Замок храпящей красавицы Донцова Дарья
Я растерянно заморгала, актер вскинул голову и прошествовал к стойке, где крутилось несколько барменов.
– Петяша тебя обгадил? – обрадованно поинтересовалась невесть откуда появившаяся Катя. – Это он умеет.
– Похоже, я обидела Петра, но абсолютно не понимаю чем, – призналась я и пересказала ей нашу беседу.
Катерина залилась смехом.
– Вау, прикольно. Муркину сороковник, а его жене Маргарите шестьдесят пять.
– А-а-а, – протянула я. – Большая разница. Теперь ясно, на что намекал Лавров.
– Ему бы помалкивать, – зашептала Франк. – Сбитый летчик никому не нужен. Ни один режиссер, я имею в виду из нормальных, активно работающих, его в проект не возьмет.
– Почему? – удивилась я.
Франк всплеснула руками.
– Паша наркоман. Ты не поняла?
– Нет, – призналась я.
– Сначала он на коксе сидел, сейчас, говорят, колется, – сообщила Катя. – Ну подумай, по какой причине Павлик согласился медведя играть? За бабло. Оно ему больше, чем другим, нужно.
– Лавров утверждает обратное, – пробормотала я. – Он-де выше презренного металла.
– Конечно, – усмехнулась Катя, – можно подумать, Паша весь такой творческий! Не соглашается на сериалы, меня и Муркина с Ермоловой за дерьмо считает. Почему тогда в шкуру влез и тумбу-юмбу бацал? А? Из каких таких великих творческих идей? Надо же, создал образ Топтыгина на домашней вечеринке! Вилка, мы все к Верещагину за рублями пришли и не выпендриваемся. Тебе деньги нужны?
– Да, – кивнула я, – поэтому я наваяла сценарий.
– Стесняться нечего, – фыркнула Катя, – у Филиппа золотые горы, у нас талант. Круговорот денег в природе. У Пети жена болеет, я хочу машину, мне ее никто не купит, не имею богатых любовников. Вересаев любит путешествовать, Марфа брюлики скупает. У каждого своя радость, и на нее нужны монетки! Пашка же из себя бессребреника корчит. Но, поверь, если ему миллиончик, другой, третий предложить, Лавров кого хочешь убьет. Не верю я людям, которые на каждом углу о своем безразличии к всемирному эквиваленту трезвонят.
Во мне внезапно проснулось детское желание спорить.
– Встречаются и такие.
Катерина смерила меня взглядом.
– Ага. Только они живут в монастырях, склепах, пещерах или сидят в лесу, в скитах, а не шляются по вечеринкам. Лавров у нас очень творческий, последняя его роль – старик, который умирает от голода. Жутчайшая кинуха! Ее снял Олег Бурков, он из психушек не вылазит, светлых красок не видит. Пашка в двух эпизодах занят, сначала его со спины показывают, он стоит у окна. Затем анфас, но с закрытыми глазами, дедушка спит. Крутая, мощная роль. Фильмец получил премию на фестивале в городе Кирдыкс. Слышала о таком населенном пункте?
– Нет, – ответила я, – прости, я не фанат кино, далека от этого мира, впрочем, я и литературных наград не вспомню.
Катя засмеялась.
– Не смущайся, сейчас кинофестивалей как тараканов развелось. На мой-то взгляд, лучше вообще ничего не получать, чем заявлять: «Я лауреат конкурса в городе Кирдыкс». Круто звучит! В Канны его не позвали, никому он там не нужен, зато в Кирдыксе пригодился. Первый парень на помойке. Слышала пословицу: у кого чего болит, тот о том и…
Я как раз успела засунуть в рот очередной пирожок, поэтому просто кивнула.
Франк поправила волосы.
– Паша постоянно твердит, до какой степени ему не нужны деньги, из чего я делаю вывод: Лавров мечтает огрести все золото мира. Вот мы с Ленкой Минской честно признаемся, не стесняемся: «Хотим машину, квартиру, брюлики и прочее».
Я спросила:
– Кто такая Минская? Павел о ней вскользь упоминал.
Катя искренне удивилась.
– Ленка? Моя подружка, мы на одном курсе учились. Ей, правда, пока не везет, но все впереди. Она весь вечер в ложе сидела, ну, там, над сценой, изображала Ришу. Ты чего, ее не видела? Минская же на последних репетициях с нами была.
– Она на сцену не спускалась, – улыбнулась я, – находилась наверху, Борис ей снизу кричал, какие позы принимать. Я с ней не знакома. Здорово она, однако, на Ришу похожа, даже без грима.
– Ага, – согласилась Катя. – Но, увы, Ленка не Ирина, все пытается пробиться, и мимо.
– И где она сейчас? – спросила я. – Ее, похоже, на банкете нет.
Катя завертела головой в разные стороны.
– Не вижу Лену, ну да и понятно: ее небось не пригласили, слишком на царскую дочь смахивает. Ты испачкала платье, на груди пятно.
Я скосила глаза и расстроилась.
– Черт! Уронила, наверно, каплю варенья из пирожка!
– Пойди в туалет и замой, – деловито посоветовала Катя. – Высохнет быстро, следа не останется. Ступай в наш театральный сортир, в общей дамской комнате прорва бабья. О! Стой! Не уходи.
Я удивилась:
– Почему?
– Смотри, – по-детски радостно воскликнула Катя. – Вау! Привезли мясо с фейерверком. Ростбиф-шоу! Обожаю! Супер! Ты его когда-нибудь видела?
– Нет, – ответила я.
Франк схватила меня за руку и потащила в центр зала, где установили огромную жаровню с тушей барана. Два обнаженных по пояс парня вращали вертел под музыку. Еще пара мужчин в белых, обтягивающих их накачанные тела комбинезонах принялась жонглировать ножами. Гости зааплодировали, я, разинув рот, наблюдала за представлением. Люди с клинками ловко нарезали мясо, ухитряясь отхватывать идеально ровные, тонкие куски, швыряли их на тарелки, которые протягивала прехорошенькая девушка в шароварах и прозрачном топике, одновременно подбрасывали в воздух ножи, затевали между собой драку, садились на шпагат, делали стойку-мостик. Помощница успевала ловить очередную порцию мяса и подавать ее гостям. Действо длилось долго, оторваться было невозможно, оно завораживало. Под самый конец из головы почти съеденного барашка забил фейерверк, я встряхнулась, вспомнила про испачканное платье, решила замыть пятно и бочком-бочком двинулась к деревянной панели, на которой висела табличка: «Только для сотрудников». Дверь была из цельного массива дуба, поэтому сразу открыть ее у меня не получилось. Пару минут я пыталась справиться со створкой, в конце концов та неожиданно отворилась сама.
– Тяжеловата для вас будет, – вежливо сказал охранник, открывший дверь изнутри.
– Надо фитнесом заниматься, мышцы накачивать, – улыбнулась я, очутившись в небольшом холле, и добавила: – Спасибо, Роман.
– Не за что, – профессионально вежливо отозвался парень, – пружина очень тугая, ее не всякий мужчина оттянет. Павел Лавров минут за двадцать до вас заходил, так он не справился. Извините, Виола Ленинидовна, вы платье испачкали.
– Знаю, – кивнула я, – хочу замыть.
Муркин был прав: Павел мне наврал, он спешил не к прессе, а в уборную. Может, и Катя не ошиблась, говоря, что артист наркоман?
Роман прищурился.
– Пятно красное, может от воды не отойти. Попросите у Фаины гель. Я в прошлую смену на белую рубашку кофе пролил, думал, жена изругается, а Фая дала мне маленькую бутылочку – одной капли хватило, ничегошеньки от пятна не осталось.
– Большое спасибо за совет, – обрадовалась я и поспешила по коридору, в вотчину Фаины.
Вообще-то должность ее называется красиво: директор театрально-концертного комплекса «Верещагин эстейт». Но по сути Фая местная экономка, кастелянша, завхоз, медсестра, буфетчица и все остальное. Если у кого из занятых в спектакле актеров что-то случается, он идет в узкую длинную комнату и просит директора:
– Дай мне нитки, иголки, сахар, чай, одеколон, новые колготки, бутерброд с селедкой, живую черепашку, веник из крокодильих хвостов, яйца птицы Ру… – и так далее.
Выслушав просьбу, Фаина исчезает среди бесконечных рядов стеллажей, через небольшой промежуток времени возвращается и приносит именно то, что надо. Мне кажется, что она родня старика Хоттабыча, иначе откуда все берет?
Из холла, где, как правило, стоит охранник Роман Виноградов, есть два выхода. Один в общий зал, другой в личные покои Верещагиных, нас туда не приглашали. Думаю, если кому-то из артистов придет в голову нанести олигарху незапланированный визит, нежданного гостя вежливо остановят. А вот по длинному, извилистому коридору участники спектакля могут ходить беспрепятственно. Из зала никого к актерам не впустят. Они в полной безопасности, ни фанаты, ни пресса дальше порога не сунутся. За кулисы могут беспрепятственно проникнуть лишь члены семьи Верещагиных. Алла Константиновна и Мисси иногда забегали к нам, один раз появился хмурый молодой человек по имени Леня, единственный сын Филиппа Леонидовича. Ну и, конечно, я постоянно вижу Владимира Михайловича Корсакова, начальника местной охраны. Сейчас, похоже, никого нет, из-за дверей гримуборных не доносится никаких звуков. Хотя нет, пройдя вперед, я услышала сердитый голос Лаврова:
– И сколько мне ждать? Я задохнулся под пледом! Он вообще придет? Ну, вы даете! Сами накосячили, поэтому деньги я не верну! Свою часть выполнил, если не получилось – без претензий, я делал все, как договорились. Значит, отбой? Ладно, пойду поем.
Мне не хотелось сталкиваться с Лавровым, поэтому я бегом преодолела расстояние до склада, влетела в него без стука и крикнула:
– Ау, Фаечка, ты тут?
– Уже отдала всю кровь! – прозвучало в ответ. – Больше нету! Зачем тебе столько? Хватит!
Раздалось шуршание, из глубины помещения показалась худенькая фигурка и замерла у письменного стола.
– Вилка? Извини, я обозналась. У меня только отит прошел, до сих пор как сквозь вату слышу. Что ты хочешь?
– Дай, пожалуйста, пятновыводитель, – попросила я, – видишь, платье испачкала.
Фая юркнула налево, но, прежде чем кинуться исполнять мою просьбу, положила на стул кусок ткани в красно-синюю клетку. Я подошла и поняла: это брюки Карлсона с пристегнутым к ним поясом, за который цеплялся крюк троса.
Любопытство, как известно, губит кошек, а бедной Варваре на базаре нос оторвали, но я не могу справиться с некоторыми особенностями своего характера, поэтому взяла штаны и начала их внимательно рассматривать.
Дверь в комнату приоткрылась, в щель заглянула девочка лет шести, может, семи. У меня нет детей, поэтому возраст малышей я определяю с трудом. Может, девчушка уже ходит в школу? Не знаю, но она была одета, как кукла: розовое платье в оборочках и воланах, белые колготки, лаковые туфельки с завязками-лентами, которые туго стягивали ее лодыжки. Копна белокурых вьющихся волос и очки в темной оправе, сидящие на крохотном носике, практически закрывали личико. Девочка прижимала к груди плюшевого мишку, ногти ее крохотных пальчиков покрывал яркий розовый лак. Похоже, крошка, как и я, не очень аккуратно ела пирожки, она тоже перепачкалась вареньем. Темно-красные пятна попали и на игрушки, и на праздничный наряд, и на маленькие руки. Вот личико оказалось чистым. Скорей всего, девчушка просто уронила на себя сладкую выпечку.
Увидев меня, она замерла на пороге. Я слегка удивилась, до сих пор за кулисами театра мне не встречались дети. Малышка, наверное, дочь кого-то из гостей, она дорого одета, причесана в недешевом салоне и не похожа на ребенка, которого работающая мать прихватила с собой на службу, потому что кроху не с кем оставить дома. У нее явно есть няньки-гувернантки-воспитатели.
– Милая, ты потерялась? – как можно ласковее спросила я. – Как тебя зовут?
Девочка ничего не ответила, затопала ногами, ее личико исказила злоба, ангелочек зашипел, развернулся и убежал. Едва закрылась дверь, как появилась Фаина. Она протянула мне баллончик.
– Держи, это смерть всем пятнам!
– Огромное спасибо, – обрадовалась я. – Сейчас сюда заглядывала малышка белокурая, кажется, она потерялась. Одного не пойму, как ребенок сюда попал, минуя охрану, которая зорко стережет вход? Это, случайно, не твоя родственница?
– Девочка?! – воскликнула Фаина. – В розовом платье? О боже! Нет! Только не она.
Фая, похоже, знакома с малышкой, и та не вызывает у нее положительных эмоций.
Глава 4
– Девочка, – повторяла Фаина. – Ужас! Страх! Жуть! Опять пришла! Мало ей Розы!
Странная реакция всегда приветливой женщины изумила меня. До сих пор Фая была спокойной, веселой, готовой поболтать на любую тему. У таких все ладится и на работе, и дома. Но сейчас Фаина была явно перепугана.
– Ты боишься детей? – спросила я.
– Н-нет, – выдавила из себя она, – но это не ребенок! Чудовище!
Услышав последнее заявление, я забеспокоилась. Понятно, Фаина заболела, у нее грипп или другая инфекция с высокой температурой и бредом. Сейчас схожу к Роману, попрошу его кликнуть врача.
Я сделала шаг к двери.
– Ты куда? – нервно спросила Фаина.
– Хочу позвать доктора, – откровенно призналась я.
Директор вцепилась в мое плечо.
– Нет. Даже не высовывайся. Ты умрешь! Хочешь, дам фильм посмотреть? Там про привидение снято. Жуть!
Я погладила спятившую тетку по руке и стала уговаривать:
– Фаечка, маленькая симпатичная девочка не может навредить людям. Похоже, ты подцепила вирус, весной по Москве всегда бродит грипп.
– Ты дура, – оборвала меня Фаина. – Роза-то умерла! Лучше спрятаться!
С этими словами Фая резко развернулась и умчалась в ряды стеллажей. Я машинально посмотрела на брюки Вересова, которые до сих пор комкала в руках, и вздрогнула.
Чтобы трос надежно держал Алексея, на парня надели специальный пояс темно-синего цвета. Широкий крепкий ремень был продет в пазы и практически сливался с брюками. Даже из первого ряда его нельзя было разглядеть. Чтобы актер не упал с высоты на сцену, крюк троса защелкивается за петлю, вшитую в него. Отлично помню, как, собираясь первый раз в полет, Алексей тщательно изучил «сбрую» и начал дергать петельку.
– Не волнуйся, – заверил артиста Михаил Степанович, рабочий сцены, бутафор и мастер на все руки. – Он сделан по спецзаказу, даже два бешеных быка его не разорвут.
– М-м-м, – протянул Вересов, – выглядит надежно, но я хочу сначала совершить бреющий полет, а уж потом парить орлом над Эверестом.
Михаил Степанович не стал спорить, наоборот, полностью одобрил ведущего программы «Сплетник».
– Правильно, безопасность превыше всего, давай застегну.
Рабочий облачил Лешу в костюм, приподнял парня на метровую высоту и, пока трос ехал из правой кулисы в левую, безостановочно говорил:
– Веревка сделана по нанотехнологии, она двадцатипрядильного плетения, из прочного полимера, крюк титановый с фиксатором застежки. Пояс выполнен из кожи носорога, крепче не бывает, прошит вручную нитками, покрытыми силиконом, петля вделана насмерть.
Уж не знаю, что сильнее подействовало на Алексея, монотонный бубнеж Михаила Степановича или неспешное воздушное путешествие над сценой, но Вересаев разрешил поднять себя повыше, а на следующий день уже без опаски парил под потолком, крича нам:
– Вау! Круто! Смотрите все! Я ужас на крыльях ночи!
После каждого использования Михаил Степанович тщательно осматривал сбрую и, удовлетворенно крякнув, говорил:
– Немецкое качество! Ни одна нитка не надорвалась! Фирма гарантирует, она более ста лет всякие штуки-дрюки для циркачей делает. А кто заказал поясок? Михаил Степанович. Откуда он про ремень узнал? Да по случаю. Выступала у нас труппа из Дю Солей, я и поинтересовался по-простому у воздушных акробатов, наши они, русские. «Не боитесь, ребята, под люстрой фортеля выделывать?» А они: «У нас лонжа страховочная». Я засмеялся, тонюсенькая веревочка, напоминает бечевку. Несерьезная защита. Вот парни и рассказали мне про ту немецкую фирму, что за столетие ни одного артиста не подвела. Лучшая германская технология! Трос никогда не порвется.
Поскольку Михаил Степанович воспроизводил сей текст по десять раз на дню, я отлично его запомнила и мысленно повторяла, разглядывая сейчас пустое место, где следовало быть той самой петле. Конечно, я не криминалист, всего лишь автор детективных романов, но знаю, что нитки, порвавшиеся сами собой, имеют разлохмаченные края. А вот если воспользоваться ножницами, то срез получится ровным. И сейчас я вижу два растрепанных конца одной нитки, остальные будто разрезаны, идеально ровные. Но ведь так не бывает! И это подтверждение того, что страховку испортила чья-то злая рука. Ладно, даже у самой добропорядочной, много лет существующей на рынке фирмы может быть неудача, и одна из нитей, которые, на мой взгляд, более смахивают на прочно сплетенную тонкую веревочку, лопнет. Но здесь их раз, два, четыре, восемь… двадцать штук. Нет, ремень специально испортили. Кто-то хотел убить Алексея Вересаева и представить дело как несчастный случай. Покушение не удалось, но Леша в опасности, я непременно должна предупредить его. Прямо сейчас надо пойти к телеведущему!
Я вышла в коридор, добежала до Романа и спросила:
– Не видели Алексея Вересаева? – Секьюрити был почему-то красным и потным, а голос у него стал неожиданно хриплым.
– Он домой уехал. Видно, хорошо заработал, дал мне пригласительные на свои завтрашние съемки, сказал: «Рома, мы с вами за время репетиций вроде как подружились. Приходите в студию, буду рад, задам вам в эфире вопрос, станете звездой». Спасибо ему, внимание всегда приятно, но у меня теща в больнице, не до выступлений.
Я вспомнила, как Алексей прихлебывал из большого бокала вино, и не удержалась от замечания:
– Зря вы разрешили ведущему программы «Сплетник» пойти в гараж, он много выпил.
Роман вытер лоб рукой и надулся.
– Он выглядел нормально, не шатался, говорил спокойно. Ну да, попахивало от него слегка, так я ему не мать родная и не дорожный полицейский. Вересаев давно из детского сада вышел, сам за себя отвечает. Мне за его охрану не платят.
– Конечно, – поспешила я успокоить невесть почему разнервничавшегося парня. – Вы абсолютно правы, а где Борис?
– Вот кто набухался, – со злорадством доложил Виноградов. – Совсем до свинского вида, спит на диване, завтра очухается. А зачем вам режиссер? Представление окончено, можно и по домам. Эх, разреши мне начальство смыться, ни на секунду бы не задержался! Но нет, надо стоять тут до утра!
– Я хотела спросить у Бори телефон Вересаева, – пробормотала я.
– Что, понравился? – хмыкнул Виноградов.
Я сдвинула брови. Ну почему некоторые люди воспринимают вежливое общение как сигнал «можно хамить»? Разве я давала повод Роману для фамильярности или намекнула, что желаю вступить с ним в неформальные отношения?
– У Михаила Степановича номер Алексея есть, – вдруг сказал охранник, – у него спросите. Извините, я чего-то сегодня устал до чертиков. Не хотел вас обидеть.
Я коротко кивнула и пошла в самый узкий, темный коридор, в конце которого находится мастерская бутафора. Надеюсь, он еще на рабочем месте. И точно, он стоял у верстака.
– Зачем тебе Алексей? – поинтересовался дядя Миша.
– Поговорить надо, – обтекаемо ответила я.
– Он велел телефон никому не сообщать, – уперся мастер на все руки.
В театре Филиппа Леонидовича работает довольно много людей. Про Фаину я уже рассказывала, еще есть гримерша Карина, художник Макс Гаврилов, пара уборщиц, звукооператор, монтажники декораций и прочий люд. Зритель, предвкушая нескучный вечер, забывает или не предполагает, что актеры – лишь верхушка айсберга. В создании спектакля участвует большое число «невидимок», от работы которых зависит успех всего действа.
В театральной среде ходит огромное количество историй про разные казусы. Ну, например, о том, как во время исполнения пьесы «Изгнание из рая» бутафор то ли с пьяных глаз, то ли из желания отомстить актеру, исполняющему роль змея, в кульминационный момент подал ему не яблоко, а банан. Артист привычно схватил реквизит и понял, какой фрукт держит, лишь через пару секунд, уже произнося текст: «Так вкуси же от этого самого прекрасного плода на свете». Зычное ржание, донесшееся из полутемного зала, сорвало продолжение спектакля. Вот почему умные актеры никогда не ссорятся ни с гримером, ни с костюмером, ни с бутафором: «невидимки» могут отомстить, и кое-кто из них делает это с особой радостью и изобретательностью. Но Михаил Степанович никогда не совершит подлость, он милейший дед, готовый всегда прийти вам на помощь, очень позитивный и не по возрасту улыбчивый. Пенсионер не злится на весь свет, как многие старики. А еще он никогда не сплетничает и не выдает чужих тайн.
Я села на табуретку возле верстака.
– Дядя Миша, за завтрашний день я непременно найду номер Вересаева. Я не его фанатка, не намерена стоять с букетом у подъезда телезвезды, не журналистка, которая мечтает об эксклюзивных фото Алексея, и не собираюсь вешаться ему на шею с воплем: «Любимый, я вся твоя». Хочу предупредить его о грозящей ему опасности. Кто-то решил убить Вересаева. Первая попытка не удалась, значит, скоро последует вторая. Дай бог, чтобы ничего ужасного не случилось, пока я буду обзванивать знакомых, разыскивая мобильный Леши. Но вдруг наемный убийца поджидает его сейчас в подъезде дома?
Михаил Степанович полез в карман пиджака.
– Осторожно, вы чем-то испачкали рукав, – остановила я его, – очень похоже на кровь.
Рабочий замер, потом поднес руку к глазам.
– Ба! Это и есть кровь.
– Вы поранились! – испугалась я.
– Бутафорская, – улыбнулся Михаил Степанович. – Я брал у Фаины бутыль и капнул. Теперь придется чистить. Ладно, Фая справится!
Михаил Степанович снова полез в карман, выудил допотопный сотовый аппарат, потыкал пальцем в кнопки и отдал мобильный мне.
– Говори.
Я приложила трубку к уху и услышала:
– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
Несколько следующих попыток тоже не увенчались успехом, и я забеспокоилась:
– Надо предупредить Филиппа Леонидовича, пусть он пошлет кого-нибудь на квартиру к Вересаеву. Вдруг я опоздала, и на Лешу напали, он сейчас лежит в подъезде без сознания или умирает один дома.
Дядя Миша потер рукой затылок.
– Может, он торопился на свидание. Любовь у Лешика, выключил парень телефон, не до звонков ему. С чего ты подумала про опасность?
Я рассказала Михаилу Степановичу про вырванную из пояса петлю.
– Надо пойти взглянуть, – спокойно произнес он, когда мой рассказ иссяк.
Мы неторопливо дошли до владений Фаины и обнаружили, что дверь заперта.
– Отправилась на боковую, – констатировал Михаил Степанович, – до завтра подождать придется.
– Можно взять ключ и войти на склад, – предложила я.
Дядя Миша потер ладонью ухо.
– Нехорошо без разрешения в чужой вотчине рыться! Неприлично это!
– Если ремень испортили нарочно, то нужно срочно приставить к Леше охрану, – воскликнула я, – но если вы, осмотрев пояс, придете к выводу, что петля оторвалась случайно, тогда можно спать спокойно. Как мы будем с вами себя чувствовать, узнав завтра о нападении на Вересаева этой ночью?
Михаил Степанович одернул пиджак и двинулся в другой коридор. Я поспешила за ним, отлично зная, куда он направился. В тупиковой части узкой галереи находится железный ящик, где висят запасные ключи от всех помещений. Двери его закрыты на электронные замки, но дядя Миша знает код доступа.
Михаил Степанович свернул налево, ковровая дорожка закончилась, дальше пол был покрыт белой блестящей плиткой. Мне показалось, что она мокрая, и я притормозила, боясь поскользнуться, а дядя Миша размашистыми шагами двигался вперед. За ним тянулись небольшие темно-синие пятнышки. Я улыбнулась. Ну надо же, бутафор, как и мой Юра, польстился на обувь якобы солидной фирмы. Смотрятся ботинки прекрасно, но при ходьбе от подошв отваливается верхний слой, они не из натуральной кожи, а из прессованных кусочков-обрезков.
– Отвернись, – приказал он, когда мы очутились на месте.
Я покорно встала спиной к шкафчику, услышала тихое попискивание и посмотрела вниз, взгляд наткнулся на круглый предмет. Я подняла розовую искусственную жемчужину и сказала:
– Девочка! Она тут пробегала!
Глава 5
– Припевочка-красавица, – протянул дядя Миша, звеня ключами, – ты о ком болтаешь?
– Фаина боится детей, – выпалила я.
– Не пори чушь, – остановил меня он, – Фая никогда ребенка не обидит.
– Я о страхе, – уточнила я, – она даже разговаривать не смогла! Аж затряслась вся!
Михаил Степанович закрыл шкаф.
– Фая никогда не пугается. С чего бы ей паниковать?
Я тут же рассказала про малышку в розовом платье. Вообще говоря, я ожидала, что дядя Миша засмеется и скажет что-то вроде: «Ох уж эти бабы! Вечно чудят». Но он отреагировал странно.
– О Господи! А ну, пошли.
– Куда? – удивилась я. – Там тупик.
Михаил Степанович молча схватил меня за руку, подтянул к стене, оклеенной дорогими обоями, имитирующими шелк, ткнул пальцем в золотой орнамент, и панель разъехалась.
– Лифт! – ахнула я.
Дядя Миша впихнул меня в кабину, нажал на кнопку, лифт медленно пополз вниз. Оцените мое удивление: сначала я узнала про подъемник, а теперь поняла, что в театре есть подвальное помещение.
Вскоре мы очутились в коридоре. Пол покрывала обычная плитка, а стены были выкрашены в цвет морской волны. И в комнате, куда меня привел Михаил Степанович, доминировал тот же оттенок.
– Садись, – приказал рабочий, показывая на большое кресло. – Чаю хочешь?
– Нет, наелась на банкете, – ответила я, удобно устраиваясь.
Дядя Миша выудил из кармана допотопный мобильник и сказал в него:
– Зайди немедленно.
– Я понятия не имела, что тут есть жилые помещения, – воскликнула я, когда Михаил Степанович бросил трубку на диван.
– Это моя квартира, – объяснил рабочий. – Две комнаты, спальня и гостиная, плюс санузел, кухня с чайником, кофе-машиной, холодильником и СВЧ-печкой. Можно готовить, да зачем? Я у хозяина кормлюсь. Не жизнь, а малина, на всем готовом.
Дверь в квартиру распахнулась без стука, в комнату вошел Владимир Михайлович Корсаков, начальник охраны Филиппа Леонидовича. Я неоднократно виделась с этим безукоризненно одетым и подчеркнуто вежливым человеком, он всегда находится за спиной у хозяина, и, судя по тому, как Верещагин общается с Корсаковым, это не просто служащий на окладе, а некто более близкий. Когда Филипп Леонидович присутствовал на генеральном прогоне спектакля, он спросил у Владимира:
– Ну и как тебе?
– Нормально, – ответил Корсаков, – но, думаю, лучше, если Колобок все же будет говорить какие-то слова, иначе зритель не поймет, по какой причине он спешит к Бабе Яге.
Верещагин повернулся ко мне.
– Виола Ленинидовна, сколько вам потребуется времени для вставки в пьесу?
– Полчаса, – пообещала я, – если я правильно поняла, нет необходимости в пространном монологе.
– Отлично! – обрадовался Корсаков. – Вас охарактеризовали как крепкого профессионала, но забыли сказать, что у прозаика Арины Виоловой покладистый характер. Нам с вами повезло, правда, Филипп Леонидович?
– Абсолютно согласен, – улыбнулся шеф, – до сих пор все писатели, с которыми мы имели дело, яростно отстаивали свои варианты пьесы. А с вами очень легко. Не согласитесь ли еще писать для моего театра? Нам нравятся талантливые люди, способные идти на компромисс. Верно, Володя?
Понимаете теперь, почему я решила, что Корсакова и Верещагина связывают дружеские узы? С простым секьюрити хозяин так обходиться не станет.
– Привет, папа, – сказал главный охранник. – Надеюсь, не случилось ничего неприятного?
Я изо всех сил постаралась не выдать своего изумления. Начальник охраны – сын дяди Миши? Сегодня у меня день открытий.
Михаил Степанович сел на диван.
– Она видела девочку. В розовом платье. За кулисами.
Владимир щелкнул языком.
– Живую?
Я не поняла вопроса.
– В смысле?
– Ребенок был настоящим? – уточнил Корсаков, чем еще сильнее озадачил меня.
– Мертвые дети не разгуливают по дому, – ответила я.
– Кое-кто может с тобой поспорить, – встрял Михаил Степанович.
– Может, показалось? – прищурился Владимир.
Последний вопрос адресовался мне, я рассердилась.
– Я не подвержена галлюцинациям. И, кстати, вот искусственная жемчужина, лежала в коридоре. Точь-в-точь такие украшали платье ребенка.
Владимир взял розовый шарик.
– За кулисами можно найти всякую ерунду, с костюмов падают перья, блестки.
– Девочка была, – категорично сказала я, – белокурая, в очках с нелепо большой, не подходящей для крохотного детского личика оправой.
Корсаков посмотрел на отца, тот потер ладонью ухо.
– Виола Ленинидовна, – сладким голосом пропел начальник охраны, – вы встретили… э… Машу, дочь одного из наших сотрудников, он живет тут, за стеной. Как вы уже поняли, в доме господина Верещагина есть цоколь с квартирами для некоторых работников. Основная их масса проживает в городе и понятия не имеет, что в особняке не три этажа, а четыре. Не то чтобы мы скрывали данный факт, просто нет необходимости трубить на весь свет об особо преданных Филиппу Леонидовичу людях.
– Таких, как ваш отец, – кивнула я.
– Верно, – согласился Владимир, – Таня девочка…
– Маша, – перебила я, – вы спутали имя, секунду назад назвали малышку Марией. А где живет Фаина? Из некоторых разговоров я поняла, что директор театра служит у Верещагина с момента его основания?
– В соседней квартире, – ответил дядя Миша, – небось сейчас почти в обмороке от ужаса лежит.
– Папа! – предостерегающе произнес Корсаков.
Читать бесплатно другие книги:
