Еще один шпион Корецкий Данил
— Ну что? Ожило? — глаза у Рыбы горели.
— Да. Батарея нестандартная, не наша и не китайская. Но все решилось. Я у деда из старого слухового аппарата выковырял, он все равно сломан…
Крюгер сделал паузу, улыбнулся.
— Заработало.
Рыба лег на столик.
— И что?
— Увидишь. Здесь показывать не хочу. Закинемся, тогда налюбуешься.
— Так что это такое?
На самом деле Крюгеру больших усилий стоило не дергать лицом, не прядать ушами и скальпом, как делает это сейчас перевозбужденный Рыба.
— Что, что. Навигатор, — сказал он.
— В смысле? Какой навигатор? — по глазам Рыбы видно, что еще не дошло.
— Крутой. Круче не бывает, — сказал Крюгер. — А ты принес, что я просил?
— Да, — Рыба облизнулся. — В гардеробе. В зал с сумкой не пускают… Навигатор, значит. Блин. А мы думали…
Он облизнулся еще раз.
— Ладно. Слушай, что это за батарейки такие хитрые? Я десять часовых мастерских обошел, там сказали — забудь и выкинь, не бывает под такой размер.
— «Рэйовак», штатовские серебряные батареи. А ты что, с этими очками по мастерским таскался? Показывал?
— Ну…
— Дурак ты, Рыба. Никому, никогда и ни под каким предлогом. Понял?
Рыба понял.
— Тогда поехали!
Айву и Вампирыча с полным рюкзаком пива они подобрали по дороге, в Лужниках. Закидываться решили на проспекте Вернадского, есть там один недострой, практически неохраняемая территория и выход в коллектор в полный рост. Фонтан Крюгер отмел — слишком много народу шастает, могут выследить или просто заблокировать снаружи дверь.
Переоделись в машине. Даже через забор перелезать не пришлось, нашли удобную дырку. Шестиэтажное офисное здание представляло собой огромное наглядное пособие по строению кристаллической решетки вещества. Но цоколь был в порядке, коллектор подвели. По дороге Крюгер опробовал принесенную Рыбой аккумуляторную шлифмашинку с алмазным кругом. Толстую арматурину срезал за секунду.
— А куда ваша Пуля делась? — спросил он.
— На части разобрали! — нетерпеливо проорал Вампирыч. — Давай показывай, что там за навигатор! Сколько можно кота тянуть?
…Просто нажимаешь кнопку включения. Сперва ничего не происходит, темнота такая же, как и снаружи, в коллекторе. Навигатор грузится. Ищет спутники. Перед глазами мигает Please Wait… Please Wait… Объемные буквы, кстати. Стереоизображение.
Нашел спутники, читает и считает. Четыре штуки насчитал — неплохо.
И вдруг исчезает темнота, будто шторку сдвинули вверх. Бледно-сизый свет, как ранние сумерки. Это включился инфракрасный режим. Проявились лица Рыбы и Вампирыча, идут впереди, оглядываются вопросительно, их включенные фонари-налобники похожи на дырки в черепе. Пол, потолок и стены коллектора не теряются привычно в темноте, не размываются, а сходятся далеко впереди четким «иксом». Идеально прямой участок.
Поверх этой картины, как бы перед ней, вращается красный трехмерный цилиндр-бочонок, — кажется, вот-вот ударит по носу. И два красных же треугольника мигают по бокам. Предупреждают о чем-то, сигналят. Цифры: слева вверху — глубина, значение постепенно растет. 2,23… 2,24… Они идут под уклон. Это в метрах, что ли? Или в футах?.. Слева внизу — тоже цифры, непонятно что. Значение тоже увеличивается, но быстрее. Крюгер для интереса ускорил шаг — цифры засуетились, заплясали. Остановился — остановились и они. Ясно, это удаление от какой-то точки или просто что-то вроде одометра.
Он снял очки.
— Здесь только инфракрасный режим работает, — объявил он. — Наверное, старая карта загружена, этот коллектор еще не проложен. Пройдем дальше, там что-нибудь…
Рыба схватился за навигатор, нацепил себе на голову. Издал тихий вздох: ух ты! — и пошел вперед. Далеко уйти не успел — Вампирычу тоже охота. И Айве охота…
Так они достигли первой преграды. Это была старая ржавая решетка-«калитка» с навесным замком, такие ставили еще при Андропове и Горбачеве. Алмазный диск легко перерезал дужку замка, они вышли в широкий магистральный коллектор. Навигатор был по-прежнему «слеп», Крюгер решил перезагрузить его, и… Вот, это случилось: на глаза наполз красноватый трехмерный морок, изъеденный трубчатыми ходами муравейник. Подземная Москва, город-«минус». Канализация, коллекторы, теплотрассы, сливняки, метро. Где-то в середине этого муравейника пульсирует зеленый огонек — место, где они находятся.
