Еще один шпион Корецкий Данил
Магомед рассмеялся — громко, от души. Поляк тоже попытался натянуть на лицо улыбку, хотя ему было как-то не до смеха. Он не понимал — то ли Магомед издевается над карликом, то ли всерьез собрался ублажать его, словно принца какого, и терпеть его капризы.
— Так, может, останешься с нами, а, Тарзан? — прищурился Магомед.
— А чего тут делать? — карлик пожал плечами. — Да мне пофиг вообще. Где хочу, там живу. Я отсюда раз сто бежать мог, только не захотел. Привык, и все такое. Мне везде хорошо, хоть здесь, хоть на островах. Потому что я никого не боюсь.
— Это правильно, Тарзан, — согласился Магомед. — Поэтому я хочу показать тебе, что такое кавказский гостеприимство.
Поляк слушал их и кусал губы. Он ничего не понимал. И завидовал. Ох, как завидовал он Тарзану!..
В 7-30 утра, когда заключенные выходили на работу, на вахту доставили маленького, словно урезанного в два раза, большеголового человечка с еле наметившейся шкиперской бородкой. Он был одет в мятые брюки и грязную распахнутую телогрейку, которая сидела на нем, как длинное пальто. Под телогрейкой виднелась футболка с низким треугольным вырезом, какие давно уже не носят, даже в секонд-хенде таких не найдешь. В этой одежде Тарзана когда-то, очень давно, задержали после драки в одной из московских пивных. Двое его недругов остались калеками, ну а Тарзану достались восемь лет колонии и небрежно замытое темное пятно на футболке. И не разобрать уже — кровь это, или пиво, или, скажем, компот.
— Геннадий Кульбаш? — взглянул из-под бровей дежурный, сверяя лицо стоящего перед ним человечка с карточкой на справке об освобождении.
На этом лице появилось упрямое выражение, с каким Тарзан обычно орал: «Я — Бруно Аллегро! Я — звезда! Я — человек-ядро! А ты кто?» Но на этот раз он сдержался.
— Кульбаш, Кульбаш, не видишь, что ли? — проворчал он. — Давай сюда бумаги, и поставим точку в этом гнилом деле.
Лейтенант через окошко протянул ему прозрачный пакет с документами и личными вещами. Собственно, вещей было только две: дешевая зажигалка и ключ от циркового вагончика, который давным-давно уехал и неизвестно где находится.
— Больше не бузи, Кульбаш, — сказал дежурный. — И успехов тебе на воле.
— Будь здоров, дылда, — ответил Тарзан.
Он небрежно рассовал содержимое пакета по карманам, толкнул ногой дверь контрольного пункта и вышел прочь.
Воля.
Чахлый тополь напротив КПП. У ворот толкутся четверо освобожденных, переминаются с ноги на ногу, разговаривают о чем-то, вроде как боятся разойтись и по-одному окунуться в непривычный и сложный мир, где их никто не ждет.
Грунтовая дорога, в которой, словно золотые самородки в долине реки Клондайк, попадаются куски разбитого асфальта. По правую руку от Тарзана, километрах в двух по дороге, — серые шиферные крыши поселка, где живет часть личного состава колонии…
А по левую руку стоят два черных «БМВ», похожих на породистых немецких догов, совсем не вписывающихся в этот унылый пейзаж. Дверь одной из машин открылась, оттуда вышел человек, чем-то похожий на Магомеда, только моложе. На его лице выделялись такие же, буквой «Т», сросшиеся брови и крупный кавказский нос. Человек подошел к Тарзану, протянул крепкую ладонь.
— Меня зовут Тимур. Мага велел встретить тебя и позаботиться обо всем. Поедем в мой дом, хлеб-соль кушать. Ты мой гость. Отдохнешь, сил наберешься, а потом посадим тебя в самолет и отправим в Москву.
Тарзан оценивающе осмотрел кавказца, потом перевел взгляд на машины.
Заднее окно второго «БМВ» отъехало вниз, выпустив наружу пульсирующие, возбуждающие звуки музыки. Из салона показалось миловидное девичье лицо.
— Ой, девчонки! Он такой милый! И такой грустный! — взвизгнул тонкий голос. — Садись к нам, мужичок! Мы тебя развеселим!
Тарзан довольно хмыкнул, пожал, наконец, протянутую руку и крикнул девчонкам:
— Ну, мочалки, вам придется постараться!..
Четверо освобожденных зеков, все из «черной масти», открыв рты, с завистью смотрели, как карлик нырнул в комфортабельный салон шикарной машины, откуда тут же выплеснулись женские взвизгивания и циничный смех. Черные «БМВ», раскачиваясь на ухабах, покатились в сторону города, постепенно набирая скорость. Блатные с завистью смотрели им вслед.
Глава 5
Диггер-готы
— Димочка? Ты куда-то собрался?
— Мне надо по делам, мама.
Черные «рэнглеры», пурпурный свитер с капюшоном. Белый грим на лицо он сегодня не накладывал, глаза тушью не обводил.
Мать застыла в скорбной позе посреди коридора.
— Что значит «надо?» А ужин?
— Потом. Мне лекции переписать.
— На ночь глядя?
— Ага.
— Ты хочешь, чтобы тебе опять разбили нос? Вдруг тебе опять попадется этот Лишай?!
Черный плащ «ван хельсинг». Высокие армейские ботинки на рифленой подошве.
— Отец!! — она повернулась в сторону гостиной. Тон из разговорного перетек в патетический, каким перед расстрелом читают стихи про Родину-мать. — Отец, выйди-ка! Он опять к этим «Исчадиям Ада» собрался!..
— Не надо так орать, — прогудел из гостиной Михаил Семеныч Поликарпов, бывший директор металлобазы Москомцентра.
Он вышел в коридор с противоположной стороны, но дальше не двинулся и занял позицию в районе собственной штрафной. Сложив руки на груди (точнее, уложив их на живот), он наблюдал, как его 19-летний сын управляется со сложной шнуровкой.
— Если бы носил нормальные человеческие туфли, был бы уже далеко, — заметил он.
В конце концов Рыба просто сунул концы шнурков за голенища и выпрямился. Длинный плащ застегнул на одну, предпоследнюю, пуговицу — так носят «тру готы», т. е. настоящие готы, имеющие право посвящать новичков.
Мать что-то вдруг увидела. Округлились глаза. Она подскочила к Рыбе, схватила его за руки.
— Дима! У тебя ногти черные! Это грибок!
Рыбе стало смешно.
— Всего только лак, мама. Называется «глубокий черный». Все. Я пошел.
Он высвободил руку, отодвинул мать в сторонку и открыл входную дверь.
— Ты никуда не пойдешь! — она опять включила свой патефон. — Ты ведь обещал! Ты обещал нам! Оте-ец!
В смысле, сделай же что-нибудь. Ты же мужчина. Рыба посмотрел на отца. Тот все давно понял и продолжал дриблинговать на своей половине. Ничья его вполне устраивала.
— Пока. Не волнуйтесь, — сказал Рыба и вышел.
В отгороженном коридоре он достал с фанерного шкафчика полуметровую цепь и осторожно, чтобы не звенеть, сложил и сунул в глубокий карман. И тут же пожалел, что надел плащ — «закидываться» неудобно, да и перепачкается… Неужели захотел перед девчонкой пофорсить? Да нет, оно само так получилось… Вот старые газеты, надо прихватить с собой, ага, вот и пакет подходящий…
На Зубовской площади, за остановкой, в 21–30. Ну вот, Пуля и Вампирыч уже на месте. Черт. Болтают. Пуля смеется, раскраснелась. Она высокая, почти как Вампирыч, и одета похоже: черная кожаная куртка, черные джинсы аппетитно обтягивают длиннющие ноги, какие-то туфли без каблуков… Пуля в этом наряде выглядит непривычно, обычно она облачается под XVII век: шляпа с полями и кружевной вуалеткой, пальто до пола или длинное старомодное платье с обтягивающим лифом, кружева какие-то, только сапожки на «шпильках» современные… Но ей все идет. Так идет, что у Рыбы заныло под ложечкой. Сколько они тут вдвоем? О чем разговаривали? Ему вдруг взбрело в голову, что они могли договориться и спецом прийти раньше, чтобы побыть наедине. Почему бы и нет?
— Привет, — как можно солиднее сказал он. — Айва не появлялся?
— Нет, — процедил Вампирыч.
Он в куртке, джинсах, высоких ботинках, на шее — череп на железной цепочке, его собственный череп выбрит на висках, а на темени щетинится рыжим «ирокезом». Готскую раскраску он тоже не накладывал, зато вставил накладные клыки, которые пока не очень заметно выглядывают из-под верхней губы, а если засмеяться или просто открыть рот, то будут торчать, как у настоящего вурдалака. И шипастый браслет на правом запястье…
— Ну, ждем.
Рыба отвернулся и стал смотреть в сторону Кропоткинского. Вампирыч за его спиной продолжал что-то втирать Пуле. Та молчала. И то спасибо, не хихикает хотя бы.
Без четверти десять явился Айва, еле волоча тощие ноги в тяжелых ботинках. Он был образцовый гот — худой, депрессивный, отрезанный от мира длинной немытой челкой, в носу и на щеках пирсинг.
— Я не виноват… На «Смоленской» полчаса простояли… Линия обесточена…
— Ты урод, — сказал Рыба. — Кровянку принес?
Айва потряс свою сумку, болтающуюся ниже колен. Там глухо звякнуло стекло.
— Ладно. Пошли.
Идти недалеко. Пионерский сквер находится в ближайшем от площади дворе. Собственно, да — в первую очередь это двор, большой двор, и только потом уже сквер. Скверик, скверишко. Обсаженный деревьями фонтан с бетонным пионером на постаменте. Почему пионером? Потому что у него горн. А почему это горн, а не бутылка «Шато Лафит»? Потому что пионеры не пьют «Шато Лафит» из горлышка. И еще…
— А откуда у него вода выливалась, когда он работал? — спросил Вампирыч, и сам загоготал.
— Кто это тут ржет? — раздался развязный окрик.
Четверо подростков по-хозяйски сидели возле каменной чаши фонтана, курили и пили джин с тоником из жестяных банок. Вторжение незнакомцев им явно не понравилось, они поднялись угрожающе навстречу:
— Валите отсюда, клоуны, нам лошадей не надо!
Рыба достал цепь, потряс смеха ради. Вампирыч, выпрямившись на все свои 187, оскалился и, выставив клыки, шел на местных, будто не замечая. Пацаны стушевались, расступились. Один замешкался и не успел увернуться, Вампирыч дал ему «быка», сбил наземь и произнес замогильным голосом:
— Валите на х…!
Подростков вмиг сдуло.
Айва первый спустился в чашу. На низкой металлической дверце, врезанной в постамент с пионером, висел замок. Айва расстроился.
— Так ты же говорил…
— Все нормально, — сказал Рыба. — Ловкость ног и чудеса черной магии.
Он врезал по замку ботинком.
— Изыдите, ёб…е чары!
Замок упал. Рыба еще вчера подпилил его и зафиксировал щепкой, чтобы держался. Хотел, дурак, целое представление устроить — для Пули, конечно, — но сейчас настроение пропало.
Крутая лестница, тринадцать ступеней. Рыба шел впереди, светил фонариком. Внизу подвал, бетонная шкатулка. Две вертикальные трубы по центру. Верхняя их часть упирается в потолок, нижняя изгибается у самого пола и уходит в низкий коридор к противоположной от входа стене. Между трубами — два электромотора, привинченные к каким-то прогнившим доскам. И справа вдоль стены несколько труб рядышком, как длинная садовая скамейка.
— Вход в подземную страну Урбанию, — сказал Рыба, пнув ногой мотор. — Чем хуже Донского кладбища, а?
Пуля посмотрела на него, тихо выдохнула, будто сказала «а-а». Есть у нее такая привычка.
— Ой, мальчики, круто!
Без особого воодушевления, показалось Рыбе. Зато она наконец отлипла от Вампирыча. Ходила, трогала пальцами сырые стены, будто жить здесь собралась. Или, наоборот, помирать. Рыба светил ей из-за спины.
— Круто, — повторила она.
— Так ты на Донском была? — спросил Вампирыч.
— Не-а. На Введенское ездила, это ближе. Готов и химозников там как собак нерезаных. Сидят, воют на луну. В хорошую ночь не протолкнуться.
Все рассмеялись.
— Зато у нас — красота! Нижний пентхауз с видом на преисподнюю!
«У нас». Это Вампирыч сказал. Который здесь, под фонтаном, первый раз, а всего по общему счету это у него только пятая «закидка».
Рыба нахмурился.
— Ладно. Давайте за дело. Айва, положи вон ту фанерку на трубы и накрой газетами…
Сам он достал четыре толстые свечи, расставил на полу, зажег. Вампирыч достал из сумки вино, откупорил бутылку.
— Опять «Кадарка» молдаванская? — спросил Рыба.
— Портвейн, — обиделся Айва. — Массандра.
Вампирыч посветил на этикетку. Отпил.
— Норм. Баюшки.
Пуля осталась стоять там, у моторов. Сложила руки за спиной, будто у школьной доски, прижалась к стене, смотрит выжидательно. Под расстегнутой курткой у нее висит анкх.[30] Это стильно, особенно после «Голода», где вампир мочил заточенным анкхом всех подряд.
Среди готесс, готок, галок, как их еще называют, там тоже попадаются симпатичные девчонки, как это ни странно. Да. Пуля была одной из них. Еще одно редкое в готической среде качество — мозги. Или хотя бы подобие мозгов. Рыба с ней на одном потоке учится, у них каждый семестр рейтинг успеваемости составляют. Так вот, Пуля ниже первой тройки никогда не опускалась. И это ведь не какой-нибудь там факультет интерьерного дизайна, это градостроительство, здесь в первый же год полсотни человек отсеялось…
Хотя с другой стороны — о каких мозгах речь, когда девчонка спустилась в темный подвал с тремя парнями в черном, один с накладными клыками, — то ли готами, то ли сатанистами, то ли черт знает с кем?.. Зачем, спрашивается? На «групповуху» нарваться? Хотя… Ну, спустилась. Ладно, Рыба хорошо понимал, почему спустилась. А что ей еще делать? На Введенском кладбище хороводы водить со всякими идиотами? Или сидеть дома, к завтрашней лабе готовиться? Кстати, лаба… Рыба готов был руку дать на отсечение, что завтра Пуля свою лабу сдаст одной из первых, и вопросов к ней не будет. Но как это у нее получается, он, хоть убей, не понимал.
— Начинаем обряд посвящения! — прежним замогильным голосом объявил Вампирыч. — Посвящается в диггеры раба необученная Пуля…
— Вначале расскажите, мальчики, что я должна делать, — сказала она. — На Введенском землю могильную дают есть, кровь с кровью мешают, черную кошку душат, пентаграммы всякие рисуют… Мне это не нравится…
— Должна расчленяться на кусочки, — вздохнул Айва.
Рыба дал ему подзатыльник.
— У нас таких глупостей нет, — сказал он. — Никаких пентаграмм, никаких заклинаний, и черных кошек мы не душим. Это — для придурков. Если очень хочешь, могу диггерские стихи тебе прочесть.
Пуля покачала головой. Она не очень хотела.
— Мы не готы в обычном понимании. То есть когда-то были готы, но это скоро задрало. Они только наряжаются, кропают депрессивные стихи и соревнуются, кто из них несчастней…
Айва принял последнее на свой счет, пробормотал: «Блин, опять начинается…»
— Ну а кто вы сейчас? — спросила Пуля.
— Мы — диггер-готы! Подземные готы! — встрял Вампирыч. — Или просто — диггеры! Мы ходим под землей!
— Ходите, ага, — улыбнулась Пуля. — Как по Тверской? Туда-сюда?
Вампирыч куртуазно блеснул накладными клыками и снова приложился к бутылке.
— Ты что! Мы ищем вход в преисподнюю…
— В таких нарядах? — Пуля хихикнула.
Вампирыч сразу заткнулся. Сегодня их одежда явно не подходила для «закидки».
— Не смейся, — строго сказал Рыба. — Альпинисты тоже ходят в горы, но это ты прогулкой по Тверской не называешь? Подземелья — те же горы, только вывернутые наизнанку. Это дикий мир, да еще без света, воздуха, простора… И он действительно ближе к…
Рыба замолчал и показал пальцем вниз.
— В общем, если хочешь, мы тебя примем в наш союз. Ты будешь одна из нас.
— Вместе будем по говну бродить, — печально проговорил Айва. — Готовь спецодежду.
Пуля молчала, видно, представляя преимущества присоединения к диггер-готам.
— Ты шутишь?
— Какие тут шутки, — сказал Рыба. — Айва прав. Основные ходы по канализации. Без говна тут никак не обойдешься. Москва съедает миллионы тонн продуктов, а отходы сбрасывает сюда. Сразу имей в виду.
Пуля скривилась. И с некоторой опаской спросила:
— Да, перспектива не радует. А как вы меня будете посвящать?
— О-о-о! — Вампирыч многозначительно подкатил глаза. Белки блеснули в тусклом свете свечей. — Есть очень приятный и красивый обряд. Он называется «ложе любви»…
— Да никак, — недовольно перебил его Рыба. — Потянем кровянки массандровской, выкурим по сигарете. А потом «закинемся» недалеко, по сухому…
Он показал на коридор, куда уходили трубы.
— А что там? Страна Урбания? — девушка улыбнулась.
— Коллектор. Выход на теплотрассу.
— И вы там были уже? — Пуля взяла двумя руками протянутую бутылку, немного отпила из горлышка.
— Я был, — сказал Рыба. — Но далеко не ходил, разведал немного. Там, где сухо.
Они уселись на застеленные газетами пыльные трубы. Бутылка пошла по кругу.
— В некоторых союзах девушек принимают после этого самого, — многозначительно изрек Вампирыч. — Кровать устраивают и испытывают…
— Дурак! — сказала Пуля, но без особого возмущения. Когда вино вернулось к ней, она только пригубила и передала Айве. А он, видно, в тот момент мысленно ее, Пулю, расчленял, или стихи свои поганые сочинял в уме, или у него просто руки кривые. Короче, бутылку он выронил, та звякнула и покатилась в сторону коридора, оставляя за собой темную дорожку.
— Б…дь!! — заорал Вампирыч и замахал руками, но бутылку, конечно же, не поймал.
Она еще раз дзынькнула где-то в темноте. Прибыла на место, значит. Рыба пнул Айву ногой, и тот поскакал на четвереньках спасать то, что еще можно было спасти.
— А вот все-таки не раскололась, интересно, — сказала Пуля, чтобы как-то замять неловкую паузу.
— Толку-то, — хмуро сказал Вампирыч. — Все равно все разлилось…
— А почему вы его Айвой зовете? — спросила она. — Это его готское прозвище такое?
— По-готски он Кассиус, — сказал Рыба. — Я в припадке бился, когда узнал. Ну какой он на хрен Кассиус? Он стих когда-то сочинил про то, как хочет умереть. На английском. «I wanna die» называется. Айванадай, айванадай, и так тридцать четыре раза. Ну а мы его для краткости просто Айвой зовем…
— А ты? — Пуля посмотрела на Рыбу. — Почему ты Рыба, а не какой-нибудь…
Ее прервал вопль Айвы:
— Народ! Свет, срочно! Я тут нашел что-то!
Они вскочили. Лучи фонарей выхватили из темноты тощий готский зад Айвы, копошащегося под одним из электромоторов.
— Что там у тебя?
Айва сел, держа в руках какой-то пухлый сверток.
— Вот, там лежал… Бутылка за мотор закатилась, я не смог сразу найти, шарил-шарил… А там что-то мягкое, я и не понял сразу.
Вампирыч выхватил у него сверток, развернул. Что-то упало на пол с тяжелым металлическим стуком. Рыба первый успел, поднял. Это был нож в кожаных ножнах. Увесистая рукоять удивительно пришлась по руке, легла как влитая. Потом на свет показался черный, ромбический в сечении, обоюдоострый клинок с белой окаемкой заточки по краям. Самый настоящий боевой нож…
— Ни фига с-се! — прошипел Вампирыч и затряс свертком, как бешеный.
Это не сверток оказался, а комбинезон. Грязный, вонючий, весь заплесневелый, будто из помойки. Не разобрать, то ли камуфляжные пятна на нем, то ли говно размазано. И огромный, будто на лося какого-нибудь шили. Из него вывалился какой-то непонятный прибор, похожий на маску аквалангиста, и баллончик. Вампирыч повертел баллончик в руках. Выглядел он зловеще, под стать ножу: явно не дезодорант и не одеколон.
— Не трогай! — сказал Рыба. — Может, это отравляющий газ…
Он поднял прибор. Что-то типа лыжных очков — «консервов»: стекла слегка затемненные, широкая резинка с регулятором-застежкой. Только не лыжные, это точно. На верхней планке — кнопки с пиктограммами. И сбоку на дужках кнопки… Одну пиктограмму даже Вампирыч расшифровал сходу: кружочек с вертикальной линией внутри и надпись «on/off». Он жал на нее, жал, ничего не включилось.
— Где это было? — спросил Рыба.
Айва покосился на него как-то странно, Рыба посмотрел на свою руку и понял, что до сих пор сжимает нож, и даже выпускать его не хочется, до того приятно он сидит в кулаке.
— Вот тут, в самую щель заткнуто было, между полом и двигателем… Кто-то спрятал, видно.
Рыба заглянул с фонарем под этот мотор, потом под другой. Ничего больше не нашел.
— Мальчики! Но раз кто-то оставил здесь свои вещи, он обязательно за ними вернется, — сказала Пуля.
То-то и оно. Все посмотрели на валяющийся комбинезон. Его обладатель был выше Вампирыча почти на голову. И шире раза в два. И боевой нож впридачу…
Рыба обшарил все карманы — их там штук сто было, не меньше, на комбинезоне этом — нашел только моток лески и куски какой-то осклизлой плесени. Похоже, когда-то это было едой.
— Я думаю, все это валяется здесь давно, — сказал он. — Месяцы. Может, годы. Вряд ли кто-то вернется.
— Знать бы еще, кто это был, — сказал Айва и поежился.
— А кто? — спросил Вампирыч. — В смысле, кто это был?
— Диггер, наверное, — сказал Рыба. — Хотя… Вон, Крюгера взять, он с такими ножами в минус не спускается. У него таких нет просто. И очки эти с кнопками…
— Слушайте! — вдруг осенило Вампирыча. — Так ведь это барахло немалых денег стоит! Реально сотни долларов! Даже комбез этот — смотрите: и лейбы какие-то хитрые… «ю-эс-эй край прекишн», и… старый, сырой весь, а не рвется!
Он потянул, будто хотел разорвать комбинезон пополам, но у него ничего не получилось.
— Давайте загоним кому-нибудь! Мы это нашли — значит, оно наше! И нож этот, и очки с кнопками! Может, там видео какое крутят по этим очкам, я читал про такое! Блин!
Он закрутился ужом, глаза загорелись.
— Пуля! Ты ведь стирать умеешь? Во, выстираешь эту руину — в долю войдешь!.. — Он рассмеялся смехом абсолютно счастливого человека. — А то говоришь — гуляете без толку!.. С толком гуляем! С толком!
Но Пуля чего-то не обрадовалась.
— Ничего я такого не говорила, — ответила она неожиданно резко. — И стирать я ничего не буду. Сам стирай, если тебя из дома не выгонят. Хотя, если честно, я бы на вашем месте оставила все, где оно лежало, и свалила отсюда, и дорогу позабыла.
— Ты чего? — удивился Вампирыч. — Вот это все — бросить? Кинь дурное. Вот сейчас закинемся, пошарим часок-другой, еще чего-нибудь сыщем, вот увидишь!
— Я не пойду, — мотнула головой Пуля. — Я вам серьезно говорю. Мне не нравятся эти вещи. Я бы не связывалась.
— Да ё-мое! Как это не пойдешь?! Мы тебя сюда привели, показали секретное место, а сейчас — что? До свиданья, мальчики? Да ты знаешь, что за такое бывает?
— Бритвой по горлу, как говорится! — обрадовался Айва.
Тут Рыбу окончательно все достало. И неудобно жутко за Айву и за Вампирыча, и за все на свете, и еще злость такая взяла на саму эту Пулю — ну почему она, такая вроде бы неглупая, такая не похожая на прочих галок, смелая, красивая до мурашек по коже — почему она все-таки оказалась такой… ну, обычной дурой, короче? Чего ввязалась, чего приперлась сюда? Думала, тут модный клуб с дизайнерскими штучками? Все в одеколоне и гимны поют?
И Пулю тоже достало окончательно:
— Да что вы ко мне привязались! — звонко выкрикнула она. — Посвящение! Подземные готы! Романтика! А на самом деле то предлагаете по говну ходить, то намеки гадостные, то чужие вещи присваивать, а теперь, оказывается, я еще вам обязана?!
— Все! Хватит!! — во всю глотку гаркнул Рыба. Он даже рад был, что так получилось. — Пусть валит, если хочет!.. Блин!!. А если скажешь кому обо всем этом, то я…
Рыба попытался чего-нибудь такого придумать, но не придумал, слишком расстроился.
— Короче, и в самом деле: забудь сюда дорогу, Пуля. Все, гудбаюшки.
Пуля опять тихо выдохнула, будто сказала «а-а», только на этот раз у Рыбы возникло подозрение, что просто презрительно хмыкнула. И пошла наверх.
Кафе «Козерог» на Новинском бульваре. Просто — «Козерог». «Козер». «Рог». И уже слюнки текут, а пальцы рыщут в поисках прохладной, чуть влажной ручки пивной кружки.
Все просто. И чем проще, тем лучше.
Вот лопнувшие вдоль жареные сосиски. Вот горка зеленого лука, политая кетчупом. Отбивная «по-диггерски» — щедрый ломоть мяса в два пальца толщиной. Легчайшее пиво, после десяти бокалов которого аппетит не гаснет, а бурлит, скребет когтями по стенкам желудка и требует еще. Верткий как ртуть шеф-повар Матвей Хабибулович в своем застиранном фартуке. Тихая музыка, на которую внимания не обращаешь, но плывешь с нею по зеленым равнинам и холодным свинцовым морям. Диггеры — пьяные и трезвые. Много диггеров. Рогот диггеров. Байки диггеров. Зачарованная тишина, когда кто-то из «знающих» спустился на третий уровень и поднялся живой, и рассказывает о том, что видел… или, наоборот, ничего не рассказывает, молчит в тряпку, но — вот он сам! он там был, он частица этого!
Да, это было отличное диггерское место. «Козерог», «Козер», «Рог». Сейчас ничего этого нет.
Матвей Хабибулович уехал в 2005-м. Подписал десятилетний контракт с владельцами сетевого ресторана в Лос-Анджелесе, штат Калифорния. Так говорят одни. Другие говорят, что махнул на родину, в Узбекистан, и то счастье, что успел и что уехал сам, в смысле — живой. В первое не верится почему-то. Во второе — верится. Новыми владельцами «Козерога» стали братья Нохшоевы, к тому времени успевшие подмять под себя весь общепит на Новом Арбате и Новинском бульваре впридачу. От «Баррикадной» до «Смоленской» — все это практически была их, Нохшоевых, территория. Практически. А теперь и фактически. Хабибулович сдался последним.
Вроде бы как хотели братья сделать из кафе очередную «Жемчужину Востока»: шурпа, шашлык, танец живота. Подсчитали что-то, покумекали. Передумали. Решили оставить старое название и даже как бы дух сохранить. И даже усилить. Все, что было при Хабибуловиче простого, необязательного, неряшливого даже, как кухня в коммуналке, все это было вытравлено и выскоблено до синего мяса. Зал оформили в демонических красно-черных тонах, в пронзительном неоне, на главной стене против входа повесили огромную козлиную голову (с рогами, естественно). Официанты — сплошь природные блондины в глухом черном. Новые блюда: салат «Инферно», жаркое из козлятины «Вельзевул», коктейль «Слеза Аида». Завтрак — от 800 рублей, средний счет — четыре-пять тысяч. Большинству диггеров такая гульба не по карману, из «Козера» они свалили. Все. Или почти все.
«Козер» перестал быть диггерским местом. Зато откуда-то посыпались молодые люди со странными прическами, одетые в странные темные, пурпурные и розовые одежды, увешанные железом, кружевами и сетевыми платами: готы, эмо, химозники, киберпанки, дарк-панки какие-то, черт знает кто еще…
По большей части дети. Ну, в крайнем случае, юноши и девушки. Парадокс: чашка кофе за 270 рублей не казалась им чем-то запредельным.
Историй здесь не рассказывали. Иногда читали стихи. Ужасные. В смысле — плохие. И чтецы чаще всего были в дупель пьяны.
Иногда делали складчину и приглашали местную панк- или гот-группу, обычно кого-то из знакомых.
Но это — иногда. Все основное время преображенный «Козерог» оставался тусовкой. Готской, панковской. Сатанистской даже, как записано в докладе начальника районного ОВД о профилактике правонарушений.
«Козерог», «Козер», «Рог»…
Некоторые из диггеров по привычке навещали его изредка, как родственники навещают в психушке выжившего из ума папашу.
Дмитрий Лукашин, бывший диггер по кличке Крюгер, возраст 25 лет, образование незаконченное высшее, — он тоже навещал. Раз, потом другой и третий. И четвертый. Потом ему повезло — устроился по знакомству в одну семейную юридическую контору, работа по профилю, непыльная и простая, как раз для его неоконченного высшего. Появились деньги. Стал бывать здесь чаще.
Да, ему понравилось.
Во-первых, вся эта инфернальная кухня по сравнению со стряпней Матвея Хабибуловича на поверку оказалась чуть ли не диетической. А от жареных сосисок у Крюгера изжога.
Во-вторых, когда-то он сам был таким же ребенком, смотрел снизу вверх на опытных диггеров, пускал сопли восторга. Теперь многие посетители «Козерога» точно так же смотрят на него. Настоящий диггер, зацени! Тру диггер! Экзотика!..
В-третьих, делать ему вечерами все равно было нечего.
Только настоящим диггером Крюгер никогда не был. Побродил по Неглинке в ранней юности, завел свою страничку на диггерском сайте МГУ, попал в пару переплетов. В конце концов вылетел из университета, начались другие заботы, старые связи оборвались. Остались пара шрамов на руках, передавленных когда-то чугунным люком теплотрассы, в мороз эти шрамы синеют, сухожилия ноют. Всё. Но в теперешнем «Козере» и эти фишки котировались весьма высоко.
Он свел здесь немало знакомств, устроил несколько походов по старым подземным маршрутам. Маленький человек за конторкой стал не то что тру. Он стал гуру. Отец-основатель новой московской субкультуры: какая-то часть посетителей «Козера» стала именовать себя диггер-готами. С его легкой руки.
Смешно, если задуматься. Но можно сказать иначе: весело. Крюгер просто веселился и не строил никаких планов на будущее…
До тех пор пока новообращенный диггер-гот по кличке Рыба не открыл новый залаз в районе Кропоткинского переулка, подвал-насосную под фонтаном.
Ровно в семь он явился, подсел за столик.
Читать бесплатно другие книги:
