Битвы цивилизаций Миронов Владимир

АНТИЧНЫЙ ИМПЕРИАЛИЗМ И СОСТОЯНИЕ РИМСКОГО ОБЩЕСТВА

В свою очередь, римский империализм и капитализм вырастают на почве войн. Капитализм Рима был воинственным, алчным, безграничным. Его конек – политика «разделяй и властвуй» и захват все новых территорий, приносивших неисчислимые богатства и массы рабов. Источники государственных доходов главным образом были следующие: доходы с государственных имуществ (госземель), сборы с которых отдавали за известную сумму откупщикам на откуп на 5 лет. Сюда относились различные повинности населения тех провинций, что были под Римом (поземельные, контрибуционные, чрезвычайный поимущественный налог, штрафные и конфискационные суммы, военная добыча). Победа над Карфагеном, завоевание Македонии, разгром Антиоха, многочисленные удачные войны Рима доставили казне такие огромные денежные суммы, что при поступлении других государственных доходов прямые налоги на римских граждан стали излишни и не были взимаемы. На источник доходов Рима указывает и реплика Ганнибала. Желая произвести впечатление на известного полководца, Антиох устроил смотр своей огромной армии во всем ее блеске, с золотыми и серебряными значками, дорогим оружием и украшениями. Затем он поинтересовался, какое это произвело впечатление на Ганнибала: «Не считаешь ли ты, что все это достаточно для римлян?» Ответ последовал незамедлительно. Ганнибал не без иронии сказал владыке Сирии: «Достаточно, вполне достаточно для римлян всего этого, хотя они и очень жадны». Граждане Рима в отличие, скажем, от жителей провинций обладали налоговым иммунитетом, нарушаемым только в военное время. Позднее, уже при императоре Диоклетиане (284–305 гг.), была проведена реформа, по которой при сохранении множества косвенных сборов основными налогами стали поземельный налог, подушная подать. Освобождение от налогов сохранялось только для городских низов, чиновников Римской республики и воинов-ветеранов.

Здесь надо еще раз подчеркнуть, что в Риме серьезное политическое и военное влияние находилось в откровенной взаимосвязи с наличием собственности и земли. В самые древнейшие времена среди греческих и италийских обществ мы находим три учреждения, основанные и установленные предками (домашняя религия, семья, право собственности). Эти три учреждения уже при самом своем возникновении состояли в явной взаимной связи и, казалось, были не отделимы друг от друга. Идея о праве частной собственности заключалась в самой религии. У каждой семьи были свой очаг и предки. Их собственным богам могла поклоняться только данная семья, ей они покровительствовали и были ее собственностью. Как отмечает Фюстель де Куланж, священная ограда заключала в себе довольно обширное пространство, где находились дом семьи, ее стада, небольшое поле, которое она обрабатывала. Посредине возвышался очаг-покровитель.

Площадь Испании

Римляне

Народы арийской расы, распространяясь, дошли до Греции и Италии и стали строить там себе города. Дома стали ближе друг к другу, и тем не менее они не смежны. Священная ограда еще существует в минимальных размерах; она проявляется в виде небольшой стены, канавы, борозды или просто полосы земли в несколько футов шириной. Однако соседние дома не должны соприкасаться между собою, смежность считалась невозможной, одна и та же стена не могла быть общей для двух домов, ибо в таком случае исчезла бы священная ограда домашних богов. В Риме закон определял 2,5 фута свободного пространства, которое должно было разделять дома; это пространство посвящалось «оградному божеству». Следствием этих религиозных постановлений было то, что у древних не могла никогда установиться общинная жизнь. Фаланстеры совершенно не известны Древнему миру; даже сам Пифагор не смог установить учреждения, против которых шла домашняя религия людей. Ни в какую эпоху исторической жизни древних мы не найдем у них ничего похожего на общинное владение в деревнях, которое было распространено во Франции в правовой культуре Рима (для определенного периода). В общественной жизни Рима отсутствует привычное деление на экономическую, политическую и идеологическую составляющие. Все эти важные категории воспринимались в неразрывном единстве. Как отмечает С.Л. Утченко, древнеримская мораль всегда имела своим образцом правила и обычаи предков. Следствием этого было то, что реальная жизнь постоянно проецировалась на фон идеального представления о поведении и нравах предков. В свое время Дионисий Галикарнасский с удивлением говорил, что римляне в отличие от греков контролируют частную жизнь граждан – по их мнению, люди не должны устраивать роскошных пиров, пренебрегать религией, нарушать свой долг в отношении полисов и перенимать чуждые нравы. Эту же особенность отмечал и Авл Гелий, указывавший, что у древних римлян бережливость и скромность были делом не домашним, а общественным. Меры, XII в. Поскольку каждая семья имела богов и культ, то она должна была иметь и особый участок земли, изолированное владение, свою собственность. Этой психологии тысячи лет.

Первые века своей истории Рим жил очень скромно. Лишь позже поток богатств обрушился на землю Рима. В наиболее трудные периоды истории, в период поздней Республики и раннего Принципата, изданы законы, объединенные под общим названием leges sumptuariae. Одно из значений слова sumptus – расходы общества, высшего слоя на роскошный образ жизни – пиры, одежду, украшения, погребения и утварь. Значение словосочетания leges sumptuariae в русском языке передают термином «законы о роскоши». За три столетия (III в. до н. э. – I в.) таких законов в Риме было принято более сорока. Законы о роскоши являются одним из тех институтов римского права, которые показывают характерные особенности, присущие направленные на поддержание бережливости и скромности в быту, имевшие целью сохранение стабильности внутри гражданского коллектива, направлены против растлевающего влияния роскоши и денег. На наличие аналогичного института в греческой общественной культуре указывал российский ученый Ю.В. Андреев. Таким образом, уже в античной традиции leges sumptuariae связывались с упадком нравов в римском обществе. Такой взгляд на природу законов о роскоши возобладал и в исторической науке Нового и Новейшего времени, где, начиная с Ш. Монтескье, leges sumptuariae трактовались как меры, в которых нашел отражение процесс разложения традиционных норм морали и поведения граждан в римском обществе.

Рабы и вольноотпущенники Рима

Эта важная черта характеризует Рим эпохи завоевания и расширения. Как в драконовском устройстве, римские граждане делились на группы сообразно с тем, принадлежат ли они к «classis» (фаланге) или, будучи экономически неспособны к несению военной повинности, стояли «infra classis» (ниже фаланги). Однако, не вдаваясь в детали, можно утверждать, что с первых этапов большого территориального расширения Рима политическая власть тут фактически находилась в руках у земельных рантье, в руках древней городской знати, т. е. у людей богатых, было ли их богатство следствием владения землей или получено от доходов финансово-ростовщической деятельности или торговли. Пролетарии (proletarii) же рассматривались своего рода париями, «сыновьями презренной жены» или в некоторых случаях не признаваемой законной женой наложницы полноправного гражданина. Они не имели права на то, чтобы занимать ответственные политические должности. Только богатые землевладельцы и могли быть трибулами (tribules).

Хотя могуществом своим Рим был обязан огромной массе людей, которые, строго говоря, и приносили неисчислимые богатства государству, будь то республика или империя. Этой группой были рабы и вольноотпущенники. Фактически на их плечи и лег весь производительный труд в государстве. В Рим от соседних народов сразу же сбежались все, говорил Тит Ливий, «жаждущие перемен – свободные и рабы без разбора, – и тем была заложена первая основа великой мощи». Но идиллия равенства длилась недолго, и скоро иные порядки взяли верх. Рабы и крупные собственники-землевладельцы сделали из Рима государство, привыкшее жить за счет чужого труда и богатеть. Т. Моммзен в «Истории Рима» отмечал, что в Риме дело не дошло до развития настоящего городского среднего сословия, сословия независимых ремесленников и торговцев. Причиной этого он прямо назвал «существование рабов наряду с рано обнаружившейся чрезмерной централизацией капиталов». Рабство – в древности институт неизбежный, распространенный повсюду. В Риме эти люди также занимались мелкими городскими ремеслами, но львиную часть доходов от их трудов получали не они сами, а крупные торговцы, капиталисты и финансисты. «Но и чистая прибыль от мелкой промышленности поступала большей частью в кассы крупных торговцев, поэтому средний класс промышленников и торговцев не мог развиться в соответствующем размере». Оптовые торговцы и крупные промышленники почти ничем не отличались от крупных землевладельцев. Причиной этого было, во-первых, то, что «крупные землевладельцы с древних пор занимались торговыми оборотами и были капиталистами и что в их руках сосредотачивались ссуды под обеспечение, оптовая торговля и работы для государства». При этом особое значение имело то, что с учетом того, что владельцы земли в Риме традиционно играли ключевую роль в политике, то исключительными политическими правами стали в новые времена обладать и собственники земель и богатые люди. Как пишет историк, «уже в ту пору счастливый спекулянт затрачивал часть своего капитала на приобретение недвижимости». Риму, как пока и России нового времени, «класс средних собственников», т. е. тех, кто являлся бы надежным политэко-номическим оплотом империи, создать не удалось.

Рим

Рим был космополитическим государством, подавляя не только благосостояние, но и культурное своеобразие народов. Т. Моммзен пишет: «Итак, если мы оставим в стороне развитие государственных учреждений и народные распри из-за владычества и свободы, волновавшие всю Италию, в особенности Рим со времени изгнания рода Тарквиниев до покорения самнитов и италийских греков, и если мы обратим наши взоры на более мирные области человеческого существования, также подчиняющиеся законам исторической необходимости, то мы и здесь повсюду найдем следы влияния тех же великих событий, благодаря которым римское гражданство разбило оковы, наложенные на него родовой знатью, а богатое разнообразие существовавших в Италии национальных культур постепенно исчезло, для того чтобы обогатить собою только один народ». Вся политика Рима строилась именно с таким прицелом.

Раб. Терракота. Бостон

Приготовление к жертвоприношению. Римский барельеф

Рим постоянно требовал жертв, каковыми были, в широком смысле слова, побежденные народы и земли. Приносились жертвы на алтарь империи с помощью армий и финансистов, двух рук могучей империи. С помощью одной из них захватывались земли и покорялись народы, с помощью другой проникали в тело нации, опутывая все государства. Покоряя все новые и новые народы в Европе, захватывая новые и новые страны в Африке и Азии, Рим способствует созданию империи, состоящей из системы провинций, т. е. больших оброчных владений. Взгляните на тех, кто в течение многих столетий направлялся в «вотчины римского народа». Это были, пишет историк Р. Виппер, откупщики и их свита, ростовщики крупные и мелкие, агенты римских банков, крупные арендаторы угодий, поставщики на войско и их служебный персонал. В речи о поручении начальства на Востоке Помпею Цезарь определил состав римской деловой колонии в Азии: «Откупщики, люди видные в обществе и почтенные, поместили в этой провинции свои капиталы и устроили деловые конторы; из других классов люди промышленные и предприимчивые частью ведут обороты в Азии, частью положили там большие деньги». В другой своей речи Цицерон говорит о римской провинции на противоположной окраине империи, где есть некоторое число земледельцев, однако этих колонистов очень мало. Система взимания налогов через посредников, отмечал Т. Моммзен, а именно – через крупных откупщиков, уже сама по себе расточительна, а «в Риме тяжесть ее была тем сильнее, что вследствие незначительного дробления откупов и большой концентрации капитала до крайности затруднялась всякая конкуренция». Сюда же добавлялись реквизиции.

Все тонет в массе откупщиков и негоциаторов. По сути, люди труда уже не являются гражданами Рима. Так, под «римскими гражданами, заполняющими Галлию», Цицерон подразумевает только откупщиков и займодавцев, ростовщиков. Везде и всюду Рим представлен не ремесленниками, не земледельцами, не инженерами и тем более не учеными. Никогда римляне, по словам Т. Моммзена, «не отличались своими познаниями по части математики и механики». Это проявилось и во время битвы за Сиракузы, где проживал великий ученый и механик древности Архимед, который был душою сопротивления римской армии. Изготовленные по его чертежам машины, небывалой мощности катапульты, поражали римские корабли огромными камнями. Кроме того, он изобрел железную лапу, что могла захватить корабль, словно гигантский экскаватор, поднять высоко над морем и с высоты бросить так, что корабль разбивался вместе с экипажем. Он же создал и установку из вогнутых зеркал, что могла фокусировать солнечные лучи и, направляя их на корабли, поджигать. Марцелл, командующий римским войском, посмеивался, говоря: «Не довольно ли нам воевать с геометром Бриарием (в греческой мифологии – сторукий гигант. – Ред.), который вычерпывает из моря наши суда, а потом с позором швыряет их прочь и превзошел сказочных сторуких великанов – столько снарядов он в нас мечет!» Однако механизмы гениального Архимеда внушали ужас воинам Рима. Поэтому не случайно при штурме Сиракуз римский солдат, ворвавшийся в дом изобретателя, убивает Архимеда.

Римский воин убивает Архимеда

Среди римлян в провинциях, как уже сказано, больше «негоциаторов» (грабеж, поставки, откуп, ссуды и т. п.). «В эпоху расцвета империализма всемогущий римский капитал стал распространять свою силу за военные и политические границы государства. Негоциаторы являлись не только следом за покорителями. Они открывали кредит соседям, союзникам римского народа, владетелям вассальных княжеств. Таким образом, они шли впереди завоевателей, готовили им пути, своими ссудами и поставками втягивали в зависимость города, царьков, полуварварские племена, раньше чем являлись легионы и администрация». В том и вся суть политики Рима (разрушающего, убивающего, грабящего, порой дающего деньги и займы). Деньги и займы даются под такие чудовищные проценты и обязательства, после которых эти «облагодетельствованные народы» остаются голыми и нищими. Вслед за невыплатой процентов и неудовлетворением законных с юридической точки зрения требований явятся римские (или чьи-либо иные) войска. Если капиталистам что-то не по нраву, они с удивительной легкостью ввязываются в войны, не очень задумываясь о последствиях губительных войн для несчастных народов. Таковы римские правила. Римский закон допускает действие Lex talionis (закона возмездия). В этом случае просрочивший должник мог столкнуться с ситуацией увековечивания обязательств. Афоризм, созданный по этому случаю, гласит: «Mora obligatio perpetuatur» («В силу просрочки обязательство увековечивается»). Такими вечными должниками Рима стали многие страны. (В нынешнем «цивилизованном обществе» таким Римом может стать и Всемирный банк.) По словам Цицерона, в эпоху господства Рима на Востоке не было ни одного крупного города или князя, кто бы в какой-то мере не задолжал римлянам. Помпей, Брут, Сулла, Цезарь, Веспасиан и проч. беспардонно выжимали деньги из многих стран и народов. Оценивая труды одного такого крупного богача в лестных выражениях, Цицерон говорил: «Он вел массу дел, получил множество концессий, владел большими паями, вложенными в эксплуатацию казенных статей; он давал взаймы народам, в большинстве провинций положены были его капиталы; наконец, он кредитовал царей». При этом добавим, что за спиной этих римских капиталистов стояла и масса среднего и мелкого сберегателя.

Должник и кредитор

Эра воинов-защитников родины уходит в прошлое… Личность благородного Сципиона кажется странной для нового времени. Унаследовав от бабушки большое состояние, он поделил сумму в 60 талантов между родственниками… «Ценою шестидесяти талантов, – писал Полибий, – купил Сципион никем не оспариваемую славу благороднейшего человека, причем не столько значили огромные размеры жертвы, сколь благонамеренность ее и умение, с каким услуга была оказана». Конечно, у Рима были и благородные, достойные мужи, а не только алчные и продажные политики, лидеры, которые ставят главной целью своей жизни интересы большей части народа. Такой фигурой стал сын римского народа Г. Гракх.

Гая Гракха называют самой величественной и трагической фигурой в римской истории и даже в истории человечества. Наделенный ясным умом, он мог, не уставая, работать день и ночь. Он разработал законы, касающиеся почти всех сфер римской жизни – землевладения, судов, провинций, колоний, армии, положения городской бедноты, строительства дорог. Все за несколько лет! Поразительная работоспособность. Как пишет Т. Бобровникова, за короткое время Гай Гракх один, без армии, без денег, без партии, «единственно силой своего ума и красноречия перевернул все римское государство!». И даже Цицерон, в силу своих политических симпатий и близости к олигархам, считавший его самым вредоносным из римских политиков, называет Гая Гракха «самым одаренным из наших сограждан». Естественно, на него обрушилась вся собственническая коррумпированная рать! Они убили его брата, народного трибуна Тиберия Гракха, они же начали судебный процесс и против него. О том, как жили крупные землевладельцы, капиталисты и наместники в провинциях Рима, сохранилось немало свидетельств. Гай Гракх со спокойным достоинством говорит цензорам о жизни в провинции: «Я жил в провинции так, как считал согласным с нашей пользой, а не так, как это приличествовало честолюбию. Я не держал у себя роскошной кухни, у меня за столом не стояли красивые рабы. Я так жил в провинции, что никто не может сказать, что я получил в подарок хоть асс или кто-либо из-за меня вошел в издержки. Два года я жил в провинции; если хоть одна шлюха вошла в мой дом, если из-за меня был соблазнен чей-нибудь раб, считайте меня самым последним подлецом! Если я был так чист с рабами, то вы можете заключить, как я относился к вашим детям. Вообще квириты, когда вернулся в Рим, то пояса, которые я увозил оттуда полными денег, я привез из провинции пустыми, а другие люди, которые взяли амфоры, полные вина, привезли их домой полными денег». Нужно ли говорить, что подобное щепетильное поведение крупного римского чиновника, направленного в провинцию руководить делами Республики, было исключением из общего правила.

Цезарь и Гракх

Римский народ менялся на глазах. Подлинная революция произошла во II веке до н. э. Римская республика вышла за пределы Апеннинского полуострова, а в Вечном городе произошел конфликт поколений. Отцы держались за римскую суровость, но дети и жены мужей и отцов бросились в погоню за модой. Запросы стали расти. Загородная вилла – кто больше? Кубок из редкого материала – у кого дороже? Спортивные игры и театральные представления – кто устроит шикарнее? Плиний пишет, что в волосах жены Калигулы Лоллии было жемчугов на 40 миллионов сестерциев. Отцы и мужья ради капризов своих жен и любовниц годами мучили восточные провинции тяжким налоговым бременем. Цыпленок на рынке Рима, стоивший меньше одного сестерция, быстро дорожал. Одежда из ткани, которую везут с края света, диковинные украшения, над которыми трудятся сотни мастеров, мимы и актеры, которых держат богачи, – все это стоило огромных денег и больших затрат рабочей силы. На римских модников и модниц в поте лица работала половина империи. Римлянин – солдат эпохи войн с Ганнибалом не узнал бы в надушенном, изнеженном, гладко выбритом, возлежащем на носилках римлянине эпохи Октавиана и Мессалины потомка. Римский империализм менее всего озабочен идеей послужить человечеству или прогрессу. Победа над Карфагеном лишь разожгла аппетиты Рима, куда хлынули немыслимые богатства. Всех римлян охватила безумная жажда наживы. Алчность и желание получить прибыль от всего, что движется, лежит или растет, стало чертой римлянина. К этому подталкивало и стремление женщин к роскоши, о чем пишет в своей монографии французский историк РоберЖ.Н. В моде фраза Веспасиана: «Деньги не пахнут!» (Pecunia non olet!) Что тут говорить, если сам великий Цицерон в труде «Об обязанностях» с уважением относится к накоплению, не видя в этом не только чего-то зазорного, но и считая это действие вполне естественным, разумным. «Но так как существует способ не только наживать деньги, но и помещать их в дело, дабы они давали нам постоянную возможность производить расходы, не только необходимые, но и свидетельствующие о нашей щедрости, так и славу надо приобретать и помещать разумно». Как видим, обретение славы у него прямо ставится в один ряд с обретением и умножением капитала.

Помпео Батони. Воздержанность Сципиона Африканского

Цицерон

«Нет ничего на свете, что было бы дороже и священнее умножения твоего капитала!» – вот девиз, начертанный на скрижалях едва ли не любого древнего и современного общества. Рим и Запад поклоняются богатству как единственному божеству, стоящему того, чтобы посвятить ему жизнь. Тем не менее, Э. Фромм писал: «Стремление к материальному богатству не является определяющим мотивом поведения людей. Оно характерно лишь для определенных культур, а другие условия могут создать характеры, питающие отвращение к материальному богатству или безразличные к нему». Характерно, что Фромм решительно противопоставил друг другу системы культуры, философии Запада и Востока, говоря: «Западный человек не может до конца постичь философскую систему Востока потому, что современный человек просто не может понять дух общества, который не ориентирован на собственность и алчность».

Вид Рима

Впрочем, слагаемые качеств, которые возвышали римлянина, делали его жизнь содержательной, значимой и ценной, были хорошо известны и четко сформулированы. Мы находим их в документе, где они прямо определяются как rerum bonarum maxima et praecipia. Речь идет о сохранившемся в составе компиляции Авла Гелия отзыве историка Семпрония Азеллиона о своем современнике П. Тицинии Крассе, консуле 131 г. до н. э. и друге Тиберия Гракха. Он «обладал, как передают, пятью первыми и главными достоинствами, ибо был человеком очень богатым, очень знатным, очень красноречивым, выдающимся знатоком права и великим понтификом» (Aul. Gell., I, 13, 10). Как отмечает Г. Кнабе, столетием позже возник новый своеобразный каталог того же рода – первая ода Горация. В ней повторяются многие понятия, фигурировавшие в приведенных выше текстах. Тут и воинская доблесть, и слава, и успешная магистратская карьера, и, конечно же, состояние, добытое прежде всего путем возделывания наследственного семейного надела. Богатство, превозносимое в числе первых добродетелей римлянами, было основой конституционного деления граждан на цензовые разряды. И чем богаче был человек, тем более видное место в обществе он занимал. Зажиточность фигурирует почти в каждой судебной речи Цицерона в качестве общественно весомой положительной характеристики. Служение государству на посту магистрата составляло предмет особой гордости, основу высокого социального статуса, что подтверждено и эпитафиями. Сочинения так называемых римских агрономов – Катона, Варрона, Колумеллы – и многие положения римского права, касающиеся земельной собственности, подтверждают восприятие извлеченного из обработки земли богатства как наиболее достойного. Но все-таки не оно, это богатство, составляло основу капиталов Рима.

Задолго до появления в истории цивилизации Рима на побережье Средиземного моря Египет, Финикия, Греция, Карфаген вели оживленную торговлю. По мере того как будет усиливаться военно-политическая роль Рима в жизни мира, он будет становиться центром мировой торговли. На его территории непрерывно завязывались деловые отношения, в которых принимали участие торговцы из многих стран. Но чтобы торговать, нужны три вещи: сам предмет торговли, деньги, законы и право, по которым и ведется торговля. Монеты в Риме появились не так давно: с IV в. до н. э. в Риме стали чеканить серебряную монету. Ее появление было связано с растущими контактами между Римом и греческими колониями на юге Италии. Деньги из драгоценных металлов были уже в большом ходу. Около 340 г. до н. э. в Капуе стали выпускать для Рима серебряную монету по греческому образцу. Это были дидрахмы – двухдрахмовые монеты весом в 7,58 г, позднее – в 6,82 г. Формальная организация монетного дела в Риме произошла в 289 г. до н. э. с учреждением особой коллегии в составе трех человек. Их первой задачей был выпуск ассов и еще находившихся в обращении медных слитков с выбитой на них официальной печатью (сигнаты). Серебряные монеты – денарии и сестерции – начали чеканить в Риме в 269-м или 268 г. до н. э. В ту пору денарий весил 4,55 г, или 1/72 римской либры. В эпоху 2-й Пунической войны получила распространение и первая римская золотая монета – скрупул, равнявшаяся 20 серебряным сестерциям. В период, когда Римская республика доживала свои последние годы, в обращение вошла золотая монета, называемая просто «золотой», и один такой золотой денарий составлял 100 сестерциев. При Августе золотые монеты утвердились в Риме уже прочно и окончательно. Сложившаяся таким образом система (медь—серебро—золото) характерна для Римского государства в течение всех последующих столетий его существования. Правда, при этом сами деньги то и дело теряли в весе: «золотой», который при Августе весил 8,19 г, в правление Нерона «тянул» лишь на 7,28 г. Потребность Вечного города в деньгах обеспечивали четыре монетных двора: в самом Риме, в Беневенте, в Таренте и в какой-то, точно не известной местности на юге Италии. Мастерская, где чеканили металлические деньги, находилась близ храма Юноны Монеты, Предостерегающей (богиня предупредила римлян о приближающемся землетрясении). Отсюда и вошедшее в европейские языки слово «монета». Л. Винничук пишет: помимо «золотого», римская денежная система включала в себя такие серебряные монеты: 1 денарий = 4 сестерция = 10 ассов; 1 квинарий = 2 сестерция = 5 ассов; 1 сестерций = 2,5 асса; 1 асс и более мелкие монеты. Инфляция сопутствовала росту богатства Рима. Шло время, и римский асс становился все легче: вес его снизился с половины фунта до 1/4 и даже 1/6 фунта. В I в. до н. э. асс еще больше обесценился, так что римляне начали говорить, имея в виду вещи ничтожные, нестоящие (нечто вроде нашего «грош цена»): «Ценою в асс».

Император Август

Отношение римлян к деньгам можно выразить фразой Горация из его «Посланий»: «Деньги бывают царем иль рабом для того, кто скопил их, им не тащить ведь канат, а тащиться за ними подобает». Однако этот поэтическо-философский эвфимизм не исключал того, что народ в действительности «тащился за деньгами», словно раб на привязи. Ради этого шли на различные ухищрения и махинации. При императоре Каракалле знаменитый римский серебряный денарий изготовлялся из сплава, в котором серебра было не больше половины. Преемники Каракаллы, в свою очередь, значительно уменьшили количественное содержание серебра, так что вскоре эта монета представляла собой, в сущности, лишь посеребренный кружочек из сплава меди, цинка и олова. При императоре Аврелиане дело дошло до открытого и громкого скандала: управляющий монетным двором Фелициссим – это имя, означающее «счастливейший», не принесло успеха его носителю, – наладив выпуск серебряных денег с преобладающим содержанием меди, сберег тем самым немало драгоценного металла, но не для императорской казны, а для себя лично. Совершать подобные операции в монетной сфере в одиночку ни тогда, ни сейчас невозможно, и управляющий действовал в сговоре с должностными лицами империи, среди которых, выяснилось, были и сенаторы. Проведенное по приказу императора расследование выявило широкую картину злоупотреблений, от которых пострадали множество людей.

Фальшивая римская монета

Главным центром фальшивомонетчиков, как полагают, во времена расцвета Древнего Рима являлся Египет. Интересно отметить такой малоизвестный, но очень характерный факт. Когда Антоний прибыл в Египет и посетил Клеопатру, в его свите были опытные, как мы бы сейчас сказали, специалисты – эксперты по борьбе с изготовителями фальшивых монет. Но и Рим не отставал в этом способе обогащения от ловких египтян. Известен фальшивый древнеримский денарий – subaeratus. Изготовлена была монета из обычного металла, но на нее чрезвычайно искусно наносился тонкий слой серебра. В результате получилась довольно тонкая подделка подлинной монеты. Известно два метода «государственного фальшивомонетничества»: либо правительство ставило на монетах меньшего веса и объема обозначение старой, более тяжелой монеты, либо оно уменьшало вес благородного металла, базы монетной ценности, примесью дешевого металла. Царская Россия не раз использовала эти методы, чтобы спасти страну от финансового краха. М.И. Боголепов в труде «Государственный долг» (1910) отмечал: «В 1801 г. на заседании Государственного совета читалась записка «Об уменьшении в России золотых и серебряных монет», в которой говорилось: «Крайнее истощение, в которое государство приведено было в начале минувшего столетия шведской войной, заставило Великого Монарха прибегнуть к непозволительному средству для наполнения своих недостатков. Испорчена была медная монета в количестве, в каком она никогда не была прежде»». Эта практика и позже была широко распространена. Немецкий финансист Эренберг писал:

Наполеон-фальшивомонетчик

«Фактически ухудшение монеты большинством государств совершалось безостановочно как в Средние века, так и в XVI и XVII веках».

В германских государствах начала XVII в. в порче монет замечены были местные князья. Причем они бесцеремонно отказывались принимать «уцененные деньги» от населения при уплате налогов и пошлин, требуя монет прежних выпусков, более качественных. Как раз в те времена и родилась поговорка: «Легкие деньги для страны – худшее наказание, чем тяжелые войны». Истинным «наследником Рима» в сей области, как ни странно, был Наполеон. Император очень хотел подорвать финансовую стабильность России и приказал создать в Париже специальную мастерскую, где лучшие мастера выпускали фальшивые рубли, которые были даже лучше оригиналов, – именно по хорошему качеству их потом и распознавали. В России этими фальшивыми рублями французы расплачивались с русскими, с теми, кто продавал им фураж и провиант. Во время бегства из Москвы кипы фальшивых ассигнаций следовали в обозе за «Великой армией», и замерзшие французы разжигали ими костры. Часть фальшивок еще долгое время продолжала гулять по стране, создавая помехи развитию экономики.

Для борьбы с фальшивыми деньгами царь Александр избрал самый дорогой способ: велел принимать их в банки как настоящие, а затем изымать и уничтожать. Банкирам, как красивым женщинам, прощаются порой такие грехи, за которые простых смертных просто разорвали бы на части. Они говорят, что экономика и валюта крепки, – им так хочется верить. Не так ли верим словам женщины, говорящей, что она вас страстно любит?!

Деньги грабили не только пираты, бандиты, разбойники, но и римские чиновники. Иные из них были высокого ранга и приходили «сверху», от императора… Пожалуй, одним из наиболее известных случаев эксплуататорской и жестокой политики имперского Рима на покоренных землях стала деятельность квестора, легата в Азии, Памфилии, наместника Сицилии, управлявшего Сицилией в 73–71 гг. до н. э., пропретора Гая Верреса. Деятельность этого редкого плутократа и вора вызвала такую ненависть у сицилийской общины, что та обратилась к Цицерону с просьбой защиты в суде ее интересов. Веррес, будучи консулом (губернатором) Сицилии в течение трех лет, успел так ее разорить и ограбить, что привести ее в прежнее состояние было уже нельзя. Огромные деньги взысканы с крестьян на основании небывалых, несправедливых распоряжений. Веррес грабил все, что попадало под руку, в том числе и государственную казну.

На покупку хлеба в Сицилии было ассигновано 12 миллионов сестерций в год. Эти деньги были мошеннически расхищены консулом (сейчас мы называем это «нецелевым использованием»). Он потребовал от городов «впятеро больше того, сколько ему позволено взять». Земли эти показались Цицерону, когда он вернулся на Сицилию через 4 года, «как бы вынесшими жестокую и продолжительную войну». Цветущие поля и долины опустошены и брошены, а земледельцы действительно бросали свои земли, не видя смысла в труде. В своей речи Цицерон назвал наместника цезаря циничным грабителем. Во всей Сицилии «не было ни одной серебряной, коринфской или делосской вазы, ни одной геммы или жемчужины, ни одного произведения из золота или слоновой кости, ни одной статуи из бронзы или мрамора, ни одной картины, будь то писаная или вышитая, – словом, ни одного произведения искусства, которого бы он (Веррес) не разыскал, не рассмотрел и – если оно ему нравилось – не взял бы себе». Он грабил не только частные собрания, принадлежащие гражданам, но похищал и вещи царей, фактически украв бесценный золотой канделябр, осыпанный драгоценными камнями, как и другие золотые вещи, принадлежавшие сирийскому царю Антиоху, проездом остановившемуся в Сиракузах. Не щадил и храмов, что было особенно возмутительно. Храм Минервы Веррес обобрал и ограбил так, что, казалось, его опустошил даже не враг Рима, готовый щадить на войне святыню и уважающий обычаи, а какой-то дикий разбойник. Ограблены были и другие храмы (Эскулапа, Вакха, Юпитера), из которых исчезли ценные вещи.

Легат Максимус. Рим II век н. э.

Когда Веррес стал уверять, что он якобы купил все это у храмов, оратор обвинил его в том, что эта мнимая, притворная покупка хуже даже, чем обычная кража. Во всей Азии и Греции нет города, который добровольно продал бы ему хоть одну статую, картину и украшение. Среди произведений искусства, по сути, украденных Верресом, были работы знаменитых скульпторов античности – Праксителя и Мирона. Знаменателен общий вывод Цицерона – подобные Верресу наместники отнюдь не единичное явление в ту эпоху: «…сколько лиц оказывалось виновными в Азии, сколько в Африке, сколько в Испании, Галлии, Сардинии, сколько в самой Сицилии.» Таковы источники богатства в Древнем Риме. Веррес вывез из Сиракуз огромное количество золота, серебра, слоновой кости, пурпурных тканей, массу ковров, ваз, хлеба, меда и т. п. При этом он, естественно, не заплатил никакой пошлины. В это же время солдаты армии Рима и матросы, которых он нанял для борьбы с пиратами, не имели ни денег, ни оружия. Римские воины и матросы вынуждены были питаться пальмовыми корнями. Тем не менее Веррес заставил идти сражаться совершенно не обученных бойцов и флот. А перед этим делец распродал припасы и оружие пиратам, которыми кишели тогда моря, и его флот был тут же разбит. За это Веррес приказал обезглавить капитанов, возложив всю вину на них. О том беспределе, который установил губернатор Сицилии, говорит случай с неким Гавием, римским торговцем, который вел дела в Сиракузах. Веррес посадил его в тюрьму, тот сбежал. Не чувствуя за собой вины, он грозил пожаловаться на претора императору. Веррес вновь арестовал его, велел бить розгами и распял на кресте свободного сына Рима. Несчастный в смертельной агонии повторял, как заклятие, фразу: «Я – римский гражданин!» А претор кричал, откровенно издеваясь над римлянином: «Посмотри-ка оттуда, сверху на Италию! Посмотри на отечество! Посмотри на законы и свободу!» Когда Веррес убрался из «захваченной» провинции, греки, обитатели Сиракуз, в гневе низвергли все его статуи, поставленные в публичных местах (и даже в храмах). Резонно задать вопрос: а как же центральная власть отреагировала на действия вора и узурпатора? К чести Рима, а точнее, Цицерона, Фемида постановила удовлетворить иск сицилийцев и возместить убытки, понесенные ими, из имущества Верреса. Скрыв часть состояния, Веррес добровольно ушел в ссылку (перевел деньги, спрятав их за рубежом). Верреса в итоге все же прикончили (за его «коринфские бронзы»). А ведь сколько награбил! Но и богатство не помогло. Прошли столетия и даже тысячелетия, подчас другими стали внешние проявления явлений, но по существу дела почти ничего не изменилось.

И. Репин, 1888 г. Николай Мирликийский избавляет от смерти трех невинно осужденных

Вчерашний герой, оратор, демократ, а ранее доносчик, политический деятель и богач, Аквилий Регул, чья карьера началась при Нероне, сошедший с политической арены лишь при Траяне, содержал для своего сына-подростка виварий и птичник, мало чем уступавшие орнитонам Лукулла и садам Гортензия. Когда мальчик умер, Регул перебил у погребального костра всех животных и птиц, что отнюдь не в римских обычаях, а, скорее, демонстративно контрастировало с ними. Письмо Плиния Младшего, из которого мы обо всем этом узнаем, раскрывает ту систему связей, в которой описанные факты только и обнаруживают свой подлинный смысл. Как содержание животных, так и их уничтожение было прежде всего демонстративным, престижным актом: «Это уже не горе, а выставка горя». Своеобразный зоопарк входил в число тех владений Регула, что выражали богатство в неразрывной связи его с искусством: «Он живет за Тибром в парке; очень большое пространство застроил огромными портиками, а берег захватил под свои статуи». Все эти особенности Регула характеризовали особый период, означавший разрыв с традициями римской gravitas. Возникала плеяда «новых римлян», покровителей искусств. Они неврастеничны, наглы, расчетливы, непоследовательны, талантливы, подлы, патологически тщеславны и беспредельно алчны (Plin. Epp., I, 5, 20, 14; II, 20; IV, 7; VI, 2, 1–6; Tac. Hist., IV, 42). Это был тот же «комплекс Верреса», еще один вариант cultus.

Термы Каракаллы. Реконструкция

Но и Плиний Младший строил свою купальню так, чтобы, плавая в горячей воде, он мог видеть холодное море, – идея, в точности повторяющая описанную нами выше идею орнитонов Лукулла (Plin. Epp., II, 12, 11); купальня императорского отпущенника Клавдия Этруска закрывалась стеклянной крышей, которая была «фигурами испещрена, рисунками переливалась» (Stat. Silv., I, 5, 42–43); Сенека описывает купальни «простых граждан», где «стены блистали драгоценностями», а вода текла из серебряных кранов; такие краны обозначались греческим словом «эпитонион» и были, следовательно, заимствованы с другими видами комфорта с эллинистического Востока (Sen. Ad Lucil., 86, 6–7). Прославились и знаменитые термы императора Каракаллы. Таким образом, римляне предпочли богатство и процветание идеалам 460-летней Республики. «Век простоты миновал. В золотом обитаем мы Риме», – писал поэт.

РИМСКОЕ ПРАВО КАК «ПРАВО» ПОБЕДИТЕЛЯ

Римские магистраты должны были разбирать споры, возникающие из отношений субъектов права, вырабатывать нормы для разрешения этих споров. Старое римское национальное право для этой цели не годилось; необходимо было новое право, которое было бы свободно от всяких местных и национальных особенностей, которое могло бы одинаково удовлетворить римлянина и грека, египтянина и галла. Создавая империю, Рим проникся идеей универсальности: требовалось не национальное право, а право всемирное, универсальное. Римское право впитало реалии и обычаи международного оборота, которые вырабатывались веками у народов, вовлеченных в орбиту его господства. Рим придает им юридическую ясность и прочность. Так возникло то римское право, которое стало затем общим правом всего античного мира. По существу, вклад в него внесли все народы. Рим же переработал и обобщил обычаи международного оборота и слил их в единый кодекс, известный как Corpus Juris Civilis, кодекс Юстиниана.

Одним словом, говоря о Риме как о крупнейшей империи древности, как примере и образце «самого цивилизованного строя», этой смеси популизма и диктатуры, надо признать, что в основе права римского народа (ius gentum) – право сильного, куда входят в качестве компонентов войны, захват городов, земель, грабеж, убийства людей и рабство. Цицерон ясно дает понять, какова система законодательства античного мира, Рима, на которой и зиждется право. В основе этой системы – выгода, экономический, корыстный интерес. И достигается эта выгода отнюдь не гуманными или благородными средствами. Говоря о благе и пользе государства, Цицерон указывает, что на самом деле в государстве не справедливость управляет всем, а выгода: «А если человек пожелает следовать справедливости, не будучи при этом сведущ в божественном праве, то он примет законы своего племени, словно они являются истинным правом, законы, которые при всех обстоятельствах придумала не справедливость, а выгода. И в самом деле, почему у всех народов приняты различные и отличающиеся одни от других законы, но каждое племя установило для себя то, что оно признало полезным для себя? Но в какой мере польза расходится со справедливостью, дает понять сам римский народ, который, объявляя войны при посредстве фециалов, нанося обиды законным путем и всегда желая чужого и захватывая его, завладел всем миром (Лактанций). Ведь всякая власть или империй, если я не ошибаюсь, добываются посредством войны и распространяются путем побед. Но война и победы основаны более всего на захвате и разрушении городов. Эти действия неизбежно связаны с оскорблениями богов, таковы же и разрушения городских стен и храмов; им подобно и истребление граждан и жрецов, и с ними вполне сходно разграбление сокровищ священных и мирских. Следовательно, римляне совершили святотатств столько же, сколько у них было трофеев; триумфов по случаю побед над богами они справили столько же, сколько и по случаю побед над народами; добыча их столь велика, сколько до сего времени у них остается изображений плененных ими богов (Тертуллиан).» Из сказанного следует: законы грешного мира созданы так, что своей целью ставят вовсе не критерии справедливости, а цели выгоды, выгоды для государства, которое создало их для себя, для своих элит. Эти законы оправдывают грабительские захваты и войны – и при этом законодатели легко принимают подобные законы.

Как скажет Цицерон: «Что же относится к праву народов, то и должно быть признаваемо цивильным» (Quod autem gentium, idem civile esse debet). Но в этом случае получается, что можно числиться в ряду самых заядлых законников, причислять себя к так называемому цивилизованному миру – и при этом нападать на другие страны, убивать их граждан, разрушать их города, вторгаться в храмы, пленять богов и вообще совершать самые непотребные действия, но при этом уверять: именно это-то и есть подлинная, чистая, как слеза, демократия. Двойная мораль вошла в плоть и кровь западного мира со времен античности, когда законы фактически были производной или составляющей от богатства и силы. А поэтому и старый латинский девиз «Vi et armis!» («Силой и оружием!») плавно и быстро перешел в девиз нового, капиталистического мира: «La raison du plus fort est toujouirs la meilleure!» («Сильнейший всегда прав!») Сила заменила ум и потенцию.

О том, как вели себя римляне в покоренных ими странах, нет нужды распространяться особо, но можно привести некоторые примеры, ярко свидетельствующие о морали так называемого западного человека. Пожалуй, наиболее злободневен пример того, как римляне повели себя с царем Югуртой, главой Нумидийского царства, что было расположено в Африке… В годы самых трудных испытаний для будущей империи, в годы борьбы Рима и Карфагена, римляне охотно и с благодарностью прибегали к услугам прекрасных нумидийских воинов-кавалеристов, которые внесли свой вклад в победу союзников над сильным и грозным противником. Но после разгрома Карфагена и образования провинции под названием Африка положение изменилось.

Нумидийский всадник

Теперь римляне, чувствуя себя победителями в великой войне, более не церемонились с союзником. Они грубо и откровенно вмешиваются во внутренние дела Нумидии. В нумидийских городах, и прежде всего в столице Цирте, объявилось огромное число разного рода советников, римских ростовщиков, финансистов, спекулянтов, понаехавших в эту «страну варваров», чтоб научить «жалких аборигенов» «демократии», на деле же обобрать до нитки и подвергнуть жестокой эксплуатации, а Нумидию Рим решил разделить на три части. Один из наследников на нумидийский престол, Югурта, понимая, что сокровенной целью римлян (которую те скрывали за покровительственными фразами и фальшивыми улыбками) является лишение Нумидии независимости, восстал. Он убил марионеток и предателей Нумидии, которых посадили в разных частях государства римляне, уничтожил торгашей-компрадоров, италийских коммерсантов и ростовщиков в нумидийских городах. Вряд ли это был правильный шаг, но он сделал то, что так и не решились сиракузцы проделать с гнусным Верресом. «По существу, это было объявлением войны самому Риму», – пишет историк. Более того, Югурта не только блокировал римские легионы в Нумидии, но и нанес им чувствительное поражение в битве при Сутуле (109 г. до н. э.): военный лагерь взят, армия капитулировала, римляне вынуждены были пройти «под ярмом», чтобы сохранить себе жизнь.

Римский военный лагерь

Такого позора Рим уже давно не знал. И хотя в конце концов Югурта был побежден, а точнее, коварно схвачен и привезен в оковах в Рим, его мужественная битва против жестокого Рима будет потом подхвачена многими народами Африки, Европы, Азии. Югурта был прав, говоря, что «римляне несправедливы и ненасытно алчны, что это общий враг всех людей». У них и одна причина для войны с народами, «а именно – страсть к господству». Говоря о Риме, он произнес фразу, вошедшую в историю: «Какой продажный город! Он сгинет бесследно – пусть только найдется покупатель!» Вещие слова, их заслужили в истории человечества и другие города, столицы ведущих империй.

Эту же истину вскоре осознали и древние евреи, чья страна подпала под власть Рима. Помпей подчинил власти территории в Восточном Средиземноморье. Только короткое время, пока туда еще не добрались откупщики, народ жил относительно сносно. Учитывая, что Сирия была одной из богатейших провинций, сюда зачастили те, кто хотел нажиться. В отношении этих районов Рим проводил известную всем политику «разделяй и властвуй», учитывая взаимную неприязнь друг к другу евреев и сирийцев. Сириец Антиох Епифаний объявлял еврейские законы «враждебными человечеству» и приносил свинью в жертву на еврейских священных книгах. В 133 г. до н. э. советники горячо советовали правителю из Селевкидов Антиоху Сидетскому разрушить Иерусалим и истребить еврейскую нацию, так как евреи не хотят общаться с остальным человечеством. Римляне одно время относились к ним довольно лояльно и даже даровали еврейским общинам в городах определенные привилегии, хотя вскоре их отношения стали портиться.

Полагаем, что дело не столько в отказе евреев проявлять некоторые знаки внимания императору, но и в том, что Рим все активнее вмешивался в их экономическую и политическую жизнь. Клавдий обратился к евреям Александрии, где те составляли значительную и самую влиятельную часть населения, с просьбой быть лояльнее к власти и другим национальностям. Если же те будут проявлять нетерпимость, он отнесется к ним как к народу, «который сеет в мире чуму». Можно, конечно, говорить о росте греко-еврейской взаимной ненависти, но и Рим стал подозревать евреев в шовинизме, расизме и национализме. Тацит, к примеру, писал: «Большинство евреев были убеждены, что, согласно старинным священным рукописям, придет время, когда Восток обретет свою мощь, а те, кто придет из Иудеи, овладеют миром». Вспомним слова Талмуда: «Зарождающаяся ссора подобна пробивающемуся сквозь плотину потоку: как только он пробился, ты его уже не удержишь».

Рельеф на Триумфальной арке Тита

То, что римский наместник управлял провинцией неэффективно, вряд ли является решающим фактором, вызвавшим восстание. Спокойствию не способствовало и то, что прокураторов Иудеи подбирали из грекоговорящих районов. В результате возникших противоречий вспыхнул Великий мятеж 66 г., начавшийся в Цезарии из-за судебного спора между греками и евреями. Суд выиграли греки и отметили это погромом в еврейском квартале. Известие вызвало восстание в Иерусалиме, запалом к костру восстания послужили деньги. Прокуратор Рима Флор изъял из Храмовой казны деньги, и в ответ националисты-евреи набросились на богачей и стали их избивать, сожгли архивы Храма с целью уничтожить все записи о задолженностях. Началась кровавая битва за Иерусалим. Одним из руководителей восстания являлся Менахем, сын основателя зелотского учения Иуды. Итог этой схватки было трудно предугадать, ибо в Италии разгорелась гражданская война и римлянам было не до восстания в далекой провинции. Евреи же не смогли использовать передышку, а затем началась беспощадная схватка между знатью и зелотами. В 70 г. Тит взял штурмом Иерусалим, уничтожил десятки тысяч жителей, взял в плен и обратил многих в рабство. На живых наложили тяжелейшие налоги. Земли евреев конфисковали, передав императору в собственность.

Гонения на евреев

Иосиф Флавий

Разрушение Храма в Иерусалиме

Историк Флавий, бывший руководитель иудейских войск в Галилее, был взят в плен Веспасианом, стал рабом, но за верную службу Риму освобожден и стал писателем Иосифом Флавием. В «Иудейской войне» он писал: «Уже когда войску нечего было грабить и некого убивать и всеобщему ожесточению этого казалось мало, – Цезарь приказал им и Храм, и весь город до основания срыть, оставив самые высокие из башен… Так из-за безумия мятежников пришел конец Иерусалиму, городу прекраснейшему и прославленному перед всеми народами». Тит стал благодарить и награждать воинов. «Тотчас же он приказал назначенным для этого лицам зачитать имена тех, кто совершил что-либо выдающееся за время войны. И, вызывая их поименно, он хвалил подходивших к нему, радуясь при этом так, словно это были его собственные подвиги; он надевал на них золотые венки и знамена, сделанные из серебра, и возводил каждого в высший чин. Кроме того, он щедро наделил их золотом и серебром из награбленного и одеждой из остальной части добычи. Почтив всех так, чтобы самолично оценить заслуги каждого, он благословил все войско, при общем ликовании сошел с трибуны и приступил к победным жертвоприношениям». Затем он перевез в лагерь «несметную добычу», взятую у убитых, но не покоренных евреев.

Вильгельм фон Каульбах. Разрушение Иерусалима

Евреи заплатили чудовищную цену за сопротивление воле Империи. Масса пленных евреев была продана в рабство, хотя 40 000 были отпущены, потому что на них не оказалось покупателей. Евреев отправили в разные места, в том числе и в египетские рудники. Положение оставшихся в живых было не лучше, чем у мертвых. Физические страдания не были тем единственным, что разрывало их сердца. Теперь не было ни Храма, ни города. Гордые евреи не могли вынести таких страшных последствий. 12 000 умерли в один день – частью от недостатка пищи, частью потому, что отказались принимать ее, предпочитая смерть. По подсчетам, за время войны были взяты в плен 97 000 человек, а погибли около 1 млн человек. Тит отпраздновал день рождения Веспасиана в Берите тем, что отдал пленных евреев диким зверям или заставил зарубить друг друга в схватках гладиаторов. Иудея стала римской провинцией, и в честь победы Тит изобразил ее на монетах в виде плачущей женщины, сидящей в горе под пальмой. Пали последние крепости, все защитники погибли, Елеазар и зелоты собственноручно убили своих жен и детей. Правда, к счастью, евреям удалось выжить («выжить как реликту», по словам А. Тойнби), но за это им пришлось заплатить гибелью Храма и государства, а также рассеянием их народа по всему миру.

Другим народом, испытавшим на себе последствия римского нашествия, был армянский народ, имеющий одну из древнейших культур. Как известно, более ста лет, с 612-го по 520 г. до н. э., в Закавказье вокруг озера Ван существовало самостоятельное Армянское государство. В IV веке до н. э. возникли независимые рабовладельческие армянские эллинистические государства (Айраратское – 330–190 гг. и Малая Армения – 321–112 гг.). В 189 г. до н. э. объявила о независимости и Великая Армения. С этого времени армянские земли объединились в одно общеармянское рабовладельческое эллинистическое государство, существовавшее около шести столетий (до установления феодализма). В I веке до н. э. армянская эллинистическая монархия, опиравшаяся на рабовладельческий строй, переживала расцвет. Возникновение в Армении профессионального театра, связанное с именем Тиграна II (царствовал с 95-го по 56 г. до н. э.), – одно из свидетельств древней культуры. И вот Древний Рим проник на территорию Армянского государства, а также и на территорию нынешней Грузии. Народы Армении и Грузии оказались меж двух огней – с одной стороны давит могущественная Парфия, с другой – еще более могучий Рим (конец I в.). Два этих народа, как и многие другие, вынуждены были делать выбор.

Церковь Рипсиме в Эчмиадзине. 618 г.

Меж двух направлений

Если знать Южной Армении, более развитая в экономическом отношении, к тому же основательно затронутая влиянием эллинизма, тяготела к Западу, то основная масса армянского народа и знатные роды центральных и северных областей Армении ориентировались на Парфию. Дело в том, что два государства, Армения и Парфия, имели немало общих черт как в государственном устройстве, так и в нравах, и в религии. Кроме того, между армянами и соседней страной были довольно распространены смешанные браки, а ничто так не сближает народы, как породнение родов и крови. Во второй половине II в. Армения стала почти независимой. Попытки же армянской знати найти опору в западном колоссе, «мировом гегемоне», успеха не принесли. У римлян в отношении закавказских государств были свои стратегические соображения. Известный римский полководец Помпей хотел заставить обитавшие на южных отрогах Кавказа народы – от Черного до Каспийского моря – признать римское превосходство и верховную власть. Тем самым, с одной стороны, были бы ликвидированы опасности, которые исходили от этих, в то время очень воинственных народов, прежде всего из Армении, с другой стороны – создавался своего рода защитный вал против мощи Митридата, которая в будущем могла бы усилиться на территориях к северу от Кавказа. Однако все это было лишь одной из промежуточных целей Римской империи. Кавказ интересовал Рим только в одном плане – как плацдарм, с которого можно вести военные действия против серьезных противников. Поэтому римский полководец Помпей и вернулся из Албании назад в Армению. После дипломатических и военных мероприятий, прежде чем сконцентрировать свое внимание на Сирии, Иудее и Аравии, он придал созданным им отношениям официальную форму: позаботился об их долговременной законной силе и несколько помпезным способом преподношений все-таки сумел добиться для армян всеобщей известности и уважения в соответствующих областях. Зимой 65–64 гг. до н. э. он созвал многочисленных князей и царей в Амис и роздал им, насколько они в его глазах того заслужили, дары и почести, были определены и политические компетенции. Однако все эти политические «игры» и маневры ставили перед собой далеко идущие цели – сделать армян проводниками политики Рима в Закавказье и Азии. Когда этого не получилось, римляне показали свое истинное лицо, а именно – захватили царя Армении Валараша II со всей его семьей, заключили в оковы и отправили в Рим. Видимо, армянский царь излишне доверчиво отнесся к заверениям Рима, поверил в честность и благородство западного мира, дав согласие на участие войск в походах армии Рима. Нет ничего опаснее излишней доверчивости.

Гней Помпей Великий

Митридат VI Евпатор. Монета II–I вв. до Р.Х.

Нога римлянина вскоре ступила и в Колхиду, место, куда, по легенде, отправился за золотым руном Ясон. Западная Грузия, ранее вошедшая в состав Понтийского царства, после поражения Митридата VI стала зависимой страной и вошла в состав Римской империи. Правителей ее назначали в другой стране, народ страдал, налоги стали непосильными, исчезла даже видимость политической свободы. Все делалось по указке Рима, а зарубежные эмиссары и торговцы вели себя в этих странах как подлинные хозяева.

Т. Рейнах в «Митридате Эвпаторе» дает описание этой публики, что вторглась в районы Азии из Рима: «Ниже этого официального мира администраторов и финансистов копошилась целая толпа разного рода дельцов, которые набросились на Азию, явившись туда вместе с завоевателями. В течение 40 лет более 100 000 италиков или римлян устроились в этой несчастной провинции. Если в их числе и были несколько честных купцов и трудолюбивых ремесленников, то сколько было таких, которые рассчитывали разбогатеть лишь при помощи далеко не бескорыстной снисходительности римской администрации! В скольких из них под маской банкира скрывается бессовестный ростовщик, под видом торговца – похититель рабов! А как много среди этих бессовестных спекулянтов было подставных лиц и тайных компаньонов самых выдающихся и знаменитых лиц в столице!» Азия, где правят «ничтожные деспоты», явившая признаки «дегенерации», стала главным источником доходов для Рима. Т. Моммзен заявил: «По многим указаниям, главной опорой римских государственных финансов были доходы из Азии. Вполне правдоподобно утверждение, что остальные провинции в среднем стоили Риму почти столько же, сколько приносили ему». Европа уже пользовалась преференциями в области финансов и налогообложения. Однако Рим не пощадил даже Грецию… Ее пример особенно интересен для нас, так как показывает, что может ожидать страну высокой науки, культуры и образования, если та вдруг по тем или иным причинам окажется неспособной отстоять свою национальную независимость и отдаст себя в руки чужой, вроде бы «цивилизованной» империи. В 146 г. до н. э., когда Рим объявил Грецию римской провинцией, та уже ничем не напоминала Грецию эпохи расцвета и давно катилась вниз, «по наклонной плоскости к общему упадку». Наука и искусства были в забвении, былые сухопутные и морские владения отпали, источники богатства иссякли, исчезли кузницы и мастерские. Не стало денег на то, чтобы поддержать армию и флот, а любая страна без этих двух опор государства ничего не стоит. Сначала сократились, а затем и вовсе исчезли подати союзников, и стало ясно, что процветание закончилось. Некогда цветущий город Афины, метрополия обширной империи, центр торговли, стал захудалым городком, столицей небольшой страны, в 40 квадратных миль. Однако привычки богатой элиты жить красиво, любовь к роскоши, желание блистать и поддерживать былую славу философских школ, атлетических соревнований, уровень былых оргий и наслаждений – все это осталось. Такая частная и публичная роскошь при отсутствии средств заставляла влезать в долги, несла нищету в дома бедняков, заставляла страдать население, губила поля и земледельцев. И вот эту, уже деградирующую и обнищавшую страну в этот период и подчинил процветающий Рим. Казалось, можно было предположить, что великая держава сделает все, чтобы вернуть Греции, ее «духовной матери», если не былую славу, то хотя бы некий достойный ее судьбы уровень жизни и благополучия. Не тут-то было… Рим продемонстрировал все черты Запада, который почувствовал себя победителем.

Античный философ

Признаемся, нам очень хочется, чтобы нынешние политики России с особо пристальным вниманием прочли отрывок из работы известного итальянского историка Г. Ферреро «Величие и падение Рима» (1901). Описанное там вполне могло бы случиться и с Россией, если б не те исторические перемены, которые имели место в стране в начале ХХ1 века и значение коих в полной мере смогут осознать грядущие поколения. Г. Ферреро писал: «По этому гибельному склону скользила Греция, когда Рим занес над ней свою руку, но не для того, чтобы поддержать ее в момент ее падения, а чтобы еще скорее сбросить в глубину бездны. Если хотят понять, чем была в действительности Римская империя, пусть освободятся от одного из наиболее распространенных и застарелых заблуждений, состоящего в вере, что Рим управлял своими провинциями, придерживаясь широких взглядов, надзирая за общим благом и руководствуясь мудрыми и благодетельными принципами, имевшими в виду главным образом благо подданных. Никогда ни Рим, ни какая другая империя не управляли покоренными странами с такими взглядами; только в очень редких случаях чье-нибудь господство бывает выгодно для подданных; напротив, повелители всегда стараются извлечь наибольшую выгоду с наименьшим риском и усилиями. Рим в действительности оставлял в Греции, как и во всех покоренных странах, положение дел в их естественном течении, безразлично, к добру или злу, до тех пор, пока это не было для него опасно или убыточно. Разрушая Коринф, последний великий торговый и промышленный город Греции, он заставлял эту страну жить умеренными ресурсами своей территории и теми жалкими средствами, к каким прибегают гибнущие народы. Греция принуждена была эксплуатировать свои древности и свои памятники, показывая их иностранцам, и извлекать прибыль из чудесных исцелений Эпидавра. Потом они разделили всю Грецию на бесконечное множество мелких государств, большинство которых охватывало только территорию одного города… поэтому pax Romana не возродил Грецию, он не принес ей даже значительных выгод, ибо то немногое, что мир сберег, было разграблено Римом. Сперва большая война с Митридатом, потом гражданские войны тридцати последних лет, налоги, грабежи, подати, налагаемые партиями в добавление к обыкновенным контрибуциям и ростовщичеству откупщиков, довели Грецию до смертельного изнеможения, обременяя новыми долгами и так уже обремененную крупную собственность, лишая мужества мелких собственников, уменьшая население, ослабляя уже и так поколебленные правительства и расхищая последние капиталы. К моменту прибытия Августа в Грецию даже сокровищница Храма в Дельфах была пуста. Недавно столь богатая, прекрасная и могущественная Греция, мать эллинизма, ходила теперь по миру, прося милостыню, в числе других рабов Рима, дряхлая, отвратительная, в лохмотьях, покрытая язвами». Не это ли ожидало и Россию?!

Вместе с тем нельзя не заметить, что «в лохмотьях, покрытое язвами», конечно же, оказалось лишь большинство простого народа Греции. В то же время часть тех господ, кто принадлежал к управленческой элите Греции, те, кто сделал ставку в жизни и карьере на сотрудничество с захватчиками и оккупантами, те, кого назовут коллаборационистами в наше время, не только не прозябали в нищете, но очень даже преуспели… Греки, верные Риму, внесены в число «друзей» римского народа. Единственная мировая империя того времени щедро их вознаграждала, выделяла немалые деньги и всячески поддерживала. Рим активно поддерживал и ту часть греческого бизнеса, что лояльна

Развалины Греции

Империи. На острове Делос римляне открыли свободную от налогов гавань и отдали ее Афинам. В результате процветание Родоса рухнуло, Афины разбогатели (т. е. близкие к администрации римского правителя греческие коммерсанты). Последовавший торговый бум обогатил не только Рим, но и часть экономического истеблишмента Греции. Однако предоставим-ка лучше слово блестящему историку Древнего мира Т. Холланду, автору книги «Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики». В ней он пишет, говоря о тех колоссальных доходах, что получали высшие слои греческой бюрократии да и богачи от предательства интересов Греции: «Высшие слои афинского общества обратили свои взоры к внешнему миру, концентрируясь на единственной, интересной для них задаче – приобретении миллионных состояний. Конечно, перспектива эта не была открыта перед каждым афинянином. В обществе, управляемом сверхбогачами и действующем в их интересах, чем состоятельнее становится меньшинство граждан, тем сильнее проявляется недовольство большинства. Положение это справедливо для любого общества Древнего мира, но в Афинах – месте рождения демократии – оно было справедливо, как нигде более. Среди афинской бедноты мечты о независимости неизменным образом были связаны с временами, когда власть народа была не только лозунгом. Ничто другое, конечно, не могло в большей степени перепугать крупный бизнес. По мере того, как крепла его власть над правительством, учреждениям, прежде сохранявшим афинскую демократию, позволено было прийти в упадок. Тем не менее они не были отменены полностью, поскольку, помимо всего прочего, были привлекательны с точки зрения туризма. Гостившим в городе римлянам было приятно увидеть спектакль демократии в действии. Иногда Афины предлагали развлечения не столько на уровне музеев, сколько на уровне зоосада». Не считаете ли вы, что эти слова подходят и к другим странам, покорно внимающим «новому Риму»?! В прошлом видим черты настоящего.

ЦЕЗАРЬ И НАЧАЛО ЭПОХИ ИМПЕРИИ. «ЗОЛОТОЙ ВЕК» АВГУСТА

И здесь хотелось бы обратить внимание на те черты, которые присущи и России (как империи и как ее наследнице), и великому Древнему Риму. Первое, что надо знать и помнить: Рим создал великую, нет, пожалуй, даже величайшую империю. Создателем этой империи стали великий Гай Юлий Цезарь (101—44 гг. до н. э.) и Август Октавиан (63 г. до н. э. – 14 г.). Перед тем как возникло это впечатляющее сооружение, Рим пережил страшные потрясения, одним из которых были гражданская война и убийство Цезаря. Ранее этому предшествовала схватка за власть между Помпеем и Цезарем. И все это на фоне анархии, жестокой и кровавой гражданской войны. Цезарь пришел к власти в силу ряда обстоятельств: таланты, мотовство, долги, желание выжить. Когда его назначили претором в Испанию, ростовщики не выпускали его из Рима, поскольку долги, в которые он попал из-за мотовства, во много раз превышали его состояние. Говорят, он сам признавался, что ему требуется 25 миллионов сестерциев, чтобы расплатиться с долгами. Его политическая карьера началась с той минуты, когда он покорил Испанию и Государственное казначейство в итоге получило много денег. Будущие события показали: как бы ни был влиятелен политический деятель-реформатор, он вряд ли сможет рассчитывать на успех без поддержки армии, вооруженных сил, а также без помощи финансов и банков. Это стало ясно в период «союзнических войн», когда война разразилась между различными частями самой Италии (90–88 гг. до н. э.), посчитавшими себя обиженными и восставшими поэтому против центральной власти.

Рукопись «Diqesta seu Pandectae». Еврейские банкиры

Аристократия до I в. до н. э. не давала римских гражданских прав италийцам, хотя те способствовали созданию основ будущей империи. Потом началась жестокая схватка двух партий в Риме (Мария и Суллы). Сулла победил «демократов» и расправился с ними самым ужасным образом. Эти события чем-то напоминают нам Гражданскую войну в России (две тысячи лет спустя), когда правящая элита и аристократы вместе с царем так и не решились дать народу те права, которые к тому времени имели уже многие народы. И там, и тут война была ожесточенной, ибо противники прекрасно знали друг друга, были одинаково вооружены и обучены да и привыкли побеждать в боях. Кроме того, обе стороны были уверены, что «борются они за правое дело, от которого зависит все их будущее – и материальное, и политическое». И действительно, войны были столь кровавы, что их сравнивали с длившимися несколько веков Пуническими войнами. И там, и тут, как пишет М.И. Ростовцев (сам оказавшийся в вынужденной эмиграции в результате гражданской войны в России), «наиболее энергичные, сознательные и культурные италики – самниты и этруски, учителя Рима в области культуры и военной техники, раньше Рима вобравшие в себя эллинскую цивилизацию, – погибли почти целиком и заменены были латинами и усвоившими себе латинский язык и латинский культурный облик жителями Италии». Разве не так же в России наиболее умелые и знающие представители русской культуры и науки погибли, были изгнаны и заменены «латинами», кое-как «усвоившими» русский язык и крохи русского культурного облика?!

Рим эпохи гражданских войн – в потоках крови…

В государстве царила анархия, бывало, людей убивали просто на улице. Все понимали, что в такой ситуации нужна твердая власть – диктатура. И даже сенаторы «полагали, что положение дел требует диктатуры». Нужно было наводить порядок в государстве, иначе ему грозила гибель. Положение бедняков в Риме в годы гражданской войны было просто отчаянным, хлеба не хватало, начались голодные бунты. Римское правительство вынуждено было облечь г. Помпея расширенной властью. Нужны были деньги, много денег, а их могли дать только военные победы и захваты новых земель и городов. Захват Испании и Галлии дал Цезарю нужные финансовые средства. Аппиан в «Гражданских войнах» определяет истоки могущества государя: «Поэтому Цезарь мог уже все делать, опираясь на большую армию, могущество денег и благодаря любезному отношению ко всем». Среди его друзей были могучие военно-политические фигуры, «тяжеловесы» вроде Гнея Помпея и Красса. Чиновники со страхом взирали на Помпея. Тот, используя свое влияние, «начал процессы против различных злоупотреблений, в особенности против взяточничества и подкупа». Помня, что коррупция погубила империю персов, Помпей считал это главным недугом государства и провел закон, по которому каждый мог требовать отчета от работы магистрата и консула. Судей, чтобы судили честно, он окружил военными – то ли для охраны их от народа, то ли для устрашения, чтобы те видели – и над ними есть закон. Все деятели тех лет получали власть только тогда, когда за ними стояла военная сила (Сулла, Марий, Помпей, Антоний, Цезарь).

Сулла

Однако одной силою и законами империю не создашь, даже при наличии средств. Здесь нужна еще мудрая и гибкая политика. В «Записках» Цезаря вы найдете отрывок, который объясняет многое в том грандиозном успехе, к которому пришел Рим. Он пишет (говоря от третьего лица): «В то время, когда Цезарь зимовал в Галлии, его единственной целью было сохранять дружественные отношения с общинами, ни в одной из них не возбуждать излишних надежд на восстание и не подавать повода к нему. Менее всего хотел бы он быть поставленным в необходимость вести какие бы то ни было военные действия перед самым своим уходом, чтобы не оставлять за собой при выходе своей армии из Галлии такой войны, которую охотно предприняла бы вся Галлия, почувствовав себя свободной от непосредственной опасности. Поэтому он обращался к общинам в лестных выражениях, их князей осыпал наградами, не налагал никаких тяжелых повинностей и вообще старался смягчить для истощенной столькими сражениями Галлии условия подчинения римской власти. Таким путем он без труда поддерживал в ней спокойствие». Конечно, эти слова Цезаря надо воспринимать трезво, с учетом того, кому, собственно, они принадлежат.

Цезарь Гай Юлий

Таким образом, победитель Цезарь сделал главные вещи: он старался сохранить к себе расположение своих солдат и командиров, удержать вооруженный нейтралитет с богатыми людьми и не вызывать особого возмущения у покоренных народов. Чтобы иметь за плечами прочную опору легионов, им надо платить. Из каких средств? Смешной и даже наивный вопрос. Автор биографии Цезаря, Р. Этьен недвусмысленно указывает на связь власти, богатства и вооруженных сил государства: «Такая восточная роскошь не могла не производить впечатление на народ, так же как его не могли не пьянить триумфальные шествия, во время которых вставали картины ключевых моментов Цезаревых побед. Солдаты тем более охотно участвовали в этом упоении победой, что они получили в свое распоряжение значительную часть захваченной Цезарем добычи, которую он щедро раздавал. Выплатив солдатам и командирам традиционно причитающуюся им часть награбленного, он в 45 году внес в казну 600 миллионов сестерциев, в 46 году даже расставил в ряд на столах 2822 диадемы, весившие в общей сложности 2414 фунтов золота, и разложил 60 тысяч талантов в звонкой монете. Затем он перешел к раздаче: каждый гражданин получил 10 тысяч модиев (87,50 л) зерна, 10 фунтов (3270 кг) масла и 400 сестерциев. 20 тысяч сестерциев были выданы каждому ветерану, 40 тысяч – каждому центуриону и 80 тысяч – каждому легионному трибуну. И чтобы такая щедрость не покорила армию и плебс?! Теперь можно было рассчитывать на их вечную благодарность и можно было позволить себе все, что угодно. Подобный раздел добычи мог быть принят только без обсуждения. Не желая терпеть ропот некоторых солдат, которые, помимо денежного подарка (donativum), требовали раздач, причитавшихся гражданам, Цезарь отдал одного из недовольных в руки палача. Затем он велел умертвить еще двоих на Марсовом поле в присутствии жрецов бога войны и коллегии понтификов. Он велел пригвоздить их головы к стене Regia, где обычно вывешивали только череп Октябрьского коня: монарх не мог терпеть ни малейшей попытки оспорить свои решения. «Credere, obeddire» («Верить и повиноваться»).

Убийство Гая Юлия Цезаря Брутом и заговорщиками

Цезарь предвосхитил будущее credo Муссолини». Надо признать, что автор беспощаден к своему герою, но тот именно таков. При всей суровости законов и тяжести правления было в римской модели нечто очень привлекательное, что несла в себе идея империи. Если привести основные положения идей Цезаря к общему знаменателю, то в основе его программы: 1) гибкий централизм при жесткой власти одного руководителя, т. е. самого Цезаря и его партии; 2) построение «бесклассового общества», т. е. общества, в котором гораздо большее внимание уделяется не сенаторам и всадникам, т. е. знатным, богатым, а прежде всего земледельцам, пролетариям, ремесленникам, солдатам, т. е. плебсу (ибо начались восстания должников против ростовщиков, которые опутали долгами весь Рим). Для Цезаря, отмечает историк, «речь в первую очередь шла о том, чтобы возродить плебс за счет своих богатств и завоеваний», и в итоге в результате проводимой им политики долги сократились на четверть; 3) как это ни прозвучит странно, но Цезарь вел политику государства в направлении создания уравнительной модели общества… Он сблизил положение сенаторов и всадников, нанес удар крупным земельным собственникам, изгнав сенаторов из Кампании и распылив земельный фонд в виде наделов; поприжал откупщиков и ростовщиков; запретил хранить дома более 15 тысяч денариев в звонкой монете; преследовал показную роскошь; велел изымать на рынках диковинные продукты и запрещенные блюда; желал вернуть Риму гражданскую добродетель как обязательное требование для всех.

Императорский пир

Цезарь решил обратить внимание и на нравы. Дамам разрешил носить жемчуга после 40 лет, а не в 16–25 лет, когда это выглядит непристойно. Эти порядки он намерен был распространить на территории Рима. Р. Этьен пишет: «Цезарь не мог удовлетвориться нивелированием традиционного римского общества. Он мечтал объединить под властью Рима всю ойкумену, где исчезли бы этнические и правовые различия. Он хотел построить империю и, восхищаясь македонским героем, вернулся к идее Александра о всеобщем равенстве: он желал осуществить слияние греко-римской и варварской цивилизаций. В этом он опять же был революционером, и до него в Риме по этому пути не шел никто». Цезарь, сумевший фактически вымостить путь к империи, добившийся множества побед, которые в античную эпоху были опорой успешного правления, ибо приносили в казну средства, на которые можно было содержать армию, поддерживая знать и плебс, победоносный Цезарь был убит Брутом, как считают, его пасынком. Он так и не успел увидеть свое детище – великую Римскую империю.

Наступила эпоха Октавиана – будущего императора Августа. Одна важная деталь. Октавиан пришел к власти на волне страшных событий гражданской войны, которая разразилась между римлянами и которая вовлекла в свои жернова самых богатых и властных людей государства. Об этих событиях здесь говорить не будем, чтобы не травмировать иных «героев» иного времени, но суть их состояла в том, что многие пострадали «по причине своего выдающегося богатства», а также «из-за своих красивых загородных домов и вилл». Они и угодили в проскрипционные списки (Аппиан). «Безнаказанно убивали друг друга политические противники; другие подвергнуты были изгнанию, у третьих было конфисковано имущество, четвертые были смещены с занимаемых ими постов». Мало того, впервые даже головы консулов, сенаторов и депутатов были повешены на форуме. В назидание потомкам. Понятно, что среди тех, кто устроил охоту за богачами, были прежде всего угнетенные классы (легионеры, рабы, вольноотпущенники и т. п.).

Император Август. Камея из сардоникса в оправе с сапфирами, рубинами и жемчугом

После этого римляне пришли к трудному, но выстраданному решению – более никаких гражданских войн… Лучше диктатор, царь, принцепс, кто угодно, но власть нужно держать прочно, крепко, умно и, главное, не возмущать свой народ, не держать его в нищете и убожестве. Это станет главной линией власти в Риме. Август (63 г. до н. э. – 14 г.) был сложной фигурой. Оставим в стороне подробности его воцарения, но отметим, что до его воцарения в течение 479 лет (с 509 г. до н. э. по 30 г. до н. э.) Рим был республикой, где власть распределялась между сенатом и народом в лице переизбираемых им магистратов. Август же создал принципат, орган, напоминающий монархию, диктатуру и республику одновременно. Быть может, это самое лучшее государственное деяние Рима… Принцепс – пожизненный проконсул, главнокомандующий, диктатор, в то же время и народный трибун, являющийся выразителем гласа народа.

О нем историк М.И. Ростовцев сказал так: «Редко найдутся в истории люди, относительно которых суждения были и остаются посейчас так разноречивы, как относительно восстановителя Римской империи после хаоса гражданских войн Августа. Впрочем, это – участь всех великих людей. Но редко в ком из великих людей сочеталось столько контрастов, сколько в Августе. Нежный, воспитанный женщинами мальчик, избранный сильным, суровым, истинно мужественным Цезарем своим наследником и преемником. Полный решимости девятнадцатилетний юноша, без колебаний берущий на себя тяжелое наследие Цезаря и сразу же выявляющий себя политиком и вождем первоклассным. Жестокий, неразборчивый в средствах революционный вождь, знающий, чего хочет, и идущий к цели, не стесняясь средствами. Автор проскрипций, конфискаций, политических убийств, руководитель одной из самых беззастенчивых пропаганд, полной лжи и демагогии.

И после всего этого восстановитель государства, заботливый правитель, хранитель традиций, защитник и охранитель морали, великий понтифекс Рима, первый гражданин Рима и пожизненный командир войска; немудрено, что разобраться в этих противоречиях нелегко». К задаткам крупного политика, полководца и управленца добавилась и важная финансовая подпорка: он пришел к власти, имея в наличии деньги, полученные им от отца и Юлия Цезаря. Видя тяжелое положение народа, он сразу же постарался улучшить его жизнь. Первое, что он сделал, это исполнил волю убитого Брутом Цезаря – тотчас передал римскому плебсу (т. е. свободной части римских граждан в составе 250 тысяч человек) по 300 сестерциев на каждого, что, по оценкам, составило примерно 75 млн сестерциев. Прекрасно понимая, что у народа, солдат зачастую просто нет средств к существованию, в 30 г. он потратил 860 млн сестерциев на приобретение земель в Италии и провинциях для раздачи солдатам. В 24 г. по меньшей мере еще 250 тысяч плебеев получили от него по 400 сестерциев каждый, что в сумме составило примерно 100 миллионов. Такова римская история.

Алтарь мира Августа

Он часто оказывал материальную помощь и из личных средств. В 12 году он выдал 100 млн сестерциев. В 7, 6, 4, 3 и 2 годах он потратил 400 миллионов сестерциев на вознаграждение демобилизованным солдатам. Он выдавал сотни миллионов сестерциев на поддержку бедняков, на создание военных касс, на пополнение государственной казны (а не на изъятие из нее средств налогоплательщиков). В 29 г. он выделил плебеям из военной добычи 220 миллионов сестерциев, в 29–28 гг. внес 80 млн сестерциев на восстановление храмов и возведение памятников. Одним из таких памятников эпохи Августа стал Алтарь мира (13 г. до н. э. – 9 г.). Это целый комплекс сооружений, венцом которого явился мавзолей в виде колоссального холма, увенчанного статуей Правителя, с большим парком для народа, солнечными часами, где вместо стрелки был египетский обелиск, указывающий время и сезоны. Парк Победы.

Таким образом, Август в течение жизни истратил на различные общественные нужды более 2 миллиардов сестерциев. Государственный бюджет в те времена составлял 400 млн сестерциев. Чтобы войти в сословие сенаторов, надо было обладать капиталом в 1 млн сестерциев, для вхождения в сословие всадников – капиталом в 400 тысяч сестерциев. Напомним, что из полученного в наследство состояния в 100 млн сестерциев Август 75 млн сразу же выплатил плебеям; он не стремился к безудержному личному обогащению и не присваивал себе не только денег казны, но и добычи. Вот вам и римский император! Не хотелось бы делать героя из человека, сокрушившего Республику, человека, который мечтал получить голову Брута, человека, который погубил «отца» Цицерона, дискредитировал память о Республике и ее достижениях. И тем не менее видим, что римский престол утверждается не только и не столько правдой, как гласит Библия, но и, в первую очередь, деньгами и силой.

ПРОТИВОРЕЧИВЫЙ ЛИК РИМСКОЙ ИМПЕРИИ. ВОССТАНИЯ РАБОВ

Римляне создали могущественную империю. Деяния их, с одной стороны, действительно достойны восхищения. Историка Аппиана (II в.) можно понять, когда он начинает свою «Римскую историю» с оды. Мы так воспринимаем следующие строки: «Ни одна держава, вплоть до наших дней, никогда нигде не достигала таких размеров и не имела такого длительного существования. Ведь даже владения эллинов, если кто-либо соединил бы воедино владения афинян, лакедемонян и фиванцев, властвовавших одни за другими, начиная с похода Дария, откуда начался особенно блестящий период их деятельности, вплоть до гегемонии Филиппа. над Элладой, не могли бы показаться столь обширными, сколь владения римлян». Он справедливо отмечает, что эллинское могущество нигде не выходило за пределы Эллады.

Историк считает, что если даже сложить время господства ассирийцев, мидян, персов, этих трех величайших империй до Александра, «то не хватило бы времени до тех девятисот лет, сколько до настоящего времени продолжается власть римлян, а если взять размеры владений этих государств и сопоставить их с величиной владений римлян, я полагаю, что они не составят даже половины их». Прав он, и говоря о достоинствах, благодаря которым поднялся Рим к зениту своей славы (доблесть, воля, выдержка, упорство, благоразумие, твердость). Хотя вызывает сожаление то, с каким оскорбительным пренебрежением говорил Аппиан Александрийский об Азии и людях Востока: «Что же касается держав Азии, то ни одна из них в отношении подвигов и доблести не может сравниться даже с самыми малыми странами из европейских ввиду изнеженности и трусости их народов». Однако мы видим, что и Римская империя соткана из противоречий. Ничто так не указывает на внутренние слабости, ущербность Римской империи, как наличие в ней института рабовладения.

Римская империя в III в.

Среди открытий, сделанных римскими юристами, мы знаем известную теорию фикций. Римская фикция, что, по критическому определению немецкого юриста Р. фон Иеринга, была не более чем «кажущимся актом», иными словами, «юридической ложью, освященной необходимостью», служила – и притом хорошо служила – корректировке права, когда какой-то из фундаментальных принципов входил в очевидное противоречие с «доброй совестью» или же «справедливостью». Такая ситуация складывалась, если, например, римский гражданин попадал в плен или становился рабом. Римские юристы нашли выход в том, чтобы признать его «мертвым в момент пленения» и, таким образом, открыть его детям и наследникам путь к легальному обладанию имуществом по правилу, отличающемуся от статуса раба. Замеченная и воспринятая римская юридическая фикция жива до сих пор, ее не чуждается и российское право (хотя и трансформирует ее по-своему, неожиданно – в духе наших фикций).

Тьеполо. Призвание Цинцинната к власти диктатора

Можно сказать, что и все разговоры о гражданственности, свободе, римских добродетелях представляются нам такого же рода «теорией фикций». Правда, до Пунических войн римляне еще соответствовали во многом идеалам свободы, демократии, равенства. Долгое время труд свободных шел рука об руку с трудом рабов. Так, Цинциннат обрабатывал свой участок в 2 гектара, когда к нему пришли сенаторы, чтобы приветствовать его как диктатора. Рим соблюдал на практике принцип, согласно которому, глава семьи был действительно хозяином своего поля, размеры которого не должны были превышать возможности его обработать. Так и рассчитывали землю, отдаваемую в собственность. Никому и в голову не пришло бы тогда захватывать огромные участки земли для спекуляций и продаж. Маний Курий, победитель самнитов, объявил, что такие люди опасны для государства. Эти ненасытные спекулянты станут угрозой для гражданского общества и строя. Стоявший во главе африканского войска Регул, являя пример античной умеренности, требовал своего отозвания, мотивируя это тем, что из-за смерти раба и недобросовестности наемных работников его маленькое поле оказалось заброшенным, в результате чего семья терпит нужду.

Римский раб Андрокоп, брошенный пьвам

Эти примеры, приводимые А. Валлоном, показывают, сколь разительно в дальнейшем изменился Рим. Новый дух увлек римлян на путь цивилизации, явил и вкус к роскоши, привычку к безделью и, как следствие, желание иметь больше рабов. То было время с 200 г. до н. э. по II век.

Делакруа. Данте и Вергилий в аду

Путешествие по рабовладельческому Риму напомнит нам путь Данте и Вергилия по аду. Повинуясь дикому инстинкту народа, алчного до земли и добычи, римляне времен поздней Республики, тем более Империи, не нуждались в оправдании завоеваний. Ливий считал естественным, что народ, «происходящий от Марса», покорял себе другие народы, и даже советовал им покорно сносить римскую власть. Но уже при Августе Вергилий, напоминая согражданам, что их назначение – владычествовать над народами (tu regere imperio populos, Romane, memento), придавал владычеству моральное назначение – водворять мир и щадить покоренных (parcere subjectis). Идея римского мира (pax romana) становится девизом римского владычества. Эту идею возвеличивает Плиний, прославляет Плутарх, называя Рим «якорем, который навсегда приютил в гавани мир, долго обуреваемый и блуждавший без кормчего». И греческий моралист, сравнивая власть Рима с цементом, увидел величайшее значение Рима в том, что тот смог организовать человеческое общество среди ожесточенной борьбы людей и народов. Этой же идее «римского мира» дал официальное выражение и император Траян в надписи на Храме, воздвигнутом им на Евфрате, когда до этой реки была вновь отодвинута граница Римской империи.

Ранее уже говорилось о том, что рабство было явлением, общим для Древнего мира. Эллинская мысль до IV в. до н. э. не сомневалась в том, что рабство – абсолютно необходимый и законный общественный институт. Аристофан, предлагавший в комедийной форме самую радикальную реформу социально-экономического строя (Eccl, 651–652), тем не

Рабыня и раб пред фараоном

менее считал уместным весь труд земледельцев возложить на рабов. Ксенофонт (De vect., IV, 17) полагал, что лучшим средством для процветания афинского полиса было бы приобретение общественных рабов, числом по три на каждого гражданина. Аристотель, также не оставивший без внимания вопроса о рабах (Polit., I, 2), не выказал тени сомнения в необходимости рабства. Поэты и художники мало уделяли внимания рабам, обычно показывая их лишь как второстепенные, малозначительные фигуры, совершенно лишенные индивидуальной характеристики. Так, например, Аристофан нередко выводит на сцену рабов, но они выступают, чтобы лишь способствовать раскрытию основной идеи автора; иной же раз под маской рабов у Аристофана скрываются даже видные политические деятели Афин. Идеал раба в изображении Еврипида – лишенный индивидуальных черт, хороший слуга, всецело преданный своему господину. Тот же характер имеют и изображения рабов в искусстве периода классики, где совсем нередки фигуры домашних прислужников на надгробных рельефах и краснофигурных вазах. В облике персонажей выступает только их подчиненное положение, а иногда еще и их плохие манеры. Скажем, так представлен раб-педагог на килике (сосуд для питья вина) вазописца Дуриса со сценой из школьной жизни. В отличие от чинно держащихся учителей и учеников этот раб расселся, скрестив ноги, что, согласно свидетельству Аристофана (Nub., 983), считалось признаком дурного тона.

Аристофан

Позже отношение к рабам заметно меняется. В противовес полисной замкнутости стоики в известной мере вслед за киниками выдвигали идею космополитизма, т. е. общечеловеческого единства. Все это позволило стоикам с более гуманной точки зрения посмотреть на рабов, что было менее свойственно их предшественникам. Если для Аристотеля раб – необходимая рабочая сила и если бы инструменты могли бы действовать сами по данному им приказанию, то не было бы нужды в рабах, то, согласно учению стоиков, ни один человек уже по природе своей не является рабом.

Различного рода труд сам по себе не является признаком рабства, ибо работать при тех или иных обстоятельствах приходится и свободным. Свобода заключается в возможности проявлять самостоятельность, а рабство исключает эту возможность (Diog. Laert., VII, 1, 121). В период эллинизма более доступными для рабов становятся и общественные культы. Рабы ранее допускались к Элевсинским мистериям (религиозное празднество); теперь, когда мистериальные культы получили широкое распространение, возросло число поклонявшихся им рабов.

Микеланджело. Умирающий раб. Лувр

После разрушения Карфагена «война захватила весь мир» и все театры военных действий стали поставлять рабов. После триумфа победитель предавал пленных смерти, избивал их в лагерях, заставлял убивать друг друга во взаимных схватках на потеху своим воинам. Остальных меняли или обращали в рабов.

Рим распространил эти суровые меры на весь мир. Невыносимо тяжкой оказалась ноша римского владычества для побежденных. Население Сицилии сократилось в результате войн на 1/10. А. Валлон пишет, что и другие страны (Сардиния, Цизальпинская Галлия, Испания и др.) «заплатили толпами рабов римским легионам, которые выбивались из сил, чтобы их подчинить». Цезарь за один только раз продал в рабство 53 тысячи человек. Если верить Плутарху и Аппиану, он взял в плен свыше миллиона человек. Рим получал рабов из двух источников: рабами рождались или становились. К ним причисляли и детей рабов, хотя мнение юристов, как говорили тогда, «первых лиц в государстве», разделились. Гораций с удовлетворением пишет: «Лежит толпа своих рабов, богатства знак, вокруг божеств сияющих».

Но вскоре стало ясно, раб – это еще и источник опасности и восстаний. Старая пословица гласила: «Сколько рабов, столько врагов». Римский воин нес с собой не столько цивилизацию, право и дороги (до этого дело доходило, но в последнюю очередь), сколь кандалы рабства и позор угнетения, и это было везде, где ступала нога римского завоевателя. «Греция была окончательно покорена, и последние борцы за ее свободу отправились в Рим, чтобы увеличить собой число рабов».

Раб

То же самое происходило и в Азии. Везде и всюду римские войска, уходя, уводили с собой цвет побежденных народов; везде победители, прежде чем поставить все население страны, мужчин и женщин, в одинаковые условия зависимости, собирали еще дань рабами среди наиболее преданных ее защитников. Это было неизбежным следствием всякой битвы и завершением всякого похода. «И если бы мы собрали все тексты древних писателей, то все же не получили бы действительной, реальной картины». Реальная картина была бы ужасной. Т. Моммзен пишет: «Уже в то время слово «мытарь» является у восточных народов синонимом слов «злодей» и «грабитель». Эта повинность больше всех других способствовала тому, что римское имя стало ненавистным, в особенности на Востоке. Когда власть перешла к Гаю Гракху и к той партии, которая называла себя в Риме партией популяров, было открыто объявлено, что политическое владычество дает каждому участнику право на известное количество шеффелей зерна. Гегемония превратилась просто в собственность на землю; не только была введена полная эксплуатация, она была с бесстыдным цинизмом мотивирована, узаконена и программирована. Конечно, не случайно самое тяжелое бремя легло на самые невоинственные провинции – Сицилию и Азию». Итогом такой политики стало исчезновение многих ярких культур. Восток отдал свою кровь Западу. Вольней писал: «И мне на ум пришла история прошлых времен; я вспомнил древние века, когда в этих краях жили двадцать замечательных народов, [среди которых] Персия, владычествующая от Инда до Средиземного моря. собиравшая подати с сотни народов. Где они, валы Ниневии, стены Вавилона, дворцы Персеполя, храмы Баальбека и Иерусалима?» Над всем этим теперь властвовал Рим.

Экономика Древнего мира не могла жить без рабов. Правящий класс Рима включал сенатское и всадническое сословия, муниципальную и провинциальную знать, имевшую римские гражданские права. Они-то и получали все выгоды от эксплуатации рабов, собственных бедных граждан, грабежа провинций и частых внешних войн. Сформировался тип рабовладельческих отношений, который именуется классическим или античным. Суть его вовсе не в том, как часто считается, что в Греции или в Риме рабы подвергались более жестокой и изощренной эксплуатации, чем в других странах Древнего мира, и потому античное рабство представляло собой более высокую ступень в развитии рабовладельческих отношений. Нет, античное рабство находилось на более высоком уровне развития по сравнению, скажем, с рабством египетским, и, главное, это был совсем иной тип рабовладельческих отношений.

Однако это отличие определялось не развитием рабства как такового, а принципиальным отличием организации греческого и римского общества свободных от египетского общества свободных. В античном мире рабами могли быть, как правило, только чужеземцы, которые в социально-правовом плане приравнивались к вещи по той причине, что гражданские законы и нормы не имели к ним, как к чужеземцам, никакого отношения. Это сравнение рабов с вещью, или, по выражению римского ученого Теренция Варрона, с говорящим орудием труда, так полюбившееся историкам марксистско-ленинской ориентации, возникло не вследствие особой жестокости эксплуатации рабов в античном мире. Рабство для человека античности, будь то философ, юрист, писатель, знатный патриций или даже бедняк плебей, считалось естественным потому, что, будучи чужаком, античный раб в глазах общества, находясь рядом с полноправным гражданином, считался существом совершенно иного рода. В античности существовала глубокая пропасть между классом свободных граждан и классом лишенных прав рабов…

Рынок рабов

Италия будет оставаться ведущим центром рабства и два столетия после рождения Христа. Главным рынком рабов был остров Делос, на Эгейском море. Географ Страбон утверждал, что в течение дня на острове, главном центре торговли между Западом и Востоком, в торговом обороте участвовали десятки тысяч рабов. Рабы – важнейший предмет дохода и для многочисленных пиратов. Известно, киликийские пираты не только уводили в рабство экипажи и пассажиров судов, но и опустошали целые области побережья Средиземного моря. Эти разбойники могли схватить прохожего где угодно – в городе, в поле, во время путешествия, безотносительно того, свободный то был или раб. Ни о какой морали, в современном смысле слова, речи не было. Если даже сегодня захват людей в плен, рабство, уплата выкупов продолжают жить в отдельных частях мира, то что говорить о том времени. Об уровне морали свободных граждан в эпоху античности говорит и то, что знатные римляне были главными потребителями рабов, а иные участвовали в работорговле. Катон Старший (234–149 гг. до н. э.), большой «ревнитель благочестия и древних добродетелей», тем не менее охотно вкладывал деньги в работорговлю. На продаже рабов зарабатывал и сам Рим, получавший с каждого раба ввозной и продажный налоги. В Риме рабство было более развито, чем в Греции. Применение труда рабов в хозяйстве и экономике обосновывали ученые. Наиболее известны труды Катона Старшего и Варрона. В труде «О земледелии» Катон обосновал преимущества сельского хозяйства по сравнению с другими отраслями экономики, допуская использование нерабского труда, но его идеалом было высокоинтенсивное хозяйство виллы, основанное на рабском труде. Катон обобщал опыт ведения хозяйства и давал ряд «ценных советов» по увеличению доходности, особое внимание уделяя вопросу организации рабского труда. Так, он предлагал применять смешанный метод поощрения – кнута и пряника. Проблемы организации рабского труда рассматривает и Варрон в работе «О сельском хозяйстве» (где он обосновывал преимущества сельского хозяйства и порицал переселение римлян в тесные городские стены). Он был сторонником самообеспечения вилл, а развитию рынка не придавал особого значения.

Распятые рабы

В эпоху Августа численность рабов в Италии и Риме доходила как минимум до 2 млн, что составляло от четверти до трети всего населения страны. По некоторым расчетам, в Италии в эпоху Спартака были 8 миллионов полноправных свободных граждан, 2 миллиона отпущенников и 4 миллиона рабов. Рабы (цена 400–500 денариев) делились на разряды: 1) государственные рабы (служители при магистратах, военачальниках, храмах, писцы, тюремщики, палачи; их, впрочем, было сравнительно немного); 2) рабы частных лиц: а) привилегированная часть рабов, городская фамилия (домашняя прислуга, чтецы, ораторы, философы, грамматики, архитекторы, секретари, библиотекари, стенографы, комедиографы, актеры и пр.); б) рабы, занятые трудом производительным (ремесленники); в) сельская фамилия (работали в сельском хозяйстве, подвергаясь тяжелой эксплуатации); г) категория осужденных рабов (работали в рудниках, каменоломнях, в оковах на полях, находились в гладиаторских школах и казармах). В I–III вв. труд их находил применение всюду: в сельском хозяйстве, металлургии, строительстве, гончарном ремесле, в рудниках и копях, при производстве предметов широкого потребления и торговле. Среди рабов были не только ремесленники или гладиаторы, но и люди интеллектуального труда, служащие, очень красивые женщины и т. д., и т. п. Наличие многих надписей о вольноотпущенниках – свидетельство широкой практики отпуска рабов на волю. Этого требовали условия все время развивавшегося рабовладельческого общества (о чем и свидетельствует наличие значительного количества отпущенников в наиболее романизованных областях Галлии), и это касалось преимущественно находившихся в сравнительно привилегированных условиях городских рабов, которым и посвящены в первую очередь исследуемые памятники. Как пишет Н.Н. Белова, отпущенные на волю рабы сами при первой возможности становились рабовладельцами, содействуя воспроизводству из поколения в поколение отношений рабства и отпущенничества. Быт сельскохозяйственных рабов в Галлии не отличался, в основном, от условий существования римско-италийских рабов, занятых в той же сфере производства. Случаи освобождения сельских рабов очень редки. Остатки эргастула (частная тюрьма для рабов), обнаруженные при раскопках в одной из сельских вилл, и рабские кандалы – в другой свидетельствуют о применении суровых средств для наказания рабов. Рабы не всегда были покорны. Рабы и отпущенники, ненавидя господ, весьма охотно доносили на патронов во время проскрипций и получали награды. Они вступали в коллегии свободных, принимали участие в отправлении культов восточных богов, слушали и повторяли опасные пророчества. К ужасу рабовладельцев, рабы пополняли собой вооруженные отряды рабов по всей Италии. Нередки были случаи и убийств господ рабами. В одной из надписей читаем, что 30-летний отпущенник – «скотовод» был убит рабом, который после убийства господина сам покончил с собою, бросившись в реку.

Ж. Жером. Аукцион рабов в Риме

Однако богатые дворцы и состояния, полученные в результате войн и грабежей, торговли и эксплуатации широчайших масс плебса, надо было кому-то обслуживать. Господа после тягот войны с Митридатом, жестокой войны с марианцами и после страха, навеянного примером проскрипций и конфискаций, наслаждались роскошью, искусством и науками, обзаводились обширными виллами, громадными домами в Риме с приемными, гостиными, библиотеками, статуями, картинами, посудой, бассейнами, банями, пышными семейными усыпальницами.

Схватка гладиаторов со львами

Состоятельные люди не жалели денег на строительство и украшение своих домов и вилл. Л. Лукулл за имение в Байях уплатил 10 тысяч талантов (талант – 26,2 килограмма серебра), дом Квинта Цицерона в Риме стоил 1 миллион сестерциев, дом Марка Цицерона на Палатине, купленный после отбытия им «исторического» консульства, обошелся ему в 3,5 миллиона сестерциев. Имущество М. Красса оценивалось в 200 миллионов сестерциев. Стремление к роскоши всюду становится главным. «Считается, – негодует поклонник простоты предков, – что нет у тебя и усадьбы, если на нее не насело множество греческих слов, которыми по отдельности называют разные места: процетон, палестра, аподитерий, перистель, орнитон, перистерон, опоротека».

Сработано рабами Рима

В усадьбах и виллах – обширные амбары, погреба, кладовые, цветники, огороды, птичники, пруды, парки, луга, леса, пастбища. Их обслуживали рабы, вольноотпущенники, съемщики, колоны, дворовые слуги. Челядь в городских домах крупных магнатов включала до 150 должностей: лакеи, кондитеры, повара, воспитатели, художники, врачи, секретари, грамматики, философы, переписчики, шуты. В их числе – значительное число иностранцев. А все вне Рима – «нищее захолустье».

Все находились при этом в состоянии конкуренции друг с другом. Аппиан отмечал порчу гражданских нравов (писал он о римлянах 44 г. до н. э., но такое положение отмечалось и ранее): «Исконный римский народ перемешался с иностранцами, вольноотпущенник стал равноправным гражданином, и у раба был тот же вид, что и у господина; ибо, если исключить сенаторскую одежду, все прочее облачение было у них и у рабов одинаково. Кроме того, обычай, имевший место только в Риме, публичные раздачи хлеба неимущим, привлекал в Рим бездельников, попрошаек и плутов из всей Италии». Фактически и бесчисленные стройки Римской империи были «сработаны рабами Рима».

В I в. уже по-настоящему стала ощущаться опасность, которую представляли собой рабы, «легионы рабов», скопившиеся в Риме и Италии. При Тиберии кое-кто предлагал возобновить законы против роскоши, которые должны были, между прочим, ограничить и число рабов в частном владении. О постоянном страхе крупных рабовладельцев говорил Гай Кассий в речи по поводу дела рабов Педания Секунда. Не соответствовавшее размерам события смятение вызвала в Риме попытка Куртизия поднять восстание рабов, быстро подавленное. При Клавдии тетка Нерона Домиция Лепида была осуждена за то, что недостаточно строго держала массы своих рабов в Калабрии и тем нарушала мир в Италии, хотя, по-видимому, никаких данных о готовившемся восстании не было. Против рабов принимались различные меры. В 10 г. сенат принял закон, по которому в случае убийства господина казни предавались не только все находившиеся с ним под одной кровлей рабы, но и отпущенные по завещанию на свободу.

Тинторетто. Апостол Марк освобождает раба

Закон Клавдия, по которому вступившая в связь с чужим рабом женщина становилась рабыней, был направлен на более резкое разграничение рабов и свободных. Плиний Старший считал рабство не выгодным не только в социальном, но и в экономическом отношении, когда рабов становилось слишком много. О развращающем влиянии рабов и о жестокости по отношению к ним писал и Ювенал, который ратовал за патриархальные отношения, царившие в фамилиях «предков», кое-где в Италии еще сохранявшихся. Цицерон считал закономерной участь рабов. Много писал о рабах Сенека. В буржуазной литературе его считают проповедником нового, гуманного отношения к рабам, возобладавшего в период империи. Сенека часто повторял, что раб – такой же человек, как и господин, что только тело, но не душа его находится в рабстве; ему доступно познание добродетели, он может стать благодетелем своего господина, а господин может и должен быть благодетелем раба, обращаться с ним кротко и милостиво, предоставляя ему известную степень свободы. Сенека привел мнение Хрисиппа, называвшего раба вечным наемником. Его человеколюбие было обусловлено чувством самохранения. «Каждый раб, – пишет он Луцилию, – имеет над тобой право жизни и смерти… я говорю: всякий, кто презирает свою жизнь, становится господином твоей. Учти пример тех, кто погиб в домашней засаде, или от открытой силы, или обманом; ты ведь знаешь, что не меньше [людей] пало жертвой гнева рабов, чем гнева царей». Тот, кто внушает страх, говорит Сенека, сам живет в постоянном страхе, поэтому мудрый не должен стремиться к тому, чтобы его боялись. Жестокий господин, как и тиран, ненавистен всем, и им постоянно угрожает месть обиженных. Наказывать рабов необходимо, но при этом следует соблюдать умеренность. Характерно письмо Сенеки к Луцилию, посвященное взаимоотношениям с рабами. Он хвалит друга за то, что тот живет в тесном общении (familiariter) с рабами, и пишет, что узнает в этом обычную предусмотрительность. «Своей жестокостью и излишествами мы сами делаем рабов врагами, а часто и своими господами. Предки, которые называли господина pater familias, а рабов familiares, установив праздник, во время которого рабы ели вместе с господами и пользовались домашними почестями, спасали рабов от унижения, а господ – от ненависти. Надо допускать рабов к своему столу в виде награды. Лучше пусть рабы уважают господина – как его клиенты, чем боятся его. Ведь, в конце концов, все люди – рабы: кто страстей, кто тщеславия, кто жадности, и все в равной мере – страха. Но страх и определял во многом отношение к рабам».

Патриций

Здесь четко прослеживается связь между политикой могучего Рима, что направлена на покорение стран и закабаление народов, и теми проявлениями протеста и возмущения, которые принимали формы вооруженных выступлений (открытых военных битв с не желавшими смиряться народами, восстаний рабов и, наконец, гражданских войн). Восстания рабов перерастали в войны, за войнами следовали все новые восстания рабов. Не имевший никаких формальных прав (ни гражданских, ни политических), раб выступал по отношению к свободным гражданам классом-антагонистом, возмутителем спокойствия. Древнегреческий историк Диодор, понимая это, писал: «Когда чрезмерная власть вырождается в зверства и насилия, дух покоренных народов приходит в крайнее отчаяние». Это отчаяние становилось безграничным, ибо Рим не знал предела алчности и жадности, во всяком случае, в отношении побежденных. Историк отмечал прямую связь между богатствами, в основе которых лежало рабовладение, и борьбой рабов. Описывая восстание на Сицилии в 240 г. до н. э., он говорит: «Около шестидесяти лет после того, как Карфаген лишился власти над островом, сицилийцы процветали. Затем разразилось восстание рабов, и вот что было ему причиной: поскольку сицилийцы нажили огромную собственность и собрали колоссальные богатства, они покупали множество рабов. Рабов толпами пригоняли из темниц и сразу же клеймили особыми знаками.

Гладиаторы

Казармы гладиаторов

Молодых назначали в скотопасы, остальные получали подходящие занятия. Их труд был очень тяжелым, а одежды и пищи им почти не выдавали. Большинство находили себе пропитание разбоем; всюду происходили убийства, по стране бродили шайки разбойников, так как их хозяева были слишком могущественны. Хозяева в большинстве своем были римскими всадниками, и губернаторы их боялись, так как те были облечены властью судить всех уличенных в преступлениях чиновников. Рабы же не могли больше терпеть своего отчаянного положения и частых беспричинных наказаний; при всякой возможности они собирались и говорили о бунте и наконец, набравшись решимости, перешли к действиям». Численность рабов быстро возрастала. Фабий Максим, захватив Тарент, сделал рабами 30 тысяч свободных граждан этого города (209 г. до н. э.); консул Эмилий Павел, разгромив города Эпира, то же сделал со 150 тысячами свободных эпиротов; Сципион Эмилиан, разрушив Карфаген, обратил в рабов оставшихся в живых жителей. Очутившись в рабстве, все невольники стремились вернуть себе свободу. Если им не удавалось добиться свободы легальным путем, то они становились источником всякого рода интриг, мятежей, войн, разбоя. «Таким образом, рабство жестоко мстило за себя внутренней социальной отравой в лице этого класса тунеядцев, которые требовали еще и развлечений, – panem et circsenses (лат. – «хлеба и зрелищ!») теперь становится лозунгом черни, для которой строились эти грандиозные театры, цирки».

Об острых классовых противоречиях и борьбе рабов свидетельствуют социальные движения, имевшие место в Галлии в I–II вв., где наряду с другими низшими слоями населения принимали участие и рабы. Рабы из завоеванных провинций, не смирившиеся с рабством, готовы были восстать. Это и немудрено, если учесть, что после галльских войн на рынки попали около полумиллиона рабов. Обращенные в рабство, астуры и кантабры перебили господ и бежали на родину, в Испанию. Тяжелым было положение рабов-рудокопов, рабов-гладиаторов. В 264 г. до н. э. на Коровьем рынке Рима во время поминок по Бруту Пере, устроенных его сыновьями, Марком и Децимом, состоялся поединок трех пар гладиаторов (от латинского слова «gladius» – меч). Но лишь спустя еще почти 50 лет это зрелище получило определенный размах: теперь 22 пары гладиаторов на протяжении 3 дней услаждали взоры жителей на погребальных играх, устроенных в память о консуле Марке Эмилии Лепиде тремя его сыновьями. И только в 105 г. до н. э. для увеселения римской черни гладиаторские бои были введены в число официальных публичных зрелищ. К исходу II века до н. э. бои, длившиеся несколько дней подряд при участии сотен гладиаторов, уже никого не удивляли. Появились и люди, для которых содержание и обучение гладиаторов стало профессией. Массы гладиаторов были одним из главных источников восстаний и мятежей. Тацит говорит о восстании Флора и Сакровира (21 г.), рабов-гладиаторов. Закованные в железо, они были упорными, смелыми бойцами и составляли главную ударную силу восставших (Ann., III, 43–46). Рабы были участниками многих восстаний против Империи, в том числе вспыхнувшего в 173–174 гг., во время войн Марка Аврелия. С большой уверенностью можно говорить об участии рабов и в грандиозном движении Матерна в 186 г., которое античные авторы, а вслед за ними буржуазные историки назвали восстанием «дезертиров» и толп рабов. Нашему читателю и зрителю наиболее известно восстание воина-фракийца, легендарного Спартака.

Схватка гладиаторов

В самом деле, образ Спартака донесен до нас не столько историками, сколь литераторами и кинематографистами (роман Р. Джованьоли и т. п.). Его имя ворвалось в европейскую действительность во время событий в революционной Франции. Если же обратиться к свидетельству тех, кто так или иначе знал больше об этой личности, то все отмечают его таланты военачальника, мужество, отвагу, ум. Плутарх писал о нем: «Спартак… человек, не только отличавшийся выдающейся отвагой и физической силой, но по уму и мягкости характера стоявший выше своего положения и вообще более походивший на эллина, чем можно было ждать от человека его племени». И даже Флор, относившийся к рабам с ненавистью и презрением, не мог не отметить, как мужественно принял он смерть в последнем бою: «Спартак, сражаясь храбрейшим образом в первом ряду, был убит и погиб, как подобало бы великому полководцу».

Спартак

Что известно о его биографии? Историки отмечают, что происходил он, вероятно, из племени медов во Фракии (крупное и сильное племя, знакомое с греческой культурой). Родом он был, скорее всего, из аристократической семьи (имя созвучно родовому имени боспорского царского рода Спартокидов). Место и время его рождения – Сандански, Болгария, 71 г. до н. э. Восстание начато группой рабов-гладиаторов из частной гладиаторской школы в Капуе. Около 200 рабов составили заговор, который был раскрыт, но 74 человека бежали и укрылись на Везувии. Восставшие выбрали 3 предводителей, и первым из них был Спартак, бывший наемник, попавший в плен и проданный в гладиаторы. Двое других – Крикс и Эномай, как считается, были галльского или германского происхождения. Упомянутый Флор говорил: «Спартак – это солдат из фракийских наемников, ставший из солдата дезертиром, из дезертира – разбойником, а затем за почитание его физической силы – гладиатором». К восставшим присоединялись рабы со всей округи и «свободные с полей». Посланный для их уничтожения из Капуи римский отряд восставшими был отбит.

Гибель Спартака

Марк Красс

Нанеся римлянам несколько серьезных поражений, Спартак «стал уже великой и грозной силой, но как здравомыслящий человек, ясно понимал, что ему все же не сломить могущество римлян, и повел свое войско к Альпам, рассчитывая перейти через горы и, таким образом, дать каждому возможность вернуться домой – одним во Фракию, другим в Галлию». Число восставших, по Аппиану, достигало 70 тыс., а затем оно увеличилось до 120 тысяч человек. Восстание началось в удобный для них момент, когда главные армии Рима находились в Испании и Фракии. На руку Спартаку было и глубокое возмущение городских низов и бедных крестьян политикой сената и римской знати. Аристократия и всадники наживались за счет добычи, получаемой от ограбления покоренных стран и народов. «Рыла тех и других чавкали в одном и том же корыте» (Том Холланд). Они сказочно богатели за счет хлебных спекуляций, а производитель хлеба – крестьянин – нищал. Шел процесс захвата земли и разорения мелких производителей. Цицерон писал, что в сей ситуации «вооруженные силы и отряды, осаждающие государство, более многочисленны, чем защищающие его, так как чуть кивнешь дерзким и пропащим людям – и они уже пришли в движение». Одержав ряд громких побед, Спартак хотел покинуть Италию, не помышляя ни о какой революции, однако сам факт гибели крупных землевладельцев, горящие и разграбленные поместья, потеря собственности заставили Рим осознать всю важность войны со Спартаком. В итоге герой был разбит Крассом и погиб в бою. Оставшихся в живых пленников римляне распяли.

Сцена из балета «Спартак»

ЦЕЗАРИ И ФИЛОСОФЫ. СЕНЕКА И НЕРОН

Хотя Рим не был символом гражданского порядка, мира и благополучия для всех, были у Рима и моменты величия, и достижения. «Строгое» право (jus strictum) римлян под воздействием права иных народов трансформируется. Рим учился властвовать, по словам поэта, «не оружием только, а законами» и даже стал призывать все прочие народы к участию во власти. Греческий оратор Аристид, обращаясь к Марку Аврелию и его товарищу Веру, говорит: «При вас все для всех открыто». Всякий, кто был достоин магистратуры и общественного доверия, уже перестает считаться иностранцем. Само имя римлянина перестает быть отличием одного города, но становится достоянием человеческого рода. «Вы установили управление миром наподобие строя одной семьи». Не мудрено, что в пределах империи возникло представление о Риме как о некоем общем отечестве. Эту идею привносят в Рим выходцы из Испании, давшей Риму и лучших императоров. Сенека, воспитатель Нерона и во время его малолетства правитель империи, сказал: «Рим – как бы наше общее отечество». В этой связи показательна судьба двух наиболее часто упоминаемых в римской истории лиц – Нерона и Сенеки. Тот же Сенека заметил: «О великих делах следует судить, проникшись их величием, иначе мы рискуем внести в них собственные пороки».

Римский историк Светоний, которому мы обязаны сведениями о Нероновом правлении (54–68 годы), бесстрастно фиксирует его деяния, подробно говоря об убийстве матери, об эксцессах, связанных с его «артистической» деятельностью, в угоду которой он забывал о долге отца отечества, о пожаре Рима. Много места посвящается добрым начинаниям молодого императора. И после смерти Рыжебородого (Агенобарба) некоторые «еще долго украшали его гробницу весенними и летними цветами и выставляли на ростральных трибунах то его статуи в консульской тоге, то эдикты, в которых говорилось, что он жив и скоро вернется на страх своим врагам». Даже крупнейший дипломатический партнер Рима, парфянский царь Вологез просил, чтобы память об императоре оставалась в почете, ведь он был мирно настроен к Востоку, с которым Римская империя воевала и до, и после него. Светоний подтверждает: «И даже двадцать лет спустя, когда я был подростком, явился человек неведомого звания, выдававший себя за Нерона, и имя его имело такой успех у парфян, что они деятельно его поддерживали и лишь с трудом согласились выдать». Говорят, что поначалу юноша Нерон собирался править по «лекалам» Августа, стараясь показать народу щедрость, милость, мягкость и справедливость. Награды доносчикам он сократил в четыре раза, народу роздал по четыреста сестерциев на душу, обедневшим патрициям положил ежегодную ренту, а когда ему принесли на подпись указ о казни какого-то преступника, воскликнул: «О, если бы я не умел писать!» Писать Нерон, однако, умел, и неплохо, и вообще был одним из самых образованных людей своего времени; немудрено – воспитывал его сам Сенека.

Нерон. Костюм для пьесы Ж. Расина

Причем воспитывал в скромности, которую философ относил к числу первых добродетелей. Под его влиянием юноша отказался от ставшего уже традиционным для принцепсов титула «отца отечества», а также от ритуальных благодарностей сената: «Я еще должен их заслужить». В этом с ним можно согласиться. Тип Нерона замечателен тем, что он, словно птица Феникс, возрождается в эпохи, когда деньги становятся глашатаями истины. «Для денег и богатств он (Нерон) единственным применением считал мотовство; людей расчетливых называл он грязными скрягами, а беспутных расточителей – молодцами со вкусом и умеющими пожить». Восхищался теми, кто тратил так неумеренно, как это порой мы наблюдаем у «героев» нашего времени. Хотя, как известно, потоки богатства быстрее всего теряются в песках расточительности (П. Буаст). Он якобы был твердо убежден, что на свете честных и целомудренных людей нет вообще. Люди лишь «таят и ловко скрывают свои пороки». Нерон считал, что, демонстрируя пороки, он укрепляет добродетель.

Золотой дом Нерона

Сегодня трудно утверждать, где правда, а где ложь в том, что стало известно о Нероне. Одни восхваляли и превозносили цезаря, другие завидовали и проклинали. Светоний писал о его наглости, скупости, похотливости, распущенности и подкреплял это утверждениями о том, что во время пиров, устраивавшихся в Большом цирке и в иных местах, ему прислуживали проститутки и танцовщицы со всего Рима. Историк утверждает, что «собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли один его член остался неоскверненным». Однако даже не это вызывало особые нарекания римлян, уже привыкших к свободным нравам своей знати, но неумеренные траты, которые в итоге затронули и кошельки богатых. Люди особенно ревностно относятся к богатству и к проявлению неумеренной, дикой роскоши (если они бедны сами). Граждане осудили его расточительность в постройках, и прежде всего при строительстве огромного Золотого дворца, от Палатина до самого Эсквилина. В Золотом доме он приказал возвести собственную статую, превосходившую высотой знаменитый Родосский колосс (высота около 37 метров). В покоях дома все было украшено золотом, драгоценными камнями и жемчужными раковинами. В обеденных залах устроены механические приспособления с поворотными плитами, чтобы во время застолий и празднеств рассыпать цветы и рассеивать ароматы. Главная круглая палата безостановочно вращалась, днем и ночью вослед небосводу. В банях текли соленые и серные воды. Таковы были вкусы высшей знати императорского Рима, первых лиц империи. Нерон скажет, что теперь он наконец сможет жить по-человечески. Император стал возводить и грандиозную купальню с каналом, чтобы можно было подъезжать туда прямо на судах (канал длиной в 160 миль). Для производства работ он приказал направлять ссыльных со всей Италии, требуя от судов приговаривать уголовных преступников к стройке века. В дальнейшем этот опыт повторят другие императоры.

Нерон во время посещения цирка

Утверждают, что на все эти безумные расходы его толкала не только уверенность в неиссякаемых богатствах империи, но и тайное желание отыскать под землей несметные клады. Ходили слухи, что где-то там, под землей, могут быть погребены сокровища древней казны, которую увезла с собой во время бегства из Тира царевна Дидона. Непрерывное строительство и неумеренные траты привели к тому, что Нерон растратил все, что было в казне, и после этого стал отнимать богатства и имущество у богатых граждан, говоря: «Будем действовать так, чтобы ни у кого ничего не осталось».

Нерон среди знати

Однако за легендами и слухами нужно попытаться увидеть истинную подоплеку политических и экономических событий. Дело в том, что в силу сложного стечения событий как на внутренней, так и на внешней арене Рим вошел в новую полосу развития, когда Империя становилась фактически неизбежным этапом развития государства. Нерон, воцарившись в Риме, вскоре понял, что власть капитала стала почти безграничной. Рим достаточно давно превратился в город, где вся общественная иерархия строилась на богатстве. В политике государства по отношению к богатству как таковому, как некоему абсолюту, представляющему квинтэссенцию так называемой западной практической философии, и к богачам как ее выразителям отражается весь макрокосм того или иного государства и общества. Рим в этом смысле типичен. Ведь огромные богатства Цезаря и Августа, первых лиц государства, давали им карт-бланш на сохранение статуса и влияния среди знати в Риме. Богатство становилось показателем социального и политического статуса.

Микеланджело. Страшный суд. Фреска

Однако новые завоевания, увеличившие богатства нуворишей, привели к усилению материального неравенства в обществе. Разгорелась острая политическая борьба между сенаторами-землевладельцами и всадниками, владельцами движимого имущества. Но в то время были еще живы и даже находились в расцвете умственных и нравственных сил представители старого, республиканского Рима. Они были воспитаны на традициях предков, основа которых – патриотизм и стоицизм… Эти черты старшего поколения были близки и понятны большей части простого народа, земледельцам и ремесленникам, а также свободным гражданам, не имевшим отношения к ростовщичеству, откупам и т. д. Широкие слои народа не очень приветствовали богатство и богачей, понимая, каковы источники богатств иных их обладателей. Т. Моммзен пишет, что расходы по управлению, ремонту общественных зданий, гражданские расходы ложились на общину, расходы на армию Рим возлагал на провинции. Это было своего рода аттической данью. В действительности также, как христианство немыслимо было без мученика, так Рим был немыслим без взятки. Моммзен описал эти «славные» римские порядки: «Наконец, не следует забывать вымогательств, с помощью которых римские должностные лица и откупщики всячески увеличивали налоговое бремя провинций. Если бы считать по закону вымогательством даже каждый подарок, принимаемый наместником, если бы закон даже ограничил право наместника приобретать собственность путем купли, все равно официальная деятельность наместника давала ему при желании множество случаев для злоупотреблений. Постой войск; бесплатные квартиры для чиновников и целой своры адъютантов сенаторского и всаднического ранга, писцов, ликторов, герольдов, лекарей и попов; полагающийся государственным курьерам бесплатный проезд; приемка натуральных сборов, перевозка их, а главное – принудительные продажи и реквизиции – все это давало всем римским должностным лицам возможность привозить из провинций огромные состояния. Воровство все росло по мере того, как исчезал контроль со стороны правительства, а суды из капиталистов стали опасными только для честных людей. Ввиду участившихся жалоб на вымогательства должностных лиц в провинциях была учреждена в 605 г. постоянная Судебная комиссия для расследования подобных случаев; законы против вымогательства быстро следовали друг за другом и становились все более строгими. Это указывает на постоянно разраставшиеся размеры зла, как гидрометр показывает уровень воды в реке». Это зло в Риме распространялось столь быстро, что грозило разрушить государство.

Доходный дом в Риме

Сенека, который при Нероне был одним из первых лиц, даже, как говорят, «первым министром», в этом вопросе выглядел отнюдь не безупречно. С одной стороны, он сам был одним из богатейших людей Рима и получал ценные дары от императора, что было хорошо известно. Многие считали его ростовщиком, причем весьма циничным, напоминая, как он поступил в отношении британцев («Одолжил британцам сорок миллионов сестерциев в надежде получить высокий процент, но затем настоял на срочной выплате долга, прибегнув к насильственным мерам»). С другой, в «Нравственных письмах к Луцилию» он, казалось, искренне уверяет читателя, что деньги и богатство могут быть источниками зла. Приводя пример, как источником прибыли может быть и святотатство, говорит: «Предположим, что деньги – благо, откуда бы их ни взять…» Но из его рассуждений не понять, то ли он одобряет любой способ обретения золота, то ли отвергает получение золота и прибыли путем святотатства. «Прибыль здесь не рядом со злодеянием, а вперемешку с ним». То ли богатство – благо, то ли зло?! Сенека старается держаться исторической правды, говоря: «Богатство являет некий образ блага, столь правдоподобный, что большинство людей ему верят». В то же время он не рискует пускаться в уточнения относительно острейшего вопроса соотношения богатства и бедности.

Развлечения толпы

В конце письма он откровенно говорит Луцилию: «Представим себе, что нас позвали на сходку народа. Внесен закон об упразднении богатств. Неужто мы будем убеждать или разубеждать толпу такими умозаключениями? Неужели с их помощью добьемся мы того, что римляне вновь устремятся к бедности и восхвалят ее, опору и силу своей державы? Что они устрашатся своих богатств, вспомнят, что нашли их у побежденных, откуда и проникли в незапятнанный, славный воздержанностью город подкупы, и раздачи, и мятежи? Что с чрезмерной страстью к роскоши стали они выставлять напоказ добытое у многих племен? Что отнятое одним народом у всех еще легче может быть отнято всеми у одного? Лучше убедить в этом и изгонять страсти, чем определять их. Если нам под силу, будем говорить храбро, если нет, то хоть откровенно. Будь здоров». Отрывок действительно замечателен своей откровенностью. В нем констатируется, что: 1) основа богатств Рима – это богатства, награбленные и захваченные у других народов; 2) город Рим стал средоточием роскоши и богатств, вызывающих подкупы, мятежи и все прочие «прелести свободной страны»; 3) римляне все это прекрасно знают, однако никакие речи, никакая мораль не могут их удержать от желания обогащаться любым способом. Они добровольно не отдадут награбленное у других («Легче может быть отнято всеми у одного?»), а посему напрасно и ожидать, что они «устрашатся своих богатств», что нашли у побежденных и ограбленных, и «устремятся к бедности».

Пир

Как мы говорили, и сам Сенека выступает с «двойной бухгалтерией». В речах он мог себе позволить быть демократом и даже народолюбцем (все же философ), но на практике, как государственный деятель и финансист, должен был быть безжалостным и циничным, каковы и были «дети Рима». Он много говорил о благодеяниях, но в одном из отрывков признается, что «благодеяний не следует расточать толпе», что «расточительность вообще не заслуживает похвалы, тем более в благодеяниях». Такова его позиция. При этом, правда, он сравнивает благодеяние с «видом ссуды» и считает, что «записывать благодеяние в расход – постыдное ростовщичество». Все же меры, принятые Нероном при несомненном влиянии Сенеки, скорее, говорят в пользу поддержания разумного равновесия между безудержным богатством олигархов и задачами принципата, которые и были изложены в «тронной речи» цезаря (иначе говоря, в послании собранию государственных мужей). Вспомним, римский историк Саллюстий предлагал Цезарю снизить влияние власти денег, точнее, их всевластия… В этом же направлении шли и реформы Августа. И как только Сенека стал «министром» у Нерона, он попытался прекратить поборы, которыми обложили народ чиновники в провинциях, поднял уровень, как мы бы сказали, социальных расходов государства. Нерону принадлежит идея отмены косвенных налогов: он предложил отменить сборы (portoria) и пошлины на двадцатую часть прибыли, хотя это была пятнадцатая часть доходов Рима. Акция по всем показателям очень скромная, но сенаторы тут же возопили о разорении казны государства. Это звучало весьма странно, ибо, как правило, богач вспоминает о государстве в самую последнюю очередь (после забот о любимом псе, вилле, кобыле и любовницах).

Фреска в Помпее

Если вы услышите шум вокруг того или иного юридического акта или решения сената, постарайтесь понять, кому этот закон выгоден или, напротив, крайне невыгоден. П. Грималь, автор книги о Сенеке, приоткрывая завесу над позицией римской верхушки, говорит о том, что негативную реакцию сената на решения Сенеки вызвала прежде всего боязнь увеличения прямых налогов, «отвертеться от которых им вряд ли бы удалось, учитывая природу их богатств». Заботились они о своей шкуре, ибо речь шла о перераспределении налогооблагаемой базы, т. е. о сверхобложении доходов, получаемых от недвижимости, но уже это несло угрозу «благосостоянию владельцев крупных состояний». В то же время реформа, если бы она удалась (и в этом была ее основная цель), могла снизить роль и значение откупщиков. «Тацит, например, специально подчеркивает, что это предложение было выдвинуто по просьбе «народа» (имея в виду, безусловно, римских граждан, а не чернь), недовольного злоупотреблениями откупщиков.

Откупщик

И даже когда сенаторы одержали верх и институт vectigalia (т. е. косвенных податей, которые несет обычно народ. – Ред.) сохранился в прежнем виде, в деятельности сообществ откупщиков произошли значительные перемены: отныне текст договоров, заключенных с их представителями, подлежал публичному оглашению. Был предпринят и еще целый ряд предупредительных мер: снижен срок давности, установлено освобождение от налогов для солдат, усилена строгость в отношении пересмотра судебных решений. В Риме за ведение процесса против откупщиков теперь отвечал претор по делам иностранных граждан, а в провинции – наместник в ранге сенатора…» В последние годы Республики контроль над сообществом откупщиков был возложен на сенат.

При Катоне сенаторы решительно воспротивились требованиям откупщиков снизить заранее установленные нормы их отчислений в казну, но в конце концов те все же добились своего, но уже при Цезаре. «Вполне возможно, что в сенате воцарились настроения возврата к прежним временам и твердость в отношении откупщиков, проявленная, вне сомнения, по инициативе Сенеки, любопытнейшим образом напоминает политику, проводимую Катоном, которого Сенека считал одним из тех римских граждан, которые являют собой пример, достойный подражания». Все это очень напоминает муки, которые претерпел многострадальный закон о прогрессивной шкале налогообложения в России. Закон до сих пор не вошел в summa idearum (круг понятий) законодателей и не принят, хотя во всех цивилизованных государствах Европы, Америки и Азии он давно стал краеугольным камнем социально-экономической политики. Manus manum lavat (рука руку моет)! Сенека – один из тех мудрецов, которые, согласно воззрениям мыслителей Древней Стои, рождаются раз в 500 лет. Его смерть (он коснулся этого в «Трактате о преждевременной смерти») имела ряд причин, о которых говорить в контексте наших исследований не будем (изгнание, смерть сына и друга и т. д.).

УРОВЕНЬ ЖИЗНИ, УСЛОВИЯ БЫТА, ЭТИКА И МОРАЛЬ РИМСКОЙ ЗНАТИ

В Риме было столько богатых людей, сколь никогда прежде не было в столицах. И они старались превзойти друг друга в транжирстве. Так, император Вителлий целые ночи проводил в пирах, принимая рвотное и чередуя его с пищей. Для одного из пиров понадобилось 2000 птиц и 6000 деликатесных рыб. Повара его постоянно ломали голову над изобретением новых блюд. Одно из них стоило 100 000 сестерциев, будучи приготовлено из невообразимой смеси: сладкое мясо, печеные птицы, фазаньи и павлиньи мозги, языки попугаев и т. д. Император Гелиогабал, возомнив себя богом, говорили, взял за обыкновение есть зеленый горошек, смешанный с крупицами золота, а рис с жемчугом. Мать Нерона, Агриппина, заплатила огромную сумму за певчего соловья, желая узнать вкус языка этой птицы. С ее легкой руки украшением стола у богатых римлян стал паштет из соловьиных языков. Римские традиции восприняли в России (далеко не лучшая преемственность цивилизаций). На Нижегородской ярмарке в трактире русские купцы обмывали удачную сделку. Один из захмелевших гуляк обратил внимание на поющего в клетке соловья и подозвал хозяина трактира. Тот подбегает к нему, угодливо кланяясь. Купец вопрошает: «Сколько стоит?» – «Сто рублей, вашество!» – «Зажарь!» Из соловья готовят жаркое и подносят купцу на серебряном блюде. Купец долго размышляет и наконец заявляет: «Отрежь на копейку».

Пиры в Риме

Культурно-моральный уровень новой знати оставлял желать лучшего. Правильнее было бы говорить об отсутствии морали. Поэт Марциал писал в эпиграмме:

Правда, были и такие люди, как Рутилий Руф, который хотел ограничить лихоимство властей, обуздать алчные аппетиты откупщиков, добиться того, чтобы и в провинциях установились справедливые порядки. Тиберий Гракх делал все возможное, чтобы обеспечить беднейшим слоям сограждан достойную жизнь. Среди тех, кто осуждал всевластие денег, стоик Сенека, ставший доверенным лицом императора. Он писал: «Эта вещь, которая держит в плену такое множество начальников и судей, которая и делает их начальниками и судьями, эта вещь – деньги. С той поры как деньги стали предметом культа, истинная ценность вещей пришла в забвение; поочередно становясь то торговцами, то товаром, мы интересуемся не тем, что есть та или иная вещь, а тем, сколько она стоит».

Гораций

Похоже, что этим должна переболеть каждая эпоха. Остановить это безудержное наступление богатства было трудно, оно захватывало души людей подобно тому, как дикий и вульгарный вояка захватывал беззащитные города, грабя, насилуя, убивая, растлевая. Победить его могут высокая культура в сочетании с долгом, долгом служения отечеству, высшие принципы и идеалы.

Вероятно, трудно было удержаться перед соблазном, когда богатство плывет само в руки. Гениальный Гораций (65 г. до н. э. – 8 г.), признанный лирик Европы, певец «золотой середины», жизнь которого совпала с важнейшим этапом в истории Рима, т. е. с падением Республики и установлением Империи, сражавшийся в рядах армии Брута, а затем перешедший в стан Октавиана Августа, его победителя, писал так:

У меня ни золотом,

Ни белой костью потолки не блещут;

Нет из дальней Африки

Колонн, гиметтским мрамором

венчанных;

Не был я наследником

Царей пергамских пышного чертога,

И одежжд пурпуровых