Служебный разбой (сборник) Казанцев Кирилл

Старик Контенко, совершенно спокойный, словно смерть сына была ему абсолютно безразлична, долго смотрел на Сергея.

Журналист сидел в мягком глубоком кресле напротив хозяина дома и чувствовал себя крайне неуютно. Происшествие в подворотне не могло отпустить его сознание. Тело Сергея было напряжено так, что мускулы ныли от боли, а ноги нервно подрагивали. Бянко уже ничего не хотел – ни разгромной статьи, ни правды о смертях, ни этого спокойного лица поэта.

– Послушайте, Сережа, вы правда знаете о связи всех этих страшных преступлений между собой? Вы знаете, кто стоит за ними?

Голос старика вернул журналиста к действительности.

Аннус, подозрительно затихнув, стоял перед стеллажом с книгами и листал какую-то брошюру. Решил вернуть деньги по-тихому. Убийца. А ведь он спас Сергея, этот охотник на антилоп.

– Да, это так, – хрипло произнес Бянко. Будь что будет – пусть все думают, что он в курсе страшных тайн. Поздно отступать. Даже если он откажется, его все равно грохнут. А так, блефуя своей осведомленностью, можно побороться за жизнь. – У меня есть информация. Но, Иван Анатольевич, многое надо основательно проверить, подтвердить документально. Мне нужна абсолютная правда. Когда у меня на руках будут все свидетельства, я пущу информацию в печать.

– Абсолютная правда… Она всем нужна, Сережа. – Старик вздохнул, вдруг скривился, словно от зубной боли; маска спокойствия лопнула, и перед Сергеем открылось подлинное лицо страдающего человека. Поэт произнес, медленно подбирая слова: – Мой сын… он был… плохой… человек. Но я хочу знать, что люди, забравшие его у меня, они… на этом все у них кончится. Сережа, я звонил одному человеку – вот его визитная карточка, возьмите ее… Он встретится с вами и многое расскажет. Вы поможете мне, ему, всем нам… Происходит что-то страшное, Сережа…

Волкашин не был в родном городе семь лет. После армии пошел служить в ФСБ, сразу же был переведен в Санкт-Петербург, и с той поры его старые кореша ни сном ни духом не ведали о его существовании. И вот неожиданно появился. Всего на трое суток. Выкроил время, взял срочный отпуск за свой счет, якобы по причине недомогания, скакнул в самолет – и теперь сидел в прокуренной комнате общежития шестого комбината сборного железобетона. Здесь ютился со своей женой Алик Горохов. Уже лысоватый, с лицом, изрезанном морщинами, – тяжелый труд на формовке железобетонных плит и регулярное пьянство кого хочешь состарят раньше времени. А было Горохову всего тридцать пять. Как и Волкашину.

Юрик Волкашин считал себя неудачником – всего лишь капитан, дальнейших перспектив по службе ноль. Денег тоже ноль. Жилье не предвиделось – ютился в комнате ведомственной общаги. Про семью можно было не заикаться – какая семейная жизнь при его рабочей загрузке и бытовых условиях? Еще немного, и жизнь окончательно улетит мусорным пакетом на свалку несложившейся судьбы. Как у всех его друзей юности: Антона Мулатова, Бори Маранкова, Веньки Азарова, Олега Сысоева, Алика Горохова…

Все они выросли в одном дворе, окруженном хрущевскими пятиэтажками. Вместе пакостили, вместе дрались с пацанами из соседних дворов. Старухи-соседки предрекали им тюремные нары и скорую гибель от финки блатаря. Только бандитов из них не получилось – покуролесили в семнадцать лет, после благополучно отслужили в армии и жили на гражданке честно – кто как мог. Волкашин ушел в госбезопасность. Алик Горохов (человек, в общем, ограниченный) мыкался по стройкам, пока не нашел пристанище в общаге комбината ЖБИ. Олег Сысоев одно время служил в милиции, но за алчность был уволен и перебивался охранником на автостоянке; вкалывать он терпеть не мог: пусть мало платят, лишь бы балду гонять. Он днем и ночью ходил в своей камуфляжной форме с замусоленными локтями и мечтал устроиться в пожарную часть – сутки дежуришь, трое дома.

Венька Азаров, профессиональный водила, несколько раз влетал по-глупому – то машину чужую разобьет, то груз попортит в дороге, а как устроился в автобусный парк, так вообще забыл, что такое деньги – там кормили обедами в столовой и обещаниями погасить долги. Озлобился Венька, из семьи ушел, в карты стал играть на деньги (проигрывать).

Борька Маранков на рынке печеньем торговал, но как-то неудачно. Он много чем пытался торговать: шмотьем, рыбой, видеотехникой, теперь вот печеньем; но братва местная чересчур давила поборами, да менты, да администрация рынка – всем кушать хотелось. Зарабатывал он, как нормальный рабочий на заводе, не больше. На заводе за такие деньги хлопот мало – работай да зарплату жди. А ему и по соплям частенько рэкетиры давали, и менты товар отбирали внаглую, и по поездам он маялся с сумками, по барахолкам в чужих городах; только другой профессии он себе уже не представлял – тридцать пять лет не двадцать, заново переучиваться, перестраиваться не всякому под силу.

Антон Мулатов, как был дворовой шелупонью, ею и остался. Воровать не воровал, но постоянно отирался по пивным, обирал пьяных, курил травку, задирал в своей пятиэтажке соседских мужиков.

Волкашин долил остатки водки в стаканы, обвел взглядом своих корешей юности, ухмыльнулся:

– Другого шанса подняться у вас не будет. Утонете в дерьме.

– Погрязнем, – поправил его Мулатов.

– Мы и так в дерьме, погрязли по самые уши.

– А ты самый крутой, – подколол Вениамин.

Волкашин снова ухмыльнулся.

– Лучший из худших.

Помолчали.

Все курили, осоловело глядя перед собой. Дым сигарет уходил к потолку. В маленькой комнатке было душно и смрадно. Усталые, потные мужики тоскливо перерабатывали отвердевшими мозгами предложение дружка юности, и каждый в душе вылеплял отрицательный ответ. Если бы он предложил это лет семь-восемь назад, когда в мозгах сперма бурлила, а в венах кипела кровь… А теперь…

– Повторяю снова. Областная ОПГ снимает с фирм бешеные бабки.

– Везде так, – вставил Маранков.

– Согласен, что везде, – Волкашин чокнулся своим стаканом с грудой остальных стаканов, стоявших на застеленном клеенкой столе, залпом выпил водку, похожую на бензин, долго дышал носом, пережидая, когда исчезнет вкус алкоголя в глотке. – Это бизнес. Большой бизнес. А чтобы заниматься бизнесом, надо платить. Все платят. У всех есть крыша. И у фирмачей, и у бандитов. Раз в месяц ваш известный держало города везет в Москву чемодан денег. Наше питерское управление совместно с москвичами заготовило показательную операцию.

– Альбертика возьмут? – спросил Маранков, по роду своей базарной жизни знавший поименно всех городских авторитетов.

– Да. Деньги, какие он повезет… Короче, в Москве уже решено, что этот взнос в общак конфискуют. Братва смирилась с этой потерей – надо, значит, надо. Только ваши местные еще не знают, что их отдали на «заклание».

– Мудрено говоришь.

– Мудрено не мудрено, Алик, а прилетел я к вам только потому, что еще помню, какими вы были пацанами.

– Какими? – Горохов с грустным видом поскреб лысину.

– Крутыми.

– Я и сейчас крутой. Хе-хе-хе, – пьяный Мулатов развязано рассмеялся.

Волкашин презрительно хмыкнул.

Мулатов, отсмеявшись, вдруг посмотрел трезвыми глазами.

– Нас братва передавит, как клопов.

– Жить хочется?

– Кому не хочется? Какая бы ни была – жизнь есть жизнь.

– А говоришь, что крутой. Я такой куш предлагаю… Деньги повезут завтра. Отобьем их нагло, перед зданием аэровокзала. Этого никто не ждет. По сто пятьдесят тысяч на брата. Таких денег никто из вас не заработает. И я не заработаю. Их можно только гоп-стопом взять!

Волкашин помолчал.

– Отсюда сегодня уже никто не выйдет. Завтра с утра берем деньги и, как крысы, в разные стороны.

– Нас быстро вычислят и перережут, – хрипло сказал Олег Сысоев.

– У тебя на руках будут приличные бабки! Не тупи! Купишь себе новый паспорт, заживешь новой жизнью.

Венька Азаров залпом выпил свою порцию водки, брякнул стаканом об стол, стакан чуть не раскололся.

– Пьяный базар.

– Я не шучу, Веня.

– Никто из нас в это не полезет… Явился после стольких лет… план у него… Не пошел бы ты на хрен, Юрок!

Сергей сидел в удобном массивном кресле, но чувствовал себя не в своей тарелке. Роскошное убранство элитной квартиры, обрюзгший, пресыщенный жизнью мужчина в кресле напротив, в строгом халате поверх английского костюма, испуганный Аннус на диване, амбалы-телохранители в соседней комнате – как тут не занервничаешь. Но Вениамин Сергеевич Азаров, преуспевший в этой жизни бизнесмен, говорил тихо, движения его были плавные, словно он очень устал и не хотел себя утруждать.

– Это было шесть лет назад, шесть с половиной. Вот, прочитайте вырезку – тогда дерзкое ограбление сенсацией прокатилось по газетам.

Азаров протянул Сергею газетную вырезку: «Заезжие гастролеры ограбили местных бандитов!»

Сергей пробежал взглядом скупые строки: «поджидали у здания аэровокзала… вырвали сумки с деньгами… среди убитых – местный авторитет Альберт Бабушкин, а также известный своей жестокостью, находившийся в федеральном розыске Антон Гузеев, по кличке Гузик, и Павел Пепелов, он же Паша Пепел. Убитые принадлежали к преступной группировке центрального района города…»

– Вы убили их? – Сергей посмотрел на Азарова.

Тот ухмыльнулся.

– Не было другого выбора. Откуда у нас взялось оружие и кто стрелял в курьеров – не нужная вам информация. Тогда мы сделали это, и все. Волкашин уехал к себе в Питер, а мы все остались в городе и еще полгода вели примерное нищенское существование. Это нас и спасло – бандиты и милиция проверяли всех отъезжавших. Потом дело заглохло. Мы разъехались по России в разные стороны. В Питер к Волкашину перебрались Мулатов и Маранков. Я и Олег Сысоев уехали на Дальний Восток. Алик Горохов пытался какое-то время жить в Москве. Но сейчас мы все в Петербурге… все, кто жив.

– Погибли Маранков и Мулатов. Вы думаете, вас нашли ограбленные братки?

– Сто процентов так. Но кто конкретно открыл на нас охоту, непонятно до сих пор. А первым из нашей компании погиб Олег Сысоев. Это случилось пять месяцев назад, там, на Дальнем Востоке…

Азаров смотрел поверх головы Сергея, и взгляд его был отрешенный. Тогда, пять месяцев назад, удар из прошлого был до того невероятен, что Вениамин чуть не сошел с ума от ужаса, охватившего его, когда он, преуспевающий бизнесмен Вениамин Азаров, вошел в свой цех консервирования – и увидел подвешенный к потолочной балке труп друга. Олег висел, безвольно опустив голову. Он, почти всесильный в этой глухой провинции на берегу Охотского моря, был задушен и демонстративно повешен. На груди Олега булавкой была приколота короткая записка: «Азар, верни деньги!» Тогда Вениамин понял, что их нашли. То, чего все они боялись долгие годы, свершилось, и первым из их знаменитой шестерки поплатился Сысой.

Вениамин подставил пустую железную бочку, влез на нее, сорвал с груди Олега записку, спрятал ее в карман и сразу набрал по сотовому номер Юрки Волкашина.

– Слушаю, – развязно отозвался Юрка – у него был сотовый с двумя сим-картами, и на одну из них могли звонить только участники шестерки.

– Юра, нас нашли.

– Не понял.

– Сысоя убили.

– Как убили? – голос Волкашина дрогнул.

– Откуда я знаю?! Вот он, висит передо мной, и записка на нем: «Верни деньги!»

– Успокойся.

– Я вызову милицию.

– Вызови и жди меня. Я прилечу первым рейсом. Пусть твоя охрана будет начеку… Спрячься где-нибудь.

– А-а… Блин… Я знал с самого начала, что так будет!

– Не ссы, Венька! Прочеши округу! Ты там, в своей дыре, – сила.

– Не учи меня, что делать. Я сделаю все, что нужно. Приезжай, только быстрее…

Отключив телефон, Вениамин слез с бочки, бросил взгляд на тело друга, потом на лица опешивших охранников, молча стоявших в дверях ангара, оборудованного под цех закатки в банки соленой красной икры, молча пошел на улицу.

После дерзкого ограбления курьеров он и Олег, отсидевшись полгода дома, приехали сюда, на Дальний Восток, за новой жизнью – богатой и преуспевающей. У каждого в рюкзаке было по сто пятьдесят тысяч зеленых. Они сняли квартиру в Хабаровске, заплатили за постоянную прописку и зарегистрировали ООО по переработке рыбы. Вениамин считал, что их двойного капитала хватит на первую раскрутку. Свои сто пятьдесят он потратил на устройство производства – был возведен огромный ангар из профильного металла, закуплено и смонтировано бывшее в употреблении, но добротное оборудование. Олег потратил деньги на взятки всевозможным чиновникам, силовикам, разной шантрапе, сидевшей на теплых местах с правом проверки, а часть средств ушла на войну – он сбил крепкую ватагу, закупил оружие, машины и отразил все атаки многочисленных бандитских бригад Хабаровска, Приморья и Комсомольска. Хорошо организованная разведка позволяла опережать врагов и бить неожиданно. Олег был жесток. Только его жестокость, за которую он получил в крае прозвище Кровавый Сысой, да пачки долларов помогли им, приезжим мужичкам, ухватить и заглотить свой кусок жирного пирога. За пять лет икорный и рыбный бизнес принес каждому по десять миллионов долларов, не считая недвижимости, машин, всевозможного барахла и оборудования. И вот их нашли, а всесильного Кровавого Сысоя удавили, как пса, для острастки остальным…

У Азарова тряслись руки от страха, и он долго не мог прикурить, промахиваясь сигаретой мимо огонька зажигалки.

– Вызови ментов. Я – в город, – сказал он своему шестерке Упырю.

Половина парней осталась в цеху; другая, тесно набившись в крупный внедорожник, во главе с Вениамином, понеслась по раздолбанной дороге в ближайший городок.

В стильном офисе Азаров уперся грудью в недоумевающую и встревоженную секретаршу. Она раскрыла кожаную папку и протянула Вениамину отпечатанные платежные поручения.

– Пришли сегодня в бухгалтерию по почте, – пролепетала секретарша.

– Что там? – сейчас Вениамину было не до бизнеса.

Платежные поручения были от его имени, получатель – фирма «Привет из Лесорецка» в далеком зарубежном офшоре. Азаров глазам своим не верил. Десять миллионов долларов! Они желали забрать все его деньги. Все, до копейки! Кровь бросилась ему в лицо. Он со стоном опустился на кожаный диван в своей приемной.

– Вам плохо, Вениамин Семенович? – просюсюкала секретарша.

Азаров поднял на нее глаза – фарфоровая куколка, только синих локонов не хватало – вылитая Мальвина, красивая и тупая. За эту кукольную красоту и стерильность Азаров любил совершать с ней изощренные соития и всегда подозревал, что она была благосклонна не только к нему и Сысою, но и ко всем телохранителям их бригады, потому презирал ее.

– Заткни-и-и-ись!!! – заорал он.

Кукла отшатнулась, как от пощечины, и, прыгнув за свой стол, затаилась у компьютера.

Бросив платежные поручения на пол, Азаров устремился прочь из приемной. Телохранители послушно жались к нему со всех сторон, мешая бежать. А он бежал – ужас разрывал на части каждую клеточку его мозга.

Приезда Волкашина Вениамин ждал в устье реки, в секретной избушке, о которой мало кому было известно. Разозленная банда Сысоева, желая мстить за погибшего шефа, перелопатила округу, выискивая чужаков, но безрезультатно. Только Азаров не верил в свою безопасность – дух смерти витал всюду. Он никогда не подозревал в себе такого сильного жизненного начала – он хотел жить. Вениамин жаждал жизни! Пусть заберут все, но только оставят его в покое! Он один из всей шайки был против ограбления братвы. И вот что получилось в итоге.

Азаров сидел в темной комнате, уткнувшись лицом в свои ладони, и беззвучно плакал.

– Раскис, как баба, – тихонько ворчали шестерки.

– Смерть чует.

Вениамин застонал.

– Упырь, тварь! Пошел отсюда!

– И что сказал Волкашин, когда приехал? – спросил Сергей.

Все время, пока Азаров рассказывал, он смотрел в лицо бизнесмену – ужас в глазах, в каждом мускуле, показывал, что тот до сих пор безумно боится загадочных охотников.

– Мы не сразу увиделись, – отозвался Вениамин. – Местный угро обвинил меня в организации убийства Сысоева – мол, я был самым заинтересованным лицом в его гибели, чтобы не делить прибыль пополам. Понятно, что ни записки с требованием вернуть деньги, ни платежки я ментам не показал.

Бянко закивал.

– Если не знать всего, что вы рассказали, вам смерть товарища была очень выгодна. Только не ясно, зачем убили Сысоева – ведь у него тоже было десять миллионов, и их можно было отнять.

– Их и отняли. Счета Сысоя оказались пусты. По запросу прокуратуры банк выдал информацию, что в день гибели Олега с его счетов скачали все деньги, и все они ушли в Лесорецк какой-то фиктивной фирме, которая немедленно перегнала деньги в зарубежные офшоры и тут же лопнула.

– Из рук милиции вас вызволил Волкашин?

– Да, – Азаров вздохнул. – Волкашин – страшный человек. Свои сто пятьдесят тысяч зеленых он инвестировал самым удачным образом – скупил всю чиновную мелочь во всех структурах власти Москвы и Питера. Несколько лет назад сделать это было реально. Плюс, конечно, его ресурс силовика. Теперь у него везде свои люди. Он почти всесилен.

– Но он до сих пор не оградил вас от лесорецких.

– Если бы знать, кто они… Может, за нас взялись люди из Москвы, те, кто крышевал лесорецких… Против кого воевать? Противник неуловим, потому что неизвестен. Чем быстрее ты найдешь их, тем быстрее я лично передушу гадов. – Азаров сжал кулак. В его глазах полыхнула ярость.

– Я не сыщик.

– Ты журналист. Ваш брат похлеще ищейки, всюду влезет, все пронюхает.

Сергей ожидал, что Азаров сейчас позовет одного из своих амбалов, кивнет ему, и тот бросит на журнальный столик перед Сергеем раздутый от долларов бумажник: «Трать, не жалей, но найди их!»

Если даст тысяч пять, на три штуки можно будет сразу купить подержанную «Ладу». И мобильник. Без мобильника никак. У Сергея был бюджетный телефон от редакции, но он его уронил по пьяному делу в унитаз. Калашников высчитал его стоимость из зарплаты и еще штраф влепил. Бянко из принципа требовал новый телефон – ему положено по штатному расписанию, но Калашников сказал: «Не дам!», и не дал. Теперь-то Сергей купит не просто телефон, а ай-фон, и плевать ему на жадность Калашникова – счета за разговоры он его принудит оплачивать.

Замечтавшись, журналист сглотнул слюну. Остальные две штуки он потратит на дело… Нет, он дело и так сделает, на голом энтузиазме. Остаток денег он тоже потратит на себя – прибарахлится и отожрется вдоволь всякими деликатесами.

Но Азаров молчал, продолжая смотреть Сергею в лицо. Кулак его то сжимался, то разжимался.

Вдруг он рванулся к Сергею, впился пальцами в его горло и, навалясь тяжелым телом, вдавил в кресло.

– У-р-ро-од! Знаешь, кто убил Мулата и Маранка, и молчишь. Высмотрень, – Азаров со всей силы ударил Сергею в лицо, ослепив, резанув шершавой болью прямо до самого мозга.

Ворвавшиеся в комнату амбалы, сдернув с дивана на пол Анисима, стали пинать бедного стажера, не разбирая куда. Тот завизжал, закрываясь руками.

– Я не знать! Не знать – ы, ы, ы, ы, ы…

Азаров продолжал месить кулаками лицо Сергея.

– Убью! Убью, гад!

…и все…

Бянко очнулся в больнице. Лицо было большое, как скафандр, а разбитые губы – еще больше. Превозмогая боль, он повернул забинтованную голову вправо – на соседней кровати, под белыми простынями, весь в белых бинтах, лежал очень худой и очень черный Анисим. Сергей улыбнулся.

– А-н-ну-у-с-с.

– Мудак. Я знать такой ругательство. Я тебя не любить.

– А-ан.

– Шит.

Белая дверь палаты отворилась, и в нее с цветами вошел улыбающийся Воскутков. Видеть его хотелось меньше всего. Радость от возвращения к реальности сразу померкла, но ушла и боль. Сергей внятно произнес:

– Что же ты цветы принес, здесь не кладбище. Больным приносят апельсины и колбасу.

– Все шутишь, Сереженька, – Владимир Иванович говорил тоненьким гадливым голоском. Опустив букет на прикроватную тумбочку, он подставил себе табуретку на винте, присел. Белый больничный халат небрежно держался на его плечах. – Я посетил тебя по поручению нашего дружного коллектива. Мы тебе все соболезнуем. И стажеру.

– Я на ноги быстро встану, со мной ничего страшного не стряслось.

– Как посмотреть… У тебя неприятности не только со здоровьем.

– А что? – Сергей насторожился.

– Придешь в редакцию – узнаешь. Калашников очень недоволен тобой. А если он недоволен, это значит, что тобой недовольны владельцы газеты.

Бянко медленно наполнялся яростью. Пришел злорадствовать. Мразь. Еще секунда, и он послал бы Кунни очень и очень далеко и назвал бы открытым текстом так, как он того заслуживал. Но в приоткрытую дверь просунулась голова какого-то лысоватого субъекта лет сорока. Субъект, недовольно сквасив губы, оглядел палату, уперся взглядом в лицо Сергея и спросил:

– Сергей Бянко?

Не дожидаясь ответа, он распахнул дверь и уверенно вошел в палату, выгибая грудь.

– Майор Сатронов. Веду ваше дело. Надеюсь, вы в состоянии дать показания?

Воскутков перепугался – его лицо перекосилось. Правоохранительные органы он не любил и старался держаться подальше от их представителей. Он сразу встал, улыбнулся, и извиняясь, произнес:

– Выздоравливай, Сережа. Я пойду. Работа.

– Вы кто? – придержал его за рукав майор.

– Я сослуживец Бянко. Навестил по поручению коллег.

– Понял. Не задерживаю.

Майор обратил внимание на стажера.

– Ну что, африканец, кто вас избил? Чеченцы? Грузины? Или эти – скинхеды?

– Я не знать. Он знать.

– Он? Ну, Бянко, рассказывайте, – майор сел на теплый стул, на котором только что ерзал задом Воскутков. – Кто вас избил?

– Не знаю, – Сергей упер взгляд в потолок. Милиции еще не хватало!

– Вы не бойтесь.

– А чего мне теперь бояться? Вон, всего разукрасили.

– Может, вам грозили, что убьют? Так всегда делают. Мол, расскажешь – убьем. А? Назовите этих негодяев, и, уверяю вас, они попадут под следствие, будем разбираться.

– Ничего я не буду говорить. Я не заявлял в милицию. Это мои личные дела.

– Верно, что не заявлял – из больницы нам позвонили. А вот из-за вашей трусости подонки и творят беспредел, потому что чувствуют безнаказанность. – Майор говорил совершенно равнодушно и даже с легкой ухмылкой, словно вид опухшего Сергея его очень забавлял, и он еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. – Зря, зря, Бянко, зря вы покрываете…

– Мое дело.

Майор хмыкнул, хлопнул себя по коленям толстыми ладонями, посмотрел на букет.

– Кто вам прислал цветы?

– Субъект, который только что вышел.

– Он правда с вашей работы?

– А что?

– Цветы… их четное число. А четное количество цветов дарят только покойникам. Или кандидатам в покойники. Может, намек?

Сергей усмехнулся разбитыми губами, и тут же почувствовал боль.

– Он меня давно не любит.

– Вы уверены, что не он организовал ваше избиение?

– Я ни в чем не уверен… Вы проработайте его, товарищ майор. – У Сергея мелькнула мстительная мысль – пусть Воскуткова менты потерзают, будет знать, как злорадствовать над избитым человеком.

– Вы напишите заявление?

– Напишу, как поправляться стану.

Майор, улыбаясь, закинул ногу на ногу, достал из кармана пачку сигарет, не считаясь с больничными запретами, закурил. Выпустив дым, сказал:

– Очень хорошо, Бянко… А вдруг этот тип ни в чем не виноват, а цветочки – ну, обсчитался…

– Может быть.

– Просто не хочется вешать на отдел очередное глухое дело.

– Спасибо за откровенность, – Сергей, почувствовав усталость, закрыл глаза. Только в себя пришел, а тут и Кунни с цветами, и Анисим отругал, и мент веселый попался.

С трудом разомкнув веки, Бянко проговорил:

– Не надо ничего, товарищ следователь. Я говорю – мои дела.

– Нужен ваш отказ от возбуждения уголовного дела.

Сергей усмехнулся. Вот ради чего он пожаловал – больница вызвала, отдел УВД обязан отреагировать, но безнадежного дела возбуждать никто не собирался. Сколько пустых слов говорил о малодушии обывательском, только утомил.

– Я напишу, когда смогу писать.

– Сейчас не сможете?

– Напишите сами, я подпишу. Я очень устал и хочу спать.

– Это не займет много времени, потерпите.

Сергей закрыл глаза – ну его. Мягкая пелена стала окутывать сознание. Зашелестели бумаги, заскрипел стержень авторучки.

Следак пытал Аннуса.

– Африканец, отказ сможешь написать? Регистрация у тебя есть?

– Меня звать Анисим.

– Мне это по барабану, хоть Иван… Что зубы скалишь? Анекдот рассказать хочешь?

…Через двенадцать дней Сергея и Аннуса выписали из больницы. Когда они вышли на улицу, то снова захотели вернуться обратно – у главного входа стоял черный джип, за рулем которого улыбался кабан Азаров, ожидавший «освобожденных». Немного успокоило Сергея отсутствие рядом с Азаровым его будоломов – на заднем сиденье джипа сидел старик Контенко. Бянко оглянулся на задумчивого Аннуса.

– Что, напарник, предстоит новый большой разговор?

– Еще раз меня избить, я жаловаться в свой посольство. Будет международный скандал.

– Азарову скажи.

– Идите сюда. Не стесняйтесь, – опустив стекло, Азаров призывно махнул рукой. – За вами приехали.

Вздохнув – что еще будет? – Сергей покорно двинулся к джипу, влез в салон, устроился на переднем сиденье рядом с Азаровым. Аннус сел сзади. Венеамин, выжав сцепление, повел джип. Посмотрев на Сергея, усмехнулся:

– Не бойся. Больше бить не буду.

– Надеюсь.

– Негр, тебя как зовут?

– Аннус, – хрипло отозвался стажер.

– Анус? Ха-ха. Правда, что ли?

– Анисим его зовут, – сказал Сергей. Чувство томления нарастало – дернул его черт ввязаться в это дело; теперь точно, пока не отвернут голову, не оставят его в покое бандюганы. А они здесь все бандиты – журналист искоса посмотрел на веселого Азарова – зовутся только бизнесменами, а по натуре уголовники. Они и деньги добывают воровством да насилием. Этот ограбил братву, теперь боится, что ограбят его. Сергею это надо? По большому счету, нет. Никакая разгромная статья и последующая за ней слава не вернут потерянного здоровья и погибших нервных клеток. И народу правда о гибели бандита Мулатова, бизнесмена Маранкова и гомика Контенко-младшего тоже не нужна. Когда живешь в обществе воровского беспредела, разве тебя могут волновать отдельные эпизоды обычной жизни? Все равно что проводить расследование в африканском болоте: кто порвал крокодила? Вокруг одни крокодилы, и они ежедневно и еженочно рвут друг друга. Это никому не интересно.

– Здравствуй, Сережа, – подал сзади голос старик Контенко. Теперь он обращался к Сергею на «ты».

– Извините, Иван Анатольевич, что не поздоровался с вами сразу… Увидел вот вашего товарища, забыл обо всем…

– Ха-ха-ха! – самодовольно заржал Азаров, подмигнул. – Не ссы, раньше времени не умрешь.

Сергей молча смотрел на дорогу.

– Я все обдумал, – продолжал говорить Азаров, управляя машиной. Джип вынесся из больничной ограды и борзым носорогом влетел на дорогу – легковушки испуганно уступали место. Азаров, похахатывая, показывал недовольным водителям палец. Оглядываясь в возбужденном оскале, продолжил: – Ты будешь работать на меня, Бянко. Выяснишь правду, и я их передавлю, словно клопов. А чтобы ты поверил, что я говорю серьезно, – Азаров запустил руку запазуху, извлек тугой бумажник, кинул его на колени Сергея. – Трать, не мелочись. Тут десять штук баксов. Мне нужен результат, и как можно быстрее. Моя жизнь зависит от сведений, которые ты добудешь.

– Помоги нам, Сережа, – произнес Контенко.

Сергей взял бумажник – тяжелый. Десять тысяч долларов, в два раза больше той суммы, о которой он мечтал с вожделением две недели назад. Бянко усмехнулся. Машина, сотовый телефон, тряпки. Как он тогда возбудился при мысли обо всем этом. Теперь ничего этого покупать не хотелось. Не хотелось вообще ничего…

Сергей сидел за рулем своей «десятки». Машине было четыре года, но она выглядела так, словно недавно сошла с конвейера. Первый хозяин был художник-аккуратист. Ничего, долго такой новой она не останется, с работой Сергея это нереально.

Бянко ухмыльнулся, погладил рукой кожаную оплетку рулевого колеса, перевел взгляд на панель приборов. Из кармана куртки раздалась слабая трель ай-фона.

– Слушаю.

Звонил Анисим. Сергей и ему купил мобильник – пошел на расходы. Сейчас стажер сидел в «засаде» рядом с газетным киоском недалеко от охраняемого подъезда роскошного особняка, в котором держали квартиры крутые средней руки. Адресок он получил от Азарова. Вообще, после памятного разговора в машине, по выходе из больницы, успело произойти многое. Например, новый выпад неведомых охотников – получил порцию угроз по телефону и предложение вернуть долг Алик Горохов, еще один персонаж знаменитой шестерки. Случилось это на следующий день после разговора в машине. Сергея вытащил из постели ворвавшийся к нему в квартиру Азаров.

– Одевайся, журналист! Ты спишь, а должен искать.

Бянко было больно приходить в себя после сна – он полночи переживал и мучился, корил себя, что ввязался в грязное дело; проклятые деньги жгли душу – он спрятал их под матрац и чувствовал телом неудобный выступ.

Дерзить Азарову он не решился.