Колдовская любовь Ярилина Елена
«Да что же не везет мне так!» – мысленно простонала я, но присобралась все же и постаралась принять независимый вид.
– Привет! Чего сидите, меня ждете?
Симка только икнула в ответ и округлила глаза еще больше.
– С кем это ты на джипах раскатываешь? – желчно осведомился Валера.
– Да не знаю, – небрежно отозвалась я, – из райцентра с семинара добиралась, мужик какой-то подвез.
– С мужиком незнакомым поехала, и не побоялась? – не то восхитилась, не то удивилась подружка.
– Что ж мне, оставаться там? Туда меня глава подвез, а обратно велел попуткой добираться, вот я и добралась, – попробовала я разрядить обстановку.
Лицо у Валеры посветлело, но Симка ухитрилась и тут напортить.
– Я гляжу, вы больно долго в машине сидели, – заявила она с подковыркой.
Я огрызнулась в ответ:
– Должна же я человеку спасибо сказать, подвез меня и денег не взял. – Увидев, что Симка продолжает многозначительно покачивать своей глупой головой, а ухажер мой опять потемнел, я влетела в калитку.
Ушла я от них лихо, но мне было не по себе. А тут еще и бабка раззуделась, что не дело, мол, молодой девушке садиться в машину неизвестно к кому, и если не возят меня туда и обратно, то нечего вовсе в райцентр ездить. Все мои смиренные объяснения, что на семинар я обязана являться, что меня и так ругали, бабке были что об стенку горох. Я расстроилась от всей этой воркотни и вскоре ушла посидеть, проветриться. Сижу, отмахиваюсь веткой от комаров, гляжу, Тимоха мимо идет, что ему в этой стороне надо, не пойму никак, а только то и дело я вижу, как он мимо идет. Может, к Наташке Зареченской похаживает? А что, все может быть, Кольку же ее очередной раз посадили, а без мужика она долго не выдерживает.
– Давай мириться, – вдруг услышала я и от неожиданности вздрогнула.
Оказывается, пока я о чужих амурах размышляла, Валера мне под бочок присоседился. Болтали мы с ним больше часа, семечки грызли, у меня в кармане горсть завалялась, он анекдоты рассказывал, хоть и старые, а все равно смешные, я хохотала. Бабка два раза голову из окошка высовывала, потом, видимо, спать легла, свет везде погасила. Мы с Валерой тогда на сеновал подались. Я не хотела сначала, да он уговорил. Мне было стыдно, что так поддаюсь, но и радостно, что нужна ему. Потом я уж уходить собралась, а он вдруг спросил меня:
– Поедешь со мной?
– Куда?! – чуть не ссыпалась я вниз от неожиданности.
– Видно, мало меня любишь, если спрашиваешь.
Я еще больше удивилась и присела там, где стояла.
– Что, уж я и спросить тебя ни о чем не могу? Чудно как-то.
– В районе с тобой жить будем, я уже договорился и о жилье, и о работе для тебя.
Целая буря поднялась во мне от его слов, но спросила я спокойно:
– И какая же?
– Да ничего особенного, на молокозаводе работать будешь, не волнуйся, работа простая, ты справишься.
– А ты тоже там работать будешь?
– Нет, для меня работы подходящей пока нет, но я найду со временем себе что-нибудь, не переживай за меня.
– Я и не переживаю, – ответила я даже не деревянным, а каким-то жестяным голосом.
– Баб, ты на молокозаводе когда-нибудь была? – спросила я утром у бабульки.
– В Павлищах, что ли? Была.
– Легко там работать?
– Да разве легкая работа бывает? Может, только в конторе, но не возьмут тебя туда, там своих пруд пруди.
– Я и не собираюсь, так просто спросила.
– Спросила! А я тебе так скажу, Тонечка, лихо задумал твой дружок на твоей хребтине в рай въехать! Только рассчитал вот плохо, я жива еще покуда! – Бабка глядела воинственно, но губы у нее дрожали.
– Ну чего ты, бабуль, какой еще рай? Никуда я не делась, тут я. – И повертела в воздухе руками. Но мысль о жизни в райцентре продолжала меня грызть. – А может, и ничего, другие-то работают, а, баб? – закинула я удочку чуть погодя.
– То другие, а ты… – И, видя, что я недоверчиво качаю головой, бабулька ринулась в атаку: – Там вся работа на ногах, крутиться, вертеться надо, здоровому нелегко, а ты хрупенькая, болеешь часто, тебе тяжелее других будет.
Я поняла только, что она о ноге моей говорит, и тяжко вздохнула в ответ, всю жизнь мне эта нога испортила!
– Так зовет он тебя, щеголь-то твой?
– Зовет вроде.
– Вот то-то, что вроде. А сам-то где он работать будет?
– Не нашел пока еще, но найдет обязательно.
– Ах, Тонечка, детка, ежели б Митя мой жив был, разве дал бы он тебя в кабалу? А меня, старую, ты не слушаешь. – Бабкин голос задрожал, она зашмыгала носом.
Я посмотрела на нее с испугом: неужто и вправду плачет? Но глаза у бабки были сухие, только щека одна мелко-мелко дрожала. Я обняла ее, прижалась к старенькой поплиновой кофтенке, которую помнила с детства. Может, и не нужно никуда от нее уезжать? Может, так и будем с ней жить-поживать и никто мне не нужен? Но как прожить без любви, без надежды на счастье?
Происшествие было нешуточным: внезапно объявившийся Александр Николаевич вдруг пригласил меня на концерт в областную филармонию. Я еще думала, что ответить, а Симка, оказавшаяся возле, уже загорелась ехать. Съездили. Неплохой был концерт, только неловко я себя чувствовала. Ведь совсем этого человека не знаю, да и старше он меня намного, и опять же, несвободная вроде я. Не то чтобы совсем уж виноватой себя перед Валерой считала, но все-таки, не надо было на концерт ездить. Но только я разогналась рассказать ему об этом во всех подробностях, как он меня прервал.
– Знаю, – только и буркнул, а больше ни словечком об этом не обмолвился.
Странно как-то. Он мне все про райцентр и про завод талдычит, а я, сколько ни думала, так ничего и не решила. Сердце пополам рвется: и Валеру обидеть не хочу, и бабку до слез жалко.
– Что ты мне про завод этот все расписываешь? Я, может, и не собираюсь туда.
Он умолк на полуслове, схватил меня за руку, в глаза заглянул:
– Ты что, серьезно? Ты не шути так, дело важное. Жить-то как будем, если ты на завод не пойдешь?
– Что ж мы, на мой только заработок жить станем? – тихо спросила я.
– А на чей?! – вызверился он, но взял себя в руки. – Ты уже не девочка, понимать должна. Работы у меня пока нет, но зато я о дешевом жилье договорился, для тебя работу нашел. Разве мало? Поработаешь, пока не родишь, а там и я себе что-нибудь найду.
Я оторопела:
– Как родишь? Я и не беременная еще, – густо покраснела.
Он отмахнулся:
– Забеременеешь, эка невидаль, я свое дело знаю, и ты о своих не забудь.
– У тебя же есть жилье, ведь ты же где-то прописан? – не нашла я ничего более умного спросить.
Валера резко повернулся ко мне:
– Слушай, да ты совсем… – он поискал подходящее слово, – ребенок, что ли? Неужели думаешь, что мои родители примут тебя в свои нежные объятия, если я тебя к ним из деревни привезу? Даже не мечтай об этом, на порог не пустят!
– Зачем же ты тогда на мне женишься, если меня даже на порог нельзя пускать? – сглотнула я уже близкие слезы.
Он смутился, взял опять мою руку, но тут же выпустил, сморщился страдальчески:
– Нравишься ты мне, вот зачем. Характер у тебя хороший, когда не капризничаешь, как сейчас. Да и на сеновале мы с тобой того… забыла, что ли? Ребенок, говорю, может быть. Не брошу же я тебя теперь?
Слезы уже катились из моих глаз, как ни силилась я их удержать.
– Как же, не бросишь, а про женитьбу и не говоришь вовсе, а я-то…
– Я ж сказал тебе, что с тобой жить буду, ну? Чего ты нюни распустила?
Тут я окончательно поняла, что жениться на мне он не намерен, и словно что-то с треском оборвалось у меня внутри. Я поднялась и, пошатываясь, как пьяная, пошла домой. Кажется, он что-то кричал мне вслед.
Бабка моя, наверное, что-то слышала, сидели-то мы возле самого палисада. Едва я вошла, как она возникла рядом и сунула мне кружку козьего молока. Я машинально выпила, не почувствовав никакого вкуса. Так же молча бабушка стала меня раздевать, тормошить и подталкивать к кровати.
– Рано еще ведь, баб.
– Ложись, ложись, может, уснешь, сон утешитель на все случаи, он и приголубит, и беду избудет.
Я легла, она пристроилась на краешке рядом и все гладила меня по голове и плечам легкой, немного дрожащей рукой. Проснулась я, как мне показалось, такая же, как и ложилась, с тою же тоской и тяжестью на сердце. Была суббота, и я с остервенением накинулась на всякую огородную и домашнюю работу. Бабулька тем временем баню истопила. После бани сели мы чаем баловаться.
– Ну и родишь, и вырастишь, ты ж сильная, умная, не какая-нибудь пустозвонка! – вдруг выдала мне бабка затаенную свою мысль, видно, с вечера все думала, молчала да мучилась ею.
Я промолчала, не в силах говорить об этом спокойно, боялась, что опять разревусь.
– Ну, То-о-нь, ну не злись, а? Ну что я сказала такого особенного? Спросила просто, спросить уже нельзя, да?
– Отвянь от меня!
– Злюка ты!
Я посмотрела в ее простодушное лицо, разве ей что объяснишь? Тараторит одно и то же, это Валера ее подослал, нашел себе посла, сам-то не приходит, а Симку послал.
– Слушай, а этот-то приезжал?
– Кто? – рассеянно уронила я, оглядывая сплетенный из ромашек венок.
– Ух ты, красотища! А мне сплетешь? Да этот бандит.
– У самой руки не отсохли. Какой еще бандит? А-а, Самойленко, что ли? Вчера был.
– Иди ты! И что?
– Замуж звал, – небрежно так сообщила я, с любопытством наблюдая, как меняется Симкино лицо, отражая все степени и стадии изумления.
– Те-е-бя?!
– Ну не тебя же?
– Это ты издеваешься надо мной, да? Ну ладно, ладно, подруга называется!
– Да ты чего разошлась-то? Тебе-то что?
Симка вдруг стала багровой, вскочила и забегала по берегу.
Купающиеся неподалеку от нас ребятишки уставились на нее. Набегавшись, Симка плюхнулась возле меня и заревела. Утешать я ее не стала, побесится и успокоится сама.
– Всю жизнь ты мне загубила!
– Ну не всю.
– Ага, издеваешься! Кто Валеру у меня отбил? Ты! Отбила и бросила, не нужен стал. А Самойленко кто отбил? Ты, змея подколодная!
– Здрасте, Самойленко я у нее отбила, глядите-ка! Он что, к тебе подкатывался разве?
– А то нет! Шампанским угощал, икрой кормил!
– Так он нас обеих в театральном буфете угощал, вспомни-ка! Что ж ему теперь, на обеих из-за этого жениться?
Симка продолжала рыдать.
– Ладно, перестань, чего ты? Ты ж его не вспоминала и бандитом вон обозвала.
– Это ж я любя! – простонала подружка и вдруг сменила тон: – А свадьба когда?
– Чья?
– Твоя же с Самойленко, дура ты этакая!
– Пусть дура, – быстро согласилась я, видя, что она опять начинает багроветь, – только не будет свадьбы.
Симкины слезы моментально просохли.
– Что, правда? Неужто отказала? И правильно, он тебе в отцы годится.
– А тебе? – начала я смеяться.
Симка мрачно глянула на меня, но не удержалась, прыснула. Когда мы отсмеялись, я рассказала ей, что Александр Николаевич уже был женат и у него есть двенадцатилетняя дочка, а жена разошлась с ним, уехала куда-то и ребенка увезла.
– А бабка твоя знает?
– Знает, но ничего мне не сказала.
– Во дает старая!
Я вдруг заметила, что кожа у Симки покраснела. Посоветовала ей побыстрее одеться и сама стала одеваться. Едва голова моя вынырнула из футболки, как я увидела такое, что заморгала от удивления. По берегу, чуть выше нас шел Мишка Хорек и обнимал за талию молодую длинноногую девицу, что-то нашептывая ей в ухо. Та звонко смеялась.
– Смотри, смотри! – схватила я Симку за руку.
Симка презрительно сморщила нос:
– Ну и что? Это ж сестра Татьяны Ивановны, которая перваков учит.
– Да я тебе не про нее, а про Хорька.
– Тю, глаза бы мои на него не глядели, ирод!
– Да как он смел появиться здесь?
– А кого ему бояться-то, тебя, что ли? – И Симка насмешливо посмотрела на меня.
Что-то тут явно было не так.
– Да он же преступник! Он у Тимохи дом поджег, а теперь ходит как ни в чем не бывало.
У Симки от моих слов рот приоткрылся.
– Ты что, Тонька, рехнулась? При чем тут Хорек, когда Тимоху Наташка Зареченская подпалила?
– Наташка?! Да ей-то зачем?
– А Хорьку зачем?
Я начала горячиться.
– Ну как же! Ты что, Симка, позабыла разве, ведь именно Тимоха тогда не дал Хорьку побить меня. Ну у клуба, помнишь?
– Ты, подруга, как на Луне живешь, ничего не знаешь. Наташка-то уж давно подкатывалась к защитничку твоему, на шею вешалась при всех.
Я отмахнулась нетерпеливо:
– Ну и что? Она всем мужикам на шею вешается, кто не скидывает, тот и ее.
– Э, Тимоха у нее на особом счету, она за него еще поперед Кольки своего замуж хотела, а он не взял, вот она и бесится. Наташка еще лет пять назад ему петуха подпустить хотела, да не вышло тогда.
– А чего он ее замуж не взял? Она ведь симпатичная, Наташка-то.
– Да разве его поймешь? Он же чудной, а может, Федосья ему не велела. Только я думаю знаешь что? – И Симка, наклонившись, зашептала мне в ухо: – Из-за тебя, уж больно сильно он тобой увлекается.
Я отшатнулась:
– Ты что, Симка, больная, что ли? Да мне тогда сколько лет-то было?
Она шмыгнула носом и пошлепала губами, подсчитывая что-то в уме.
– Годов-то мало, это верно, может, он ждать тебя собирался.
От этих ее предположений я почему-то почувствовала себя оскорбленной.
– Попробуй только, еще раз скажи, так тебе врежу, что заикаться начнешь!
– А что тогда? – Симка, хитренько посматривая на меня, на всякий случай все же отодвинулась.
– Да ничего! Просто Тимоха всегда к бабке моей хорошо относился. Ведь она в деревне единственная, кто с его теткой дружит.
– То бабка, а то ты.
Расставшись с Симкой, я пошла домой и возле калитки столкнулась с Тимохой. Он, как ни странно, выходил от нас. Увидев меня, расплылся в улыбке и неожиданно галантно уступил мне дорогу.
– Черт знает что! – выругалась я в сердцах.
Лицо его тут же приняло вопросительное, можно сказать, настороженное выражение. Я махнула рукой: ничего, мол.
– Баб, чего это Тимоха к нам приходил?
– Ко мне приходил, – поджала она губы.
– А зачем?
– На спрос, а кто спросит, на том черти катаются, – проворчала бабка, но потом сменила гнев на милость: – Черники целое лукошко принес, ты ж любишь ее.
– Ага! – обрадовалась я. – И что, уже много ее?
– Много, сказал. И возле заимки, и на вырубке.
Я уставилась на бабку во все глаза:
– Кто сказал, Тимоха? И как это он сказал?
Она смущенно хмыкнула:
– Пошутила я, Тонь, не обращай внимание, – и отвернулась от меня.
Что за дела? Но за черникой хорошо бы сходить, Симку надо подбить на это дело, вот что!
Все уже было сказано, и не один раз, и упреков в мой адрес я выслушала столько, что на год вперед хватит, а он все на что-то надеялся. А что бы ему не надеяться, если я сижу рядом с ним на лавочке, мерзну и слушаю ругань его несправедливую?!
– Валер, ну на что я сдалась тебе? Что ты прицепился ко мне намертво, разве больше женщин нет?
– Ты хоть слышишь, что говоришь? Как будто вся моя забота в том, чтобы бабу себе найти. Да у меня их знаешь сколько? – Он тут же опомнился. – То есть могло бы быть, если бы я только захотел. А я вот все тебя уговариваю да уламываю, а ты как камень!
Я передернула плечами и встала.
– А ты не уговаривай, что я тебе, коза, что ли, или ребенок маленький? Ты предложение сделай, как полагается, руки и сердца, а то я только про работу слышу от тебя, а про любовь что-то ни словечка.
Валера тоже вдруг вскочил и расставил руки. На мгновение мне показалось, что он придушить меня намеревается или влепить мне оплеуху.
– Я же говорил тебе, что мои родители ни за что…
– Да слышала я, слышала! – перебила я его. – Только что ж ты родителей не спросил, прежде чем меня на сеновале заваливать?
– Что-то я не заметил, чтобы ты против была! А теперь уж не знаешь, в чем еще обвинить? – От злости он совсем забыл, что мы рядом с домом и бабка услышать может. Голос его звенел металлом до такой степени, словно он не говорил, а резал меня. Я не отрываясь смотрела в его лицо. – Что ты уставилась на меня? Говори же, ну?! – Он уже тряс меня за плечи. – Сколько я времени на тебя убил, куклу бесчувственную, а теперь ты кобенишься?
От его последних слов мне стало легче, словно лопнул мучивший меня нарыв. Я и не вырывалась даже, смотрела в его перекошенное злобой лицо и удивлялась сама себе. Что я в нем такого необыкновенного находила? Ну да, красивый, и что? Разве заменит это доброту или любовь? Ничего ко мне он не чувствовал никогда, просто удобна была ему чем-то, а сейчас из себя выпрыгивает потому, что оскорблен отказом. Я почувствовала ожог пощечины на щеке слева, потом справа, голова мотнулась из стороны в сторону. Отскочив, я запнулась о скамейку, попятилась, но не удержалась и упала, сев с маху на землю, упершись спиной в забор и об него же крепко приложившись затылком. В голове загудело, как в колоколе. Валера стоял, пригнувшись надо мной, и смеялся! Вся кровь словно бросилась мне в голову, я себя не помнила. Схватив его за ногу, дернула на себя что было силы. Он упал и не смог сразу подняться, а я убежала домой.
На вырубку мы не пошли, а все из-за Симки, кто-то ей сказал, что на той стороне черники просто море.
– Так если близко от Печор, они там все и оберут, – пыталась я ее образумить.
– Ой, кому там обирать-то, одни старики и старухи остались.
Пришлось за реку идти, хорошо хоть Воровка совсем обмелела. Ягод было, правда, не так много, как Симка расписывала, но бидончик набрать удалось. Может, и второй набрала бы, да подружка змею заприметила, домой заторопилась.
– Вот если правда, что Бог все создал, то змеи ему зачем понадобились? – размышляла она вслух обратной дорогой. – Ведь нет от них никакой пользы, а уж противные, страх один!
– Уж больно ты горазда за Бога решать!
– А тебе змеи нравятся? Вот скажи, нравятся, да? – приступила она ко мне. Я только вздохнула в ответ. – То-то же! Ой, что это? – И она застыла, вперив взгляд в землю впереди себя.
Я опасливо отшагнула, неужели опять змея? Но, судя по тому, что Симка упала вдруг на колени и принялась шарить в траве, змеей это быть не могло.
– Гляди-ка, – удивленно проговорила она нараспев и поднесла раскрытую ладонь к моему лицу. На ладони, черной от ягод, лежал золотой крестик с разогнутой дужкой.
– Странный какой, – просопела Симка, рассматривая свою находку.
– Может, католический? – сделала я смелое предположение.
– Ну да, – не поверила она, – откуда? – взвесила еще раз на ладони и посмотрела на меня. – Тяжелый, попробуй. Вдруг золотой? – спросила с надеждой.
– Да, похоже на золото, но на золоте всегда клеймо ставят, поверни-ка.
Клеймо было, и Симка возликовала:
– Вот повезло-то мне! Да ты глянь как следует, на!
Но я не взяла и постаралась охладить ее пыл:
– Ты что, забыла, Сим, чужой крест в руки не берут.
Она сморщилась и отмахнулась:
– Да что будет-то? Не укусит же он меня?
– Укусит не укусит, но я не взяла бы.
– Это потому, что я нашла, а не ты, мне просто завидуешь.
Я заговорила о другом, решив ей не перечить. При переходе речки Симка оступилась и упала бы в воду, но я успела удержать ее за локоть. Она, видимо, не придала этому значения. Я же подумала: а не начало ли это неприятностей? Мы остановились с Симкой там, где и всегда расставались после прогулок, я начала что-то говорить о следующем походе за ягодами, но тут из окошка показалась Чегодаиха, мы чересчур близко на этот раз подошли к ее дому.
– Стоит, лясы точит! – обратилась она ехидно к моей подружке. – Мать у нее там при смерти валяется, ногу себе напрочь оттяпала, а дочка и в ус себе не дует!
Симка охнула, уронила крестик в пыль, мгновение смотрела на него жалобно, однако не выдержала все же, схватила в горсть, побежала.
Я за ней, может, помочь чем надо.
– А уж кровищи-то, кровищи, целая лужа! – прокричала нам вслед вредная баба.
Во дворе и сенцах Симкиного дома толпился народ, в основном старые бабки. Увидев их, моя подружка побледнела и грохнулась бы в обморок, если бы я быстренько не подхватила ее. Двери в дом и в залу были настежь. Симкина мать, мрачная, с перевязанной ногой, сунутой в разношенную галошу, замывала пол, тряпка в ее руках имела красный цвет, да и на полу были кровяные разводы. Но удивило меня не это, а то, что Симкин отец, не обращая ни малейшего внимания ни на жену, ни на любопытствующие лица соседей в дверях, с блаженной улыбкой на грязной физиономии сидел за столом и наворачивал какую-то еду большой ложкой прямо из кастрюли.
– Дорвался-таки, ирод! – прокомментировал кто-то.
Поскольку стало ясно, что ничего ужасного не произошло и отпаивать корвалолом Симку не нужно, я пристроила подругу на стул и ушла. Позже она рассказала мне, что у них там тогда случилось. Ее отец, роясь по какой-то надобности, случайно нашел спрятанные матерью деньги, которые она откладывала на какую-то большую покупку. Нисколько даже не усомнившись в своем праве, папашка их взял, да и пропил с дружками. Несчастная обворованная жена, обнаружив пропажу заветной заначки, призвала пьянчугу к ответу. Но тому хмель все еще туманил голову, поэтому каяться он не стал, наоборот, обложил жену цветистыми выражениями, да еще и обеда потребовал. Симкина мать, и так-то нрава скандального, тут и вовсе озверела: схватила топор и принялась бегать за мужем. Тот хоть и пьяный, но оказался проворнее, выскочил в окно, сметя с подоконника на пол цветы в горшках, которые жена так любила. Забыв о муже, она бросилась к ненаглядным своим цветикам, да впопыхах уронила себе на ногу топор. Топор был острым, плотничьим и довольно глубоко вонзился углом ей в ногу, потому и крови столько было. Далее Симка, хихикая, рассказала, что, пока мать плакала, ахала и обихаживала себя и дом, папашка, не будь дураком, вернулся в дом через окошко и вплотную занялся обедом. Я знала, что Симка отца больше любит, он никогда и пальцем ее не тронул, не то что мать, но все же меня покоробило ее хихиканье. Моя бабка на удивление тоже захихикала в кулачок:
– Кровушку себе пустила, хорошо, может, поумнеет, а то орет как оглашенная, дело не дело.
Возвращаясь с работы, я опять встретила Тимоху у нашего дома.
– Баб, чего это Тимоха повадился к нам, чего ему надо? – крикнула я в сторону кухни.
В ответ – тишина. Нет ее, что ли? Но потом высунулась.
– Уж человек и в гости ко мне зайти не может? – осведомилась бабулька сухим тоном.
Что за дела у них могут быть? Попозже вечером, собирая на стол, она невзначай обронила:
– Федосья видеть тебя хочет, сходи к ней в субботу.
Я чуть не выронила хлеб.
– Меня видеть?! Зачем я ей сдалась?
– Вот сходишь и узнаешь, – отвернулась бабка, поправляя скатерть и не давая мне возможности взглянуть ей в лицо.
– А если я не пойду, что тогда?
Бабка живо вскинула голову и посмотрела на меня, поджав губы. Я вздохнула и потупила взгляд.