Слишком много щупалец Казаков Дмитрий

Душ помог мне слегка взбодриться, затем мы сходили в ресторан, где отдали должное скандинавскому завтраку – селедка и молоко на одном столе. Возвращаясь в номер, через ресепшен заказали такси с англоговорящим водилой – улыбок и жестикуляции мне вчера хватило.

Через четверть часа нам позвонили и сказали: машина ждет.

– Живем как в сказке, – заметил я, закидывая на спину рюкзак. – Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Чувствую себя, правда, не Иваном-царевичем, а Иванушкой-дурачком.

– А я тогда кто – Серый Волк? – осведомился Бартоломью.

– Скорее добрый гоблин, – жизнерадостно ответил я, хлопнул приунывшего Антона по плечу и добавил: – Вперед, коллега, нас ждут однозначно великие дела! Зуб даю, как говорится!

Но пока нас ждал только седоусый, лысый и болтливый владелец синего «Форда» по имени Хенрик.

Узнав, что мы собираемся забрать его с машиной в рабство на целый день, он довольно осклабился.

– Поедем смотреть разные места! – понимающе заявил таксист. – Вилла «Курица» в Кнейпбю, дом Ингмара Бергмана, раукары и место съемок, где ваш режиссер работал… этот, Тиварковски.

– Тарковский, – машинально поправил Бартоломью.

Убедить Хенрика в том, что нам не интересно ни обиталище Пеппи Длинныйчулок, ни жилище великого шведского режиссера, ни натура для фильма «Жертвоприношение» великого режиссера русского, оказалось трудно.

– Так что же вам нужно, господа? – спросил он, кое-как смирившись с этой мыслью.

Тут я вздохнул и принялся нести всякую чушь о древних мистических местах.

– А, я понял, – сказал Хенрик, и лицо его просветлело. – Могилы викингов, пещеры троллей и все такое? Этого добра у нас тоже хватает! Надеюсь, у вас в багаже нет парочки лопат и металлоискателя? Ха-ха!

Шуточка была на грани фола – черных археологов на Готланде преследуют уголовным образом, а ввоз металлоискателей на остров запрещен. Имей мы реальные планы заняться кладоискательством, тот же таксист, как честный гражданин, сам бы немедленно сдал нас полиции.

Вот такие они, просвещенные и законопослушные европейцы…

– Сначала двинем на юг, – решил Хенрик. – Там пара мест интересных, и раукар к востоку от Сундре…

Мы покрутились по узким улочкам Висбю и через ворота в древней крепостной стене выбрались из города. Бартоломью, устроившийся на заднем сиденье, наладился подремать, а я принялся бдительно таращиться по сторонам. Чтобы ни в коем случае не пропустить «один из Кругов, который оставила пята того, чье имя мертво».

Что ни говори, а бредил пан Твардовский красиво.

Готланд – место странное, стоит проехать несколько километров, как пейзаж меняется разительно: неприветливые, хмурые скалы, затем густой лес, почти такой же, как у нас, в России, ему на смену идут пологие холмы, заросшие кустарником, а вот что-то, напоминающее африканскую саванну…

Я мог бы полюбоваться этим, если бы не наш водила.

Хенрик счел долгом рассказать «глупым туристам», интересующимся древними странностями, все местные байки. Я узнал и про фермера Бьерна Энгстрема, десять лет назад нашедшего рекордный клад в семьдесят кило серебра, и про то, что на Готланде бывал и Олаф Святой, и ярл Биргер, и Кнут Великий, и даже чуть ли не Харальд Прекрасноволосый.

– Мы не шведы! – поучал меня подданный шведской короны. – Мы – готландцы, и история у нас особая! Да, кстати, вот погребальный курган десятого века, пока не раскопан. По слухам, тут лежит ярл Эйрик Борода До Пупа, кровожадный разбойник и вроде бы даже колдун…

Мы остановились, и я добросовестно поднялся на курган, потоптался на плоской вершине. Ничего особенного при этом не ощутил, вернулся в машину, и синий «Форд» покатил дальше.

Еще один курган, побольше, обнаружили неподалеку от деревни Клинтенхамн, и тут ко мне соблаговолил присоединиться проснувшийся Бартоломью. Нежданно-негаданно в худреде взыграла его «душа живописца», и он заявил, что немедленно должен все это зарисовать.

Вниз по склону Антона пришлось тащить чуть ли не за ухо.

Перекусить мы остановились в Сундре, небольшом селении неподалеку от южной оконечности Готланда. Набили желудки жареной рыбой, отправились дальше и вскоре увидели первый раукар.

Выглядит это явление природы солидно – каменистый пляж, и из него торчат известняковые столбы, похожие на статуи острова Пасхи. Некоторые у основания тоньше, чем вверху, другие смотрятся так, словно их долго полировали.

– Ух ты… – сказал потрясенный Бартоломью, ну а я хоть и промолчал, про себя с ним согласился.

Это не просто «ух ты», это даже нечто большее.

– Что, понравилось? – спросил Хенрик, довольный тем, какое впечатление произвели на нас каменюки. – Их больше всего на северо-востоке, а самые известные – на острове Форё. Туда обычно все гости катаются, на дом Бергмана посмотреть и на раукары.

Язык у этого бравого нешведа был гибким и шустрым, словно у итальянца: на каждые десять километров дороги в среднем приходилась одна байка – про соседей нашего водилы, про завоевание Готланда датским королем Вальдемаром Четвертым, про русскую оккупацию Висбю в тысяча восемьсот восьмом году…

Уши мои, честно говоря, начинали болеть, а терпение – истощаться.

Мы осмотрели несколько захоронений на берегу напротив островка Юттерхольмен, и тут наш водила упомянул о некоем «Торовом замке».

– Это что такое? – спросил я, просто чтобы прервать бесконечный монолог Хенрика.

– А никто не знает. Одни говорят – могила знаменитого мертвого викинга, другие – старый храм, еще языческий, третьи и вовсе полагают, что ничего там нет и слава у этого места дутая. Добираться к «Торову замку» сложно, поэтому туристов туда не возят. Там тоже есть что-то вроде раукаров, и они кругом стоят…

Кругом? Где-то в мозгу у меня прозвенел звоночек.

– Давай туда! – скомандовал я. – Причем очень-очень шустро, а еще лучше – в молчании.

Последнюю часть просьбы этот засранец проигнорировал.

После городишки Югарн мы свернули прочь от моря и поехали по местам диким и неприветливым. Единожды наш возница остановился, чтобы проконсультироваться с бородатым фермером, что катил куда-то на маленьком тракторе, ярко-красном, точно знамя Октября.

Бородач величественно повел дланью, и мы двинулись в указанном направлении.

– Вот, прибыли, – сказал Хенрик, когда дорога, давно ставшая проселком, закончилась. – Вон туда, наверх, дальше. Только лестницы нет, и лифта тоже не построили.

И он захихикал – тоже мне, сам-себе-Задорнов нашелся.

– Так дойдем. – Я поглядел на Бартоломью и перешел на русский: – Ты со мной, Антон.

Мы покинули «Форд» и двинулись вверх по довольно крутому склону холма, заваленному разнокалиберными камнями. Когда поднялись на вершину, у меня захватило дух – открылся вид на зажатую скалами долину, похожую на след от каблука какого-нибудь миллион пятого размера.

Тут имелись столбы, напоминавшие раукары, только были они темно-бурыми, цвета свернувшейся крови. В центре окруженной ими площадки виднелась плоская белая плита, то ли жертвенник, то ли надгробный камень.

– Не нравится мне тут, – сказал Бартоломью, поеживаясь и оглядываясь.

Единственным звуком, что нарушал тишину, был свист ветра. Серые скалы молчали, пряталось за горизонтом море, и безмолвно скользили по синему небу белые облака. И все же имелось тутнечто тревожащее, заставлявшее желудок сжиматься в комок.

– И мне, – голос мой прозвучал робко, почти испуганно. – Но это значит, что мы на правильном пути. Тайны вроде тех, о которых говорил Твардовский, и нужно прятать в таких местах…

Полсотни шагов до круга из камней мы проделали минут за десять – пришлось бороться с нежеланием идти вперед. Когда я оказался между двумя бурыми раукарами, стало легче, давление на мозг не исчезло, но ослабело.

Тут, рядом с плитой жертвенника, царило полное безмолвие.

– Ха, Антон, смотри, – сказал я, испытывая настоятельное желание нарушить его. – Закорючки!

На белом камне виднелись символы – самые разные, похожие на руны, и на арабские буквы, и на китайские иероглифы, и на те хитрые загогулины, которыми пишут евреи.

– Нет, не вижу, – немного испуганно отозвался Бартоломью. – Он гладкий! Ты чего?

– Но как же… – Я подошел ближе и разглядел, что среди всяких значков прячутся завитушки и волны вроде тех, что имелись на диске, найденном под Москвой. – А вот и бородатая харя!

Левой рукой я вытащил находку Антона из кармана, правой дотронулся до жертвенника…

Обе ладони обожгло, точно меня ударило током.

Миг темноты и боли, а затем я обнаружил, что стою посреди громадной пещеры, на стенах которой играют багровые блики, а потолок теряется во мраке. Неподалеку горит костер, даже несколько костров, и между ними возвышается огромная статуя из белого камня.

Свет словно боялся падать на нее, и я мог видеть лишь очертания.

А вокруг костров, приплясывая и бормоча, двигались некие существа, низкорослые и изящные.

– Барлум-бугум-банун-на… – неслось отовсюду, и звук этот резонировал у меня в ушах. – Бандун-берук-бавул-ба…

Звук затих, и танцевавшие остановились.

– Йог-Согот! – завопило одно из существ, и крик его поддержали другие: – Йог-Согот! Йог-Согот!

Я попытался разглядеть, кто именно пляшет в темной пещере, и понял, что имею дело не с людьми. Не сказать, что это меня испугало, после краковских «лягушек» я оказался готов ко многому, но неприятно удивило точно.

Эти существа походили на реконструкцию разумных потомков динозавров, которую я лет двадцать назад видел в журнале «Техника – молодежи»: серо-зеленая чешуя, плоские, незаметные носы, безволосые головы, крупные немигающие глаза, осанка с наклоном вперед и тонкие лапы.

Облачены они были в некое подобие фиолетовых балахонов до пояса, на головах у некоторых имелись шапки, напоминавшие блестящие металлические яйца, и почти все держали в руках короткие копья.

– Йог-Согот! – заверещал один из прямоходящих ящеров, самый высокий, чья макушка находилась на уровне моего подбородка, и равномерный экстатический танец возобновился.

Зацокали коготки, со всех сторон набежали еще более низкорослые, без балахонов, но зато в юбках из шуршащих листьев. Принялись швырять что-то в костры, и пламя заревело, багровые языки потянулись вверх.

Блики побежали по статуе, на мгновение стали различимы детали… и я содрогнулся – столько злобы и ненависти было в высеченном из молочного камня уродливом лице, одинаково не похожем ни на мое, ни на физиономии тех, кто танцевал вокруг.

Я не мог пошевелиться, не имел возможности сдвинуться с места, и мне оставалось только наблюдать. Хозяева пещеры с белым идолом не видели меня, мы существовали в разных временах, а может быть, в разных пространствах.

Конечно, оставалась вероятность, что это бред, галлюцинация, но все было таким реальным…

Маленькие ящеры разбежались в тень, а те, что побольше, в балахонах, застыли. Все взгляды обратились на изваяние, и, насколько я мог понять, в них читались ожидание и надежда.

Так смотрят на того, кто должен защитить от смертельной опасности.

– Йог-Согот… – с мольбой прошептал тот же высокий ящер, помедлил мгновение, развернулся и вонзил копье в грудь соседу по кругу. Тот и не подумал обороняться, хрустнули кости, и кровь, такая же красная, как и у гомо сапиенсов, потекла на пол. – Йог-Согот!

Еще один из хозяев пещеры убил соседа, а мгновением позже умер сам. Зазвучали полные боли крики, динозаврики принялись колбасить друг друга почем зря. Ящеров охватило настоящее кровавое безумие.

Похоже, они приносили друг друга в жертву, но кому и зачем?

Тяжелый удар сотряс своды пещеры, вздрогнул пол, и из тьмы донесся испуганный писк. За первым ударом последовал второй, и я услышал низкий голос, гудевший нечто вроде «хтул-лу, хтул-лу»…

Третий удар, свод над моей головой раскололся, огромные глыбы полетели вниз, и я увидел синее небо. Но его заслонил некий силуэт, слишком огромный, чтобы можно было окинуть его одним взглядом. Волна нестерпимого зловония хлынула внутрь, нечто исполинское, похожее на черную скалу, устремилось к земле, и я с ужасом осознал, что это рука, способная раздавить город.

Выжившие ящеры завопили, на этот раз отчаянно, ближайший костер погас, разлетевшись искрами, но зато вспыхнула белая статуя. Я увидел ее целиком и тут же пожалел об этом – нечто отвратительно бесформенное, чудовищно корявое, и исполненная ненависти физиономия.

– Хтул-лу! Хтул-лу! – торжествующе загудел низкий голос, и чудовищной силы удар обрушился сверху.

Каменные стены исчезли, земля затряслась, в ней открылись трещины, из них хлынули струи смрадного бурого дыма. Некоторые словно отвердели и стали напоминать знакомые мне раукары.

– Хтул-лу! Хтул-лу! – от этого рева колыхалось все вокруг, от него содрогалось мое тело, и боль тысячами раскаленных сверл ввинчивалась в мозг. – Хтул-лу! Хтул-лу! Хтул-лу!

Новый удар, и белое изваяние разлетелось вдребезги. Осталось только подножие – плоское и прямоугольное. Из раукаров, что самое странное, ни один не пострадал, а трещины закрылись.

Дым исчез, я оказался в знакомой долинке между скал, только земля вокруг меня была завалена трупами и щедро полита кровью, а в вышине таяла уродливая крылатая фигура…

Меня ударили по щеке, и я обнаружил, что сижу, привалившись спиной к чему-то твердому.

– Пат, очнись! Ты что, Пат?! – озабоченно кричали мне в ухо, и еще ужасно болели ладони.

– Не ори, – сказал я, пытаясь разобраться, что происходит. – Ты кто такой?

– Он сошел с ума! – возопил крупный мужчина, чье лицо показалось мне знакомым.

– Говорил я, что «Торов замок» – плохое место, – пробормотал на английском стоявший рядом с ним седоусый и лысый дядька.

И тут воспоминания вернулись, обрушились на меня, точно маленький цветастый водопад: события последних дней, приезд на Готланд, поездка по острову и прогулка к белому камню.

Только вот почему вокруг так сыро?

– Не ори, Антон, – повторил я. – Не сошел. Было бы с чего сходить. Так, ошалел маленько. Скажи лучше, что со мной происходило? И откуда этот шведский баклан взялся? Он же в машине сидел.

Небо, еще недавно радовавшее голубизной, было серым, как наждак, и из низко ползущих туч моросил дождь.

– Уф, как здорово! – Бартоломью облегченно вздохнул. – А то я уж испугался.

Выяснилось, что я вошел в круг из раукаров, вытащил из кармана цацку, а когда коснулся алтаря, на мгновение замер, а затем упал наземь и забился в самых натуральных корчах. Наш доблестный худред попытался привести меня в чувство, а когда понял, что не справляется, помчался за подмогой.

Уж как они объяснялись с Хенриком, не знаю, ведь один не говорит по-русски, а другой – по-английски.

– Ну, этот швед меня понял. Аптечку из машины захватил, и сюда, – сказал Антон, – а ты уже не бьешься, просто лежишь. Это что, ты инфекционную эпилепсию подхватил?

– Вряд ли, – покачал я головой.

– Господин Романов, вы в порядке? – осведомился Хенрик, и я не сразу сообразил, что он обращается ко мне.

– В порядке, – ответил я, попытался подняться, и вот тут-то выяснилось, что это неправда.

Ноги меня не держали, словно я за короткое время разучился ими пользоваться.

– Пат-пат-патрясающе, – пробормотал я, шлепнувшись задницей на сырую землю. – Надо чуток передохнуть. Что-то, похоже, случилось с моим героическим и привлекательным организмом.

Интересно, что могло породить ту яркую галлюцинацию, судороги и нарушение двигательной функции? Выход какого-либо ядовитого газа из-под земли, как в тех же Дельфах?

Понятно тогда, почему у этого «Торова замка» дурная слава…

Со второй попытки мне удалось встать на ноги, и я, поддерживаемый добросердечным Бартоломью, заковылял к машине. К тому моменту, когда очутился на заднем сиденье «Форда», несколько пришел в себя.

– Так что с тобой случилось? – полюбопытствовал Антон, расположившийся рядом с водилой.

– Глюки, – сообщил я и выдал теорию насчет ядовитого газа. – Ты далеко от плиты стоял, поэтому на тебя и не повлияло. А я глотнул как следует. Или ты думал, что мы и вправду нашли «один из Кругов, который оставила пята того, чье имя мертво?»

Судя по разочарованному сопению, дело именно так и обстояло.

– Господа, что будем делать? – вмешался в нашу беседу Хенрик. – Неразумно оставаться здесь.

– Возвращаемся в отель, – сказал я. – Двигай, извозчик.

Наш бравый нешвед облегченно вздохнул, и мы покатили прочь от «Торова замка». Вскоре я осознал, что визит в это негостеприимное местечко принес нам немалую пользу.

Напуганный моим обмороком Хенрик стал на диво молчалив.

Под дождем, выглядевшим так, словно он шел с прошлой зимы, мы добрались до Висбю. Расплатились с таксистом, после чего он пожелал нам «отличного путешествия» и поспешно уехал.

– Ты как, очухался? – спросил Бартоломью, когда мы поднялись в номер.

– А то, конечно, – бодро ответил я. – Если бы не погода, можно было бы отправиться погулять, снять пару местных блондинок, поболтать с ними о том, чем отличался секс во времена викингов от современного…

На самом деле бодрость моя была натужной, впечатление от видения не рассеялось, чувствовал я себя довольно неуютно, где-то внутри дрожали отголоски рева «Кхтул-лу», и полагаю, что Антон это заметил.

Но говорить ничего не стал.

Я проковылял в ванную и залез под душ, включив самую горячую воду, какую мог вынести. Разглядел болевшие до сих пор ладони и обнаружил, что на каждой имеется красная полоска, похожая на след ожога.

«Это еще откуда? – мысленно спросил я сам себя. – Схватился за «жгучую» тему для статьи?»

Шутка вышла не особенно смешной – я даже не улыбнулся.

Я помылся, несколько раз сменил воду с горячей на холодную и обратно, чтобы взбодрить организм, и вылез из душевой кабины. Едва взялся за джинсы, как навалилось головокружение, такое сильное, что показалось – сейчас шлепнусь, башкой прямо об унитаз.

Все зарокотало, закружилось и исчезло.

Я стоял на дне глубокой расщелины, а надо мной клубились водоросли; солнечные лучи проникали сквозь воду, скользили блескучие силуэты рыб; по дну, под ногами, ползали какие-то твари.

И вновь я слышал низкий, мощный голос, выпевавший: «Кхтул-лу, Кхтул-лу…»

На этот раз я понял, что это не просто слово, а имя, и что зов идет снизу, точно из-под земли.

Вода вокруг меня пришла в движение, взвихрились потоки, заколыхались водоросли. Дно расщелины оказалось вершиной горы, стоящей на дне морском, и та плавно заскользила вперед.

Из тьмы надвинулись очертания исполинских сооружений, и меня начал колотить озноб.

Видно было плохо, но я понимал, что это строили не люди. Исполинские каменные глыбы громоздились друг на друга, впадины и углы состыковывались причудливым образом, стены изгибались так, что взгляд на них причинял боль. Похожие на надгробия башни соприкасались вершинами, и темные провалы казались злобными алчными глазами.

И все тут, каждый камень, любая прядь скользких и холодных водорослей – все просто вопило, исторгало клич: «Хтул-лу! Хтул-лу! Хтул-лу!» Это напоминало скандирование обезумевших футбольных фанатов или рык экзальтированной толпы на митинге.

Меж прочих зданий выделялось одно – самое большое и наклоненное так, что оно почти лежало. В нем имелась дверь, непонятно, вертикальная или горизонтальная, и на ней – некое изображение.

Я попытался рассмотреть его, но вода стала мутной, точно в ней поднялся туман.

А затем раздался голос, очень четкий и строгий, монотонный, как у автомата.

Говорил он на незнакомом мне языке, полном щелкающих и чмокающих звуков, но я понял каждое слово:

– Не мертво то, что в вечности пребудет. Со смертью времени и смерть умрет.

И, услышав это, я осознал, что передо мной гробница, проведшая на морском дне неведомо сколько тысячелетий, и что внутри лежит один из тех, кого Твардовский именовал Древнейшими. И что я непонятно почему стал слышать его «мысли», улавливать его мерзостные, исполненные воспоминаний о кровавых и чудовищных событиях «сны».

Я попытался дернуться, чтобы вырваться из видения, ущипнуть себя и… очутился в санузле гостиничного номера.

– Вот зараза… – сказал я и понял, что голос мой самым позорным образом дрожит. – Это что, правда?..

Ну да, ядовитому газу с галлюциногенными свойствами взяться тут неоткуда. Значит, этот яркий бред с голосами и древними монстрами вызван чем-то иным. Или это вообще не бред… А что тогда? Ясновидение? А я – новый Нострадамус и скоро начну пророчествовать – и придет конь глад с харей блед, и будет очень много жрат, и наступит всем пипет…

Верится с трудом.

Чтобы убедиться хотя бы в реальности собственного существования, я глянул в зеркало. Отражение мне не понравилось – перекошенное, изнуренное, со страхом в темных глазах.

– Соберись, Пат! – сказал я ему. – Не из таких передряг выбирался и тут вылезешь!

Отражение ничего не ответило, даже не улыбнулось – вот и трать на него слова после этого.

Я вышел из душа, и сидевший перед телевизором Бартоломью кинул на меня озабоченный взгляд.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– А то как же, – отозвался я. – Как с юным пионером, только что повязавшим на шею красный галстук и готовым целый день переводить старушек через улицу и собирать металлолом.

– А выглядишь хреново, – сказал Антон и, подумав, добавил: – Как старая дева, увидевшая под кроватью мышь.

Мда, похоже, это про меня сказано – душа нараспашку, сердце на рукаве, а мозги в багажнике.

– Тогда уж лягушку в сливном бачке, – хмыкнул я. – Большую и зубастую, вроде тех, что в Кракове были.

– Что, правда?

Иногда наш худред, взрослый и разумный вроде человек, бывает наивным, точно ребенок.

– Нет конечно, – я поглядел на него с легким осуждением. – Ты…

Договорить я не успел, поскольку лежавший на тумбочке около моей кровати телефон издал пронзительную трель. Я подошел к нему, взял и обнаружил на экранчике надпись: «Ангелика Вирхов».

– О, это наша белокурая бестия, – сказал я, и Бартоломью помрачнел – расстроился, должно быть, что она позвонила не ему. – Наверняка хочет сообщить, что она уже замариновала Джавана Сингха в бочке с уксусом. – Я приложил трубку к уху. – Привет, о прекрасная фройляйн. Доблестные, хотя и слегка пожеванные судьбой рыцари из твоего ордена приветствуют тебя.

– Добрый день, – поздоровалась Ангелика. – Вы где? Что нового?

– В гостинице «Один» в Висбю. Целый день катались, смотрели достопримечательности. И кое-что усмотрели… – тут голос мой дрогнул, и наша шпионка наверняка это уловила. – А у тебя что?

– Есть результаты, – дипломатично ответила она. – Завтра планирую появиться в Стокгольме. Думаю, что на острове мне делать нечего. Когда сможете прибыть?

Я подумал, что мне вовсе не хочется оставаться на Готланде с его раукарами, холодными ветрами, переменчивой погодой, мертвыми викингами и яркими, ввергающими в оторопь видениями.

– Завтра, – сказал я. – Утренний паром уходит в восемь, если не ошибаюсь. Где встречаемся?

Ангелика предложила центральный вокзал, я спорить не стал.

– Антон передает тебе привет, – сказал я напоследок, – машет рукой, посылает воздушные поцелуи, капает на койку слюной и еще кое-какими выделениями, какими именно – уточнять не буду.

Бартоломью сделал страшные глаза и погрозил мне кулаком.

– Да? – спросила белокурая бестия совершенно равнодушно. – Это он зря. Завтра увидимся.

И Ангелика отключилась.

– Что она? – поинтересовался Антон.

– Э… тоже передала тебе привет, – решил я взять на душу небольшой грех. – Говорит, что любит, ждет, надеется. Всю подушку проплакала и купила три пачки разных презервативов.

– Да ну тебя! – Бартоломью махнул рукой. – Врун.

И я не стал возражать. Врун и есть. Профессиональный и высокооплачиваемый.

Попытался набрать номер шефа, но ничего из этого не вышло – было занято. Через полчаса повторил попытку, а на ночь глядя еще раз – и все с тем же результатом, а точнее – без него.

И писем от Арнольда Тарасовича в этот день не было.