Крюгер похлопал снаружи по стеклам, полагая, что здесь сенсорное управление, как на обычных навигаторах. Ничего. Да и странно это было бы — постоянно тыкать себе пальцем в глаза. Он потратил еще с минуту, обнаружил, что достаточно тронуть кнопки на «оправе» большим и указательным пальцем сверху и снизу — тогда срабатывает «зум», масштаб увеличивается, надвигаясь на точку местонахождения…
Он готов был петь и визжать от радости.
— Я не знаю… — пыхтел Вампирыч, часто отпивая из бутылки. — Я просто в офигесе… Это как до ближайшего «Престона» дойти можно, значит…
— А зачем тебе это? «Престон» наверху. А так куда ты пойдешь? — спросил Айва. — Тебе куда надо-то?
— Не знаю, — сказал Вампирыч и посмотрел на Рыбу.
— А я хочу все пройти, — сказал Рыба очень серьезно. — Раньше это так было, ничего особенного. Мраки всякие, будто «Пилу» смотришь, только не снаружи, а изнутри как бы… Вот-вот кто-то выскочит… Щекотун такой приятный в душе. Но на самом деле никто не выскочит, ты знаешь точно, и приятно именно поэтому… Понимаете, что хочу сказать?
Рыба прикончил три «Тинькова», с устатку и от перевозбуждения его немного развезло.
— …А когда нашли этот схрон, у меня будто глаза открылись. Это же не просто канализация, трубы там всякие, говно, не просто другой, подземный, мир… Здесь, блин, сокровища лежат! Тайны всякие!!.. И — выскочит! Да! Может! Какая-нибудь хрень!..
С помощью навигатора они дошли до самого «Бродвея» — просторного коллектора, проходящего под Комсомольским проспектом и проспектом Вернадского. Но выход преграждала глухая решетка из высокоуглеродистой стали, которую алмаз не взял, как они ни старались. Пора было поворачивать домой, а перед этим решили немного передохнуть. Выбрали сухое местечко, подложили вещмешки, уселись сверху.
— Сейчас вряд ли кто выскочит, — сказал Крюгер. — Сейчас Леший в большие «погоны» подался, он пасет тут все. И пасет грамотно. Он под землей не то что без навигатора, без фонаря обходиться может, по нюху идет, он тут знает все…
Готы смотрели на него вытаращенными от преувеличенного внимания глазами, покачивались, как камыш на берегу.
— Встречали мы его, он Рыбе еще в торец дал, — сообщил Вампирыч. — Наверное, правильно. Чтобы открытый огонь не палил… Так и сказал: мол я — Леший, еще раз поймаю — всем навешаю!
— Чего там правильно, — возмутился Рыба. — Мог предупредить вначале… А то сразу кулаками махать… Вот выскочит он сейчас — и всех отоварит, как обещал…
— Со мной-то не бойтесь, мы старые корефаны, — глядя в сторону, сказал Крюгер. — А сами ему лучше не попадайтесь.
— Так мы на тебя сошлемся! — нашел выход Вампирыч.
— Меньше болтайте, больше слушайте! — соскочил со скользкой темы Крюгер. — Здесь не Лешего надо бояться, а отморозков всяких. Вон, Хоря один такой на «растяжку» словил. Гранату поставил — и все. В клочья порвало. Это тебе не морду набить!
— Хо-орь? — клюнул носом Вампирыч. — Это который? Я его знаю?
— Ты в пятый класс еще ходил, его уже в живых не было. Лучший друг Лешего, кстати. Настоящий диггер, один из последних. Веселый, байки интересные рассказывал. Он «точки» свои жвачкой метил…
— Какие «точки»?
— Ну, типа «я тут был». У каждого диггера своя метка. У Лешего — «елочка» с тремя ветками, у Хоря — жвачка, где-нибудь повыше старался ее прилепить… Вано окурком английскую «V» рисовал… Ну, и так далее.
— А ты?
— Угадай, — Крюгер усмехнулся.
— След от когтей! — первым сообразил Айва.
Крюгер поднялся.
— Ладно, следопыты, кончай привал. Пошли домой.
Перед тем как уйти, Вампирыч выпросил у Айвы пластинку «Риглиса», разжевал ее и прилепил над решеткой. Айва почесал в затылке, затем уверенно вывел рядом окурком симпатичный смайлик — только смайлик наоборот, плачущий смайлик.
Рыба же ничего не придумал. Он хотел написать на потолке «Ушацъ!», как принято у студентов Московского архитектурного, но в конце концов отказался от этой затеи — старо это, плоско, да и мало ли что… Вычислят, как два пальца об асфальт.
Глава 6
Шпионаж и терроризм
В Москве много элитных увеселений. Ну, то есть таких, куда просто с улицы не войдешь. Да и в кассе билета не купишь. Потому что распространяются приглашения по специальным спискам, и те, кто в этих списках обозначен, вроде бы и есть «элита».
Вечеринка-выставка современной модной живописи проходила в Манеже, и здесь не было случайных людей. Небольшая часть столичной «гламурной» тусовки — для узнаваемости и пиара, несколько художников — без которых, вроде бы и неприлично рассматривать их картины, но основная масса — начальственный чиновный люд, попадающий в «элиту» не по аристократической крови или уникальным личностным качествам, а исключительно по должностному положению. Была здесь и прочая публика: оппозиционные журналисты, правозащитники, иностранцы: дипломаты, представители всевозможных фондов, меценаты. Мужчины в строгих костюмах, женщины в вечерних платьях — все по дресс-коду, указанному в приглашениях. В руках длинные бокалы с золотистым шампанским, стаканы с виски или коньяком, на лицах — выражение сосредоточенного внимания и готовности проникнуть в самые сокровенные глубины изобразительного искусства.
— Никас нарисовал мне шикарный портрет, и почти бесплатно — за пятьдесят тысяч…
— Мне больше Глазунов нравится, он так лица прорисовывает, глаза — как настоящие!
— Черный квадрат — это, конечно, круто! Аж мурашки по спине…
— Ах, если бы я умела, то нарисовала закат через бронированное стекло в скале! — подкатив глаза, рассказывает полная блондинка, допивающая второй стакан виски. — Вдали два корабля, море волнуется, но посередине огромная гладкая «линза», а из нее выходит ракета! Очень впечатляющее зрелище!
— Действительно поразительно! Где же и когда вы наблюдали такое чудо, Ирина Валерьевна?
— На полигоне под Североморском, две недели назад. Нас там просто закормили красной икрой…
— Здесь тоже есть икра, прошу к столу! Под виски очень хорошо…
Сегодня Ирина Валерьевна Витахина — в открытом черном платье, на смело декольтированной груди — колье из черных бриллиантов. По бокам пухленькой блондинки двое мужчин — добродушный толстяк Илья Кокин представляет международную неправительственную организацию «Разоружение — путь к миру», а высокий, с желчным лицом Петр Рогов — филиал британского фонда «Права человека без границ».
Кавалеры старательно ухаживают за дамой: подливают виски, подают бутерброды, отпускают комплименты.
— Я не могу понять, Ирина Валерьевна, как такая очаровательная дама может решать сложные вопросы, связанные с обороной? — округляет желтоватые глаза Кокин. — Ездить на далекие полигоны, присутствовать при испытаниях каких-то подводных ракет…
Витахина скромно опускает глаза. В одной руке у нее почти опустошенный стакан с «Чивас Ригал», в другой надкусанный бутерброд с красной икрой. Одна икринка прилипла в углу рта.
— Не «каких-то», дорогой Илья! Это знаменитая «Молния», морской вариант! Для нее уже строятся ракетоносцы нового поколения, она изменит соотношение ядерных сил в мире! Это было очень важное испытание, я не могла не поехать…
— Колоссально! — восхищается Илья. — Железная леди большой политики! Преклоняю колени!
Он изобразил попытку стать на колени. Ирина Валерьевна благосклонно улыбалась.
Рогов тем временем сложил бумажную салфетку и, как опытный стоматолог, прицелился острым углом к смеющемуся рту.
— Извините, позвольте за вами поухаживать… — он осторожно снимает икринку с накрашенных губ, показывает Витахиной. Та благодарно кивает.
Рогов поднимает стакан.
— Илья, давайте выпьем за эту очаровательную и отважную даму… Ведь испытания связаны с опасностью…
Блондинка смеется.
— Да, один участник напился пьяным, и его вырвало прямо на окружающих! Представляете? Я думала, что он запачкал мне платье, но все обошлось…
Кавалеры осуждающе качают головами.
— Как же такой забулдыга попал на полигон?
Витахина разводит руками.
— В качестве ответственного сотрудника НПО «Циклон». К тому же он лично рассчитывал двигатели ракеты.
— Просто удивительно, как пьяница может выполнять столь важную работу? — удивляется Петр Рогов. — Мешает ли ему пагубное пристрастие? И не хочет ли он лечиться?
— Очень много вопросов, — Ирина Валерьевна пожимает плечами. — И все не по адресу.
— Извините… Очень интересный субъект, — говорит Рогов. — Противоречивая натура… Раздвоение личности: талант и пьянство! Как бы мне с ним поговорить? У вас есть координаты этого человека?
— Кажется, есть…
Витахина открывает сумочку, перебирает визитные карточки.
— Вот она… Только прошу на меня не ссылаться!
— Конечно, конечно, не беспокойтесь! — Рогов впивается фотографическим взглядом в прямоугольник из плотного картона: «Семаго Сергей Михайлович — коммерческий директор НПО „Циклон“».
— Что это мы говорим о каких-то скучных делах? — спохватывается Илья Кокин. — Все фотографируются с художниками, кое-кто разъезжается по клубам… Приглашаю вас к моему приятелю Джозефу Рингли — журналисту из «Нью-Йорк таймс»! Сегодня пятница, у него в корпункте собираются очень интересные люди. Тут недалеко, на Неглинке…
— Отличное предложение! — поддерживает Рогов. — Джозеф замечательный парень, аналитик с острым умом! У него всегда такие дискуссии!
— Нет возражений, — кивает Ирина Валерьевна. — Задача политика — изучать неординарных людей. Сейчас позвоню своему шоферу, чтобы подавал машину…
Двадцать лет безупречной службы принесли результат: Фоук получил повышение. И это совещание проводил уже в качестве заместителя Директора ЦРУ. Впервые за три месяца, что он провел в новой должности, дошли руки и до родного Русского отдела, который он возглавлял последние тринадцать лет. А теперь мог взглянуть на свое детище со стороны, с той самой стороны — вопрошающей, требующей, негодующей — которую всегда втайне недолюбливал.
Надо сказать, что со стороны «Русский Отдел» выглядел ужасно. Может быть, такое впечатление производил его новый руководитель Мел Паркинсон. Когда Мел занимал должность шефа аналитической службы, он был сух, элегантен, со вкусом одевался. Фоук даже завидовал ему, поскольку сам одеваться не умел. А тут старину Парка будто подменили: глухой коричневый костюм, темная сорочка, черный галстук, как у гробовщика. Лицо несвежее, постаревшее. К тому же он начал подкрашивать волосы в какой-то гнилой темно-шоколадный цвет. Что это — неуверенность в себе? Груз ответственности? Или что там еще… Развелся? Запил? Заболел?
Как всегда, Паркинсон выступал первым с отчетом о проделанной работе. И как всегда в таких случаях, пытался изобразить ее очень успешной. В деталях описал последние движения в северокавказской агентуре, полагая, вероятно, что срочный сбор вызван именно этой проблемой (и не угадал, конечно). Зато эпизод с ликвидацией русской шпионской сети на Восточном побережье — мощный козырь, особенно в данной ситуации, подал вяло — смял, округлил, вроде никакой заслуги Отдела в этой операции нет… А о новой ракете «Молния» сказал буквально в двух словах: «Дескать, скоро будет поставлена на вооружение…» И все!
Черт побери! Фоука даже досада взяла.
Да, он сам рекомендовал Паркинсона в качестве преемника. Ну, а кого еще? Оперативника Фьюжна, который привык мыслить комбинациями «догнал-поймал-скрутил?» Или технаря Барнса, чьими стараниями Отдел рано или поздно превратился бы в полигон для обкатки специальной техники? Паркинсон, педантичный аналитик, сухарь и резонер, был меньшим из зол…
И все-таки его назначение стало ошибкой. Похоже, Мел из кожи вон лез, пытаясь подчинить работу Отдела законам физики, логики или математики, где все выверено до десятого знака после запятой. Но не понимал главного: основной объект разработки невозможно сопрячь с точными науками, ибо российское государство пребывает в неуравновешенном состоянии и не подчиняется формулам и математическим законам. Как любой психиатр сам потихоньку съезжает в паранойю, так и здесь: Русский отдел традиционно отличает плохая статистика, высокая затратность, прорехи в агентурной сети, отсутствие четкой системы сбора и передачи информации. И оглушительный успех случается часто не «благодаря», а «вопреки». Это тоже по-русски… И самая интересная информация из Москвы поступила не в Русский отдел, а прямо к заместителю директора! Конечно, потому, что в резидентурах его знали лучше Паркинсона…
Когда Мел закончил, он сказал только:
— Хорошо.
Ничего добавлять к сказанному Фоук не собирался. Хватит с него, что он и так битых двадцать минут сидел и слушал эту тягомотину.
— Теперь перейдем к главному, — сказал он. — К тому, о чем вы, Мел, мимоходом упомянули в своем докладе. И что всерьез беспокоит руководство Управления и высшее руководство нашей страны. О программе «Молния»…
— Да, — Паркинсон смотрел на него не моргая. Кажется, до него стало доходить, что речь пойдет не о Северном Кавказе.
— Вам известно о разработке варианта «Молнии» морского базирования и его успешном испытании?
Мел покачал головой.
— Такой информации у нас нет.
— А о том, что под нее уже строятся новые ракетоносцы? Что «Молния» станет основным стратегическим оружием России?
— И такой информации у нас нет…
— Плохо! Московская резидентура работает лучше вас!
Фоук замолчал, давая возможность Паркинсону объясниться. Но тот молчал.
— А что мы имеем по тактико-техническим характеристикам?
— Не очень много. Стартовый вес, скорость, количество ядерных блоков, боевой радиус…
— Эти сведения есть и в «Википедии». Я имею в виду более подробные характеристики: двигателей, узлов управления, топлива, ну, и так далее… Что вы скажете?
Рядом с Паркинсоном шевельнулось невозмутимое черное изваяние — это Алан Фьюжн, шеф агентурно-оперативной службы Отдела, дает понять, что готов принять удар на себя.
— Мы сейчас не располагаем всей необходимой информацией, — проговорил он. — Это наш просчет. Когда «Молния» находилась на стадии проектирования, нами были наработаны оперативные контакты: разработчики высшего и среднего звена, обслуживающий персонал, знакомые и родственники. Все они работали «втемную», ни о чем не догадываясь, но информация поступала устойчиво, и мы были спокойны. Однако этот проект оказался под особым контрразведывательным прикрытием. Возможно, произошла утечка. Меньше чем за полгода все наши контактеры были отстранены от проекта. Сейчас мы пытаемся наладить новые связи… Но проблема решаема, мистер Фоук, я уверен…
Фоук нахмурился.
— Вы говорите о частностях. А проблема совсем в другом! Провисла целая агентурная сеть, ракетно-стратегический сектор, который держался на одном-единственном агенте. Я имею в виду Зенита. Зенит вышел из игры — все рухнуло. Прошло восемь лет, но серьезных попыток восстановить этот участок я не наблюдаю. Отсюда все ваши неудачи и просчеты… На второстепенных фигурах достоверные информационные потоки не выстроишь!
Мел Паркинсон отвел взгляд в сторону и едва заметно улыбнулся. Или показалось? Фоук был подозрителен, ибо чувствовал, что пожинает плоды собственных недоработок. «Зенит», он же полковник РВСН[31] России Сергей Мигунов, был разоблачен еще в 2002-м, когда Русский отдел сам же Фоук и возглавлял. И в том, что замены Зениту не оказалось, тоже его вина. А чья еще? Фоук все отлично понимал. Только никакого значения это уже не имело. Заместителю Директора ЦРУ не положено мучиться угрызениями совести, даже противопоказано. Перед ним поставлена конкретная задача, и Русский отдел он собрал для того, чтобы эту конкретную задачу решить.
— Повторюсь: испытание «Молнии» всерьез обеспокоило высшее руководство. Нарушение ядерного паритета — это первое и пока что самое малое следствие перевооружения российских ядерных сил… Оно ломает стратегию нашего присутствия в Центральной и Восточной Европе, ставит под угрозу интересы наших союзников, развязывает руки противникам, после чего, говоря откровенно, вся внешнеполитическая линия США оказывается большой коровьей кучей. Это третье и последнее. И все мы по уши в этой куче!
Это был разнос. Паркинсон по старой привычке выложил на стол свои сухие длиннопалые ладони и рассматривал их, медленно шевеля пальцами. Фьюжн снова обратился в кусок черного обсидиана. Барнс хотел что-то сказать, но Фоук перебил его, воткнув указательный палец в пространство где-то напротив его мясистого носа.
— Не надо пустопорожних разговоров! Ваша задача номер один: получить подробную информацию о тактико-технических характеристиках «Молнии». Задача номер два: получить надежный и осведомленный источник информации, который мог бы заменить Зенита! Вам все понятно?
— Да, — за всех ответил Паркинсон.
— Тогда жду предложений. Ну? Я слушаю!
Первые полминуты Фоук слышал лишь, как в приемной за двойными дверями у секретаря гудит утилизатор бумаги.
Он смотрел на старину Мела и думал: ничего, пусть привыкает. Как-никак, шеф Русского отдела, самого проблемного отдела в Управлении, должен уметь держать удар. Пусть учится. Он, кстати, еще не видел, как у разозленного Директора вылетают молнии из задницы…
— Можно? — Фьюжн приподнял руку. — Я думаю, самый короткий путь — самый простой. Мы избегали форсированных ситуаций, но раз такое дело, можно попробовать… У нас на руках целый список лиц, приближенных к проекту, социальное и семейное положение которых не совсем стабильно. Случайное знакомство, вечер за стаканчиком горячительного, слегка завуалированное вербовочное предложение…
— Вы уже подложили шикарную брюнетку под главного инженера «Точмаша». Нашим московским коллегам с трудом удалось имитировать происки ревнивого любовника, неизвестно, насколько поверили в это русские, — перебил его Фоук. — О каком списке идет речь?
