Побег при отягчающих обстоятельствах Алюшина Татьяна

Егор, заварив чай на сей раз в заварном чайнике, поставил на стол тарелку с наскоро нарезанными бутербродами, чашки и, наливая ей чай, разбил затянувшуюся тишину и собственное недоумение вопросом:

– Когда ты спала последний раз?

– Не помню, – равнодушно-устало ответила Вика.

– А когда ела?

Она не ответила, взяла двумя руками чашку, согревая ладони.

Егор сел за стол, отпил чаю и приказал:

– Рассказывай!

А что валандаться? Пришла же она зачем-то через пять лет! Не чайку же попить в самом деле!

Она посмотрела на него в упор долгим изучающим взглядом и без переходов и пауз начала рассказывать. Он, внимательно слушая, встал, закурил, подошел к окну и сел на подоконник.

– Ты врач и, конечно, об этом слышал. Скажи мне, это возможно вообще? – спросила Вика.

– Да. Есть такой нелегальный бизнес. Но для донорства берут беспризорников, есть родители, которые сами продают детей. Те, кто занимается нелегальным изъятием органов, вряд ли рискнут брать их у детей из нормальных семей.

– Ты мне не веришь, – поняла она и даже кивнула утвердительно.

– Вика, я понимаю, что ты испугалась за сына, но делать такие выводы на основании подслушанного разговора – это несерьезно! Если бы ты слышала, о чем болтают мои медсестры на перекурах! Это не доказательство и не основание для побега из больницы, а других фактов у тебя нет!

– У меня есть факт, что здорового ребенка кладут в больницу и собираются оперировать! – спокойным, ровным тоном ответила она.

– Бывает, что болезнь протекает без внешних симптомов.

– Даже если она такая тяжелая, что надо срочно оперировать?

– Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твои предположения, я не видел ребенка и его анализы.

– А я тебе покажу, – сказала Вика.

Она достала из рюкзака и положила на стол Степкину историю болезни.

Егор затушил сигарету в пепельнице, вернулся к столу, сел, притянул к себе бумаги и спросил:

– Стащила?

– Да, мне же нужны факты.

Он посмотрел на титульный лист и удивился: заполнен он был не по правилам – без даты рождения, фамилий и имен родителей и даты поступления. Там просто было написано: «Степан Шалый. 3 года» и адрес проживания.

«Недолго мучилась старушка… – всплыла у него в уме фраза из садистского детского стишка. – Ладно, проехали!»

Он прочитал заключение врача, просмотрел анализы и перевел тяжелый, осуждающий взгляд на Вику, но попридержал себя от резкого высказывания, ограничившись сухой констатацией:

– Ты зря сбежала из больницы. Он болен, и у него очень плохие анализы: белок в моче, явный воспалительный процесс, очень плохая кровь!

Вика сделала глоток чаю, осторожно, медленно поставила чашку на стол.

– Прочитай вслух, что написал этот Вениамин Андреевич, я не смогла разобрать.

– «Больной поступил с жалобами на частые позывы к мочеиспусканию и резкие боли, быстрая утомляемость, слабость, температура 37–38 градусов в течение длительного времени, повышенные нижние показатели артериального давления, потеря аппетита и веса, боли в поясничной части». – Егор перевел дыхание и заговорил с ней, как с пациенткой: мягко, но решительно: – Судя по симптомам, тяжелая почечная патология. Ему надо в больницу, Вика! Срочно!

– Егор! – глядя прямо ему в глаза, медленно и четко произнося слова, сказала она. – У него нет и не было температуры, в больнице никто не мерил ему давление и не ставил градусник. Он ни на что не жаловался, а когда я спрашивала, говорил, что у него ничего не болит. У Степки нет и никогда не было никакого частого и болезненного мочеиспускания, ничего из того, что здесь написано!

Вика поставила рюкзак на колени, порылась и извлекла из кармашка сигареты, закурила, опять полезла в рюкзак, вытащила белый конверт и протянула Егору.

– Теперь посмотри эти анализы!

Он достал цветные бланки и только тогда перевел взгляд с нее на листки и принялся изучать данные.

В «шапке» анализов были указаны имя, фамилия и возраст: 3 года.

«Я уже понял!» – одернул он себя и сосредоточился на цифрах в колонках.

По мере осознания результатов анализов у Егора побежал холодок по спине.

Вика, внимательно следившая за выражением его лица, заметив перемену в нем, расслабилась, только сейчас обнаружив, что все мышцы у нее свело судорогой от непомерного напряжения.

– По результатам этих анализов, он совершенно здоров, – сказал Егор.

– А что это за анализы? Мне никто так и не объяснил, – спросила Вика.

– Один – расширенный анализ крови, в него входит и общий, и много других параметров, а второй, если объяснять просто, некие генетические исследования.

– При диагнозе, который ему поставили, такие исследования обязательны? – допытывалась она.

– Нет, но, если твои подозрения верны, тогда понятно, зачем тебя заставили их сдавать.

– Зачем?

– Допустим, что, возможно, твоего сына нашли как идеального донора для конкретного пациента. Конечно, в этом случае нужны еще несколько серьезных исследований.

– Эти анализы ему сделали десять дней назад, – четко произнесла она и спросила: – Теперь ты мне веришь?

– Мы сделаем так, – ушел от ответа Егор, – сегодня воскресенье, в понедельник поедем ко мне в клинику, сделаем повторные анализы и посмотрим ребенка на УЗИ.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарила Вика, – но, если бы мне надо было только его обследовать, я бы не обратилась к тебе за помощью, это я и сама собиралась сделать в первую очередь.

– И чем же еще я могу тебе помочь? – влет раздражился Егор.

– Ты врач, к тому же военный врач. Ты был в Чечне и в этой своей Африке, значит, наверняка хорошо знаешь кого-нибудь из органов. Главное, чтобы ты доверял этому человеку.

– Ты хочешь, чтобы провели расследование? – не поверил Егор.

– Да, но если это делать официально, они сразу узнают и спрячут все концы. Я хочу, чтобы профессионалы мне помогли вычислить всю их схему, всех, кто в этом участвует, а уж потом, с фактами, идти в милицию.

– Зачем тебе это? – возмутился Егор.

– Затем, что я хочу, чтобы мой ребенок рос спокойно и я не боялась, что в любой момент какая-нибудь сволочь решит, будто он идеальный донор, к тому же замечательно здоровый! И чтобы больше ни одна мать не обвиняла себя во всех смертных грехах, потому что упустила, проглядела болезнь ребенка, умирая тысячью смертей от непонимания и ужаса, как все это могло случиться!

Она так разозлилась, что была как натянутая струна и вызывала невольное уважение своей решимостью придушить тех, кто посмел угрожать здоровью и благополучию ее ребенка. В этом было нечто неистово прекрасное, первобытное, сильное, он зачаровался на какое-то мгновение этой силой ее материнского инстинкта. И тут же одернул себя – не хватало! С ума спрыгнул, что ли!

Резким движением Вика выдернула у него из-под рук документы, затолкала их в рюкзак, встала, закинула рюкзак на плечо и звенящим от ярости голосом спросила:

– Где находится твоя клиника и во сколько нам приехать?

– Куда ты собралась? – удивился Егор.

– На дачу моей подруги, там нас вряд ли найдут.

– И как ты собираешься туда добираться, еще нет и семи часов?

– У меня машина у подъезда.

– Ясно.

Он встал, подошел к ней, стянул с ее плеча рюкзак и протянул руку.

– Дай мне ключи от машины, я поставлю ее на стоянку, а ты иди спать.

– На какую стоянку? – не поняла Вика.

– У нас возле дома стоянка, ты не заметила?

– Нет.

У нее кончились силы, вот так вдруг, в одно мгновение, она даже не смогла спорить с ним.

«Ладно, и черт с тобой! Действительно, надо поспать, а потом я решу, что дальше!»

Егор поставил машину на стоянку и медленно прошелся по совершенно безлюдной улице, пытаясь разобраться в том, что она ему рассказала, и в том непонятном нагромождении чувств, эмоций, вызванных ее странным, неожиданным появлением. Вернувшись домой, он осторожно заглянул в гостевую спальню.

Ребенок спал в обнимку с игрушечным зайцем, облаченный в пижамку, скинув с себя одеяло во сне. Вика спала рядом. Присев на край кровати, она просто свалилась на бок, не успев ни раздеться, ни разуться, ни просто оторвать ноги от пола.

Егор подошел к кровати, постоял, порассматривал ее, спящую, какое-то время.

«Ну что, Вика Шалая, как тебя угораздило вляпаться непонятно во что и какого черта тебя принесло в мою жизнь?»

Он невесело усмехнулся своим мыслям, снял с нее обувь, стянул джинсы вместе с колготками, свитерок, но майку, которая обнаружилась под ним, снимать не стал, уложил ее ноги на кровать, накрыл их вместе с ребенком одеялом и тихо вышел из комнаты.

Подумав, все-таки налил себе граммов тридцать коньяку и выпил, достал из Викиного рюкзачка, который сам положил на диван, забрав у нее, историю болезни и белый конверт.

Нормальные люди спят по воскресеньям в такую рань, и желательно где-нибудь на даче. Он и собирался к друзьям на дачу, но в субботу его вызвали в клинику на срочную, внеплановую операцию. Операция оказалась сложной, долгой, и он просто поленился ехать. А ночью к нему ворвалась Вика Шалая, как черт своим хвостом перебаламутив тихий омут его жизни! Вот какого, спрашивается!

Ладно, разберемся. И он вернулся от непродуктивных вопросов к повторному изучению истории болезни и анализов мальчика Степана Шалого трех лет.

Егор любил свою работу! Очень любил.

Когда он оперировал, чувствовал что-то необъяснимое, некое измененное состояние сознания, в котором все вокруг исчезает и перестает иметь какое-либо значение. Остается только этот момент, твои знания, твои руки, и шаг за шагом ты продвигаешься вперед, продумывая, как в шахматах, каждое следующее действие. А потом совсем ненадолго приходит ощущение победы, даже не победы, наверное, это не так называется, нечто неуловимое, какой-то восторг, радость, сменяющаяся приятной, заслуженной усталостью. И всегда это происходит по-разному. Когда ты продумываешь план операции, описываешь и представляешь, что и как будешь делать, – это одно, а когда начинаешь оперировать, то очень часто получаешь сюрприз за сюрпризом, сталкиваешься с неожиданными осложнениями и каждый раз не знаешь, чего ожидать, разрезая пациента. Человеческий организм как шкатулка с сюрпризами – знаешь, что сейчас что-то выскочит, а вот что?

Егор закурил и посмотрел на сигарету, задумавшись.

Он не мог решить, права она или нет. Из истории болезни становилось ясно без сомнений: здесь что-то не так – ни одна мать не сможет не заметить такого тяжелого состояния ребенка, а когда просмотрел другие анализы, его сомнения усилились. Ну, допустим, что мальчика действительно выбрали донором, но такой уверенности, как у Вики, у Егора не возникало. Мало ли что это могло быть! Обычная лабораторная ошибка, да что угодно, весьма прозаическое и далекое от криминальных киношных страстей.

Он ей поможет разобраться. Поможет и выпроводит из своей жизни!

Совсем выпроводит, с концами! Навсегда! И постарается забыть. Один раз забыть Вику Шалую у него получилось. Почти получилось. Но сейчас для забывания куда как больше поводов – мальчик Степан трех лет.

Он с силой затушил бычок в пепельнице.

* * *

Егор стал курить в Чечне. Там невозможно было не курить, как невозможно было не пить спирт, иначе можно было бы свихнуться или подохнуть от усталости.

Его вызвали накануне Нового года, тридцатого декабря, и отдали приказ первым же рейсом прибыть в Чечню. Для всей страны это был Новый, 1995 год, а для тех, кто был в Чечне, ад, замешанный на неприкрытом предательстве, больших вонючих деньгах и тысячах смертей!

Но это он узнал и понял гораздо позже, а тогда не думал ни о тактике, ни о стратегии войны, ни о том, где и как идут бои. Он латал и штопал, стараясь спасти как можно больше жизней, не отходя от стола по шестнадцать–восемнадцать часов, состоящих из кровавого месива живых и мертвых, раненых и умирающих.

А когда вернулся назад в Москву, в свой госпиталь, постепенно стал чувствовать, что мается чем-то непонятным, до конца необъяснимым. Что ему не хватает той работы на пределе сил, того состояния, когда мгновенно принимаешь решение, порой рискованные, но единственно правильные, когда постоянно настроен на внутреннюю интуицию, иногда срабатывающую раньше разума, на необходимость думать, принимать ответственные решения, не позволяя себе выпадать из этого состояния.

Конечно, все, кто там работал, хотели вернуться назад, к размеренной работе, плановым операциям, отдыхам по выходным, – мечта!

Но постепенно привыкнув к спокойной жизни, вернувшись в обычный ритм, Егор все чаще стал чувствовать глубокую неудовлетворенность. Мизерные, унизительно нищенские зарплаты, убогий бюджет, нехватка материалов и аппаратуры и никакой возможности для научной работы. Будучи в Чечне, Егор умудрился собрать массу уникального материала по неожиданным оперативным действиям, сложным ранениям, да чего там только не было! Он несколько раз писал статьи, которые печатали в специальных журналах, но все это было не то. Не то! Для тех идей, которые он вынашивал, задуманных операций требовались новая техника и новейшие препараты, современный подход, а их не было.

Несколько раз Егор заводил эти разговоры с начальством, но главный пожимал плечами, тяжело вздыхал и безнадежно разводил руками, сам испытывая те же чувства.

Однажды он срочно вызвал Егора к себе.

– Нужен классный хирург, – с места в карьер, начал главный, – работать в Африке. Там под эгидой ООН и Красного Креста разворачивают несколько полевых госпиталей. Дело в том, что местные ребята воюют друг с другом и кому-то надо их лечить, а своих специалистов такого уровня у них нет. Пока миротворцы будут их умиротворять, кто-то должен их штопать, а заодно и лечить местное население. Мне пришел запрос из штаба, я, конечно, могу приказать, но решай сам. Ты у меня главный кандидат: во-первых, ты не женат, семьи у тебя нет, а командировка предполагается на полгода, во-вторых, у тебя опыт полевой хирургии, ну а в-третьих, ты как-то совсем скис.

– Я согласен, – сразу ответил Егор.

Две недели собирались документы, согласовывались даты, делались прививки, а когда все бумаги и билет на самолет были уже у него на руках, за день до отлета позвонил Серега, его друг и одноклассник, и пригласил на свой день рождения.

– Ты кто? – услышал Егор детский голос за спиной.

Он повернулся. Перед ним в пижаме, босиком, прижимая к боку плюшевого зайца, стоял мальчик. Челка закрутилась в завиток, одна щечка розовела, отлежанная во сне, крепенький, очень симпатичный малыш. Никакого испуга, а только детское любопытство в глазах.

У Егора почему-то защемило сердце.

– Я Егор, – улыбнулся он.

– А я Степан, – представился мальчик. – Мне надо пописать!

– Горшка у меня нет, – развел руками Егор.

– Я уже большой мальчик и писаю в унитаз! – разъяснил малыш.

– Ну, идем!

Егор взял его за ладошку и отвел в туалет. Но там они столкнулись с некоей проблемой – унитаз оказался высоковат для парня.

– У нас дома для этого скамеечка есть, – вздохнул Степан.

– Сейчас будет тебе скамеечка, – пообещал Егор.

Он зашел в кабинет, не глядя выдернул с книжной полки пару увесистых томов и, вернувшись в туалет, к ожидающему его Степану, положил их на пол возле унитаза.

Степан забрался на книжки и, протянув Егору зайца, важно сказал:

– Иди, я сам!

Егор вернулся в кухню, посмотрел на зайца в руках и улыбнулся.

Про детей он ничего не знал. Он рос единственным ребенком в семье, ни братьев, ни сестер у него не было, а следовательно, не было и племянников. У его друзей, конечно, были дети, и он с удовольствием с ними возился, и играл, и дарил подарки, когда приходил в гости, но о таких подробностях детской жизни, как скамеечка к унитазу, не знал.

Шлепая босыми ножками по плиткам пола, пришел после туалета Степан.

– Почему босиком? – спросил Егор.

– А тапочек нет, – пожав плечами и разведя в стороны ручки, сказал Степка, – я искал, но не нашел.

Егор, подхватив его под мышки, поднял с пола и усадил на диван.

– Тогда не стой на полу, – пояснил он свои действия.

– В туалете надо нажать кнопочку, чтобы смыть, – объяснил ребенок.

– А то как же! – согласился Егор.

Он выполнил поручение и, вернувшись в кухню, спросил:

– Завтракать будешь?

– Буду.

– Что ты обычно ешь на завтрак?

– Что Бог пошлет! – сказал Степан и звонко рассмеялся.

– Что? – не понял Егор.

– Так мама говорит. Открывает холодильник и говорит: «В этот день Бог послал…» – и называет то, что вытаскивает!

– Шутница у тебя мама.

Воспоминание про Степкину маму немного поубавило веселого настроения Егора.

– Сначала сок, – подсказал Степан. – У тебя есть сок?

– Есть.

Егор достал из холодильника апельсиновый сок, налил в большую кофейную турку, подогрел на огне, перелил в стакан и поставил на стол перед парнем.

Степан, взяв стакан двумя руками, сделал несколько глотков.

– Что идет после сока?

– Каша, или творожок, или оладушки, если мама дома и выходной, и йогурт.

– А хлопья или «несквик»?

– Нет, это вредно для детского здоровья, – пояснил Степка.

– Понятно. Ну, посмотрим, что нам Бог послал, – сказал Егор, открывая холодильник. – Так, йогурт есть, молоко есть. Творога нет, а оладушки я не умею, уж извини.

– Значит, каша, – вздохнул Степан, допил сок, поставил стакан на стол и вытер губы тыльной стороной ладошки. – Кашу я не очень люблю.

– А кто ж ее любит, – посочувствовал Егор, – но придется. Я составлю тебе компанию.

Молоко закипело, Егор насыпал в кастрюльку геркулес, добавил сахару, убавил огонь и присел на диван к Степану.

– Ну-ка, брат, давай я тебя посмотрю.

Он поднял и поставил Степана на ноги на диван. Посмотрел глаза, пощупал узлы на шее.

– Покажи язык.

Степан показал и спросил:

– Ты доктор?

– Да.

– А я вчера в больнице был.

– У тебя здесь не болит? – спросил Егор, ощупывая мальчику поясницу.

– Нет.

– А когда ты писаешь, тебе не больно, не щиплет?

– Да нет же! Ты как мама, она все время спрашивает, где у меня болит!

– И где у тебя болит? – усмехнулся Егор.

– Да нигде же! – весело оповестил пацан.

– Молодец! – похвалил Егор.

Они поели кашу, Степан, не замолкая ни на минуту, что-то рассказывал про друга Вову со двора, про его собаку таксу, по кличке Нюська, про то, что мама не разрешает ему собаку, о том, как они ходили с мамой в парк и он катался на всех-всех аттракционах, на которых разрешено кататься не очень большим мальчикам.

Под его рассказы Егор помыл посуду и спросил:

– Что у нас дальше по программе?

– Мультики! – уверенно ответил Степан.

– Насыщенная программа, ну, идем.

Степан вылез из-за стола, взял зайца и, вспомнив о вежливости, запоздало поблагодарил:

– Спасибо, было вкусно. – Подумал и честно добавил: – Но не очень.

– Уж как получилось! – усмехнулся Егор.

И в этот момент, разбивая умиротворенность утра, раздался крик, страшный, отчаянный вопль ужаса:

– Не-ет!!! Не-ет!!

Степан вздрогнул, испугавшись, Егор кинулся в спальню.

Вика вцепилась в простыню руками, тело ее била крупная дрожь, она мотала головой из стороны в сторону на подушке и, заливаясь слезами, кричала отчаянно, страшно:

– Не-ет!!

Егор схватил ее за плечи, приподнял и стал трясти:

– Вика! Вика, проснись!

– А-а! – простонала она, открыла глаза и села.

Егор резко прижал ее к себе, крепко обнял и, поглаживая по спине, успокаивал:

– Все, все, это был просто сон! Все!

Она дрожала, всхлипывала, еще не совсем придя в себя.

– Мамочка! – плакал Степан и дергал ее за майку.

– Степик! – опомнилась Вика.

Она подхватила сына под мышки, притянула к себе на колени, крепко прижала на мгновение и стала целовать, заливаясь слезами.

– Ты в порядке?! С тобой все в порядке?! – спрашивала она, ощупывая сына с ног до головы.

– Мамочка! Ты чего? – рыдал Степан, не понимая, что происходит, пугаясь того страшного и очень плохого, отчего мамочка так кричит, смотрел на нее расширенными от страха глазами.

– Хватит! – жестко сказал Егор.

Он забрал у нее Степана, поставил его на пол возле кровати.

– Вика, не пугай ребенка! Тебе просто приснился кошмар! Он здоров, он в полном порядке, с ним ничего не случилось!

– О господи! – пришла она в себя, окончательно проснувшись. – Степочка, солнышко, я тебя напугала?

Степка снова залез на кровать, забрался к ней на колени и заглянул ей в лицо.

– Почему ты так кричала? – спросил он, уже не плача, но еще немного пугаясь того непонятного плохого.

– Мне приснился очень страшный сон, – спокойно ответила она, вытирая ему щеки от слез.

– Нет, мамочка, тебе приснился очень, очень, очень страшный сон! – пояснил ей Степка, успокаиваясь.

– Да, именно такой. Мне приснилось, что злые люди тебя обидели, и я сильно испугалась.

– Мамочка, меня никто не обидел, ты не бойся! – успокоил он маму и вытер ей слезы. – А если кто-то нас обидит, я ему так дам, что он улетит! – пообещал Степан, для убедительности махнув кулачком.

Она улыбнулась, прижала его к груди и посмотрела на Егора поверх Степкиной головы.

– Извини, что напугала вас.

– Ничего. Примешь ванну, выпьешь горячего чая с медом, я сделаю тебе укол, и ты будешь спать дальше.

– Какой укол? – испугался Степка.

– Чтобы прогнать все кошмары! – пояснил он ребенку.

Степан кивнул, соглашаясь с таким объяснением. Он успокоился, и испуг ушел из его глазенок.

– Я уже не засну. Мы лучше поедем, – возразила Вика.

– Заснешь, а поедем мы со Степаном, – командирским тоном распорядился Егор.

– Куда? – не поняла Вика.

– В магазин. Нам нужны продукты, а Степану тапочки.

Степан поднял и продемонстрировал матери голую ступню.

– Мамочка, ты тапочки забыла!