Старое пианино Лазарева Ирина

Глава 1

Звуки заключительного аккорда медленно растворялись в напряженной тишине зрительного зала. Максим, склонившись к клавиатуре концертного рояля, вслушивался в затихающие отголоски, с трудом выпускал их из себя, они таяли где-то под дальними сводами, над ложами второго яруса. Он все еще был один на один с музыкой, не различал сцены и лиц в зале, слившихся в сплошное размытое пятно.

Наконец все стихло окончательно.

Пианист вздохнул, выпрямился и вздрогнул от внезапного шквала аплодисментов, обратил невидящие глаза к зрителям, вставшим на ноги. Зал рукоплескал, неслись крики «браво». К сцене уже спешили поклонницы с цветами.

Максим раскланивался, все еще осязая угасшие звуки обнаженными нервами, принимал цветы, целовал руки женщинам и подставлял щеку. Как ни странно, именно этот послеконцертный ритуал с излияниями восторга благодарных зрителей он не любил больше всего, хотя очередной триумф, как всегда, волновал и наполнял его сердце гордостью. Он считал, что музыканту после сильного переживания необходимо некоторое время тишины, чтобы вернуться из свободного полета в другую реальность – в мир приземленных субстанций и человеческих отношений.

Ему что-то торопливо говорили, он кивал, вскидывал брови, отвечал на улыбки, хотя все еще плохо воспринимал окружающее.

Уложив очередную охапку цветов на крышку рояля, он вновь повернулся к залу и случайно из пестроты нарядов, фигур, улыбающихся лиц вдруг с поразительной четкостью выхватил одно – напряженное, со сдвинутыми бровями, горящими глазами, изрытое глубокими морщинами, в обрамлении седых волос.

Столько требования было в этом взгляде, непонятного зова, страдания и отчаянной силы, что Максим застыл в оцепенении.

Человек, завладевший его вниманием, казался истощенным, его немигающие глаза выделялись на сером лице, одет он был в какую-то потрепанную пару неопределенного цвета; спутанные редкие волосы окружали тусклую лысину и свисали до плеч, придавая незнакомцу вид бедного художника.

Максим словно под гипнозом сделал шаг вперед, но кто-то в этот миг заслонил собой странного мужчину. Скоро он совершенно затерялся среди восторженных зрителей.

Пианист встряхнулся, сбросил с себя наваждение и торопливо прошел за кулисы.

Когда он садился в машину при выходе из концертного зала, ему снова померещились те пронзительные глаза за спинами многочисленных почитателей – словно вспыхнули два огонька и пропали.

Что за чертовщина, думал Максим, сидя в машине рядом со своим продюсером Яриком Фомичевым. Как любой знаменитый артист, имеющий массу поклонников, он был готов к тому, что в любой момент можно нарваться на психически больных, ярых фанатов с неадекватным поведением или истеричных дамочек, вообразивших, будто обожаемый кумир принадлежит только им. Ярик, разумеется, все предусмотрел: рядом с Максимом постоянно находились охранники, дюжие ребята во главе с начальником Павлом.

Максим посмотрел на продюсера.

– Что? – мгновенно среагировал тот.

– Не знаю, – задумчиво отозвался Максим. – У тебя не бывает чувства, что, начиная с какого-то незначительного события, твоя жизнь съезжает с рельс и устремляется в неведомом направлении?

– Ну ты даешь! – хмыкнул Ярослав. – Жизнь не разрисованный трамвай, хотя мне понятна твоя метафора. Скорее, судьбу каждого из нас можно сравнить с корабликом на ниточке, который кто-то дергает сверху, и куда дернет в следующую секунду, никому не ведомо. А что случилось? Я что-то проглядел?

– Нет, ничего, – покачал головой Максим и отвернулся к окну.

Ярик некоторое время изучал его с подозрением.

– Тебе надо отдохнуть, – заключил он. – Кстати, мне говорили, что местные речки богаты рыбой и леса здесь потрясающие. Предлагаю оттянуться на природе, пока есть такая возможность. Вернемся в Москву на два дня позже.

– Здесь вроде заповедник, не боишься, что лесники нас оштрафуют?

– Да брось, мы же не браконьерствовать собираемся, а ловить рыбу культурно – удочкой. Лесников я беру на себя. Э-эх! Побалдеем у речки с удочками, ушицу сварим… Хочешь, Веньку не возьмем? Да и Люську тоже? Надоели бабы, блин! Как-нибудь денек перекантуются. Отдохнем знатно, мужской компанией.

– Ох, хорошо бы! Только от Венеры не отделаешься.

– Беру девчонок на себя. Самое милое дело – сплавить их сегодня же с Павлом домой. Решено! Слышишь, Павлик, – обратился он к сидевшему впереди начальнику охраны. – Повезешь вечером девочек в Москву.

– Почему я? – недовольно загудел Павел. – Вы, Ярослав Кузьмич, оставьте мне мои обязанности. Я сам решу, кому девушек сопровождать.

– Нет, ты слышал? – хохотнул Ярик. В руках он держал коньячную фляжку, поэтому находился в благодушном настроении. – Слова ему не скажи. Распустились хлопцы, скоро нами командовать начнут… А впрочем, шут с тобой, делай, как считаешь нужным.

Павел надменно шевельнул бровью и уставился на дорогу.

Улицы старинного провинциального городка были немноголюдны в этот час, однако то и дело попадались гуляющие пары, как молодые, так и в почтенном возрасте; вероятно, их выгнала на улицу летняя духота. Июньский вечер не принес облегчения после жаркого дня. Густой, насыщенный ароматом цветущей липы воздух не двигался, небо глядело на изнывающий городок крупными звездами, не замутненными ни единым облачком.

– Останови машину, – сказал Максим. – Пройдемся до гостиницы пешком.

– Спечешься, Макс, – возразил Ярослав. – В машине прохладно, выйдешь наружу, как в парилку.

– Ничего, разомнусь немного, да и тебе не помешает. – Максим снял концертный фрак и бросил на сиденье. – Хватит коньяк хлестать, скоро превратишься в коньячный бочонок.

– Во-во, и этот воспитывает. – Ярик кряхтя выбрался из автомобиля. Он был большой, грузный, лысый. – Что мне остается, раз ты отказался от банкета.

Максим, не ответив, пошел вперед. Город славился своими церквями и монастырями, в нем часто проходили различные культурные мероприятия, фестивали и концерты. Лучшие музыканты страны с удовольствием выступали в местном концертном зале, который размещался в отреставрированном дворце бывшего предводителя дворянства.

Улицы города были зеленые, с цветущими газонами и столетними раскидистыми деревьями, но тротуары растрескались, то и дело приходилось обходить выбоины. Дома, в основном двухэтажные, дореволюционной постройки, чередовались с новыми каменными особняками местных богатеев и современными гостиницами в виде отдельных коттеджей, не нарушавших стиля городка. По соседству с ними приткнулись невзрачные деревянные домики коренных жителей с яблонями и вишнями за крашеным частоколом. Здесь было немало строений – памятников старины, когда-то они тоже принадлежали дворянской знати.

В городе благодаря отсутствию высоток еще жил патриархальный дух тихих российских провинций со своей особенной неторопливой жизнью. Белые стены и золотые маковки церквей создавали ощущение внезапного переноса из двадцать первого века в далекую старину.

Максим шел вдоль крепостной монастырской стены с башнями, бойницами и амбразурами – когда-то такие стены служили для защиты от вражеских набегов; за древней кладкой из красного кирпича высились купола главного храма.

Максиму захотелось пройти на территорию монастыря, но ворота оказались заперты.

– Ты куда, Макс? Хочешь местные достопримечательности осмотреть? Да сколько угодно, но не сегодня. Поздно уже. Сделаем так: завтра на природу, послезавтра в монастыри, идет?

– Не хочется в гостиницу. Пойдем в парке прогуляемся.

– Пошли, что с тобой поделаешь, – согласился Ярик, хотя лицо его уже лоснилось от пота.

Максим, напротив, выглядел свежим, как будто не он только что отыграл концерт, вложив в него все силы и душу. Он лишь слегка побледнел, отчего контрастнее стали его яркие глаза и жесткие каштановые волосы, мыском торчащие над высоким лбом.

Мужчины пошли по слабоосвещенным аллеям; парк был запущен и оттого особенно прекрасен – в нем все благоухало, из заросшей чащи неслись серебряные соловьиные трели.

– Господи, благодать-то какая! – вырвалось у Максима.

Он присел на деревянную скамейку, откинул голову на изгиб спинки и закрыл глаза. Ярослав сел рядом, с неудовольствием поглядывая на товарища. Шедшие позади Павел и двое охранников расположились на соседней скамье.

Прошло десять минут. Ярик томился, сопел, поминутно вытирал потное лицо платком. Пока он размышлял, стоит ли окликнуть Максима и нарушить его душевное уединение, перед сидящими внезапно возник худой человек довольно странного вида. Он словно выплыл из вечерней тьмы в круг света тусклого фонаря.

Глаза его исступленно горели, остатки седых волосы были всклокочены, иссохшими пальцами он теребил лацканы поношенного пиджака и что-то бормотал себе под нос, неотрывно глядя на Максима.

– Слышь, папаша, а ну проходи, чего встал? – незамедлительно подступил к нему Павел.

Незнакомец попятился, испуганно выглядывая из-за широкого плеча Павла, дрожащей рукой заполз в карман мятого пиджака и извлек клочок бумаги.

– Мне бы передать… – прошелестел он и весь затрясся. – Господину Смирнову… записку… я ничего… только записку…

– Дайте, – властно протянул руку Павел, но незнакомец судорожным движением заложил руку за спину.

Максим, потревоженный звуками голосов, вскинул голову и на секунду опешил. Он узнал того самого старика из зрительного зала. И вновь поразил его лихорадочный блеск глаз; в них светилась безмолвная мольба о помощи.

– Погоди, Паша, – поднялся Максим со скамьи. – Дай мне поговорить с этим человеком.

Павел быстрым движением ощупал подозреваемого сверху донизу и отступил в сторону.

– Мне надо увидеться с вами наедине, – быстро зашептал незнакомец Максиму в лицо. – Я все вам объясню… вы один можете спасти меня… больше никто… помогите, заклинаю вас!.. – Он вдруг схватил музыканта за руки и сжал их с неимоверной для своей тщедушной комплекции силой. – Речь даже не обо мне, а о моей дочери. Поймите, это существо юное, неопытное, она только начала жить… это несправедливо… ужасно, с этим нельзя смириться!

– Постойте, да чем же я могу вам помочь? – смешался Максим и сделал попытку высвободить руки, в которые старик вцепился как клещ.

Павел снова решительно двинулся на дерзкого просителя; тот, сообразив, что может упустить завоеванный шанс, засуетился, начал шарить в карманах и снова достал помятый листок бумаги.

– Вот, здесь адрес, приходите завтра в девять вечера… вы все поймете на месте… не откажите, прошу вас… если в вас есть хоть капля сострадания, помогите, умоляю… моя девочка… Доченька моя! – закончил он свою сбивчивую речь душераздирающим выкриком и зарыдал, глядя сквозь слезы, не пряча искаженного лица с трясущимися губами и щеками.

– Так, довольно, вали отсюда, папаша! – Теперь уже Ярослав не выдержал неожиданной сцены. – Нашел мать Терезу, кругом церквей полно, ищи там себе заступников и благодетелей. Ступай по-доброму, нам твои проблемы по фигу. Павел, гони его, чего ждешь?

Незнакомец больше не сопротивлялся, побрел по аллее, оглядываясь на Максима с выражением тоски и безнадежности.

– Натуральный шизоид, – определил Ярик. – Я бы понял, если бы старикан попросил автограф, но он, кажется, оставил тебе свой. Прочти-ка, что там нацарапано.

– Адрес какой-то, – отозвался Максим, – или, может быть, название местности: Дарьины Ключи, 21.00.

– И все? Больше ни слова?

– Нет, только это.

– Точно сбрендил старикашка! Макс, ну какого черта ты якшаешься с каждым встречным бомжом? Я для чего содержу охрану, сам мотаюсь за тобой, как старая дева за любимым мопсом?

– Нет, на бомжа он не похож, – задумчиво проговорил Максим. – Но в целом ты прав. – Он скомкал записку и бросил бумажный шарик в урну. – Ладно, поехали в гостиницу, пока очередной страждущий не объявился.

Максим вошел в номер отеля, швырнул фрак и галстук-бабочку на кресло. Венера лежала на широкой гостиничной кровати, вытянув длинные загорелые ноги; в руках у нее был глянцевый журнал.

– Отыгрался? – равнодушно спросила она, не отрывая взгляда от раскрытой страницы. –

Хорошо, что я не пошла. Скука смертная этот ваш Стравинский. И Рахманинов не лучше. Честно говоря, твоя занудная классическая музыка у меня уже в печенках. Сколько можно? Давай вместе сходим на какой-нибудь крутой концерт. Вон скоро Мадонна приезжает. Скажи Ярику, пусть подсуетится насчет билетов.

Максим ничего не ответил, лег на свободную сторону кровати и затих, глядя в потолок.

Венера отложила журнал, подвинулась к Максиму и пристроилась щекой у него на плече. Рука ее скользнула в расстегнутый воротник белой концертной рубашки.

– Ну что такое, Масюня? – капризно надула она губы. – Я не люблю, когда ты бука. Я здесь скучала, не могла дождаться, а мой малыш меня не замечает.

Максим скосил глаза и несколько секунд, словно прикидывая, изучал пышную белую грудь, упруго набухшую от сжатия между двумя телами, затем решительно произнес:

– Собирай вещи, поедете с Люсей в Москву. Прямо сейчас.

Венера подскочила от неожиданности:

– Куда это на ночь глядя? Вот еще! Что за дела? Никуда я не поеду.

Дверь отворилась, вошел Ярослав – запросто, без стука, как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу. Максим высоко ценил в нем необыкновенную способность появляться в нужную минуту. Ярик часто спасал его от утомительных хлопот и объяснений.

– Так, Веня, собираемся! В темпе, прояви активность, детка! Машина уже ждет…

Разъяренная Венера настроилась закатить нешуточную сцену своему любовнику, но появление Ярика подействовало на девушку как ушат холодной воды: спорить с ним было бесполезно, к тому же – небезопасно. Этот благодушный на первый взгляд увалень обладал железной хваткой и трезвой холодной волей. Когда ему перечили, становился по-настоящему жесток и ни с кем особо не церемонился, за исключением Максима. Даровитый музыкант был для него не только средством заработка, но и объектом искреннего восхищения, более того – благоговения, ибо сам Ярик никакими художественными талантами не обладал. Все его способности лежали в сфере коммерческой деятельности: он был отличным администратором, устроителем концертов, бизнесменом. Его торгашеской изворотливости, смекалке опытного маркетолога, умению заводить нужные связи и знакомства можно было только позавидовать.

Люся уверяла, что у Ярика нет сердца, она ласково звала любовника «мой бегемотик», объясняя всем, что это большое, добродушное и флегматичное на вид животное на самом деле – непредсказуемый опасный зверь.

Сопротивляться Ярику Венера не решилась, повернулась к мужчинам спиной и принялась яростно выбрасывать одежду из шкафа – скоро комната превратилась в пестреющую тканями арену для выражения возмущения и безмолвного презрения.

Максима демонстрация Венеры никоим образом не затронула, он продолжал лежать в неподвижности с отстраненным видом. Ярослав возвышался посреди комнаты, уперев руки в бока, и следил твердым взглядом за действиями взбешенной женщины, как привыкший ко всему надзиратель.

– Умница! А теперь складывай в чемодан все, что раскидала, да поживей. И нечего устраивать истерику. Мы здесь задержимся дня на два, потом получишь своего Макса обратно. Престо-престо, не тяни кота за хвост!

– Ага, образовался! – с задиристым раздражением отозвалась Венера. Вещи, однако, стала послушно складывать в чемодан. – Музыкальными терминами заговорил. Не выйдет, Ярик, как ты был мужланом, так и останешься. Твое дело бабло считать да грошовых девок тискать, а Максима в свои оргии не втягивай. Думаешь, не знаю, зачем вы здесь остаетесь?

– Грошовых девок? – недобро усмехнулся Ярослав. – Интересно, как дорого ты себя ценишь? Обложилась шмотьем и цацками за наш счет и вообразила себя светской львицей?

– Вот-вот, такой лексикон тебе больше подходит, торгаш! – взвилась Венера.

Ярослав резким движением схватил девушку за волосы, намотал на руку белокурые пряди, пригнул ее голову к себе.

– Ты слышала – проваливай, и без единого писка, – процедил он сквозь зубы. – Не смей тут права качать, мзгля! Пошла вон, я сказал!

Максим наконец очнулся от дум и бросился вызволять любовницу из лап грубияна.

Венера разрыдалась у Максима на груди, Ярослав выругался и вышел из комнаты.

Через полчаса обиженных подруг водворили в машину с охранником на переднем сиденье; Максим, заверив в который раз Венеру в отсутствии дурного умысла, поцеловал ее на прощание в покрасневшую щеку и захлопнул дверцу автомобиля.

Глава 2

– Жарюга! – Ярослав стащил через голову тенниску. – Думаю, если мы разденемся до пояса, нас не застукают папарацци. Паша, глянь вокруг, нет ли чересчур любознательных субъектов поблизости.

– Смотрел уже, вроде тихо кругом. Там дальше вниз по реке две парочки. Милуются, им явно не до нас. В лесу бродит мирная компания – взрослые и дети, видно, из местных, собирают что-то. Сейчас еще Сеня подойдет с восточной стороны, доложит обстановку…

Максим последовал совету Ярика и снял рубашку. Хотя отдыхающие расположились на зеленом бережке в тени сочной листвы пойменных деревьев, начинала сказываться полуденная духота. Лягушки умолкли, плотно сомкнули большие рты, спрятали пятнистые спины в воде, выставив наружу шарики глаз. В лесной чаще, если смотреть от берега, свет сгущался до темноты под пышными кронами лиственных деревьев и плотной вязью нижних оголенных сучьев хвойных. Вода в реке, заросшая у берегов кувшинками, казалась неподвижной, плюшевые валики камыша не тревожило дуновение ветра, лишь жуки-плавунцы сновали в стоячей, пестрой от ряски заводи. Редкие всплески, птичьи трели в лесу и деловитое жужжание насекомых над цветами успокаивали слух Максима. Он всей душой наслаждался покоем и окружающей красотой.

Мужчины расположились там, где росла нежная, как на ухоженных газонах, трава, здесь же река намыла небольшой пляж с чистым светлым песком, уже изрытым босыми ступнями.

– М-да, – изрек Ярослав, разглядывая бледную кожу и худощавый торс пианиста. – Запустили мы тебя, Макс. Отощал за своим роялем. Неважнецки выглядишь, под глазами круги. Решено: закончим концертный тур и махнем куда-нибудь на острова. На Мальдивы, к примеру. Или на Маврикий. Хочешь на Маврикий? Там, говорят, королевская рыбалка. Поохотимся на голубого марлина. Каково?! Надо тебе размяться, поплавать, в тренажерном зале попотеть. И питаться хорошо. Искусство, брат, дело возвышенное, но о бренном теле тоже забывать нельзя.

Над костром уже закипал котелок, куда сложили куски щуки и нескольких окуней. Ярик пребывал в отличном настроении: поймал щуку на блесну. Для самолюбия горожанина щука была вполне приличная – тянула килограмма на два, а то и больше.

Мужчины взбодрились в предвкушении ухи, расставили складные столы и стулья, из багажника машины извлекли пакеты с посудой и разной снедью. Неподалеку на отмели охлаждались бутылки с напитками.

– Ну как, Макс, искупнемся перед обедом? – предложил Ярослав. – Заострим аппетит.

– У меня и так уже слюнки текут, – признался тот.

– Во, сработало! О чем и речь. Природа и не такое творит… А это еще кто? – заметил он приближающегося человека. Тот был в сапогах, в фуражке и камуфляжной тужурке, с двустволкой за спиной. – Никак госинспектор пожаловал. Следовало ожидать, хотя мы вроде ничего не нарушали.

Оказалось, что нарушили: в заповеднике запрещалось разводить костры. Как сказал инспектор, правила писаны для всех на деревянных дощечках, прибитых к столбам.

– И что, ты нас теперь оштрафуешь? – осведомился Ярик.

Госинспектор мало походил на блюстителя закона: молодой, по всей видимости, неопытный, изо всех сил старался держаться уверенно, заученные фразы произносил с серьезным, почти торжественным лицом. Это был худой, белобрысый паренек с неярким румянцем на щеках и мелкими веснушками, в оптических очках, что окончательно не вязалось с обликом лесничего.

– На первый раз ограничимся предупреждением, но костер придется загасить, – проговорил он как можно строже.

Тут Ярик пустил в ход все свое профессиональное обаяние, так как до готовности ушицы оставалось всего ничего, рискнул даже предложить денежное вознаграждение за добросердечное терпение на каких-нибудь пятнадцать минут. От взятки неподкупный лесничий отказался, но против дружеского предложения разделить трапезу не устоял. Запах ухи и вид увесистой бутыли оказались действеннее хитрого красноречия или шуршания купюр.

Не прошло и получаса, как веселая компания расположилась за двумя сдвинутыми столами.

– А что, Вася, давно в лесничестве работаешь? – расспрашивал Ярослав инспектора, подливая водку в пластмассовые стаканчики. – На такой работе небось не разживешься. Понятно – романтика, красота, зверушки всякие… Только одной романтикой сыт не будешь. Верно я говорю?

– Верно, – с готовностью кивал пьяненький уже Василий. Теперь с его простодушного лица не сходила блаженная улыбка. – Все ты верно говоришь, дружище. Денег здесь не заработаешь. Я в заповедник за другим пришел. И не ошибся, не подвела меня интуиция. Я ведь не простой служака, а натуралист, если хотите знать. – Он подался к собеседникам и понизил голос: – Слушайте, братцы, что я вам по секрету скажу: есть в здешнем лесу кое-что особенное, помимо романтики… только тсс… – он приложил палец к губам, озираясь по сторонам с пьяной опасливостью, – расскажете кому – засмеют. Нас здесь инспекторов пять человек, у каждого свой участок, и все знают про это «особенное». Только мы сговорились помалкивать. Неохота прослыть кандидатом в психушку. Потому как люди не дойдут своими штампованными мозгами, что именно лес может открыть сокровенное. Здесь квинтэссенция природных сил, здесь они проявляются и даже обретают зримый облик, и чтобы понять это, надо вот так, как я, определенное время пожить в лесу.

Он откинулся на спинку стула и с довольным видом оглядел слушателей.

Взгляд Максима невольно затерялся в сумрачной утробе леса, слова Василия навели на собственные размышления: ему тоже всегда казалось, что лес живет своей обособленной, таинственной жизнью, которую человек, так и не разгадав, бездумно пытается уничтожить. Там, где царство деревьев и трав, приют теней и утомленных ветров, где вольно дышит земля, не скованная бетоном и асфальтом, и изливается целебными ключами в ручьи и реки, там, возможно, удастся найти ответы на многое, что занимает пытливые умы, что заставляет искать иные миры, когда разгадка может оказаться совсем близко.

Раздумья напомнили ему вчерашний странный эпизод в парке.

– Вася, ты слышал такое название: Дарьины Ключи?

Василий, хоть и был в изрядном подпитии, среагировал мгновенно: как-то болезненно передернулся, у него выплеснулась водка из стакана, улыбка сползла с губ, на лице проступило смешанное выражение беспокойства и растерянности. Он поставил стакан на стол и погрузил в него взгляд, как бы собираясь с мыслями.

– В сущности, вы приезжие, чужие в наших краях, – заключил он, – не надо вам втягиваться в то, что здесь творится. Натерпитесь страху только. Ведь как люди неведомое воспринимают: что непонятно – то пугающе. А что пугает, вызывает защитную агрессию… Кто вам сказал про Дарьины Ключи?

– Да старикан один психованный, – хмыкнул Ярик. – Пристал к Максу на бульваре, о помощи какой-то гундосил. Явно не в себе.

– Вас просил о помощи?.. Ну да, вы же пианист, это понятно, – пробормотал Василий и снова задумался.

– Слышь, очкарик, что ты там бурчишь себе под нос? – фамильярно хохотнул Ярослав. – Раз пианист, то, стало быть, любой приставала в порядке вещей?

– Пианист… – медленно повторил Василий, – он тоже был пианистом, знаменитым причем. Неужели не узнали, Максим Евгеньевич? Это ведь Веренский, забыли, что ли?

– Веренский?! – поразился Максим. – Этот страшный, изможденный старик – Веренский?! Подумать только. Какая ужасная перемена! Я никогда не был поклонником его таланта, но буквально пять лет назад он был повсеместно известен как признанный виртуоз и один из лучших исполнителей Шопена. Потом внезапно исчез с концертной сцены. Что с ним случилось? Хотя после вчерашней встречи могу предположить, что бедняга лишился рассудка. Вид у него поистине безумный.

– Напрасно, Максим Евгеньевич, напрасно вы сделали такой вывод. Психически Веренский здоров. Подкосили его несчастья: одну за другой он потерял жену и дочь. Конечно, выслушав его «бредни», каждый утвердится во мнении, что старик спятил, хотя и не старик он вовсе, по моим подсчетам, ему нет и пятидесяти.

А знаете, пожалуй, я со своей стороны попрошу вас сходить в Дарьины Ключи. Веренский верно рассчитал, возможно, вы единственный, кто может ему помочь. Я вас провожу, вот только сосну чуток на травке. Глаза слипаются, сил нет. – У Василия и вправду опускались веки, его качало на стуле, а речь все больше походила на невнятное бормотание. – Развезло от вашей водочки. Я вообще-то редко пью… не какой-нибудь пьяница бездонный… а тут не сдержался:

уха из свежатины да знатная компания… не то что госинспектор – богомолец станет грешником…

– Эге, брат, да ты сейчас свалишься, – озаботился Ярик. – Сеня, хватай гостя, пока не грохнулся, уложи вон под тем деревцем, пусть проспится. А то получится, что мы парня при исполнении споили.

Ярик и сам был навеселе; откушав напоследок крепкого кофе, разоблачился до трусов и полез в реку, где принялся резвиться с грацией бегемота, поднимая тучи брызг, грузно шлепаясь в воду, как автомобиль, упавший с моста.

Максим купаться отказался, прилег на покрывало, расстеленное на траве, неподалеку от сладко сопящего Василия, и задремал.

Через два часа молодой инспектор пробудился. Охранники уже носили вещи в машины, пора было возвращаться в отель.

– Ну что, Вася, проспал рабочий день? – поддел Ярик. – Над тобой начальство есть или как?

– Начальство по лесу не шастает, оно в кабинетах сидит, – отозвался Василий. Он протирал стекла очков. – Так что решили? Едем в Дарьины Ключи? Отсюда совсем близко.

– Опа! – сказал Ярик. – Я надеялся, что из тебя дурь выветрится вместе с хмелем. Сам же отсоветовал вникать в ваши местные глюки.

– Другим бы отсоветовал, но буду я последний дурак, если не воспользуюсь присутствием знаменитого пианиста.

– Дался вам пианист! В чем дело, черт возьми?! Можешь ты толком объяснить?

– Пока не дойдем до места, ничего не скажу. Все равно не поверите. Увидите своими глазами, вернее – услышите, тогда поговорим.

– Ладно, развлеклись – и по машинам, – решительно распорядился Ярик. – Спасибо тебе, Вася, за компанию, удачи, друг! Бог даст, свидимся. Макс, садись в машину, ехать пора.

Максим, привыкший во всем полагаться на Ярослава, пожал руку Василию и пошел к автомобилю.

– Что ж, прощайте, – сказал вслед инспектор. – А ведь могли спасти человека.

Максим остановился и обернулся.

– Да-да, – продолжал Василий. – Если бы речь шла о самом Веренском, я бы даже не плюнул в его сторону. А девушку жалко. Она ни в чем не виновата. За грехи папаши расплачивается. – Он придвинулся к Максиму и заговорил быстро, вполголоса, так же как за столом бросая пугливые взгляды по сторонам. – А все из-за этого проклятого пианино. Откуда чертовщина в доме завелась, даже сам Леонид Ефимыч не знает. По наследству от бабок да прабабок перешла. Дьявольский антиквариат, искушение, на этом Веренский и попался…

Он вдруг осекся на полуслове, глаза его застыли на одной точке, на чем-то, что было позади Максима, он забыл захлопнуть рот и стал походить на экспонат в музее восковых фигур.

Максим невольно оглянулся и увидел какое-то движение в лесу. Уже смеркалось, и лес потемнел, чаща совсем не просматривалась, примолкли птицы, листья не ше лестели, стояла полнейшая и какая-то напряженная тишина, как перед сильной бурей.

Из зарослей приближалось серое пятно, размытое в сумеречной дымке под низкими кронами. Охранники мгновенно подобрались, встревоженные реакцией Василия, Арсений даже вытащил пистолет. У Максима от предчувствия чего-то мистического, навеянного разрозненными фразами Василия мурашки поползли по спине.

На поляну между тем вышел совершенно обычный человек, на вид ничем не примечательный, низенький, полный, с круглым брюшком – начинающий лысеть мужчина лет сорока или чуть больше того. У него были толстые губы, нос картошкой, глазки маленькие и быстрые, со смешливой мужицкой хитринкой. В его облике не было ничего, что могло бы насторожить охрану. Единственная странность бросалась в глаза – тем резче, что действие происходило в лесном заповеднике: мужичок был одет в белоснежную рубашку и дорогой, отлично сшитый костюм – серый, из добротной ткани с металлическим лоском. Под расстегнутым пиджаком, на выпиравшем животе, лежал неожиданно щегольской галстук ярких тонов, прихваченный золотым зажимом с камнем, на ногах – новенькие блестящие туфли, идеально чистые, без единой пылинки. Наряд этот почему-то не вязался с внешностью незнакомца, создавалось впечатление, что деревенского жителя вдруг обрядили ни к селу ни к городу в дорогостоящую пару. Тем более что он не приехал на машине – грунтовая дорога находилась в стороне, – а прошел сквозь самые дебри.

Шел мужчина неуклюжей подпрыгивающей походкой, свесив голову и глядя себе под ноги, при этом бормотал что-то, будто разговаривал сам с собой.

Арсений встал у путника на пути, когда тот почти приблизился к группе.

– Мужик, траекторию смени, – сказал охранник. – Тебе чего надо? Прешься вперед, не разбирая дороги.

– Э-э… собственно… я тут… – как бы смешался незнакомец. Голос у него тоже был самый обыкновенный – бесцветный, чуть надтреснутый тенорок. – Я это… мне с Василием поговорить. – Он взглянул на лесничего и с детской радостью улыбнулся ему, как старому знакомому.

Василий, вместо ответа, съежился и отступил на шаг. Арсений повернулся к нему.

– Знакомый твой, что ли? – кивнул он в сторону пришельца.

– Д-да… – неуверенно промямлил Василий и вдруг судорожно затряс головой, – конечно, знакомый… очень рад… безмерно рад! Рекомендую, – суетливо обратился он к окружающим, – мой добрый знакомый… Сила Михалыч… хе-хе… А вы что же, Сила Михалыч, пешком в такую-то даль? Хотя… хе-хе… не слушайте меня, дурака, я, как всегда, порю одну чушь…

– Отчего же, мой бесценный друг, я слушаю вас с превеликим интересом, – засветился Сила Михалыч, довольно потирая пухлые руки с массивными перстнями на пальцах, обнаружив при этом и на манжетах драгоценные запонки с камнями, а также золотые часы на запястье. Изъяснялся он старомодными вычурными фразами, столь же неожиданными в данной ситуации, сколь и его одеяние. – Я и сам несказанно рад, что нашел вас после долгих мытарств. Кинулся туда-сюда – и расстроился до невозможности. Вы же знаете, как я нуждаюсь в вашем обществе.

Василий, напротив, после его слов сильно побледнел.

– Простите, я не думал… – пролепетал он. – Примчался бы как ветер, позови вы меня хоть жестом. Пришлось отлучиться по делам, обязанности как-никак…

– Не оправдывайтесь, мой друг, в этом нет никакой нужды, – снова заискрился Сила Михалыч. – Вы правильно поступили, ведь благодаря вам я имею удовольствие познакомиться с выдающимся музыкантом современности Максимом Смирновым. – Последние слова он проговорил, с любезным выражением глядя на Максима.

Тот вежливо вернул улыбку, отметив про себя, что Сила Михалыч назвал его по имени, хотя Василий по отдельности никого не представлял. Впрочем, удивляться не приходилось, Максим был знаменитостью, многие знали его в лицо благодаря средствам массовой информации.

Ярослав на протяжении всего разговора стоял молча, недружелюбно разглядывая вновь прибывшего; было заметно, что нелогичное одеяние мужчины вызывает в нем сомнения.

– Так что решили, Максим Евгеньевич? – благожелательно продолжал между тем Сила Михалыч. – Я думаю, мы поступим следующим образом: сопровождающих ваших отправим в отель, на отдых, в волшебные объятия Морфея. А мы с вами, милейший Максим Евгеньевич, спокойно, пешочком прогуляемся до усадьбы несчастного Леонида Ефимыча Веренского. Бедный малый, чего только не натерпелся.

Круглое лицо его приняло скорбное выражение, в руке, как у фокусника, вдруг оказался большой носовой платок. Сила Михалыч прижал платок к глазам, горестно покачал головой, затем шумно высморкался и снова расплылся в улыбке.

– Чего?! Ты что плетешь, ушлепок? – грозно рявкнул Ярослав и пошел на дерзкого, который вздумал ни с того ни с сего распоряжаться. Жалкий шут, скоморох ряженый, сейчас ему покажут, кто здесь главный. Надо проучить наглеца, выкупать в речке прямо так, в его дурацком прикиде, пусть потом топает обратно через лес, как пришел.

Сила Михалыч поджидал его спокойно, с благостной улыбкой на устах.

– Напрасно нервничаете, Ярослав Кузьмич, – ласково произнес он. – Гения вашего вернем в лучшем виде, я, во всяком случае, сделаю все от меня зависящее. Прискорбно было бы лишить общество столь выдающегося таланта, а вас, уважаемый Ярослав Кузьмич, столь верного средства обогащения. Кстати, Максим Евгеньевич, знаете ли вы, что достопочтенный Ярослав Кузьмич не чист на руку? А попросту говоря – прохвост и враль, потому как обманывает вас ежечасно и присваивает себе солидную долю доходов от концертов.

Ярослав остолбенел, а Максим нахмурился:

– Простите, кто вы такой? Откуда у вас подобные сведения?

– Видите ли, драгоценнейший Максим Евгеньевич, мне по должности полагается знать многое. Честно скажу, что и знать-то не хочется, как начнешь копаться в очередной пакостной душонке, разгребать пороки, страстишки, злокозненный мусор и прочую дрянь в надежде нарыть-таки что-нибудь стоящее, клянусь, тысячу раз пожалеешь о своем призвании. Однако работа есть работа. Рутина, как везде. – Он вздохнул, отер платком потную шею и добавил: – Жарковато тут у вас.

Ярослав все еще стоял неподвижной глыбой, наливаясь бешенством на глазах.

– Павел! – наконец прорвало его. – Что ты смотришь, а ну выкинь отсюда эту шваль! Или мне самому руки марать?

Павел, не сморгнув, сделал почему-то совершенно противоположное тому, что требовал шеф; точно так же повел себя Арсений: телохранители подошли к разъяренному Ярославу и взяли его с двух сторон под руки.

– Пойдемте, Ярослав Кузьмич, – твердо сказал Павел. – Вы же слышали, нам приказано вернуться в отель.

У Ярика глаза полезли на лоб, он несколько секунд не мог выговорить ни слова, потом разразился бранью и попробовал вырваться из могучих рук охранников, но не тут-то было, недаром он сам подбирал молодцов, они способны были справиться даже с таким верзилой, как собственный шеф.

Максим в ошеломлении наблюдал за тем, как телохранители тащили упирающегося, вопящего Ярослава к машине, шествие замыкал третий охранник – Дмитрий. Когда Максим вздумал двинуться вслед за обиженным продюсером, Дмитрий резко обернулся, сделал запрещающий жест рукой и суровым тоном посоветовал вернуться. Максим так и остался стоять, пока обе машины не отъехали, из головной все еще доносились рычание и угрозы Ярослава.

– Ну вот все и уладилось, – сказал Сила Михалыч. Он вновь лучился благодушием и удовлетворенно потирал руки. – Пойдемте, Максим Евгеньевич, время поджимает, едва успеем к девяти.

Максим посмотрел на часы, они показывали полвосьмого вечера. Василий за спиной Силы Михалыча делал пианисту усиленные знаки: прикладывал палец к губам, призывая не спорить, показывал, что надо идти, торопиться, как советовал веселый крепыш.

– Что, полтора часа идти? – спросил Максим, чтобы оттянуть время: ему надо было собраться с мыслями.

– Нет-нет, минут пятнадцать, не более, – заверил Сила Михалыч. – Это совсем рядом. Однако ж прийти следует загодя, я вам все покажу на месте, сейчас разъяснения преждевременны.

Он бодро зашагал вперед своей чудаковатой походкой, подпрыгивая на буграх, как мячик. Максим и Василий пошли за ним, держась поближе друг к другу.

– Ты во что меня втравил, натуралист? – уголком рта спросил Максим. – Кто этот человек – фокусник, гипнотизер, экстрасенс?

– Клянусь, Максим Евгеньевич, я сам не знаю, – зашептал Василий. – Но лучше ему не перечить, вы же видели, что он сделал с охранниками. Зачем он здесь, не знаю, то приходит из леса, то исчезает в нем без следа. Заметили, как он одет? Ни пылинки, ни морщинки, причем может явиться в другом одеянии, и тоже – сплошная роскошь. Одно бесспорно – впрочем, вы и сами убедились, – в обычные представления он не умещается, я не первый раз наблюдаю его феноменальные способности. Поэтому, пока мы не выясним, с чем имеем дело, заклинаю вас, Максим Евгеньевич, старайтесь выполнять все его требования. Тут уже, дорогой вы мой, не до гордости и самолюбия, речь идет о нашей с вами безопасности.

Путь, как было обещано, действительно оказался коротким, извилистая тропка вывела ходоков на безлесое пространство. Сразу же открылся взору большой старинный дом, несомненно, дореволюционной постройки, каменный, с флигелями, в середине выступал шестиколонный портик, увенчанный фронтоном. Дом окружала обширная территория; к фасаду вела подъездная аллея с вековыми липами по обе стороны. Входом в усадьбу служили два каменных столба, на них сохранились железные петли от ворот, но сами створки были сорваны, одна из них, покореженная, валялась за оградой.

– Настоящая дворянская усадьба, – крутил по сторонам головой Максим.

Заметно было, что запущенный ныне участок в свое время был хорошо продуманным парковым ансамблем с посыпанными гравием дорожками, каменными скамьями, фонтанами с мраморными статуями и вазами.

Теперь фонтаны пересохли, а статуи позеленели. Несколько вычурных беседок некогда украшали парковый ансамбль, но и они выглядели полуразрушенными. В глубине парка виднелся павильон, дальше – приземистые корпуса, где при высокородных хозяевах жили дворовые люди. Одно из строений, по всей видимости, прежде служило конюшней.

– Вы правы, – отозвался шедший впереди Сила Михалыч. Он остановился, подождал спутников и пошел рядом. – Когда-то усадьба принадлежала графам Веренским. После революции большевики превратили ее в пансионат. Только благодаря этому дом уцелел и не превратился в груду печальных развалин. Сохранилась даже графская мебель, портреты и предметы семейного обихода; правда, многое пролежало долгое время в подвалах и безнадежно испортилось, но некоторые вещи Леониду Ефимычу удалось спасти. Он нанял хороших реставраторов, и вскоре фамильные портреты заняли по праву свои места на стенах.

– Веренский принадлежит к графскому роду? – заинтересовался Максим.

– Да, прямой потомок по материнской линии. Когда Веренский стал знаменитым пианистом, ему удалось за сравнительно недорогую цену вернуть себе имение предков, так как с 1988 года здание пустовало. В годы так называемой перестройки у государства не оказалось денег на содержание пансионата, а еще меньше на сохранение исторического памятника. Дом ветшал, парк приходил в запустение.

Веренский выкупил усадьбу в 2000 году, дом отреставрировали, парк вновь приобрел ухоженный вид, еще не так давно здесь журчали фонтаны и благоухали цветущие клумбы. Я сам не раз с удовольствием отдыхал на скамье у чудесного водоема с утками. Теперь за парком никто не ухаживает.

– Вы бывали здесь раньше? – удивился Максим. – Где вы живете, Сила Михалыч?

– О-хо-хо! – вздохнул тот. – Живу-то я далече, но по долгу службы приходится наведываться в усадьбу регулярно. Видите ли, есть места, которые нельзя оставлять без присмотра, иначе случается много бед – гораздо, гораздо больше самых смелых допущений.

– Что же случилось с Веренским? Василий сказал, что он потерял жену и дочь. Догадываюсь, что причина нынешнего упадка усадьбы кроется в этом.

– Отчасти, мой друг, лишь отчасти. Заметьте, как правильно мы поступили, пригласив вас в эпицентр событий. Как бы еще я смог объяснить вам все досконально и убедительно? Тем не менее, чтобы открылись страшные тайны этого дома и его хозяина, вам надобно увидеть один предмет воочию, и тогда многие вопросы отпадут сами собой.

– Страшные тайны… – Максим принужденно засмеялся. – Говорят, старые усадьбы полны привидений. Надеюсь, я выйду отсюда живым?

– А вот это уж как повезет, – вдруг холодно ответил Сила Михалыч, утратив разом свой имидж добродушного толстяка. – Будьте готовы ко всему, дражайший Максим Евгеньевич. Миссия ваша ответственная, тут уж, простите, личное придется задвинуть поглубже и забыть о нем совершенно… да-с… как говорится, не до жиру, быть бы живу.

– Но позвольте!.. – возмутился Максим. Василий предостерегающе дернул его за рубашку, но чувство негодования заставило музыканта продолжать: – Все-таки не лишне было бы спросить моего согласия. Вы, Сила Михалыч, привели меня сюда, можно сказать, силой. Не знаю, кто вы такой, но вам удалось каким-то образом воздействовать на моих товарищей…

– Максим! – резко перебил его Сила Михалыч и повернулся к пианисту, глядя все так же холодно и остро. Все лицо его теперь было сухо, нелюбезно, полные щеки опустились, обозначив недовольные складки у рта. – Знаешь ли ты, парень, что гордыня – один из смертных грехов? Не воображай, что дар твой достался тебе по воле слепого случая. Да и даром это назвать нельзя, ибо ничего не приходит даром, запомни раз и навсегда. И еще уясни себе хорошенько: талант дается не для славы, а для служения, так же как все в этом мире. Одни выдерживают бремя, другие не справляются и гибнут, поэтому все теперь в твоих руках.

Максим, пораженный столь неожиданным превращением, стоял и смотрел в сине-ледяные, необыкновенной прозрачности глаза, как будто в теле этого смешного, несуразного толстяка скрывался кто-то другой, совершенно к телу неподходящий, так же как Сила Михалыч не подходил к костюму. Тот, другой, смотрел изнутри властно, пронзительно, и противиться ему не было сил.

Хватило молодого человека лишь на то, чтобы пробормотать чуть слышно:

– Черт меня дернул приехать в этот город.

На что Сила Михалыч расхохотался с прежним добродушием:

– Ну почему же непременно – черт? Хотя, доложу я вам, приезд твой в этот город неслучаен, как неслучайно все, что случается. А ты думал… – и расхохотался еще больше.

Глава 3

Войдя в вестибюль, гости, не сбавляя шага, поднялись по парадной лестнице и очутились в обширной зале, пустой и холодной; ее площадь визуально увеличивали зеркала в простенках, вдоль стен стояли стулья с высокими золочеными спинками. Самым заметным предметом в зале был концертный рояль «Стейнвей», как сразу определил опытным глазом Максим.

В зале посетители тоже не задержались и проследовали дальше в гостиную. В ней царил полумрак, горела лишь одна настенная лампа. Помещение было уставлено диванами, креслами и низкими столиками; вероятно, было оно рассчитано на прием множества гостей. Здесь стоял еще один рояль, но поменьше, кабинетный «Бехштейн» белого полированного дерева.