Боже мой, какая прелесть! Обухова Оксана
– Вспомнила, – усмехнулся центрфорвард. – Когда это было? При царе Горохе? У нас, – с гордостью заявил мальчишка, – лучшая хоккейная школа в стране. Если б не мамкина операция, фиг бы я в вашу Москву приехал.
Спорить с куликом, поющим о своем болоте, я не стала. Спросила сердобольно:
– А что, операция тяжелая?
– Угу, – потупился маленький хоккеист, – в Ярославле таких не делают. Только здесь в кардиоцентре, и то очередь… Мамка пока в Ярославле, дома, вызова дожидается…
Бедный, бедный, бедный. Мальчики, у которых болеют мамы, рано взрослеют и рано начинают чувствовать ответственность за все. О папе Антон даже не упомянул, а я не отважилась спрашивать. И так ясно – мама и Антон, Антон и мама. И называет он ее «мамкой» не с грубостью, а со щемящей душу, немного вызывающей нежностью. Как рано выросший ребенок.
– Пей, Антоша, чай, а то совсем остынет.
Мальчик послушно взял чашку, отхлебнул и, покосившись на окно, где виднелась коноваловская крыша, сказал:
– Он как… тебя заставил?
Похоже, маленький гость проникся ко мне доверием.
– Нет, Антон, не заставлял. Я сама дура.
– Не знала, что он… Что он…
– Да, Антон, о том, что он убийца, конечно, не знала. Могла догадаться, но…
– Вы спите вместе? Ого. Какая недетская прозорливость. Но не тот случай.
– Нет, мы только соседи.
– Тогда почему?! – поставив чашку на стол, спросил Антон. – Почему ты обманула милиционеров?!
Во-первых, могла бы сказать я, он разбил машину, денег на починку которой у меня нет. (Скорее всего, Анатолий Андреевич пытался повторным столкновением скрыть следы первой аварии, когда погибла тетя Лиза.)
А во-вторых, я жадная. Но этого говорить не стоит. Зачем лишать ребенка иллюзий.
– Он пришел ко мне с милицией, я растерялась… Ну и сказала, как он все подстроил… В общем, прости, Антон. Так получилось.
– Но теперь ты пойдешь со мной в милицию?! Расскажешь все, как было!
– Пойду, – ни секунды не сомневаясь, кивнула я. Какие могут быть сомнения, когда рядом, с совсем больными глазами, страдает маленький человек. Честный, открытый, совершенно не испорченный мальчик… Как я когда-то… – Но только не сегодня. Сейчас вечер, рабочий день и у милиционеров закончен. Но завтра, завтра мы пойдем вместе. Обещаю.
– Нет, сегодня! У меня телефон лейтенанта Сережи есть! Он мне про тебя рассказал и что ты дала Коновалову это… алиби, вот! Но если все получится, то он сразу сюда приедет! Он обещал!
«Получится», значит. Ну и хитрец лейтенант этот. Натравил на меня маленького родственника погибшей, использовал в игре детскую карту… Ну и ловкач. А казался таким милым и незаметным…
– Так, получается, это лейтенант тебя направил, – оттягивая момент принятия решения, про бормотала я. – А капитан…
– Стрельцов на пенсию собрался, – перебил меня мальчик. – Ему все глубоко фиолетово. Последний месяц трубит. – И с надеждой заглянул в глаза: – Так я звоню? А? Сергей приедет, он обещал…
Господи, как же мне не хотелось всем этим заниматься!
Давать показания, краснея, оправдывать прежнее вранье, доставать часы из канистры…
Нет, безусловно, я расскажу всю правду. Но…
– Антон, давай оставим все до завтра.
– Но почему?! – Мальчишка подскочил с дивана. – Чего тянуть?!
– Да потому, что Коновалов мне машину чинит! – не хуже центрфорварда заорала я. – Сам разбил, сам чинит! Понимаешь?! У меня денег на ремонт машины нет!
– Эх ты…
Антон стоял надо мной. Маленький, взъерошенный и обиженный снова. Смотрел сверху вниз и презирал.
Я схватила его за руку и с силой стиснула ладонь:
– Антон, я обещаю, обещаю. Завтра мы пойдем в милицию. Я все расскажу. Все, как было. Но сегодня… Сегодня Коновалов сказал – через два дня машина будет как новенькая! Давай подождем до завтра! Ничего не изменится!
Мальчик вырвал пальцы из моего кулака, отошел к окну и надулся.
Боже, как все запутано! Я могу избавить его от муки ожидания, могу добиться справедливости… Но и сама понимаю – я права! Один день ничего не решает! Завтра к вечеру мне пригонят «рено», и пусть капитан Стрельцов с лейтенантом Сережей арестовывают соседа на здоровье.
Но не сегодня.
Я не могу остаться без машины. Метро до нашего чертова поселка еще не прорыли и вряд ли когда сподобятся. А до автобусной остановки и маршруток полчаса через поле по солнцепеку шлепать… По пыли, без тени, конец июля – жара несусветная.
В гостиной, нарастая, зазвучала музыка – резкий бой электронных тамтамов. Антон бросился к своему рюкзачку, выдрал из бокового кармана сотовый телефон и крикнул:
– Да, тетя Маша! Слушаю! – И замолчал. На долго.
Я сидела в кресле, смотрела на мальчика и покусывала губы. Казалось, что, слушая телефонного собеседника, Антон даже дышать перестал. Его лицо посерело, и стало заметно, что умылся он плохо: от висков на щеки тянулись полоски-подтеки засохшего пота и пыли, шея под ушами пестрела пятнами…
– Да, тетя Маша, – проговорил он наконец. —
Да, у меня все в порядке. Я на сборах. Не волнуйся… До свидания, я позвоню.
Нажав на кнопочку отбоя, Антон машинально и слепо сунул телефон в карман штанов, сел на диван, примяв ремни рюкзака, и даже не заметил этого.
– У тебя что-то случилось, Антон? – тихо спросила я.
Мальчик помотал головой, и я не поняла – отрицательно или утвердительно. Маленький хоккеист сидел на краешке дивана и незряче смотрел в окно, занавешенное прозрачным тюлем.
– Кто-то заболел? – продолжала допытываться я.
Антон снова едва заметно потряс головой. Его загорелые, не слишком чистые пальцы теребили, отщипывали заусенец возле большого пальца, мальчик впал в оцепенение, он напряженно-напряженно о чем-то думал.
– Ладно, Антон, – вздохнула я, показывая, что сдаюсь. – Звони своему лейтенанту, пусть едет.
Похоже, благородство обернется мне боком, но смотреть и дальше на эти мучения сил нет.
Антон никак не отреагировал на предложение. Даже бровью не дернул. И только пальцы продолжали отрывать кусочек кожи у ногтя.
– Эй! – чуть громче позвала я. – Хватит памятник изображать.
Встала, подошла к Антону и села перед ним на корточки:
– Давай говори, что случилось.
Ребенок молчал. Смотрел мимо меня в окно, и этот взгляд – неживой, сугубо внутренний – начинал пугать.
Антона следует растормошить, поняла внезапно. Выбить из этого состояния.
Я встала прямо и, сказав «у меня есть кое-что для тебя», отправилась в гараж. (Может быть, когда я оставлю его одного, он хотя бы расплачется и перестанет смотреть так жутко?!) Достала из тайника-канистры мешок с часами, принесла их в гостиную и, поставив перед гостем на стеклянный столик, произнесла:
– Вот. Это часы с отпечатками пальцев Конова лова. Он оставил их, когда переводил стрелки на двадцать минут назад и обратно. Я это заметила, так что, когда предъявим часики твоему лейтенанту, никаких сомнений уже не окажется. Сцапают мерзавца. Понял? – Я нагнулась и заглянула мальчику в глаза.
Там не было жизни. И даже мысли не проскальзывали.
– Так, ладно. – Я разогнулась. – Не хочешь сам звонить, позвоню я. – И пошла к тумбочке возле входной двери, где лежал клочок бумаги, исписанный капитаном Стрельцовым. – Мне все равно позвонить велели…
– Нет! – крикнул мне в спину Антон. – Нет, не надо, не звони!
Я резко повернулась.
Широко распахнутыми глазами Антон смотрел на меня секунд пять-шесть, потом скривил лицо, зажмурился и из-под крепко стиснутых ресниц внезапно полились слезы. Обильные и крупные. Они стекали по щекам, капали на грудь, но мальчик не пытался ни скрыть их, ни утереть. Сидел стиснув губы и веки и, задерживая дыхание, беззвучно плакал.
Я подскочила к ребенку, потрясла за плечо и, впихнув силком сквозь сжатые пальцы чашку с остывшим чаем, заставила сделать глоток:
– Пей, Антоша, пей. Надо успокоиться и пере стать реветь.
Глоток за глотком, проталкивая воду через сопротивляющееся горло и захлебываясь, мальчик выпил все до дна. Я перехватила чашку, вернула ее на стол и, сев рядом, обняла за плечи маленького гостя.
– Ну, ну, успокойся. Скажи, что случилось?
– Он… они… – всхлипнул мальчик. – Они к мамке приходили…
– Кто – они, Антоша? Кто? – потряхивая парнишку, я не столько утешала, сколько взбадривала.
– Они… они… Я не знаю! Они пришли, сказали: отдай диск с информацией и письмо! Отдай! А мамка ничего не знала! Ей плохо стало! Ее в больницу увезли! – Мальчик почти кричал, и злая растерянность высушивала слезы. – Я убью их! Я их всех, гадов, убью!
Конечно. Что еще может пообещать плачущий ребенок каким-то далеким виртуальным врагам? Только убить их всех.
Я не нашла ничего лучшего, как только вставить:
– А давай убьем их вместе?
Серьезно так сказала, убедительно.
Антон оторопело посмотрел на меня и хлюпнул носом.
Не исключено, что я нашла единственно правильные слова, заставила его задуматься – ты, Саша, смеешься надо мной или бредишь? – и хоть на время вынырнуть из слез и причитаний.
– Ты кока-колу будешь? – спросила так же серьезно.
– Что? – моргнул пацанчик.
– Я говорю: ты кока-колу будешь? У меня пара баночек в холодильнике завалялась…
– Буду, – растерянно кивнул Антон.
– Ну вот и ладушки, – проговорила я, вставая. —
Сейчас холодной водички выпьешь, совсем успокоишься и расскажешь мне все по порядку.
Маленький взрослый мужичок тянул ледяную воду через толстую соломинку, морщился – от холода ломило зубы и скулы – и выглядел на самом деле взрослым и сосредоточенным.
Я в тот момент говорила:
– Давай, Антон, поступим так. Ты мне расскажешь в деталях, кто и почему приходил к твоей маме. Что требовал отдать. Начнем с того – принадлежала ли эта вещь твоей тете Лизе?
– Да, – кивнул мальчик.
– Тетя Лиза взяла то, прости, что ей не принадлежало?
– Нет-нет, – суматошно замотал вихрами Антон. – Тут другое. Лиза чужих вещей никогда не брала!
– Тогда – что? Это как-то связано с ее гибелью?
Я не знала, что может быть известно одиннадцатилетнему ребенку о гибели родственницы, и тянула правду из него клещами. Подстегивала наводящими вопросами, себе казалась золотником, вычерпывающим из ямы дерьмо и совсем не рассчитывающим найти на дне золотую монетку.
Но оказалось, я зря переживала. Рано повзрослевший мальчик был способен удивить не то что ассенизатора, но даже многоопытного милиционера. Слушая Антона, я начинала понимать, почему лейтенант Сережа отправил мальчика добиваться правды. Мышление у хоккеистика было совершенно не детским. А взгляд и слух острыми, все подмечающими.
Поставив опустевшую банку на стол, Антон начал рассказ:
– У Лизы был друг Вадим. Точнее, не друг, а так… работали вместе. И вот он пропал…
Слово за словом, вопрос за вопросом передо мной вырастала чужая жизнь. Жизнь девушки Лизы, влюбившейся в женатого мужчину Анатолия Андреевича. Они встречались на работе – Елизавета работала главбухом в центральном офисе Коновалова – вечерами, два раза в неделю, он приезжал к ней домой.
Замуж Лиза так и не вышла. Связь длилась восемь лет.
А примерно полтора месяца назад Коновалов уволил любовницу с работы. И на ее место поставил другого бухгалтера, Вадима Суходольского. Парня молодого, амбициозного, но к Елизавете относящегося с пиететом.
И вот однажды вечером, было это дней десять назад, Вадим пришел к бывшей начальнице домой. Принес какой-то диск и сказал: «Крутит что-то уважаемый Анатолий Андреевич. Переживаю я, как бы он меня крайним не сделал. Возьмите, Елизавета, диск и, если со мной что-либо случится, отнесите в милицию».
– А откуда ты все это знаешь? – перебила я в этом месте Антона.
– У нас стены тонкие. А тетка рассказывала все это мамке по телефону. Ну я и… услышал… Тетя Лиза еще потом, когда Вадик пропал, мамке снова звонила и говорила: значит, любит, мерзавец, если меня подставлять не захотел, заранее уволил. Вот.
Бог мой, и чего только не услышат детские уши?!
Мы думаем, они еще малыши, говорим иносказательно, намеками, а детки ловят на лету каждую букву. И нюансы с любовными переживаниями, и намеки на финансовые махинации. Послушать Антошу – так все предельно ясно: шеф закрутил роман с бухгалтершей, потом, перед тем как проворачивать какую-то аферу, уволил ее, чтобы не подставлять когда-то близкого человека.
Кое-что я додумала сама, кое-что поняла из намеков Антона, но ситуация в целом выглядела очень некрасиво. Пропавший бухгалтер Вадик не зря учуял запах жареного и принес Лизе диск с рабочей информацией. Буквально через день он перестал отвечать на телефонные звонки. Как в воду канул.
И Лиза – обиженная брошенная любовница – не придумала ничего лучшего, как встретиться с неверным возлюбленным и высказать ему все в глаза. Можно сказать, плюнуть в них. И только после этого идти куда-то с дискетой.
Глупо, правда? Дразнить тигра украденным куском мяса…
Но кто нас женщин поймет.
Может быть, Лиза надеялась выторговать примирение. Может быть, хотела воочию и вдоволь насладиться унижением оставившего ее мужчины.
Я не знаю, какой она была – импульсивной и темпераментной или скрытной и мстительной. Антон воспринимал ее глазами ребенка: снизу вверх.
А в этом ракурсе мы все красивые и добрые, большие и могучие, всезнающие и мудрые.
И что там произошло между двумя бывшими любовниками, теперь знает только Анатолий Андреевич. Возможно, Лиза пригрозила отправить куда-то информацию и намекнула, что сопроводительное письмо и дубликат диска хранятся у надежного человека.
Но, судя по всему, надавила она на бывшего любовника слишком жестко.
И тот рискнул. Он много лет встречался с Елизаветой, скорее всего, знал всех ее надежных людей и отважился на убийство.
А может быть, случай удобный подвернулся – пустынная прямая дорога и ни одного свидетеля поблизости – или Лиза повела себя так, что выдала некие свои намерения…
Не знаю. По словам Антона, достоверно выходило только одно: на свидание с Коноваловым Лиза отправилась с сумкой. И эту сумку позже не нашли возле ее тела.
И получается так, что мой сосед сбил женщину и успел забрать сумку с собой. Может быть, Лиза показала ему диск? А он решил, что, говоря о дубликате и каком-то письме, она блефует?
Но как бы там ни было, в историю Антона я теперь верила абсолютно. Об этом говорили и все последующие поступки Анатолия Андреевича, и визит к маме мальчика каких-то «гадов». Из чего следовало, что дубликат диска и письмо продолжают искать. Поверил Коновалов угрозам бывшей любовницы, не поверил, но береженого, как говорится, и Бог бережет.
– Еще они сказали, чтобы мамка в милицию не совалась, – зябко поводя плечами, продолжал Антон, – вернула диск, отдала письмо и сидела тихо.
– А этот диск у твоей мамы есть?
– Откуда, – отмахнулся Антон. – Тетка ей звонила только чтобы про… про то, что гад ее из жалости уволил, рассказать! Сказала: любит, наверное…
Наивная. Наивная, обиженная и все еще влюбленная дурочка. Как и все мы, когда влюбляемся.
– И что ты собираешься делать? – тихо, с жалостью спросила я мальчика. – Может быть, все же… в милицию пойдем, а?
– Нет, – покачав головой, твердо ответил центрфорвард. – Они тогда мамку доконают. – И воскликнул: – Вот сволочи! Ей к операции готовиться надо, сердце больное! А они: «Где твой щенок, куда ты его дела?!»
– Подожди! – страшно изумилась я. – Они что, еще и тебя ищут?!
Антон безразлично пожал плечами:
– Ищут, наверное, если спрашивали.
– Но зачем?! Ты знаешь, где письмо и диск?!
– Не-а. Но они, наверное, думают, что знаю. Мы ж с Лизой уезжать собирались.
– Куда?
– А тетка дачу сняла. Поблизости от лагеря, куда меня на сборы увозят.
– А когда тебе надо ехать?
– Послезавтра, – вздохнул мальчик. – Лиза сказала: поедем на дачу, поживем пока там…
Понятно. Не такой уж беспросветно влюбленной дурочкой была тетя Лиза. Подготовила пути отхода, так как понимала – себя и ребенка надо спрятать.
Чего ж такого она наговорила Коновалову и чем пригрозила, если тот решился на спонтанное убийство?!
– Форма у меня все равно во Дворце спорта лежит, – продолжил Антон. – Я только зубную щетку и футболки в рюкзак сложил… Лиза сказала: вернусь, сразу на электричку пойдем. Я ее ждал, ждал, ждал, ждал…
В глазах Антона снова заблестели слезы, и я быстро сбегала к холодильнику за второй банкой кока-колы.
– Вот, выпей.
Антон занялся втыканием соломинки в дырочку.
– И скажи, а кто такая тетя Маша, что сейчас тебе звонила?
– Вторая мамина сестра, – ответил мальчик, шумно втягивая колу. – Это она маму в больницу отвезла. Пришла к нам домой, видит – маме плохо. И скорую вызвала.
– Когда твоей маме собираются делать операцию на сердце?
– Скоро, – сказал Антоша и вздохнул.
Плохо дело. Если диск и письмо продолжат разыскивать и допекать больного человека расспросами… плохо дело. Даже если пойдем в милицию и потребуем выставить у ее палаты охрану, здоровья эй это не прибавит, напугает только.
– Я должен найти и отдать этот диск, – твердо произнес мальчишка, поставил банку на стол и встал.
Трудолюбивый маленький герой…
– А ты знаешь, где искать? – с сомнением спросила я.
– Ну-у-у, – поправил футболку Антон, – могу догадаться. Дома, наверное. Там, где она… – мальчик смутился, – фотки с Толиком хранит… На стеллажах за книгами…
Ох уж мне эти дети! Ничего-то от них не скроешь!
Я встала рядом с маленьким героем, положила руку ему на плечо и выступила:
– Поедем вместе. Я отвезу тебя.
А что еще я могла сказать? «Удачи, Антоша»?
Проводить мальчика за ворота, помахать ладошкой и рухнуть на диван перед телевизором?!
Глава 4
Антон возился и пыхтел на заднем сиденье «ягуара».
– Не вздумай что-нибудь нацарапать на спинке кресла, – строго сказала я, и пыхтение затихло.
Не исключено, что догадалась я правильно, несовершеннолетний пассажир собрался изобразить на задней панели кресла эпистолу вроде «Толян козел» или нечто подобное. – Машина ни в чем не виновата.
Автомобиль утробно ворчал, пожирая километры, по объездным дорогам через деревеньки до дома Лизы оказалось не так уж далеко. Чуть более двадцати минут хорошего хода. Впрочем, об этом можно было догадаться сразу. Именно на этот временной промежуток Анатолий Андреевич исправил время, подготавливая алиби.
Проехав новый микрорайон с домами-свечками, мы углубились в кварталы девятиэтажных домов брежневской застройки, домчались до крупного супермаркета и остановились на парковке.
Я повернулась назад к Антону и, думая о том, стоит ли пугать ребенка засадой у дома, сказала так:
– Давай ключи от Лизиной квартиры, объясняй, где ее тайник, я пойду одна.
Мальчишка с пониманием усмехнулся:
– Думаешь, караулят, да? Ждут меня? Я невнятно кивнула.
– А если они сидят прямо в квартире? Я уже нахмурилась.
– Сумка-то Лизина пропала. А в ней ключи.
Н-да, соображает форвард быстро. Пожалуй, по шустрей меня.
Хотя, у него времени для размышлений было больше. Я вступила в игру во втором периоде со скамейки запасных.
– В квартире тебя вряд ли ждут, – покумекав пару секунд, сказала уверенно. – Ты почти сутки в милиции отирался, можешь прийти домой в сопровождении лейтенанта Мухина. Понял? Никто встречей с милицией рисковать не будет. Так что давай ключи. Если тебя и поджидают, то только возле дома.
– Ты можешь ничего не найти, – упрямился мальчишка. – А в подъезд мы можем пройти через крыши, от соседнего дома.
– Ага, – язвительно кивнула я. – Они прям все открыты и только ждут. Тебя, меня и всех московских бомжей.
– А у меня друг сын лифтерши тети Светы, – мне в тон ввернул упрямец. – Я, думаешь, дебил? Я знаю, где он ключи от мамки ныкает.
Нет, ну до чего ребенок шустрый пошел, а?!
На все вопросы ответ готов!
Я повязала голову платком неброской расцветки, нацепила на нос очки-хамелеоны и вышла из машины, чувствуя себя Матой Хари со шпионским прикрытием в лице одиннадцатилетнего недоросля.
Ввязалась, блин. В криминальные игры для детей среднего школьного возраста. Балда стоеросовая. Нет, ну почему роль Шарон Стоун из «Щепки» досталась именно мне?! Я Стоун терпеть не могу! У нее шея короткая! А в интервью она заявляет, что если чем в жизни и довольна, так это своей безупречной фигурой!
А какая, спрашивается, фигура при отсутствии шеи?
Не выношу самовлюбленных баб!
Подбадривая себя подобными мыслями, я – Антон держался чуть в стороне – вошла во двор и тут же юркнула в угловой подъезд дома, составляющего одну из сторон каре из трех длинных жилых строений.
Юркнула и, взлетев на второй этаж, посмотрела в окно, повиснув на высоком подоконнике.
Пока Антон во всем был прав. Противоположная сторона двора, где за кустами прятался подъезд тети Лизы, была совершенно закрыта; кодовый замок подъезда, куда зашла я, действительно оказался сломан.
Антон появился спустя минуту. Крикнул «эй!» и позвал меня к лифту.
На девятый этаж мы поднимались молча. Вышли на площадку, я повернула к решетке, загораживающей лестницу на крышу, малолетний Сусанин поскакал к мусоропроводу на площадке между этажами. Пошарил сзади круглого короба и вынул из-за скобки связку ключей.
Все так же молча открыл навесной замок решетчатой двери, пропустил меня вперед и, закрыв дверь, приладил замок обратно, крепко нажав на дужку.
– Пошли, – сказал почти беззвучно и поднялся к двери, обитой новенькой листовой жестью.
От прогретой за день крыши волнами поднимался жар, на гудроновой поверхности таяли лужи миражей. Удобные, почти без каблуков босоножки оставляли на мягком гудроне полукруглые следы; я подошла к краю крыши и глянула вниз.
С трех сторон двор окружали дома. Вдоль четвертой шла прямая асфальтированная дорожка, очерченная высокими кустами акаций и задниками гаражей кооператива. Прямая и длинная, она давала возможность разогнаться, от двора ее прикрывали кусты, от окон тополя.
– Тут все случилось? – указывая на дорожку кивком подбородка, спросила мальчика.
– Да, – едва слышно ответил он. – Только дальше, отсюда не видно. Этот гад никогда к дому близко не подъезжал, даже когда Лиза одна была. Прятался.
«Видел бы ты, Антоша, жену гада, сразу бы понял, почему тот прятался», – подумала я, обняла парнишку за плечи и попыталась увести от края крыши.
– Подожди, – сказал он. – Хочу посмотреть, какие машины возле нашего подъезда стоят.
– А ты знаешь все машины соседей Лизы? – вздохнула я.
– Нет, но…
– Пойдем, Антон. Сверху все равно почти ничего не разглядеть, все деревья скрывают.
Большой зеленый двор кучерявился под нами высокими кронами, вытоптанный участок с песочницей, качелями и «полосой препятствий» еще звенел от детских криков. Пенсионеры оккупировали большинство лавочек. Девять вечера в конце июля самая приятная пора…
Перелезая через высокие бордюры на стыках домов, мы прошли до спуска в нужный подъезд и дальше трудностей тоже не испытали: массивная дверь к лифтовой имела врезной замок, решетка в подъезде – навесной. Антон расправлялся с замками, как заправский медвежатник.
Квартира Лизы располагалась на шестом этаже. Мой форвард, мягко перебирая кроссовками, спустился до седьмого и, свесившись через перила, прислушался и стал искать глазами тени и видимые фрагменты неприятельских тел, возможно спрятавшихся возле мусоропровода или в укромных уголках. Мне казалось, что я цокаю по ступеням, как подкованная лошадь, и больше мешаю, чем помогаю.
Как-то так получилось, что главным в операции по проникновению в квартиру погибшей Лизы стал этот серьезный одиннадцатилетний мальчик, а не я – высокорослая спортсменка с навыками боди-билдера.
И почему так всегда получается? Любой мужик после часового общения со мной испытывает потребность в опеке. Разворачивает крылья и прикрывает, словно птенца в гнезде. Почему? Неужели я выгляжу так инфантильно?
Даже для отрока одиннадцати с половиной лет…
Боже мой, какая прелесть…
И досада в том числе.
Ключи Антон приготовил загодя; толкнул ладонью дверь – заперто – и быстро вставил ключ в скважину.
Я пыхтела за плечом. Не напирала, а прикрывала тыл.
Читать бесплатно другие книги:
