На грани счастья Алюшина Татьяна
— Ушел, — согласился он. — Но мне было проще, я не отвечал за четверых людей, которые от меня зависят. Я отвечал только за себя. Ладно, Дарья Васильевна, время совсем позднее, ты устала, а завтра трудный день. Пора нам обоим отдыхать.
— Да, пора, — согласилась Дашка и, наблюдая, как он поднимается с кресла, бабахнула вопросом: — Власов, а что, собственно, ты от меня хочешь? В том смысле: что надо-то?
— Да ничего особенного, — усмехнулся он своей фирменной улыбкой и снова сел на место. — Собираюсь на тебе жениться.
— О-о-о! — с сарказмом протянула Дашка. — Нормально так. Мило и незатейливо.
— Ну, затейливо или незатейливо, это мы по ходу решим, — ровным тоном оповещал Власов. — Я бы предпочел просто и без лишней суеты, но у нас, как выяснилось, большие семьи, так что как получится.
— Ладно, Власов, — как-то потухла в один момент, словно перегорела, Дашка. — Ты прав, мы оба устали, и завтра трудный день. Надо отдыхать.
Она встала из-за стола, Игорь поднялся следом за ней, протянула ему руку:
— Спасибо за прекрасный вечер, за познавательную экскурсию и интересный разговор. Я благодарна за все. Спокойной ночи.
Власов, пожимая ей руку во время этой не пламенной, а скорее «отсекающей» речи, попрощался:
— Спокойной ночи, Дарья.
И знаете — ушел! Ничего более не сказав, не выразив словами, жестом, лицом — «спокойной ночи»! И все.
Дашка смотрела вслед удаляющейся, сливающейся постепенно с темнотой фигуре и почувствовала усталость, навалившуюся вдруг, как штанга на неопытного качка. Отдала себе приказ ни о чем не думать! Только спать!
И, как ни странно, заснула сразу, без всяких сновидений и переживаний.
Зато утром первая мысль, посетившая ее, естественно, была о Власове. И потяну-у-улось! На весь день.
Передумывала вчерашние разговоры с ним, ругая себя, что слишком уж разоткровенничалась, поделилась глубоко личными переживаниями, такими, которыми ни с кем не делилась.
Зачем? Вот зачем, спрашивается? Что за стриптиз душевный?
В таком вот раздрае, в вопросах, недоумениях и недовольстве собой, Дарья Васильевна и приступила к работе.
Доставалось подчиненным по первое число. Ничего, трудились как пчелки, боясь попасть под раздачу и сказать лишнее слово.
К обеду она так утомилась от себя самой, от крутящихся в голове мыслей, стараясь отделаться от которых даже головой трясла, как лошадь от приставучих мух, что, разозлившись уж совсем, оставила подчиненных обедать и ушла одна на речку. Плавать. Успокоиться.
Она плавала долго, неторопливо, уговаривая себя расслабиться, собраться и перестать дребезжать. У нее почти получилось. Почти.
Она привела себя в порядок в гримерной, подправила макияж и, прижав к груди папку, пошла работать дальше.
Ребята весьма достойно отработали всю программу.
— Молодцы! — похвалила она свою группу. — Все молодцы! Заслужили поощрение. Утренник завтра отработаете без костюмов и грима, — сообщила свое решение Дашка и, выслушав радостные восклицания, улыбнулась. — Дарю! И свободный сегодняшний вечер также презентую. Все разборы полетов завтра в автобусе на обратном пути.
Она смотрела, как быстро-шустро парни загружают в автобус реквизит, который завтра уже не понадобится.
— Устала? — услышала за спиной заботливый, знакомый голос.
Дашка повернулась к нему, стараясь делать поворот медленно, достойно, а не как перепуганная пеструшка.
— Игорь Николаевич, по-моему, вы перебарщиваете с партизанщиной, подкрадываясь незаметно. Эта тенденция, знаете ли, настораживает, — строго заявила она.
— Значит, сильно устала, — кивнул на ее заявление Власов. — Поехали.
— К цыганам? — вредничала Дашка словесно. — Или продолжим экскурсию?
— Скорее второе, — усмехнулся он. — Даш, ты снова дуешься. Поехали, сейчас дадим тебе прохладительных напитков, усадим поудобней и начнешь отдыхать.
— Да куда поехали? — попыталась выдернуть свой локоть из его привычного захвата Дарья. — Мне вон с «детками» надо, проверить-устроить!
— Твои «детки» с большим удовольствием обойдутся без тебя. А поедем мы ко мне в дом. Ужинать пора, я, например, голодный. А ты?
— А я еще и гневливая сегодня! — предупредила Дашка
Он рассмеялся и повел Дарью к машине, а она передумала сопротивляться и позволила себя везти. Осточертело ей в мозгу собственном ковыряться и дурные мысли думать!
Его дом ей сразу понравился и очаровал. Большой, деревянный, сложенный из цельных бревен, трехэтажный, с широкой верандой вдоль всего фасада, увитой диким виноградом в левой ее части. Он производил впечатление приземленной солидности, основательности.
Сразу за домом начинался сосновый лес, расширяющимся клином уходящий куда-то вдаль, за холмы между двумя полями.
Дашка даже на веранду не стала подниматься, села на ступеньку широкого крыльца, сняла с гудевших чугуном тяжелым ног босоножки с пыточными каблуками. И смотрела на открывающуюся панораму — реку вдалеке, делающую поворот, тянущиеся по холмам поля и небольшие рощицы между ними, до самого горизонта, первый раз за весь день позволив разливаться спокойствию внутри.
Власов сел рядом на ступеньку и протянул ей высокий стакан, запотевавший от холодного содержимого. Дарья благодарно приняла, попробовала и глаза зажмурила от удовольствия — кислый клюквенный напиток с кусочками льда.
Они какое-то время молча потягивали напиток, любуясь видом, открывающимся с этого места.
— Я когда увидел тебя первый раз, — прервал молчание Власов, — там, в театре, у меня в голове как стукнуло: «Она будет моей женой!» Я еще и рассмотреть тебя не успел, а уже знал, что ты будешь моей женой.
Дарья молчала, продолжая смотреть на простирающиеся пейзажи, пытаясь осмыслить услышанное.
— Это из разряда тех историй, которые любят рассказывать, но которых не бывает на самом деле, — тихо сказала она и вдруг, пораженная пришедшей в голову мыслью, спросила: — А там, в ресторане, это была не случайная встреча? Ты меня разыскивал, что ли?
— Нет. Я не искал тебя. Решил, что эта мысль пришла в голову от усталости и устойчивого раздражения на театр в компании с Юлей. Но когда увидел тебя в ресторане у Макса, подумал, что таких совпадений не бывает и вторая наша встреча не случайна.
— «При помощи совпадений Бог сохраняет анонимность», — сказал Эйнштейн, — усмехнулась задумчиво Дашка. — Ты на это намекаешь?
— На это, — повернулся к ней Власов, дождался, когда Дарья посмотрит на него, — а еще я очень хорошо знаю, что такое не воспользоваться шансом, который выпадает. Поэтому, раз он выдал аванс, да еще перстом указал, я приму с благодарностью и начну действовать.
— Ты поэтому воспользовался командировкой в Италию? — выясняла Дашка, не в силах отвести глаз от этого его взгляда.
— Да не было никакой командировки, Даш. Я приехал к тебе.
— Так! — только и сказала пораженная Дашка и повторила: — Так. Мне надо как-то это осмыслить.
— Забей! — предложил Власов, отметая чрезмерную серьезность, которую принял их разговор. — Поверь мне, чем больше пытаешься это обдумать рационально, тем больше запутываешься. Пошли лучше ужинать! — поднимаясь со ступеньки и протягивая ей ладонь приглашающим жестом, сказал он. — У меня сегодня мои бабульки деревенские что-то весь день готовили. Я сказал, что гостья будет, так они расстарались.
Дашка подала ему руку, встала, но из задумчивости не вышла, а Власов помог:
— Кстати, я забыл сказать, мне очень нравится это твое платье. Ты в нем была тогда в ресторане.
— Вообще-то оно условно рабочее. Движения не сковывает, — растерянно ответила Дарья.
— Идем, — распорядился он.
И за руку провел через большой холл, большую гостиную дальше, в кухню, уютную, современную, даже модерновую и под стать всему дому большую.
— Ты где предпочтешь отужинать? — интересовался гостеприимно Власов. — В кухне, гостиной или на веранде?
— Не знаю.
— Тогда иди выбери, где тебе больше нравится. А я тут пока разберусь, что мы имеем предложить даме на ужин.
Дарья, теперь уж не спеша, вернулась в гостиную, осмотрелась. Дом внутри был выкрашен белой краской, что создавало ощущение некоей прозрачности, легкости, что ли. Большой, длинный стол из цельного куска полированного дерева стоял вдоль трех огромных витражных окон почти во всю стену. И вид из них открывался потрясающий на сосновый лес. Деревья росли так близко к дому, что если открыть окна, то сосны можно потрогать и впустить внутрь нагретый смолистый аромат.
Она подошла к окну, взялась за ручку рамы, и неожиданно всплыло воспоминание о других соснах и этом дурманящем смолистом запахе там, в высокогорной итальянской деревушке. И в голове у Дашки тихо зазвучала многоголосная баллада…
— И что ты выбрала? — специально понижая голос, чтобы не напугать в очередной раз, спросил у нее за спиной Власов.
Дашка повернулась от окна и сделала тактическую ошибку, или — бог знает — тактическую правильность, посмотрела Власову в глаза еще звучащей внутри, затихающей балладой.
А он услышал это печальное многоголосие в ней.
Притянул Дашку к себе, не выпуская ее «поющего» итальянского взгляда, подхватил под мышки, усадил на край стола. И, придвинувшись совсем близко, положил ладонь ей на затылок и смотрел, смотрел, смотрел в синие, с итальянскими солнечными зайчиками, отражающимися от моря, Дарьины глаза…
Притянул еще ближе, обняв за талию, и поцеловал.
Никакой страсти, обжигающей силы и напора! Никакого выпущенного на свободу несдерживаемого уже желания!
Неторопливый, глубокий, сводящий с ума нежностью поцелуй!
Дашка плыла, плыла в этой непереносимой глубокой нежности — нежности за гранью!
Она оглохла, ослепла и разучилась думать, погружаясь глубже и глубже в пронизанную горячими лучами солнца синюю, плотную, как морская вода, колыбель нежности. И только рвалась — ближе, плотнее, сильнее — дальше, дальше в глубины темные, где рождается истина.
А он целовал, целовал, целовал, изливая на нее всю нежность мира и помогая идти туда, куда неосознанно она звала их обоих.
Игорь приподнял ее одной рукой, не прерывая поцелуя, умудрился стянуть с Дашки трусики, разоблачить себя и, придвинув ее к краю стола…
Вошел до самого конца, прочувствовав непередаваемую полноту ощущений, прокатившихся по всему телу и закипевших вмиг и тут же испарившихся от огня слезами.
И они нырнули вдвоем туда, в самую изначальную глубину, и он вел их обоих, в диссонансе сводящей с ума щемящей нежности так и не прерванного поцелуя и не совпадающего с ним мощного ритма напора.
В самый последний момент истины, от свода, где они были соединены, у Дашки вверх по позвоночнику, через голову уходя куда-то в небо, прокатилась сокрушающая, как горячий вихрь, волна, и крик ее восторга и ошеломления вибрировал в голове у Власова, продолжавшего целовать ее… теперь уже нежно-успокаивающе.
И только тогда он прервал их первый поцелуй, прижав Дашкину голову к своему плечу.
Закрыв глаза, прижимая к себе Дашку и пытаясь научиться заново дышать, он возвращался из глубин, куда им удалось занырнуть вместе!
И, плавно приходя в себя, вдруг почувствовал влагу на плече, отстранил Дашкину голову, придерживая за затылок, и заглянул ей в лицо.
В мокрое лицо, по которому катились слезы, у него даже сердце пропустило удар, так он безотчетно на мгновение испугался.
— Что, Даш, что? — спросил тревожно.
— Ничего, — попыталась она мотать отрицательно головой в его руке, не открывая глаз.
— Почему ты плачешь?
Она открыла глаза и посмотрела в его обеспокоенное лицо.
— Я не плачу, — по-детски капризно заявила Дашка.
Власов подцепил указательным пальцем слезинку с ее щеки и показал:
— Ты плачешь.
Она покачала освобожденной теперь от его руки головой, пытаясь объяснить:
— Господи, это было так красиво!
А он рассмеялся легко, свободно, жизнью полной радости.
— Наверное, ты единственная женщина, которая дала этому такое определение!
А Дашка так же по-детски обиженно настаивала:
— Это было красиво!
— Да, — подтвердил он, снова прижимая ее голову к своему плечу. — Это было очень красиво, Даш!
Большой круглый стол, удобные кресла вокруг него, симпатичный буфет в русско-этническом стиле словно растворялись в зеленоватом кружеве пробивающегося сквозь густую листву дикого винограда солнца, окутывая уютом и спокойствием.
Власов, усадив Дарью в кресло на веранде, сам накрывал на стол, ходил, ходил туда и обратно из кухни на веранду, а она и не делала попыток помогать, предложила без должного энтузиазма, он сказал:
— Нет, отдыхай.
Она и отдыхала, смотрела куда-то вдаль, прислушивалась к себе и молча наблюдала за ним, когда он появлялся и уходил за чем-то еще обратно в кухню.
— Ну все! — сказал он, усаживаясь рядом с ней. — Можем приступать.
— Власов, тебе сколько лет? — вдруг спросила Дашка.
— Сорок один, — ответил он, накладывая в свою тарелку еду.
— Ты разведен? — преподнесла следующий вопрос Дарья, как уведомила о допросных намерениях.
— Давай сначала поедим, Даш, — не принял ультиматума он. — И я тоже задам тебе вопросы.
— Давай, — согласилась она.
«Вот дура-то! — дала себе мысленную оценку Дашка. — И чего прокурорствовать полезла? Всю красоту испортила!»
А Власов, посмотрев на нее внимательно, налил сухого вина им в бокалы и спокойно сообщил:
— Я не был женат.
— Это по убеждению или диагноз? — спросила Дашка.
— Ни то и ни другое, — качнул на ее нападение головой Власов.
То, что Игорь дожил до сорока одного года холостяком, так это так жизненная фишка легла. И никакими такими принципиальными убеждениями мужчины, влюбленного в собственную свободу и одиночество, голову и жизнь свою Власов не отягощал.
Да дурость все это — холостяк по убеждениям!
Это когда ничем иным выделиться не можешь, ну, тогда в позицию, и главное — громко о ней заявить — выделился, предъявил себя миру.
А по сути, не слишком ты женщинам и нужен был, заявитель фигов, а то давно бы к рукам прибрали.
Власов женщинам был нужен, да еще как! На части, конечно, не рвали, но попытки женить его на себе предпринимали разнообразные и довольно регулярно.
Он влюблялся, само собой, и ухаживал, и добивался, и переживал — ну а как без этого! Дважды экспериментировал, как это по-протокольному, совместным проживанием: с одной женщиной полгода, с другой, лет через пять после первой, больше года вместе жили. А так, в основном романы непродолжительные, иногда легкие интрижки. Он был щедрым и внимательным с женщинами и старался при расставании особо не обидеть, но они все равно обижались, обвиняли его в разных грехах, по большей части в том, что он холодный и равнодушный.
Ну, может, только почему-то он не встретил женщину, с которой бы точно знал, чувствовал, что хочет прожить всю жизнь, родить детей, состариться вместе. Почему-то ни с кем из них, даже с самыми замечательными и умницами-красавицами, не возникло желания стать ближе, родней, поделиться жизнью, переживаниями.
Так случается, что вот не встретил. А жениться из каких-то иных побуждений — возраст подошел, и давно пора бы, и детей не мешало бы, или вот рядом вроде девочка хорошая, уютная. Да бросьте! На кой фиг, если душе не тепло! Зачем? Чтобы потом претензии предъявлять в несовместимости жизней.
Ну, не страдал он такой ерундой и не комплексовал по этому поводу. К тому же имел перед глазами два ровно противоположных примера — Макса и Федьку.
А последние девять лет так вообще не до романов и увлечений ему было, даже при неослабевающем и постоянном внимании со стороны женщин. Поэтому и обходился кратковременными встречами. Конечно, такую интимную жизнь не назовешь интересной и уж тем более регулярной, но, с другой стороны, занятие сельским хозяйством в нашей стране какой-никакой, но все-таки секс!
— Ну а ты, Дарья Васильевна, замужем вроде тоже не была?
— Не отметилась! — бодро рапортовала Дашка.
— И почему? Что не звали, не поверю, уж извини. Или претенденты были не хороши?
— Да разные. Кто и не хорош, а кто и даже очень ничего.
Первый бурный роман у Дарьи Васнецовой случился в институте с молодым преподавателем. Во-первых, они конспирировались, боясь навлечь на него неприятности по работе, а во-вторых, Дашка в то время и училась, и вкалывала, так что виделись редко, в основном в его квартире и в основном для бурных занятий любовью. И как-то это стало Дашку тяготить — мотаться черт-те куда на другой конец Москвы, прятаться, в институте делать вид исключительно официальных отношений. И как только он сделал ей настойчивое предложение выйти за него замуж, она слиняла под предлогом трудностей в семье. Реальным предлогом.
Пережив пару-тройку легких увлечений, Дарья нарвалась на роман номер два.
Вовсю делая карьеру в корпорации, после важных и трудных переговоров была приглашена одним из партнеров их фирмы отметить заключение нового договора ресторанным ужином.
Он был старше ее на пятнадцать лет, глубоко разведен, имел двоих детей, пошаливающие нервы, штук с пяток вредных привычек, старого пса по кличке Либерман и среднюю степень мании величия.
А так, в общем и целом очень даже ничего был мужчина.
Их роман тянулся его наставлениями жизненными, ревностью, попытками контролировать Дарьину жизнь, подарками, требованиями переехать к нему, расставаниями с последующими настойчивыми ухаживаниями и возвращением Дашки. И может, так бы и тянулось, но в одно совместное утро он ее уведомил за завтраком:
— Нам надо обговорить свадьбу, Даш. Ты знаешь, что скоро мне предстоит длительная командировка и мне в ней нужна жена.
— У тебя как раз хватит времени, чтобы ее найти, — допив кофе, ответила Дашка.
— Я уже нашел! — раздраженно швырнув салфетку на стол, заявил он. — Я дважды делал тебе предложение.
— Извини, но я повторюсь отказом.
Ей пришлось пережить немало неприятных столкновений с ним по работе, его откровенную враждебность и попытки навредить ее карьере. Так задел его Дашкин отказ. Да и наплевать! Справилась! Он к тому времени не был уж настолько значимым партнером для корпорации, а Дарья находилась на очень высоком счету и в уважении.
После этого неромантического расставания она старалась ни в какие серьезные отношения не вступать.
— То есть если я сейчас о свадьбе и совместном проживании, то могу нарваться? — спросил, усмехнувшись, Власов.
— А тебя самого это не пугает? — напористо спросила она.
— А чего пугаться, Даш! — заводясь в ответ, повысил голос Власов. — Я не еврейский мальчик, а ты не дочь Палестины, чтобы это было до такой степени невозможно! Идем! — поднялся он резко с места.
— Иерусалим посетим? — сдерживая смех, спросила Дашка.
— Нет! — буйствовал Власов, вытаскивая Дашку из-за стола. — В мою спальню! Как показал опыт, в этот момент ты перестаешь задавать ненужные вопросы! — И потащил через холл по лестнице за собой на второй этаж. — Я этот этап недоумения прошел, тебе придется справляться быстрее! Отпущу тебя в Москву вещи собрать и уведомить родных, так и быть! И все!
— Власов! Ты же невозможный! — кричала в ответ на бегу Дашка бесшабашно весело. — Ты же Власов, ты властвовать любишь, это твоя сущность! Ты жесткий, тяжелый, авторитарный мужик! Ты ж примешься мной рулить, командовать! Вот уже сейчас вещи собрать распорядился!
Он с ходу ногой распахнул дверь в спальню и ввалился с Дашкой на прицепе, развернул к себе и принялся снимать с нее платье, не останавливаясь высказыванием:
— Ну и что! Можно подумать, у тебя характер — расплавившийся на солнце пластилин! Гранит, не подлежащий обработке! Возражай, отстаивай любые свои позиции, спорь, кто тебя ограничивает?
И, стянув с нее платье вместе с лифчиком, замолчал, разглядывая, и позвал совсем другим голосом:
— Дашка-а-а…
А она кинулась ему навстречу, обнимая, целуя, хохоча, торопливо пытаясь раздеть его и что-то еще говоря:
— Власов, по-моему, мы оба того, ку-ку!
— Ну, так живем где? В Кукуеве! — разъяснил он, срывая с себя одежду.
В этот раз они оба забыли о нежности, словно не виделись вечность, — сильно, напористо, победно и обжигающе страстно!
Дашка порывалась что-то говорить, но все ее крики и слова тонули в его поцелуе жарком, сильном, как и их сливающиеся тела.
И было такое чувство, словно они обмениваются горячим огнем.
— Кукуево! — восторженно прошептала Дашка, немного придя в себя.
Ночью пошел ливень.
Они долго не могли выбраться из постели, смеялись до слез, что-то друг другу рассказывая от полноты всех ощущений, снова занимались любовью, неторопливо, доводя друг друга до полубеспамятства. А потом Власов заявил, что оголодал, и потащил Дашку с собой обратно на веранду. Он принес и зажег свечи, и в этот момент пошел дождь.
Сильный, упавший на землю без предупреждения, как пресловутая хлябь небесная, он колотил по деревянным поверхностям, по листьям винограда, как бы отгородив их вдвоем, в кругу отблесков свечей от всего мира.
— Здорово! — восхитилась Дашка.
— Только, к сожалению, ненадолго, — посетовал Власов.
— Это тебе твой Федотыч сказал, что ненадолго?
— Он, — улыбнулся Власов. — Вот познакомишься с ним, поймешь, какой дед шикарный!
— Власов, это все так непросто.
Он понял, о чем она, и напрягся от кольнувшей, неприятной мысли.
— Что, ты можешь жить только в Москве? Суета, театры, клубы?
— Да нет, конечно!
Дашке так не хотелось выныривать в серьезные разговоры из этого умиротворения, из чего-то очень гармоничного внутри, как музыка, но…
Они столького не договорили!
— У меня там работа, семья, — принялась она лепетать неуверенно.
— Да у меня здесь этой работы — захлебнись! — взорвался негодованием Власов. — Нравится заниматься анимацией — да пожалуйста, сколько угодно! У меня два садика, школа, детский лагерь летом, семейный туризм зимой! Центр развлекательный отгрохан, хоть хороводы води: три прихлопа, два притопа, хоть московский театр на гастроли вывози! Хочешь, становись директором центра, там оборудовано все для любых кружков и студий от театрально-танцевальной до оркестра бандуристов! Работы до фига! Не хочешь, дома сиди, делай книжки свои прекрасные! Можешь попробовать себя в доярках, свинарках, овцеводстве, пчеловодстве! Хочешь, на комбайн посажу! Или в поле клубнику собирать!
— И чего орем? — звонко рассмеялась, Дашка — Широту предложений по трудоустройству я оценила!
— Это я еще не орал, а разминался! — не снижая тона, уведомил Власов. — А бабулек твоих мы сюда заберем: и здоровее будут, и занятие себе по интересам найдут на полную катушку!
— Вот я и говорю: властвовать — это твое кредо! — уже хохотала вовсю Дашка.
Конечно, они проспали, не услышав ни одного будильника — ни ее, ни его, и проснулись от настойчивого звонка телефона Власова.
— Да! — строго ответил он, чмокнул Дашку, встал с кровати и куда-то ушел, разговаривая.
Вот таким образом ворвалось будничными делами утро следующего дня, которое, как известно, редко бывает добрым.
Ну уж нет, подумала Дашка и, собираясь было звонить подчиненным, выяснять, как там дела, нажала отбой, закинула в кресло, стоявшее напротив кровати, телефон: а вот не будет она работать сегодня! Сами справятся с легким утренником!
— У тебя как с делами? — спросил вернувшийся Власов, закончив разговор.
— У меня с делами хорошо, я их задвинула! — отрапортовала Дашка. — А у тебя?
— А я их отодвинул до твоего отъезда.
— И что? Мы можем не спешить? — уточнила Дашка.
— Мы можем лениться, сибаритствовать и даже немного баловаться.
Что они с удовольствием и осуществили, немного увлекшись, так что Дашка чуть не забыла позвонить своим ребятам. Отъезд запланирован на двенадцать, и она, с неохотой оторвавшись от озвученной Власовым программы, позвонила девчонкам. А они тоже ленились, не торопились, попросились сходить на речку поплавать с детьми, которые их не отпускали, и уговорили Дашку перенести отъезд на час.
— Даш, тебе недели хватит разобраться с работой, собраться? И я за тобой приеду, — не то распорядился, не то спросил Власов, когда они уже стояли у ворот лагеря, прощаясь перед отъездом.
— Я еще ничего не решила! — упорствовала Дашка.
— Да ладно! — не поверил он и наклонился с однозначным намерением поцеловать.
Дашка отшатнулась правильной барышней, застуканной на греховном:
— Власов, ты что! Все же смотрят!
— Ага, — выдал он свою фирменную усмешку. — Ведь никто не знает, где и с кем ты провела ночь, думают, в теннис играла.
— Все, пока! — быстренько закрыла тему расставания Дашка.
И, коротенько клюнув его стыдливым поцелуйчиком в щеку, махнула рукой и пошла к автобусу.
Между ней и автобусом возлежала большая лужа, Дашка присмотрелась и осторожненько, по краю дороги, по узенькой щелочке сухости, обошла и деловито застучала каблучками по асфальту дальше.
Но по мере приближения к открытой двери ее шаг замедлялся, останавливаемый посетившей мыслью: «Я что, совсем уже? Что за стыдливость фальшивой монашки?»
Она почувствовала, что ей до непереносимости желания хочется сделать!
И, уже взявшись за дверцу автобуса, еще уговаривала себя не сходить с ума, подозревая, что она с разума-то уже соскочила в этом Кукуеве! И весьма благополучно. И, отпустив все ограничения внутренние, развернулась и помчалась назад!
На всех парах! К Власову! По луже! Подняв кучу брызг, замочивших даже подол ее платья!
И, подхваченная им с разбегу, обожгла сумасшедшим, страстным поцелуем!
— Я еще ничего не решила! — сообщила она, оторвавшись от его губ, сверкая голубыми озерами глаз, в которых прыгали чертики.
Стремительно выбралась из его объятий и торопливо пошла назад, тщательно обойдя лужу по краю.
— Гол-ли-вуд! — уважительно и громко дала оценку Элла, когда Дашка зашла в автобус.
— Отдыхает! — добавил Сашка в восторге от поступка начальницы. — Помнится, в одном их старом фильме была такая сцена!
— Это было круто! — пищала, хлопая в ладоши, Люда.
— Ну, Дарь Васильна, ты дала! — присоединился к высказываниям Олег.
— Все! — остановила восторженные стенания Дарья. — Поразвлеклись — и хватит! Где Гришка?
— У него роман с Верой, воспитательницей младшей группы, — доложила Оленька. — Наверное, тоже пламенно прощаются!
Черт! — расстроилась Дашка. Вот по всем правилам того самого Голливуда после таких скаканий козой взбаламученной по лужам требуется уезжать немедленно, а так финал неправильно растянут.