Формула преступления Чиж Антон
– Господин Ванзаров, все это, безусловно, интригующе и довольно познавательно, – сказала Аловарова, разглаживая юбку. – Если Иван Иванович оказался жуликом, это горький урок мне, как женщине: надо осторожней выбирать друзей. Но какое отношение к его подвигам имею я? Позвольте покинуть ваше милое заведение. У меня начинает болеть голова…
– Да уж, что-то непонятное затеяли, – поддержал Карлов. – И мне пора, дома заждались. Лаурочка опять вся в слезах. Еле успокоил. Боюсь оставлять ее надолго…
Заверив, что ему потребуется буквально несколько минут, Родион сказал:
– У Донского скопилась приличная сумма. Кажется, садись в ближайший поезд и даже чемоданы не бери – с такими средствами до конца жизни можно не думать о бытовых мелочах. Но, провернув удачную операцию, Иван Иванович возвращается домой. И ведет себя странно: ожидает какого-то гостя. Впоследствии оказалось – каменного. Зачем? Почему? Такой умница, обманувший четыре банка, не может совершать необдуманных поступков. Попробуем понять его логику.
На это юному чиновнику предоставили полную свободу.
– Украденное богатство надо куда-то деть. На руках оставлять глупо – могут попросту ограбить. В банк положить нельзя. Человек, который обворовывает банки, им не доверяет. Исчезнуть – почти невозможно. Кража слишком велика, будут подняты все силы для розыска. И тогда возникает идея, как пользоваться украденным в свое удовольствие, ничего не опасаясь. Что же придумал Донской?
Вопрос повис в воздухе. Могло показаться – от потери всякого интереса к истории. Господа явно скучали: Аловарова зевнула, а Карлов демонстративно поглядывал на часы.
– Ответ простой, – сказал Родион. – Донской должен умереть, и смерть его должна подтвердить полиция. С мертвого взятки гладки. Главное, чтобы полиция была замазана по уши.
– Так кто же убил Ивана Ивановича? – с нетерпением спросила баронесса.
– Сейчас доберемся, – пообещал Ванзаров. – В гениальной голове созревает красивый план: нужен сообщник, который не знает, что его ждет. А также таинственный убийца. С этим трудностей не возникает. Сверток денег Донской привозит на кладбище, где прячет под статую рыцаря, слегка отодвигая монумент. После чего отламывает перчатку, благо камень мягкий, вроде известняка. Мститель с того света готов. Сообщник, не отличающийся умом, но крепкий физически, во всем помогает, но ничего не подозревает. Ему объясняют, что деньги полежат здесь, пока все не утихнет.
Карлов тяжело задышал:
– Душно что-то… Сердце шалит… Столько переживаний… Позвольте, выйду.
– Потерпите, уже скоро… План исполняется как по маслу. На следующий день Донского находят с разбитым до неузнаваемости лицом. То, что убит именно Иван Иванович, сомневаться нет причин: три свидетеля, из которых один его камердинер, подтверждают личность Донского. Полиции остается ломать голову, как же погиб любвеобильный герой. И вот тут возникает вопрос: а кто же сами свидетели? Вопрос кажется глупейший: уважаемые господа, вдова-баронесса и почтенный отец семейства. Так должен был подумать каждый чиновник полиции. Он не стал бы проверять так удачно и сразу нашедшихся свидетелей. Зачем? Все же очевидно. Не правда ли, Анна Ивановна?
Госпожа Аловарова устало ответила:
– Господин Ванзаров, я не понимаю, о чем вы…
– О том, что полиции готовилась ловушка.
– В чем же ловушка, Родион Георгиевич?
– Свидетели сами явились к «телу», зачем же выяснять, кто они такие. На опознании в участке у них и документов не спросят, прямо как я. Такие уважаемые люди: вдова в черном и славный господин широкой натуры, да еще с дочкой пострадал. Даже паспорта подделывать не нужно. Еще спасибо скажут и прощения попросят за беспокойство. Когда же начнется разбирательство, выяснится, что баронесса Аловарова и господин Карлов с семьей давно находятся на отдыхе на Французской Ривьере, заграничные паспорта выданы и зарегистрированы в Министерстве иностранных дел. Ловушка захлопнулась…
Ванзаров выразительно хлопнул в ладошки, словно аплодируя логике. Но его не поддержали.
– Двое опознавших тело – фальшивые свидетели. Не заметили, не проследили, дело пахнет отставками, тут выговором не обойтись. Что делать полиции? Закрыть на все глаза и стоять на своем, утверждая, что тело Донского опознано правильно. Все – нет его, умер и закопан. Не признаваться же в собственной глупости. Ловушка очень крепкая – административная. Вы были уверены, что обычный чиновник ленив и нелюбопытен, за что и поплатится. Мелкие детали и несуразности тревожили мало. Но теперь все по-другому. Сами только что подписались под своим приговором… Не надо, господа, и пытаться… На выходе дежурят городовые. Извините, вы сюда пришли по своей воле, я вас под конвоем не тащил.
– Каков гаденыш! – с некоторым восхищением заметила баронесса. Хотя и не баронесса вовсе.
– Благодарю, вернемся к деньгам, что под рыцарем лежат. Ясно, что ни дочек, ни вдов Донской не соблазнял, статуй на ужин не приглашал, да и сам призрак к нему не заявлялся. Что же случилось? Случилось заранее спланированное убийство.
– Я никого не убивала! – закричала дама.
– Анна Ивановна, пока не знаю вашего настоящего имени, у вас отменный актерский талант: сыграть пьяную бабу, чтобы поверил швейцар, дорогого стоит. Только вот баба не обольется водкой, от нее перегаром пахнуть будет. Народ эти различия тонко чувствует. Это вам на будущее. И на кладбище спектакль провели умело. Психологически точно поздоровались с могильщиком и отчитали его, дескать, давно здесь бываю. Но когда будете играть новую роль, старайтесь не увлекаться импровизацией. Заявили, что перстень подарен вами. Но ведь его от всей души подарил господин Карлов.
– Предупреждал же, дура… – прошипел благородный отец.
– Не стоит, господин Карлов, обижать даму. Вы, когда по банкам прогуливались, изучая клерков, слишком хорошо запомнились. Не то что госпожа Аловарова: она куда тоньше умеет с людьми общаться. Так ведь, господин Лопарев?
Камердинер сдержанно улыбнулся:
– Не могу знать-с.
– Остается вопрос… – Родион помедлил, оценивая выражения лиц: – Кто же убил Донского?.. Не желаете помочь?.. Тогда попробую я… История о том, что явился призрак и отомстил, рассыпалась в пыль. Реальны только деньги. Какой вывод напрашивается?
Желающих проявить остроту ума не нашлось. И тогда сказал Родион:
– Ответ прост и логичен: Донского не убивали.
Карлов ехидно улыбнулся:
– Неужели, господин пронырливый сыщик?
– Донской и не думал умирать. Потому что его… никогда не было. Именно он и есть настоящий призрак. Согласны, Иван Иванович?
Камердинер равнодушно ответил:
– Меня Василием Николаевичем зовут…
– Нет ничего проще, чем убить человека, о чьем существовании известно только с чужих слов, а после смерти оставшегося без лица. Из кого же слепить такой удобный призрак?
Сообразительных не нашлось.
– Примитивный ответ – из соучастника, обреченного стать трупом, – сам ответил Родион. – Но это сложный и утомительный маскарад, с массой непредвиденных ситуаций. Но вы, Иван Иванович, как умный и тонкий мыслитель, поняли: легче самому быть и камердинером, и Донским. Кажется невозможным? А на деле нет ничего проще: без приклеенных усов и парика общаться со швейцаром, дворником и прислугой, как Лопарев. А в светлом парике и усах кивать Матвею, иногда здороваться с соседями, как Донской. Один раз пообщаться с домовладельцем, не торгуясь, дать аванс за квартиру. За месяц никто ничего не разберет. Дольше и не надо. Не требовалось сложной маскировки: «усы плащом закрыв, а брови шляпой». Хозяина и слугу никогда не видят вместе, тем более для слуги имеется отдельная лестница. А в банках Донского вообще видят в первый и последний раз. Все было сделано мастерски, иначе не скажешь. Оставалось уничтожить призрак Донского каменной перчаткой и подтвердить его смерть. Расскажите, как дело было?
«Лопарев» демонстративно сложил руки на груди.
– Тогда я попробую… Настоящего Лопарева впустили с черной лестницы – думаю, несчастную жертву зовут именно так. Он сам принес каменную руку.
– И откуда в таких подробностях узнали? – с издевкой спросила «Анна Ивановна».
– Крошек не оказалось только в прихожей. Остальной путь гостя отмечен ими до самого ковра. Трудно поверить, что статуи имеют привычку бродить по черным лестницам. Нечего там делать каменному призраку. С черного хода заходят лишь прислуга или тайные визитеры.
– Хитер, мальчишка! – ухмыльнулся «Карлов».
Но Родион не позволил сбить себя с толку.
– Лопарев не подозревает, что его ждет, – сказал он, словно сожалея о произошедшем. – Под каким-то предлогом его просят надеть парик, перстень, наклеить усы. Когда он переодет, оглушают перчаткой по затылку. Затем – грязная работа. Для загадочности изменено положение тела. Дальше все просто: закрыть дверь кабинета изнутри, оставив ключ в замке, выйти по черной лестнице, подождать, пока пьяная баба отвлечет швейцара, подняться в квартиру и спуститься уже в обличье слуги, которого хозяин выгнал в трактир. Мистическое преступление готово: в запертой комнате тело с каменной перчаткой. Задумано блестяще, но исполнено шероховато. Логические мелочи подвели.
– Неужели? Очень любопытно, – без иронии спросил «Лопарев».
– Пожалуйста, мне не жалко. Во-первых, перестарались с тарелками и бокалами: не могли они разбиться на мягком ковре. Стулья вообще никак не могли упасть. Далее: на памятнике барону Аловарову нет ни одной надписи. Кому монумент – неизвестно, а такому мху и за десять лет не вырасти. Еще нелепость: как может разъяренный отец, хорошо знающий Донского, перепутать его со мной? У нас совсем разные фигуры. Еще перестарались с гаремом. Крутя два романа с вдовушкой и дочкой Карлова, Иван Иванович физически не смог бы так разгуляться. То есть у него времени на это не хватило… Это я имел в виду… Извините…
– Да вы как в воду глядите, юноша, – безрадостно сказала «Анна Ивановна». – Хороший мальчик, скромный и воспитанный, застеснялся, даже покраснел. Ну, ничего, первая женщина от этого излечит.
– Что же до вас, госпожа баронесса и несчастный отец Карлов… – собравшись с силами, продолжил Ванзаров. – Ваши роли, быть может, главные. Кроме камердинера, должны быть посторонние свидетели, которые опознают личность. И они так вовремя появляются. Оттуда узнали? Окна кухни выходят на Екатерининский канал, удобно дать сигнал, так ведь, Иван Иванович?.. Остается установить ваши личности… Изволите назваться?
До сих пор молчаливо подпиравший стену «Лопарев» спросил:
– Зачем вам наши имена, господин Ванзаров?
– Вы правы: не особо нужны. Определим всех по картотеке антропометрического бюро. Наверняка вы там числитесь.
– У меня к вам предложение. Признаю: нам не повезло, что на загадочное убийство прибыл столь резвый молодой человек. За ошибки надо платить. Мы готовы немедленно предложить вам большую часть известной суммы. Где взять – сами знаете. Хотите тридцать тысяч? Или даже сорок… Ладно, вы умеете торговаться – пятьдесят! Этого хватит, чтобы смерть Донского осталась загадкой? Оставьте нам крохи, чтобы смогли убраться из столицы.
– Или переживаете о судьбе Лопарева? – спросила «вдовушка».
Тут даже «Карлов» не удержался от ироничной усмешки:
– Негодяй был редкостный. Мы по сравнению с ним – дети невинные. Давно его следовало…
Резким жестом камердинер пресек разговоры:
– Позвольте, господин чиновник, кое-что сказать с глазу на глаз…
Родион позволил посторонним обождать в коридоре. Не дальше. Когда они остались вдвоем, «Лопарев» подсел ближе и сказал тихо, но уверенно:
– Я сразу раскусил вас, как только увидел. Вы такой же, как я, один характер.
– И в чем же?
– Силу любите. Пусть для вас это сила логики и разума. Не имеет значения. Мы с вами часть одной силы. Мы почти одно и то же. Знаете, что между преступником и сыщиком нет почти разницы? Знаете, что между жертвой и преступником нет различия? Вы еще думаете, что служите закону и порядку? Поймите, умный юноша, никому вы не служите, кроме своего эгоизма. Кроме собственного удовольствия видеть, как ваша сила побеждает. Думаете, мне эти деньги нужны? Я удовольствие получаю, что в скуке жизни такие истории проворачиваю, когда на одном доверии убеждаю людей мне деньги отдавать. Представляете, какое наслаждение являться перед швейцаром то слугой, то господином? И ведь он видел двух разных людей! Вот это наслаждение силы. Так же и вы от удовольствия трепетали, когда наши узлы распутывали. Что вам этот негодяй? Да ничего, пустое место. Для вас цель куда важнее причины… Ты и я – часть одной силы. Пойми, Родион, я не милости прошу, не деньги тебе предлагаю, я от будущих мучений избавлю. Будь тем, что ты есть: эгоизм – это и есть весь смысл. А эгоизм узнать истину – самый отчаянный, фаустовский. Все остальное мелочи. Ты победил. Так пользуйся своей победой заслуженно. Получай удовольствие…
Ванзаров слушал внимательно.
…Коля боялся шевельнуться, только спросил:
– Как же поступил Родион Георгиевич?
Лебедеву потребовалось что-то срочно рассмотреть за окном:
– Не знаю, он мне подробностей не докладывал. Но слушок пробежал.
Николя плотоядно облизнулся, ожидая самого интересного.
– Рано радуетесь, – Аполлон Григорьевич угрожающе откусил хвостик сигарки. – Дело загадочным образом оказалось в руках господина Вощинина. Следствие показало, что смерть Донского наступила от естественных причин. Шайку отпустили, они бесследно исчезли. Только ближе к осени в нижегородских банках появились необеспеченные чеки «Лионского кредита». Откуда взялись? Вот вопрос. И еще один: с чего это у господина Вощинина образовался домик в Крыму, дача в Финляндии и квартирка в целый этаж на Невском проспекте? Общим счетом на пятьдесят тысяч. Но ведь кто же о таком спросит…
Глубоко пораженный Гривцов только и смог выдавить:
– Не может быть…
– В полиции может быть все. Даже то, чего не может. Забыл вам щелбан отвесить.
– Да за что же щелбан?!
– За то, что не разгадал, кто убийца. Сейчас лень, но в следующий раз не спущу.
Коля подумал, что еще неизвестно, кто раньше догадается, но благоразумно смолчал. Хороший мальчик. Умный. Далеко пойдет.
– Ну как, мой юный коллега, еще разок сыграем?
– Обязательно!
– Ставка удваивается.
– Принимаю!
– Значит, дело был так… – начал Аполлон Григорьевич с ленцой.
Пир чумы
В столице империи обитают существа, наглости которых позавидует любая разведка. Даже англичане отойдут в сторонку и снимут шляпы в знак глубокого почтения. Маскируются они под заботливых матушек, трепетных тетушек и вообще добрейших кумушек, единственная цель которых – составить счастье обожаемых дочек, внучек, племянниц или просто знакомых барышень. Страшные создания имеют одну цель, но добиваются ее с такой хитростью, какой не встретишь в международной политике. А все потому, что ими движет любовь, вернее, неуемное желание как можно скорее увидеть чадо в законном браке, чтобы потом с утроенной силой взяться за грядущие поколения.
Интриганки времени даром не теряют. Между дачным и зимним сезоном слишком мало времени, чтобы козни увенчались успехом. Еще гремят рождественские праздники, а матушки уже строят заговоры, целью которых весенние свадьбы, лучше всего – на Красную горку[2]. Как только закончится Великий пост, они собирают урожай. Надо непременно успеть выдать дочурку замуж до мая. Все матушки знают, что для будущего счастья жениться в мае ни в коем случае нельзя, иначе весь век маяться будешь. Ни от чего другого семейное счастье так не зависит, кроме как от правильной даты свадьбы, само собой. И вот сразу после Пасхи начинается свадебный бум. Трудное и тяжкое время для всех мыслящих и свободных личностей. Вроде нас с вами.
Петербург погружается в белое безумие. В витринах магазинов дамского платья и швейных мастерских выставлены манекены в свадебных нарядах, в кондитерских лавках красуются пирамиды свадебных тортов, в цветочных – не протолкнуться от свадебных букетов. По улицам носятся барышни-невесты с таким серьезным выражением лица, словно не замуж собрались, а строят крейсер или летят на Луну. А всего-то дел: успеть на примерку к модистке да обсудить с подругами, какого цвета ленты украсят свадебный стол. Кажется, весь город забыл про важные дела, чтобы предаться свадебному загулу.
Среди этой вакханалии совершенно незаметны скромные герои. Невинные жертвы уже попросили у избранниц руку и сердце и теперь покорно ожидают своей участи: их оденут, причешут, припудрят и поведут под венец. И вот жмутся ягнята друг к дружке с глазами, полными тоски, ожидая своей участи. Слезы наворачиваются и капают, горькие, прямо на свадебный фрак. Делать нечего, надо жениться.
Но перед тем, как свобода будет потеряна и молодого человека повяжут цепями, ему дается законный шанс проститься с холостой жизнью так, чтобы было что вспоминать унылыми семейными вечерами. Невесты канун свадьбы проводят в нервном ожидании, готовя прически и наглаживая проклятые оборки, а их женихи не теряют времени даром, прожигая его со свистом. То есть устраивают приятельские посиделки, именуемые мальчишником. И хотя звучат поздравительные тосты и на будущего мужа сыплются добрые пожелания, все знают: так беззаботно они пируют последний раз. Чтоб загасить горечь – не жалеют шампанского и более крепких напитков, и мало кто после проводов способен на своих конечностях добраться до дома. Некоторых, самых отчаянных, под венец почти несут. Так и начинается семейное счастье: в легком угаре и похмельном мираже.
Этим вечером в знаменитом ресторане «Пивато», что на Большой Морской улице, гуляли прощание со свободой. Компания старых друзей, сплоченная студенческими годами, обмывала товарища, которому завтра суждено неминуемое. Жених уверял, что обожает избранницу, руку ее просил в здравом уме, но все знали, хоть не говорили вслух: парня окрутили да купили за хорошее приданое. Ну какие доходы у скромного адъюнкта кафедры классических древностей. А тут – солидный куш, купеческий капитал. Прочная основа для научных занятий и построения профессорской карьеры.
Провозглашались тосты на древнегреческом и классической латыни, по-гусарски бились фужеры, пустые бутылки немедленно заменялись полными. Стол ломился от разнообразных вин, портвейнов и наливок. Но Ванзаров пил водку. Потому что понимал в ней толк. Кажется, в столь юном возрасте неприлично употреблять грубый напиток, и вообще чиновнику сыскной полиции, можно сказать – коллежскому секретарю, стоило бы разбираться в винах, для карьеры пригодится. Да, господа и дамы, стоило бы.
Но Родион не разбирался, а пил водку.
Крепкое, хоть юное тело легко справлялось с градусами, тем более закуской можно было накормить университет. Он хмелел незаметно и плавно, надеясь, что поймает момент, когда пора остановиться.
Момент случился без предупреждения.
Очередная рюмка заискрилась брильянтовым блеском, окружающее подернулось дымкой, а милые лица приятелей слегка расплылись. Родион отодвинул хрусталь и решительно заехал локтем в бок соседу, а заодно сердечному другу Тухову-Юшочкину по кличке Тухля. От меткого удара рука Андрея Юрьевича, державшая бокал, дернулась, и на соседа справа выплеснулось вино. Но тот даже не заметил, потому что спал на плече своего соседа справа. А что вы хотите: шел третий час мальчишника. Не замечая произведенных разрушений, Родион строго погрозил другу пальцем, с которого слетел остаток салата, и не менее строгим тоном сказал:
– Тухля, тебе надо пр… пр… ве… тр… ся… Не… не… м-е-д-л-н-о… Следуй за мной.
Трудные и длинные слова юному чиновнику не давались. Но друг понял, на то и друг, и помог подняться, опрокинув лишь тарелку, да и то на свои штаны. Справиться с ванзаровским телом мог человек недюжинной физической силы, но Тухля был упитан настолько, что рядом с ним и Родион казался тростинкой.
Приятели кое-как, но без помощи официантов, добрались до прохладного местечка, где ресторан разбегался на разные залы. Ощутив твердость стены, Родион преисполнился спокойствия.
– Закурим? – спросил он и загадочно подмигнул.
Попытавшись привести в порядок прическу, от чего ей стало только хуже, Тухля напомнил:
– Пухля, ты же не куришь.
Такое обращение Ванзаров терпел только от одного человека на свете, вместе с которым прожил лучшие годы юности.
– Ладно, – согласился он. – Тогда выпьем. За логику и истину.
Тухля предложение поддержал и, проверив, крепко ли друг подпирает стену, отправился к столу.
Родион прикрыл глаза. Перед мысленным взором крутились разноцветные кольца, взлетали и лопались яркие шары. В общем, момент невозврата пропущен окончательно. Но было удивительно хорошо и весело. И тут до слуха дошел невнятный разговор, из которого прояснилась фраза:
– Теперь он за все расплатится! Пусть сдохнет, гадина.
Как ни был Ванзаров не в себе, но упустить такое не мог. Осторожно перевалившись, заглянул за край ниши. С другой стороны было пусто. Голос тихий, женский, и он, пожалуй, смог бы его узнать. Если еще раз услышит. Тут как раз вернулся Тухля с бокалами шампанского и потребовал от друга, не вполне владевшего языком, блеснуть тостом.
Родион попытался напомнить, что шампанского не пьет, но друг был уверен в обратном. И Родион поддался. Вернее – согласился. Удерживая бокал и притянув к себе голову Тухли, он прошептал в самое ухо:
– Зесь зат… зате… вьется что-то недоброе…
– Что? – искренно удивился тот.
– Уб…ст…во.
Недаром Тухля изучал древние и мертвые языки, чтобы понять живого друга.
– Кого убивают? – поинтересовался он.
– Не знаю. Но женщина…
– О, брат Пухля! Скажу тебе одно: женщины – это чума!
– Чума на оба ваши дома?
– Нет, это из другой оперы. Женщина – просто чума. С большой буквы Жэ, то есть Че. Однозначно. Это я тебе говорю.
Столь авторитетному мнению можно было доверять. Обладая негероической внешностью, Тухля тем не менее умудрялся сражать барышень каким-то загадочным обаянием. Его многочисленные романы гремели на весь университет, пока он сам не загремел под венец с божественной Юленькой, его обожаемой женой и строгой хозяйкой дома.
Родион с большим интересом поддержал бы столь волнующую тему, но тут за стеной опять начался невнятный разговор. На этот раз отчетливо прозвучало: «Ну теперь я его достану и прикончу, непременно, можешь мне поверить». Стремительно, как мог в такой непростой ситуации, Ванзаров высунулся из укрытия, но наткнулся на пробегавшего официанта. Тот, что произнес угрозу, исчез в ближайшем зале. Но голос, молодой и звонкий, и интонация в памяти остались.
– Тухля, пой… нет, по…мяни мое слово: затевается пр…пр… с-с-с…тупление.
Друг готов был поверить во что угодно.
– Предлагаю тост: за женщин! – заявил он, поднимая бокал.
– «Бокалы пеним дружно мы…» – выговорил Родион.
Тухля подхватил энергично:
– «И девы-розы пьем дыхание…»
Закончили хором:
– «Быть может, полное Чумы!»
– За чуму! – провозгласил Ванзаров.
– За чуму! За женщин! Ура! – вступил Тухля и одним махом опрокинул шампанское.
Зажмурившись, Родион влил в себя мерзкий напиток, коловший горло иголками. Как и полагается, хряпнув бокал об пол, Тухля полез обниматься. Задушенный объятиями, Родион опять услышал отголоски постороннего разговора. Теперь солидный мужской голос обещал:
– Я этого подлеца мышьяком прикончу, никуда не денется…
Заметить преступника мешала туша друга. Пока Родион отодвигал Тухлю, пока огибал край стены, неизвестный растворился в пространствах ресторана.
Из зала, где мальчишник набирал обороты, донесся взрыв хохота. Пропустить самое интересное было преступно. Друзья, поддерживая друг друга, вернулись в компанию. Как раз вовремя. Приват-доцент Гемц, специалист по Цицерону, запрыгнув на стол, изображал гориллу в порыве страсти. Тонко и деликатно намекая на супружеские обязанности в брачную ночь. Чтобы жених смог оценить шутку, его приподняли из тарелки, в которую он прилег, удерживая за падающий подбородок.
На мгновение к Родиону вернулось просветление. Трезвыми глазами он увидел, что происходит, заметил Тухлю, который прыгал на одной ножке и вопил дикарским воем, и все прочее. Но тут и его увлекло всеобщее веселье. Даже официанты, с мудрым спокойствием наблюдавшие за кутежом мальчиков, казались милыми и смешными.
Из омута загула Ванзаров вынырнул, словно лосось из стремнины. Что-то случилось. Он не мог понять причины беспокойства, звеневшей тонким колокольчиком. Кажется, все хорошо: друзья юности пребывали на разных ступеньках, ведущих от человека к свинье. Сердечный друг Тухля отбивает ножом марш на соуснике… от чего фарфоровая вещица пала осколками. Но не это встревожило. Официанты, еще недавно спокойные, как фонарные столбы, засуетились. Кое-как повернув неподатливую шею, Родион приметил, что спешат они в одном направлении. Чутье сыщика, даже набравшегося по самое горлышко, протрубило сигнал «подъем». С трудом он привстал и потребовал себе в ординарцы Тухлю.
– Веди… – было указано направление.
Тухля искренно не понял, зачем оставлять веселье.
– Там случилось пр… прс… ну, ты понял…
– Да какое преступление в ресторане! – заявил легкомысленный друг.
– Убийство, – твердо сказал Родион и как-то сам в это поверил.
– Давай лучше выпьем…
– Нет, долг зовет… Спорим, я рас… рас… крою это пр… пр… тьфу, ну, ты понял, за сутки?
Тухля оживился и спросил, каковы ставки.
– Если проиграешь, а ты проиграешь, то лезешь на памятник и прокукарекаешь полдень, – ответил Родион.
– А если проиграешь ты?
Такое в планы не входило, но играть надо честно, спортивный дух, faire play и прочая ерунда. Он согласился принять ответную ставку.
– Сорвешь фуражку с городового и убежишь, – сказал Тухля и мстительно добавил: – Причем у того, которого я укажу.
Вообще споры образованных людей, интеллектуалов то есть, сразу отличишь по тонкости и оригинальности. Как же иначе. Договор был скреплен рукопожатием, и Родион устремился к славе или бесчестию. Или кого там на щите приносили? Ну, не в этом дело…
Плотная толпа официантов собралась в уютном холле, где гости могли передохнуть от застолья или выкурить папироску-другую, не смущая дам. В простенках между высокими окнами, полуприкрытыми драпировками, стояли разлапистые пальмы. Родион решительно двинулся в самую гущу толпы и потребовал его немедленно пропустить. Но вместо грозного заявления его губы смогли издать нечто шипящее и свистящее.
– Сыскная полиция, – добродушно перевел Тухля. – Пропустите…
Официанты видали полицию и прочих важных чинов и не в таком состоянии. Но этот мальчик, еле державшийся на ногах, не вызывал почтения. Скорее всего, обормот допился, вот и куражится. Никто не шевельнулся. Неподчинение представителю власти глубоко обидело Родиона. Он понял, что со дна души его поднимается нечто решительное и героическое, зовущее на подвиги. Рванув край пиджака так, что стало на пуговицу меньше, мальчишка предъявил зеленую книжицу Департамента полиции и грозно потряс ею не хуже Прометея, несущего огонь людям. Или кто там у богов чего украл с Олимпа? Ну, неважно… Тут уж никакой официант не устоит. Расступившись, обслуга пропустила героя нашего времени.
Твердость шага обеспечивала поддержка Тухли. Родион промаршировал сквозь строй черно-белых личностей и попал в джунгли. Пальмовые ветки лезли в лицо и кололись, и это приводило в ярость. Он стал биться и, наконец разгорячившись не на шутку, крикнул:
– Шашку мне!
Родион находился в таком поднятии духа, что запросто мог воззвать к еще большей глупости, хоть: «долой самодержавие!», хоть: «всех топить в нужнике!». К счастью, Тухля отвел в сторону веточку пальмы, от греха подальше.
Кое-как обойдя массивные кресла, в которых так удобно убивать время, Родион обнаружил в одном из них привольно развалившегося господина в смокинге. Одна рука господина свешивалась плетью, зато другая мирно лежала вдоль тела. Могло показаться, что господин дремлет, но смущали неподвижные остекленевшие глаза и струйка крови, красной змейкой сползшая из носа до верхней пуговки.
Издав победно-торжествующее мычание, Родион оглянулся на друга. Но Тухля благоразумно удалился за спины официантов. Лишившись точки опоры, юный сыщик вынужден был ухватиться за край кресла и, глядя на официантов, строго приказал:
– Опц… упс… оц… оце… пить все… Для увольнения… уставления… уста… новления личности жертвы…
– Что его устанавливать, – ответил кто-то из толпы.
– Знаете личность уб…уб… трупа? – строго спросил Родион.
Наперебой полетели подсказки:
– Чего там знать…
– Жених со свадьбы. Из малого зала…
– Ихним уже сказали…
– Где этот зал?! – опять-таки грозно вопросил Родион и взмахнул так, будто ему уже вручили шашку.
Юного полицейского приняли под локотки и довели до распахнутых дверей. Середину овального зала, предназначенного для дружеских застолий, занимал стол в праздничном убранстве. Во главе его сидела невеста. Она, не мигая, уставилась куда-то в центр стола. Над ней хлопотала дама в ослепительно обнаженном наряде, утешая и обмахивая веером. Справа от невесты расположился дородный господин, занятый рюмкой водки. Рядом с ним молодой человек катал по скатерти хлебный шарик. На другой стороне стола сидела пожилая дама в черном, а рядом с ней две барышни, тоже в черном. Поблизости притихла парочка гостей.
На мгновение Родион взглянул на происходящее как бы со стороны: пьяный юнец врывается на чью-то свадьбу, чтобы… Дальше Родион четко не знал, что он должен делать. Но что-то – обязан. А потому, обведя строжайшим взглядом гостей, взиравших на него с изумлением, потребовал всех арестовать до выяснения личностей. Отдельные междометия переводил верный Тухля.
– Там господина полицейского просят, – доложил официант в вежливом поклоне.
Развернувшись, как груженая баржа, Родион отправился к креслам. И чуть не снес господина в строгом сюртуке с докторским саквояжем. Действительно, это оказался доктор, вызванный на подмогу. Но подмога опоздала. Он только спросил, отчего господин полицейский решил, что здесь произошло убийство.
Иронически усмехнувшись, Родион указал на струйку крови.
– Ничего необычного при апоплексическом ударе, – пояснил доктор Штольц. – Смерть от естественных причин. Все признаки налицо. Молодой человек переволновался, выпил лишнего, сосудик слабый лопнул – и конец. На каждой десятой свадьбе подобное происходит. Готов дать заключение, а тело можно отправлять в морг.
– Это убийство, – обиделся Родион.
– С чего взяли? Самый обычный удар.
– А, так вы сообщник убийцы? Задержаны до выяснения личности!
Штольц только плечами пожал:
– Делайте что хотите, молодой человек. Но в таком состоянии вам лучше отправиться домой.
– У меня самое нормальное состояние! Тут вам не… это, как его… А это… ну, пыскная солиция… Вот именно! Тело доставить не в морг… а в морг 3-го Казанского участка. Пусть там лежит на полочке, пока я тут с убийцами разберусь… Вот шайка собралась! Тухля, за мной!
Забыв, что он собирался арестовать доктора, Ванзаров направился в обеденный зал, где потребовал лист бумаги. И принялся записывать фамилии и адреса задержанных. Он бы и дальше решительным образом вел розыск, но ощутил, что окружающий мир расплывается перед глазами.
Ванзаров очнулся оттого, что во рту свирепствовала песчаная буря. Организм требовал влаги, и немедленно. Сквозь щелку век, тоже покрытых слоем песка, пробивался слабый утренний свет. Напротив развалилась туша подозрительно знакомых очертаний. Последние сомнения рассеяли музыкальный храп. Тухля умудрился спать головой на ковре, а ногами на подушке. Оглядевшись, Родион обнаружил, что спал в одежде и на пиджаке не хватало пуговицы. Где находится, он понял, но как сюда попал – загадка. Обычно для стимуляции мыслей неплохо подходит процедура «почесать затылок». Что Родион и проделал.
И в этот миг вспомнил все.
Каким героем вчера он выступил, и что творил, и как показал себя во всей красе. Обжигающее чувство стыда, от которого некуда деться и спрятаться, обожгло нестерпимо. Родион смотрел на себя вчерашнего и не мог понять, как сумел достичь таких высот падения. Что натворил! А что он говорил людям! Позор несмываемый. И не послушал доктора – ведь сказали же ему, что смерть от естественных причин. Еще этот спор с Тухлей. Ведь, подлец, заставит его держать слово, придется красть у городового фуражку. А если узнают о его художествах в сыскной – все, конец карьере сыщика. Отправят гнить в канцелярию. Боже, как стыдно! Столько дров наломать, просто какая-то чума!
Казнясь и кляня себя, Родион выкарабкался с дивана и поплелся в столовую. Расположение комнат в этом доме он знал, как в своем. Но улизнуть потихоньку не удалось. В столовой уже ждала Юленька с приготовленным завтраком. Выражение лица у нее было таким страдальчески-прощающим, что захотелось немедленно удавиться.
– Доброе утро, Родион Георгиевич, – сказала она ласково и печально. Как умеют только женщины. Вернее, не женщины, а жены. Ну, вы поняли…
– Я… это…ну, да…то есть… Доброе… – пробормотал он в ответ.
Пожар стыда только усилился.
Чтобы его залить, мудрая Юленька подвинула чашу, полную ледяной воды. Родион припал и благодарно забулькал. Его попросили присесть.
– Ванзаров, ты все еще кажешься умным человеком, – сказал Юленька таким мягким тоном, что ничего хорошего ждать не приходилось. – Хотя прилагаешь немало усилий, чтобы в этом усомнились.
– Бульк? – спросил Родион и тут же схватился за рот.
– Да, именно: сомневаюсь. Но пока остались крохи надежды на твои умственные возможности, объясни мне: что вы за люди такие – мужчины…
Бывшего студента кафедры классических древностей так и подмывало ответить хлестко и мудро, нечто вроде: «Homo sun: humani nihil a me alienum puto»[3]. Но лик Юленьки не располагал к крылатым выражениям. Вернее – подрезал им крылья. Да и язык наверняка не осилит столько латинских слов. Интуиция подсказывала, что мальчикам лучше помалкивать. Хозяйка дома между тем продолжила:
– …Когда из таких бесполезных, омерзительных и пустых личностей, как ты и твой дружок, к несчастью – мой муж, женщина хочет сделать хоть что-то путное, человекоподобное, женив на себе, почему вы не радуетесь, а предаетесь чудовищному пьянству? Почему опускаетесь до животного ничтожества? Как это объяснить?
Отмалчивался Родион не потому, что не знал ответов. Он резонно опасался получить по лбу, например близким половником. У Юленьки рука тяжелая, а нервы слабые. Не то что у сыскной полиции.
Бульк… Ой, пардон…
– Скажи мне, как можно было назюзиться до такого состояния, чтобы преподавателя латинской кафедры и вашего общего друга Макарского официанты нашли под столом и доставили на извозчике? И это как же надо потерять человеческое обличье? Почему именно накануне главного события в его ничтожной жизни!
Пришлось смолчать. Что-то подсказывало, что в ответ можно получить историю с подробностями, как доставили домой два других бездыханных тела.
Юленька еще бы оттачивала на несчастном чиновнике свой пыл, но тут в дверях показалось упитанное привидение. И все внимание чумы досталось супругу. Родион попятился к выходу. Внимательно слушая попреки, Тухля самым наглым образом показал, как сдирает с головы воображаемую фуражку. Вот ведь гад, все помнит. Не выкрутиться.
Хождения по мукам не кончились, все только начиналось.
Казанский участок встретил появление коллежского секретаря как выход знаменитого комика. Присутствующие чиновники растянули физиономии в благостных улыбках, при этом шушукаясь и обмениваясь замечаниями. И даже городовые позволили себе ухмыляться в усы, а самые дерзкие так и вовсе хихикали в кулак. В общем, слава пришла, но была она несколько вызывающего толка, и еще неизвестно, чем закончится: лавровые венки, ордена или похвала начальства вряд ли ожидали в обозримом будущем. Родион же, стараясь не смотреть в глаза, пробурчал приветствие и стремительно покинул дежурную часть. Как только его спина скрылась в коридорчике, разразились бурные восторги и даже хохот. Обсуждали каждую мелочь: от оторванной пуговицы до запаха перегара, ощущаемого на расстоянии. И пришли к общему мнению: мальчишке достанется на орехи.
Сам же герой народной любви уже стучался к доктору Белкину в медицинскую участка.
– Открыто, входите, кому не лень! – крикнули ему.
Старый доктор Белкин, измученный жизнью и воспитанием жены, пребывал в том счастливом мнении об окружающей действительности, которое спасает от любых невзгод. Он искренно верил, что не может быть так плохо, чтобы не было еще хуже. А потому надо радоваться даже тому, что для радости не предназначено. Например, красивому трупу, падению господина пристава, зацепившегося за порог, или майской грозе. Сохраняя неистребимый оптимизм в душе, Иван Петрович был скуп на эмоции и относился к окружающим как к неизбежному злу, с которым ничего не поделаешь, а потому надо терпеть. Все равно попадут когда-нибудь в его морг. А не в его, так и тоже неплохо. К явившемуся поутру юнцу он не испытывал особых симпатий, но и дураком не считал, в отличие от прочих коллег. А потому наградил вполне искренней улыбкой.
Родион кое-как поздоровался и совсем смутился, не зная, как начать разговор. Доктор пришел ему на помощь, потому что не любил людских страданий без меры, а мучениями юноши уже насладился:
– За вчерашним трупом, голубчик?
Читать бесплатно другие книги:
