Кубок лунника Клименко Анна

Гори, ведьма, гори!

…Жалящая боль в запястьях, от которой впору взвыть, но из горла вырывается едва слышный хрип. Предплечья горят, как в огне. Но хуже всего – запястья. И руки… руки почему-то задраны вверх, а ночной холод лижет кожу спины как оголодавший пес землю под прилавком мясника.

Малика с трудом разлепила веки. Перед глазами все плыло и покачивалось, размазывалось акварелью: и черные вершины деревьев, и недобрая кровавая лунаСэлдима, и частые брызги звезд.

Ведьма зажмурилась, вдохнула поглубже, чуть наклонила голову и тут же уперлась лбом в шершавое дерево. Всеблагий, но что же там с руками?!!

И как-то очень медленно, словно нехотя, пришло осознание того, что руки – они задраны вверх, саднящая боль в запястьях – результат того, что они перетянуты веревками, а ноги… Земли под собой ведьма не чувствовала.

Стиснув зубы, Малика кое-как прижала подбородок к основанию шеи. Земля оказалась близко: потянись немного, и носками коснешься сухих прошлогодних листьев. Если стоять на цыпочках, то не будет так больно рукам, за которые она и была подвешена к низкому и толстому суку. Ведьма поддалась искушению, слезы покатились из глаз; еще чуть-чуть – и кожа сползет с рук парой мягких перчаток. Задергало под мышками, что-то хрустнуло… И земля так и осталась недосягаемой.

Малика всхлипнула. Теперь стало еще хуже: руки от кончиков пальцев до подмышек ломило так, что впору потерять рассудок. Тут бы лишиться чувств, но сознание, как назло, не спешило покидать жертву – упиваясь болью и насмехаясь.

«Что, ты хотела избавиться от внимания лунного лорда? Получай! Хотела увидеть всю картину убийства? Вот тебе!»

Внезапно Малике померещилось, что прямо за ней вплотную стоит граф. Она ощутила его теплое дыхание на шее, пальцы играючи прошлись по обнаженной спине… Что там он еще задумал?!! Но, кажется, рукам стало немного легче. Или они попросту онемели, или Малика начала привыкать к боли… Тем временем легкие прикосновения переместились к шее, играя волосами, чуть заметно касаясь места, где пульсировала артерия.

– Альвен, – просипела она, – зачем?

Морок внезапно схлынул. Нет, лунного лорда здесь не было. Малика вновь была одна, подвешенная к обломанной ветке, и все, что она могла видеть – корявый и необъятный ствол старого дерева да кусок звездного неба над головой.

А потом ведьма услышала тяжелые, уверенные шаги. Они быстро приближались, хрустели сухие ветки в траве. Кто-то, тяжело дыша, остановился сзади, затем послышался сухой стук дерева, словно невидимый мучитель высыпал на землю поленья.

Малика сглотнула горькую слюну.

– Кто вы? – голос получился хриплым и измученным, – что вам от меня нужно? Я же никому не причинила зла.

Тихий смешок, от которого у ведьмы внутренности стянулись в тугой узел под ребрами. С ней, похоже, собирались немного поиграть, а потом… избавиться. Закопать тут же, под деревом…

– Почему вы молчите? – простонала она, – что я вам такого сделала?

– Арчи, она в самом деле не понимает, – хихикнул кто-то рядом. Мужской голос, но неприятно высокий.

– Ничего, поймет.

Грубые руки резко крутанули Малику, боль в запястьях полыхнула с новой силой; ведьма невольно вскрикнула – и подавилась воплем, когда увидела, с кем имеет дело.

Их было двое: первый, скорее всего, Арчи, стоял почти вплотную. Огромного роста широкоплечий детина, коротко остриженные темные волосы щеткой торчали над низким лбом. Глубоко посаженные темные глазки внимательно и настороженно оглядывали Малику. Больше обезьяна, чем человек. Гора мышц и мозги размером с орех. Его руки, похожие на лопаты, крепко держали Малику за талию – и у ведьмы почему-то не возникло и тени сомнения, что, лишь пожелав, этот мужчина с легкостью раздавит ей ребра.

Приятель Арчи показался куда более разумным и приятным: он был и ниже, и уже, но имел лицо мыслителя. Одно из тех, что так любят ваять праженские скульпторы – высокий лоб, прямой нос, подбородок самых аристократических очертаний.Глаза походили на голубые топазы, что добывают в недрах Лунной горы, светлые волосы великолепными локонами рассыпались по плечам…

Тут Арчи решил, что ведьма слишком долго пялится на них, и наотмашь ударил Малику по лицу. Легонько так, едва зацепил – ведьме показалось, что ей в челюсть врезали чугунной сковородой. Рот мгновенно наполнился кровью, горячая волна покатилась вниз по горлу.

– Глаза опусти, – рыкнул Арчи, – знаю я вас, ведьм!

– Что… я вам… сделала? – Малика покорно глядела на носки его поношенных башмаков.

