Ларец соблазнов Хамиды Шахразада

Свиток девятнадцатый

Хамида с удовольствием ответила на низкий поклон слуги.

«Клянусь, он куда больше похож на хозяина дома… И на колдуна…»

Отчего-то девушке вдруг стало совсем не страшно. Быть может, от вполне понятной заботы Салима, быть может, от простоты самих стен дома. Она подумала, что толстяк Тивиад наверняка захотел ее наказать, отдав в жены самому таинственному из своих царедворцев. Однако просчитался – ибо муж ее (тут девушка усмехнулась) был не столько страшен, сколько удивительно холоден, совершенно спокоен.

– Похоже, его ничего не может вывести из себя. Не думаю, что эта свадебная церемония, затеянная безмозглым султаном, хоть в малой степени удивила его…

У Хамиды все же хватило мудрости признаться самой себе, что и ее весь этот фарс не столько удивил, сколько разозлил. Хотя уж она-то могла понять, сколь сильно ей повезло: остаться в живых после того, что она сделала с толстяком султаном, было почти невозможно.

Хамида вышла во внутренний дворик. Сейчас, в темноте ночи, она могла лишь гадать, обширен он или совсем невелик. Света из окон хватало лишь для того, чтобы рассмотреть каменную дорожку под ногами и скорее угадать, чем разглядеть, цветник невдалеке.

– Да будет так, – проговорила Хамида. – К добру ли, к худу, но я здесь.

Во тьме позади раздался шорох шагов. «Это он, звездочет и прорицатель… Мой муж…»

– Не следует деве ночной порой бродить в одиночку…

Девушка с удивлением оглянулась. Да и было отчего столь сильно удивляться: в голосе «страшного колдуна» (ибо только так его называли в гареме) оказалось куда больше тепла и заботы, чем следовало бы ожидать.

– Ты боишься за меня, муж мой? Или боишься меня?

Руас усмехнулся. Он и в самом деле боялся ее. Да, и в то же время он боялся за нее – ведь сразу понял, откуда те страшные отеки на лице султана, и отчего столь быстро Тивиад отделался от рабыни, которую так неистово жаждал.

Коварство сумерек делало свое дело. Хамида увидела перед собой очень высокого, весьма привлекательного и очень одинокого мужчину. Руасу же лунный свет даровал прекраснейшую и желаннейшую из женщин мира.

Женщину, для которой он только что сотворил новые покои, новый мир… Их общий новый мир.

Чары ночи были столь непобедимы, что Хамида шагнула вперед, приподнялась на цыпочки и коснулась губами щеки новоявленного мужа. Ощущение было необыкновенным – губы словно обожгло, сердце забилось у самого горла, душа на миг коснулась его души.

Руасу же почудилось, как из невероятно далекого прошлого навстречу ему шагнула Хафиза, его оболганная любовь. Только сейчас он в полной мере осознал, сколь похожи внешне эти две женщины. Более того, он понял, что именно из-за этого сходства назвал эту женщину неопасной ранее, а сегодня не отверг сомнительный подарок султана.

– Зачем ты это сделала?

– Мне… Мне захотелось…

Руас холодно взглянул на девушку. Он столь давно отказался от всего мира, что просто не мог этого понять.

– Захотелось?

– Да, о мой муж и повелитель… – Хамида игриво опустила глаза. Сейчас ей хотелось повторения. Более того, ей хотелось и всего, что может последовать за поцелуем. Жалость, сжимающая сердце, оказалась самой успешной свахой. – Мне захотелось… почувствовать, каково это – быть замужней дамой… Каково это – не скрывать своих желаний и с удовольствием принимать желания мужа…

Ох, вот об этом ей не следовало упоминать – голова Руаса и так кружилась. А последние слова Хамиды и вовсе лишили его рассудка. Он со стоном обнял девушку (совершенно не думая о том, сколь сильны его объятия) и впился в ее губы. Вновь думая лишь о себе.

Хамида охнула – объятия были и сладкими, и болезненными, а поцелуй одновременно и кружил голову от счастья, и лишал сил. Миг – и все прошло, вернее, исчезло: Руас выпустил девушку из объятий и даже отступил на шаг назад.

Они стояли в тишине, нарушаемой лишь их тяжелым дыханием, настороженно наблюдая друг за другом в лунном свете.

– Каково быть замужней дамой?.. Каково принимать желание?!

Руас едва мог удержать себя в руках, он почти кричал. И за криком пытался скрыть ту бурю чувств, которую в нем вызвали ее безыскусный поцелуй и ее слова. А потом вновь шагнул к ней и схватил за плечи. Он губами захватил ее губы, запечатлев на них поцелуй. Девушка попыталась шагнуть назад, но поняла, что Руас ее перехитрил – за спиной оказалась беседка и сейчас Хамида прижималась спиной к ее ажурной стенке. Придавив девушку всем телом, он схватил ее за подбородок.

Хамида извивалась под ним, но руки ее оказались зажаты у него на груди. Ее движения лишь еще больше воспламенили Руаса. Желание и ярость бушевали у него внутри, делая глухим к ее протестующим стонам.

Хамида отчаянно сопротивлялась. Она желала от него знаков внимания, но не таких! Что бы сейчас между ними ни произошло, это будет запятнано злостью и недоверием.

Действуя по наитию, Хамида отвечала на поцелуй, прижималась к его груди до тех пор, пока руки не освободились. Скользнув ими вверх по его лицу, она пальцами отвела назад волосы, чтобы в свете луны рассмотреть лицо Руаса. Горечь и боль плескались в глазах. «Как же ты одинок, о мой муж…» И больше ничего не потребовалось – теперь она готова была утешать его, успокаивать до тех пор, пока страшный огонь не погаснет в этих глазах.

Лаская нежно, с любовью, мягко целуя, она укротила этот твердый требовательный рот, обратив неистовую ярость в пылкую страсть.

Руас был не в силах сопротивляться новым для себя чувствам. Он привлек Хамиду к себе так, чтобы чувствовать каждую пядь ее тела. Здравого смысла ему хватило и для того, чтобы увлечь девушку в беседку, укрыться в ее сомнительной тени. Рука, удерживавшая ее за подбородок, расслабилась и скользнула под волосы, которые, освобождаясь от лент и костяных шпилек, волной хлынули по спине. Он зарылся в них обеими руками, когда рот оставил ее губы, чтобы целовать и покусывать шею и плечо.

Теперь уже и в Хамиде пробудилась страсть, и она, задыхаясь, прильнула к его груди. Ноги едва держали девушку. Стрелы жара от его ласк пронзали от затылка до самых пят. Обессилев от напора собственного желания, Хамида запрокинула голову, подставляя шею его горячим губам.

Его руки выскользнули из ее волос, прошлись по плечам и накрыли грудь. Она затрепетала от новых ощущений, наполняющих ее существо. Когда одна большая ладонь скользнула вниз по телу через живот, дрожь ее усилилась. Страх и горячее желание слились в головокружительную смесь, и она была пьяна ею.

Вернувшись к губам, он поцеловал ее глубоко, лаская языком до тех пор, пока мир не завертелся вокруг и она не обнаружила, что лежит на спине. Он был над ней, накрыв ее своим телом, и ей это нравилось. То, как она оказалась защищенной, укрытой его телом, вызвало у нее вздох наслаждения.

Его вес и тепло пробуждали ее чувственность. От его запаха, смешивавшегося с острым запахом цветов в ночном саду, голова у Хамиды закружилась. Лунный свет просачивался сквозь деревья, превращая все вокруг в волшебную сказку.

Руас посмотрел на Хамиду – эту невероятную женщину. Ее красота была удивительна сама по себе, но ее нрав оказался куда прекрасней ее лица. Он увидел зарождавшуюся страсть, сияющую в ее глазах. Ее мерцающий желанием взгляд, копна спутанных волос, припухшие от поцелуев губы – ничего прекраснее он в жизни не видел.

Она прекрасна. Его Хамида прекрасна. Какая-то стена обрушилась у него внутри, дверь, которую он упрямо держал запертой, вдруг распахнулась, и сердце его растаяло.

Руас силился овладеть собой. Он знал, что Хамида, его милая Хамида заслуживает большего, чем быть брошенной на землю в порыве горячего вожделения. Он потряс головой. Не может быть! Он не может думать ни о чем, кроме того, чтобы глубоко погрузиться в ее тугой, влажный жар.

Закрыв глаза, дабы не видеть ее вопросительно-призывного взгляда, он сражался со своей страстью. Одеревеневший, с тяжело вздымающейся грудью, он почти победил ее, когда почувствовал, что маленькие проворные ручки расстегивают пуговицы его камзола.

Хамида как будто знала, что Руас сейчас доступен только для нее. Что стоит ей сказать хоть слово – и он сдастся на ее милость. Девушка чувствовала и то, что именно она сейчас диктует свои правила. Да будет так – она не позволит ему остановиться. Почувствовав его отдаление, она потянулась к нему, используя руки и губы, дабы выразить свое желание. Ее порыву, она чувствовала это, он не сможет сопротивляться.

Содрогаясь в попытке устоять, Руас был сражен ее руками, скользившими по обнаженной груди, спустившимися вниз, по животу, и, наконец, неуверенно погладившими его разбухшую плоть через брюки. Руас упал на нее. Он мечтал о ее мягкости, жаждал ее сладости. Пустые трещины его сердца впитывали ее нежность.

Он чувствовал только одно – потребность в ней, огромную, нескончаемую, накопившуюся за все годы без любви и доброты. Его руки странствовали по ней, разрывая преграды одежды до тех пор, пока она не осталась почти обнаженной под ним, прикрытая лишь юбками свадебного одеяния, скомканными на талии.

Хамида пыталась помочь ему. Тяжело дыша от чувств, овладевавших ею, она приподнялась на локтях, чтобы дотянуться до его губ своими губами. Ощущение его теплой, поросшей мягкими волосками груди, соприкасающейся с ее чувствительной грудью, вызвало у нее дрожь нестерпимого желания.

Его руки накрыли их, и жар от ладоней на ее прохладной коже заставил девушку вскрикнуть. Она запрокинула голову, когда его губы оставили ее губы, чтобы проложить путь вниз, к каждой посеребренной лунным светом груди.

Руас смаковал их, терзая шелковистые холмики, быстро перемещаясь от вершинки к вершинке, посасывая и покусывая выступающие соски до тех пор, пока она не стала под ним извиваться.

Хамида затерялась в тумане чувственного плена этих губ. Ее тело оказалось во власти той стороны ее натуры, о которой она могла только догадываться. Да, это именно то, о чем она мечтала. Он – именно тот, кто ей необходим. Осознание этой простой истины привело ее в восторг. И она с готовностью отдалась этому, купаясь в наслаждении. Его жар и сила – все, чего она хотела; обжигающие прикосновения его рук и губ – все, что она знала. Она чувствовала тоскливое, болезненное желание, изливающееся из него, и отвечала на него всем своим сердцем.

Он переместился вверх по ее телу, возвращаясь к губам, по пути пробуя ее на вкус, и лег у нее между бедер. Хамида судорожно стиснула руками его мускулистые плечи, когда почувствовала, как он вжался в нее. Сквозь туман страсти она ощутила вспышку удивления.

Да, она хочет его там, он нужен ей там… Руас вошел в нее. Миг соединения был изумляюще прекрасным и ошеломляюще нереальным.

Нажим усиливался с каждым вздохом до тех пор, пока она не подумала, что больше не выдержит. Его тело силилось слиться с ее телом. Когда он прорвался сквозь ее барьер, она потрясенно вскрикнула: Хамида испытала благоговейный трепет оттого, что мужчина, которого она любит, находится внутри нее.

Она лежала в его руках, мягко удерживаемая его силой, даже когда он сам затерялся в этом огне, закрыв глаза, стиснув челюсти. Каждый толчок бедер продвигал его глубже, пока она полностью не обволокла его. Слезы в ее глазах были лишь отражением его слез.

Это не должно быть правильным, смутно подумалось ей. Это не должно быть таким ошеломляюще, потрясающе прекрасным – чувствовать его у себя внутри. Но это так. Это правильно, потому что он достоин лучшего на свете. Он достоин любви. Он достоин любви – и она даст ему эту любовь. Отдаст ему всю себя. И Руас желает ее. Расслабившись, Хамида скользнула ладонями по прекрасным сильным рукам и сцепила их у него на шее.

Взглянув на него, она увидела мучительное наслаждение на его прекрасном лице. Когда его темп ускорился, догоняя биение сердца, она ощутила его толчки до самых кончиков пальцев.

Потом она снова затерялась в своих ощущениях, наслаждение растеклось по ней, приподняло и унесло в неведомые дали.

Руас ахнул и последний раз вошел в нее. Хамида вскрикнула. Руас рухнул на нее. Хамида обняла его. Стук его сердца эхом отдавался в ней.

Сердце к сердцу. Все, чего она когда-либо хотела, – быть сердцем к сердцу с этим мужчиной. Радость сотнями колокольчиков зазвенела в девушке.

Он принадлежит ей, ее чудесный Руас. Быть может, мгновение спустя он улыбнется ей, в глазах его вновь оживут чувства, которые она уже видела там. И тогда она скажет: «Я люблю тебя».

Секунда за секундой текли в молчании, и девушка гадала, о чем он думает.

С приглушенным проклятием он скатился с нее. Лежа на спине, устремил невидящий взгляд в небо. Время тянулось невыносимо долго. Хамида почувствовала себя глупо и даже немного замерзла. Она села спиной к нему и начала поправлять испорченное платье. Чем дольше он молчал, тем тяжелее становилось у нее на сердце.

Руас в раскаянии закрыл глаза, когда она пошевелилась. Он не был нежен. Его желание было слишком неуправляемым. Он полностью отдался своей потребности в ней и не думал больше ни о чем. Он причинил ей боль. Она вскрикнула, когда он овладел ею. Чувство вины боролось с остывающим накалом собственного наслаждения.

Ее тело было таким плотным, таким сладостным, а свободно отданная страсть – самым изысканным чувственным опытом в его жизни. Напряженность слияния почти испугала его.

Любовь с Хамидой удовлетворила не только тело, но и сердце, и душу. Завершенность, совершенство полноты. Это пугало eго, но он готов был на что угодно, лишь бы испытать это снова.

Руас повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и резко втянул воздух от великолепия, которое предстало его глазам. Ее изящная спина мерцала, как жемчужина в лунном свете, обрамленная ночью и украшенная прядями спутанных волос.

Линии ее тела представляли собой образец утонченной грации, изгибаясь от согнутой шеи к тени между ягодицами. Это было восхитительное зрелище. Оно наполнило его щемящей болью. Хотелось провести пальцем вдоль изящной спины и заставить ее затрепетать. Он хочет ее. Он нуждается в ней.

В ней – своей жене…

Свиток двадцатый

Лучи вставшего солнца коснулись лица Хамиды. Девушка сладко потянулась. О да, сегодняшнее пробуждение отличалось от любого прошлого. Отличалось более чем разительно, ибо чувствовать себя желанной куда слаще, чем ощущать лишь холодную снисходительность.

Шаги мужа заставили Хамиду вскочить на ложе.

– Не тревожься, малышка. Я вскоре уйду, а у тебя впереди целый день…

– Ты снова туда?

– Да, моя красавица. Туда, во дворец. Ибо повелитель наш не может и дня прожить без совета астролога и мага. Думаю, он и в опочивальню идет к себе только после того, как уверится по моим записям, что сие достаточно безопасно.

Хамида усмехнулась. Тивиад, это чистая правда, и шагу не может ступить без подсказки первого советника или придворного астролога. А лучше – их обоих. И при этом, вот уж насмешка природы, поразительно неудачлив во всем, от женщин до войн.

– Но на закате я обязательно вернусь.

– Я буду ждать тебя…

– А я буду ждать мига, когда вновь ступлю на порог своего дома!..

Запечатлев на лице Хамиды отнюдь не братский поцелуй, Руас удалился.

«Похоже, глупец Тивиад, сам того не желая, сделал нам удивительный подарок. Кто мог знать, что под личиной сурового аскета, настоящего пугала для глупцов, таится столь пылкий и нежный возлюбленный…»

Хамида еще раз потянулась и решительно встала. Сколь бы приятными ни были воспоминания о вчерашнем волшебном вечере и пришедшей ему на смену ночи, но наступивший день следовало встречать так, как это подобает любимой жене и хозяйке огромного поместья: в трудах и заботах.

Однако ей, Хамиде, для того, чтобы погрузиться в эти самые труды, недурно было бы узнать, каков же этот дом и каких именно забот он требует. Ведь до сих пор она видела лишь несколько комнат на женской половине. Видела, однако толком рассмотреть не успела, ибо не успела почувствовать сей дом своим домом, равно как не успела ощутить свое право сделать за пределы опочивальни даже лишнего шага.

– Ну что ж, значит, настала пора…

В первом странствии по дому ее сопровождал сам Руас – вернее, он торопливо распахивал и еще быстрее закрывал перед ней двери комнат, невнятно упоминая об их назначении. Из того путешествия по владениям Хамида запомнила только дворик, усаженный розами, и огромные двери в кладовые… Двери, более похожие на крепостные ворота – высотой в два человеческих роста, окованные бронзовыми полосами.

– Я выстроил дом у скалы. В ней нашелся добрый десяток пещер. Оставалась самая малость – изгнать оттуда живность и превратить пещеры в кладовые.

«Воистину, – Хамида сейчас как наяву вспомнила эти слова мужа, – это было более чем мудрое решение. Ибо вечный холод в толще скал куда лучше бережет припасы, чем самый глубокий подпол…»

Однако ответа на вопрос, отчего столь толсты и зачем заперты на такой устрашающий замок двери в эти кладовые, Хамида по-прежнему не находила.

– Вот и посмотрим, что же так усердно бережет мудрая скала…

Девушка прикинула, что в это путешествие за ней непременно увяжется старый Салим. Она уже успела заметить, что усердный слуга всегда оказывается где-то поблизости, словно поджидая мига, когда в нем возникнет потребность. Оберегает и охраняет? Или следит и шпионит?

Раньше Хамиде как-то не приходилось задумываться о том, сколько глаз следят за ней, да и нужды не было, ибо столь стремительные перемены в ее жизни едва не стоили ей рассудка. Хотя воспоминания о том, как хрустнул нос Тивиада под ее кулаком, по-прежнему согревали девушку.

– Да пусть хоть трижды шпион! В одиночку мне все равно не справиться…

Хамида несильно тряхнула колокольчик – и старик появился в дверном проеме.

– Почтеннейший, после полудня я собираюсь осмотреть дом. Позволено ли это? Ты поможешь мне в этом?

Выражения глаз слуги Хамида рассмотреть не могла. «Запретить-то он все равно мне не может…»

– Конечно, помогу, достойная хозяйка. Я ждал этого. Думаю, куда тревожнее было бы твое безразличие к собственному дому…

– «К собственному дому»… – вслед за Салимом чуть насмешливо повторила Хамида.

– Конечно, – старик пожал плечами. – Это твой дом от того мига, как ты ступила на его порог. И тебе более чем пристало знать каждый из его закоулков как собственный сундук с приданым.

«Тем более что сундука с приданым у меня как раз и нет…»

– Ты прав, мудрейший.

Да, Салим был прав – дом следовало обойти весь. Но ноги отчего-то понесли Хамиду к тем самым, странным дверям. Оглушительный аромат цветов обрушился на девушку с первыми же шагами через внутренний дворик.

– Почтеннейший, а пристало ли мне менять что-то в моем доме?

Хамида знала ответ на свой вопрос – муж ей уже не раз говорил, что она вправе делать все, что желает. Хотя и просил ничего не перестраивать…

– Ты можешь поменять в доме все, что пожелаешь, добрая хозяйка… Перекрасить стены, убрать двери, уничтожить все цветы до единого…

– Отлично, с цветов мы и начнем… Думаю, уничтожать будет несколько неразумно. Но вот привести клумбы в порядок… Убрать половину роз, высадить что-то более… освежающее…

– Слушаю и повинуюсь, мудрая госпожа, – Салим позволил себе улыбнуться. – Однако замечу, что многие иные цветы, действительно, куда более освежающие и нежные, не выдержат нашей свирепой жары. А оставить клумбы голыми… столь же противно взгляду правоверного, как засадить их, к примеру, рожью или овсом…

Хамида усмехнулась – в самом деле, рожь или овес на клумбах посреди богатого поместья были бы не совсем кстати.

– Я полагаюсь на твой здравый смысл, Салим. Пусть не рожь или овес, но уж очень запах тяжел…

– Полдень… – Слуга пожал плечами.

Дорожка уперлась в те самые, загадочно огромные двери.

– Отчего, мудрый Салим, двери в обычные кладовые столь велики? Не прячет ли мой муж за ними великана?

Салим пристально посмотрел на девушку. Но та рассеянно улыбалась, а в вопрос, похоже, не вложила никакого потаенного смысла.

– Нет, моя насмешливая госпожа. Врата велики, ибо был более чем велик вход в пещеру. Ту, в которой теперь хранятся посуда и ковры. А толсты двери для того, чтобы уберечь эти ковры от палящего зноя.

Хамида кивнула – это было вполне разумное объяснение. Но что-то девушку все-таки насторожило. Быть может, намеренно безразличный тон слуги. Однако Хамида решила, что подумает об этом завтра.

Тем временем Салим вынул обширную связку ключей. Бесшумно и легко врата в кладовые раскрылись – петли были обильно смазаны, да и входили сюда, похоже, частенько.

Так же легко, как распахнулись, двери в кладовую и закрылись. Теперь кромешную тьму могло нарушить лишь пламя лампы или факела. Однако в руках Салима не загорелась масляная лампа, а вспыхнул затейливый светильник, чересчур яркий и дающий слишком много белого света для своего совсем небольшого размера.

– Идем же, заботливая хозяйка. Вот здесь, по левую руку, за белой дверью, лари с мукой и крупами. Вот там, в глубине, кувшины с молоком и вином… Аллах щедро благословил этот крошечный кусочек мира под своей рукой – вон в той пещерке бьет чистейший источник. Он дарит изумительно холодную воду и к тому же прохладу, отрадную для всего живого.

Огромная пещера тем временем втянулась в узкий коридор. Двери, закрывающие боковые ответвления, были все как на подбор толстыми, украшенными солидными, даже устрашающими замками. Но теперь Хамида понимала, отчего они именно такие.

Шаг, еще шаг. Еще десяток. Без помощи слуги девушка наверняка запуталась бы в этом лабиринте. Или, быть может, вернулась в жаркие объятия полуденного солнца. Быть может, сбежала бы… Как сбежала тогда, давным-давно. Когда поняла, что среди безлюдных опустевших комнат никакой жизни уже никогда не найдет.

Теперь вокруг Хамиды были не каменные своды анфилады кладовых, а полусгоревшие стены древнего замка. И она перестала быть Хамидой, женой великого мага, вновь превратившись в Равенну, чудом оставшуюся в живых после страшного пожара, укравшего у нее любимых родителей и само ее будущее.

Полуденный бриз наконец утих. Ему на смену почти сразу пришел освежающий западный ветерок. Обгоревшие ставни в верхней части разрушенной башни неожиданно распахнулись, и солнечные лучи золотыми нитями прошили выжженное пространство.

Съежившаяся в углу на куче соломы дрожащая фигура еще сильнее закуталась в рваный плащ. Хотя весна уже близилась к концу, девушке становилось все труднее унимать пробиравший до костей холод.

«Должно быть, все дело в том, что так редко удается увидеть солнце», – подумала она. Ведь прошел уже не один день с тех пор, как ей пришлось стать ночным призраком, просто тенью.

Она встрепенулась, ощутив острый приступ голода, и покрутила головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от этого мучительного чувства. Еды не будет до вечера, пока в замке все не заснут, пока не угомонится управляющий и не покинут парадных комнат слуги, уцелевшие после пожара. Только тогда она сможет покинуть свое убежище и пробраться в кухню в поисках объедков, которые позволят не умереть от голода.

Те, кто остался в замке, считали ее призраком. Какими же болванами сочли бы они себя, если бы узнали, насколько человеческими были ее потребности!

Ветерок все свежел. Теперь он качал чудом державшуюся на своем месте ставню – и та раз за разом отчаянно громко стучала о раму окна. Вернее, о то, что было рамой совсем недавно. Это было время отдыха, поэтому девушка с ненавистью взглянула на надоедливые ставни. Мысленно Равенна сравнила себя с летучей мышью или ночной совой: ведь теперь только под покровом ночи она могла свободно перемещаться по этой выжженной тюрьме, которую когда-то называла своим домом.

С усилием поднявшись на ноги, странная фигура, одетая в лохмотья, медленно пересекла комнату. Когда она приблизилась к ставням, нарушавшим ее покой, неожиданно услышала ржание лошадей: источником шума был внутренний двор, находившийся внизу. Прислушавшись, девушка поняла, что там что-то происходит.

Взявшись за ставни, она слегка прикрыла их, даже не пытаясь разглядеть, что случилось.

«Появился новый хозяин, – подумала она. – Обреченный… Что ж позвало тебя сюда, глупец?»

Еще совсем недавно ее дом был иным. Иным было и все вокруг – даже дорожки огромного парка, усердно выметаемые каждое погожее утро. Вся округа уважала почтенных хозяев Невильс-Лоджа – гостеприимных и хлебосольных. О, как часто тогда случались балы, какими шумными и веселыми были пикники у озера, какими довольными – слуги и какими счастливыми они, ее любимые родители.

Все изменилось в тот день, день, который отнял у нее весь мир и все светлые надежды. День Большого Пожара.

Миновала осень, прошла холодная зима, пришла весна, но никто не осмеливался нарушить обширных и заброшенных теперь владений. Обвалившиеся, поврежденные огнем крыши, проломы в стенах, сквозь которые видны были отвесные скалы озера Лох-Невильс, выжженные, шаткие полы: вот во что превратилось некогда парадное, полуночное крыло замка Невильс-Лодж – место, запретное для всех, кроме призраков. Но когда Равенна медленно пробиралась по привычному пути через разрушенную комнату к деревянной панели, где находился секретный проход, ведущий вниз, в подземные туннели и пещеры, она впервые за долгих полгода ощутила, что кто-то здесь побывал, причем совсем недавно.

Девушка остановилась и огляделась. В надвигавшихся сумерках мало что можно было рассмотреть. Мягко опустившись на колени на деревянный порог у дверного проема, она стала внимательно изучать покрытый пеплом пол коридора за дверью. Сама она старалась не пользоваться этими коридорами. Уж слишком велик был риск, что кто-то из наглецов, предпочитавших считать себя смельчаками и рискнувших сунуться в это крыло замка, увидит ее. Но куда хуже будет, если он к тому же ее узнает.

Хотя в надвигавшейся темноте и пришлось напрягать зрение, она ясно различила нечеткие следы, оставленные здесь кем-то, кто пришел со стороны западной столовой. Кто бы это ни был, он повернул в сторону отцовского кабинета, или, точнее, того, что осталось от этого кабинета. Девушка бесшумно поднялась и, держась около стены, направилась по коридору в сторону кабинета. Встав за дверным проемом, она украдкой заглянула в обугленную комнату. Помещение оказалось пустым. Равенна еще пристальней стала вглядываться в темный проем коридора. Поскольку она только что спустилась с верхнего этажа, тот, кто побывал здесь раньше, должен был пройти по почти разрушенной лестнице на первый этаж.

Облегченно вздохнув, она поплотнее закуталась в свое убогое одеяние и еще раз заглянула в кабинет. Едва переступив порог комнаты, она почувствовала, как грудь сдавило щемящее чувство невосполнимой утраты и скорби. Все обратилось в прах. С одной из стен свисали обгоревшие клочья, которые когда-то были гобеленом. Обгоревший стол и остатки стульев дополняли картину полного запустения.

И вновь звуки, непривычные, настораживающие, – множество ног мерили комнаты левого крыла, как минимум десяток человек что-то обсуждали в чудом уцелевших залах. «Да, появился новый хозяин… Проклятый… Тем более мне тут не место. Тени нет места рядом с живыми. Пусть и обреченными».

Девушка в который уж раз за эти весенние дни взглянула на дорогу. Когда лужи чуть подсохнут, она тронется в путь. До пристани не так далеко. А там…

А там – за морем – ее ждет совсем иная жизнь. Иная, какой бы она ни была.

Пробираясь коридорами замка после того, как стихли звуки, Равенна удивлялась числу людей, появившихся в последние дни в Невильс-Лодже. Значит, наполнились и буфетные шкафы главной столовой, пустовавшие, казалось, с самого начала времен. Оставалось надеяться только на то, что скаредная домоправительница не заперла всю еду на замок, как она обычно делала.

Войдя в огромную кухню, скорее даже зал, Хамида внимательно осмотрела все закоулки. Ни души. Похоже, народу все-таки появилось не так много, как ей показалось. Хотя дел в замке было более чем достаточно. Угли, мерцавшие в огромном камине, позволили разглядеть караваи свежевыпеченного хлеба, разложенные в ряд на длинном столе.

Равенна медленно и тихо передвигалась по кухне. В тот момент, когда она со вздохом разочарования застыла возле запертой кладовки, мягкий толчок собачьего носа заставил сердце молодой женщины затрепетать. Придя в себя от неожиданности, она с горькой усмешкой на губах наклонилась, чтобы приласкать игривое животное. Все собаки в замке обходили ее стороной, лишь лохматый Хантер – единственный – осмеливался подходить близко. Получив влажный «поцелуй» в подбородок, она в ответ нежно погладила собаку по голове. Затем, не произнеся ни звука, выпрямилась и продолжила поиски пищи.

Божественные ароматы свежих лепешек и жареной баранины все еще витали в воздухе, заставляя рот наполняться слюной, но, к ее разочарованию, больше ничего съедобного найти не удалось. Она видела очертания кусков копченого мяса, подвешенных высоко на потолочных балках, но не могла рискнуть взять его, ведь это может вызвать шум и, возможно, дальнейшее расследование. Услышав фырканье Хантера в темном углу, Хамида заметила две головки сыра, висевшие в сетках вне досягаемости пса.

– Отлично, лохматый… Мы разделим твою добычу пополам. Ты ее нашел, а я ее смогла достать…

Как было бы хорошо сейчас остаться здесь, в теплых объятиях некогда родных стен. Полакомиться забытыми яствами, согреться с чашкой чая. Но, увы, приходилось торопиться – с минуты на минуту сюда войдут те, кто теперь наполнил жизнью замок. Уж они-то точно не должны знать, что жив кто-то из прежних хозяев.

Деревянная панель не сразу поддалась под нажимом руки. Равенна нерешительно открыла ее и на какое-то время замерла, а затем скользнула во мрак прохода между стенами.

Узкий туннель был освещен тусклым светом, пробивавшимся сквозь маленькое отверстие в крыше. Девушка не торопясь двигалась к лестнице, ведущей в нижний коридор и дальше к туннелям под замком. Она спускалась медленно и осторожно, ступенька за ступенькой. До нижнего коридора оставалось всего несколько ступеней, и тут девушка расслышала хриплое дыхание всего в паре локтей от себя.

На главной лестнице кто-то был. Кто-то, не ведающий о том, что за деревянными панелями может пройти добрая дюжина стражников – как и бывало в большие праздники, когда господа и прислуга одновременно передвигались по одним и тем же ступеням, ничего не зная о заботах друг друга.

Сейчас там кто-то был. Кто-то, кто по глупости забрался в самую старую и самую пострадавшую часть замка. И теперь, похоже, мечтал лишь о том, чтобы невредимым вернуться в обитаемые покои.

Миг – и губы Равенны раздвинулись в коварной улыбке. Она услыхала именно то, что ожидала: хриплое дыхание сменили осторожные шаги. Причем каждый из них был сдобрен обильной порцией брани – должно быть, незнакомцу было очень страшно.

Внезапно осторожные шаги вдруг превратились в грохот, а потом и в отчаянный крик. Тот, за стеной, похоже, не удержал равновесия и упал.

– Кричи… Кричи, безмозглый глупец… Мой замок отомстит любому из пришельцев. Кричи… У Невильс-Лоджа может быть только один хозяин.

Держа руку на задвижке, Равенна размышляла о том, что безопаснее было бы остаться в туннелях под замком и выждать до наступления темноты. Если новый хозяин погиб, то нет смысла рисковать только для того, чтобы узнать, что именно произошло.

Однако какая-то сила не давала ей покоя, и она, повинуясь инстинкту, бесшумно отодвинула задвижку и начала открывать панель. Скрип, едва слышный, показался ей сейчас оглушительным. И, похоже, не только ей – в полураскрывшемся проеме девушка разглядела мужской силуэт. Хорошо хоть, что неизвестный стоял к ней спиной.

Вздрогнув, Равенна быстро закрыла панель, действуя бесшумно, насколько это было возможно. Закрыв задвижку, она прижалась ладонями к дереву и сдавленно, но облегченно вздохнула. Впервые за долгие месяцы она едва не выдала себя, столкнувшись лицом к лицу с этим мужчиной. Сдавив пальцами виски, она закрыла глаза. Ей необходимо собрать все свои силы. Она должна скрываться, ведь теперь пришельцы с равнин оказались слишком близко. Девушка почувствовала, что ее бьет крупная дрожь. Когда же Равенна попыталась встать, то с ужасом обнаружила, что ноги ее едва держат.

Ей было холодно, и она была в полном отчаянии. Негодяй… Он ищет ее убежище!

Проклиная собственное упрямство, девушка поспешила в «свои покои» – пещерку с озерцом. Некогда над подземным озерцом возвышалась башня с винтовой лестницей и комнатой для стражи наверху. После пожара все деревянные части прогорели, а крыша самой башни местами прохудилась. И теперь в звездные ночи девушка могла разглядеть у себя над головой мерцание далеких светил. Они словно смеялись над упрямством последней хозяйки Невильс-Лоджа.

Закутавшись в рваный плащ, девушка почувствовала, как приятное тепло медленно расползается по телу. Немного насладившись этим состоянием, она вынула руки из-под полы плаща и принялась сооружать костерок. Похоже, вскоре ей придется покинуть и это убежище. А потому нет смысла еще и сегодня сидеть и коченеть… Наконец пламя заплясало на высохших досках, которые некогда были настилом у края поля для игры в чейлз. Вздохнув, девушка придвинулась, насколько это было возможно, поближе к маленькому костру.

Рассеянно наблюдая за тем, как отблески пламени пляшут на своде и стенах пещеры, Хамида обратила внимание на какие-то таинственные отметины на стене пещеры неподалеку от места, где она сидела. Взяв из огня горящую палку, она шагнула к стене и подняла импровизированный факел.

Ей удалось различить странный рисунок: перевернутая лодка или, быть может, чаша и под ней фигура женщины, держащей что-то в руках. Чуть дальше второй рисунок изображал эту женщину с огромной коробкой в руках. Теперь над ней чья-то рука вывела огромный распахнутый глаз. Еще дальше эта женщина стояла между двумя мужчинами – огромными и удивительно одинаковыми. «Странные рисунки», – подумала она, ощутив, как тревожные мурашки разбегаются по спине и коже головы.

Вернувшись к огню, она серьезно задумалась над тем, кто мог нарисовать это. С первого взгляда картинки можно было принять за детские рисунки, но последним ребенком в замке была она. И уж она-то точно ничего не рисовала на каменных стенах.

– Нет, пора что-то решать, – пробормотала девушка, вновь возвращаясь к живительному огню.

Поудобнее устроившись у костерка, Равенна позволила себе мысленно вернуться к каждой из сегодняшних встреч. Новый хозяин, добрый десяток незнакомых слуг в замке.

– Да и дорога подсохла…

Да, завтра на рассвете она уйдет в сторону старой пристани. Должна же найтись хоть одна добрая душа, которая пустит ее на борт и позволит навсегда оставить позади собственное сгоревшее прошлое.

Свиток двадцать первый

– Госпожа!.. Госпожа!.. Очнитесь!

Хамида растерянно оглянулась. К счастью, перед глазами были не обгоревшие стены замка, а надежные каменные своды. И не обжигающий ветер, а прохлада скального коридора охлаждала ее разгоряченное лицо.

Девушка виновато улыбнулась:

– Прости, почтеннейший. Задумалась.

Салим кивнул. Ему была известна лишь часть истории, но и того было довольно, чтобы проникнуться к этой иноземной красавице немалым уважением.

– Вот, собственно, и вся пещера. Только кладовые… Хранилища…

– А где уважаемый хозяин хранит платье? Ткани? Меха?

– Меха, моя госпожа? – Должно быть, Салим и слова-то такого не слышал никогда.

– Ну да. Шкуры животных с густым длинным мехом. Которые так согревают в стужу…

– Увы, ничего подобного у нас нет. Да и ткани нам хранить без надобности – платье хозяин носит самое простое, без изысков. А когда приходится присутствовать на больших приемах, облачается в плащ звездочета.

– Но я же так не могу! Облачаться в плащ звездочета каждый раз, когда понадобится выйти в люди… У меня даже приличного чаршафа нет. Уж о большем я не говорю!..

Хамида почувствовала, что начинает срываться на крик. Хотя Салим-то точно был ни при чем. Если уж кого и обвинять, то гнусного толстяка Тивиада, который выгнал ее в свадебном облачении и запретил взять с собой даже тонкую газовую накидку.

– Полагаю, – озадаченно пробормотал слуга, – что хозяину обязательно надо рассказать обо всем этом. Дабы он распорядился пригласить портных, златошвеек…

Хамида в который уж раз поразилась тому, сколь много в этом мире лежит на плечах мужчин… Даже пригласить белошвейку может только он, а вовсе не хозяйка дома. Хотя новое белье или парадное платье нужно именно ей.

В первый раз девушка подумала о себе именно в таких выражениях. Подумала, назвав себя хозяйкой дома. И впервые с тех пор, как уже далекой промозглой майской ночью забралась в трюм «Весельчака». Забралась, так и не встретив ни одной доброй души.

– Однако этого мало, Салим. Платья, даже если Аллаху будет угодно, чтобы они появились у меня в необходимом количестве, следует где-то хранить. Оберегая и от моли, и от мышей. Думаю, места лучше, чем эти чудесные каменные стены, не найти. Осталось только расчистить еще одну кладовую…

Салим вновь посмотрел на девушку, посмотрел озадаченно. Ей не должно быть ничего известно! Но отчего же она так настойчива в том, чтобы именно здесь обустроить приют для своих тряпок?

«Да оттого, старый ты болван, что сам прямиком привел ее сюда! – усмехнулся внутренний голос слуги. – Если бы вы начали с подпола, быть может, ей бы захотелось вырыть еще один подземный этаж для платьев и шалей… Кто их поймет, этих женщин?..»

Однако, кто бы или почему ни привел девушку в кладовые, теперь нужно было ее отсюда вывести. Причем так, чтобы она не затеяла здесь сооружение для себя пары-тройки уютных будуарчиков.

Увы, оказалось, что пытаться вывести уже поздно: Хамида решительно вынула из рук Салима связку ключей и теперь отпирала одну из еще запертых дверей.

– Посвети-ка мне, Салим!

Девушка уже обходила вдоль стен очередную кладовую – совсем пустую, если не считать лакированного столика с обширным ларцом на нем.