Мелодия моей любви Колядина Елена

«Тьфу-тьфу, типун тебе на язык! – затрясла головой Лида. – Может быть, операция из-за инфляции подорожала, нужно всего лишь доплатить небольшую сумму? Или Лиза простыла, пришлось отложить все на несколько дней? А может, карантин из-за гриппа?»

В студию Лида вбежала почти в полдень.

К счастью, ее никто не хватился: ждали Надежду Бабкину с Гором, они должны были озвучивать важного селезня и крякву с сизыми крылышками.

– А Евгений Алексеевич где? – поспешно сбросив куртку и включив компьютер, спросила Лида у соседки.

– Срочно отъехал. Кстати, крутился возле твоего компа. Спросила, ищете что? Не ответил.

Лида изобразила недоумение, мол, кто его знает, что шефу нужно, подняла лист бумаги.

На клавиатуре лежал крошечный шоколадный ангелок в серебристой фольге.

Маленькая фигурка пахла ванилью и до щемящей сердечной боли напоминала Лизу.

Девушка спрятала шоколадку в сумочку, быстро написала в аське менеджеру редакции:

«Мне в два часа нужно смыться, прикроешь?» – «Гречинина у зубного, подходит?» – «».

Лида вытащила прозрачный пакетик с синими бахилами, наклеила этикетку с надписью «Сухая поземка» и собралась отнести звук в фонотеку, маленькую комнату со стеллажами, которую Евгений Горелый выделил по Лидиной просьбе.

Но внезапно студия наполнилась праздничным шумом: пришли Бабкина и Гор.

– Обалденно выглядит, – зашептался кто-то из девушек. – Как думаешь, стволовые клетки?

– Старинные казачьи рецепты! – заявила певица, обернувшись. – Для волос мед с горилкой, можно с коньяком, для лица – маска из арбуза.

Гостям предложили чай с миндальными пирожными.

Лида выслушала рецепт арбузной маски и с сожалением покинула компанию: нужно купить Лизе вкусненького, да и НИИ педиатрии – не близкий конец, а врач будет принимать родителей всего один час.

Минут через сорок она вышла из станции метро «Петровско-Разумовская» на улепленную магазинчиками и павильонами шумную грязную площадь.

В кондитерской лавке купила Лизе расписной пряник в виде солнышка. В аптеке – бутылочку морковного сока. А в ларьке с украшениями – набор разноцветных «крабиков» для волос.

Подумала и купила еще три картонных сундучка с конфетами, для медсестер.

Почти на каждой маршрутке, поджидавшей пассажиров, были надписи: «Ин-т педиатрии» или «Клиника Федорова».

Сколько же людей, а главное, детей болеют! А она, Лида, никогда об этом не задумывалась.

Маршрутка бесконечно долго ехала запруженными улицами, объезжала пробки заснеженными дворами.

На плазменной телевизионной панели над лобовым стеклом мелькала нескнчаемая реклама.

В здание института Лида вошла в полчетвертого.

К окошку, за которым выписывали пропуски, стояла молчаливая очередь.

– Мне с доктором побеседовать, отделение кардиологии, – робко попросила Лида, опасаясь, что к детям пускают только близких родственников и ее, Лиду, с позором прогонят.

Но дежурная спросила фамилию ребенка и, не глядя на посетительницу, заполнила бумажку с печатью.

Знакомой дорогой девушка прошла в отделение.

– Подскажите, беседы с родителями… – обратилась она к медсестре.

Та кивнула в сторону холла: на одном из диванов сидел рослый, крепкого телосложения доктор в зеленом операционном костюме, белых носках и шлепанцах и что-то объяснял женщине с измученным лицом.

Лида тихонько подошла ближе и встала у стены.

В холле был еще один диван, но девушка суеверно решила стоять, словно эта крошечная, с бисеринку, жертва должна была принести добрые вести о Лизе.

Наконец измученная женщина ушла, доктор взглянул на Лиду.

Она присела на краешек дивана.

– Здравствуйте.

– Добрый день. Это у нас кто? – спросил врач.

Лида поглядела на толстую золотую цепочку с большим крестом на шее доктора и совершенно не к месту подумала: «Все-таки непонятно, куда делся кулон с солнцем в виде звездочки?»

– Фамилия ребенка? – снова напомнил врач.

– Елизавета Гонсалес, – откликнулась Лида.

И вдруг увидела, как надевает цепочку с кулоном под черный свитер, в котором ходила в дом на Мясницкой.

Доктор перебрал карты пациентов, раскрыл Лизину.

Серебристая, как изморозь, цепочка Лиды тихо соскользнула, звездочка упала в ворс дорогого ковра, хрустально, с тихим замирающим эхом звякнула изумрудная капля.

Врач поднял глаза на Лиду, от его взгляда сердце девушки превратилось в осколок льда.

– Так как операция пока не проплачена, Лиза поставлена на лист ожидания по федеральной квоте высокотехнологичной помощи. А в настоящее время получает поддерживающую терапию.

– Не проплачена? – помертвевшим голосом переспросила Лида. – Не может быть! А где деньги? Ведь я ему отдала… Десять тысяч долларов…

– Отдали? Кому? У нас оплата идет строго через кассу, вы подписываете договор, бухгалтер обязан выдать чек. Вы кому-то из сотрудников передали деньги?

– Нет, не сотрудникам. Лизиному брату. Он уверял, в понедельник уплатит.

– К сожалению, пока ничего.

– Скажите, а сколько Лиза может жить без операции?

Доктор вздохнул и закрыл карту.

– Такие вопросы нужно задавать в церкви. Там, – доктор поднял глаза, – знают ответ. А мы, к великому сожалению, не боги, а всего лишь врачи.

– Я понимаю… – прошептала Лида.

– Послушайте, девушка… Знаете, любому из наших врачей легче простоять в операционной двенадцать часов, чем говорить это семье… Но, к сожалению, реальность такова: все упирается в финансирование. Лиза, насколько я помню, даже без направления облздрава поступила? Я могу в свой выходной выйти, прооперировать, без оплаты, на энтузиазме, но стоимость материалов, медикаментов? Институт ведь все это закупает, бесплатно нам ничего не дают. Бесплатно все только в репортажах по телевизору.

Лида подняла голову.

Возле стены, в тяжелой, тягостной тишине стояла сумрачная очередь.

Пожилая дама в дешевом турецком свитере, молодая женщина, встряхивающая меховую шапку от снега, на лицах у всех было написано: «Сколько можно вопросов задавать, бессовестная, будто ей одной надо с доктором говорить!»

Лида поспешно встала и спросила:

– Спасибо, что поговорили. Можно Лизе передать сок и пряник?

– Конечно. Только сейчас у детей тихий час, оставьте все постовой медсестре, она обязательно передаст, когда Лиза проснется. Всего вам доброго, будем надеяться на лучшее!

«Почему он не оплатил операцию? Не успел? Не мог уйти с работы? А вдруг потерял? Украли? Или того парня, который приходил за деньгами, по дороге ограбили? Неужели позвонить не мог, объяснить? Если украли, надо в милицию идти, это же не копейка, десять тысяч долларов!»

При слове «милиция» девушка вздрогнула, непроизвольно передернулась и с таким отчаянием втянула сырой воздух, что заныли зубы.

«Какая милиция, господи? Я сама эти деньги украла. А что, если тому человеку они тоже на лечение нужны были? Может, у него мать при смерти? И не такой уж он богатый, как наговорил Иван?»

Девушка вспомнила комнату с обеденным столом, кабинет. Ничего там особенного не было! Даже у обычного певца, не олигарха, дом в сто раз роскошнее!

Лиду бил озноб, влажный холод пробирался по спине под пуховик, под нарядную атласную блузку. Сапоги, утонувшие в ледяной каше, промокли, от голода тянуло желудок, кружилась голова.

Она бежала напрямик, не разбирая дороги, не выискивая сухих подмерзших тропинок. Месила снежную квашню, задыхалась от захлестнувшего горя, жалости к Лизе и самой себе: «Неужели все было напрасно?!»

Посреди остановки разлилась коричневая лужа.

Лида зубами стащила с озябшей руки перчатку, достала мобильник, принялась остервенело набирать номер Ивана.

Временно заблокирован, трижды услышала она.

Возле остановки притормозила маршрутка, обдала Лиду грязными лоскутами брызг.

– До метро едете?

– До «Войковской», – ответил пожилой водитель-кавказец.

Лида пробралась в дальний угол, села возле заляпанного бурыми разводами окна, прикрыла глаза.

На экране под потолком маршрутки бодро шумела реклама. В ней жили счастливые девушки, единственной проблемой которых была сухость кожи.

В метро оказалось еще холоднее: прибывающие поезда гнали промозглый сырой воздух, под ногами чавкала жижа, которую пассажиры тащили с улицы.

Уборщица сгребала растекающуюся кашу деревянной шваброй с длинной перекладиной.

Лиде казалось, грязь, как в фильме ужасов, плывет по эскалатору, вот-вот стечет с платформ, заполнит тоннели, просочится в вагон через окно, приоткрытое над ее головой.

От «Павелецкой» девушка знакомой дорогой быстро дошла до Монетчиковых переулков. Но не пересекла двор, а обошла его вдоль стен домов, чтобы Иван не увидел ее ненароком из окна подвала и не попытался скрыться, избегая разговора.

Лида осторожно, почти задевая крашеную кирпичную стену, приблизилась к зарешеченному, мутному окошку, едва достававшему ей до пояса, прислушалась.

Напрягать слух не было нужды: из подвала отчетливо доносились музыка и гул мощного компьютера. Голос Ивана, весело переговаривающегося с кем-то из друзей, перемежался взрывами хохота.

Девушка перестала осторожничать, энергично прошагала ко входу в подвал, решительно постучала в дверь кулаком.

Потом с размаху хлестнула сумкой.

Снова забарабанила кулаками.

Когда отошла на шаг, приноравливаясь ударить по железу подошвой сапога, дверь распахнулась, Лида увидела парня, приходившего к ней за деньгами.

Он отвел глаза в сторону, потом посмотрел куда-то за Лидино плечо.

– Здравствуйте, к Гонсалесу можно? – холодно спросила девушка, давая понять: вопрос задан чисто из вежливости, она не собирается ждать разрешения на то, чтобы войти.

– А его нет.

«Этот тип ведь не мог знать, что за дверями буду я. Но с ходу заявил: Ивана нет. Выходит, Гонсалес заранее предупредил всех, чтобы меня не пускали? Не желает видеть, скрывается?»

– В самом деле? А когда будет? – усмехнулась Лида. – После дождика в четверг?

– Около того, – ответил парень и попытался скрыться.

Лида молча навалилась на дверь, влетела внутрь, едва не сорвавшись с лестницы, ухватилась за стену, побежала вниз по щербатым цементным ступеням.

Повернула налево, в жаркий закуток, заваленный банками из-под пива и энергетиков. На обшарпанном кожаном диване опять кто-то спал, Лида успела увидеть грубые ботинки и жидкую бороду, заплетенную в тощую косичку.

Она быстро вошла в знакомую полутемную комнату.

Иван сидел за компьютером.

Он глянул на Лиду, отвернулся и взялся за мышь.

– Слушай, Чилиец, сам разбирайся со своими подругами, – заявил «охранник», спустившийся следом за девушкой.

Лида рванула «молнию» на куртке, рывком подтащила к столу Ивана стул, резко села, с тихим гневом произнесла:

– Может быть, объяснишь, где деньги?

Иван молчал, щелчками мыши открывая и закрывая страницы.

– Я сейчас была в больнице, ты не оплатил операцию.

– Ну не оплатил, – бросил Иван и съехал, небрежно развалясь и расставив ноги, на край кресла.

– А деньги где? – едва сдерживаясь, чтобы не закричать, тихо спросила Лида.

– Денег нет.

– Как – нет? Да выключи ты эту идиотскую музыку! Как – нет?! А операция?!

– Не ори! Они обязаны Лизке операцию сделать бесплатно, сволочи! Я все узнал: деньги выделяются! А они, сволочи, их воруют! Врачи воруют!

Лида вцепилась в поручень и яростно дернула кресло Ивана.

Мышь вылетела из его руки, повисла, раскачиваясь, между столом и грязным полом.

– Что ты несешь?! Что за мерзость ты говоришь?! Какие врачи твои деньги воруют?! Она же умрет в этой бесплатной очереди!

– А это с папаши ее надо спросить! Гад, сделал матери ребенка, а теперь у него денег нет! Это он должен деньги искать, папаша хренов!

– Иван, пожалуйста, отдай мне деньги, я сама прямо сейчас отвезу их в институт. Честное слово, прямо сейчас! – жалобно попросила Лида. – Я согласна с тобой, ты прав: и власти наши нефтяные о детях не думают, и отец Лизочки – гад безответственный. Но Лизочке от этих слов не легче. Ванечка, давай вместе поедем, ты сам уплатишь.

– Нет у меня этих денег!

– А где они, объясни, я все пойму: украли?

– Все ушло на промокампанию нашего диска. Что, не знаешь, какие там прайсы?

– Какого диска? – недоверчиво спросила Лида, боясь поверить в то, что услышала от Ивана.

– Альбом нашей группы «Мертвый хорек». Поздравь, мы альбом записали.

– Ты потратил десять тысяч долларов на раскрутку своего диска? – с трудом разлепив пересохшие губы, уточнила Лида. – Я должна тебя поздравить?

– А как еще можно пробиться в наше время? Только за бабки.

– А в Интернете выложить не дешевле было? – с трудом сдерживаясь, чтобы не швырнуть на пол монитор с полуголой девицей на экране, поинтересовалась Лида. – На YouTube разместить? Сотни людей становятся знаменитыми, просто выкладывая свою музыку в Интернете. Бесплатно!

– Я тебе бесплатно объясню, как такие дела делаются. Чтоб ты раз и навсегда поняла и заткнулась со своими бесплатными советами!

– Я достала эти деньги, а теперь должна заткнуться?

– Я тебе очень благодарен. Премного! На колени встать? Давай встану. Чтобы альбом раскрутить, нужно, чтоб его каждые три минуты по радио вставляли. На это миллион требуется или крепкая любовь с владельцем радиостанции. Где он у меня, миллион? Народ давно идет другим путем. Платишь промоутеру со связями. Он снимает ночной клуб в центре, потусовее, рассылает во все СМИ пресс-релиз: завтра в клубе хрен таком-то презентация альбома молодой заводной группы «Мертвый хорек». Приглашены: Алла Пугачева, Максим Галкин, Николай Басков. Главное – Примадонна. Прикинь, – глаза Ивана загорелись восторгом и завистью, – ей платят десять тысяч баксов только за то, чтобы она на двадцать минут заглянула на огонек к молодой, неизвестной группе.

– Кто тебе такую чушь сказал? Промоутер? За деньги он тебе не только Пугачеву, и Медведева с Обамой пообещает.

Иван не слушал Лиду и с жаром, торопливо говорил:

– Потому что на презентацию неизвестных музыкантов никто из этих хреновых корреспондентов не пойдет, а где Она – там все журналюги. У них связь с клубами налажена: куда Алла Борисовна заедет вечером, оттуда сразу информацию папарацци поганым сливают. Они ездят за ней по всему городу. Потому что Алла Борисовна – это всегда обложка. Если Пугачева с Галкиным или Басковым на первой полосе, народ всегда газету хапнет. И в обеденный перерыв офисная служащая с интересом прочитает репортаж: вчера на презентации нового альбома «Мертвого хорька» побывала Алла Борисовна. Она тепло приветствовала молодых, но уже известных (известных, ха!) музыкантов и даже подарила одному из них, Ивану Гонсалесу, браслет, преподнесенный ей неизвестным поклонником. «Ой, кто же этот поклонник? – размышляет читательница. – Молодец, Алла Борисовна, крутит мужикам головы. А что за группа-то, «Мертвый хорек»? Ой, чего-то я такое помню, вроде они на «Новой волне» в Юрмале были? Точно, были. Если Примадонне понравилась, надо бы купить альбомчик». И назавтра ты, как Ксюша Собчак, просыпаешься в шоколаде. Под окном фотографы, в подъезде – фанатки визжат, предлагают помыть пол, погладить шнурки, сбегать в магазин.

Иван еще сильнее развалился в кресле и вытянул ноги.

Лида с ужасом смотрела на его блаженную улыбку.

– Ты об этом мечтаешь?! Это твоя цель в жизни?! Не могу поверить…

– А у тебя цель не такая? Ты не хочешь быть богатой и знаменитой? Мечтаешь быть бедной и больной?

Лида смешалась.

– Но не такой же ценой?

– Цена всегда одинаковая: или выживаешь ты, или кто-то другой. На всех славы и денег не хватает.

– Значит, ты готов заплатить за свою славу жизнью Лизы?

– Слушай, не надо меня подлецом и мерзавцем выставлять! Я не такая скотина, как тебе хотелось бы! Лизу прооперируют, обязаны! Я на сайте Минздрава смотрел: деньги на высокотехнологичную помощь детям выделяются в полном объеме.

– Ты бы еще на сайт нацпроекта «Здоровье» зашел, порадовался за нашу медицину.

– Как я с такой идиоткой жил? – зло бросил Иван, потянулся вперед и прибавил громкости музыке.

Стул под Лидой завибрировал, задрожали стены.

Лида вскочила, вырвала из-под руки Ивана клавиатуру, с силой швырнула об пол и побежала по узкой щербатой лестнице прочь из подвала.

– Да верну я тебе эти деньги, истеричка! – проорал вслед Иван. – После первых же гастролей, как только раскрутимся!

Во дворе, заставленном машинами, было темно.

Лида брела, загребая снежное месиво.

Зловещий гул разрывал легкие, шум вставал в горле, звуки впивались в кожу, как обрубки колючей проволоки.

Возле метро на Лиду накинулось змеиное шипение шин, шальным ножом ударил в висок чей-то пьяный выкрик.

Девушка вздрогнула и равнодушно сообщила пенсионерке, из-под полы торговавшей домашним соленьем:

– Завтра за мной придут…