– Позволь, я объясню тебе, крошка, – подал голос аристократ, и ведьма вновь подумала: красивый мужчина, а пищит, как подросток. Или как женщина.

Блондин приблизился, поглядел на Малику снизу вверх, затем сложил пальцы в оберегающий знак.

– Нам ты ничего не сделала, – услышала ведьма, – но, видишь ли, стоило тебе появиться в нашем городе, как начались неприятности. Сперва Арат, затем его брат. Джин говорит, что это все проделки ведьмы, это она натравила Хаора на несчастных.

«Джин?» – Малика судорожно сглотнула. Слезы вперемешку с кровью. – «Кто это, Джин?»

– Она святая женщина, она знает что говорит, – прогудел Арчи.

– Мы должны положить конец твоим злодеяниям, – возбужденно проговорил мужчина. Его глаза маняще блестели в темноте, словно он мечтал о свидании с возлюбленной, – и мы это сделаем.

Малика едва осознавала, что сильные руки Арчи переместились с талии чуть выше. Ее тошнило от боли, от мерзости происходящего.

– От… пустите… меня, – пролепетала ведьма, – я уеду, уеду! Не нужно…

Она не успела сказать «убивать меня», но не успела.

Почти не замахиваясь, Арчи снова ударил ее.

– Смотри в землю, йорггова тварь!

Малика всхлипнула.

– Опустите. Умоляю вас.

И тогда блондин рассмеялся – коротким и злым смехом.

– Джин знает, что говорит. А ты, ведьма, готовься, скоро встретишь своего господина.

– Какого… господина? – выдохнула Малика, теряя последние капли надежды.

– Йоргга, конечно, – голос приятеля Арчи порхал подобно мотыльку, – но сперва ты, конечно же, ответишь за причиненное зло. Бери плетку, Арчи. Видишь, как ловко мы тебя выследили, ведьма? Шли за тобой от самой гостиницы, а ты нас и не заметила. Воистину, Джин святая женщина.

Его высокий голос расцветал удовлетворением. Арчи отпустил Малику, она закрутилась на веревках, снова поворачиваясь к мучителям спиной. Раздался короткий свист, и ночь Сэлдима обрела цвет и вкус расплавленного свинца, который в стародавние времена заливали в горло и ведьмам, и лунникам.

Можно ли потерять рассудок от боли? Наверное, да.

Несколько раз она теряла сознание, но затем словно сам йоргг вытаскивал за шиворот из омута забытья, оставляя один на один с палачом. Малика уже не могла кричать, только хрипела, когда плеть со страшным хлюпающим звуком опускалась на спину. И все, что составляло ее жизнь, медленно отступало, уходило в небытие. Кто она? Что здесь делает? Кто эти люди, а главное – за что? Ответы на эти вопросы оказывались неуловимыми как солнечные зайчики. Да и не были они важны, правильные ответы. Более всего Малике хотелось одного: чтобы все это скорее закончилось.

Но ни Эо, ни Йоргг не торопились принимать ее к себе. Светлый лик Эо горел яркой звездой во тьме, за спиной раздавался зловещий хохот Йоргга. А Малика, умоляя о смерти, повисла между ними, нежеланная, нежданная… Повисла – но на неизмеримо короткий миг приблизилась, увидела…

Полотно. Тканое, цветное, прекрасное в своей простоте. Невидимая сила швырнула ее навстречу туго переплетенным нитям, и ведьма, дотянувшись рукой – «бред, Всеблагий, какой же бред! Этого уже не может быть!» – дернула за одну из нитей. Кажется, она была серой, цвета света и тьмы одновременно.

– Где она? Где? – прорычал лунный лорд, тряся за плечи Жанну, – как ты посмела ее отпустить?!! Вопреки моей воле?

Жанна мямлила что-то неразборчивое, насмерть перепуганная диким видом графа. Распахнутая на груди сорочка, спутанные иссиня-черные волосы, свисающие на лицо, глаза как две капли расплавленного металла… И острые зубы, еще более длинные, более острые, неестественные…

– Если с ней что-нибудь случится, – с утробным рыком выдохнул лунник, – если только… ее убьют… Я вырву твое сердце, Жанна. Запомни это.

– Дрова давай, – донеслось издалека до Малики.

Она попыталась поднять голову, но из желудка поднялась горячая, нестерпимо горькая волна. Ее вырвало желчью.

– Надо огонь разводить, – пробасил кто-то за спиной, но все эти слова уже мало волновали ведьму.

Она вдруг вспомнила, как однажды, давно-давно, ее обнимали теплые руки дорогой матери. И тогда, в этих мягких руках, Малика засыпала. Под защитой и в покое.

«Мама, я хочу к тебе», – успела подумать ведьма, – «забери меня. Я так устала».

Малике все казалось, что еще чуть-чуть, и обнимут ее снова родные руки, и все будет как раньше. Тишина и покой. Глубокий… вечный… сон.

Ведьма лишь вздрогнула всем телом, когда за спиной раздался низкий рык чудовища. Кажется, заорал Арчи, и тоненько, как девчонка, взвизгнул блондин, имени которого она так и не узнала. Потом раздался странный хруст, как будто из куриной тушки выдергивали кости, и крики оборвались.

Малика покорно закрыла глаза. Плавая в океане боли, балансируя на последнем пороге, она уже ничего не боялась. А потому, когда кто-то медленно и тяжело обогнул ее, и остановился напротив, лицом к лицу, ведьма едва слышно выдохнула:

– Недолго… оста…

Малика разлепила тяжелые веки, и на это ушли последние силы. Луна осветила широкую звериную морду, заросшую густым черным мехом, сплошь покрытую блестящими и липкими сгустками. Золотые глаза с вертикальными зрачками бесстрастно разглядывали ее.

– Добей меня, – беззвучно, одними губами произнесла ведьма.

Она чувствовала, что йорггу надоело с ней забавляться, и что она сползает в пропасть беспамятства, все быстрее и быстрее. Из глаз снова покатились слезы, горячий шершавый язык прошелся по щеке, словно пробуя на вкус прозрачные капли. От зверя пахло горечью, он шумно обнюхивал Малику, зашел за спину – от прикосновения языка к окровавленной спине ведьма дернулась и… все. Пустота, небытие.

…– Вы не перестаете меня удивлять, госпожа Вейн. Сперва производите впечатление разумной особы, а затем начинаете вести себя как беспечная, недалекая леди из пансиона, которой захотелось поиграть в сыщика. А ведь вас предупреждали… И я, и Берн, что выходить без сопровождения по меньше мере неблагоразумно. Особенно, если учесть нелюбовь местных жителей к таким, как вы. Мне любопытно, вы хоть когда-нибудь прислушиваетесь к добрым советам?

Голос наполнил пустоту, которая дрогнула, завибрировала – и разлетелась осколками. Малика открыла глаза, увидела прямо перед носом алый шелк. А потом вернулась боль, от которой было впору завыть. Наверное, именно так чувствует себя человек, с которого сперва содрали кожу, затем выпустили внутренности, а то, что осталось, пропустили сквозь мельничные жернова.

– Извольте лежать неподвижно, – сухо приказал голос, – еще успеете набегаться.

Ведьма не удержалась и всхлипнула. Зачем все это? Она ведь так просила смерти, почти умоляла… Разве с ней так сложно было проделать то, что он за несколько минут до этого сотворил с двумя крепкими мужчинами?

– Я… просила… – прошептала она, закрывая глаза, – просила… милосердия.

– И это все, что вы хотите мне сказать, госпожа Вейн? – в голосе появилась изрядная доля иронии, – не стоит забывать, что лунники тоже могут быть жестоки. К тому же, я на вас рассчитываю, ведьма из Пражена. Весьма и весьма.

Если бы Малика могла, то непременно бы расхохоталась в лицо луннику.

– Не слишком ли… поздно?

– У вас есть еще три дня, чтобы подняться на ноги, – прозвучало откуда-то сверху.

– Вы… смеетесь, – шепнула Малика.

Она уткнулась носом в алую наволочку и добавила про себя: «я сдохну гора-аздо быстрее, чем за три дня!»

– Я совершенно серьезен, – заверил ее лунный лорд.

Он наклонился к ней так близко, что горячее дыхание пощекотало затылок. Словно пианист-виртуоз лунник пробежался подушечками пальцев по спине ведьмы. Обнаженной спине, да! – но не это встревожило Малику. Она слишком хорошо помнила, во что превратилось ее тело после порки, а сейчас…

– Что… вы со мной сделали? – прошептала она, боясь шелохнуться. Перед глазами все еще стояла звериная морда в черныхглянцево блестящих сгустках, и желтые, с вертикальными зрачками, глаза… В самом деле, что?!!

Малика услышала легкий вздох. Затем – осторожные, быстрые шаги. Граф обошел вокруг кровати и остановился в изголовье, так, что ведьма смогла лицезреть белоснежное кружево на манжете, длинные пальцы, ободки под ногтями цвета переспелой вишни… Ведьма зажмурилась. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы понять, какого сорта грязь задержалась под твердыми ногтями лунника.

– Ничего такого, о чем бы вам пришлось сожалеть потом, – тихо сказал граф, – позвольте, я открою вам маленький секрет, госпожа Вейн. Возможно, вы что-то и слышали об этом в своей Академии, или кто-нибудь из отдела забытых преступлений вам об этом рассказывал… Лунники, госпожа Вейн, существа чрезмерно полезные для людей. И не только потому, что способны вылечить от лунной немочи. Вы когда-нибудь слышали о чудодейственном бальзаме Аврелиуса?

Слышала ли она?!! Всеблагий, конечно же – да! Ходили тысячи сплетен об этом снадобье. Мол, лет двести тому назад некий благочестивый Аврелиус создал нечто подобное эликсиру жизни. Оторванная плоть прирастала к телу, выколотые глаза вновь обретали способность видеть, порезы и царапины мгновенно затягивались – разве что мертвые не начинали дышать. Но хитрый старичок Аврелиус не пожелал делиться рецептом, за что, собственно, и был убит в собственной келье. Судя по тому, что никто больше не исцелял немощных в таком количестве, стало ясно, что даже стоя на пороге смерти благочестивый старец никому не раскрыл своего маленького секрета. Далекие это были времена, и тени ушедших веков хранят много тайн.

– Вы нашли рецепт Аврелиуса? – шепнула она, все еще глядя на засохшую кровь под ногтями графа, – считается, что он утерян навсегда.

Еще один тихий вздох.

– Мне нет нужды пытаться воспроизвести бальзам, госпожа Вейн, я просто знаю, что положил в основу снадобья Аврелиус – да упокоится его дух. История умалчивает о том, сколько лунников замучил старик, прежде чем понял одну простую истину: если дети луны обладают способностью регенерировать, то теми же свойствами будет обладать и их кровь.

Малика зажмурилась – чтобы не видеть ни алой подушки, ни дорогих кружев на манжетах графа. Кровь, значит. На самом деле удивляться нечему: эта субстанция издревле считалась домом жизни. У кого-то в крови этой жизни меньше, у кого-то больше, только и всего.

– Вы… заставили меня пить это? – беззвучно выдохнула ведьма.

– Почему вы побледнели? – безжалостно поинтересовался лунник, – бросьте, с вами не случится больше ничего плохого. Разве что вы сами сыщете приключений на свою голову.

Она вдруг успокоилась. Ну и что такого ужасного в том, что в бессознательном состоянии граф напоил ее собственной кровью? Ведь с теми, кого исцелял Аврелиус, ничего плохого не случилось, наоборот, они уходили от старика здоровыми и счастливыми.

– Извините, граф, – она даже попыталась улыбнуться, – тут, видимо, все дело в этической стороне дела. Я не представляю себя глотающей кровь из чашки, я никогда не делала этого раньше. В любом случае, я благодарна вам… за то, что спасли мне жизнь… Уже дважды.

– Раны закрылись, – голос лунника потеплел, – если мы продолжим лечение, то вы подниметесь на ноги, госпожа Вейн. Будет лучше, если это произойдет в течение трех дней, а кроме того… мне нужно кое-что вам рассказать.

Малика не удержалась и фыркнула.

– Вы все-таки решились? Почему?

Лунник опустился на колени рядом с кроватью, уперся подбородком в край матраса – а Малика поняла, что ее исцеление не прошло для него даром. Лицо лунника казалось вылепленным из воска, такое же желтоватое и безжизненное. Глаза запали, налились кровью, и золотые радужки казались тусклыми и мертвыми на алом фоне.

– Потому что я не знаю, что мне делать. Смешно, госпожа Вейн, право же, смешно! Мне скоро минет двести лет, а я запутался, словно младенец в пряже. С одной стороны меня душит данная когда-то клятва, а с другой – дурацкое понимание того, что все происходящее… мм… идет вразрез с этой самой клятвой.

Малика заставила себя поднять руку и погладила лунника по небритой щеке. Он отпрянул и усмехнулся.

– Это слишком жестоко, госпожа Вейн. Последний раз так ко мне прикасалась моя мать. Перед тем, как ее не стало.

– Простите, граф, – она не отвела взгляда, – я хочу выслушать все, что вы мне расскажете. Правда хочу. И, мне кажется, начать стоит с гибели Хаора. Мне кажется, что вы слегка… – на языке так и вертелось «приврали», но Малика вовремя спохватилась, – преувеличили степень собственной трусости в тот день. Я права?

– Надо было сразу отправить вас обратно в Пражен, – лунник улыбался. Но это была искренняя, добрая улыбка. Одна из тех, какими очень редко улыбаются ведьмам.

Малика положила ладонь под щеку. Неуместная, конечно, мысль – но как она сейчас выглядит? Совершенно жалкой, истерзанной, раздавленной? Или хотя бы чуточку привлекательной? Глупости какие…

– Я не виновата. Вас, граф, выдали стены замка. Да-да, юноша с подозрительным свертком, это должно было сразу натолкнуть меня на правильный путь! И только недавно я подумала – что мог таскать за собой несчастный лунник, на которого, к тому же, идет охота? Только… ребенка. Собрата по несчастью. Вряд ли это было дитя честного этернийца, верно?

Но всю историю целиком она услышала только на следующий день, когда, по словам лунника, его рассказ уже не мог бы чересчур утомить выздоравливающую ведьму.

Малика самостоятельно облачилась в длинный, до пят, бархатный халат приятного сливового цвета. Рукава пришлось подкатить, потому что одеяние с графского плеча было великовато. Она сама умылась пахнущей розами водой, сама расчесала спутанную сбившуюся косу, и – к собственному удивлению – лишь мимолетно подумала о том, что сталось с теми двумя. На самом-то деле Малику почти не волновал вопрос, остались ли живы ее палачи. Подспудно она уже знала ответ; мало кому удавалось пережить нападение разъяренного лунника. Пожалуй, единственное, что тревожило Малику во всей этой истории, так это как объяснит граф появление двух растерзанных трупов.

Уже сидя в кресле и грея пальцы о чашку с чаем, ведьма все-таки задала этот вопрос лорду. Тот с наигранным удивлением вскинул брови – ах, госпожа Вейн, к чему беспокоиться о таких пустяках? Ничего не найдут. Ни косточки. Не смотрите на меня так, госпожа Вейн, я всего лишь хорошо спрятал останки тех ублюдков, и, между прочим, уже забыл о них, что и вам советую.

– Они… под вашей башней? – растерянно пролепетала Малика и поежилась.

Отчего-то ей стало не по себе – а вдруг там не меньше десятка изуродованных и сгнивших тел?

– Нет.

– Тогда… где?

Граф неопределенно пожал плечами.

– Какое вам дело, госпожа Вейн? Главное, что сами вы здесь. Не стоит переживать, их не найдут, а потому и мне ничего не угрожает.

И он небрежным щелчком взбил кружева на манжетах, а потом принялся молча пить чай, при этом глядя в перламутровоеблюдце.

– Вы хотели мне рассказать, – осторожно напомнила ведьма.

В желтых глазах мелькнуло нечто похожее на иронию.

– А вы готовы слушать?

Малика кивнула. Граф отставил чашку на стол, с хрустом сгрыз засахаренный орех и сказал:

– Мне неприятно вспоминать все это, госпожа Вейн. А еще мне бы хотелось, чтобы вы дали мне обещание… Нет, поклянитесь – чем угодно, хоть именем Эо, хоть рогами Йоргга. Эта история не должна всплыть где-либо кроме этих покоев. Вы меня понимаете?

– А если я поклянусь памятью моей матушки?

– Сойдет, – лунник коротко усмехнулся, быстро допил чай. – тогда слушайте. Мы вернемся в то утро, когда я пришел в себя на чисто застланной кровати, укутанный в шерстяное одеяло. Рядом на табурете стоял стакан воды, бронзовая ступка, от которой пахло травами. Солнечный зайчик медленно полз по блестящему полированному пестику, а где-то рядом звенел комар. Слишком утомительное описание, верно? Но эта картина, солнце на полированной бронзе, отпечаталась в моей памяти так же ярко, как… простите, как первый человек, которого мне пришлось убить. Поэтому я буду излагать свою историю так, как запомнил, а вы обещали выслушать, госпожа Вейн. В конце концов, должен же я кому-то рассказать о том, что именно произошло в тот памятный день, и о том, какие события воспоследовали. Итак, я очнулся, словно вырвался из омута крепкого сна. Я долго лежал, боясь шевельнуться – запоздало меня с головой накрыла волна ужаса оттого, что уже произошло, и от ощущения полной неизвестности. Странное все-таки существо – лунник. Я не успел испугаться, когда меня убивали, а когда спасли, трясся под одеялом. Но мне тогда было всего пятнадцать. Не так уж и мало, но и недостаточно много для того, чтобы трезво оценивать ситуацию. Я понятия не имел, что меня ждало в ближайшем будущем, и это казалось ужаснее перепиливания горла тупым ножом.

И вот, я съежился и ждал, ждал… В лучах утреннего солнца плясали пылинки, все так же звенел невидимый комар. Высоко над моей головой белели аккуратные своды потолка, ниже переходящие в завешенные гобеленами стены, в двух-трех шагах от меня хрупкий туалетный столик изгибал черные ножки, а еще дальше – загадочно темнела арка выхода. Я все ждал, кто же оттуда появится, но никто не приходил, как будто неведомые хозяева дома обо мне забыли.

В конце концов я сел на постели, потрогал горло – рана стянулась в рубец. Меня раздели догола, но от осознания этого простого факта страх внезапно ушел. Остался неприятный осадок на душе оттого, что кто-то прикасался к моему бесчувственному телу. Я кое-как завернулся в простыню, поднялся на ноги. Мне все казалось, что надо убираться из этого дома; потолок давил, сцены охоты на гобеленах резали глаз алыми пятнами вышитой крови… И я не знал, стоит ли мне разыскивать своего спасителя, чтобы поблагодарить. Ведь мне было неизвестно, для чего он меня забрал к себе. В те времена я совершенно не верил в то, что люди способны сделать добро просто так… Я и теперь в это не верю, госпожа Вейн.

Но в тот миг, когда я окончательно решился на побег, раздались тихие шаги; кто-то легкий шел навестить мальчишку-лунника, а спустя еще несколько мгновений вошла она . Самая прекрасная из всех женщин, которых я когда-либо видел в своей жизни. Почтенная жена ведьмака Хаора Ливори. И она пришла не одна, неся на руках человеческого детеныша. Вы уже обо всем догадались, не так ли, госпожа Вейн?

…Малика откашлялась. Ей не хотелось в этом признаваться, но перед глазами так и стояла аляповатая картинка: солнце, ненастоящая, слишком алая кровь на гобеленах, бронзовая ступка с растертыми травами и тощий, грязный мальчишка, на котором и места живого не осталось.

– Замок выдал вас, граф. Об этом я уже говорила.

– Вы чем-то похожи на нее, госпожа Вейн, – он пропустил слова Малики мимо ушей, – у нее тоже были зеленоватые глаза и легкие, словно пух, длинные волосы. Только вы заплетаете их в косу, словно боитесь, что ветер спутает, а Шани с гордостью носила распущенные волосы будто шелковую пелерину и позволяла ветру играть с ними. Но не в этом дело… В то утро я впервые за несколько лет поел за столом обычной человеческой пищи. Ошибаются те, кто думает, будто лунники способны только жрать сырое, еще теплое мясо своих жертв. Кровь – это сила. А людская пища – кусочек счастья. Шани все смотрела на меня и бормотала «бедный малыш». После завтрака ведьмак Хаор осмотрел мое горло, а затем предложил немного передохнуть и собираться в путь. Опасно было оставлять меня в их доме, госпожа Вейн, они и так слишком рисковали, но он все же позволил мне провести остаток дня в их доме… И в этом была ошибка Хаора.

На следующее утро еще не успело рассвести, как они уже ломали двери. Те самые честные жители Этернии, ради которых вы уже не раз подвергали свою жизнь опасности. Я успел натянуть кое-какую одежду, когда ко мне ворвалась Шани в ночной сорочке, бледная как смерть. Она сунула мне в руки ребенка, пристально посмотрела в глаза, а затем, так и не проронив ни слова, бросилась вон. На кончиках пальцев у нее змеились яркие фиолетовые молнии… Но это ее не спасло. Мне пришлось перекинуться (что далось мне отнюдь не легко, утром-то!) и, держа спеленутого ребенка в зубах, я кое-как выбрался на крышу. К этому времени, госпожа Вейн, вооруженные кто чем, а заодно и именем Всеблагого, честные жители Блюменса рвали в клочья тела Хаора и его жены. Последнее, что успел выкрикнуть ведьмак, было слово «проклинаю». Шани не успела сказать ничего, безвинное, чистое создание. И я, воспользовавшись тем, что никто не смотрел вверх, сорвался с крыши и полетел так быстро, как только мог. Через пустоши. К лесу.

Лунник замолчал и уставился на Малику своими звериными глазами. Боль воспоминаний снова проснулась, пробегая сполохами по землистому лицу. Он сидел неподвижно, и ведьма знала: сейчас, сию минуту, этот не-человек заново переживает все, что произошло полтора века тому назад.

– Не буду надоедать вам рассказами о том, как мне пришлось растить девочку. Я назвал ее Шани в честь матери, хотя, полагаю, до этого у нее было другое имя. Когда Шани исполнилось двадцать лет, вышел королевский указ о прекращении всяческого преследования ведьм и лунников. Начались вспышки лунной немочи, вымирали целые поселения, а потом и нежить полезла словно тараканы. В общем, когда меня уговорили принять титул графа и предложили присматривать за этими землями, Шани была совсем взрослой. И, знаете как это бывает, госпожа Вейн… Только ты заматывал ее в пеленки, не успел и глазом моргнуть, как она уже совсем взрослая и красивая женщина. В общем, я не стал ее удерживать рядом с собой, снабдил золотом и отправил поближе к столице. Она писала мне письма – о том, как вышла замуж за почтенного человека, хоть он и был ее старше на десять лет, о том, как через пятнадцать лет родила сперва мальчика, а потом девочку. Ведьмин век долог, и дети им даются трудно, а Шани, моя малышка, была самой настоящей ведьмой. Потом я получил письмо от нее, где чужой рукой было написано: Шани поразил недуг, лунная немочь. Стоит ли говорить, что я сорвался с места, и не прошло и пол ночи, как был у ее постели? Но, увы, я опоздал. Тот, кто мог ее исцелить, опоздал! Она лежала холодная и строгая, словно блик лунного света, и на ее лице, как мне казалось, застыл невысказанный упрек. Потом нянька привела двух малышей, двух беспомощных птенцов, Нэйда и Джин… Вы удивлены, госпожа Вейн? Тому, кто назвался Нэйдом, уже немало лет – ну да он ведьмак, как и его мать… как и его сестра. Мне дали прочесть записку, которую Шани нацарапала перед смертью, едва лишь придя в сознание. Она доверила мне заботу о ее детях, и особенно просила присматривать за девочкой. Ибо Джин унаследовала очень мощный магический дар, который должен был неизбежно повредить ее рассудок. Я принял решение в ту же ночь, госпожа Вейн. Я забрал Джин к себе, потому что луннику проще совладать с сумасшедшей ведьмой, чем простому смертному. Не забывайте, что я должен был беречь детей моей несчастной маленькой Шани. И я сделал все, чтобыло в моих силах, и так продолжалось до тех пор, пока недоумок Дин не растревожил курган Хаора Ливори.

…– Так Хаор в самом деле вернулся в Этернию? Откровенно говоря, мне все казалось, что дух ведьмака во всей этой истории играет роль отвлекающего маневра. Или козла отпущения.

Лунник, который до этого сидел абсолютно неподвижно, вздрогнул и задумчиво глянул на Малику. Он все еще пребывал во власти воспоминаний, все еще держал в руках холодные пальчики несчастной Шани.

– Для Дина это примерно так и было, госпожа Вейн. Разумеется, если принять на веру рассказ Жанны… И мы ведь поверим ей, верно? Она сказала правду, ничего не утаив. А теперь я изложу вам свою точку зрения на последние события и, полагаю, после этого вы сможете принять правильное решение.

– Я бы не стала на вас доносить в любом случае, – пробормотала Малика, – что бы вы сейчас не рассказали.

Лунник широко улыбнулся, демонстрируя белые острые зубы, причем сделал это намеренно – мол, вы же взрослая ведьма и должны понимать с кем имеете дело.

– Единственное, в чем меня можно обвинить, так это в убийстве двух фанатиков. Но такое обвинение весьма сомнительно, госпожа Вейн. Нет тел – нет преступления. Разве что спустя несколько лет прибавилось бы работы вашему отделу. Так что, продолжим?

Она молча кивнула. История близилась к завершению и, пожалуй, единственное, чего бы хотелось Малике – так это счастливого финала. Для графа, для нее, для всех, кто смог избежать «мести» Хаора.

– Он пришел ко мне, – тихо начал граф, и в голосе явственно прозвучали нотки страха, – и говорил со мной. Вам должно быть известно, что в последние дни Сэлдима духи иногда показывают своим потомкам места сокрытых кладов. И в ту ночь, когда мне явился дух ведьмака… он приказал мне написать письмо Нэйду. Хаор собирался увидеться со своими потомками и, если они окажутся достойны, открыть место, где припрятал сокровища. Теперь вам должно быть понятно, почему Нэйд пытался отправить вас обратно в Пражен, госпожа Вейн. Ему было совсем не с руки, если у пустошей будет вертеться ведьма с вашими талантами, да еще и упокаивающая призраков за жалованье. Нэйду призрак Хаора был нужен живым и здоровым, как это ни глупо звучит. О готовящемся ритуале узнала и Джин – а надо сказать, что с годами приступы безумия у нее участились. Хвала Эо, что ее бедная мать уже не видела своей дочери с выпученным глазами, сбитыми в колтун волосами, яростно кидающейся на стены… Но Джин не всегда такая. Порой рассудок ее чист как роса поутру, и тогда это наиприятнейшая собеседница, какую только можно себе вообразить. Так вот. Джин узнала о приезде Нэйда, а потом, во время приступа, сболтнула, что намерена одновременно провести свой ритуал и тем самым вернуть деда к жизни. В теле Нэйда, разумеется. Когда я оставлял вас в своей спальне, госпожа Вейн, мне нужно было привести Джин в чувство. Это она ударила меня кинжалом, но я все еще надеялся сохранить в тайне происходящее. Это она явила морок Дину, выманила его на курган Хаора и там зарезала ножом, который стащила из замка. Толкнула вас в окно тоже Джин, вернее, ее магия. И это ее землянку вы видели перед тем, как на вас напали двое ее приспешников…

Малика крепко зажмурилась. Если бы только можно было забыть, смыть страх, боль, унижение, которые она испытала в ту ночь – тогда, наверное, она стала бы счастливейшей из ведьм. Но теперь и низколобое лицо Арчи, и правильные черты блондина, имени которого она так и не узнала, будут преследовать ее до конца дней.

– Они сказали мне, что Джин – святая женщина, – медленно произнесла ведьма. Получилось как-то хрипло и беспомощно, как будто Малика до сих пор боялась…

Да, боялась. Что уж тут скрывать?

«Но могло получиться и хуже, гораздо хуже», – в смятении подумала она, – «если бы граф не подоспел вовремя».

– Иногда она ведет себя именно так, – лунник усмехнулся, – много ли надо жителям Блюменса, чтобы уверовать в святость кого-либо? Для этого довольно чуть отличаться от прочих, но именно – чуть. Например, жить в землянке, не иметь любовников и выставлять напоказ книгу о деяниях Всеблагого, понимаете? Люди легковерны, и жаждут чуда. А Джин еще и умудрялась исцелять некоторых из горожан, непременно при этом бормоча молитвы. Разумеется, мало кто видел ее во время приступов – Джин невероятно хитра.

– И где сейчас Джин?

Он пожал плечами.

– Еще не знаю, госпожа Вейн. Она покинула замок после того как прокусила мне руку.

Малика поднялась из-за стола.

–Что мы будем делать дальше? Ваш рассказ наконец расставил все по своим местам, но… вы предупредили Нэйда об опасности?

Медленный кивок. Блеск золота в звериных глазах.

– Разумеется. Однако Нэйд уверен в себе и не собирается отсюда уезжать без сокровищ. Тут, понимаете, дело не в деньгах, Нэйд в них не нуждается. Тут, скорее, дело в том, что частенько среди древних вещей попадаются ценные амулеты. А если учесть, что все это – фамильные драгоценности семьи ведьмаков, то вероятность найти среди побрякушек нечто интересное – весьма и весьма велика.

– Вам известно место, где будет проходить ритуал?

– Нет, – лунник покачал головой, – но я бы предположил, что это произойдет где-то в пустошах, неподалеку от кургана.

– И когда Джин хочет подарить Хаору вторую жизнь?

– Ну-у, – он нервно постукивал ногтями по полированной столешнице, – в соответствии с первоначальным планом это должно состояться не позже чем в первую ночь после фиолетовой луны.

– То есть послезавтра, – уточнила Малика.

– Да, – кивнул граф, – послезавтра.

Ночь синей луны

Сэлдим –особенныймесяц. То, что спало, свернувшись тугим бутоном, просыпается, раскрываясь навстречу солнцу. Те, кому посчастливилось пережить зиму, с наслаждением вдыхают незабываемый и ни с чем несравнимый коктейль, смешанный из запахов зелени, земли, нектара и свежести ледника, которую приносит ветер с Солнечной горы. И луна Всецветня тоже особенная. Так уж получилось, что весь месяц висит она в небе круглой плошкой, только оттенок ее меняется. Сперва – чистое серебро, белый цвет невинности, затем – как будто в разведенную известь добавили несколько капель алой краски или уронили горсть раздавленной клюквы. С каждой ночью все гуще цвет Ночной странницы, до тех пор, пока не станет она багровой, словно свежая ссадина. Потом как будто небесная синева начинает тушить гневный цвет луны, заливая алое синим. Лиловая, фиолетовая, синяя… И все. Ночная странница попросту растворяется в темноте, становясь невидимой. Сэлдим заканчивается.

…Маликахмуро вглядывалась в небо, где едва заметно синел диск луны. Она стояла у окна и куталась в шаль. Ночь обещала быть теплой, как и полагается последней ночи Сэлдима, но ведьме отчего-то было зябко. Малике очень хотелось верить, что мерзла она не от страха.

Легкий шорох за спиной.

Она резко обернулась, хотя заранее знала, кого увидит.

– Граф.

Лунник сдержанно кивнул и замер, словно черная тень. Как странно – до этого он ни разу не одевался во все черное, отдавая предпочтение куда более живым и приятным глазу цветам. Что же поменялось в эту ночь?

– Заранее оплакиваете ее? – поинтересовалась Малика.

– Пожалуй, – он с деланным безразличием пожал плечами, – но ведь… вы помните о моей просьбе?

Как не помнить. Малика до самой смерти будет помнить жуткую, неизбывную боль в звериных глазах, когда лунный лорд просил ее попытаться сохранить жизни им обоим.

«А если это будет невозможно?» – спросила она тогда, – «кого бы вы предпочли видеть живым?»

«Я не могу выбирать, госпожа Вейн, я обязан семье Хаора жизнью».

Вот вам и все, выкручивайся, как хочешь, Малика.

– Нам пора, – одними губами произнесла она.

Затем аккуратно сложила шаль на спинку кресла и двинулась следом за лунным лордом. В эту ночь ведьма отказалась от платья, одевшись в мужской костюм, ведь в штанах куда удобнее бегать по пустошам, аза высоким голенищем она припрятала нож, на тот случай, если придется прибегнуть к кровопусканию.

Нет-нет, Малика вовсе не собиралась драться на ножах с той же Джин! Она прекрасно осознавала, что преподавательница Праженской Академии – плохой боец и вряд ли одолеет сумасшедшую ведьму из пустошей. Разве что себе вены вскрыть, если до этого дело дойдет. Все-таки кровь – великая сила. В ней и жизнь, и магия, бери что нужно…

Но пока Малика шагала по коридорам живого замка, опасность предстоящего предприятия казалась эфемерной, ненастоящей – и только когда за спиной захлопнулись створки-двери, как будто кто-то в голове рычаг передернул. Вот оно, началось. Волосы на затылке зашевелились от необъяснимого, тяжкого предчувствия.

«Кого-то этой ночью не станет», – эта мысль обожгла, ужалила, словно вылетевшая из костра искра, – «и он тоже понимает, знает, что я чувствую, и все еще мечется между данным словом и желанием сохранить жизнь Нэйду…»

Граф Рутто казался воплощением спокойствия, стоя на парадном крыльце и глядя в ночь. С лунником не опасно, когда луна синяя, Малика это знала, и потому осторожно коснулась его ладони.

– Чего мы ждем?