этого не сделаю. Ты это понимаешь, Дэнни.
— Какое дерьмо.
— А кроме того, ты должен жить ради своего отца. Или ты так не думаешь?
Дэнни вздохнул, кивнул:
— Ты прав.
— Ты должен жить ради своего отца. Теперь это твоя работа.
— Он — хороший человек.
Я поднял с пола фонарь.
— Если Датура придет до того, как я вернусь, она увидит, что у тебя свободны руки и ноги. Ничего страшного. Просто скажи ей, что я здесь.
— А куда ты сейчас пойдешь?
Я пожал плечами.
— Ты меня знаешь. Решу по ходу.
Глава 30
Выйдя из номера 1242 и плотно закрыв за собой дверь, я посмотрел налево, направо. Пусто. И тихо. Датура.
Судя по всему, имя, которое она выбрала, не то, что ей дали. Она родилась Мэри или Хитер, а позднее стала Датурой. Назвалась этим экзотическим словом с каким-то значением, которое, по ее разумению, очень даже ей подходило.
Я визуализировал пруд черной воды под лунным светом — ее имя как лист. Представил себе, что лист падает на воду, плавает, намокает, тонет. И вода утягивает его все глубже и глубже.
Датура.
Через секунду-другую я почувствовал, как меня тянет на север, к лифтовой нише, где находились раздвинутые двери лифта, через которые я попал на двенадцатый этаж, поднявшись по служебной лестнице в лифтовой шахте, за нишу. Если женщина ждала на этом этаже, она находилась в номере, отстоящем достаточно далеко от 1242-го.
Возможно, она старалась держаться подальше от Дэнни, потому что чувствовала в нем стремление к самоуничтожению и наверняка призадумалась, прежде чем привязать его к килограмму пластита, понимая, что он может выбрать смерть и взорвать бомбу.
Хотя я мог позволить себе испытывать тягу к Датуре, желание увидеться с ней прямо сейчас отсутствовало у меня напрочь. Она была Медузой, только могла превратить людей в камень голосом — не взглядом. А на данный момент я предпочитал оставаться человеком из плоти и крови, пусть у меня все и болело.