Сталин. Большая книга о нем Сборник

И вновь слово Марфе Пешковой, ближайшей подруге Светланы Аллилуевой:

«Светлана не могла смиряться, что те, кто ей нравился, не хотели быть с ней. Потом с ней уже и вовсе что-то неладное стало происходить. Как-то она решила пригласить к себе, у нее тогда уже была своя квартира в Доме на Набережной, одноклассников. Я тоже там была. И был такой Юра Герчиков. Мы все ушли, а она его попросила, чтобы он помог ей посуду помыть и убрать со стола. Его одного, хотя на встрече и его жена присутствовала. Удивительно, но жена Юры сама сказала мужу: «Оставайся». Ну весело всем было, все смеялись. Она и сказала: «Давай, давай, мой посуду». В таком юмористическом стиле. А потом-то, как оказалось, продолжалось все уже без юмора. Я потом Юру встретила как-то, и он мне рассказал, чем кончился этот вечер. Светлана его чуть ли не раздевать пыталась. Я так и не поняла в итоге, случилось у них что-то или нет. Но Светлана такой была.

Была дамой горячей в этом отношении. Как-то совсем недавно я встретила одного мужчину. Он у меня спросил, я ли подруга Светланы. И услышав утвердительный ответ, продолжил: «Да, любила она мужичков, любила». Я спросила, он-то откуда знает. «Были времена, знал». То ли в охране он служил, то ли еще где. Но как-то нехорошо получилось, некрасиво это прозвучало из уст незнакомца.

Наши с ней отношения прекратились ведь тоже из-за мужчины. В 1947 году я вышла замуж за Серго. Светлана, как я уже говорила, сама была на тот момент замужем. Но своего мужа, как видно, не любила.

По-настоящему влюблена она была, наверное, только в Серго Берию.

При том, что сам Серго никогда не давал ей никаких поводов для таких мыслей. Он просто пуганный был ею! Потому что знал, что она такой человек, очень настойчивый. Если она что-то хочет, то этого добивается.

До замужества Светлана жила в Кремле. Я бывала у нее, вместе уроки делали. Два раза Сталин нас звал на обед. Обычные были обеды, ничего особенного. Для меня это было как-то привычно. Отношения к Сталину, как к живому божеству, у меня не было. Наоборот, у меня было отрицание. Из-за Светланы. Она к отцу относилась так же.

В школе она носила фамилию Сталина. Ее так и к доске вызывали. И двойки ставили, у нас вообще были объективные преподаватели. Потом уже, когда поступала в институт, взяла фамилию матери.

У Светланы я проводила все воскресенья. Часто мы заказывали фильмы. В основном американские. Смотрели с переводчиком. А в кинотеатр с урока сбегали. Как-то убежали, сидим, вдруг в зале включают свет и мы слышим: «Ученики такого-то класса, выйти!» И ползала вышло.

Мы сидели в школе за одной партой. Как-то меня вызвали перед начальством отвечать на вопрос о «Матери» Горького. У меня сразу возникло чувство протеста. Если бы просто меня спросили, ответила. А тут как внучку, покрасоваться перед начальством. И я смолчала. Светлана смотрела на все это и улыбалась. Она ведь тоже из-за подобного отношения и убежала за границу. Терпеть не могла, когда ее воспринимали только как дочь Сталина и только поэтому обращали внимание.

В этом отношении отличалась другая Светлана, дочь Вячеслава Молотова. Ее одевали красиво очень. Она на два года младше нас была. Помню, в 1936 году она встречала детей испанцев. Такая мизансцена была – нас выстроили по бокам широкой лестницы, которая вела на второй этаж. И вели детей, маленьких совсем. Светлана Молотова спускалась им навстречу. И на площадке между пролетами они встретились и пожали ручку друг другу.

Мы со Светланой Сталиной хохотали. Уже тогда понимали, что это смешно.

Я вообще многое поняла в жизни благодаря Светлане. Я же была глупее ее. И то, что я после своих лазаний через забор немного пришла в норму, случилось благодаря Светлане. А она уже тогда все видела, все понимала.

Я стала книжки читать. Светлана сама любила читать очень и меня приучила. Откуда у нее была страсть к чтению? Думаю, из-за того, что ей просто скучно было. Она же совершенно одна была. Брат Вася на четыре года старше был. А Яков и вовсе намного старше.

Мне Яков очень нравился. Это была моя такая внутренняя первая любовь. Решила, что хочу для себя только такого мужа. И Светлане сказала.

Яков был нормальным парнем. Но первая любовь была неудачной, эту девушку выставили из их дома. И он стрелялся. Сталин потом даже издевался над сыном, мол, застрелиться не смог.

Яков красивый был, с таким типичным грузинским лицом. Всегда хорошо выглядел. Был намного старше меня, конечно.

Виделись мы на даче. Когда я постарше стала, ездила туда. Яков с дочерью и женой там бывал на выходные. Дочь его оставалась на даче с нянечкой, а он с женой приезжал на субботу-воскресенье.

За столом вместе обедали. Сталина не бывало, он на ту дачу не ездил, у него своя была.

В Зубалово у каждого было свое занятие. Дедушка Светланы, Сергей Аллилуев, делал на своем станке пасхальные яички, они отмечали этот праздник.

Когда я была совсем маленькой, у нас в Горках наряжали елку. Дедушка устраивал этот праздник, когда в СССР елку еще официально нигде не ставили. Может, поэтому Сталин и разрешил елку, когда узнал, что Горький очень шикарно празднует Новый год. К нам приглашали всех детей – и писательских, и просто соседских. Дедом Морозом был наш сосед, полярник Отто Шмидт. Выходил с большой черной бородой, с мешком подарков. И раздавал их детворе. До этого наши мамы, конечно, решали заранее, что дарить. А нам, чтобы подарок получить, надо было или станцевать, или стишок прочитать.

Я, например, пела «Спи, младенец, мой прекрасный» и держала большую куклу, укачивала ее. Во время войны ее кто-то стащил, когда мы были в Ташкенте. Дедушка слушал меня и плакал.

Светлана тоже была у нас, стих какой-то говорила.

Бывала она у нас и на праздновании Нового года на Малой Никитской. Как-то мы гадали – на подносе жгли бумагу, а потом так ставили свет, чтобы на стене появилась тень от пепла. Светлана тоже сожгла бумагу, и ей кто-то начал говорить. Разумеется, пророчил все хорошее. А когда мы за столом уже сидели, она мне шепнула: «Что он там трепался, когда явно могила с крестом была видна. Сказал бы сразу».

Чего она там увидела? Но я ее не стала расспрашивать. Сама испугалась.

Пытались ли за ней ухаживать? Нет, наоборот. Она была очень одинока.

Я всегда любила красиво одеваться. Когда работала в музее Горького, все наши сотрудники – и из архива, и экскурсоводы – прибегали ко мне. На Никитской угловой магазин тканей был, они там что-то покупали и ко мне – нарисуйте какой-нибудь фасончик. Я бы даже, наверное, могла стать модельером. Я рисовала, и у меня получалось.

Светлана модницей не была. Потому что в ателье (всем кремлевским женам шила мать Аджубея, будущего зятя Хрущева) надо было деньги платить, а у Светланы их не было. Первое платье – я помню – только в десятом классе она сшила. Пошла к папе и попросила денег на платье для выпускного. Он дал. Она в этом ателье заказала. Как сейчас помню, из темно-зеленого материала. Красивое получилось. Она его надевала, когда я на дачу к ней приехала. Целое событие было: «Подожди, я сейчас выйду».

Был ли у нее вкус? Что давали, то и носила. Она особенно не обращала на это внимание.

Когда вышла замуж за Жданова (сына сталинского соратника Юрия Жданова, руководителя Ленинграда во время войны, автора печально знаменитого постановления, фактически уничтожившего Анну Ахматову и Михаила Зощенко. – И.О.), у нее шуба появилась норковая. Когда стали появляться возможности, она покупала хорошие вещи.

На свадьбе я у нее не была. Не принято было людей на такие вещи приглашать. Да и после моего замужества за Серго наши пути как-то не пересекались. Но в гостях мы у нее бывали. Она нас и на елку приглашала как-то. Присутствовали только мы с Серго и она со Ждановым. Но был период, когда она на меня даже не смотрела».

Материальная жизнь дочери вождя всегда была предметом особого внимания. Не только сторонних наблюдателей, но и самого Сталина. Светлана Аллилуева вспоминала:

«Последнее время я училась в аспирантуре Академии общественных наук, где была большая стипендия, так что я была сравнительно обеспечена. Но отец все-таки изредка давал мне деньги и говорил: «А это дашь Яшиной дочке». В ту зиму он сделал много для меня. Я тогда развелась со своим вторым мужем и ушла из семьи Ждановых. Отец разрешил мне жить в городе, а не в Кремле, – мне дали квартиру, в которой я живу с детьми по сей день. Но он оговорил это право по-своему – хорошо, ты хочешь жить самостоятельно, тогда ты не будешь больше пользоваться ни казенной машиной, ни казенной дачей. «Вот тебе деньги – купи себе машину и езди сама, а твои шоферские права покажешь мне», – сказал он.

Меня это вполне устраивало. Это давало мне некоторую свободу и возможность нормально общаться с людьми, – живя снова в Кремле, в нашей старой квартире, это было бы невозможно.

Отец не возражал, когда я сказала, что ухожу от Ждановых. «Делай как хочешь», – ответил он. Но он был недоволен разводом, это было ему не по сердцу.

«Дармоедкой живешь, на всем готовом?» – спросил он как-то в раздражении. И, узнав, что я плачу за свои готовые обеды из столовой, несколько успокоился.

Когда я переехала в город в свою квартиру, – он был доволен: хватит бесплатного жительства».

Свидетельницей отношений Светланы с ее вторым мужем, сыном сталинского соратника Юрия Жданова, стала и актриса Художественного театра Кира Головко. Зимой 2012 года я оказался у нее в гостях и, конечно же, не мог не расспросить хозяйку дома о ее встречах с Аллилуевой. Кира Николаевна, которой на тот момент исполнилось 93 года, откликнулась на мою просьбу:

– Познакомилась я со Светланой и ее тогдашним мужем Юрием Ждановым, сыном Андрея Жданова, в санатории Совета Министров в Нальчике, где они тогда отдыхали. Это был 1949 год. Запомнилось, что Светлана не носила каблуки, из-за того, что Жданов был невысокого роста и она, видимо, не хотела быть выше его. Мы очень мило пообщались, Светлана рассказывала о том, как с отцом приходила на спектакли Художественного театра. Я была беременна, и Юрий Жданов признался, что они со Светланой тоже хотят детей.

Потом, уже в Москве, мы тоже иногда оказывались в одной компании. Душой общества был Юрий Жданов, он играл на рояле, я пела. А Светлана обычно сидела где-нибудь в сторонке и вступала в разговор, только если ее кто-нибудь о чем-нибудь спрашивал.

А однажды я увидела Светлану в Серебряном Бору и была восхищена тем, как ловко она скользила по воде на специальной доске, укрепленной за катером.

Мы периодически встречались со Светланой, и во время одного из разговоров она спросила у меня, где можно найти педагога по речи. Я ответила, что продолжаю заниматься с одной женщиной, которую считаю очень хорошей преподавательницей. И, если Светлана хочет, я могла бы договориться с Софьей Андреевной – так звали педагога. Светлана тут же принялась уговаривать меня сделать это. «Мне предстоит читать лекции, а у меня от природы тихий голос».

На другой день я отправилась к Софье Андреевне, она жила на Поварской улице, тогда – улице Воровского. Когда я сказала ей, что с ней хочет заниматься дочь Сталина, Софья Андреевна особого восторга не выразила. И, как оказалось, была права.

Перед появлением в ее квартире Светланы туда нагрянули сотрудники службы охраны и перевернули все вверх дном. Их занятия продолжались несколько месяцев. И каждый раз перед появлением Светланы в доме педагога появлялись люди в штатском и устраивали почти обыск. А затем с цветами и пакетами с продуктами приходила Светлана.

Мы с ней долгое время не виделись, у каждой была своя жизнь. Пока в один из дней возле Боровицких ворот Кремля меня кто-то не окликнул. Это была Светлана Аллилуева. Это был, наверное, самый откровенный наш разговор. Светлана призналась, что ее брак с Юрием на грани развода.

Мы никогда не говорили об отце Светланы, даже не называли ее по отчеству. Но тут я спросила, говорила ли она о грядущем разводе с отцом.

«Да, – ответила Светлана. – Отец сказал, что брак – это цепь компромиссов, и мы должны сохранить отношения ради ребенка».

Но семья Светланы и Юрия все равно распалась.

В следующий раз мы увиделись много лет спустя, уже не было Сталина. Мы со Светланой были соседи по Дому на Набережной. Встретились в гостях у Андрея Яковлевича Свердлова. Жена Андрея тут же стала уговаривать Светлану сходить во МХАТ на спектакль «Дом, где мы родились», где я играла одну из главных ролей. Но Светлана сухо ответила, что ходит только в консерваторию. И откланялась. Больше мы с ней не виделись.

Мои собеседники, рассказывавшие о встречах со Светланой Аллилуевой, могли поведать лишь об отдельных периодах жизни дочери вождя – отрезках, когда их судьбы соприкасались.

И только один человек – Марфа Пешкова – пронесла дружбу, а затем знакомство (как правило, случается наоборот, но мы ведь и говорим о человеке необычном) со Светланой Иосифовной через всю жизнь. Ей слово:

«Потом Светлана какая-то жестокая стала. Она уже в детстве была сломана как личность. Как и Вася, который стал абсолютным алкоголиком.

Я была несколько раз у него на даче. Раза два со Светланой мы заезжали – ей надо было что-то передать. Помню, обстановка была интересной – ее доставили из Германии из какого-то охотничьего дома. То ли Геринга, то ли еще кого. Ножки у мебели были сделаны как лапы животных, шкуры были всюду.

А еще запомнился эпизод, который случился в Куйбышеве.

Василий ведь почти все время был подвыпивший. Как-то пришел домой с двумя летчиками. Мы сидели в это время, обедали. Василий с друзьями присоединились к нам и попросили, чтобы принесли еще выпить.

А Галя, первая жена Василия, была в положении. Ждали, что скоро родит. И Василий говорит ей: «Расскажи тот анекдот». Она стала отказываться: «Да ты что, как я могу вслух рассказывать такой неприличный анекдот». «Нет – расскажи! Хочу, чтобы мои товарищи услышали! Я его не помню, ты его помнишь, давай рассказывай». Она твердо ответила – нет. Он тогда подошел к ней, схватил за плечи: «Расскажи!» Василий был уже заметно подшофе. Она еще и еще раз говорит: «Нет, я не буду рассказывать такие вещи, рассказывай сам!» Тогда он взял и сильно отшвырнул ее от себя.

Слава Богу, там диван стоял, и она упала прямо на этот диван. Если бы не он – все, считай, что и ребенка бы не было. Ужас!

Близким другом Василия Сталина был его названый брат, Артем Сергеев. Он вспоминал:

«Как-то сидели с ним, выпили. Он еще наливает. Говорю ему: «Вася, хватит». Он отвечает: «А что мне? У меня только два выхода: пуля или стакан. Ведь я жив, пока мой отец жив. А отец глаза закроет, меня Берия на другой день на части порвет, а Хрущев с Маленковым ему помогут, и Булганин туда же. Такого свидетеля они терпеть не будут. А ты знаешь, каково жить под топором? Вот я и ухожу от этих мыслей».

И верно он предчувствовал: отец умер в марте, а в апреле он был арестован. Поначалу Василия поместили в госпиталь, к нему можно было пройти, а он не мог выйти. Потом его осудили по двум статьям, 58–10 – «Измена Родине»: отзывался плохо о Берии, Хрущеве – вот и измена Родине. Судили и по статье 173 за злоупотребление служебным положением, финансовые нарушения. В чем было злоупотребление? Он сделал из неиспользуемых ангаров на центральном московском аэродроме манеж и конюшню. Создал конно-спортивную команду, которая после его смерти стала союзной командой.

…Он любил кавказские блюда. Не потому что это вкусно, а потому что – кавказские. Он все-таки считал себя грузином, хотя грузинский язык не знал, на грузина не был похож, в Грузии бывал мало, но считал себя грузином. Потому и любил музыку грузинскую, ансамбли, пляски.

…Детей он, конечно, любил. Пусть по-своему. Он был строг, иногда раздражителен. Его посадили в тюрьму, когда детки были маленькие. Старший, Саша, родился в октябре 1941, а Василия посадили в апреле 1953. Увидели они его уже в 1961 году, через 8 лет. Его как-то отпускали и снова посадили. Полное беззаконие: он приговорен был с направлением в лагерь, а держали-то его в тюрьме. Лагерь хоть какая-то воля. А тюрьма – клетка, там под контролем.

Выпустив, сразу сослали в Казань. В Казани поселили на 5 этаже в доме без лифта. А у него ноги были больные: ранение и сосуды очень плохие. Его после тюрьмы смотрел Александр Николаевич Бакулев и даже заплакал: «Васька, до чего тебя довели».

Прожил трагическую жизнь, и похоронили его не по-людски. Причина смерти не совсем ясна. Посмотреть на него ни жене, ни дочери толком не дали. Дочь говорила, что на теле заметили какие-то следы. Жена хотела китель поправить, так ее отогнали. И быстренько похоронили в Казани. Слава Богу, перезахоронили в 2004 году на Троекуровском кладбище в Москве. Но даже не под своей фамилией, которую носил отродясь – Сталин, а под прошлой фамилией отца – Джугашвили.

Рассказывает Марфа Пешкова:

«Такой близкой подруги, как Светлана, у меня больше не было.

Мы с ней дополняли очень друг друга. Я всегда была быстрая, не могла усидеть пяти минут на одном месте. И вообще любила заниматься всякими активными делами – теннисом, спортивными всякими вещами страшно увлекалась. А Светлана наоборот – ей бы диванчик, книжечку. Как раз то, чего мне не хватало. И я поневоле тоже бралась за книгу.

Так мы друг на друга и действовали. Я ее вытаскивала из дома, куда-то пойти, что-то сделать, на улицу там и все прочее. Поэтому мы друг другу очень подходили. Совершенно разные были, абсолютно. Но в то же время дополняли друг друга. И мне ее, конечно, не хватало.

В Барвихе рядом жила дочь министра культуры Михайлова, я потом с ней дружила. Но все уже было не то. При том, что Светланина дача находилась рядом. Но она уже со мной не здоровалась.

Проходила мимо и отворачивалась, смотрела в другую сторону. Она тогда уже была замужем, у нее был маленький мальчик, Иосиф».

Последним увлечением дочери Сталина на родине стал Браджеш Сингх, коммунист из Индии. Это уже был гражданский брак.

По воспоминаниям друзей, Светлана знала, что благодаря этой связи у нее получится уехать из Советского Союза. Официально она уехала в Индию, чтобы похоронить прах гражданского мужа.

Сингх был намного старше Светланы. Они познакомились, когда он уже был болен. Людмила Шверник (дочь последнего сталинского председателя Президиума Верховного Совета СССР Николая Шверника), которая жила в Доме на Набережной, в квартире по соседству со Светланой Аллилуевой, рассказывала знакомым страшные вещи.

Как-то она зашла к Светлане за солью. Открылась дверь и Людмила Николаевна увидела незабываемую картину: на полу в коридоре стоял таз с водой, возле него – множество сосудов с лекарствами. Над тазом сидел индийский друг Светланы, и та какой-то щеточкой омывала ему ноги. При этом, по воспоминаниям Шверник, это были ноги сильно больного человека – черного цвета, одна сплошная рана.

Сингх знал о своей смертельной болезни и потому все время пытался заглушить боль алкоголем. Но для Светланы Аллилуевой это не имело никакого значения. Для нее самым главным была возможность покинуть страну, которая у нее появилась после смерти гражданского мужа.

Марфа Максимовна продолжает:

– Как-то мы сидели со Светланой на балкончике у нас, на Малой Никитской, это моя комната была. А тогда, после войны, масса иностранцев в Москву приехала, англичан много. В этот день все они шли в дом молотовский, дом приемов МИД так называли. И тогда Светлана вдруг говорит: «Вот бы где я хотела жить».

И так она в итоге и сделала. Получается, мысль уехать возникла у нее, когда она еще девчонкой была.

О том, что Светлана осталась за границей, я, по-моему, услышала по БиБиСи.

Неожиданностью это для меня не стало. Я знала, что она несчастный человек. И патриоткой она никогда не была. Потому что видела, что происходит. Очень многое видела.

У меня хранится газета со статьей Светланы «Я всегда ненавидела советскую Россию».

Я потом думала, как же она могла оставить детей и уехать. И в конце концов ответила для себя на этот вопрос. Понимаете, мать ее была не очень душевно здорова. Брат матери просто был сумасшедший. И сестру, Анну Сергеевну, мы тоже хорошо знали. Она приходила к маме. Она вернулась из лагеря совсем больной.

Потом Светлана звонила своим детям, но они не хотели с ней разговаривать. Они так ее и не простили.

Когда Светлана в 1984 году приезжала в СССР, мы с ней не встречались. Мало того, интересный случай произошел. Я сидела на балконе на Малой Никитской. А Светлана с дочерью проходили мимо. Она девочке все время что-то рассказывала. Вижу, рукой показывает на наш дом и что-то говорит. И замечает, что я на балконе сижу. Но она даже не поздоровалась. И я, естественно, тоже промолчала. Хотя когда издали ее увидела, хотела позвать.

При том, что ссоры между нами не было. Видимо, Серго не могла мне простить. Даже спустя столько лет. Смешно даже.

Мы со Светланой после ее отъезда так больше и не поговорили. Но я читала ее книги, очень хорошие.

Да она вообще способная была. Хотела поступать на литературный факультет. Отец запретил: «Пойдешь на исторический». И она пошла.

Часто ее вспоминаю. Недавно ко мне приезжала наша общая подруга, Алла Славуцкая, дочь посла СССР в Японии в 1940 году.

Мы с ней сидели, о Светлане говорили. Алла очень жалела ее, говорила, что ей было плохо из-за того, что она уехала. А я не согласилась – ну почему плохо, если она этого все время хотела. И смогла избежать того, чтобы на нее пальцем показывали.

Это ее все время бесило, когда люди – она видела – шепчутся: «Смотри, смотри, там эта».

Это же ужасно. Алла считает, что Светлана большую ошибку сделала. А я считаю, что никакой ошибки не было.

Светлана прожила свою жизни так, как считала нужным. Это был ее выбор.

В Америке Светлана прославилась, написав книгу воспоминаний «Двадцать писем другу». И неплохо, как говорили, на этом заработала – порядка двух с половиной миллионов долларов.

Ее американским мужем стал архитектор Питерс. Его предыдущая жена погибла в автокатастрофе. Каково было изумление Аллилуевой, когда на могиле первой жены своего супруга она увидела памятник, на котором было выбито ее имя – «Светлана Питерс». Дело в том, что в США Аллилуева первым делом поменяла фамилию, тем более что у нее появилось для этого законное основание. Потом уже она изменила и свое имя, сократив его до последних четырех букв.

Собственно, сам брак архитектора и эмигрантки из СССР устроила мать погибшей – женщина решила, что в облике Светланы к ней вернулась дочь. Ту ведь тоже звали Светлана.

Брак с Питерсом не оказался долгим, но его результатом стало появление на свет девочки, которую нарекли Ольгой.

В 1984 году Светлана Аллилуева приняла решение вернуться в СССР и провела здесь несколько лет. Ей немедленно было возвращено советское гражданство. Однако жизнь в Москве не заладилась, отношения с оставленными детьми восстановить так и не удалось. И дочь Сталина приняла решение уехать в Грузию.

В Тбилиси она приехала в 1985 году. Ей выделили трехкомнатную квартиру в доме для работников ЦК партии Грузии, предоставили персональную «Волгу» с водителем.

Одной из тбилисских знакомых Светланы стала Мали Кандарели-Лиу, дочь грузинки и китайца.

«Светлана захотела, чтобы ее дочь Ольга, вместе с которой она приехала из Америки, занималась живописью.

Помню, мне позвонили из ЦК партии Грузии и сказали, что я должна стать ее педагогом. Я отказалась, так как не знала, как мои занятия с внучкой Сталина скажутся на родственниках в Китае. Тогда меня уговорили преподавать Ольге на дому. И то я ездила к ней, то саму Ольгу привозил к нам закрепленный за ними водитель.

Она оказалась очень способной девочкой. Уже через год почти без акцента говорила на грузинском и свободно распевала народные песни.

А ее мать была вовсе не такой вредной и злобной женщиной, как о ней многие думают. Правда, была очень резкой. Когда во время ее первого визита в наш дом мой муж спросил, как к ней обращаться, может, Светлана Иосифовна, она довольно недружелюбно ответила: «Я никакая не «Иосифовна»! Я просто Светлана!»

Аллилуева была верующим человеком и часто ходила к нашему Католикосу. А еще ее отличала удивительная чуткость.

На одной из выставок, уже после нашего с сыном отъезда в Китай (мы тогда впервые решили навестить наших родственников), она встретила моего мужа и поинтересовалась, как мы добрались до Пекина. А услышав в ответ, что мы полгода не можем в Москве купить билеты, дала телефон, по которому надо было позвонить и нам должны были помочь. Мы так и сделали и без проблем купили билеты».

В Грузии Светлана Аллилуева тоже долго не задержалась. И снова уехала за границу.

О дальнейшем развитии событий в ее жизни можно судить по газетным и журнальным публикациям.

Говорили, что за всю свою жизнь Светлана Сталина-Аллилуева-Питерс переезжала с места на место около 40 раз. Потому, наверное, в одном из интервью и сказала, что чувствует себя улиткой, которая носит свой дом на спине.

Дочь Светланы, родная внучка Сталина, Ольга тоже в итоге сменила имя. Сегодня она Крис Эванс (фамилия – бывшего мужа, имя – в честь героини любимой американской кинокомедии), владелица небольшого магазинчика «Три обезьяны» в Портленде, штат Орегон.

Крис говорит, что в последние месяцы жизни матери регулярно созванивалась с ней. В шесть часов вечера они брали в руки по бокалу вина и говорили по телефону.

Светлана закончила свои дни в пансионе для престарелых в штате Висконсин. Читала, рисовала и писала письма.

Соседка Светланы рассказывала журналистам, что самым близким существом для дочери Сталина был кот. Его смерть она оплакивала горькими слезами. Которые соседи на ее лице увидели впервые.