— Одиннадцать фамилий. Холостяки, разведенные, карты, алкоголь, жилищные проблемы, задвиги по службе. Возможные объекты вербовки, — впервые подал голос Эл Канарис, новый глава аналитической службы Отдела, бывший заместитель Паркинсона.
— Только одиннадцать? — Фоук вытянул трубочкой губы. — Неужели в России научились заботиться о человеке?
Ему пришлось развернуться на несколько градусов, потому что Канарис сидел по другую руку, отдельно от других сотрудников — причем под самым окном, в тени, так что лицо его было трудно разглядеть. И разглядывать там особенно нечего: худощавый, неспортивный, состоящий из хрящей и мослов, с пучком белых, как хлопок, волос над высоким классическим лбом — единственным в облике Канариса, что носило отпечаток экстравагантности.
— Это наиболее перспективные объекты…
Фоук усмехнулся и покачал головой.
— Нет. Наиболее перспективный объект — это зам директора «Циклона» Сергей Семаго: майор-ракетчик в отставке… Кстати, на начальных этапах он конструировал двигатели «Молнии». А сейчас имеет доступ ко всей конструкторской и технологической документации… И вполне может заменить Зенита! То есть его вербовка решает обе наши задачи!
В кабинете наступила тишина.
— Он же старый приятель Зенита, — мягко вставил Фьюжн. — Был под подозрением — уже нечист, уже ограничения в доступе к секретной информации. Да и перенес серьезный стресс за время следствия. Уверен, он даже фильмы американские с тех пор не смотрит, не то что в контакт с нами вступать…
— Я помню его «объективку», — поднял голову Паркинсон. — Семаго — человек состоявшийся. Никаких материальных проблем. Жилье в центре Москвы, молодая любовница. Да и интересов каких-то специфических нет, за которые его можно поддеть.
— Алкоголик и невротик! — эхом отозвался Барнс, голос у него прорезался неожиданно низкий и мощный, как у православного дьякона. — У таких людей всегда бывают проблемы! И материальные, и прочие! А насчет ограничения в доступе к информации — это только предположения… ни на чем не основанные, кстати! А раз после этой истории Семаго остался заместителем директора, какие тут могут быть ограничения?
Похоже, он говорил дело.
— Действительно, можно проверить, — кивнул Фьюжн. — Все-таки солидная фигура, покрупней этих одиннадцати… Надо поискать подходы… Что там с его любовницей? Кто она? Модель? Сирота? И почему только одна? Одна бывает жена, а любовницы приходят и уходят, если я что-то понимаю в этой жизни. Есть на нее что-нибудь?
Фоук жестом фокусника достал из бювара лист бумаги и две фотографии.
— Наталия Андреевна Колодинская, уроженка Тамбова, 36 лет, образование среднее специальное, — прочел он. — Типичная «секси», в силу возраста постепенно приходящая в упадок. Но следит за собой и держится пока…
Он передал снимки Паркинсону, а тот, просмотрев, — остальным.
Интересная молодая женщина позирует за рулем автомобиля. Она же в компании грузного мужчины за пятьдесят стоит у барной стойки на морском пляже. Лицо, фигура, все на месте. Безупречные, с тонкими коленями, ноги сразу обращают на себя внимание.
— На сироту не похожа, — резюмировал Паркинсон. — Откуда снимки?
— Это не результат оперативно-агентурной работы и сложных разведывательных комбинаций. Моя секретарша скачала из «Одноклассников», — усмехнулся Фоук. — Это российская социальная сеть, аналог нашего «Фейсбука».
— Красавица и чудовище… Это ведь Семаго рядом с ней? — Фьюжн постучал пальцем по снимку, задумчиво нахмурил брови. — Неприятный тип. Но ведь что-то держит их вместе…
Фоук забрал фотографии обратно, посмотрел на бульдожьи щеки Семаго, на гладкие ровные ноги Наталии Колодинской и объявил:
— Семаго должен быть взят в разработку в ближайшее время. Определите сроки и представьте план операции!
— Гм… Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах, — сказал Паркинсон. — Но как найти подходы к такой опытной акуле? У русских есть поговорка: «Пуганая ворона куста боится»… Здесь нужен очень надежный канал…
Фоук снисходительно улыбнулся.
— Вот этот канал!
Он извлек из своего бювара еще одну фотографию. Перед насторожившимися сотрудниками Русского отдела возникло лицо интеллигентного молодого мужчины, открытое, располагающее к себе, даже застенчивое немного — живое сочетание ума и легкого парижского шарма.
— Узнаете?
— Родион Мигунов, — уверенно сказал Паркинсон. — Сын Зенита. С ним давно и успешно работает Роберт Смайли — «Журналист». Молодой Мигунов уже выполнил «вслепую» ряд заданий. Но он, безусловно, догадывается, что делает. Думаю, с вербовкой проблем не возникнет…
— Это хорошо, — сказал Фоук. — Кстати, «Журналист» — Смайли, это сын Кертиса Вульфа. Знаете такого?
Сотрудники переглянулись. Никто не слышал эту фамилию.
— Под таким именем работал наш сотрудник, завербовавший «Зенита» тридцать восемь лет назад! — торжественно объявил Фоук. — Кстати, Кертис жив, здоров и прекрасно себя чувствует!
Фьюжн озадаченно покрутил черной головой.
— Надо же, какие петли судьба завязывает! Отец вербует отца, а сын — сына… А теперь мы будем пытаться через сына завербовать друга его отца! Кстати, а Зенит жив?
Фоук развел руками.
— Противоположных сведений мы не получали. Отбывает пожизненное заключение в русской тюрьме. Оперативный контакт с ним не поддерживается.
Сотрудники Русского отдела переглянулись. Почему-то каждый представил себя на месте несчастного Зенита.
Большой город. Высокие бетонные дома. Наводненные толпами улицы. Вязкий нехороший воздух, как в комнате у дяди Анвара. Дядя был сумасшедший, в его маленькой комнатке не было окон, чтобы он не поранился о стекло, а дверь всегда была на замке, входить туда запрещалось. Цаха была там всего один раз, когда дядя Анвар умер. Там пахло прокисшей едой, дымом, немытым человеческим телом и еще чем-то, Цаха не знала, для себя она определила это как запах сумасшествия.
И здесь тоже все были сумасшедшие какие-то. Все бежали, спешили, никто друг друга не замечал, никто не здоровался, а многие громко разговаривали сами с собой. Цаха подумала сперва, что они говорят по мобильному (она знала, что такое мобильный телефон), но трубок у них в руках не заметила. А еще это шайтан-метро. Дорога через вечный мрак, дорога мертвых, кто ее только придумал. Здесь еще хуже, чем наверху. Людей очень, очень много, всем сюда надо. Поезда похожи на сосиски, туго набитые человеческим мясом. Они и так все мертвы, никого не жалко…
А вот отца жалко. Он — живой. И братьев Магомеда и Сабира, их тоже жалко. И племянниц, и племянников, и даже злую тетку Сулиму. Если Цаха постарается, она может им помочь. Или наоборот — погубить. Так ей сказали.
— Станция «Проспект Вернадского», — объявил чугунный голос в вагоне.
Двери хлопнули, выплевывая на платформу порцию пассажиров и заглатывая другую порцию. Кто-то сильно толкнул Цаху, буркнул:
— Расставила тут окорока свои!.. Чего, подвинуться трудно?
Цаха молча притиснулась к поручню. На самом деле она не толстая, просто на ней много одежды и всего прочего, что под ней. Она повернула голову, поискала глазами Селимат. Та стояла рядом, точно так же вцепившись побелевшими пальцами в поручень. Селимат старше ее на два года, она уже бывала в городах, не таких больших, правда, как этот, но все-таки была, и все равно Селимат растеряна и напугана, это видно сразу.
— Нам еще долго ехать? — тихо спросила Цаха.
— Да. Наверное, — сказала Селимат. И добавила зачем-то: — Не бойся, все будет хорошо.
Наверное, чтобы самой успокоиться.
— Я знаю, — сказала Цаха.
Они разговаривали на своем языке, и сразу несколько людей, стоявших рядом, посмотрели на них. Надо меньше говорить, просто помалкивать и все. Но это трудно, потому что очень страшно. Страшно ошибиться, сделать не так, как надо, страшно просто находиться здесь, в набитой людьми электричке, несущейся глубоко под землей.
До метро их подвезли Зайка и Батур. Высадили у широкой каменной лестницы, попрощались и уехали. У Зайки есть своя красивая маленькая машинка, похожая на игрушечную, они еле вместились там вчетвером. Пока ехали, Батур велел расстегнуть куртки и сам включил активаторы, и что-то еще сделал, чтобы тумблеры случайно не отщелкнулись, если кто-то прижмет в толпе или заденет. Зайка с Батуром живут здесь давно, больше четырех лет, у них своя квартира в многоэтажном доме.
Цаха не видела раньше таких огромных домов и таких маленьких квартир. За все свои 18 лет она вообще никуда не выезжала из родного села. Вот Селимат — другое дело, она была в Самашках и Бачи-Юрте, там тысячи людей живут и на дорогах асфальт.
— …следующая станция — «Ленинские Горы», — напомнил голос.
А как называется ее станция? Цаха нахмурила брови. «Лубянка», вот как. Не забыть бы только. Ведь Селимат выйдет раньше, подсказать некому будет.
— О чем загрустила, йиша?
Незнакомый парень наклонился к ней, просунув голову под поручень, улыбается. «Йиша» по-ихнему — сестра, сестренка. Такое родное, такое домашнее слово, так приятно услышать его здесь, в этой преисподней. Этот парень — нохчи, видно сразу, только какой-то не такой, как парни у них в ауле. Он очень молод, почти как Цаха, очень красив и одет по-праздничному, и смотрит доброжелательно. Но разговаривать с незнакомыми нельзя, так и дома ее учили, так и Батур говорил. Цаха отвернулась, стала смотреть вниз, на ноги. Только краем глаза все равно видит его, как он повис на этом поручне, заглядывает ей в лицо.
— Не бойся. Я не хочу обидеть тебя. Ехать долго, скучно. Поговорим — и время быстрее пройдет. Ты откуда приехала?
Вот привязался. Цаха хотела отойти в сторону, но людей много, не протолкнуться, еще ругаться начнут. А парень знай себе улыбается.
— А-а, понял. Ты боишься заговорить с незнакомым мужчиной. Это правильно. Только это ерунда, йиша, мы ведь с тобой в городе, в метро. Посмотри — все близко стоят, мужчины и женщины, все незнакомые. Здесь это не считается. Здесь другие правила.
Не отстанет, поняла Цаха. Она посмотрела на Селимат. Та, кажется, ничего уже не видела и не слышала. Губы ее шевелились, глаза полуприкрыты, лицо как творог. Ей скоро выходить, пересаживаться в другой поезд.
— Плохо, что не считается, — сказала Цаха сердито. — Это неправильно. И ты поступаешь неправильно.
— Почему? — парень не обиделся, даже обрадовался, кажется.
— Не знаю, — сказала Цаха.
— Это там, в горах, неправильно. Я бы сам не одобрил. А здесь по-другому нельзя. Здесь все нохчи друг другу братья и сестры, мы как одна семья. Поэтому я и назвал тебя — йиша. Хочешь, познакомлю тебя со своими друзьями? Будет весело…
— Не хочу. Отстань.
— Может, ты по дому соскучилась? — он будто и не слышит ее. — Ты откуда? Нет, погоди, сейчас сам угадаю. Небольшое селение на горном склоне, коричневые саманные хижины, будто вырастающие одна из другой… Герзель-Аул какой-нибудь, к примеру. А? Или Алхан-Хутор. Угадал?
Парень подмигнул ей. Цаха едва не расплакалась. Как ему не стыдно болтать здесь с нею, учить каким-то глупым правилам, подшучивать над нею и вообще быть таким веселым и нарядным, таким уверенным в себе, когда через пятнадцать минут он будет проводить время с друзьями в этом сумасшедшем городе, точно так же смеяться, в то время как она… она…
И тут он что-то разглядел в ее лице. Или где-то еще. Понял. Догадался. Улыбка сразу сползла с его лица, скулы напряглись. Не говоря больше ни слова, парень стал быстро пробираться к выходу, бесцеремонно расталкивая пассажиров. Послышались раздраженные голоса, какая-то женщина тонко вскрикнула. Вот тут Цахе стало по-настоящему страшно. Этот глупец может все погубить. Одного слова достаточно, чтобы началась дикая паника, давка… Что тогда? Тогда ей не доехать до Лубянки. Никак не доехать. Что будет тогда с братьями, с отцом, со всей ее многочисленной родней?
Левой рукой Цаха нащупала в кармане теплый, повлажневший от пота пластиковый цилиндр с кнопкой.
Но он ничего не сказал. Не крикнул. Молча вышел на станции «Парк Культуры», потрясенно глянул на Цаху через окно, отвернулся, быстро побежал прочь.
Там же вышла и Селимат. Они в спешке даже проститься не успели. Селимат должна здесь пересесть на другой поезд и доехать до «Октябрьской», где стоит большой каменный дом — министерство внутренних дел, набитое тысячами ментов — начальников. Цаха пыталась рассмотреть ее в окно, но люди движутся сплошной стеной, она ничего и не увидела.
Читать бесплатно другие книги:
