Леди-послушница Вилар Симона
— Вы ли это говорите, преподобная мать? Ведь Милдрэд ваша родственница…
— Не кровная.
— Она дочь ваших близких друзей. Сколько раз вы рассказывали мне о них, с какой теплотой! И вот вы готовы поручить мне обесчестить их дитя?
— Их единственное дитя, Артур. Единственную дочь, наследницу огромного состояния, владелицу поместий в Норфолкшире, Саффолкшире и Линкольншире. Одну из самых богатых невест Англии, девушку из рода англосаксонских королей. Однако если ты совратишь ее, если сделаешь своей, то для нее же будет лучше стать твоей женой. Я поняла, что родители избаловали Милдрэд, и они послушают ее, если она попросит их за тебя. Ты слышишь: если обесчестишь Милдрэд, у них не будет иного выбора, как согласиться. И тогда однажды ты и сам сможешь стать бароном.
Она бурно задышала, вглядываясь в его неподвижное лицо.
— Ну, что ты молчишь? Я постараюсь помочь тебе соблазнить ее, сделаю все, чтобы вы как можно чаще оставались вместе. Девушка доверяет мне, остальное за тобой. А там я приложу все усилия, чтобы чета из Гронвуда приняла тебя не как совратителя, а как избранника самой Милдрэд. Все же мое слово что-то значит для Эдгара и Гиты. Они примут тебя, говорю! У них просто не останется другого выхода, чтобы спасти доброе имя дочери!
Артур казался очень спокойным, когда произнес:
— Это бесчестно.
— Плевать! К тому же девушка так хороша, что тебе не будет неприятно овладеть ею.
Артур так резко поднялся, что заметались огоньки свечей.
— Она чиста и непорочна.
— Значит, именно тебе предстоит сорвать этот нежный цветочек. И не возражай! — подняла она руку, когда он склонился, нависая над ней. — Вы созданы друг для друга. И уж лучше будешь ты, чем тот, другой… на кого Милдрэд никогда не будет смотреть так, как на тебя! Ведь я видела, как она на тебя смотрит. Она уже твоя.
Артур опустил голову, опавшие волосы закрыли лицо.
— Если бы мне предложил это кто-то иной, не вы…
— А мое слово для тебя ничего не значит?
Она опять стала убеждать: красивая девушка, знатный род, любящие родители, готовые все сделать для своего дитя. И они рано или поздно оценят Артура, когда поближе познакомятся с ним.
— Мне надо подумать, — наконец произнес он.
— Только недолго. А то за ней пришлют, чтобы отправить к другому жениху. У знати так принято, и Эдгар с Гитой уже сговариваются о ее обручении. Ты слышал, что я сказала?
Он кивнул и вышел, как привык, — в окно. Но уже дойдя до конца кровли галереи, обернулся и посмотрел туда, где темнел ряд окошек дортуара. Там сейчас почивала Милдрэд. А может, и не спала, думала о нем? Ведь между ними и впрямь что-то возникло.
И вдруг ему стало хорошо. Рядом в ветвях груши сладостно пел дрозд, сверху светила луна. Артур подмигнул ей, как союзнице.
— Оберегай ее для меня, ладно? — попросил он ночное светило.
Ведь, каким бы невероятным ни было все, что предложила ему Бенедикта, он помнил, что назавтра пообещал аббату Роберту отправиться за его родней. Но потом… Ему вдруг захотелось смеяться.
Легко перепрыгнув на каменную ограду, Артур немного побалансировал на ней и соскочил вниз. Но не успел сделать и пары шагов, как его окликнули из темноты:
— Артур!
Он повернулся с недоумением, но без признаков беспокойства — чего ему опасаться в этом городе? От стены монастыря отделилась высокая женская фигура. Длинное темное покрывало плыло за ней, как ночное облако.
— Ты по-прежнему лазишь по стенам, когда навещаешь свою покровительницу?
— Миледи Кристина? Что вы делаете тут в такой час? И где ваша свита?
Она приблизилась, откинула легкую вуаль, и при ясном свете месяца он увидел знакомое лицо с крупными, но не лишенными приятности чертами, чувственный бледный рот, светлые широко расставленные глаза под едва различимой полоской бровей. Это была вдова убитого им шерифа Пайна Фиц Джона.
— Я отослала их всех. Мне надо было переговорить с тобой. И долго же мне пришлось тебя ожидать, мой милый. Что, настоятельница Бенедикта задержала, или ты нашел место, где укрыться с этой доверчивой малюткой? Той, которая смотрела на тебя, как на невиданное чудо?
Ее полные губы скривились в насмешливой улыбке. Слегка поблескивал тонкий серебряный обруч, удерживавший надо лбом ее длинную вуаль — вдова шерифа все еще носила траур по мужу.
— Давайте я провожу вас, миледи, — предложил Артур. — Где вы остановились?
— Ты не рад мне? — спросила она вместо ответа.
Он огляделся, словно опасаясь, что их кто-нибудь может заметить.
— Так где вы остановились, миледи? Я думал, вы в вашем поместье в Эттингеме.
— Я там и была. Пока соседи не сообщили, что ты заходил к ним сегодня. И я сразу же поспешила к тебе, любовь моя. Ну а тут я встретила Риса Недоразумение Господне…
— Он не любит, когда его так называют.
— Я встретила Риса, — невозмутимо продолжала Кристина, — и он подсказал, что если хочу увидеть тебя, то стоит поспешить к монастырю, коим управляет преподобная Бенедикта.
Говоря это, она быстро обняла и пылко поцеловала его.
— О, как холодны твои губы! Раньше одно мое прикосновение разогревало тебя. Ладно, я позволю тебе проводить меня до церкви Святого Чеда. Знаешь, я сняла там весьма одинокое жилище.
Она с охотой оперлась о его руку, сообщив, что после смерти мужа, шерифа Шропширского, — она сделала ударение на слово «смерти», — ей досталось немалое состояние и она сейчас весьма завидная невеста. Многие увиваются вкруг нее, но она рада, что положение и богатство позволяют ей самой выбрать себе мужа.
— Думаю, ты не прогадаешь, Кристина, — произнес Артур. — Ты всегда была весьма предприимчива. Фиц Джон был для тебя неподходящим мужем, и теперь ты вольна поступать по своему усмотрению.
— Поэтому и приехала. Ты ведь как течение в Северне, мой милый, за тобой не уследишь. Но пока ты здесь, я хочу сообщить, что намереваюсь стать твоей женой.
Артур остановился. Ого, сразу две невесты за один вечер!
— Знаешь, Кристина, я вот тоже решил жениться.
— Прекрасно! Думаю, мы не станем ждать до первой брачной ночи. А мое тело… Ведь до тебя я и не знала, что оно может так пылать.
Она жарко прильнула к нему, обняла, но Артур разнял обвившие его руки.
— Послушай, твоя родня не захочет, чтобы Артур Подкидыш стал твоим мужем.
— О, вот ты о чем? Не волнуйся. Тебе покровительствуют первые люди Церкви в Шропшире, они вступятся за тебя. Но что же ты молчишь? Ты ведь не думаешь, что я выдам тебя властям, когда единственный, кого я хочу видеть подле себя у алтаря, — это ты?
Она шла рядом, Артур слышал ее дыхание, бурное и тяжелое. Пару раз она пыталась остановиться, но он увлекал ее за собой. В кабачке, мимо которого они проходили, раздавался шум подвыпившей компании, где-то залаяла собака, но все же улицы были пустынны, только где-то в стороне слышался выкрик городских стражей.
Когда они подошли к указанному ею дому, Артур резко отстранился.
— Послушай-ка, милая, я не хочу, чтобы решали за меня, и не позволю тащить себя к алтарю, как овцу на заклание. Я сам должен все решить.
— Вот и решай! Ты сказал, что надумал жениться? Но учти, если твоей невестой окажусь не я, то новому шерифу будет небезынтересно узнать, кто пробрался в Форгейт в ту ночь, когда исчез его предшественник Фиц Джон. Ведь я ждала тебя тогда, помнишь, милый?
Бледный свет луны освещал ее глаза, сверкавшие, как клинки кинжала. Артур не ожидал от нее подобного. Несчастная, запуганная мужем Кристина! Некогда он жалел ее, сейчас же вдруг подумал: может, резкое обращение Пайна Фиц Джона с женой не всегда было просто грубостью, а только так он и мог укрощать норов супруги?
— Ты не опорочишь свое доброе имя, милая, — в тон ей отозвался Артур. — Зачем тебе бесчестить себя связью с простолюдином, когда вокруг увиваются сквайры и рыцари всего Шропшира? Среди них найдется немало желающих утешить пылкую богатую вдовушку. Но это сердце — он ткнул себя пальцем в грудь, — ты наглухо захлопнула своей настойчивостью. Твои земли и титул для меня ничто, так и знай, а к тебе я больше не прикоснусь. Бесспорно, ты можешь обвинить меня теперь, когда прошло столько времени, но мои друзья подтвердят, что я был с ними в ту ночь. Вот тогда и поглядим, кому эта давнишняя история принесет больше вреда.
— Ты лжец и чудовище! — задохнулась от возмущения вдова.
— Пусть! Но у тебя-то еще осталось твое доброе имя. Береги же его хотя бы ради своего сына. И когда я узнаю, что молодая вдова недолго мерзла в своей одинокой постели, — аминь скажу я от чистого сердца.
Он повернулся и, негромко насвистывая, пошел прочь. Кристина смотрела ему вслед, сжимая и разжимая кулаки.
— Погоди у меня! — прошипела она сквозь сцепленные зубы. — Я найду, как поквитаться с тобой!
Глава 13
При расставании Артур сказал Милдрэд, что уедет на неделю, но постарается вернуться ко дню Святого Иоанна Крестителя[73]. Постарается… А ей хотелось, чтобы его слова были как клятва! Но в Артуре чувствовалась независимость, и Милдрэд не осмелилась настаивать — просто ждала его. И чем бы она ни занималась — молилась ли в часовне, пела канты во время службы, работала над рукописью, — ее не отпускало странное состояние: не то лихорадочное нетерпение, не то опустошающая печаль.
Многие обратили внимание на отстраненное поведение обычно общительной и веселой леди Мареско. А еще все заметили, что настоятельница неожиданно стала куда приветливее со своей родственницей. Ранее преподобная Бенедикта едва замечала девушку, а тут то и дело заходила проверить, как у той идет работа в скриптории, расспрашивала о ее землях и замках, а порой приглашала прогуляться в саду монастыря, и пока иные воспитанницы беспечно бегали и играли в отведенное для отдыха время, настоятельница беседовала с Милдрэд, причем разговоры их непременно сводились к Артуру. Аббатиса сама заговаривала о нем, но Милдрэд внимала каждому слову и жадно слушала, каким сорванцом он был в детстве, какими способностями отличался, выделяясь среди других воспитанников монастыря, как смело отправился в мир, но всегда возвращался в Шрусбери, ибо здесь его ждала не только покровительница Бенедикта: почти все тут знали, любили и радовались его приезду.
Однажды аббатиса спросила у девушки, как долго та намерена пребывать в монастыре Девы Марии.
— Было решено, что я поживу тут, пока мой отец в отъезде. Он отбыл примерно на полгода, и думаю, в начале осени вернется в Англию. Однако прежде ему нужно будет отчитаться перед тамплиерами, а уж потом ехать за мной в Шрусбери.
— Вот как? Я буду рада встретиться с дорогим родичем, — ответила Бенедикта и осторожно спросила: — Думаю, до приезда Эдгара Армстронга вопрос о вашей помолвке с графом Херефордским остается открытым? Да и самому графу сейчас, когда он схлестнулся с Юстасом Блуаским, не до устройства семейных дел.
Упоминание о войне было существенным. Об этом постоянно говорили, к тому же уже сейчас в Шрусбери стекалось немало беженцев из графств, где передвигались огромные армии и солдаты обирали местных жителей. Да и в самом Шрусбери ощущалась подготовка к важным событиям — заготавливались впрок продукты, пополнялись запасы дротиков и стрел, откладывались куски шерстяных одеял и бутыли уксуса на случай пожара. Немногим более десяти лет назад Шрусбери пережил осаду, те события были еще свежи в памяти, и люди жарко молились, чтобы на этот раз все обошлось.
Однако перед самым днем Святого Иоанна, или, по старинке, праздником Середины Лета, эти страхи словно отошли на задний план.
Аббатиса Бенедикта пообещала взять на праздник всех воспитанниц, и вечером в дортуаре царило оживление. Девушки рылись в сундуках, приводили в порядок наряды, умащивали волосы, чтобы затем завить их в локоны. Не имевшая нарядных одежд Аха донимала тех, кто мог с ней поделиться, уверяя, что до принятия пострига ей разрешено франтить и плясать, как и любой из них. А уж плясать джигу она умеет, как никто иной!
— А что это за танец — джига? — спросила Милдрэд. — В наших краях о таком и не слышали.
— Еще бы! — хихикнула Аха. — Станут у вас на болотах плясать джигу. Того и гляди провалишься в топь.
— Много ты знаешь о моих краях, — щелкнула ее по носу Милдрэд. — Ты с детства живешь в монастыре, успела поплясать джигу до пострига, но не удосужилась даже выучить, какие графства граничат с Шропширом.
— Больно надо! Я ведь не собираюсь разъезжать, как иная леди с болот, которая и джигу танцевать не умеет!
— Не обращай внимания, — примирительно сказала Тильда, любуясь шелковой подбивкой навесных рукавов своего фиолетового бархатного блио. — Говорят, что в старину джигу плясали только ирландцы за морем, и лишь недавно ее научились танцевать у нас. Ведь это несложно. Были бы силы. И еще грудь следует туго перетянуть. А иначе… — она помедлила, подбирая слова, но тут опять вмешалась вездесущая Аха:
— Иначе сиськи отпадут во время прыжков! — весело расхохоталась она. На будущую монахиню сейчас Аха походила меньше всего.
На следующий день после службы в церкви Святой Марии девушки и впрямь перво-наперво стали перетягивать грудь полотняными повязками. Тем, у кого груди были высокими, приходилось их туго стянуть, а те, кто не мог похвастаться их размером, наоборот, намотали на себя столько полотна, стремясь ее зрительно увеличить, сколько смогли выпросить его у сестры-келариссы.
— И это в такую жару! — только ахала монахиня, наблюдая за приготовлениями воспитанниц.
И впрямь праздник Середины Лета выдался жарким и безветренным. Аббатиса и сопровождающие покидали монастырь внушительной процессией. Впереди шел капеллан, неся монастырскую хоругвь с изображением Девы Марии, за ним шествовали еще два священника, следом на своем белом муле ехала настоятельница Бенедикта, которую сопровождали две монахини, а далее пешком попарно двигались воспитанницы монастыря, все в нарядных пестрых одеждах. Даже Аха вырядилась в одолженное светло-зеленое платье, а свои светлые волосы напомадила и завила столь густо, что они обрамляли ее остренькое личико массой мелких кудряшек.
Первыми в шеренге шли Тильда и Милдрэд. Тяжелые косы Тильды ниспадали ниже расшитого каменьями пояса, длинные рукава сверкали золотой вышивкой, и на ходу она изящно придерживала длинный подол с богатой тесьмой. Голубой с розовыми отворотами наряд Милдрэд подле такого великолепия смотрелся куда проще, и девушка вздохнула, вспомнив свое огненно-алое платье с золотой вышивкой. Но при этом воспоминании в памяти всплыло рябое лицо принца Юстаса, его горящий взгляд… Нет, лучше все это забыть поскорее. И Милдрэд тряхнула рассыпающимися по плечам кудрями, присоединив голос к хору воспитанниц, распевающих гимны.
В большом соборе за рекой гудели колокола, повсюду были видны толпы: кто ехал верхом, кто шел пешком, кто приплыл по реке. Люди любили этот праздник, в котором старые традиции сочетались с новыми. В эти погожие дни можно было вволю поесть — отцы города и аббатство выставляли для народа немало угощений, — а также поплясать, поболтать, поиграть и просто встретиться со знакомыми. Милдрэд вскоре прониклась веселым духом праздника. Со многими жителями Шрусбери она уже была знакома, раскланивалась, улыбалась, а тем временем скользила взглядом по толпе, надеясь увидеть Артура. Ведь он же обещал приехать! Было известно, что к аббату Роберту уже прибыла из Ковентри его сестра с детьми, которых как раз и должен был сопровождать Артур.
В соборе Петра и Павла собралось больше народу, чем мог вместить храм, но все же мать Бенедикта провела своих подопечных к самому алтарю, где им было оставлено место. Опять приветствия с влиятельными людьми — поклон самому аббату, легкий реверанс перед помощником шерифа Джоселином де Сеем, обмен любезностями с главами гильдий торговцев шерстью и мясников, явившихся сюда со своими женами, разряженными порой столь роскошно, что местные леди подле них смотрелись очень скромно.
Во время службы Милдрэд то и дело озиралась. Притворяясь, будто поправляет блестящий головной обруч, она поглядывала в сторону, а откидывая длинные навесные рукава, бросала быстрый взгляд назад. Стоявшая перед ней настоятельница даже пару раз повернулась в ее сторону и вдруг негромко шепнула:
— Не вертись. Уверяю тебя, Артур уже в Шрусбери.
— Да я и не высматриваю его, — залилась краской девушка. — Мне немного не по себе, что вон та дама в трауре не сводит с меня глаз.
Аббатиса посмотрела в указанном направлении и нахмурилась.
— Леди Кристина Фиц Джон, вдова убитого в этом году шерифа. Странно, что она оставила полагающееся во дни траура уединение и прибыла на праздник. Хотя, чего там таить, она не сильно горюет в своем вдовстве.
По окончании мессы аббат Роберт произнес:
— У меня есть для вас еще одно известие. Прискорбно, что мне приходится сообщать его в столь светлый день, однако не могу скрыть от своей паствы, что войска принца Генриха Плантагенета, вместе с силами короля Шотландского и графа Ранульфа Честерского вторглись в пределы Англии и ведут бои в приграничных землях. Давайте помолимся за победу короля, чтобы вновь вспыхнувшие в стране кровопролития не были долговременны и принесли нашей многострадальной Англии как можно меньше вреда.
Под сводами церкви раздался гомон, но все послушно опять опустились на колени и принялись молиться.
Но все же полученные известия не могли повлиять на настроение людей. И когда толпа хлынула к выходу, все опять улыбались и обсуждали предстоящие увеселения. Что касается Милдрэд, то она для себя сделала один вывод: Юстасу теперь не до нее. Она ведь хотела, чтобы он забыл о ее существовании — теперь вторжение сына Матильды надолго отвлечет его от мыслей о строптивой саксонке.
После прохлады каменных сводов храма солнце просто ослепляло. Люди по большей части двинулись в сторону луга, расположенного за стенами аббатства. Там веселилась молодежь, сновали торговцы с лотками, звенела музыка, выступали фигляры. Парни соревновались, прыгая в мешках, женщины бегали наперегонки, в дальнем конце поля происходили состязания лучников, которыми руководил Джоселин де Сей. Он заметил прогуливающихся вместе Милдрэд и Тильду и поставил подруг в такое место, откуда они могли все видеть и рукоплескать тем, кто делал удачные выстрелы. А потом молодой помощник шерифа даже предложил Милдрэд наградить победителя положенным серебряным кубком — словно она была королевой турнира, и это польстило ей. Пусть же Артур, где бы он ни был сейчас, поглядит на нее. Но тот нигде не показывался. Милдрэд старалась не придавать этому значения и премило кокетничала с окружившими ее молодыми мужчинами. Ей нравилось, что столько людей хотят пообщаться с ней, что она стольких заинтересовала. И как она была довольна, что сегодня не в унылом сером платье послушницы, что может похвалиться своими длинными пушистыми волосами, ниспадающими до бедер роскошной светлой массой, удерживаемой вкруг чела сверкающим обручем, в котором так красиво блестят хрусталики, ну точно алмазы. Не отходивший от Милдрэд ни на шаг молодой ювелир Илейв то и дело напоминал ей, что это он посоветовал леди Мареско выбрать такое украшение. Он вообще взялся едва ли не опекать саксонку, всем своим видом выказывая, что они связаны чем-то большим, чем просто приятельские отношения. Милдрэд все время озиралась, стараясь найти в толпе Артура, но Илейв не отставал, и девушке стало даже легче, когда Джоселин де Сей сообщил, что все уже садятся за столы, и увел ее от надоедливого Илейва.
Праздничные столы, за которыми сидели представители местной знати и наиболее влиятельные горожане, занимали почти половину луга. Во главе с одной стороны восседал аббат Роберт, а напротив, на почетном месте, устроилась аббатиса Бенедикта. Милдрэд расположилась неподалеку от нее, заметив, что настоятельница получает явное удовольствие от общения с мужчинами. Правда, говорили они все больше о таких вещах, в которых женщины редко разбираются, — о земельных тяжбах, о старых и новых законах, но все больше о ценах на шерсть и о том, как на них скажется новое положение в стране, сколько людей прибудет на шерстяную ярмарку или, наоборот, не явится, испугавшись новых военных действий. В какой-то миг Бенедикта посмотрела в сторону, и Милдрэд, оглянувшись, заметила среди толпы Артура. Юноша стоял, расслабленно запустив пальцы за опояску туники, и смотрел на нее. Милдрэд ощутила настоящее ликование при его виде, хотя при этом поспешила склониться к сидевшему рядом помощнику шерифа и шепнула, что ей нравится, как красиво он сегодня завил волосы.
— Эту моду на длинные кудри завезли крестоносцы, — заметила она, слегка коснувшись каштановых прядей Джоселина. — Странно, сейчас начали носить более закрытые шлемы, у тамплиеров они вообще скрывают голову до плеч, но тем не менее пошла мода на кудри, как… как у саксов.
В ответ Джоселина она даже не вслушивалась: главное, что Артур видел их вместе. Пусть же поймет, что и ей есть с кем развлечься, пока он пропадает невесть где.
На столы подавали наваристую рыбную похлебку, щедро приправленную специями, большие караваи посыпанного тмином хлеба, местные сыры, гороховые и овсяные каши, жареную и тушенную с овощами птицу, отбивные из свинины, копченую ветчину и сосиски. А вот вина было мало, так как аббат Роберт проследил, чтобы люди более наелись, нежели напились. Что не помешало пивоварам выставить на лугу немалое количество отменного пива, какое разливали всем желающим. И если богатые жители и знать восседали за белыми скатертями, то жители попроще расположились за непокрытыми столами в дальнем конце, а то и просто на траве. Нищие ходили от стола к столу, выпрашивая угощение; с ними в этот день щедро делились, но когда они становились назойливыми, специально следившие за порядком охранники отгоняли их прочь.
Трапеза продолжалась довольно долго; утолив голод, люди пустились в разговоры: сначала о ценах на шерсть, о предстоявшей в августе ярмарке. Немало говорилось и о войне. Многие считали, что король Стефан слишком долго медлил, по своему обыкновению: он ведь знал о готовящемся вторжении и мог бы первым нанести удар, не позволив пришельцам вступить в пределы Англии. О молодом принце Генрихе говорили, что если ему досталась хоть малая толика упорства и смелости матери, то война может продолжаться долго. Матильду многие лорды не признавали именно потому, что она была женщиной, но Генрих — другое дело, он вполне мог привлечь на свою сторону тех, кто устал от бесхарактерного короля Стефана. Ведь последний столько раз прощал своих врагов, что лорды давно перестали опасаться его. Плохо, когда правитель излишне снисходителен к тем, кто не считается с его властью и правит в своих владениях как хочет, собирая налоги в свою пользу, а прибывающие следом эмиссары Стефана сдирают с жителей последние сорочки, дабы удовлетворить еще и королевскую казну. Так что еще неизвестно, столь ли славно англичанам оставаться под нерешительным Стефаном или стоит присмотреться к этому юному Плантагенету.
Разговоры о политике могли продолжаться долго. Особенно когда спорщики стали повышать голоса, и кто-то уже тряхнул приятеля за ворот, кто-то плеснул соседу в лицо пивом. Джоселин де Сей пытался утихомирить расшумевшихся гостей, но разгоряченные люди мало обращали на него внимания.
Вот тогда-то аббатиса и подозвала жестом Милдрэд, велев той поскорее отыскать Артура.
Девушка обнаружила юношу среди зрителей. Он с насмешливой улыбкой наблюдал за тем, что творилось среди столов знати.
— Что, ваш красавчик сэр Джоселин не справляется с обычной дракой? — засмеялся Артур, когда девушка велела ему поспешить на зов Бенедикты. — Ладно, мне не впервой служить миротворцем во время подобных стычек. Как говорится: Beati pacifici[74].
Он неспешно взял лютню, кликнул своих приятелей Риса и Метью. Хорошо, что Гро оставил в покое — пес самозабвенно грыз в стороне большую кость. Но, когда эта троица приблизилась и Артур громко ударил по струнам, а Метью истово загудел в рожок, шум постепенно стал утихать.
— Благородные господа! — крикнул Артур, выступая вперед. — Праздник не только повод набить приятелю морд… ну то, что вы считаете лицом. На празднике надо веселиться и петь. И если вы соблаговолите сесть по местам, я готов потешить вас одной из лучших песен, каким внимали и в замках сиятельнейших лордов.
Он изящно поклонился, опять ударил по струнам, призывая к вниманию.
Это было красивое зрелище: в свете садящегося солнца он вышел вперед, перебирая струны, вначале быстро и громко, стараясь пересилить гомон, потом все более плавно и мелодично. Стоял, склоняясь к грифу лютни, так что тень от длинных черных волос падала ему на глаза; его поза была исполнена изящества, а прекрасная музыка постепенно привлекала все больше слушателей. Они поднимали перевернутые длинные скамьи, садились; новые слушатели сходились со всех сторон, одни усаживались прямо на траву, другие стояли поодаль.
Рыжий Рис грациозно устроил на плече грушевидный корпус ребека[75] и стал водить по нему смычком, а огромный Метью с удивительной для его комплекции нежностью заиграл на изогнутом рожке. Наконец Артур поднял голову и запел:
— Дурак полюбил королеву,
Влюбился без памяти шут.
И душу — стыдливую деву,
Послал к королеве на суд.
Вся в синем, струящемся, длинном,
Пошла к королеве она,
Приникла к тяжелым гардинам,
Вздыхала всю ночь у окна.
Сильный голос Артура летел, казалось, к самому закатному небу, свободный, как птица, ясный, как небесное светило, сливался с прекрасными звуками музыки, звучал, заставляя замереть и вслушиваться в переливы струн, в протяжный плач смычка ребека, в плывущий звук рожка.
— Спала королева в алькове,
А чуть потревожили сон —
Нахмурила строгие брови
И выгнала нежную вон.
И сердце свое упросил он
Отправиться к ней поскорей;
Всё в красном, кричащем, красивом,
Запело оно у дверей.
Запело и в спальню влетело,
И песня прекрасна была;
Она ж, чуть его разглядела,
Смахнула посла со стола.
Все больше людей собиралось вокруг, не сводя взора с прекрасного певца, извлекающего удивительную музыку, от которой замирала душа.
Артур сильнее ударил по струнам, они зарокотали, ускоряя темп, голос певца стал более звонким, быстрым, почти напряженным:
— «Остался колпак с бубенцами,
Отдам его ей — и умру!»
Задумал — и сделал: Но даме
Пришлась мишура ко двору.
Дурацкий колпак примеряет,
К устам прижимает, к груди,
Сама от любви умирает,
Сама умоляет: «Приди!»
Окошко и дверь распахнула,
Посланцев любви призвала,
Одно в ярко-красном шагнуло,
Другая вся в синем вошла.
Сверчками они стрекотали
У губ королевы, у ног:
И волосы — цвета печали.
И очи — увядший венок[76].
Песня была окончена, но музыка еще лилась — плавно взвился и стал стихать переливчатый голос рожка, протяжно плакал смычок ребека, бурно рокотавшие струны лютни теперь звучали все спокойнее. И наконец наступила тишина. Солнце садилось за уэльскими холмами, длиннее становились тени, откуда-то издали долетали голоса игравших возле реки детей.
— Замечательно, — произнес аббат Роберт. — Спасибо, Артур, потешил душу.
Исполнителей окружила толпа, их хлопали по плечам, благодарили. Милдрэд тоже хотела подойти, но не решилась сделать это у всех на глазах. К тому же к ней пробрался в своей расшитой узорами тунике белобрысый Илейв. Похоже, пение его не сильно взволновало, а то, что местные музыканты уже заиграли первую плясовую на волынках и свирелях, вызвало у парня воодушевление. И он увлек Милдрэд туда, где при свете костров уже выплясывали в обнимку первые пары.
Это были танцы простонародья, однако праздник требовал веселья, многие молодые люди ждали их, поэтому и нарядные красавицы, и подмастерья в грубых башмаках спешили в круг, и даже Аха весело раскачивалась и притопывала, положив ладони на плечи какого-то рослого бородатого парня. Слаженность движений танцующих, их молодой задор придавали пляскам нечто особенное и живое.
— А скоро будут танцевать джигу? — спросила Милдрэд, когда они с Илейвом по третьему разу обходили вокруг костров и она стала уставать от некоей монотонности этих простоватых движений.
Юный ювелир объяснил, что прежде люди просто потопчутся да приглядятся друг к другу, потом поведут хоровод, и лишь после этого музыканты ударят джигу. Он так и сказал «ударят», словно самое быстрое и живое должно было случиться именно тогда. Милдрэд же только и подумала, получатся ли у нее те движения, которым вчера вечером обучали ее подруги в монастыре.
Парные пляски сменились хороводом, вначале плавным, с пением и задорными шутками, передающимися по цепочке, а последний выкрикивал то, что дошло до него, и все покатывались от смеха — до такой нелепости оказывались искажены первоначальные слова. Хохочущие танцоры то и дело разрывали хоровод, потом все опять выстраивались в цепочку, музыка звучала веселее и заливистее, пляшущие теперь просто бежали среди костров, оживленные и веселые, взмокшие от суеты, теплого вечера и пламени.
Милдрэд развеселилась, но все же ее веселье как будто не было полным. Чего-то не хватало. Вернее, кого-то… И вся эта ее показная резвость и улыбки, какими она обменивалась с менявшимися партнерами, были лишь ширмой, ибо ее постоянно снедало нетерпение. И ей очень не нравилось, что подле Артура все время отирается эта траурная леди Кристина. И не только она. Вон там и Тильда, и даже Аха виснет на его руке. Ну что ж, пусть любезничает с кем хочет и при этом видит, что ей и без него весело и хорошо!
Музыканты сделали небольшой перерыв, чтобы освежить горло. А среди танцоров уже пошла передаваться весть — джига, теперь джига! Сейчас непременно ударят джигу!
Перед Милдрэд, приглашая на танец, склонился помощник шерифа Джоселин де Сей.
— Что? Может быть… Но я прежде сделаю глоток воды.
Однако она не успела дойти до столов, как Артур, буквально вырвавшись из кольца обступавших его дам и девиц, кинулся к ней, схватил за руку и увлек к кострам, где уже выстраивались друг перед другом две оживленные цепочки молодых людей.
Можно было возмутиться его бесцеремонностью, однако Милдрэд с охотой побежала с ним. Вдвоем они пронеслись мимо удивленного Джоселина де Сея, обогнули идущего навстречу Илейва и заняли свое место в рядах, еще бурно дыша и улыбаясь друг другу.
— Я еще никогда не плясала джигу! — крикнула Милдрэд среди стоявшего вокруг шума.
— Я научу тебя. Просто смотри и веселись, джига сама заведет тебя!
На небе всплывала большая круглая луна, горели огни факелов и костров, было светло, шумно, весело. Но вот раздалась лихая живая музыка, по рядам прошло движение. А потом все начали подпрыгивать друг перед другом, выделывая быстрые и четкие движения ногами, причем тела оставались выпрямленными, а руки — опущенными вдоль тела. Конечно же, не обошлось без заминок, многие сбивались и плясали не в такт. Милдрэд даже огорчилась, настолько у нее не получалось, но Артур кричал, чтобы она смотрела на него и повторяла движения. И постепенно дело у нее пошло на лад: она плясала живо и весело, все больше входя в раж, и когда обе шеренги, продолжая пританцовывать, стали постепенно сближаться, она уже ловко попадала в такт. Джиге были свойственны быстрый темп и приставные шаги, а также столь живые прыжки, что Милдрэд оценила удобство тугой повязки на груди, которая раньше ей только досаждала.
При движении навстречу они почти коснулись телами — от этого будто обдало жаром, но пляшущие тут же сделали шаг-прыжок назад, впервые вспорхнули руки, весело сойдясь над головами, раздался оглушительный, слитный хлопок, и опять руки опущены, а танцоры, выбивая ногами ритм, отступили назад.
Пляска распаляла, было жарко, но весело, радость поднималась из души до самого сердца. Опять сошлись, опять хлопок — и множество голосов теперь слились в веселый, зажигательный вскрик, раздался смех, веселье будоражило — и опять ровными рядами пляшущие отходили друг от друга.
— Ты просто киска, такая растрепанная и милая, — услышала Милдрэд при очередном сближении от Артура.
— На себя погляди!
Он смеялся, отведя назад плечи, руки вдоль тела, а ноги, словно сами собой, выбивают ритм танца.
— Ты быстро научилась! — воскликнул юноша, стараясь перекричать шум и топот множества бьющих по земле подошв.
— Я вообще быстро учусь! — заливаясь смехом и отступая в женский ряд, отвечала Милдрэд.
А уже в следующий раз при сближении он успел сказать, что все равно он лучший танцор джиги в округе.
— Чего ты только не умеешь, хвастунишка! — крикнула она ему с веселым вызовом.
— Я? Детей я не умею рожать!
— Просто ты еще не пробовал! — выкрикнула сквозь общий шум Милдрэд и захохотала, наблюдая, как темные брови Артура удивленно взметнулись.
В какой-то миг музыка умолкла, но вокруг послышались раздосадованные возгласы. Музыканты только махали руками — мол, сейчас, одну минуту. Выдался небольшой перерыв, Милдрэд и Артур замерли вместе со всей толпой. Девушка откинула с лица прилипшие завитки волос, Артур же заметил, что некоторые меняются партнерами, и стал увлекать Милдрэд в сторону, подальше от Илейва, который уж больно решительно направился в их сторону. Но тут к ювелиру пристали с чашей вина Рис и Метью, уговаривая выпить с ними. Пока он пил, Артур и Милдрэд уже затерялись в толчее, выбрав место у дальнего ряда шеренги. А потом опять грянула музыка.
Невдалеке от себя Милдрэд увидела Тильду, ловко отплясывавшую с молодым Джоселином. Ее длинные косы подпрыгивали на обтянутой тканью груди, она улыбалась, поддавшись пляске. Милдрэд обменялась с ней веселыми взглядами и опять пошла на сближение с Артуром.
— Мы будем плясать до упаду! — сказал он, склоняясь к ней, так что она ощутила, как от его горячего дыхания стало щекотно и по телу побежали мурашки.
— Конечно будем, только ты выдохнешься первым!
— Еще никому не удалось обойти меня в джиге.
— Значит, это время пришло!
Милдрэд сама не понимала, откуда в ней столько сил. Платье уже прилипло к спине, волосы окончательно растрепались и удерживались только серебряным обручем. Темные пряди Артура тоже совсем промокли, но он смеялся и не сводил с нее глаз. И как же он на нее смотрел!
Постепенно те или иные танцоры, устав от постоянных прыжков, стали выходить из рядов и присоединяться к зрителям, которые стояли в стороне, хлопая в ладоши в такт развеселой музыке. Сумерки совсем сгустились, но костры от этого стали только еще ярче, под ногами пляшущих клубилась пыль.
«Завтра не смогу ходить от усталости», — решила Милдрэд, но сейчас ее это не тревожило. Пусть подол нового платья совсем запылится, как и ноги почти до колен, но ей хотелось веселиться. Казалось, что за спиной бьются крылья, делая ее такой резвой, легкой и неутомимой.
Потом музыка смолкла, Артур куда-то исчез, но тут же вернулся, держа кружку с элем. Это было просто чудесно, и Милдрэд не заметила, как опорожнила ее до дна почти залпом.
— Устала?
— Разве похоже?
— Нет, раз так сияют твои глазки, кошечка моя.
— Я тебе не кошечка!
— Все равно ты милая.
Со стороны послышались какие-то крики, мимо пронесся один из городских сержантов, расталкивая толпу, и почти врезался в шеренгу покидавших праздник монахов. Аббат Роберт не стал пенять ему, указав в сторону, откуда доносился шум. Выяснилось, что Илейв сильно напился в компании Риса и Метью, потом сцепился с кем-то из местных молодцов и учинил драку. Стражники поспешили разнять буянов. Как раз в это время к Милдрэд и Артуру приблизилась Бенедикта, тащившая за руку Аху.
— Пора отправляться в обитель, — сказала она, но тут же умолкла, глядя куда-то за плечо Милдрэд, — туда, где стоял Артур.
Девушка оглянулась, но взгляд Артура показался ей непривычно серьезным: она готова была поклясться, что он подал настоятельнице какой-то знак. Да и аббатиса вдруг стала говорить, что сейчас сестры из монастыря и Аха помогут ей собрать и увести младших воспитанниц, но пяти старшим она, так и быть, позволит остаться до того момента, когда по традиции начнут пускать по реке зажженные свечи. Но после этого Артур непременно проводит их, — добавила она с важностью.
— Конечно же, матушка, — склонился к ее руке Артур, и она любовно потрепала его темные волосы.
Уходившая с младшими Аха едва не выла в голос от досады.
Однако настоятельница обители Святой Марии не могла позволить, чтобы будущая монахиня приобщалась к языческому обряду. По старому обычаю праздника Cередины Лета жители шли к реке, где пускали по воде зажженные свечи на легких дощечках и в этот миг загадывали желания. Если свечка погаснет или перевернется дощечка — желание не сбудется. А если уплывет — можно поверить в исполнение самых несбыточных надежд. Монахи не принимали в этом участия, так как считали, что просить исполнения желаний следует в церкви, во время молитвы. А вот простые люди относились к старой традиции с суеверным рвением, поэтому целая толпа двинулась в сторону вод Северна, неся зажженные от костров тонкие свечки.
Артур помог Милдрэд прикрепить свечу к заранее припасенной дощечке-кораблику, и они вместе спустились к отблескивавшему серебром в лунном сиянии Северну. Его струи тихо журчали у самых ног, когда они одновременно склонились и осторожно пустили огоньки своей мечты по воде.
«Пусть он меня полюбит», — загадала девушка, наблюдая, как мерцающая свеча, чуть покачиваясь, медленно поплыла по реке.
Что это означало для знатной леди, она в этот миг совсем не думала. Спустилась ночь, неся тишь и прохладу после жары, суматохи и танцев; текла освещенная множеством огней широкая река. Это было так красиво!
Милдрэд вглядывалась в свой огонек, пока тот не затерялся среди множества других.
— Что ты загадал? — Она повернулась к юноше.
Артур не ответил, но смотрел на нее так пристально, что она с ошеломляющей радостью поняла — он загадал на нее. Этот плут, бродяга, неизвестно чей бастард мечтал о ней!
Когда они возвращались в обитель, Милдрэд позволила Артуру взять себя за руку. Остальные девушки шли впереди, тихонько переговариваясь. Все слишком устали, чтобы придавать чему бы то ни было значение, и Милдрэд рассчитывала, что этой же усталости Артур припишет ее благоволение. Она смотрела на всплывавшую над кровлями старого города огромную луну, видела впереди острый шпиль церкви Святой Марии, к которой они поднимались по Вайлю. Шрусбери уже был ей хорошо знаком, но сейчас она словно отсчитывала каждый шаг по пути к обители. Вон они миновали церковь Святого Алкмунда с ее подслеповатыми оконцами, вон прошли мимо дома богатого меховщика с его белеными стенами и воротами сбоку. Перед входом горел факел, бросая желтоватые блики на выложенную булыжником мостовую Вайля.
Перед церковью Девы Марии улица расширялась, но едва они вошли в отбрасываемую храмом тень, Артур остановился.
— Завтра мне придется уехать.
Опять! Ее радужное настроение разлетелось вдребезги.
Читать бесплатно другие книги:
