Ученик чернокнижника Белогоров Александр

Максим уселся в кресло. Оно оказалось настолько огромным, рассчитанным на высокого и толстого человека, что мальчик буквально утонул в нем, но в то же время таким удобным, что с него не хотелось вставать. Правда, приборы, нацеленные на него, выглядели отнюдь не дружелюбно; человек находился под ними, словно под дулами орудий. Впрочем, и для начинающего артиста бьющие в лицо рампы выглядят не лучше, а Максим сейчас находился в положении именно такого новичка. Хорошо еще, что зрителей не было, а присутствовал только режиссер, Афанасий Семенович. Чудодейственный отвар пришелся как нельзя более кстати, ибо даже сквозь толстую пелену спокойствия Максим ощущал торжественность наступающего момента. Нетрудно представить, какое волнение он бы сейчас испытывал, если даже всегда хладнокровный старик так мандражировал!

– Минуточку, молодой человек! – хлопотал Афанасий Семенович. – Последние приготовления и маленькие предосторожности! – С этими словами он обошел кресло и встал сзади. – Айн! Цвайн! Драй! – Похоже, старик сейчас ощущал себя кем-то вроде иллюзиониста.

Тело Максима обвили тонкие, крепкие ремешки, так что свободными остались только руки. Теперь он не мог пошевелиться, но, по правде говоря, и не делал таких попыток. Он просто ждал дальнейших указаний, хотя где-то в душе начало зарождаться смутное, неопределенное беспокойство. Максим знал, опять неизвестно откуда, что максимальная фиксация участника необходима для успешности опыта, но неподвижность, беспомощность немного угнетали. Он чувствовал себя запеленатым младенцем. Сверху бесшумно опустилась полукабина-полушлем, и комната для мальчика тут же покрылась полумраком; лампы больше не били в глаза, а расплывались в неясные пятна, как луна в облаках или солнце в тумане. Отчетливо Максим мог видеть только небольшой участок перед собой, внизу. Голова тоже оказалась зафиксированной, а некоторые ее участки ощутили на себе холод металлических электродов. По нескольким экранчикам, примостившимся сбоку, тут же побежали зеленые кривые; как догадался мальчик, они отражали работу его органов, в первую очередь мозга.

– Прекрасно! Прекрасно! Все готово! – Афанасий Семенович едва не хлопал в ладоши от радости. – Теперь можно приступать! – Он пододвинул к Максиму столик на колесиках, на котором стояли те реактивы и приборы, с которыми ему столько пришлось репетировать. Стол был подобран так, чтобы мальчику было удобно дотягиваться до любой из разложенных вещей. Руки Максима напряглись в ожидании команды.

Глава XIV

Ну и шуточки!

– Что за бред! – бушевал Сергей Федорович. Обычно его было очень трудно вывести из себя, но уж если такое случалось, то окружающим приходилось тяжко. Сейчас произошел именно такой случай. Телеграмма буквально взбесила его. – Кто посмел так по-идиотски шутить?! Как вы могли в такое поверить?!

В ярость старик пришел, как только узнал о своем заключении под стражу из телеграммы от собственного имени. Можно себе представить изумление Максимовых родителей, когда они увидели его, мирно копающимся у себя в огороде. Наталья Сергеевна не нашла ничего лучшего, как, едва выскочив из машины, броситься на шею к отцу с криком: «Папа, так тебя уже выпустили?!» И, в ответ на удивленный вопрос старика, откуда это его должны были выпустить, не задумываясь, выпалила: «Из тюрьмы!» От неожиданности Сергей Федорович минуту не мог вымолвить ни слова; он только растерянно моргал и лихорадочно соображал, что же случилось с дочерью. Алкоголем от нее не пахло, и старик, в последнее время наслушавшись по радио и телевизору о наркотиках, заподозрил было эту беду.

К счастью, его зять уже почуял неладное и протянул ему телеграмму. Сергей Федорович быстро прочел текст, и, когда начал вникать в его содержание, его лицо стало наливаться кровью. «Так это не ты писал?» – от нервного напряжения и внезапной радости у Натальи Сергеевны на глазах показались слезы. «Конечно, не я! Да как вы могли…» – дед распалялся все больше и больше. И тут отец Максима не выдержал и, согнувшись пополам, начал громко хохотать, чем только усилил гнев старика, решившего, что дочь с зятем его разыгрывают. «Володя, чего тут смешного?!» – вскинулась Наталья Сергеевна, но ее муж уже не мог остановиться, вспоминая, как они неслись сюда, полные черных мыслей.

Разгневанный старик, заплаканная женщина и хохочущий мужчина составляли очень живописную, хотя и странную группу. Соседи Сергея Федоровича все как один высунулись из окон, а редкие прохожие замедляли либо ускоряли шаг, в зависимости от темперамента. Старик отчаянно ругался, дочь пыталась его успокоить, а зять сквозь смех говорил: «Хорошо, что не поехали сразу в милицию!»

– Хватит! Поехали на почту! – закричал наконец Сергей Федорович и решительно направился к машине. – Я им задам! – вскрикнул он и почему-то погрозил кулаком небу. Его дочь и зять как-то вдруг сразу успокоились и вслед за стариком залезли в автомобиль, который резко тронулся с места.

Витьке было скучно. Ничего интересного за весь день не произошло. А ведь Максим в это время должен был заниматься чем-то загадочным, может, даже опасным! Никого из приятелей не оказалось на месте; у всех на этот выходной нашлись какие-то занятия, планы. Да еще к тому же продолжала угнетать ссора с другом. Сейчас Витька уже не судил о произошедшем так однозначно и справедливо рассудил, что в размолвке виноваты оба.

Он поднялся на этаж, где располагалась квартира Максима, немного постоял перед дверью и, переборов себя, нажал на кнопку звонка. Никто не отозвался. Он позвонил повторно и прислушался. За дверью говорило радио, но никаких других звуков оттуда не доносилось. Витька целый день слонялся по двору, и если бы Максим куда-то ушел, то он обязательно бы это заметил. Значит, если его нет дома, то он все еще у старика. Витька даже присвистнул: ничего себе, сидеть там столько времени! Он живо представил лабораторию: должно быть, там сейчас происходит что-то интересное. Ему вдруг страстно захотелось проникнуть туда и понаблюдать за таинственными опытами.

Витька стал непривычно медленно спускаться вниз. Что, если просто позвонить к старику и попроситься поучаствовать? Нет, не пустит. К тому же Витька, несмотря на всю свою наивную наглость, обладал все-таки некоторым чувством меры и самолюбием. Не приглашают – ну и не надо, и без них обойдусь. Еще пожалеют! Правда, о чем должны пожалеть Максим и Афанасий Семенович, на данный момент прекрасно обходившиеся без него, Витька не стал уточнять, чтобы не портить себе лишний раз настроение. Дойдя до этажа, где жил старик, Витька все-таки не пошел дальше вниз, а остановился в нерешительности.

– Итак, молодой человек, мы приступаем! – торжественно объявил Афанасий Семенович. Его резкий голос звучал как-то странно, необычно. В нем смешивались и торжество, и грусть, и обычная человеческая усталость. Так бывает, когда чего-то сильно ждешь, а когда момент исполнения желания приближается, то появляется какая-то опустошенность, и то, чего так сильно хотел, теряет часть своей былой привлекательности.

Максим словно в замедленном повторе видел, как сухие руки старика потянулись к всевозможным кнопочкам и выключателям и быстро, уверенно пробежались по ним, будто руки пианиста, в сотый раз исполняющего давно заученное произведение. Раздалось мерное жужжание, особенно отчетливое в царившей тишине. Казалось, что где-то рядом находится целый рой насекомых и они вот-вот вынырнут откуда-то из темноты, чтобы закружиться в свете ламп. Сами же лампы стали переливаться всевозможными оттенками, создавая очень красивое, но в то же время слегка пугающее зрелище, отдаленно напоминающее северное сияние, каким его Максим видел по телевизору.

Дальше все пошло как по маслу, так, как отрабатывалось на многочисленных репетициях. Старик четко и отрывисто подавал команды, а Максим быстро исполнял его указания. Он переводил рычажки приборов в нужные положения, сливал реактивы, приобретавшие в результате проводимых им манипуляций самые неожиданные цвета и запахи. Словом, выполнял привычную работу. Под воздействием отвара голова работала очень ясно, не отвлекаясь на посторонние мысли и не задаваясь лишними вопросами, а руки действовали твердо и свободно. Правда, в опыте добавились новые детали, этапы, но Максима они до поры до времени совершенно не беспокоили. А ведь поводов для удивления было достаточно.

Время от времени Афанасий Семенович, сверяясь с какими-нибудь из часов, требовал, чтобы Максим пил некоторые из полученных смесей, что тот безоговорочно и бездумно выполнял. На вкус они были не то чтобы очень противные или горькие, но все же какие-то неприятные, и в другое время Максим, несмотря на все свое доверие к старику, пить бы такое не стал, не уяснив до конца, что это необходимо. Другие растворы Афанасий Семенович выпивал сам, иногда морщась, но в то же время крякая от удовольствия, как некоторые люди пьют водку. Иногда через Максима проходили небольшие разряды, отчего он вздрагивал, хотя боли как таковой не испытывал. В эти моменты зеленые графики словно приходили в бешенство и начинали выписывать такие замысловатые узоры, которые привели бы в ужас любого физиолога. Но старик, глядя на них, только удовлетворенно кивал.

Однако чем дольше продолжались действия, тем явственнее становились неприятные ощущения, испытываемые Максимом. Жидкости казались все противнее на вкус, а уколы от разрядов все болезненней. Это уже напоминало больницу, в которой мальчик лежал два года назад с воспалением легких. Так бывало, когда ему делали прогревание. Легкое покалывание и ощущение тепла сменялись постепенно неприятным, прямо-таки крапивным жжением. Но тогда Максим точно представлял, для чего нужны физиопроцедуры, и знал, когда ожидать их окончания. Насколько же затянется нынешний опыт, трудно было даже предположить. В голове, еще недавно столь ясной и бездумной, постепенно стали возникать и оформляться в слова вопросы к старику. Неподвижность тоже начинала угнетать; члены затекали, а пошевелить чем-либо, кроме рук, не было никакой возможности. Начала понемногу исчезать и сверхнаблюдательность к деталям – словом, мир постепенно стал приобретать свои обычные черты.

Пропало и то особенное почтение к старику, которое возникло сразу после пробуждения. Вместо того почти религиозного преклонения, какое практикуется по отношению к учителю на Востоке, вернулось обычное уважение к пожилому и эрудированному человеку. Только теперь оно было разбавлено смутной тревогой, почти что страхом. Максим никак не мог понять: что же задумал Афанасий Семенович. Уж больно загадочным получался эксперимент, а никаких пояснений до сих пор так и не последовало. Стали даже вспоминаться мамины опасения, которые он никогда не воспринимал всерьез. А вдруг старик действительно сумасшедший? Кто тогда знает, что может прийти ему в голову? Конечно, выглядит он абсолютно здоровым и даже очень умным. Но все-таки…

Наконец, ожили и утренние волнения. Что все-таки с дедушкой? Максим не знал, сколько прошло времени, но чувствовал, что родители уже добрались до дедушкиного городка и, наверное, неоднократно звонили домой. И теперь мама, должно быть, здорово переживает еще и за него. Ему вдруг до жути захотелось домой. Сесть в уютном кресле перед телевизором и наплевать на все опыты в мире, на всю науку… Максиму, конечно, было интересно: что это за эксперимент и к какому результату он должен привести, но еще больше хотелось узнать, когда же он закончится.

– Да что с тобой случилось?! – озабоченно и слегка рассерженно прозвучал над ухом голос Афанасия Семеновича. Максим настолько увлекся своими невеселыми мыслями, что тому пришлось дважды повторять команду, которую юный ассистент выполнил гораздо медленнее и неувереннее, чем предыдущие, и даже едва не пролил часть состава. – Ты стал невнимателен!

– Афанасий Семенович, что это за опыт? – невпопад ответил вопросом на вопрос мальчик тихим, но твердым голосом.

На почте никто ничего о телеграмме сказать не мог. Сергей Федорович хотел даже устроить скандал, но дочь его успокоила. Оказалось, что телеграмма могла быть отправлена из любого места страны, из любого почтового отделения. Но приемщица утверждала, что ничего подобного отсюда не посылали, иначе она бы запомнила.

– Так какой же гад так пошутил? – Сергей Федорович был сильно расстроен. Теперь ему очень хотелось хотя бы вычислить шутника, чтобы потолковать с ним по-свойски. Такого жестокого юмора он не понимал и считал, что за подобное надо наказывать. Он вообще терпеть не мог хулиганов.

– Не волнуйся, папа. Теперь его уже не достать. – Наталья Сергеевна чувствовала усталость; беспокойство прошло, а осталось какое-то внутреннее опустошение после нервного стресса.

– Ну что ж, поехали домой. – Отец Максима уже пожалел о загубленном выходном, и теперь ему хотелось хоть остаток его провести нормально.

– Куда же вы, останьтесь хотя бы чаю попить, – запротестовал Сергей Федорович. Ему сейчас хотелось с кем-нибудь спокойно поговорить.

– Нет-нет, у нас совсем нет времени, – засуетилась Наталья Сергеевна. – Дома один Максим. Наверное, уже весь извелся! Надо сейчас ему обязательно позвонить.

– А вы ему, надеюсь, ничего не сказали? – забеспокоился дед.

– Нет, он просто думает, что ты плохо себя чувствуешь. А с собой мы его брать отказались.

– Правильно, – облегченно вздохнул Сергей Федорович. – А то подумал бы бог знает что.

Наталья Сергеевна набрала номер домашнего телефона, но, к ее удивлению, трубку никто не снимал. Она повторила попытку, но с тем же успехом.

– Странно, на Максима это не похоже, – пробормотала она. По ее предположениям, сын должен был сейчас сидеть дома и ждать вестей.

– Ну что тут странного, – проговорил ее муж, раскуривая трубку. – Нельзя же весь день маяться дома. Надо и проветриться.

– Но ведь он знает, что мы поехали к дедушке. Он должен волноваться, ждать наших сообщений.

– Но ведь он все равно ничем не может помочь, – пожал плечами отец.

– Нам надо поспешить домой, – решительно сказала Наталья Сергеевна. – С Максимом могло что-то случиться.

– Ну что с ним может случиться? Что его, похитят, что ли? Ведь мы не миллионеры. – На самом деле отцу тоже не понравилось молчание сына, но признаваться в этом, роняя свое реноме всегдашнего спокойствия, он не желал.

– Я с вами, – неожиданно заявил Сергей Федорович. И, как бы оправдываясь, добавил: – Может, на месте я узнаю, откуда отправлена эта дурацкая телеграмма. – И, не слушая никаких возражений, сел в машину.

Глава XV

Ты – моя подпитка…

– Ты что, не выпил отвар?! – В голосе Афанасия Семеновича смешались удивление, гнев, досада и еще множество всяких оттенков. Вся эта гамма чувств в доли секунды пронеслась по его лицу, словно табун лошадей по полю.

– Нет, что вы, Афанасий Семенович! – залепетал Максим, испугавшийся такого внезапного преображения старика. Оно подтверждало, что тот слегка не в своем уме. – Я… Я просто часть случайно пролил. – Он уже и не думал о том, чтобы задавать вопросы, а только оправдывался и лихорадочно соображал, как можно отсюда выбраться.

– Почему ты мне об этом не сказал?! – Видно было, что старик с трудом сдерживает ярость. – Ты едва все не загубил! Этот отвар составная часть опыта; он должен был помочь тебе достичь нужной кондиции! – И тут же, перейдя на деловой тон, добавил: – Мы должны работать быстрее, чтобы успеть!

Команды теперь следовали с удвоенной скоростью, но Максим успевал их выполнять, подгоняемый страхом и постоянными покалываниями. Он вдруг вспомнил, что палка, которой кололи скот, подгоняя его, в Древнем Риме называлась стимулом. «У меня сейчас хороший стимул», – попытался он пошутить про себя, но веселее на душе от этого не стало. Движения были уже не такими точными, руки заметно подрагивали, но Максим пока что справлялся. Старик носился от прибора к прибору с горящими глазами. Сейчас он напомнил Максиму того страшного алхимика из сна. Хотелось закричать и проснуться, но это, к сожалению, был уже не сон.

Наконец, старик удовлетворенно улыбнулся, отер пот со лба и плюхнулся в кресло напротив Максима, такое же, как у мальчика, предусмотрительно поставленное заранее. Он нацепил на себя точно такой же странный шлем, но привязываться не стал. Лампы, направленные на его ястребиное, но в то же время морщинистое лицо, переливались всеми цветами радуги и создавали впечатление, какое бывает на дискотеке. Только вместо дикой, гремящей музыки еле слышно потрескивали приборы, а присутствующие не дергались в бешеном ритме, а, напротив, сидели очень, можно сказать, неестественно спокойно.

– Афанасий Семенович, теперь опыт закончен? – с надеждой спросил Максим, решившийся наконец нарушить тишину. Он ждал, когда его развяжут и он вновь обретет свободу.

– Почти закончен, – довольно произнес сосед. – Ты уже сделал все, что от тебя требовалось. Осталось только немного подождать. Теперь уже совсем недолго. – И он взглянул на самые большие часы, нижняя половинка которых наполнилась песком на треть.

– Тогда мне можно встать? – робко спросил мальчик. – А то мне сильно хочется… по делам. – Он надеялся, что такая невинная ложь ему поможет.

– Нет, нельзя! – отрезал старик, сверкнув глазами. – Потерпи, я же сказал: осталось недолго… Совсем недолго… – пробормотал он как бы про себя, и эти последние слова прозвучали почти печально.

Вдруг Максима пронзила такая внезапная боль, что он невольно вскрикнул. Она напоминала резкий укол в кресле дантиста, когда сверло бормашины доходит до нерва. А потом последовали новые уколы, от которых не было спасения. Максим попытался вскочить, но ремни не давали даже пошевелиться, а от движений только сильнее впивались в кожу. Мальчик отчаянно замолотил свободными от локтей руками, пытаясь сорвать путы, но ничего не получалось. Тут Афанасий Семенович резко встал и направился к нему. Максим надеялся, что в старике наконец проснулась жалость, но тот резко пригнул его руки к подлокотникам кресла и стянул такими же ремнями. Теперь мальчишка оказался полностью обездвижен и никак не мог противостоять нарастающей боли, словно несчастный еретик в пыточных застенках инквизиции.

– Прости, малыш, но по-другому нельзя, – бормотал старик. – Ты сам виноват. Почему ты не выпил все до конца? Сейчас бы чувствовал себя совсем по-другому.

– Что это за опыт, Афанасий Семенович?! – уже закричал Максим.

– Ты уверен, что хочешь это знать? – Старик, прищурясь, внимательно посмотрел на него. – Что ж, теперь, пожалуй, можно. У тебя еще осталось немного времени.

От последней фразы Максима всего передернуло. Хотелось думать, что Афанасий Семенович просто обмолвился, неудачно выразился, но в глубине души он понимал, что это не так. В голове проносились самые разнообразные и фантастические предположения. Он представлял себе, что старик просто маньяк. Или же что он охотник за человеческими органами. Или даже людоед, а реактивы – особые приправы. В другое время Максим просто посмеялся бы над такими фантастическими домыслами, но сейчас ему было отнюдь не до смеха. Но, какими бы ни были странными его объяснения, то, что предстояло услышать, превосходило все ожидания.

– К сожалению, тебе придется умереть, – грустно, но в то же время как-то буднично произнес Афанасий Семенович. Таким тоном учитель может выражать сожаление, что приходится поставить двойку хорошему ученику.

Когда смысл этих страшных слов, столь не вяжущийся с их интонацией, дошел до Максима, тот не мог вымолвить ни слова. У него перехватило дыхание. Он только расширенными от ужаса глазами смотрел на старика, надеясь, что тот сейчас рассмеется и все обернется в глупую, неудачную шутку. Мальчик, как утопающий, хватался за соломинку. Но сосед сохранял полную серьезность. И это его спокойствие, наводившее на мысли об удаве, и было страшнее всего. Ни гнева, ни жестокости – одно лишь чувство выполняемого долга.

– Мне очень жаль, что так получилось. Просто ты мне идеально подходил. Но ты погибнешь не зря, – продолжал тем временем Афанасий Семенович, не меняя интонации. – Это великая жертва ради науки! Ты уподобишься тем подвижникам, которые проводили опыты с ртутью или с ураном, зная, насколько это опасно. – Теперь старик воодушевился, и в его голосе послышались патетические нотки. – А сейчас я открою тебе великую тайну! Ты должен знать, за что погибаешь! Ты должен принять смерть осознанно, как человек, а не как глупая скотина, которую ведут на бойню!

– Нет! Я не хочу умирать! – истошно завопил Максим, сбросив с себя оцепенение и выйдя из своего почти что гипнотического транса. – Афанасий Семенович! Скажите, что вы пошутили, скажите, что это неправда! Я еще слишком молод! Я… – Страстный монолог прервался, потому что старик закрыл Максиму рот своей сильной не по годам рукой.

– Тише! Шумом ты ничем себе не поможешь! – прошипел он все с тем же ледяным спокойствием. – Я просто заткну тебе рот кляпом. Лучше оставь себе возможность задавать вопросы. – Старик медленно и осторожно отпустил руку и, убедившись, что мальчик больше не кричит, продолжил, глубоко вздохнув: – Да, ты очень молод. Но в том-то и дело, что чем моложе жертвы, тем меньше их требуется.

– Но что станет с моими родителями! Они же с ума сойдут! – Максим заговорил шепотом, опасаясь, что сосед приведет в исполнение свою угрозу. Ему действительно стало смертельно жаль не только себя, но и маму с папой. Он живо представил себе их горе и чуть не заплакал от сочувствия. Но, кроме того, Максима не покидала мысль разжалобить старика.

– Да, это, конечно, проблема. – Афанасий Семенович опять вздохнул. – Но подходящего сироты найти не удалось. Ты принадлежишь к избранным. А что до родителей… Ведь ты не просто погибнешь, а пропадешь без вести. Тела нигде не найдут. Ты просто исчезнешь. А у них останется надежда на то, что сын жив. Все произойдет как с Мишей, о котором тебе рассказывал дедушка. А я сумею подбросить для родственников и милиции подходящую версию, а когда все уляжется, спокойно уеду.

– А что с моим дедушкой? – вспомнил Максим. Теперь он уже знал, что от старика можно ожидать всего, даже самого страшного, и боялся, что тот мог что-то сделать с его родными.

– С твоим дедушкой все в порядке, – махнул рукой Афанасий Семенович. – У него оказалась слишком хорошая память. Он мне чуть-чуть все не сорвал. Они с отцом и в тот раз меня едва не разоблачили. Я еле успел следы замести… Надо же, через столько лет… – Старик покачал головой. А Максим окончательно убедился в безумии соседа: похоже, тот решил, что он и есть тот самый аптекарь из дедушкиной юности. – Так вот, – продолжал тем временем старик. – Твой дедушка серьезно мешал мне, и я был вынужден… – Он замялся, подбирая подходящее слово. – Организовать его болезнь. – И торопливо, оправдываясь, добавил: – Но так, чтобы твой дед не умер. Ведь я легко мог бы его убить! Но мне не нужны лишние жертвы! Немножко гипноза, немножко яда, и все в порядке. – Афанасий Семенович гордо поднял голову так, что затряслась борода. Он явно кичился своей добротой.

– Так, значит, сейчас дедушка тоже болен? – спросил Максим, хоть слегка успокоившись. Выходит, у этого маньяка есть все-таки свои границы и хоть капля совести.

– Нет! – как-то беспечно ответил Афанасий Семенович. – Я поступил на этот раз гораздо изящнее. Твоих родителей, как, впрочем, и вообще почти всех людей, обмануть проще простого. – И он опять хрипло расхохотался. – Я вызвал их к дедушке ложной телеграммой, и до позднего вечера они не вернутся. Так что можешь не беспокоиться: нам они помешать не смогут.

Максим застонал от отчаяния и от боли. Значит, старый маньяк предусмотрел все. Папа с мамой помочь ему не успеют. Он лихорадочно пытался сообразить, за что можно зацепиться, но на поверхности воды не плавало ни одной соломинки. Мальчик не мог придумать, как можно пронять старика или хотя бы дать кому-то знать о своем бедственном положении. Кричать бесполезно: это только разозлит Афанасия Семеновича, а призыв о помощи ни до кого не дойдет. Ведь звукоизоляция здесь такая, что шумов улицы вообще не слышно. И дергаться нет смысла: это только усиливает боль, ничуть не ослабляя кожаных ремешков. Оставалось только надеяться на чудо. Если бы Максим был верующим, он бы сейчас молился, но, будучи атеистом, он только посылал мысленные призывы о помощи всем подряд: родителям, милиции, случайным прохожим…

– Тебе больно? – участливо осведомился Афанасий Семенович и в ответ на кивок назидательно сказал: – Нужно было выпить все до конца. Ты бы тогда не чувствовал боли и воспринимал бы происходящее не так трагически. Другие, не обманывавшие меня, воспринимали все легко и даже с воодушевлением. Как ты вначале. В следующий раз… – Тут старик, собиравшийся произнести что-то назидательное, осекся, поняв, что говорить о следующем разе с человеком, который вот-вот умрет, скажем так, неэтично.

– А нельзя мне выпить этого отвара сейчас? – спросил Максим убитым голосом. Уж очень донимала боль: и физическая, и моральная. Он внутренне готов был даже смириться с неизбежной гибелью, возможно, из-за того, что действие выпитого еще не до конца прекратилось, а всего лишь ослабло. Но ему хотелось, чтобы все, по крайней мере, произошло безболезненно.

– Нет, поздно! – решительно, хотя и как-то скорбно сказал старик. – Тогда ты отключишься, уснешь, а ты мне нужен в сознании. Иначе опыт может и не удаться.

– Афанасий Семенович, так что это за опыт? – в который раз переспросил Максим, теперь уже обреченно.

– Мне пятьсот лет, – неожиданно заявил старик после томительной паузы. Мальчик снова обреченно застонал. Теперь-то уже было на сто процентов ясно, что у соседа поехала крыша и он, Максим, находится в лапах маньяка. Но это давало и некоторую надежду: ведь могло же наступить просветление после приступа безумия. Да и сумасшедшего, как казалось мальчику, проще обмануть, запутать.

– Я знаю, о чем ты подумал, – усмехнулся старик. – Но я тебя не виню. В это и впрямь поверить почти невозможно. Но вся штука в том, что мне действительно пятьсот лет. Даже чуть больше. Но лишний десяток лет в моем возрасте не слишком существен! – И старик захохотал над собственной шуткой, но быстро осекся, вспомнив о неуместности юмора в сложившейся ситуации. Максиму же, для которого десяток лет составлял большую часть прожитой жизни, этот срок казался очень даже существенным. – Извини, это нервное. Я к тебе успел привязаться, и мне очень жаль…

Когда-то я был алхимиком. Хорошим алхимиком, – заговорил старик после новой паузы таким тоном, каким пожилые люди обычно вспоминают молодость. – Я многое знал, практически все для того времени. Я путешествовал по городам и странам Европы, нигде долго не задерживаясь, чтобы не привлекать излишнего внимания религиозных фанатиков. Ведь многие из моих коллег сгинули в застенках инквизиции или просто погибли от рук тупой и жестокой толпы. Я даже видел, как на аутодафе сжигали моего учителя, но ничего не мог поделать… – Старик тяжело вздохнул, а в мозгу Максима забрезжила надежда: если сосед до сих пор так тяжело переживает случившееся (по мнению его больного рассудка) несколько веков назад, то, значит, он не такой уж безжалостный человек. Возможно, он в конце концов и смягчится.

– И над чем же вы работали? – спросил Максим, стараясь изобразить как можно большую заинтересованность.

– О, я искал эликсир жизни! – гордо сверкнув черными глазами, заявил Афанасий Семенович. Он даже как-то еще больше выпрямился, хотя и без того его осанке мог бы позавидовать любой офицер. – Или, как говорится в сказках, живую воду. Я мечтал о бессмертии. Причем не только в фигуральном, но и в физическом смысле. И я достиг своей цели!

– То есть вы хотите сказать, что теперь бессмертны? – Максим не верил своим ушам. Он и подумать не мог, что фантазии старика заходят так далеко.

– Да, именно так, мой юный друг! Я как Кощей! – И старик опять не удержался от хриплого хохота. – Все оказалось совсем не сложно. Наверное, из-за простоты никто и не мог до этого додуматься ни до, ни после. – И задумчиво добавил: – А может, кто-то и додумался и скрывается, как я.

Конечно, у меня тогда не было всех этих современных приборов. – Афанасий Семенович широким жестом обвел лабораторию. – Но легко нашлись заменители. Правда, выглядело все не так красиво, но ведь важен результат, не так ли? Но, к сожалению, в моем методе оказался один недостаток, избавиться от которого не удалось до сих пор. – Он сделал долгую паузу.

– И что же это за недостаток? – не выдержал Максим. Рассказ сильно заинтриговал его, несмотря на явное безумие автора и собственное незавидное положение.

– Он требует жертв, – как бы собравшись с духом, выпалил Афанасий Семенович. – Можно продлить собственную жизнь в обмен на чужую. Конечно, не слишком-то нравственно и приятно, зато эффективно. Причем, как выяснилось, чем моложе и здоровее жертва, тем дольше действие. Поэтому-то ты, а раньше подобные тебе идеально подходите для этой роли.

– Сколько же людей вы погубили?! – ужаснулся Максим. Почему-то он начинал верить в фантастический рассказ старика. Уж очень на него подействовали мрачная атмосфера и непоколебимая уверенность рассказчика. Да еще вспомнились грустные лица мальчишек на двери соседа.

– Не так уж много, – небрежно ответил старик. – Обычный хирург за свою карьеру губит их не меньше. Много жертв требовалось вначале. Тогда поддерживать организм нужно было каждые несколько лет. Ведь я достиг цели в самом конце жизни, незадолго до того времени, когда должен был умереть, поэтому был стар и слаб. Теперь я окреп! – самодовольно бросил он. – Так вот. Метод совершенствовался, и срок теперь увеличился примерно до средней человеческой жизни. Тот самый Миша, о котором рассказывал твой дедушка, был последним перед тобой. Теперь-то уж в прямом смысле получается жизнь за жизнь. Ради продления более ценной жизни приходится жертвовать менее ценной.

– Но я так не хочу! – запротестовал Максим. – Может, моя жизнь оказалась бы еще ценнее! Почему именно я?!

– А почему бы и не ты? – совершенно спокойно возразил Афанасий Семенович, и этим опять напомнил учителя, дающего ученику какое-то сложное или просто неприятное поручение. – Ты подходишь и по возрасту, и по кое-каким другим параметрам. Не буду тебя утомлять подробностями, но нужна некоторая особая совместимость с донором, по которой для этой цели подходит лишь примерно один человек из ста. И потом, – старик посмотрел на Максима как на непонятливого ученика, – не думаешь же ты, что я могу отпустить тебя после всего того, что ты узнал? Я не похож на идиота.

– Афанасий Семенович! Я никому ничего не скажу! – взмолился Максим.

– Поздно! Я уже все решил. – Старик оставался непреклонен. – Лучше не утомляй меня своими воплями, не трать на них время. Ведь его осталось совсем немного, а я еще собираюсь кое-что рассказать. И замену тебе искать поздно. С предыдущим объектом у меня ничего не вышло, а пока я буду искать нового, могу и умереть.

– Так, значит, вы не бессмертны? – переспросил Максим. У него мелькнула безумная надежда, что старик умрет прямо сейчас и не успеет довести до конца свое ужасное дело.

– Я умру, если не получу вовремя подпитку, – подтвердил Афанасий Семенович. – К тому же меня можно убить. На физические травмы бессмертие не распространяется. Я лишь не могу умереть от старости. Но, – он хитровато прищурился, – я всегда забочусь о том, чтобы получить подпитку вовремя. А что касается физических опасностей, то против них достаточно элементарной осторожности. Что может случиться со стариком, который почти никуда не выходит из дома и не имеет особых ценностей?

– Значит, я для вас всего лишь подпитка? – Максиму вдруг стало очень обидно. – Вроде как для людоеда?

– Ну нет, не совсем! – старик поморщился. Очевидно, его покоробило такое сравнение. – Мне кто попало не подходит! Такие кандидатуры, как твой друг, я даже не рассматриваю. Механизм процесса, как ты мог заметить, требует участия жертвы. Причем участия талантливого, для которого необходимы некоторые научные способности. Разве справится какой-нибудь дурачок с такими манипуляциями? – Он посмотрел на Максима как-то даже ласково, словно добрый дедушка. – В том-то и беда, что приходится жертвовать лучшими. Кстати, в древности в жертву богам тоже приносили лучших: самых умных, самых красивых, самых сильных, ну и так далее.

– Везет же дуракам! – чуть не плача выпалил Максим. Он вспомнил библейскую фразу: «Блаженны нищие духом» и решил, что в его случае она вполне к месту.

– Я надеюсь, что ты станешь последней жертвой, о которой можно пожалеть, – не обращая внимания на его реплику, продолжил Афанасий Семенович. – Мне кажется, что через пару десятков лет я добьюсь того, чтобы в качестве жертвы использовать кого попало, а может, даже и животных. И тогда я смогу поделиться своим открытием с достойнейшими. Мы будем править миром и решать: кому продлить жизнь, а кого заставить умереть, все будут валяться у нас в ногах и умолять о бессмертии! Мы станем богами! – Старик до того возбудился и воодушевился, что, казалось, вот-вот взлетит. Столько лет он лелеял эти мысли в глубокой тайне, а теперь может открыть их хоть кому-то. И неважно, что этот кто-то сейчас умрет. Ему важен был хоть какой-нибудь слушатель.

– Вы станете дьяволами! – со злостью и отчаянием бросил Максим.

– Называй как хочешь! – беспечно махнул рукой Афанасий Семенович. – Суть от этого не изменится. – И тут, спохватившись, начал утешать мальчишку: – Ты не волнуйся, я тебя не забуду. Ты войдешь в историю! Я никого не забываю! – Перепадам его настроения можно было только поражаться, и это являлось еще одним свидетельством в пользу ненормальности старика, но только Максиму было от этого ничуть не легче. – У меня хранятся портреты всех, чьи жизни во мне. Там уже есть и твоя фотография.

Сосед стянул с головы свой шлем и выбежал из комнаты, но тут же вернулся с большой черной кожаной папкой, которую нес осторожно, почти нежно прижимая к груди, будто там лежало что-то очень хрупкое. Слегка подрагивающими руками он раскрыл ее и бережно вытащил стопку бумаг. «Вот они, все», – почти беззвучно шептал старик. Он стал показывать Максиму эти бумажки, поднося по одной к его лицу. При этом старик что-то говорил, то грустно, то воодушевленно, давая пояснения, но Максим его не слышал; это бормотание было для него сейчас просто звуковым фоном вроде тиканья часов.

Мальчик только напряженно всматривался в пожелтевшие листы бумаги и картона. Невооруженным глазом было видно, что многие из них очень древние. Это были портреты. Одни из них были мастерски выписаны красками, а другие представляли собой неумелые гравюры, по которым человека можно было бы узнать разве лишь с огромным трудом. Но всех объединяло одно.

Перед глазами Максима проходила череда мальчишек. У них были прически и костюмы разных стран и времен, иногда довольно причудливые, так что при других обстоятельствах он, пожалуй, мог бы и посмеяться над этими нелепыми одеяниями. Но сейчас ему было не до того. Все ребята были очень разные, но в то же время между ними улавливалось какое-то едва заметное сходство. И все они, Максим мог в этом поклясться, походили на него. Но что самое страшное, многих из них он узнавал. Это были те самые мальчишки, лица которых являлись ему возле стариковской квартиры. Он словно опять слышал грустный шепот: «Я тоже ходил к нему в гости!»

В этих лицах читалось столько доверчивости, любознательности, они были так полны жизни, что трудно было себе представить, что этих ребят уже давно нет на свете, что все они умерли совсем юными. По этим картинкам можно было изучать историю прически и костюма. Старых портретов в стопке оказалось несколько десятков. Затем, чем более современной становилась одежда, тем больше оказывались промежутки. Видимо, старик к этому времени научился увеличивать продолжительность действия жизненной подпитки.

Предпоследней лежала пожелтевшая черно-белая фотография. С нее смотрел серьезный мальчишка с умными глазами и широким лбом. На шее был повязан пионерский галстук. Это было то самое лицо, которое Максим видел сегодня, перед самым приходом к Афанасию Семеновичу. «Наверное, это и есть дедушкин Миша», – подумал мальчик и вздрогнул от собственной мысли. Дедушка описал своего друга довольно подробно, поэтому сомнений почти не было. До этого момента Максим в общем-то в душе не верил Афанасию Семеновичу; уж очень неправдоподобно, фантастически звучали его рассказы. Но теперь, соприкоснувшись с изображениями его жертв, Максим не знал что и думать. Особенно убедительно выглядела фотография Миши.

Максим отвел от нее взгляд и быстро зажмурился. Уж очень неприятно было видеть себя самого в компании давно умерших людей. Он прекрасно помнил, как несколько дней назад старик вдруг надумал его фотографировать. Он еще долго возился со стареньким фотоаппаратом, помещенным на трехногий штатив, а во время съемки с головой накрылся каким-то покрывалом, совсем как старинные фотографы. Только что не сказал, что вылетит птичка. Конечно, никакого значения Максим этому не придал; он только заинтересовался старинным фотоаппаратом, устройство которого Афанасий Семенович ему с удовольствием растолковал. А оказывается, его снимали для истории.

Странно и жутковато было видеть столько молодых лиц (а их здесь была почти сотня) и сознавать, что все эти жизни ушли на поддержание существования старого паука. Он высасывал из них все силы. Максим не верил, что такое возможно; ему представлялось, что все это нереально, что это какая-то грандиозная мистификация. Сейчас мальчик пытался утешить себя мыслью, что старый ученый коллекционировал портреты, а потом сошел с ума и сочинил странную и страшную историю, воплощение своей мечты. А его самого он просто загипнотизировал, предварительно показав портреты. Поэтому-то он и видел все эти лица. Вот только как далеко зашло безумие? Сможет ли он остановиться?

– Нет, они погибли не зря! – разглагольствовал тем временем Афанасий Семенович. – Ты только представь себе, как было бы облагодетельствовано человечество, если бы бессмертными стали Ньютон, Архимед, Спиноза, Леонардо! Чего бы они только не сделали, обогащенные вековым опытом! Ну ничего! Гении грядущего станут бессмертными! И я первый среди них! А для вас, погибших во имя этой цели, будет особый пантеон. Он будет таким, таким… – Афанасий Семенович с трудом облекал в слова разыгравшуюся фантазию. – Таким, что сам Хеопс сгорит от стыда и зависти в своей пирамиде. Вам будут поклоняться как великим героям! Это я тебе обещаю! – Видимо, старик был искренне убежден в своей щедрости. Он считал, что делает для Максима очень много.

– Нам будет очень приятно! – Максим хотел вложить в эти слова как можно больше сарказма, чтобы хоть как-то указать старику на неуместность его патетики, но тот так распалился, что принимал все за чистую монету. Конечно, Максиму хотелось иногда стать героем; в своих фантазиях он даже иногда героически погибал. Но одно дело тихо мечтать перед сном в мягкой постели, находясь в полной безопасности, а совсем другое – мучиться связанным на краю гибели.

– И потом, мало ли людей гибнет бесполезно, бессмысленно в любом, даже самом юном возрасте. – Старик уже не только не испытывал угрызений совести по поводу намечающегося убийства, но, наоборот, ставил его себе в заслугу. – Мои прежние ученики могли запросто погибнуть от бушевавших тогда эпидемий, пропасть ни за грош. Или быть убитыми в многочисленных войнах; пасть случайными жертвами. Да мало ли что с ними могло случиться!..

– Они могли долго и счастливо жить! – неожиданно перебил его Максим.

– Жизнь полна страданий, – ответил слегка опешивший старик. – Уж я-то это знаю как никто другой! И потом, что такое жизнь нескольких мальчишек по сравнению с возможностью вечного творчества для великих! Да один Пастер или Кох спас их миллионы своими открытиями, а мог бы миллиарды, будь кто-то из них жив до сих пор. Нет! – Он потряс перед носом Максима своим крючковатым пальцем. – Прогресс требует жертв! Это дело не сантиментов, не личных чувств, а статистики. Вот ты, – он с сожалением посмотрел на мальчика, – мне очень симпатичен. Я к тебе привязался. Но мне придется подавить в себе эту привязанность ради великой цели.

– Но если я вам так симпатичен, неужели нельзя подыскать кого-то другого? – Максим ухватился за очередную соломинку. – Неужели вам не нужен помощник?

– Нет. – Афанасий Семенович нахмурился. – Я уже говорил тебе, что слишком поздно. И потом, – он слегка усмехнулся, – я не слепой. Ты знаешь слишком много, но притом не веришь мне, считаешь, что я спятил. – Максим потупил глаза и покраснел. Старик словно видел его насквозь. – Это значит, что ты не удержишь тайну и не будешь мне помогать. В лучшем случае ты станешь держаться от меня подальше, а в худшем бросишься в милицию. Мне мог бы поверить лишь человек моего времени, но не твой современник.

– Я вам верю! – отчаянно завопил Максим, но старик его уже не слушал.

– Когда ты исчезнешь, я выжду некоторое время и уеду отсюда, – говорил Афанасий Семенович как бы самому себе. – Не стоит привлекать внимания. Я часто переезжаю. Думаю, мне стоит уехать из страны. А то занесло меня в Россию, а после революции уж и выбраться не мог, слишком опасно. Мотался по Уралу, по Сибири. Два раза чуть не арестовали. Там инквизиция, там НКВД, там дикари. Нигде мне нет покоя. – Похоже, старик жалел себя, обреченного на такие скитания. – И привязаться ни к кому нельзя. Или умирает человек, или тайну трудно скрывать. Я как Агасфер, Вечный Жид. Знаешь такую историю? – Он вспомнил о существовании Максима.

– Нет, – соврал Максим: нужно было тянуть время, и ради этого он готов был выслушивать все, что угодно. – Расскажите, пожалуйста.

– Жаль, но уже нет времени на сказки. – Афанасий Семенович махнул рукой, взглянув на большие песочные часы. Песка в верхней половинке оставалось совсем немного, и он неудержимо перетекал вниз. Казалось даже, что к концу срока он стал падать быстрее. Если б Максим был поэтом, он мог бы сказать, что это утекает его жизнь. – Пора приступать к финальной части.

Сейчас я устроюсь напротив тебя, – комментировал сосед. – Кое-что подключу, и твоя жизнь начнет перетекать в меня. Процесс, конечно, болезненный, но ты сам виноват. Я никого никогда не мучил. Тот, кто выполнял все мои указания, нисколько не страдал. Ты можешь утешаться тем, что я буду испытывать боль гораздо сильнее тебя. Ведь действие отвара на тебя еще продолжается, хотя и ослабленное. Я же не должен был пить ничего, хоть как-то притупляющего ощущения. Ты будешь смотреть на меня и черпать мужество! – патетически закончил старик.

– Я не хочу!!! – заорал Максим самым истошным голосом, на какой был способен. Ему было очень страшно. К тому же он боялся боли. Мальчишка стыдился этой слабости и никому в ней не признавался, но даже обычный анализ крови из пальца был для него серьезным испытанием, а перед кабинетом зубного врача он едва не падал в обморок. Если такие неприятные, хотя и пока что терпимые болевые ощущения он испытывал сейчас, то дальнейшее можно было представить только с содроганием.

– Твои крики будут мне неприятны. Такой торжественный момент не следует омрачать, – недовольно произнес Афанасий Семенович. Он достал какую-то тряпку, впрочем, весьма чистую, и направился к Максиму с целью заткнуть ему рот кляпом.

В какие-то доли секунды у мальчишки сработало подсознание, и из памяти выплыла давняя беседа с Витькой. Тот рассказывал ему о различных способах освобождения; в частности, как надо напрягать руки, если тебя связывают, чтобы потом иметь возможность развязаться. А также в каком положении должны быть язык и губы, чтобы после освободиться от кляпа. Против профессионала они ничем бы не помогли, а вот против любителя могли оказаться очень даже эффективными. Эти советы Максим тогда не воспринял всерьез и учиться не стал. Первое уже ничем помочь ему не могло, а вот второе… И сейчас, вспомнив теорию, он почти инстинктивно сделал все так, как говорил друг.

– Ну вот, теперь ничто не будет раздражать, – удовлетворенно сказал старик, окончив работу.

Максим лихорадочно стал шевелить языком. Вроде бы все получилось так, как говорил Витька. Ему казалось, что, поднапрягшись, рот можно будет освободить. Конечно, хотелось сделать это немедленно, но он сумел удержаться от такого неразумного поступка. Тогда Афанасий Семенович все бы повторил, но только более тщательно. А теперь… теперь можно дожидаться подходящего момента. Что это за момент, Максим представлял себе не очень четко. Пока что ему приходило в голову попытаться разжалобить старика, когда таинственный процесс уже начнется.

– Теперь можно начинать! – потер ладони Афанасий Семенович и медленно направился к своему креслу.

Максим расширенными от ужаса глазами не моргая наблюдал за ним. Жутко было себе представить, что последнее увиденное им за свою короткую жизнь будет это лицо с крючковатым носом и блестящими глазами – лицо убийцы. Мальчик крепко зажмурился, как маленький ребенок, когда он боится. И в это мгновение прозвенел звонок в дверь. На фоне напряженной, почти абсолютной тишины он прозвучал настолько резко и пронзительно, что оба вздрогнули всем телом.

– Кого это там несет? – недовольно поморщился старик. К нему редко кто-нибудь заходил, ведь он ни с кем не общался. Разве что кто-то ошибался дверью или кто-нибудь вроде водопроводчика или работника собеса заходил по служебной надобности. И тут вдруг, в самый ответственный момент, какой-то незваный гость посмел его отвлекать.

У Максима вновь появилась надежда. В его мозгу мгновенно пронеслись спасительные фантазии. Ему чудилось, что это милиция раскрыла старые преступления старика и теперь пришла его арестовывать. Или что ее вызвали родители, обо всем догадавшиеся. Или же папа с мамой сами спешат на помощь.

– Стоит или не стоит? – бормотал как бы про себя старик, раздумывая, нужно ли открывать. Он уже хотел махнуть на незваного гостя рукой, но трель звонка раздалась вновь, очень заливисто и нахально. А следом за ней еще одна. Настырный визитер явно был уверен, что дома кто-то есть, и уходить не собирался. – Ладно, минута-две у нас еще имеются. Надо прогнать нахала. – Афанасий Семенович озабоченно посмотрел на песок, которого в верхней колбе часов оставалось всего ничего, и вышел из лаборатории, плотно прикрыв за собой дверь.

Глава XVI

«Вот это опыт так опыт!»

Когда машина остановилась на заправке, мама вновь попыталась дозвониться Максиму и опять безуспешно. Начинались сумерки, и теперь она уже забеспокоилась серьезно. Она позвонила родителям Витьки, но Максима у них не было. Витька тоже где-то гулял, но за него никто ничуть не волновался.

– Значит, где-то вместе и гуляют, – пожал плечами ее муж. – Есть захочет, придет.

– А мне кажется, что Максим мог пойти к этому своему ужасному старику, – нервно сказала Наталья Сергеевна.

– Тем более волноваться нечего, – рассудительно возразил Егоров-старший. – Сидит себе в тепле, занимается полезным делом.

– Не нравится мне этот ваш сосед, – неожиданно подал голос Сергей Федорович, сосредоточенно молчавший всю дорогу. – Напоминает он мне одного человека… – И дед вкратце пересказал ту историю, которую уже раньше поведал Максиму. Он очень смущался, боялся, что молодежь подумает, будто он впал в детство, но беспокойство за внука почему-то нарастало и постепенно пересилило все другие чувства.

– Папа, почему ты раньше молчал? – взвилась Наталья Сергеевна. – Он точно там. Володя, гони скорей!

Егоров-старший хотел было что-то возразить, но, зная, что с женой в таком состоянии спорить бесполезно, молча прибавил газу. «Одни гены! Сразу видно: папа и дочка! – недовольно думал он о Сергее Федоровиче. – И угораздило же его рассказать ей эту страшилку! Будто не понимает, как она все это воспримет!» В душе он и сам начал немного нервничать, уж очень такое было непохоже на Максима, но не хотел признаваться в этом даже самому себе.

Долго раздумывать, а также скучать Витька не привык. И то, и другое за этот день ему приходилось делать очень часто, поэтому он легко поборол остатки столь несвойственных ему деликатности и нерешительности и уверенно нажал на кнопку звонка. Мальчишка еще не знал, что скажет старику, который должен будет открыть дверь, и собирался действовать по обстановке. К тому же, если сосед не захочет его впускать, можно будет хотя бы понять, что происходит, и хоть частично удовлетворить любопытство.

К Витькиному удивлению, за дверью стояла все такая же нехорошая тишина. А ведь он готов был поклясться, что ни старик, ни Максим никуда не выходили, зато в том, что Егоров туда заходил, уверенность была стопроцентной. «Или они так заняты, что не хотят открывать, или что-то случилось», – подумал Витька. Он представил себе, что оба могли пострадать от опасного опыта; ведь не зря же развели такую секретность! Это соображение окончательно утвердило его в своей правоте, и он с чистой совестью продолжил трезвонить с удвоенной настойчивостью.

Наконец, за дверью послышались тихие, осторожные шаги. Витька восторжествовал. Значит, эти двое действительно что-то от него скрывают, а он их достал. Он специально встал так, чтобы затылком закрыть дверной глазок; а то, чего доброго, старик, увидев его, мог и не открыть. За дверью раздалось тихое кряхтение, очевидно, сосед досадовал на то, что не может увидеть звонившего, а потом сухо щелкнули два замка.

– Здравствуйте, Афанасий Семенович! – с трудом, как сквозь вату, услышал Максим бодрый Витькин голос. Сперва он даже задрожал от радости, но тут же сообразил, что старик быстро прогонит Королькова. Максим лихорадочно стал шевелить языком, пытаясь вытолкнуть кляп, но от волнения его движения получались такими неверными, что проклятая тряпка никак не хотела поддаваться его усилиям.

– Я зашел за Максимом; он приглашал меня подойти. Говорил, что вы покажете что-то очень интересное! – тем временем, как ни в чем не бывало, продолжал Витька, пытаясь заглянуть Афанасию Семеновичу через плечо. В другое время Максим от такого откровенного вранья пришел бы в жуткое негодование, надолго бы обиделся, а потом бы еще несколько раз попытался прочитать Витьке мораль. Но сейчас наглость и ложь друга вселяли надежду, давали последний шанс. Он готов был молиться, чтобы Витькиного нахальства хватило как можно дольше, чтобы тот не уходил сразу, как только старик скажет, что его здесь нет.

Раздался резкий, возмущенный, но в то же время негромкий голос Афанасия Семеновича. Слов Максим разобрать не мог, но смысл был очевиден. А кляп все не поддавался. Сейчас дверь закроется, и тогда уж точно конец. Старик тем временем явно отчитывал юного наглеца. «Освободите дверь, молодой человек, мне некогда!» – отчетливо послышалось в конце.

– Афанасий Семенович! Как же вам не стыдно обманывать детей! – наигранно возмущался Витька. – Ведь я видел, как Максим заходил к вам! А у меня для него важное сообщение!

Если бы не особые обстоятельства, Максим бы вовсю краснел за друга и пытался бы его урезонить. Но сейчас такая бесцеремонность была как нельзя более кстати. Возмущенный голос Афанасия Семеновича опять произнес что-то неразборчивое, причем Максиму послышалось слово «милиция».

– Ну ладно. – Витьке, похоже, надоело хамить. К тому же стало ясно, что он все равно ничего не добьется, а старик разозлился не на шутку. – До скорой встречи! Спасибо за угощение! Как-нибудь заскочу еще! Можете не провожать!

И тут Максим, подгоняемый страхом, сделал последнее сверхусилие и вытолкнул-таки ненавистную тряпку. Рот был свободен. Он быстро и глубоко вдохнул и изо всех сил заорал: «Витька! На помощь!» Он хотел крикнуть что-то еще, но вдруг закашлялся и никак не мог остановиться. Ему казалось, что больше он никогда в жизни не сможет произнести ни слова.

Какой бы ни была хорошей звукоизоляция, а вопль Витька расслышал прекрасно. Возможно, кто-то другой и стал бы задавать старику вопросы или звать подмогу, но такое разумное и осторожное поведение было не для Королькова. Он живо оттолкнул оторопевшего на секунду Афанасия Семеновича и бросился вперед. Дверь захлопнулась.

– Ну что ж, одним больше, одним меньше, – пожал плечами старик. – Такого хама совсем не жалко. – Он взял свою изящную тросточку, прислоненную в уголке у двери, и нажал на ручку. Тотчас же из конца трости молниеносно выскочило длинное, тонкое лезвие. Попробовав его пальцем, Афанасий Семенович быстро, но с достоинством двинулся в лабораторию, куда только что вбежал Витька.

– Витька, он маньяк! – захлебывался Максим. – Он хочет быть бессмертным и решил меня убить! – Ему хотелось сообщить другу как можно больше, но нужных слов не находилось. Максим просто не знал, с чего начать. Все казалось таким нереальным, что за сумасшедшего можно было принять его.

Витька пытался справиться с ремнями, но их не удавалось пока что даже ослабить. Видимо, тут был какой-то секрет. Максим тем временем не отрываясь наблюдал за падением последних песчинок. Он не представлял себе, что должно случиться, когда последняя песчинка коснется дна, но ожидал, что произойдет нечто очень страшное, непоправимое. Несмотря на все безумие старика, Максим был абсолютно уверен, что химик и физик он первоклассный и наверняка нагородил все эти приборы и реактивы не просто так.

– Сдвинь кресло! – вдруг осенило Максима. Ведь все явно было сфокусировано на нем. Витька основательно напрягся, но, несмотря на свою немалую силу, не добился ни малейшего результата.

– Привинчено оно, что ли! – пыхтел он.

– Круши тут все! – закричал Максим, сообразивший наконец, что повредить приборы гораздо проще, чем сдвинуть тяжеленное кресло. Правда, не было никакой гарантии, что Витька повредит именно то, что надо, и страшный эксперимент прекратится, но ничего другого не оставалось. Этот шанс был последним.

– И не пытайся! – В дверях появился Афанасий Семенович. Он был неестественно спокоен и нехорошо улыбался. В правой руке старик слегка небрежно держал тросточку с лезвием, ярко выделявшимся на фоне черного костюма и переливавшимся в лучах многочисленных ламп. Левой рукой он пробовал острие и, кажется, оставался им доволен. – Не могу же я позволить наглому и любопытному мальчишке, которого мало пороли, испортить мне дело многих веков!

– А я возьму да и испорчу без спроса! – бесшабашно и как-то даже весело выкрикнул Витька. Он, конечно, оценил опасность оружия странного соседа, но был уверен, что тот ему ничего не сделает; уж очень он рассчитывал на свое превосходство в ловкости и проворстве.

Витька замахнулся, чтобы разбить ближайшую лампу, но тут же к нему метнулась стремительная черная тень, и он еле успел отскочить в сторону – лезвие рассекло воздух в нескольких сантиметрах от него. Интуиция заставила его сразу же сделать второй скачок, и она не подвела. Рука старика полоснула страшным оружием там, где мальчишка был мгновение назад. События развивались совсем не так, как предполагал Витька. Он, петляя как заяц, убегал от старика, а тот совершал выпад за выпадом. Причем с Витьки катился градом пот, и он буквально задыхался от напряжения, а Афанасий Семенович оставался бодрым и свежим.

– Когда-то, лет четыреста назад, я был неплохим дуэлянтом! – не преминул похвастаться старик. – Вот что значат навыки и тренировка!

Со все возрастающим ужасом Максим понимал, что шансов одолеть соседа у Витьки почти никаких. Мало того, что он не спасется сам; из-за него теперь может погибнуть друг. А в том, что намерения у старика самые серьезные, сомнений не было. Что ему стоит убить еще одного человека, если он уже убил десятки или, по крайней мере, уверен в том, что убил?! Когда-то Витька что-то слышал о том, что маньяки и вообще всякие психи бывают во время своих припадков чрезвычайно сильными и ловкими, но никогда не предполагал, что до такой степени. А он-то всегда смеялся над пациентами психушек!

Наконец Витька оступился и едва не упал, ухватившись за край предметного столика с реактивами. С торжествующим гортанным звуком, напоминающим боевой клич дикарей, Афанасий Семенович метнулся к нему. И тут Максим воспользовался единственным доступным ему в данный момент оружием. Он пронзительно завизжал, так что заложило уши, словно пугливая девчонка, внезапно увидевшая мышь или таракана. Никогда раньше Максим не позволял себе подобных вещей. Более того, если бы еще вчера ему сказали, что он на такое способен, мальчик бы страшно возмутился. Но сейчас ему просто не оставалось ничего другого; молча наблюдать за гибелью друга и собственных надежд было свыше его сил.

И оружие отчаяния, как ни странно, сработало. От неожиданности старик вздрогнул и замешкался на какой-то миг. Витька успел дернуться, и лезвие только полоснуло по его руке, оставляя глубокий порез. Мальчишка вновь отскочил в сторону, опрокинув пару колб и обильно окропляя свой путь кровью.

– Доннер веттер! – выругался Афанасий Семенович, от неожиданности и досады перейдя на другой язык. Он ухватился за упавшие колбы и поднял их, на доли секунды забыв о своей погоне. Старик успел перехватить их почти что вовремя, но несколько капель зеленой тягучей жидкости все-таки упали на стол и медленно поползли к окну (позже Максим сообразил, что они почему-то потянулись в сторону севера). Капли смешались с другой, бесцветной жидкостью, сделались почему-то черными как нефть и двинулись дальше. Афанасий Семенович выхватил из кармана белоснежный платок, чтобы скорей промокнуть, стереть эту смесь, но ему не хватило именно мгновений, затраченных на это движение. Не будь он таким чистоплотным, сотри жидкость рукавом, и все могло бы обернуться совсем по-другому. Но аккуратность сыграла с ним злую шутку.

На столик попало немного Витькиной крови, и черная жидкость быстро ползла к ней, словно какое-то насекомое, учуявшее лакомую пищу. Она двигалась вопреки всем законам гравитации, она буквально жаждала крови. Как в замедленном повторе Максим наблюдал за происходящим; в его памяти отпечатались мельчайшие детали. Он видел, как рука старика быстро потянулась к ней, будто рука хорошей хозяйки, спешащей стереть пролитый суп, покуда тот не растекся. Но когда до цели оставалось всего каких-то пара сантиметров, капли успели-таки соприкоснуться друг с другом. Засеребрившись, они сверкнули изумительно ярким светом.

– Каррамба! Кровь!!! – с яростью и отчаянием завопил Афанасий Семенович. Он отпрянул в сторону, пытаясь отдернуть руку, но было поздно. Старик успел дотронуться до загадочной капли и уже не мог от нее оторваться. Раздался оглушительный хлопок, как от десятка петард, сопровождаемый ослепительной вспышкой. Сосед страшно заорал и весь задергался, как человек, через которого идет сильный разряд электрического тока и который, точно так же как он, не имеет возможности отдернуть руку, сдвинуться с места. Вокруг него распространялось странное голубоватое сияние. Он напоминал какого-то мифологического персонажа: то ли святого, то ли черта, то ли инопланетянина. Максиму казалось даже, что старик просвечивается насквозь будто на рентгеновском снимке так, что видны кости.

Максим во все глаза смотрел на старика, и вдруг перед ним предстало совсем другое лицо, лицо Миши, полное страдания, но в то же время торжествующее. А потом на его месте стали появляться другие лица с фотографий и портретов. Они шли в обратном порядке, от современности к незапамятным временам, меняясь с калейдоскопической быстротой. Максиму чудилось, что при этом он слышит шепот: «Больше никто не придет к нему в гости!» Наконец, когда исчез последний мальчик, тот самый, что явился первым, с завитыми волосами, лицо старика вернулось опять, только выглядело оно куда более дряхлым и морщинистым.

И тут неожиданно все прекратилось: и грохот, и сияние. Афанасий Семенович, сделав по инерции поворот вокруг своей оси, тяжело рухнул на пол. Максим хотел сказать Витьке, чтобы он скорей брал нож и освобождал его, пока старик не очнулся, но слова застревали в горле и получался только неясный хрип. Но волноваться было нечего: Афанасий Семенович уже не мог очнуться. От него вдруг пошел голубоватый пар, такой едкий, что щипало нос, и старик начал таять на глазах, как кусок льда. Сначала это происходило очень медленно, но потом процесс все ускорялся и ускорялся. Сперва истончилась и постепенно исчезла кожа и обнажились кости с мясом. Потом растаяло и мясо. А под конец скелет стал рассыпаться на черепки словно глиняная посуда, пока не исчезли и эти останки. Не прошло и минуты, как на полу остался лежать только черный костюм с белой рубашкой, оставшейся, как ни странно, совершенно чистой, и начищенными до блеска туфлями, а рядом с ними элегантная трость с окровавленным лезвием.

– Ну и ну! – присвистнул очнувшийся от шока Витька. – Вот это опыт так опыт!

И в этот момент из верхней колбы песочных часов упала последняя песчинка, и Максим ощутил резкую боль, с которой все предыдущее не шло ни в какое сравнение. Он заорал и задергался не хуже старика. Словно сквозь туман Максим видел, как Витька мечется по лаборатории и крушит направленные на него приборы. Он слышал стук в дверь и крики родителей с требованием немедленно открыть. А потом боль стихла, все поплыло перед глазами, и Максим почувствовал, как куда-то проваливается…

Глава XVII

Все впереди

– Хоть ты им расскажи, как все было! – возбужденно жестикулируя как забинтованной, так и здоровой руками, говорил Витька лежащему в постели бледному Максиму. – А то никто мне не верит. Думают, то ли вру, то ли от страха крыша поехала.

Разговор этот происходил через неделю после описанных событий. Это была первая встреча ребят после пережитого. Сначала Максим больше суток провел без сознания, а потом врачи, определившие у него тяжелое наркотическое отравление и сильное нервное потрясение, долго запрещали говорить с ним на волнующую тему. Даже следователю, рвавшемуся с ним побеседовать, пришлось подождать несколько дней. Все это время пробел восполнял Витька, расписывавший произошедшее с красочными подробностями, но, к его великой досаде, несмотря на то, что он нигде не позволил себе приврать даже самую малость (к расследованию он отнесся крайне серьезно), его рассказ никто не воспринимал всерьез. Более того, над ним либо посмеивались, либо жалели, полагая, что нервное потрясение и для него оказалось чересчур серьезным. Вначале Витька рьяно доказывал всем свою правоту, а потом разобиделся и вообще прекратил отвечать на вопросы о происшествии.

Максим же поступил по-другому. Пока он лежа в постели в полном покое обдумывал случившееся, к нему пришло решение не говорить всей правды. Во-первых, рассказ казался чересчур фантастическим, чтобы в него поверить, а во-вторых, он и сам не был уверен, что некоторые детали не привиделись ему из-за замечательного напитка друидов. Поэтому о последней фазе, о загадочном исчезновении старика, мальчик никому ничего не сказал.

Профессор одного технического вуза, приглашенный в качестве эксперта, посмотреть на аппаратуру, поднял опыты старика на смех. Он сказал что-то про современную технику в руках дикаря, обозвал хозяина лаборатории алхимиком и заявил, что все это просто набор приборов и реактивов, сочетание которых не может привести ни к какому положительному результату. Причем здесь все либо старье, либо дилетантские самоделки, и что все это лучше всего выбросить на помойку.

Было установлено, что старик послал обманную телеграмму с одного из почтовых отделений на другом конце города, хитро рассчитав, что она уведет из дома родителей Максима Егорова, оставив в то же время его в одиночестве. В результате следствие пришло к выводу, что Афанасий Семенович – это маньяк, одержимый идеей бессмертия. Конечно, старинные книги и древние портреты мальчиков несколько смущали, но никто не обратил на это особого внимания; мало ли что насобирает маньяк ради подтверждения своих безумных идей! Правда, дедушка Максима узнал в одном из мальчишек своего загадочно исчезнувшего друга детства, но это сочли простым совпадением.

Следователь был куда больше озабочен поисками гражданина Федосеева А. С., который не оставил после себя никаких следов, и даже свой костюм бросил на полу. Предполагалось, что старик успел переодеться и в последний момент улизнул через окно, рядом с которым как раз проходила пожарная лестница. Оказалось, между прочим, что все документы, оставленные Афанасием Семеновичем, поддельные и что о старике, о его прошлом никто ничего не знает. Это дало основания предполагать, что случай с Максимом не первый и до него у маньяка были другие жертвы. Старика объявили в розыск и очень надеялись, что с такой характерной внешностью его быстро найдут…

– А я ничего не помню, – пожимал плечами Максим. – Помню, как он за тобой с ножом погнался, а дальше провал. – Ему очень не хотелось обманывать друга, но еще меньше хотелось прослыть вруном или чокнутым, а избежать этого возможно было лишь при помощи лжи. Так что он, как бы это ни было трудно, решил держаться своей линии до конца.

– Так, значит, и ты не веришь мне? – чуть не плакал от обиды Витька.

– Нет, почему же, – оправдывался Максим. – Конечно, я тебе верю, вот только думаю: не начались ли у нас галлюцинации от всех этих препаратов?

– Может, и вправду глюки, – с сомнением покачал головой Витька. – Все равно теперь ничего не докажешь. Черт его знает, чему он научился. Может, он вдобавок и гипнотизер…

Единственным человеком, поверившим рассказу Витьки Королькова, оказался Сергей Федорович. Он грустно и серьезно выслушал мальчишку, ни разу не перебив его даже в самых невероятных местах, и, тяжело вздыхая, поведал печальную историю Миши. «Жаль, что у него не было такого друга, как ты, – сказал он. – Я, к сожалению, ничего тогда не почувствовал и не пришел в тот момент, когда ему так нужна была моя помощь». Раньше Витька и сам ни за что не воспринял бы всерьез такую историю, но после произошедшего с ним он готов был верить во что угодно…

Когда следствие заглохло и эхо странных событий стихло, имущество старика потеряло ценность вещественных доказательств, и значительную его часть просто вынесли на помойку. Нужно было освобождать квартиру, а наследники не объявились. Часть книг хотели передать в ближайшую библиотеку, но что-то не согласовали, машина вовремя не пришла, и их просто снесли под какой-то навес во дворе. Книги были сугубо научные, старые, да еще и на иностранных языках, так что никто особого интереса к ним не проявил, а библиофила или антиквара поблизости не оказалось.

Максим, внимательно следивший за происходящим, только и ждал этого момента. Поздно вечером, усыпив внимание родителей, которые после всего случившегося отпускали его одного крайне неохотно, он выскользнул во двор. Погода благоприятствовала его замыслам: моросил дождь, дул резкий ветер, и редкие прохожие спешили поскорее оказаться дома, не задерживаясь и особо не оглядываясь по сторонам. Целый час мальчишка, пыхтя от напряжения, перетаскивал уцелевшие приборы и книги в подвал. Там он спрятал их в самом темном углу, тщательно прикрыл тряпьем и заставил банками с солениями. У него было в запасе несколько месяцев до того времени, когда сюда начнут приносить картошку и новые заготовки. А пока можно было подыскать какое-нибудь более укромное хранилище.

Наконец Максим удовлетворенно вздохнул. Все, что было можно, удалось спасти. Теперь оставалось только спокойно идти домой и засесть за недавно купленный учебник латинского языка. Ведь большинство стариковых книг написаны именно на латыни. Хорошо, что удалось забрать многие бумаги. Они все испещрены совсем уж непонятными, ни на что не похожими символами, но ведь любой шифр можно разгадать. Что-то об этом еще Эдгар По говорил в своем «Золотом жуке». «Надо будет перечитать», – подумал Максим про себя.

– У меня в запасе много времени, – с удовлетворением говорил он себе в этот вечер, засыпая. – Афанасий Семенович действовал вслепую и к тому же был первооткрывателем. Но ведь успел же! А у меня есть кое-какая информация и его записи. Я знаю, в каком направлении работать. Мне нужно всего лишь повторить ход его мыслей. А впереди целая жизнь!

Конечно, оставалось место и для сомнений. Старик мог действительно оказаться сумасшедшим с некоторыми физическими познаниями и даром гипноза и убеждения. А может быть, он подмешивал всем своим посетителям наркотики? Но такие мысли Максим от себя гнал. Уж слишком много было подтверждений тому, что рассказанное Афанасием Семеновичем, несмотря на всю свою невероятность, является правдой.

Максим уснул с улыбкой. Ему снились бессмертие и слава. «А что будет потом? – спрашивал его внутренний голос. – Что будет, если ты достигнешь бессмертия, сумеешь раскрыть его секрет?» Максим, конечно, слышал об опасности перенаселения Земли. Что станет с миром, если люди будут жить вечно? Но он отгонял от себя эти вопросы, твердо уверенный, что в будущем, когда он повторит открытие странного старика, ученые, а в их числе и он сам, что-нибудь придумают. Он надеялся, что через десятилетия люди будут селиться и на других планетах. Только бы все шло хорошо, только бы успеть завершить все пораньше…

Конечно, мальчик думал и о себе. Максим представлял себя великим ученым. Ночью ему приснился школьный кабинет биологии с портретами гениев на стене. И в этой галерее, рядом с Дарвином, Менделем, Вернадским, висели две фотографии. На одной из них был изображен Афанасий Семенович, но не жестоким стариком с безумным взглядом, каким Максим видел его в последний раз, а каким-то величественно-спокойным и благообразным, чем-то похожим на дедушку. Лицо на портрете рядом Максим разглядеть не мог, но точно знал, что это он сам через много лет. Тогда, когда он наконец узнает то, что знал только один человек на свете, великий, но безвестный ученый, настоящего имени которого уже никто никогда не узнает и который был для Максима Афанасием Семеновичем, загадочным соседом…

Страницы: «« 123

Читать бесплатно другие книги:

Организация собственного бизнеса – это возможность обеспечить свое благосостояние и благосостояние с...
Этот роман повествует о жизни простого человека, которого само течение жизни подвинуло стать преступ...
Прекрасна столица Скадара Катарина-Дей. Разливается над крышами персиковый аромат, перестукивают по ...
Простатит – одна из самых распространенных болезней современности. Чтобы вовремя распознать недуг, н...
Вы собрались компанией или семьей на природе? Потрескивают угли костра, готовится сочный шашлык или ...