На грани счастья Алюшина Татьяна

Весь состав «коммуналки», сидя за круглым обеденным столом, смотрел на Дашку в ожидании, что она придумает и станет спасать их в этот раз.

И она придумала:

— Продадим бабушкину квартиру!

— Нет! — категорически заявила бабушка Васнецова. — Это моя квартира, я против! Где я жить буду?

— Если не продадим, жить ты уже нигде не будешь! — жестко пояснила Дашка. — Сделаем операцию, и нам еще тебя на ноги поставить надо.

Операция прошла тяжело, как и предупреждали врачи, с осложнениями и долгим реабилитационным периодом. Бабушка стала совсем трудной, невыносимой, требовала повышенного внимания, жаловалась, что ее обобрали, а человеческих условий жизни не предоставили. Ну, по этому пункту в чем-то она была права.

Последний ремонт в квартире делался года за четыре до смерти папы, а прошло после нее уже три. Проживание такого количества людей привело к ускоренному изнашиванию как мебели, так и жилья.

Мама по контракту осталась работать в Италии, звонила часто, звала к себе в гости, да денег у девчонок не было на такие поездки. А тут вроде как образовались средства, остались после продажи квартиры и бабушкиной операции, и они решили сделать ремонт. И главное, оснастить кухню хорошей бытовой техникой, облегчить бабушке Наде и Лидии Ивановне нелегкий домашний труд.

Дизайнера нанимать не по деньгам и запросам, а посему Дарья сделала свой дизайн-проект. Засела за книжки-журналы, проконсультировалась с друзьями, которые учились в архитектурном, — измеряла, чертила, объездила строительные магазины и рынки, составила смету. Позвонила по старой памяти Ивану Павловичу, спросить, нет ли у него на примете хорошей строительной бригады. Главное, надежной.

Бригаду Иван Павлович нашел и прислал толковую, все профессиональные строители из Подмосковья. Они им и переехать помогли на квартиру старших Юдиных.

И начался у них ремонт. Мама дорогая! Никто ж не предупредил, какая это засада! При всем том, что строители работали качественно, быстро, найдя сразу общий язык с Дарьей, кое-что даже подсказывая ей по ходу.

Вместо намеченных двух месяцев «стройка века», как назвала Катька, затянулась аж на четыре. Да ладно, и это бы потерпели!

Но кто сказал, что засада — это слегка трухануть, пукнуть в атмосферу испужно, и все? Нет, господа, засада — это несколько иное.

Заболел бригадир строителей, делавших ремонт, взамен его прислали другого, временного. Казалось бы, строитель и строитель.

Ан нет! Пункт первый — попадалово! Катька вдруг умудрилась в него влюбиться. И тут такое началось!

Сначала Колюньчик, как нежненько называла его Катька, стал частенько к ним заезжать и засиживаться вечерами допоздна, а недельки через полторы и вовсе перебрался в их табор с вещичками, «осуществлять свою единственную в жизни любовь!» — собственно, прямой цитируемый текст!

Нормально так, живенько: двухкомнатная квартира, лежачая больная плюс еще пять человек, и тут такой красавец с вещичками, «осуществитель»!

Спали они с Катькой на кухне, на полу. Ну и это временное барачно-коммунальное житье можно было перетерпеть. Но при этом очень хотелось бы поспать, прослушав еженощную «трансляцию» порноканала, а еще больше хотелось выжить после храпа Колюньчика. Прямо какое-то изматывающее счастье для всех.

Дашка находилась в таком глубоком недоумении по поводу избранника сестры и прострации от хронического недосыпа, что доставала Катьку:

— Кать, это что? Рабский стон угнетенного либидо или пролетарский шиш контрреволюции? Он же имбецил обыкновенный с брутальным отягощением!

— Не смей говорить про него так! — взрывалась Катька. — Он настоящий мужчина!

— А хто спорить? — вздыхала Дашка. — Если бы семья не прослушивала еженощно полный курс вашего оргазмического единения, давно бы выгнали его куда подальше. Но, Кать, нас здесь шесть человек и он сверху, это уже перебор!

— Это моя личная жизнь! — штопором в землю упиралась Катька.

— А на его территорию перенести эту твою личную жизнь нельзя? — выясняла Дарья.

Оказалось, не-е-е, незя-я-я! В подмосковную строительную общагу, где обитал Колюньчик, Катьке как-то не хотелось.

Освоившись в их квартире и жизни, укрепившись Катькиной жизненной установкой «назло всем!», Колюньчик начал умничать, поучая:

— Вы, Лидия Ивановна, неправильно посуду моете, надо тереть, тереть, а вы поливаете.

— Не умеют у нас дороги строить! — заявил Колюньчик заслуженному строителю, награжденному множеством наград, деду Стасу. — А почему? Я отвечу! Технологий не знают!

За недельку справился со всеми обитателями дома, «научив жизни», и пришла Дарьина очередь. Поздним вечером, когда она добралась до дому и пила чай в кухне.

— Вот что я тебе скажу, Даша, — взял добротную поучительную ноту Колюньчик. — Неправильно живешь. Симпатичная деваха, а без парня, ремонт этот затеяла глупый, деньжищ на него ухлопала, а надо было машину покупать и в бизнес какой залезть.

И тут у Дарьи сорвало все краны, крыши и тормоза в полный разнос! Да так, что попрятались по комнатам все, кроме Катьки, сидевшей рядом с Колюньчиком.

Озверевшая Дашка убийственно холодным тоном, делая ударение и акцент на каждом слове, пояснила расстановку дальнейшей жизни:

— Значит, так. Сейчас ты собираешь свои вещи. Если через пятнадцать минут ты еще будешь находиться в квартире, я вызываю милицию. Заявление на тебя такое напишу, роман! Суток на пятнадцать минимум. И еще. Вернешь до копейки украденные на строительстве деньги. Смету составляла я и знаю, сколько ты натырил. Если завтра не вернешь, посажу года на три. Чтобы ты знал, нанимал строителей для нас замминистра. Масштабом грядущих неприятностей проникся?

Колюньчик побледнел и оторопело хлопал глазами, напугавшись вусмерть. Но тут встряла Катька:

— Ты не имеешь права с ним так разговаривать! Это мой молодой человек и моя лич…

— Ка-тя! — отчеканила тем же тоном Даша. — В Под-мос-ко-вье! В строительную общагу! Со всей своей личной жизнью! Не устраивает? Лето на дворе, лавочки есть. — И повернулась к Колюньчику, недоуменно подняв брови: — Не поняла, чего сидим? Время пошло!

Катька принялась ругаться, возмущаться, что-то требовать, но ровно до того момента, пока не закрылась входная дверь за Колюньчиком, поспешившим ретироваться по тихой грусти.

— Ну рассказывай, сестра, — предложила Дашка. — Что вот это было?

— Не знаю, — сникла Катька и призналась: — Так мне осточертела наша жизнь. Тяжело, трудно, обидно. Захотелось что-то изменить, взбаламутить. Не знаю!

— И ты решила нам добавить, ну так, чтобы уж наверняка? — И высказала свое непонимание: — Кать, но как можно было вот на «это» запасть?

— Да не западала я! — призналась искренне Катька. — Вредничала! Все смотрела и ждала, когда кто-то из вас возмутится. А вы интеллигентно терпели! — И, выпустив пары, с грустной ноткой добавила: — Но сексом он занимался — это что-то фантастическое!

А Дашка начала смеяться, хмыкнув пару раз, и по нарастающей, до громкого хохота, вытирая слезы и пытаясь говорить:

— Да уж! Ду-у-умаю, наш контингент вспо-о-о-мнил живенько так, с о-огоньком, ка-ак э-э-то делается! Прослушивая ка-аждую ночь по-посо-бие по прикладно-ому сексу!

И Катька не удержалась, заразилась смехом и хохотала вместе с Дашкой.

В кухню осторожно вошла бабушка Надя, улыбаясь. А то!

— Девочки, — заговорщицки предложила она, — у нас с Лидушей в холодильнике бутылка шампанского припрятана. Думали, окончание ремонта отметим. Но сейчас повод тоже хороший, — с опасением посмотрела она на Катьку.

— А бабушка Васнецова? — спросила Дашка.

— Спит, — поспешила сообщить бабушка.

— Тогда, — распорядилась Дашка, — тихо, тихо переползайте все сюда. Отметим воплощение в жизнь библейской притчи: «Купи козу, продай козу».

Ремонт закончили по экономрасчету Дашкиному, и еще немного деньжат осталось. Они прикидывали, какие насущные покупки нужны, а тут…

Дефолт! Хорошо Дашка успела новых жильцов в юдинскую квартиру поселить и предоплату за полгода в долларах с них получить. У Кати родители всех ее учеников отказались от уроков, от услуг Дарьи обе фирмы тоже поспешили отказаться, и деда Стаса сократили, как говорится, до кучи.

Приплыли! Катька, закончившая институт, никуда устроиться не может, Дарья так вообще подрядилась уборщицей полы мыть. Поджались до минимума, боясь валютные сбережения трогать, — неизвестно, что дальше!

А тут мама стала девчонок уговаривать приехать к ней в гости, пока в стране неразбериха. Катька холодно отказалась, заявив, что будет работу искать, а Дашу уговорили бабушка Надя и Лидия Ивановна съездить, отдохнуть от них от всех.

Дашка поехала.

И вернулась совсем другая. С иным пониманием, иным вкусом и чувством жизни, с мудростью, выстраданной глубоким переживаемым чувством вины.

Остались они с Катей в вечер Дашиного приезда ночью в кухне разговаривать вдвоем, после отшумевшей встречи, застолья небольшого с семьей.

— Красивая Италия? — спросила Катька напряженным тоном.

— А почему ты меня не спрашиваешь, как там мама живет? — поинтересовалась Дашка, строго глядя на сестру.

— Как она живет? — пожала пренебрежительно Катька плечами. — Хорошо живет. В Италии. А что, там можно плохо жить?

— Кать, — жестко, бескомпромиссно сказала Дашка, — четыре года прошло, как умер папа. Тебе двадцать два, ты взрослая, умная тетка, что ты ей никак простить не можешь?

— А то! — прорвало годами лелеемую претензию из Катьки. — Мы тоже отца потеряли, а такое впечатление, что горе только у нее!

— Катя! — поразилась этой детской обиде Дашка. — Мы с тобой потеряли отца, это горе, это невосполнимая потеря, но мы потеряли только отца! А она потеряла все! Она с его смертью потеряла жизнь, себя, смысл — все! Он был ее дыханием, ее вселенной, всем! Ты не понимаешь, что это огромная разница — наша потеря и ее? Ты хотя бы представляешь, что она пережила, когда держала папину голову на коленях в момент его смерти? Она умерла тогда вместе с ним. Оболочка осталась, а она умерла!

— Да что ты мне тут объясняешь?! — взорвалась Катька своим непрощением. — Она нас предала! В самый трудный, самый тяжелый момент, когда нужна была больше всего в жизни, бросила нас и предала!

У Дашки аж в глазах потемнело от возмущения, боли за маму, от этих пустых, глупых обвинений, высказываемых маленькой девочкой, ревнующей отца к маме. Она подскочила с места, наклонилась над Катькой и, не сдерживая голоса, эмоций, вины, разъедающей сердце, орала:

— Это мы! Мы ее предали и бросили! Самые родные, самые близкие люди предали ее и выкинули из своей жизни за несоответствие нашим ожиданиям! Ты вот, например, знаешь, что она кандидат наук? Знаешь, что она окончила аспирантуру и защитилась еще при жизни папы? — И, увидев удивленное выражение Катькиного лица, продолжила обвинительную речь: — И я не знала! А почему?! Да потому, что нам по фиг было, кто она, чем занимается! Мы тупые и равнодушные дочери! Эгоистичные суки! Никто из нас — никто! — не поговорил с ней после смерти отца, не поплакал вместе, не поддержал, не расспросил ни о чем! Отпустили в эту Италию, как мусор выбросили! Она не в себе была, умирала, не жила, а мы отделались от нее! И ни разу, ни разу не спросили, как она там живет!

На ее крик прибежали перепуганные домочадцы, кроме бабушки Васнецовой, и стояли, потрясенные, в дверях, слушая приговор своему эгоизму, выносимый Дашкой. А она уже никого не видела, и не слышала, и не могла остановиться:

— Мы все! Все знали, что она беспомощна в горе своем, беспомощна в жизни, в социуме, в быту, и без зазрения совести выкинули ее! В чужую страну, без друзей, без знакомых, без денег, без поддержки! Иди, нам и без тебя тяжело! Мы все эгоистичные, безразличные суки! Ты знаешь, как она там жила? Она звонила, мы не спрашивали, как она! Она приезжала, мы поражались: тоненькая, как девочка! А знаешь почему? Потому что она год голодала! Ей есть не на что было! Она не жалуется, нет! Улыбается и абсолютно уверена, что это такая ерунда! Она не купила себе ни одной вещи за тот год и практически не ела! А деньги, копейки, копила, чтобы к нам слетать! Мы были здесь, все вместе, с квартирами, заработком, держались друг за друга, а она там одна! Брошенная всеми, кроме любимого мужа!

Бабушка Надя заплакала навзрыд, и это привело в чувство Дашку, как пощечина, остановив ее чернушное ослепление разъедающей вины. Она развернулась к дверям, увидела наконец всех, подошла к бабушке, обняла, подставив плечо для рыданий, гладила по голове и извинялась:

— Ну прости, прости. Это я себя обвиняю Себя. У мамы все сейчас хорошо. У нее, знаешь.

и тогда все хорошо было. Она мне сказала, что Васечка ей помогал во всем, поддерживал и даже напоминал, что надо поесть.

И разрыдалась давно сдерживаемыми слезами.

— Знаешь, — сказала она Власову севшим от непролитых слез голосом, — я этой вины, наверное, с себя никогда не сниму. Это так стыдно и больно. Я тогда первый раз разглядела ее по-настоящему, поняла и восхитилась своей мамой! Она совершенно потрясающая женщина! Женщина века девятнадцатого. Я тогда осознала, что, когда папа умер, ей было всего тридцать шесть лет, она на четыре года была старше меня нынешней! Молодая, необыкновенная, красивая женщина, и у нее кончилась жизнь.

— Мама, ты же в полной нищете жила! — шокированная тем, что узнала, прошептала потрясенно Дашка. — Ты же голодала!

— Это такая ерунда, шелуха глупая! — уверяла мама, обнимая Дашку. — Я всему научилась: и жить, и с бытом справляться, и деньги считать. Мне хватало на две чашки кофе и что-нибудь легкое перекусить днем, этого вполне достаточно.

— Мам, прости нас! — винилась Дашка.

— Да что ты, девочка! — успокаивающе поглаживала и целовала ее мама. — Я была тогда обузой для вас. Везде и во всем вокруг был только Васечка, и я целовала воспоминания о нем. В чем я могла в те времена найти в России работу и отдохновение? Я бы так и ушла следом за ним. А здесь я занималась любимым делом, и мне так это нравилось, что я не замечала ничего вокруг. И потом, каждую ночь я разговаривала с Васечкой, он мне помогал, подсказывал, направлял. И это было счастье.

И Дашка поняла и увидела, что мама стала сильной, другой. А может, она всегда была сильной, только они этого не понимали? Дашка стала ездить к ней при любой возможности, а Катька так и не поехала. Дарья с ней о маме больше не разговаривала. Не могла, боялась наговорить непоправимого.

Она закончила институт и, победив в трудном конкурсе на вакантное место, поступила на работу в очень серьезную, стремительно набирающую обороты корпорацию и начала делать карьеру.

Катька поступила работать в специализированный лицей, преподавала язык, Дашка работала, как конь заводной на карусели. Жили.

В две тысячи третьем умерла бабушка Васнецова. Похоронили. Через восемь месяцев от обширного инфаркта умер дедушка Стас. Остались они бабским коллективом — бабушка Надя, Лидия Ивановна и Катя с Дашей.

Напасти, заявив о своем появлении, похоронами не отделались.

Большая любовь у Катьки. О господи!

— Кать, — познакомившись с этой «любовью», спросила Дашка у сестры. — Ты знаешь закон нашего времени?

— Это какой? — спросила влюбленная.

— Красивый мужчина никогда не платит! — оповестила Дашка.

Он был настолько идеально красив по всем мужским канонам, что слепил звездностью глаза и аж зубы сводило, ну и разумеется, его собственная самооценка потолки царапала.

Катька умирала рабой любви, семье же он сразу и напрочь не понравился. Ну вот не обаял! И может, обошлось бы, но приехала мама.

После официального знакомства с «любовью всей жизни» дочери мама искренне поделилась своим мнением и опасениями:

— Катенька, этот молодой человек совершенно не предназначен для серьезных отношений.

— Он меня любит! — воспротивилась и двинула заяву Катька. — И я его люблю! Он сделал мне предложение, и мы поженимся!

— Катюша, — пыталась что-то объяснить мама, — никто не спорит, он необыкновенно красив и статен, но его жизненная позиция видна сразу: «Как тебе повезло, что я обратил на тебя внимание!» И за это внимание, обращенное на тебя, придется расплачиваться всю жизнь.

— Он меня любит! — бараном, упершимся в скалу рогами, упорствовала Катька.

— Этот мальчик любит только себя. И видимо, что-то мучает тебя в душе, если ты выбираешь такого мужчину для жизни. Катюша, женщина всегда знает и чувствует истинную цену своего избранника.

Но мама говорила о каких-то других женщинах, тех редких, которые с большой буквы, как и она сама, может, поэтому верила, что все женщины такие же и могут понять, почувствовать настоящего мужчину.

А нашу Катю переклинило по полной программе, в первую очередь наперекор маме, что-то из серии «Назло кондуктору пойду пешком!».

Все мамины попытки что-то объяснить, достучаться имели ровно обратный результат — Катька буром башкой в землю!

Дашка скрепя сердце согласилась на свадьбу. А и ладно! Ну, любовь у сестры…

И, убедившись в своих подозрениях в расчетливости жениха и его родных, свадьбу пришлось оплатить Дарье, вплоть до чаевых официантам.

Катьку, находящуюся под гипнозом предстоящего события, она старалась не посвящать в эти детали.

Ну расписались. И молодая семья поселилась с ними.

— А к нему жить — нет? — спросила Дашка у сестры на третий день ее официального замужнего статуса.

— У них двухкомнатная квартира, в которой живет его мама, у нас места больше, — благоухала счастьем Катька.

— Знаешь, дорогая, — подгорчила медовую сладость Дарья, — кажется, это ты замуж вышла, а не мы? Вот и начинай самостоятельную семейную жизнь, а не эксплуатируй бабушку и Лидию Ивановну, они обслуживать твое счастье не обязаны.

Катька надулась, выказав обиду, но ненадолго.

Леонид, новоиспеченный муж сестры, раздражал их троих сильно и устойчиво. Раза по три на дню. Дашка думала: «Убью! Вот притюкну к чертовой матери!»

И началось противостояние Катьки и Даши с бабульками. Сам же объект этой тихой войны плевал на них смачно и с удовольствием, игнорируя «абсолютно» их недовольство с тихим презрением и сардонической улыбкой.

Дашка честно и стоически выдержала пять месяцев этого фронта и, невзирая на то что Катя уже была беременна, разрулила проблему единоличным решением.

— Завтра вы переезжаете на квартиру Лидии Ивановны, — объявила она молодоженам за ужином. — Жильцы съехали неделю назад, бригада уборщиков навела генеральную уборку. Вперед!

— Мне это неудобно, — сморщившись брезгливо, оповестил Леонид. — Слишком далеко от центра и слишком маленькая квартира.

— К маме! — весело отчеканила Дашка и приступила к ужину.

— К маме нельзя! — высказался эмоционально муж Катерины. — Она болеет и…

— Либо к маме, либо на квартиру, — перебила его Дарья, — здесь вы больше жить не будете.

Леонид побуравил ее взглядом прекрасных глаз, словом более не удостоил, доел и удалился в их с Катей комнату, зато Катька восполнила вербальную недостаточность:

— Что ты распоряжаешься! Нам удобно жить здесь! И это такая же моя квартира, как твоя!

— А нам нет, — спокойно оповестила Дашка.

— Нам он не нравился с самого начала, ты захотела замуж, так, пожалуйста, будь там. Ну а мы-то тут при чем? Мы за твоего Леню втроем замуж не выходили. Я думаю, вполне достаточно, что мне приходится долги немереные за свадьбу выплачивать, в которую, кстати, ни он, ни его семья не вложили ни копейки. Так что, думаю, мы втроем за мужчину твоей мечты расплатились уже сполна. Твой каприз и большая любовь, ты и расхлебывай.

— Как ты можешь? — негодовала Катька, пуская слезу.

— А как? — не поддалась шантажу слезами Дарья. — Я вроде бы предлагаю тебе просто жить отдельно, своей семьей. Все, Кать. Точка жирным почерком. Начинается твоя самостоятельная семейная жизнь. С ребенком мы все втроем будем целиком и полностью помогать тебе, но стирать труселя и носки мужа, готовить ему обеды теперь ты должна сама. Я никак не пойму: при чем здесь мы?

Катька обиделась страшно, и на следующий день, молча, ни с кем не разговаривая, они переехали. Не к мамке, а в «слишком маленькую» квартирку на окраине. Удачи!

И оказалась Катька один на один с жизнью. Первый раз! Дашка переживала и боялась за нее, но решение свое не меняла. Через пару недель они помирились и стали регулярно встречаться на нейтральной стороне, без Леньчика рядом.

Катюха тяжело носила беременность, о жизни своей семейной не рассказывала, но как-то на восьмом уже месяце обиженно выдала:

— Ты не понимаешь, что такое любить! Твой роман с преподавателем не в счет! Ты меня наказала, выгнав, а сама ни черта в этом не понимаешь!

— Кать, у меня уже сил нет выслушивать эти судороги! Вот ты на днях мамой станешь, ты умная, битая непростой жизнью последних десяти лет женщина, а с офигенным упорством несешь подростковую лабуду! Такое ощущение, что ты в детство играешь, все назло кому-то, думаю, что маме. У тебя есть семья, которая бесконечно тебя любит, и мама в том числе, и нам всем еще надо ребенка растить. А ты: «Выгнала, наказала», фигню всякую, как пацанка. И не бойся вернуться, если тебе хреново с ним, никто умничать не собирается, сами еще те «умницы», но иллюзиями себя по поводу главнюка всей твоей жизни не тешим.

Поздно вечером того же дня Катька приехала домой с вещами. Открыв дверь на звонок и увидев сестру, Даша только спросила:

— А Леньчик?

— С пожитками к маме.

Маленькая Лизка была пугающе неправдоподобно похожа на деда Василия Дмитриевича, и ни полчерточки от папаши. Такое чудо!

Дашка вкалывала одна на всю семью, Катька в декрете, занималась втроем с бабушкой и Лидией Ивановной ребенком. Новая жизнь!

Леонид вдруг «закапризничал» разводом, на что-то там претендуя, пока Дарья не позвонила ему лично:

— Лень, ты бы не выступал, а то обстоятельства для тебя могут трагически измениться. Напоминаю, что у меня расходы на вашу свадьбу и дальнейшее совместное проживание с Катериной подтверждены чеками, оплата которых производилась с моего личного счета, есть еще целевой, взятый мной на свадьбу кредит. — И нежно так поинтересовалась: — Поучаствовать хочешь в погашениях через суд?

Поучаствовать Леньчик не захотел, быстренько подписал какие надо бумаги и более до поры не проявлялся.

А пора сия не замедлила настать очередной тяжелейшей проблемой в семье.

Когда Лизоньке исполнился годик и Катя отняла ее от груди, у девочки началась аллергия. Да какая! Абсолютно на все!

Катя с дочерью пролежали в больнице три месяца, помогло, но не очень. Малышка плакала сутками, беспрерывно, они с ума сходили, кидаясь ко всем специалистам. Никогда еще ничего не было таким страшным!

Дашка забурилась с головой в эту проблему, изучая литературу, консультируясь с врачами, накупила каких только возможно детекторов для проверки продуктов. И они перевели свое хозяйство на натуральные продукты — мыли, стирали, убирали щелочью, лимонами, содой и хозяйственным мылом, а продукты питания — о-хо-хо! Пойди найди в Москве натуральные продукты. И тогда мама решительно настояла, чтобы Катя с дочерью приехали к ней.

— Здесь очень серьезно относятся к чистоте продуктов, есть специальные экомагазины. Пусть немедленно выезжает, выходим ребенка!

Мама уж десять лет жила в Италии, давно работая за весьма приличную зарплату, считалась там известным и очень ценным специалистом как искусствовед и историк. За ней уже много лет ухаживал профессор университета, звал замуж, но мама отказывала. «Васечка пока ничего не сказал про Марио», — объясняла она свой отказ Дашке.

А Дарье Марио нравился. Полностью совпадавший с типажом успешного, интеллигентного европейца, красавец, умница, он смотрел на маму грустными глазами и продолжал за ней ухаживать, не оставляя надежды.

Решили всей семьей — надо ехать, спасать ребенка!

Но заковыка на пути к выздоровлению Лизки обозначилась — Леньчик, от которого требовалось подписать разрешение на выезд дочери за границу.

Катерине по телефону он однозначно предложил решить за это его временные финансовые трудности. Дарья поехала к нему на работу и пообещала присовокупить к финансовым еще и уголовные трудности, напомнив про должок.

Буравя ее взглядом, выражавшим чистую, не замутненную ничем ненависть, Леньчик подписал все необходимые документы.

Катька с Лизой уехали. Все бы ура, но виза всего на три месяца. Лизка в Италии расцвела и начала поправляться, окрепла, а уж и уезжать пора.

Дашка, ожидая их, находилась в постоянном внутреннем напряжении, опасаясь рецидива болезни у ребенка по возвращении домой.

Спаси и пронеси! Они уже такое прошли, вспоминать страшно.

От этих постоянных мыслей как-то ночью ее отвлек звонок мамы:

— Дашенька, не разбудила?

— Нет, мамуль, не сплю, думаю.

— Я как раз по этому поводу, я все размышляла, как нам помочь Лизоньке, а тут Васечка вчера пришел и говорит: выходи за Марио замуж, тебе пора быть счастливой, он хороший человек, вам будет радостно вместе, да и внучке помочь надо. Дашенька, так я за Марио замуж выйду, и мы тогда сможем Катеньке с дочкой визу сделать на год.

— Выходи, конечно, мама! Нам всем Марио нравится. Только ты для себя выходи, для счастья, а не для Лизы!

— А я для всего! — рассмеялась мама.

Как они и опасались, по возвращении домой у Лизы обострилась аллергия. Не в такой, слава тебе господи, ужасной степени, как раньше, но довольно тяжело и сложно.

Девочку пришлось положить в больницу. Даша, дежурившая, в свою очередь, рядом с ней, смотрела на мучения ребенка и спрашивала, не зная, как ей помочь, облегчить боль:

— Лизонька, детка, ты чего-нибудь хочешь?

— Чтобы красиво-красиво было. Сказка про красивую девочку, — тихо говорила малышка, — и чтобы не чесалось.

В больнице Дарья стоически держалась, заплакала, когда вышла на улицу, и до самого дома вытирала слезы. Ходила ночью по притихшей квартире и все думала: что ж ей такого сделать, красивого-красивого и необыкновенного?

И вдруг как озарение снизошло — книжку!

Она сделает ей книжку с красивой сказкой, принцессой, принцем. Раскладную.

И даже увидела перед мысленным взором эту книжку, и поняла, как надо ей делать и какая это будет сказка. Красота требует неспешности, и Дарья делала ночами книжку-раскладушку три месяца, уж и Лизоньку давно из больницы выписали, и мама вышла замуж за Марио, девочки не ездили, но скромную церемонию и банкет просмотрели на видео, присланном по электронке.

И как раз к дню рождения Лизы, три года исполнялась их девочке, Дарья доделала свою первую книжку.

Этот день рождения Лизы они отмечали в Италии всей семьей, привезя туда первый раз бабушку Надю и Лидию Ивановну.

Не без препятствий на пути к счастью в лице Леньчика.

Но вот выступил он и что-то там требовал зря! Ох зря!

Дашка завелась, как танк Т-34 против фашистских оккупантов. Для разборок приехала к нему на работу и высказалась на глазах Лениного коллектива и начальства:

— Я понимаю, Леньчик, что ты решил показать мне свое умение быть принципиальным до определенной суммы. У тебя дочь погибает от аллергии, а ты требуешь тебе заплатить, чтобы мы могли ее вылечить? Ну что ж, с радостью спешу тебя огорчить: в суд я подала. И присудят тебе, родной, оплатить половину расходов за свадьбу и ваше совместное годовое проживание за мой счет, ну и должок по алиментам погасить за три-то года. Ну а не заплатишь, ждет тебя казенный дом в обществе брутальных мужчин, и будешь ты, со всей своей красотой неземной, спать часа по три с частыми перерывами на тревогу. Расклад ясен?

Расклад Леониду оказался предельно ясен, и теперь они могли вывозить Лизку, куда и когда захотят на любое время.

Марио вошел в их семью настолько естественно, словно всегда был родным и любимым родственником. Хотя история их отношений с мамой складывалась для него не просто. Он влюбился в нее с первого взгляда, но знал, что она в трауре по покойному мужу, с уважением относился к ее чувствам и долгое время не признавался в своей любви. Они работали вместе, Марио Кьезотти был одним из руководителей проекта, для работы над которым мама приехала в Италию.

Контракт, по которому она работала, закончился через год, и только тогда Марио узнал и увидел, как тяжело и трудно она жила. Пользуясь своими связями, он устроил для мамы новый, очень выгодный контракт на пять лет. Маргарита Станиславовна за эти годы сдала какие-то экзамены, получив итальянский диплом историка и искусствоведа, и даже какую-то там степень получила, и стала известным в Италии специалистом по эпохе Возрождения.

Марио все эти годы находился рядом, несколько раз делал ей предложение выйти за него замуж и, получив мягкий отказ, продолжал ждать.

Красавец, большая умница, профессор, он был влюблен в нее так, что готов был ждать всю жизнь.

Не имея своих детей, к Кате с Дашей он относился как к дочерям, не говоря уж про Лизку! Та вообще обожаемая, балуемая невероятно внучка.

Вот для нее он устроил на вилле феерический праздник.

И это был первый, со дня смерти папы, настоящий праздник для всей семьи, и Дашка даже побаивалась слишком уж радоваться, привыкшая к жизненным подножкам. Но странные, неожиданные перемены, исключительно позитивные, входили в их жизнь, настаивая, что пришло их время.

Тогда, в тот их приезд, Марио примирил Катьку с мамой и помог ей разобраться в себе. Они остались как-то вдвоем с Катей, когда все, даже Мария, ушли гулять, сидели в саду, пили холодный чай, и он объяснил ей то, чего она не понимала:

— Такая любовь, что была у твоих родителей. Катрина, — это редчайшее счастье. Но это очень трудно. Для жизни трудно. Люди устроены так, что, встречаясь с чем-то по-настоящему высоким, чистым и божественно красивым, испытывают духовное потрясение, но, к сожалению, могут перенести такое приобщение лишь краткое время. А если носителями этой духовности являются конкретные люди, которые живут рядом и, есть такое выражение, «бытийствуют» в этом, то окружающие, и даже близкие, начинают их ненавидеть за собственную греховность, за неспособность подняться духовно до их уровня. А ненависть вызывает только одно желание — уничтожить. И те, кто несет это высокое, тут же подвергаются остракизму и яростным попыткам унизить, доказать себе и окружающим их неискренность и грязность помыслов. Так было всегда, во всю историю человечества. Любой, кто был сильнее и выше духом, получаемыми знаниями, чистотой, подвергался гонениям, непониманию и желанию растоптать. Иисус, Джордано Бруно, Ганди — это все примеры неистребимого желания толпы уничтожить напоминание о необходимости душевного труда и чистоты помыслов. Есть такое высказывание: «Если ты объявил себя пророком, то готов быть распятым». Жить и трудиться душой ежедневно в настоящей истинной любви, сохраняя ее, углубляя и развивая, — тяжелая, непростая работа, мало кому по силам. Вот даже ты, Катрина, так и не можешь простить родителям их чистоту. И знаешь почему? — улыбался ей грустной, мудрой улыбкой Марио. — Потому что боишься, что в тебе нет такой силы и такой любви. А это не так. Это есть в каждом человеке, только требует большой духовной работы, а люди ленивы душой. Я безмерно счастлив, что Бог даровал мне встречу с женщиной такой душевной красоты и силы. Ты, Катрина, очень похожа на свою маму, в тебе есть эта внутренняя красота. В тебе и в Даше. Тебе, девочка, надо просто перестать бояться не соответствовать той нравственности любви, которую передали тебе родители.

После этого разговора Катька проплакала с мамой всю ночь, рассказывая о своих обидах, страхах, о ревности к их чувству, о глупостях, которые насовершала из-за этого, и прося прощения.

А дня через два после великого «замирения» Катьки с мамой произошел разговор Даши с мамой. Разговор, который изменил всю ее жизнь.

Ночью, когда уже все спали, они сидели в саду и тихо беседовали. Дашка рассказывала о своей работе, о последнем бестолковом романе, закончившемся неприятностями, и мама, выслушав ее, сказала:

— Я очень за тебя переживаю, Дашенька. За последние четырнадцать лет после смерти Васечки ты ничего не сделала для себя самой. Ты живешь в постоянном преодолении обстоятельств, проблем всей семьи и забыла о самом главном — о своей жизни. Не обижайся, детка, но ты развратила их всех, позволив паразитировать на твоей духовной силе. Подожди! — остановила она Дашкин порыв возразить. — Они все в тот момент были взрослыми состоявшимися людьми. Родители Васечки многие годы проработали на высоких должностях, решая жизни и судьбы других людей, мой папа занимал пост главного инженера стройуправления, мама была социальным работником, Катерина закончила школу с золотой медалью и была студенткой. Конечно, они привыкли полагаться на Васечку. Всем — и деньгами, и решением любых проблем семьи, и своих родителей, и моих — занимался он. Понимаешь, каждый в тот момент должен был взять ответственность хотя бы за свою жизнь на себя, а они с удовольствием свалили ее на тебя. Дашенька, доченька, нет жизни, кроме той, что мы проживаем в данный момент, и она единственная, которая есть. Вот мы сидим сейчас с тобой, нас окружают великолепная природа, чудная ночь, и разговариваем сердцем… Этот момент и есть жизнь. Понимаешь, о чем я? Через час человека может не стать, и любые надежды, что жизнь начнется там, в будущем, вот только я доделаю сейчас еще что-то, и начнется хорошая жизнь, но там, в будущем, — они пусты. Я пытаюсь объяснить, что ты отказалась от своей жизни, взвалив на себя все страхи и проблемы шести взрослых людей, и так к этому привыкла, что тебя вроде как и нет. Ты знаешь, что нравится тебе лично, не для семьи, а тебе лично, что лично ты хочешь, что любишь, чем хочешь заниматься в радость? Тебе пора прислушаться к себе, понять, в чем ты находишь радость, счастье, и разрешить им войти в свою жизнь. Чтобы работа, встречи, влюбленности, даже расставания ты проживала в радости, полной мерой.

И Дашка как прозрела!

Все ходила под впечатлением этого разговора, прокручивала его в голове множество раз и все спрашивала себя: «А в чем я счастлива?»

Переосмыслению своей жизни поспособствовало еще и то обстоятельство, что она вернулась в Москву одна, и бродила по притихшей, непривычно пустой квартире, и думала, думала, открытия для себя делала невероятные.

Вдруг посреди ночи ей в голову пришла мысль: «Ну не все же так трагично, было же и много радостного!» На этом моменте она проснулась, потащилась в кухню, налила себе чаю и двинулась мыслью дальше: «А что и когда было радостного-то?»

И для чистоты эксперимента не поленилась, сходила за листом бумаги и ручкой и, старательно вспоминая, принялась записывать все счастливые, радостные моменты последних четырнадцати лет. Первым в списке стояло рождение Лизки. Дашка сосредоточилась, очень старалась несколько часов подряд, до рассвета досидела, а когда вносить в список больше оказалось нечего, перечла и испытала шок. Перечла еще раз!

Записала в другой колонке негативные события, которые помнила, переживала. Перечла! Шок!

Получалось, что из четырнадцати лет она помнила, проживала, чувствуя по-настоящему, с натяжкой года два! И в основном негативных событий!

Два года! То есть она прожила в чистом виде, в сознании и чувствах только два года! Пардоньте-с, а где остальные двенадцать?!

Канули? Вот на это: завтрак на бегу, работа, работа, встречи — переговоры — договоры — контракты, обед на бегу, работа, работа, дорога домой на автопилоте, уже с отключившимися мозгами, и спать, скорее спать!

И туда, в это бессознательное состояние, ухнуло, как в небытие, двенадцать лет?! Их просто не вспомнить, их как бы и не было!

У Дашки в голове что-то замкнуло, когда она осознала этот факт. И задала себе следующий вопрос: «А что я хочу, от чего получаю радость, мне нравится моя жизнь?»

И это оказались самые непростые вопросы!

И поняла, что мама миллион раз права! Она живет, постоянно что-то преодолевая, борясь с обстоятельствами, воспринимая жизнь как враждебную среду, которая обязательно тюкнет по голове. А почему нельзя как мама? Она словно течет в потоке жизни, не наперекор ей, а вместе с нею, в потоке. На четыре месяца она умерла с папой, но, возродившись, пошла дальше. Она никогда ни на что не жаловалась, ни о чем не жалела, ничего ни у кого не просила, не ждала помощи. Голодала, но не обращала на это внимания — это «такая ерунда», ведь есть любимая работа, в которой она была полностью и была счастлива. Трудности с проживанием в Италии? Но ведь это ерунда, есть любимое дело, обожаемая опера, есть возможность работать, и это счастье. Живет как дышит. В самых трудных моментах она находила искру счастья.

Она как-то сказала Дашке: «Я помню каждое мгновение, каждый день всех девятнадцати лет жизни с Васечкой!»

И тут Дашка поняла, что самое большое удовольствие, самую большую радость она испытывает, когда делает книги! Из чего вытекал следующий вопрос: «А чем, собственно, я хотела бы заниматься в жизни? Только книги?»

И, вспомнив счастливую мордашку Лизки, такое счастье в ее глазах, когда подарила ей первую книжку, Дашка поняла — вот! Вот чем она будет и хочет заниматься — устраивать праздник детям!

И тут же уволилась с работы и начала поиск новой. Долго и весьма щепетильно искала, наводила справки, узнавала из разных источников, ходила на собеседования и нашла ту фирму, которая много и качественно делает для благотворительности. А когда встретилась с Татьяной, все оставшиеся сомнения отпали

Конечно, она сильно потеряла в деньгах, хотя по сей день оставалась единственной кормилицей семьи, но странное дело: абсолютно все стало легче! И легче и проще решаться. Катька не работала и последние два года большую часть времени проводила с Лизкой в Италии, с весны по осень, «зимовали» они в Москве, и бабульки их не молодели и прихварывали чаще, но и с этим справлялись без напряжений душевных, да и Марио с мамой во всем помогали.

В те дни и ночи непростых размышлений и крутых жизненных перемен что-то хорошее случилось с Дашкой: поменяв жизнь, она впустила в себя радость, позволив ей укрепиться в душе и окрасить яркими, живыми красками бытийность!

— Ты молодец! — очень весомо похвалил Власов. — На самом деле молодец. Так круто поменять жизнь, уйти от карьеры и такой зарплаты, даже если не нравится работа, — на это мало кто способен.

— Но ведь ты же ушел?