Боже мой, какая прелесть! Обухова Оксана
В полутемной, длинной и узкой прихожей было невероятно тесно. Сначала мне показалось, что эту видимость создает недостаток планировки, потом пригляделась и поняла: в квартире царил невероятный разгром.
Везде валялись скинутые с вешалок и антресолей вещи. Под ногами лежали бурты пальто и курток, распотрошенные обувные коробки, перчатки, варежки, шарфы. Антон бочком, вдоль стенки, пробрался в комнату и не сказал ни слова. Все было ясно без объяснений. Сегодня ночью или днем квартиру посетили. Кто?
Грабители?
Возможно, но вряд ли. В скудно освещенной из-за задвинутых плотных штор гостиной все было вывернуто наизнанку. С книжных полок слетели книги, из мебельной стенки выпорхнуло постельное белье, диванные подушки зияли прорехами расстегнутых «молний», и даже диван был отодвинут от стены.
Складывалось определенное впечатление, что квартиру не обворовывали, а обыскивали. Простукивали плинтуса, перетряхивали каждый пододеяльник и книгу, поднимали ковер и шарили в плафонах косо висящей люстры.
Антон, повесив руки плетями вдоль тела, смотрел на этот разгром. За его спиной стоял пустой компьютерный столик без монитора и системного блока, внизу валялись пустые полочки-подставки для лазерных дисков…
Мальчик, кажется, совсем не ожидал найти квартиру тети в таком бедственном положении.
– Вот тут стояла плазма, – сказал он тихо.
Я взглянула на телевизионную тумбу: на ее крышке в легком налете пыли отпечатался узкий след от подставки хорошего телевизора и осмотрелась.
Квартира Лизы меня удивила. Совсем не такую обстановку и ремонт я ожидала увидеть в доме главбуха предприятия коноваловского размаха. Доисторическая полированная стенка, обои в выцветших букетиках, люстра времен цветущего застоя и допотопное потертое кресло, с которого сбросили пушистое покрывало…
Отличными в гостиной были только компьютерный стол, новенький диван под леопарда и плазменный телевизор, возникший в воображении после слов Антона.
Мальчик подошел к столу и огорченно провел по нему пальцем:
– Все квесты гады уперли… И ноутбук… И музыкальный центр…
– Антон, – тихо обратилась я, – а где твоя тетя прятала фотографии?
Не поворачиваясь, Антон ткнул пальцем в шкаф с раскрытыми книжными полками.
Дальнейшие комментарии мне не понадобились: распотрошенное книгохранилище говорило само за себя. Внизу под ногами россыпью валялись фотографии.
Я села на корточки, взяла один из снимков и сразу узнала на нем соседа. Довольный Коновалов (в шортах и с голым пузом) обнимал тщедушную рыжеволосую (скорее всего, подкрашенную) женщину. Довольно симпатичную, но неуверенную даже в улыбке. Тетя Антона щурила глаза от яркого южного солнца, сзади обнимающейся парочки стояли богатые пальмовые кусты.
– Это не он, да? – чуть слышно произнес Ан тон.
Я подняла голову от снимка:
– Ты о чем, Антон?
– Ну… не он тут все обшаривал? Фотографии-то остались…
– Ты хочешь сказать, что Анатолий Андреевич обязательно забрал бы с собой компрометирующие снимки?
– Да. Тетка говорила, он жену как черта боится…
Я опустила голову, поворошила снимки и, подумав какое-то время, сказала:
– Не уверена, Антон. Эти снимки – тоже алиби.
Если бы из квартиры исчезла не только аппаратура, но и они, на Коновалова пало бы подозрение. Эти снимки интересуют только его. Если бы они пропали, у следствия не осталось бы сомнений – налет на квартиру организован с его подачи. Понимаешь?
– Нет, – помотал головой мальчик.
А я вздохнула. Не видел он Раисы Коноваловой, фотографии ее затрушенного мужа в обнимку с любовницей лучше любого алиби.
– Понимаешь ли, Антон… Твоя тетя могла кому-то показывать эти фотографии. Ведь так?
– Да. Она их мамке и Маше показывала.
– Ну вот. А представь, что их потом тут бы не нашли? На кого бы тогда подумали? Кто виноват? Анатолий Андреевич не мог приказать забрать эти снимки с собой…
– А почему ты говоришь: приказал? Он что, не сам сюда приходил?
Мой бог. Как же этот мальчик ненавидит Коновалова. Он совершенно не может представить себе другого негодяя, кроме Анатолия Андреевича.
А ведь, казалось бы, должен. Ведь кто-то приходил сегодня в Ярославле к его маме.
– Антон, – терпеливо стала объяснять я, – Анатолий Андреевич весь вечер и ночь был рядом со мной. Он отходил куда-то пару раз и мог только позвонить кому-то по телефону, дать указания. Сам он в этой квартире не был.
– А потом?.. Сегодня днем!
– А сегодня днем уже кто-то приехал в Ярославль и разговаривал с твоей мамой. Значит, диск и письмо здесь не нашли и отправились в Ярославль.
– Вот блин! – огорчился мой центрфорвард. – Значит, его тут не привяжешь?
– Нет. Ограбление, Антон, можно свалить на кого угодно. На вороватого прохожего, стащившего с места ДТП сумку с ключами, на наркомана, на бомжа… Пропажа ноутбука и телевизора отлично вписываются в схему банального ограбления. А вот фотографии… Фотографии должны были остаться на месте. Все понял?
– Угу, – кивнул мой маленький приятель и посмотрел на меня с уважением.
Закрепляя первую победу на чужом поле и входя в роль доброй взрослой тети, я сказала:
– Так, Антоша. Быстро собирай вещи: белье, носки, шорты, обувь какую-нибудь летнюю не за будь… Искать что-либо в этой квартире уже бесполезно. Без нас все обшарили. Качественно. Или…
Может быть, ты еще какие тайники знаешь?
Антон помотал вихрами и послушно наклонился над горкой одежды, валяющейся рядом с распотрошенной спортивной сумкой.
Я оставила мальчика собирать вещи и прошла во вторую, маленькую комнату.
Это помещение явно готовили к ремонту. В почти пустой комнатушке с ободранными со стен обоями стояла перевернутая удобная раскладушка с клетчатым матрасом да пустой табурет с валяющимся под ним шнуром телевизионной антенны.
Маленького, судя по подставке, телевизора тоже, разумеется, не было.
В остальные помещения квартиры я только заглянула. Пол кухни устилала россыпь муки и круп, везде валялись опустошенные кульки и банки, все это безобразие венчало опрокинутое мусорное ведро. В совмещенном санузле царил такой же возмутительный бардак.
Вызывать милицию было бесполезно. Во-первых, вряд ли будет результат, а позвонить 02 и позже можно. А во-вторых, и это главное, Антона ищут. Нельзя светить мальчишку возле этого дома.
И потому, уже сидя за рулем «ягуара», терпеливо дождавшегося нас на магазинной парковке, я спросила:
– Ты можешь пропустить пару тренировок?
– Могу, – кивнул Антон.
– Не нагорит? – усмехнулась я и круто, с виража, ушла на обгон.
Мой маленький форвард только фыркнул и тем посчитал тему свернутой.
Я улыбнулась ему через зеркало и, лихо руля в потоке машин, приступила к обдумыванию главного на этот момент вопроса: а что мне, собственно, делать с этим гордым пацаном?
Отправить в Ярославль, пусть схоронится у родственников? С глаз долой, из сердца вон…
Или оставить в моем доме, где его уж точно искать никто не будет? Это казалось проще: Антон будет под моим надзором, пока я улаживаю проблему. Никуда не влезет, нигде не попадется…
Но выдержит ли моя нежная нервная система такую сверхперегрузку ответственности?
– Антон, ты сможешь уехать в Ярославль?
Глаза мальчика, отраженные в зеркале, распахнулись так обиженно и широко, что я неловко крякнула:
– Кхм, ладно. Считай, проехали. Поживешь у меня.
– А что мы делать будем?
Это слегка заискивающее «мы» порадовало. Мальчишка явно перевел меня во взрослый разряд и признал главенство.
– Ты, – нажимая голосом на местоимение, сказала я, – ничего… Я буду звонить.
– Кому? – налегая локтями на спинку переднего кресла, спросил Антон.
– Есть один человек, – многозначительно усмехнулась я. – Как раз на таких проблемах специализируется…
Сказала вроде бы легко, но вмиг почувствовала, как сжалось сердце. Обращаться за помощью к Рубпольскому – нож вострый! Когда я последний раз видела Сережу, он уже поморщился при моем появлении. Синонимом имени Саша для него становилось понятие – неприятность, вляпалась.
Но выбора не оставалось. В игре, где на одной доске разбитый мерин и куча темных личностей, выполняющих темнейшие поручения, а на другой – испуганный мальчик с больной мамой, требовалось введение фигур масштаба Рубля Польского. Сосед затеял опасную и дорогую интригу и просто так мальчишку не отпустит, на что бы там Антоша ни надеялся.
Все слишком серьезно, чтобы думать о неловкости. Даже если бы мы смогли найти и вернуть диск Коновалову, Анатолий Андреевич свидетеля не отпустит. А если еще и письмо с детальным описанием махинаций соседа существует… Антон покойник. Ставки слишком высоки. Я это вижу, я это чувствую, я это просчитала. Мальчика Коновалов так просто не отпустит. Не поверит, что любопытный мальчишка не сунул нос в письмо, не узнал каких-то секретов, и уберет свидетеля хотя бы из осторожности.
Или я перестраховываюсь?
Я посмотрела в зеркало: мальчик сполз вниз на сиденье – только вихор победно торчит из прорехи в бейсболке – и сидит тихохоньким мышонком. Смотрит, как в окне пролетают верхушки деревьев и крыши грузовиков. Его губы шевелятся, как будто он напевает песню или разговаривает с кем-то внутри себя.
Неужели у кого-то поднимется рука на такого мальчика?!
Поднимется, подумала сурово и утопила педаль газа в пол. Когда спасают шкуру, скидок на возраст не делают.
Я пошарила в кармане спортивного жилета, достала мобильный телефон и нашла номер Виктории Рубпольской. Сейчас поговорю с подругой, условлюсь о встрече – идти напрямую к Сереже я все же не решалась, – довезу мальчика до дома и оставлю взаперти.
Сама поеду кланяться в пояс и слезно молить о защите сирых, убогих, малых возрастом и духом.
Приятный женский голос сообщил, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Я тихо выругалась, – по моим представлениям, Викуся должна быть с детьми на даче, – и набрала номер ее городского телефона.
Длинные гудки неслись минуту с лишним, трубку никто не взял, и даже автоответчик не захотел включиться в разговор.
Где ты, Вика?! Ау!
Антон боролся со сном, ерзал на сиденье и не позволял телу принять сонно-удобное положение.
Бедный малыш!
Терпи, Антон, терпи! Скоро поселок, придется съезжать с дороги и прятать тебя в багажник. У дома меня мог встретить Коновалов, нельзя, чтобы он видел нас вместе. Нельзя! Даже если он не знает тебя в лицо, его бандиты наверняка прихватили из дома фотографии. Антон, он знает, как ты выглядишь!
Но машина, как назло, въехала в медленно ползущую пробку. До съезда к деревеньке, через которую, обогнув автостраду, можно попасть в наш поселок, оставалось еще несколько километров.
Так, может быть, не нервничать, а дать мальчишке немного поспать?
Но Антон все решил за меня. Протер глаза не слишком чистыми кулаками – могла бы напомнить ребенку, чтобы вымыл руки, когда были в квартире, он как-никак по крышам и за мусоропроводом лазил! – и, зевнув, привалился щекой к переднему сиденью.
– Застряли? – спросил.
– Угу, – кивнула я. – Но это не надолго. Потерпи.
– А я ничего, – соврал парнишка, – я в порядке. – И снова зевнул.
– Антон, а как получилось, что твоя тетя Лиза живет в Москве, а вы с мамой в Ярославле? Лиза родная сестра мамы?
До этой минуты я опасалась задавать мальчику вопросы о семье, боялась напомнить ему о трагедии. Но сейчас любопытство посчитала оправданным. Пусть взбодрится.
И в общем-то не ошиблась. Теперь Антон говорил о тете спокойно:
– А Лиза приехала за бабой Дуней ухаживать.
Баба Дуня старшая сестра нашей бабушки. Ее па рализовало, Лиза к ней приехала, ухаживать, – и вдруг нахмурился. – Она этого гада еще в Ярике встретила. Работала на нефтеперегонном заводе, а этот гад к ним приезжал.
Понятно. Ярик – это Ярославль, гад – Коновалов, осваивающий нефтеперегонный бизнес.
– И он ее сразу на работу пригласил?
– Да. Мама говорит – сманил. Вначале тетя Маша к Дуне собиралась. Она на пенсии, еще в сорок пять по сетке вышла. Работала на шинном во вредном цеху… И хотела ехать. А тут этот гад!
И это тоже многое объяснило. И явную неухоженность квартиры, и специфический запах, надолго остающийся в доме даже после кончины лежачего больного. И пустая, готовая к ремонту комната…
Лиза думала, у нее много времени впереди. Она уволена, собиралась заняться ремонтом, до которого раньше руки не доходили, да и возможности не было. Какой ремонт с парализованной бабушкой в комнате!
Но не успела. Неправильно вычислила степень подлости бывшего возлюбленного.
– Антон, а вот подумай. Кому, кроме твоей мамы, могла Лиза передать письмо и диск? —
И добавила вполголоса: – Если они вообще существуют…
Но Антон услышал:
– А почему ты решила, что они не существуют?
– А потому, что Коновалов пошел на убийство, – сказала, перестраиваясь в правый ряд, и посмотрела на мальчика в зеркало. – Прости. Но он почему-то не совсем поверил твоей тете, решил, что она блефует. Иначе не отважился бы ее сбить. Понимаешь?
– Нет, – честно сознался форвард. – Письмо-то он ищет. Почему?
– Думаю, перестраховывается. Натворил дел в горячке, а теперь концы подчищает. Подруги у твоей тети были?
Антон отвалился назад на сиденье, почесал лоб под бейсболкой и сказал:
– Нет, подруг у Лизы не было.
– Совсем?
– Совсем. Только гад.
Какая печальная картина Лизиной жизни вырисовывалась: молодая женщина, привязанная к парализованной родственнице и женатому мужчине. Она видит его на работе, ждет его вечерами, ухаживает за лежачей больной, и некому пожаловаться.
Только сестрам по телефону, поскольку на походы к подругам в гости просто нет времени. И желания. И сил. Нет времени и сил дружить и тратить душу на кого-то еще…
Коновалов, видимо, знал об этом. И потому вначале не поверил. Или поверил, но решил, что легко добудет письмо у больной сестры в Ярославле…
Он вообще много знал о семье Антона. Вон как быстро его маму нашел.
– А твоей тете Маше Лиза ничего не могла оставить?
– Маше? – хмыкнул пацанчик. – Она у нас вообще ку-ку. Все по колдунам бегает, этот… «венец безбрачия» снимает. – И зевнул: – Совсем чокнутая.
– А ты у нас, значит, насквозь современный парень? – усмехнулась я, глядя на маленького форварда в зеркало. – В колдовство и проклятия не веришь.
– А чего тут верить-то? – спокойно возразил мальчик. – Папка пить начал, мамка его и бросила. Лиза в гада втюрилась… Тетя Маша… с тараканами, кто с ней проживет… – И добавил рассудительно, судя по всему, повторяя чьи-то слова: – Это жизнь, Саша, а не колдовство. Но тетка говорит: «Сглазили нас, девушки».
– Понятно, – невесело усмехнулась я и съехала с автострады.
Хорошая у меня компания. Я – Барби-переросток, сопливый нигилист-форвард, подтянем Рубпольского, совсем весело станет.
Глава 5
«Ягуар» я завела в свой пустующий гараж. Отдавать его Коновалову и трепыхаться не имело смысла. Только насторожу. И прежде чем вынимать Антона из багажника, бдительно опустила до пола гаражные ворота, поскольку наш внешний двор и внутренности гаража отлично просматривались из окон коноваловского дома.
Антон легко выбрался из машины, я осмотрела его критически и произнесла тоном, не допускающим возражений:
– Так, друг ситный. Давай-ка залезай в ванну и мойся как следует. Ты грязный, словно беспризорник, такого чумазого я тебя в чистую постель не положу. – Взяла его рюкзачок, повела в дом через внутреннюю дверь гаража и добавила тем же тоном: – И не филонить! Отодрать шею за ушами. Руки мочалкой. Ногти подстричь. – Потом задумалась на секунду и смилостивилась: – Или нет. Ногти завтра подстрижешь. Мыться и спать. Понял?
– Угу, – безропотно ответил мальчик, воспитанный тремя женщинами: мамой и двумя тетками.
Наверное, его потому и в хоккейную школу отдали. Все ж коллектив мужской, многочисленный.
– А твою одежду я постираю. Так что проверь карманы.
– Не надо, – стеснительно проскулил Антон.
– Что «не надо»? – остановилась я на пороге ванной комнаты на первом этаже.
– Стирать не надо, – засмущался мальчик. – Я сам…
Боже мой, какая прелесть. Узнаю спортсмена-мужичка. Я знаю, как они стирают. Заходят после тренировки в душ прямо в форме – хорошо, если не в хоккейной, с коньками вместе – и «моются», не снимая трусов и футболок. Одежда заменяет губку и одновременно «стирается». Вроде как.
– Антон, – нравоучительно сказала хоккеисту, – стирать должна машина. Так что приготовь одежду, до завтра она высохнет. Ты чистую смену белья взял?
– Взял, взял, – уже устав от моих нравоучений, отмахнулся мальчик и заперся в ванной.
– С сантехникой и шампунями разберешься?! – гаркнула в дверь. – Будешь выходить, накинь банный халат сиреневого цвета!
– Да разберусь я, разберусь! – с интонацией «да отстанешь ли ты, наконец!» проорал мальчишка.
Я отошла от двери и поразилась самой себе.
Что делается, а? За несколько часов я почувствовала себя едва ли не мамой.
Оказывается, приятно это – руководить и пестовать маленького человека. Тем более такого милого и хорошо воспитанного. С культурной, грамотной речью, спортивными задатками истинного лидера и умением брать на себя ответственность за все.
Чудо что за мальчик.
Родить, что ли, себе такого же?..
Эх, до чего ж мы бабы клуши. Наседки. Нам только птенца в гнездо подбрось, вмиг закудахтаем…
Я спустилась в гостиную, достала из жилета сотовый телефон и повторила набор номера Виктории. Такого мальчика я Коновалову не отдам. Пройду через все унижения, и встреча с этим гадом состоится только в присутствии Рубпольского. Чтоб сразу было видно, чьи уши торчат за нашими спинами и рыпаться на нас бессмысленно.
Из трубки неслись длинные гудки. Я повторила набор домашнего номера, но и там со мной разговаривать не захотели.
Где же ты пропадаешь, Вика?!
Вымылся Антон подозрительно быстро.
Я привередливо проверила руки и за ушами. Не нашла там грязи – моются спортсмены в олимпийском темпе и качественно, если тренер приказал, – и удовлетворенно кивнула:
– Порядок. Есть будешь?
– Нет, – покачал головой мальчик. – Спать хочу, – и зевнул, поежившись.
Я отвела Антона в гостевую спальню, укрыла его одеялом и снова удивилась своему желанию спеть колыбельную песню. Рассказать сказку и поцеловать в лобик на сон грядущий.
«Ну, точно – «Щепка»! Пора рожать, Александра Григорьевна. Такие материнские инстинкты втуне пропадают!»
В ванной царил образцовый порядок. Мыло лежало на своем месте, флакон с шампунем завинчен, полотенце развешано.
На крышке стиральной машины, аккуратной стопочкой лежали спортивный костюм, футболка, под ними носки. А вот трусов я не нашла.
«Неужели в грязных лег?!»
Я взяла стоявший там же рюкзачок и в поисках стыдливо запрятанных трусишек обыскала боковые карманы.
Так и есть. Черный комочек лежал в боковом отделении.
Решив проверить, нет ли чего еще для стирки, я вытряхнула из рюкзака одежду – Антон все запихал впопыхах кое-как, – убедилась, что все остальное чистое, и решила для проформы засунуть в стиральную машину еще и сам рюкзак, основательно запылившийся.
Сложила в стопку футболки, шорты, белье. Проверила карманы и… кроме сорока восьми рублей мелочью и жевательной конфеты нашла в боковом отделении женскую косметичку. Прозрачный пластиковый мешочек с пудреницей, тенями, тушью и несколькими тюбиками губной помады.
Странно. Женщина, взявшая сумочку на свидание с возлюбленным, косметичку положила в детский рюкзачок.
Странно.
Я видела в квартире разворошенную спортивную сумку явно с дачными женскими вещами. Почему Лиза не положила косметичку туда? Она готовилась к переезду на дачу, торопилась, сказала Антону: «Мы опаздываем, так что готовься сразу уйти, когда я приду»…
Почему она положила косметику в сумку племянника?! А не в свою сумку… которую украли!
Вот в чем дело! Она подозревала, что Коновалов, может быть, непорядочен, способен на обыск и прочие действия. Она прятала косметичку! Не исключено – в последний момент, перед самым выходом из дома.
Но зачем?! Что может хранить в себе прозрачная женская вещица?!
Я повертела косметичку в руках. Потрясла и даже прощупала. Глаза меня не обманывают: кроме косметики, в ней ничего нет.
И тут меня словно громом небесным ударило. Осенило! Трясущимися от возбуждения пальцами я стала извлекать из пластикового мешочка один за другим тюбики помады. И в первом же, что открыла – самом толстом и древнем на вид, такие в пост-перестроечные времена цыганки у метро предлагали, – обнаружила искомое. В полой тубе с потертой позолотой хранилась узкая флеш-карта для компьютера. Лиза вынула из тюбика все внутренности и использовала помаду как футляр!
Как охотничья собака, взявшая верный след, я только что не поскуливала, разглядывая блестящую и узкую, манящую и таинственную карту памяти. Какие же мы идиоты! Искали диск! А Лиза, продвинутый компьютерный пользователь, разумеется, воспользовалась более современным носителем!
Зажав флешку в руке, я поскакала на второй этаж к компьютеру в кабинете мужа.
Спасибо, Господи, за вразумление! Ты вовремя заставил меня стать хорошей временной мамой, надоумил постирать рюкзак и указал – путь!
Как вовремя!
Я словно идиотка зациклилась на поисках лазерного диска. А ведь могла бы догадаться! Судя по тщательному обыску квартиры – там даже за плинтусами шарили! – в доме искали вещицу гораздо более мелкую, чем письмо и диск. Искали – флешку!
Но я зациклилась. Тетя Маша сказала Антону «требуют отдать диск», я и застопорилась на этом.
Да откуда тете Маше знать, что времена дискет и дисков уже проходят! Она, поди, и слова-то такого, «флешка», не слышала!
И конечно, мало чего разобрала в словах мамы Антона. Женщина плохо себя чувствовала и объяснила сестре ситуацию как смогла.
Я неслась к кабинету и молилась только об одном: только бы карта не была запаролена! Только бы открылась!
Защиты от любознательных пользователей на карте не было. Монитор мигнул синим цветом и выдал белый лист, расчерченный на полосы и столбики, заполненные цифрами, выражающими рублевый эквивалент.
В принципе… ничего неожиданного в этом не было. Ожидать, что на флешке, припрятанной двумя бухгалтерами, окажется порнографическая съемка господина Коновалова в постели с пышнотелыми мулатками, было бы глупо. Недолго морщив ум, я сумела уяснить: некий холдинг дал поручение некоему банку перевести деньги на счет фирмы «Фокус ЛТД». Денег набиралось не слишком много – всего-то около двух миллионов, – и убивать из-за них народ пачками вряд ли стоило.
Но, как говорится, лиха беда начало.
Я перевернула электронную страницу. Посмотрела на следующий лист и… крепко почесала в макушке. Весь лист был заполнен цифрами и словами исключительно на английском языке.
Проблема. В школе я изучала французский, и скудного запаса английских слов хватало только поздороваться и извиниться…
Проблема.
Просмотрев всю информацию до конца, я нашла в ней только цифры и исключительно английские буквы. Французские были совершенно идентичными, но делу это помогало слабо. Из всех похожестей я выудила только одно интернациональное слово – «банк».
Откатившись на оснащенном колесиками кресле от стола, я вытянула ноги, сложила на пузе руки и тупо уставилась на монитор.
Английского языка я не знаю, цифры могу только столбиком сложить.
А это, кстати, идея. Я вернулась к столу, взяла калькулятор и стала заносить и подсчитывать все цифры, стоящие в конце каждого из восемнадцати англоязычных листов. Как я догадывалась, это были некие итоговые суммы в долларовом эквиваленте, поскольку извивистым символом американской валюты эти самые столбики и пестрели.
Я считала и считала, складывала и складывала. Иногда поглядывала на то, что получается, и чувствовала, как начинает кружиться голова.
Если я действую правильно и цифры в документах суммируются, а не вычитаются, итог зашкалит за…
Итог зашкалил.
Я отодвинулась от стола. Еще раз взглянула на калькулятор и ощутила уже не только головокружение, но и дрожь во всем теле.
Ставка в игре перескочила шкалу в полмиллиарда американских долларов.
Если, конечно, я ничего не перепутала.
За эти деньги Коновалов готов не только «мерседес» разбить, но и спалить свой дом дотла.
И мой в придачу. И весь поселок.
Я взяла сотовый телефон и попробовала еще раз дозвониться до Виктории.
И самому Рубпольскому чуть позже.
Если раньше я опасалась, что Рубль Польский откажет мне в помощи, то теперь эти мысли оставила.
Достаточно Сереже хоть одним глазком взглянуть на эти циферки в бумажках – а вдруг они все же вычитаются?! – как он подпишется идти со мной до самого конца. До самой конечной итоговой цифры.
А вот Анатолий Андреевич не зря суетится. Не зря играет втемную по-крупному. И там, где дело темное и крупное, всегда найдется кусочек для Рубля.
Звонки неслись в разных направлениях, сотовый как будто раскалился в ладони, но мне не отвечали.
Плюнув на то, что уже почти двенадцать часов ночи, я набрала номер нашей общей подруги Зои и, извинившись за поздний звонок, спросила:
– Зоечка, ты не в курсе, куда Рублевичи подевались? Никак не могу дозвониться.
– А ты не знаешь? – восхитилась Зоя, первая сплетница и болтушка, тусовщица и кладезь «глянцевой» информации. – Они на Лазурку уехали.
Читать бесплатно другие книги:
