Лавка старинных диковин (сборник) Шекли Роберт
– У меня машина, она переводит мои слова на твой язык.
– Обалдеть! На моем языке даже другие семейства вирусов не говорят. А если и говорят, то с жутким акцентом. У тебя очень даже неплохо получается. Где ты его учил, в Уганде? Мы оттуда стартовали, если ты не в курсе.
– Я в курсе, – сказал Бэйли.
– Приятно вспомнить район Западного Нила, эту милую глушь. Но все-таки акцент у тебя есть. Ты из южной части этой провинции, угадал? И как же твоя машина переводит мысли, которые я посылаю тебе дзаза джалгабу?
– По большей части неплохо, – ответил Бэйли. – Иногда, правда, непонятное словечко-другое проскакивает, но в целом я смысл улавливаю.
– Дсалих пиик! Мы, вирусы Западного Нила, частенько пересыпаем свою речь бессмысленными наборами звуков, газаги бу. Просто чтобы расположить к себе собеседника и обозначить несущую волну нашим характерным белым шумом.
– Интересно… Слушай, хочу тебя попросить об услуге.
– Так проси, намгале ду.
– Сейчас сформулирую… Нам бы хотелось, чтобы вы, вирусы, прекратили нас заражать. Люди от этого умирают, тем самым очень расстраивая своих жен, мужей и детей.
– Люди? Ты про этих долговязых, которые стоят на двух отростках, когда не ложатся, предположительно чтобы поспать? Наш брат вирус Западного Нила никогда не спит, но мы изучили повадки окружающих нас невирусных форм жизни. Так говоришь, нам не следует инфицировать людей?
– Да, если, конечно, это не слишком затруднительно.
– Ну почему ты просишь, когда надо требовать? – упрекнул Дженсен.
– Потому что считаю необходимым соблюдать вежливость, – ответил Бэйли. – Да и не знаю я, чем можно угрожать вирусу.
– Не надо никому угрожать, – сказал вирус. – Между прочим, меня зовут Чинг. Само собой, я частица коллективного сознания вирусов Западного Нила, но при этом обладаю индивидуальностью.
– Хвала твоей индивидуальности! – воскликнул Бэйли.
– И твоей хвала, – ответил Чинг.
– В жизни не слыхал подобного бреда, – пробормотал Дженсен. – Обоих этих парней не мешало бы проверить тестом Тьюринга… Но при всем при том они вроде неплохо ладят.
– Это еще кто? – спросил Чинг.
– Друг. Не обращай на него внимания.
– Ладно. Итак, ты хочешь, чтобы мы, вирусы Западного Нила, оставили в покое людей?
– Ну да, примерно таков общий замысел.
– Скажу тебе от лица всех нас: рады бы пойти навстречу. Но вы, люди, – важная составляющая нашего питания.
– А если я предложу кое-кого получше? Или, по крайней мере, не хуже?
– О ком это ты?
– О хомяках.
– Я все слышу. – Дженсен говорил вслух, но отвечал собственным мыслям. – Хомяки? Эти милые пушистые малютки? И как он только додумался их предложить?
– Правда, почему нет? – продолжал между тем Бэйли. – У меня есть кузина по имени Флойд, она разводит хомяков и морских свинок на продажу. В лабораториях их массово используют для экспериментов. И вам, вирусам, они наверняка подойдут.
– А вы, люди, сможете поставлять их в достаточном количестве?
– Конечно, у нас же целая хомяководческая ферма. Я даже готов собственноручно усыплять хомяков.
– Это еще зачем?
– Чтобы вам, вирусам, было проще ими питаться.
– Лишний труд, – сказал Чинг. – Для нас, вирусов, хомяки – легкая добыча, к тому же мы ничего не имеем против сопротивления. Надо же поддерживать спортивную форму.
– Слава богу, этот разговор записывается, – бормотал Дженсен. – Потом прослушаю и нахохочусь до упаду. А сейчас нельзя смеяться! Все слишком серьезно.
– Ну хорошо, можно обдумать твое предложение, – сказал Чинг. – Когда ты нам покажешь хомяков?
– Нужно позвонить на ферму, договориться, – ответил Бэйли. – Я с тобой попозже свяжусь.
– Ну, тогда пока.
Бэйли повернулся к Дженсену:
– Все, можешь выключать свой ДНК-компьютер.
Дженсен щелкнул выключателем.
– И дай-ка мне телефон.
– Хочешь позвонить кузине на хомяководческую ферму?
– Это потом. Сначала позвоню жене и сообщу, что докторская степень ей обеспечена.
Через минуту Бэйли дозвонился до Эвелин, однако порадовать ее сенсацией не удалось. Сначала пришлось выслушать жену, а она сообщала, что некая организация, называющая себя «Объединенным хомячеством», прислала в центр эпидемиологии заявление. Якобы человечество намеревается натравить лихорадку Западного Нила на хомяков, что не может быть расценено иначе как возмутительный акт геноцида. Если воспоследуют попытки инфицировать хомяков, будут приняты ответные меры, причем не хомяками – они народ мирный, – а их близкой и дальней родней и союзниками.
– Быстро же распространяются слухи, – заметил Бэйли. – А на каком языке написано заявление?
– Конечно на английском, мы с тобой не на Кубе живем. Ну а у тебя что новенького?
– Расскажу, когда домой вернусь, – пообещал Бэйли. – Нам с тобой придется срочно заполнить кое-какие пробелы в образовании.
– Ох и здорово же мы опростоволосились, – пробормотал Дженсен.
– Даже не знаю, удастся ли найти в мире животных вид, подвид или семейство, не имеющие близкой и дальней родни, а также союзников, – посетовал Бэйли.
Дженсену уже приходила в голову такая мысль.
– Может, рогозуб?
– И как тебе представляется инфицирование рогозуба комаром? – хмыкнул Бэйли.
– Хороший вопрос, – сказал Дженсен.
Шел седьмой час, а у Дженсена на этот вечер было назначено свидание.
Итак, о коварном плане людей защититься от лихорадки Западного Нила, вместо себя скармливая вирусу хомяков, стало известно хомячьему коллективному сознанию, именующему себя «Объединенным хомячеством». И оно обратилось к людям с категорическим протестом.
Чтобы обещанные меры противодействия не выглядели пустой угрозой, была проведена демонстрация силы. Хомяки состоят в отдаленном родстве с псовыми – на этом основании они воззвали к коллективному сознанию собак и напомнили, что те слишком долго шли на поводке у людей и смотрели сквозь когти на творимый ими произвол. Теперь пришло время исправлять ошибки.
Коллективное сознание псов с этим согласилось и довело приказ до каждого своего индивидуума. Собака-поводырь норовила затащить своего хозяина под машину или на худой конец ушибить об уличный телефон. Армейская или полицейская ищейка вынюхивала исключительно тимьян. Даже изнеженный диванный мопс приходил в неистовство, слыша «ах ты мой сладенький» или «ути-пути, лапочка», и норовил цапнуть сюсюкающего.
Чтобы достичь такого эффекта, Мировой конгресс коллективных сознаний был вынужден выработать специальное соглашение, разрешающее «Объединенному хомячеству» провести необходимые биохимические реакции. Кое-кто остался недоволен: дескать, собаки резко поумнели. Но группировка разумов, назвавшая себя «Детенышами благородства», предоставила опровержение – на видеозаписи щенки гонялись за собственным хвостом, как это делали их глупые сверстники во все времена. «Детеныши благородства» убедили Мировой конгресс в том, что толика интеллекта никак не повлияет на собачье легкомыслие.
Бэйли пришлось очень долго убеждать жену, что его разговор с вирусом не розыгрыш, а событие исключительной важности. А убедить ее начальство мог только документальный фильм. Ему дали пугающее название «Коллективные сознания сорвались с цепи! Новая смертельная угроза человечеству».
Понадобились время и деньги, но на помощь пришел известный режиссер, любивший, по его словам, «дикие проекты». Корпус связи армии США поставил на фильм печать «Одобрено». Власти наконец вняли тревожным сигналам – тем более что в последнее время участились нападения собак на людей. А вскоре и до президента дошло, что необходимо срочно принимать меры, иначе придется подписывать указ о поголовном уничтожении всех домашних любимцев, с риском проиграть следующие выборы. Поскольку собачий бунт принял характер пандемии, промедление с таким указом тоже было чревато катастрофической потерей популярности.
Колесики государственной машины закрутились вовсю. Были брошены огромные силы и средства на поиски новых жертв для лихорадки Западного Нила и переносящих ее комаров. Среди прочих кандидатов рассматривался и рогозуб. Ученые пришли к неутешительному заключению: очень сложно добиться, чтобы рыба плавала на поверхности водоема, и не менее сложно оснастить комаров всем необходимым для хотя бы кратковременного пребывания под водой. И как быть с проблемой размокания комариного хоботка, что неизбежно приведет к потере жесткости?
Кто-то предложил сделать так, чтобы комары инфицировали друг друга. Все эксперименты закончились неудачей, – очевидно, смерть путем самоотравления может показаться привлекательной только разумному существу.
И все-таки американским ученым удалось найти подходящую замену человеку. В ее роли выступил маленький слепец, листоносая летучая мышь. Она живет в Гватемале, питается листьями с кукурузных початков и никому не мешает. На самом деле она не настоящая летучая мышь, не имеет никакого отношения к этому семейству. Вряд ли можно найти на земле другое существо, имеющее так мало родственных связей. Есть даже гипотеза, что по происхождению она марсианка, фрагменты ее ДНК прилетели на метеоритах или добрались до Земли каким-нибудь иным таинственным способом. У нее нет врагов, а кукуруза, которой она кормится, растет только в Гватемале, причем в изобилии. За такую преступную самодостаточность листоносой летучей мыши предстояло теперь поплатиться.
Итак, было решено атаку вирусов перенацелить с хомяков на листоносов.
Денно и нощно целые институты бились над задачей размножения листоносов в беспрецедентных количествах. Пришлось нарушить закон, запрещающий клонирование, но это было оправдано с точки зрения национальной безопасности. Летучих мышей развезли по всем уголкам земли. Несколько фармацевтических компаний взялись разработать специальные средства, позволяющие листоносам жить в любом климате, выдерживать и стужу тундры, и пекло экваториальной пустыни. За использование этой недешевой химии государство исправно платило оговоренный процент фармацевтам.
И все же в конце концов оказалось, что это не решает проблему. Коллективное сознание листоносых летучих мышей обратилось к Мировому конгрессу коллективных сознаний. Проконсультировавшись с тем, что заменяло разум листоносам, Мировой конгресс счел сложившуюся ситуацию нетерпимой. И заявил во всеуслышание, что, если человечество в лице Соединенных Штатов Америки не прекратит немедленно вредительскую деятельность, оно подвергнется атаке всеми силами, которыми располагают коллективные сознания планеты.
Об этом сообщили президенту, и тот был вынужден отменить несколько партий в гольф. Тому, кто хочет переизбраться на второй срок, нельзя не учитывать близость мирового апокалипсиса. Если верить прессе, он даже отложил короткую клюшку и сказал: «А знаете, переизбрание не стоит того, чтобы жертвовать всем населением планеты. Бывают случаи, когда должна превалировать высшая мораль».
Эти слова миллионам школьников и студентов пришлось учить наизусть в рамках нового предмета под названием «высшая мораль». Оппозиция же упирала на то, что президент, допустивший гибель человечества, выставит себя злодеем похуже любого из диктаторов, которым он противостоит.
– И что же мы должны сделать? – обратился конгресс США к Мировому конгрессу коллективных сознаний.
На обдумывание этого вопроса Мировой конгресс взял несколько дней. Между тем нападения остервеневших болонок и разъяренных чихуа-хуа не прекращались, и почтальоны потребовали защиты у государства. Защитить их можно было только одним способом – приставив к каждому охранника с автоматическим оружием. В пересчете на общее количество почтальонов расходы намечались гигантские. Но сердце президента не дрогнуло, и владельцы оружейных заводов дружно засучили рукава, не собираясь упускать гигантские прибыли.
Наконец Мировой конгресс коллективных со знаний прислал свои рекомендации. По счастью, в этот день президент пребывал в хорошем расположении духа и счел возможным ознакомиться с ними.
«Вы, люди, очень неплохо поработали над развитием индивидуального разума и с его помощью добились заметных улучшений в индивидуальном организме. Между тем ваша эволюция имеет неприятный побочный эффект: повышение уровня человеческой жизни достигается ценой понижения уровня жизни остальных видов. Вы почему-то возомнили себя царями природы и уверовали, что всех прочих существ, и больших и маленьких, можно порабощать, использовать в своих целях и даже уничтожать. Не надейтесь, что вам это сойдет с рук. Оставьте в покое вирус Западного Нила и смиритесь с необходимостью страдать от данного заболевания, это самое лучшее, что мы можем вам предложить. Некоторым из вас придется умереть, но поверьте, человечеству лучше заплатить эту скромную цену, чем понести наказание за попытки искоренить вирус Западного Нила или изолироваться от него».
Естественно, человечество не могло счесть такую альтернативу приемлемой, и самоизбранный его представитель, он же президент США, ответил категорическим «нет».
Но проблема осталась, и надо было срочно искать ее решение.
Вскоре Мировой конгресс коллективных сознаний при грозил устроить на земле Судный день. Для начала, чтобы не оставалось сомнений в серьезности его намерений, он порекомендовал людям не есть мороженое – с этого дня оно является смертельным ядом, убивающим в течение трех суток. Послание изобиловало научной терминологией – коллективные сознания понимали, что ученые, если их не убедить в реальности угрозы на понятном им языке, попросту ее проигнорируют. Теория автономных спор-убийц выглядела правдоподобно, хотя имела одно слабое место, где речь шла о спонтанном самозарождении упомянутых спор. Но потом и этому нашлось объяснение, и экспертное сообщество, проявив редкое здравомыслие, уговорило президента внять предложению Мирового конгресса.
«Это лишь тактическое отступление, – заявил наиболее воинственный из экспертов, если верить секретному протоколу заседания. – Мы будем работать негласно, выиграем время, сфабрикуем доказательства того, что наш человеческий род – венец творения, что все остальные обязаны нам служить, что мы в силу самой природы своей имеем право истреблять кого захотим».
Президент распорядился идти на уступки коллективным сознаниям и втайне готовить им разгром. Конечно же, при этом его обуревали тяжкие сомнения: уж не уподобляется ли он тем самым диктаторам, с которыми до недавних пор вел бескомпромиссную борьбу? «Ничего общего! – уверяли советники. – Вы делаете только то, что в сходных обстоятельствах сделал бы любой разумный и компетентный руководитель».
Президент согласился с советниками и подписал указ. И выиграл очередные выборы под лозунгом «Он нас спасет от Конгресса зла» – под таким именем Мировой конгресс коллективных сознаний был теперь известен человечеству.
А тут еще и в экономике случился короткий подъем, когда президент заказал корпорациям оружие для намечающейся войны с Центральноазиатской конфедерацией, обвиненной в пропаганде коммунистической доктрины под прикрытием религиозных посылов поэта Кабира, а также в производстве и накоплении ядерного оружия с не ясными, но, безусловно, недобрыми целями.
Американцы, приученные противостоять мировому злу, дружно проголосовали за войну. Остальные страны из лагеря добра поддержали США, хоть и без особого энтузиазма. Ну и в качестве вишенки на торте выступила финальная резолюция президента: все жертвы лихорадки Западного Нила объявлялись героями борьбы за свободу человечества и награждались орденами. Также им полагалось бесплатное медицинское обслуживание и пожизненные выплаты по утрате трудоспособности.
Столь эффектный ход не мог не вызвать бурные аплодисменты. Вот только жаль, конгресс отказался выделить необходимые средства…
Куда важнее другое: популярнейшая ведущая выступала в телеэфире от собственного лица и цитировала «Локсли-холл» Теннисона, закончив свою речь волнующими строками:
- Вот умолкли барабаны; стяги ратные легли
- Пред Парламентом народов, Федерацией Земли [8].
Новое убежище
Не обладай Гарри таким острым чутьем к опасности, не будь он всегда настороже, подручные Граппо успешно выполнили бы свою задачу. Ведь здесь, в Трой-Хиллзе, не было у него никаких причин ожидать неприятностей.
Так, во всяком случае, утверждал Селлес, опекавший его сотрудник ФБР. Несколько дней назад он поселил Гарри в уютном пригородном доме на склоне холма, с видом на пригород Нью-Йорка Трой-Хиллз. Сюда его перевезли из Финикса, после того как подручным Граппо удалось невозможное – выяснить, куда спрятали Гарри по программе защиты свидетелей. Не помогла ни мощная охрана, ни сугубая секретность. Мафия прислала человека с коробкой от пиццы – трюк древний, как сама Сицилия, но довольно надежный.
В тот раз, в Финиксе, Гарри спасся благодаря своей паранойе. Да, пиццу он заказывал, но с анчоусами. Когда же узнал, что прислали пепероне, в голове ударил набат. Он хлопнул дверью перед носом у мальчишки-доставщика и кинулся на второй этаж за оружием. Только заскочил в спальню, как на крыльце рвануло, и домишко содрогнулся от конька до фундамента.
И вот теперь, в Трой-Хиллзе, под Нью-Йорком, в тысячах миль от Граппо, сидящего в калифорнийской федеральной тюрьме, Гарри снова ощутил: что-то неладно.
Была ночь, дождь мешался со снегом на лобовом стекле, и эта же каша подмерзала на черном петляющем асфальте, по которому Гарри ехал к вершине холма, к своему новому дому. В такое время дня и в такую погоду странно было бы увидеть грузовик, по серпантину одолевший холм и теперь с гребня спускающийся в сторону дома Гарри. Туда вел короткий отводок от 451-й трассы, но на этом опасном пути и днем-то редко увидишь фуру.
В обычной ситуации Гарри пробормотал бы в адрес водителя грузовика: «Откуда только берутся такие дурни?» – и выбросил бы его из головы. Но обычные ситуации для него остались в безоблачном прошлом.
Тучи над его головой сгустились два года назад, когда он встретился на допросе со следователем ФБР – первым из очень многих. В бизнес-империи Граппо Гарри подвизался главным бухгалтером. Платили там хорошо, и хотя он знал о масштабных махинациях на финансовой кухне, совесть от этого не страдала. Какое его дело, если он даже долю от прибыли не получает – просто наемный работник: что ему говорят, то и делает. Может, и были у Граппо криминальные предприятия, но Гарри такими вещами не интересовался – ему ведь с того никакой выгоды.
Однако первый же следователь быстро нашел изъяны в его логических построениях.
– Ну хорошо, Гарри, допустим, ты и правда чист. На свете всякое бывает. Да вот незадача: суд, скорее всего, тебе не поверит. Суд решит, что ты просто не мог не знать о махинациях. Ты ведь ими занимался непосредственно – не мог не заниматься, будучи главбухом. Гарри, получается, ты нарушал закон. И мы легко привлечем тебя к судебной ответственности. Например, за рэкет. Мы и самого Граппо за это посадили. В глазах закона ты виновен ничуть не меньше, чем он или любой из его подручных. Двадцать лет в федеральной тюряге – вот какая сладкая жизнь тебе светит, Гарри.
И Гарри почувствовал тогда: это не блеф. Да он и сам понимал в глубине души, что виновен в нарушении федерального законодательства. Просто те делишки, которые он помогал обтяпывать, не казались ему серьезными преступлениями. Да и платили главбуху хорошо, а премии так и вовсе были отличные. Деньги требовались постоянно. Надо же было содержать Майру и двух дочек. Потом Майра легла на операцию, девочки поступили в колледж. Дом взяли в ипотеку… Был ли у него вообще выбор?
Короче говоря, он согласился выступить государственным свидетелем и воспользоваться программой защиты свидетелей.
За убийство, рэкет и иные преступления Граппо получил три пожизненных срока без права на помилование. Правосудию удалось посадить его за решетку, но не удалось прекратить его деловую активность. В этом Гарри убедило первое же покушение на его жизнь.
После второго покушения Майра забрала дочерей и бросила его. Укрылась в Спокане, Вашингтон, якобы по безопасному адресу.
Федеральным агентам не удалось найти пресловутые счета Граппо, а тот имел к ним доступ через надежных помощников. Часть этих денег он потратил на попытку взорвать Гарри в Финиксе.
Но теперь, слава богу, хоть за Майру бояться не приходится. Теперь нужно спасать только собственную шкуру.
И вот Гарри здесь, в Трой-Хиллзе. Слышит, как грузовик перевалил через гребень и двинулся по его улице.
Казалось бы, что тут подозрительного?
Пережив два покушения в ситуациях, которые тоже отнюдь не выглядели подозрительными, вы не станете задавать таких дурацких вопросов.
Извилистая дорога проходила мимо дома, по ней ехал грузовик, и он, судя по шуму двигателя, набрал огромную скорость.
Гонять по такой опасной дороге – с чего бы вдруг?
Стоя у фасадного окна, Гарри увидел, как выше по холму фары освещают дорогу.
Может быть, это ровным счетом ничего не значит…
Но испытывать судьбу нельзя. Он поспешил в коридор, к чулану, – там дорожная сумка со всем необходимым для побега. Вторая точно такая же наверху, в спальне. Можно в любой момент схватить одну из них и выскочить из дома.
Еще он взял пальто и выбежал черным ходом на тесный задний дворик.
Уй, до чего холодно! Но не будешь же круглые сутки носить лыжный костюм.
Теперь через дырку в заборе – и по короткой тропке на соседнюю улицу.
Гарри был уже на тропинке, когда услышал, как врезался в дом грузовик, а еще спустя мгновенье грянул взрыв. Вокруг градом посыпались пылающие головешки. Беглец аж ослеп от вспышки, хоть и смотрел в противоположную сторону. Но через миг зрение вернулось.
А вот и улица. Тропа привела аккурат к приютившемуся меж деревьев дощатому гаражику. Его присутствие здесь повлияло на решение Гарри, когда тот выбирал себе убежище. Хорошо иметь транспортное средство на удалении от дома, когда до тебя снова доберутся убийцы.
Он торопливо нашарил в сумке дубликаты ключей от машины, а еще через минуту осторожно вывел ее на скользкую дорогу.
Руля, Гарри позвонил по сотовому Ричарду Селлесу, своему куратору из ФБР. Селлес очень встревожился, узнав о новой попытке покушения на жизнь Гарри. Несмотря на поздний час, он согласился встретиться в знакомой обоим закусочной возле Нортуэя.
Беглец туда добрался за двадцать минут, а вскоре появился и Селлес – высокий, темноволосый, холеный, как и все агенты ФБР, с которыми доводилось встречаться Гарри.
Агент пытался произнести заготовленную речь о том, что случилось нечто беспрецедентное, что раскрытие секретного убежища по программе защиты свидетелей само по себе немыслимо… Гарри смог перебить его только с третьей попытки.
– Понимаю, вы очень сожалеете и все такое, – сказал он, – но мне от ваших оправданий не легче. Говорил же: идет утечка информации. Куда бы я ни перебрался, кто-то сообщает об этом Граппо. У вас в конторе крот.
– Не обязательно, – возразил Селлес. – Мы все проверили и перепроверили. Если бы утечка была в программе, пострадали бы и другие свидетели. А достается только вам.
– Это не доказывает отсутствие крота.
– Не доказывает. Однако допускает воздействие извне. И эта версия, с учетом еще одного обстоятельства, мне кажется серьезной.
– Что за обстоятельство?
Селлес помешал ложечкой кофе и спросил:
– Насколько хорошо вы знаете Гарольда Граппо?
– Вместе в школе учились, – ответил Гарри. – Потом его забрали в армию, и несколько лет я о нем ничего не слышал. И вдруг звонок – Гарольд мне предлагает работу. Но вы же и так всё знаете, я эту историю тысячу раз пересказывал и вам, и другим агентам.
Селлеса раздраженный тон собеседника нисколько не смутил.
– А Граппо не упоминал при вас, чем он в армии занимался?
Гарри отрицательно покачал головой.
– Мы не были ни друзьями, ни даже приятелями. Просто он знал меня со школы. – Скривившись, Гарри добавил: – Вот и решил, что мне можно доверять.
Агент обдумал услышанное и спросил:
– Военную службу Граппо проходил в научном учреждении, которое изучало психические явления. Для вас это сюрприз?
– Конечно, – хмуро ответил Гарри. – И что, он в этих делах поднаторел?
– Нисколько. Граппо попал в подразделение, охранявшее специальную воинскую часть в Колорадо. Охранял ворота, следил за мониторами, проверял пропуска, не более того. Но при этом, как мы полагаем, держал глаза и уши открытыми. По-другому нам не объяснить случившееся с вами.
– Все-таки не пойму, к чему вы клоните.
– Мы считаем, что он вышел на «Дальновидение».
– Что еще за чертовщина? – спросил Гарри.
– «Дальновидение» – военная программа экспериментов с людьми, которые продемонстрировали способность ментально оказываться в тех ситуациях, в которых не могли оказаться физически. Идея заключалась в том, чтобы шпионить за некоторыми правительствами, в первую очередь за русским и восточногерманским, и узнавать их намерения.
Гарри подумал и снова покачал головой:
– Все-таки не понимаю.
– Кое-кто из этих дальновидящих давал очень неплохие результаты. Человек садится в темной комнате, погружается в транс и проецирует свое сознание в отдаленную географическую точку. Да, среди них были очень талантливые. Могли следить за действиями отдельно взятого человека на другом континенте. А что за психическая гимнастика им в этом помогала, мы так до сих пор и не разобрались.
Гарри хмурился – полученная информация никак не укладывалась в голове.
– По-вашему, со мной именно это происходит?
– Другой рабочей версии на сегодняшний день у нас нет.
– Она еще чем-нибудь подтверждается?
Селлес кивнул:
– Мы установили все телефонные номера, по которым Граппо звонил в течение последних двух лет. Несколько раз он разговаривал с Анной Фрид. Вам это имя говорит о чем-нибудь?
– Никогда о ней не слышал.
– Она была в числе самых перспективных дальновидящих, пока военные не бросили эту тему.
– И что, вы взяли в оборот эту женщину? – спросил Гарри.
– Со дня на день получим санкцию на наблюдение за ней.
– Ах, какая прелесть! – вспылил Гарри. – И пока вы будете дожидаться санкции на наблюдение, меня благополучно прикончат.
– Для вас подготовлено новое место. Там будет охрана. Поверьте, вы теперь в безопасности.
– Где она живет, эта ваша Анна Фрид?
– У нас нет против нее никаких улик. Гарри, мы не можем надавить на нее.
– А разве я прошу давить? Дайте только ее адрес.
– Но это же неэтично…
– А то, что происходит со мной, этично? Вот что, Селлес, или выкладывайте ее адрес, или конец нашему сотрудничеству. Если я не смогу повидаться с Анной Фрид и договориться с ней, я пойду разговаривать с Граппо, – может, из этого что-нибудь и выйдет.
– Граппо вас просто убьет.
– А чем, по-вашему, он занимается сейчас? Адрес!
Поколебавшись, Селлес сказал:
– Вы понимаете, что мы не допустим насилия?
– Какое еще насилие? Я всего лишь хочу побеседовать с женщиной.
Агент наконец решился. Вынул из внутреннего кармана пиджака листок бумаги, написал на нем что-то и вручил Гарри.
– Нью-Йорк, Согертис. Отсюда удобно добираться.
– Вот это очень кстати.
– Но все-таки было бы лучше, – сказал Селлес, – если бы вы доверили нам заняться этим.
– Сначала попробую сам, вдруг получится. Буду на связи.
Гарри вышел из закусочной. Через минуту он уже ехал в направлении Согертиса.
Когда Анна Фрид выходила из автобуса, короткий закат над зимней долиной Гудзона уже мерк и на западе в небе сгущалась серость.
– Хорошего вам вечера, мисс Фрид, – сказал водитель автобуса.
– И вам, Тони, – ответила Анна.
Автобус развернулся на кольце и поехал обратно в Согертис. С остановки Анна видела силуэт своего многоквартирного дома на фоне неба; уже горел свет кое-где в декоративных окнах. Обветшавшее кирпичное здание предназначалось под снос, а район – под реконструкцию. Анне эта перспектива совершенно не нравилась, но едва ли от нее что-то зависело.
Она ступила на широкую бетонную лестницу, ведущую к дому. Анна Фрид была маленькая и пухлая, на вид средних лет. Одевалась неброско: строгая длинная юбка, жакетка в тон, брошка – за версту можно узнать библиотекаршу, если бы не старая армейская куртка поверх.
Парадная запиралась редко, хотя сотрудники страховой компании постоянно упрекали за это Анну. Она вошла в дом, поднялась по лестничному маршу и длинным коридором добралась до своей квартирки. В гостиной включила свет – и перепугалась до смерти. Там в большом кресле напротив входной двери сидел мужчина. Вид замученный, в глазах настороженность.
Анна быстро пришла в себя.
– Здравствуйте, Гарри, – сказала она.
Она сняла куртку и повесила на крючок в тесной прихожей. Вошла в гостиную, села напротив Гарри на стул с высокой прямой спинкой.
Анна молчала, дожидаясь, когда он заговорит.
Гарри же словно лишился дара речи. Смотрел на Анну, шевеля губами и морща лоб, но не произносил ни звука. Наконец выговорил:
– А вот скажите, дамочка, каково оно в ощущениях – человека убить? Это же вы меня выслеживаете для Граппо?
– Вы были бы абсолютно правы, – кивнула Анна, – если бы я не прекратила этим заниматься два дня назад. Я вовсе не знала, что мистер Граппо намеревается вас убить, поскольку нанималась искать людей, уклоняющихся от уплаты долгов. Он уверял, что это обычная для коллекторского агентства процедура, если не считать парапсихологического аспекта. Хотел поэкспериментировать, по его словам. Вначале я не подозревала ничего криминального. Да и платили хорошо, а деньги мне нужны.
– И вы ничего не знали о суде над Граппо?
– Не знала, я такими вещами не интересуюсь. Гарри, я очень хорошо понимаю, в каком вы положении, но эту попытку читать мне морали нахожу нелепой. Насколько мне известно, у вас у самого репутация не в порядке.
Побагровев от возмущения, незваный гость привстал, и Анна приготовилась подвергнуться насилию. Но в следующий миг у Гарри поникли плечи, он снова опустился в кресло и закрыл лицо ладонями. Наконец выпрямился и сказал:
– Выходит, я покойник.
– Не по моей вине, – проговорила Анна. – Я больше не имею дел с Граппо. Как только поняла, чего он на самом деле хочет, так и отказалась продолжать. Вчера вечером я находилась в состоянии дальновидения. Мне известно, что ваш дом взорван.
– И вы видели, как я убегал?
– Совершенно верно.
– И как разговаривал с Селлесом, фэбээровцем?
Она кивнула.
– Вы знали, что я приду сюда поговорить?
– Допускала такую возможность.
– Но не пытались избежать этой встречи?
– Почему я должна прятаться? Совесть у меня чиста. Узнав, что ваша жизнь подвергается опасности, я сразу прекратила сотрудничать с мистером Граппо.
– Ладно, это уже кое-что, – сказал Гарри.
– На самом деле этого очень мало. Кроме меня, Граппо нанял минимум полдюжины дальновидящих. Вряд ли у кого-нибудь из них способности сравнимы с моими, но эти люди вас найдут.
Гарри долго сидел молча, наконец проговорил:
– Честно говоря, по дороге сюда я подумывал вас убить. Но не тревожьтесь, я этого не сделаю.
– Я и не тревожусь, – сказала Анна.
– Сейчас я уйду. – Гарри встал. – Спасибо за разговор. Я просто хотел узнать, что происходит.
– И куда вы теперь?
– Пожалуй, позвоню Селлесу, спрошу насчет очередного убежища. Будет, по крайней мере, бесплатное жилье и еда. Может, привыкну к мысли, что в одно прекрасное утро я не проснусь.
– Хорошо иметь реалистичный взгляд на вещи, – сказала Анна. – Но смириться с неизбежным никогда не поздно.