Одинокая блондинка желает познакомиться, или Бойтесь сбывшихся желаний! Рыбицкая Марина

Часть третья

Берегите женщин!

Иначе они будут беречь себя сами!

Мое состояние холодного бешенства достигло апогея как раз в тот незабываемый для мужчин момент, когда у них проснулись остатки нечасто используемой совести и они все же решили меня развязать.

Очутившись в вертикальном состоянии и ощутив под ногами твердую землю, я покачнулась и навела резкость налитыми кровью глазами. Эльфы благоразумно молчали, впрочем, этих скорбных умом мелкотравчатых ушастых индивидуумов уже не спасло бы никакое волшебное действие, даже немедленное предложение потерпевшей спа-салона, косметолога, массажиста и голого стриптизера до кучи. Я обвела языком пересохшие, воспаленные губы и окинула безумным взглядом присутствующих в темном закутке. После чего недолго думая раздала всем сестрам по серьгам. То есть метким ударом ноги увеличила Магриэлю размер мужского достоинства, поправила кулаком форму носа Болисиэлю и легонько проверила на прочность пресс Лелигриэля ближайшим тяжелым предметом, которым оказался дрын, так удачно валявшийся у стены дома.

Закончив расправу над эльфами, я повернулась к троллю, с нескрываемым интересом наблюдавшему за разворачивающимися военными действиями. Смерив его с головы до ног алчным взором, я перешла к решительным терактам. Немного подумав, я спружинила и подскочила, в прыжке залепив Мыру увесистую пощечину с криком:

– Это тебе, сволочь долговязая, за погибший в страшных муках женский романтизм!

Об его каменную физиомордию руку я отшибла основательно. Но это меня не остановило, впрочем, как и боль в отбитых пятках. Подув на ушибленные пальцы, я все же сумела согнуть указательный пальчик крючком и поманила тролля к себе, сияя невинной улыбкой, хитро скрывающей скрежет зубов. И этот… эта неискушенная наивняшка (чтоб его черти, как меня, сутки вниз головой трясли!) повелся, нависая надо мной массивной тушей. Тогда я осуществила второй акт мести и влепила затрещину с левой руки, сопровождая объяснениями:

– А это за все хорошее на много лет вперед! И чтоб не забывал, кто тут девушка, а кто примазывается!

Это я к чему? Совсем что-то с памятью моей стало… Ага, проверено опытным путем – от интенсивного притока крови к голове мыслительная деятельность не улучшается! Хотя… а был ли мальчик, в смысле – мозг? Брр! Это я сейчас до кощунства додумаюсь! У женщин мозги есть! Даже у блондинок! Точно знаю! Вот у меня они в данную минуту сильно болят!

– Где тут местный пятизвездочный отель? – грозно сдвинув брови, поинтересовалась я у тяжело и разнообразно ушибленной мной (а еще Богом и природой) компании.

– За углом, – проинформировал меня Мыр, потирая по очереди пострадавшие щеки и перекладывая для этого обожаемый топор из руки в руку.

– Подержать? – мило осведомилась я, от созерцания нанесенного ущерба приходя в гораздо более благодушное состояние духа.

А почему я должна страдать в одиночку? (Кто там про женское смирение вякал? – Молчать!) А как же «отмщение и аз воздам»?.. Или с волками жить – по-волчьи выть? Нет! Это уже зоофилией попахивает! Ой, я опять о чем?

– Не нать! – испуганно отшатнулся от меня тролль. – Ышшо на ногу брякнешь топор-то. С тебя станется.

– Замечательная идея! – восхитилась я его изобретательностью и довольно потерла руки. – Точно не хочешь ее в жизнь претворить?

– Если ты дашь ЕЙ в руки оружие, тогда лучше сразу нас добей, – со стоном разогнулся Магриэль. – Я не хочу долго мучиться, пока она будет рубить меня на грубые, неровные ломтики и делать орочью отбивную с кровью.

– Да, это так неэстетично! – поддакнули остальные два лопухастых.

– Из вас всех сегодня фантазия так и прет, – меланхолично высказалась я. – Наверно, магнитные бури или еще какие природные катаклизмы. Смотрите, окружающих своими выхлопами не покалечьте. У них наверняка медицинской страховки нет! – После чего развернулась на каблуках и, прихрамывая, отправилась на поиски вожделенной гостиницы, бурча себе под нос: – Если проблемы сыплются на голову, а неприятности на задницу, то как меня до сих пор не сплющило? Непонятно…

Через несколько шагов меня сзади кто-то крепко прихватил за штанину, удерживая.

Это кто там у нас такой смелый? Мало показалось? Напрашиваются на добавку, черти ушастые?

Развернувшись и нарисовав на перепачканной физиономии устрашающее выражение, я наткнулась взглядом на Моня. Зверь вопросительно уставился на меня, продолжая сжимать в лапе материю моих штанов.

– Ты тоже хочешь получить свою порцию люлей? – устало поинтересовалась я, разглядывая добровольца. Сил сражаться уже не осталось. Только чувство долга.

– Гы-гы, – отказался от подобной чести Монь, мотая лохматой башкой и сменяя вопросительное выражение морды на умильное и любвеобильное.

– Тогда чего ты хочешь? – не поняла я тонкого намека на толстые обстоятельства.

– Гы-гы, – ответил он мне и начал подтягивать к себе с далекоидущими намерениями.

Намерения я разгадала в самом зародыше и решительно их пресекла, погрозив пальцем:

– Но-но! Не балуй!

Монь расстроился, хлюпнул, лизнул меня в щеку и облапил. Сдавив в дружеских объятиях, животное уютно покачивало меня, как младенца.

Безусловно, это успокаивает и расслабляет, но вместе с тем навевает на некоторые малоприятные мысли. Почему такое обращение ассоциируется у меня с пустышкой и подгузником? Непонятно…

Настойчиво высвободившись из сильных лап Моня, я благодарно улыбнулась единственному утешителю и продолжила свой путь к выстраданной крыше над головой и вожделенной горячей воде с мылом. Все остальные участники нашей освободительной компании впредь активных позывов к общению не испытывали, лишь следовали за мной по пятам укоризненно-молчаливыми призраками (пытались давить на мою неокрепшую психику обиженными физиономиями).

А вот на меня это сейчас не действует! Если выбирать между собой и всеми ними, то выберу я себя! В конце концов, я у себя одна, а мужиков вокруг много! А по поводу еще одного исключения – Мыра я, так и быть, подумаю после того, как приму ванну и плотно пообедаю.

Когда я свернула за угол, как мне было указано, в глаза бросилось внушительное двухэтажное здание из темного нетесаного камня, увенчанное потрясающей вывеской, которая ласкала своим содержанием взор и душу усталого путника. Надпись гласила: «Мама Мума и Ко. Покой и уют. У меня как дома!»

Прелесть! А «Ко» – это звание или должность? А какая, в сущности, разница? Главное, был бы сервис хороший, а кто там его оказывает – дело десятое!

Приблизившись, я увидела внизу небрежно накорябанную гвоздем по краске дописку, скорее всего оставленную особо успокоенным постояльцем: «За деньги!» Еще ниже другим почерком добавили текст с тремя восклицательными знаками: «За очень большие деньги!!!» И завершалось все возмущенной фразой совсем уж каракулями: «Дома стока не дерут!»

Изумительная реклама! Четкая и быстро расставляющая все точки над «i». Но платить все равно не мне, так что вперед, к благам местной цивилизации!

Местечко было, судя по всему, довольно оживленное, невзирая даже на грабительские цены. Входная дверь постоянно хлопала, впуская и выпуская посетителей. За те несколько минут, что я шествовала к входу, туда-сюда проскочило с десяток жаждущих уюта. Один хлипкий индивидуум до того изголодался по домашнему теплу, что даже после того, как его нежно вынесли наружу и положили на самое лучшее место во дворе (в огромную помойную лужу, в которой весело хрюкали свиньи-аборигены), все так же настойчиво стремился внутрь. Ну желал мужчинка приобщиться к покою и уюту, ничего не скажешь!

Я его так понимала! Наверное, как никто другой! Мне бы вот тоже к чему-нибудь мягкому и теплому приобщиться… к чистой постели, например. Часиков этак на тридцать – сорок. Можно и больше. И, чур, не кантовать!

Попав-таки внутрь и дав глазам привыкнуть к смене освещения, я оглядела громадный, заполненный битком зал и усомнилась в наличии свободных мест. Мечта отдохнуть и привести себя в относительный порядок приготовилась сделать мне ручкой. Поймав ее за хвост и строго попеняв на малодушие, трусость и нетерпение, я приготовилась к мужественной борьбе за место под солнце… прошу прощения, оговорилась – крышей.

– Чем могу быть полезна? – раздался оглушительный бас, прерывая мои внутренние метания и сомнения.

Обернувшись на звук голоса, я обмерла. За стойкой стояла… Нет, не так!.. За стойкой стояло… Нет, скорей возвышалась волосатая гора, на самом верху которой моргало два внимательно разглядывающих и оценивающих меня глаза. От счастья лицезреть такое диво у меня «в зобу дыханье сперло» и мысли погнали бешеными скакунами. Ага… помните Газманова – «мои мысли, мои скакуны»? Так вот, мои погнали гораздо быстрее, ручаюсь.

Это кто? Мама Мума? Или Ко? И как это самое «Ко» в таком случае расшифровывается? Господи, у них тут вообще нормальные обитатели бывают? Или одни Мумы, Мыры, Мони да еще Къяффы? Или это только я на их фоне выгляжу жутким монстром, а они все нормальные?..

Сзади хлопнула дверь, и волосатая копна за стойкой перенесла свое внимание на вновь прибывших.

Кстати, а почему она так дернулась и многозначительно моргнула? У местной бандерши пляска святого Витта? Или мне от усталости уже всякое непотребство мерещится?

– Здоров, Мума! – послышался радостный голос тролля.

Глазки лукаво блестят, на роже улыбка до ушей нарисовалась с клыками девять на двенадцать. И чего обрадовался, спрашивается? «Дом, родной дом»? Так?

– И тебе не хворать, – в тон ему ответила волосатая мадама.

Ага, значит, нечто – мама Мума. Дело осталось за малым – выяснить, кто тут «Ко», чтобы невзначай не скончаться в следующий раз от «приятной» неожиданности.

– Приютишь? – полюбопытствовал Мыр, обходя деревянную барную стойку.

Я застыла мраморной статуей.

– Куда ж я от тебя, красавчик, денусь! – кокетливо подмигнула туша и в свою очередь поинтересовалась: – Девушке ванну приготовить?

– Спасибо! – Моя душа размякла от благодатных слов.

– Да не за что, – махнула необъятной лапищей Мума. – Сама женщина, знаю, каково это – быть неухоженной. – И заговорщицким шепотом добавила: – Эти жалкие мужчины ничего не смыслят в нашей красоте. Зато, шалуны, очень хорошо на нее реагируют, веришь? Смотри! – заорала, одним воплем перекрыв шум зала: – Эй, ты! Где ты там?

Пока я трясла головой, пытаясь привести в порядок на минуту оглохшее ухо, из-под стойки вылез зеленый лысый сморчок, про каких нелестно отзываются «от горшка два вершка». Он уставился на волосатую гору влюбленными глазами:

– Да, дорогая. Я здесь, дорогая. Ты что-то хотела, дорогая?

– Как я выгляжу? – грозно нависнув над несчастным, прорычала Мума, всем своим видом сигнализируя, КАКОЙ ответ из всех возможных она считает единственно правильным и приемлемым.

Сморчок телепатически уловил невербальные сигналы или был уже ко всему привычен, так как сложил худенькие ручки в молитвенном жесте и с благоговением прошептал, в экстазе закатив блестящие глазенки:

– Божественно! Твоя красота, дорогая, безгранична и безбрежна!

Вот это уж точно, точнее не бывает! Как тонко подмечено – «безгранична»! У мамы Мумы границ не наблюдается вообще, и ее очень много – в частности!

– Вот видишь! – торжествующе обернулась ко мне Мума, перед этим кратко приказав сморчку: – Брысь! – И кокетливо поправила несуществующий локон. Проводив глазами уползающее обратно под стойку компактное приобретение, именуемое мужчиной, пожалилась мне: – Эх-х! Если бы не моя врожденная душевная хрупкость и женская слабость, разве бы я поддалась уговорам и вышла замуж за такое ничтожество? Все мы, женщины, иногда не можем устоять перед сладкими словами лживых обольстителей! – И дама деликатно смахнула мизинчиком слезу.

«Ничтожество», оно же «обольститель», пискнуло снизу:

– Никогда, дорогая! Только в силу обстоятельств ты связала свою судьбу с ничтожным мной и отдала мне свою восхитительную руку и прекрасное сердце!

Меня передернуло от взгляда на чудовищных размеров лапу. С ужасом обозрев необъятную грудь и представив масштабы упомянутого сердца, я содрогнулась повторно. Супруг прелестницы и впрямь вышел ей под стать – в том смысле, что легко поместился бы у нее в сердце. Буквально.

– Сладко поет! – удовлетворенно заметил монстр в женском обличье. – За то и терплю дармоеда уже целый год. Иначе бы уж давно сменила, благо недостатка в ухажерах не испытываю. Но я что-то разболталась не в меру. – Величественно указала монументальной ручищей: – Пойдем, девонька, я провожу тебя в купальню.

С этими словами она вышла из-за стойки, а у меня начался шок. Просто накрыло волной обалдения от увиденного. Я даже слова произнести нормально не могла, лишь открывала и закрывала рот, стараясь выдавить из себя хоть что-то в благодарность и не поперхнуться набежавшей слюной.

На милой волосатой красотке была надета узкая юбка до полу с двумя разрезами спереди до бедра. Вверху, создавая некоторую видимость талии, юбку удерживал широкий кожаный пояс ярко-алого цвета с громадными серебряными бляхами. Из разрезов выпирали мощные тумбообразные ноги в черных сетчатых чулочках с подвязками чуть выше колен. (Каждая нога в своей верхней части могла поспорить размером с моей талией.) На подвязках красовались кокетливые красные бантики, частично скрываемые нависающими над ними складками кожи. Зрелище, доложу я вам, было феерическое! Все мужчины в зале выкатили глаза, остолбенело пялясь на местную красавицу. Некоторые, мне показалось, даже подавились едой или питьем. Надеюсь, от восхищения, а не по другой причине. Ибо попасть маме Муме под тяжелую карающую стопу я бы никому не пожелала. Лучше уж под асфальтовый каток. Менее болезненно и смерть более… гуманная.

– Ну, чего застыла? – радостно окликнула меня хозяйка. – Пойдем уже!

И мы пошли. Прошествовав по залу и наслушавшись от мужчин сомнительно-кислых комплиментов наподобие: «Уж больно тоща» или – «У маленькой и подержаться-то не за что», мы оказались в заднем помещении, отведенном под купальню. Это было чудесное, прямо-таки замечательное место: царство горячей воды и мыла. Дирку с его помывочной можно было прикрыться ветошью от стыда и не отсвечивать. Итак…

Центр громадного помещения занимал большой черный камень с подогревом. Уж не представляю, каким способом его обогревали, но аккуратно обтесанный валун был приятно теплый и напоминал алтарь староанглийских язычников или примитивный массажный стол. Рядом находилась чудовищных размеров деревянная лохань, практически ванна, до половины наполненная горячей водой. На столике рядами располагались баночки и кувшинчики с различными сортами мыла. Поодаль, на высокой деревянной лавке, стопкой громоздились пушистые полотенца. У дальней стены стояла широкая скамья, покрытая темной тканью. На скамье, тоскливо подперев голову рукой, в позе роденовского «Мыслителя» сидело уменьшенное подобие мамы Мумы. В смысле – чуточку ниже, потоньше и поизящнее.

– Лума, доченька, – пропела своим необыкновенным басом Мума, – я тебе вот клиентку привела. Ты уж ей организуй все по высшему разряду. – И, понизив голос до громкого шепота, поделилась новостью: – Девушку Мгбррыр в город привез, ты прикинь. – Опушенным густо намалеванными ресницами глазом «просемафорила» банщице: – Она с ним… вот дела!

Сообщение произвело должное впечатление. На той части лица, которую можно было разглядеть под волосами, у дочи сразу нарисовалось горячее желание услужить. Лума мгновенно вскочила с лавки и закатала рукава. К слову сказать, ее мускулистые руки играли объемными бицепсами и трицепсами, которые сделали бы честь хорошему боксеру или культуристу, причем – исключительно мужского пола. Мне даже страшновато как-то стало попадать в столь крепкие ручки. А банщица, горя энтузиазмом, натянула клетчатый передник и поперла на меня голодным мамонтом.

Не поняла. Это почто нам такая честь? Повезло нам с проводником, нечего сказать. Тролль, имеющий такие связи и уважение, да еще и временами разговаривающий абсолютно правильным языком. Кто же этот таинственный Мыр? Сплошные загадки и вопросы. И ведь не ответят, если спрошу. Хотя почему бы не попытаться?

– А что в Мгбррыре такого особенного? – мило поинтересовалась я, наблюдая за приближением к своей особе молодой поросли банного дела и предпринимая невзначай хитрые противолодочные маневры по уклонению от ее жарких объятий.

Поросль зубасто улыбнулась и взялась загонять меня в угол. Я занервничала.

Зачем? Что я в углу не видела? С какой радости подобные посягательства?

– Он у нас почетный постоялец, – неопределенно высказалась мама Мума, выплывая за дверь и оставляя меня на растерзание.

Чего и следовало ожидать! А я Елизавета, королева Великобритании! Приятно познакомиться!

Отвлекшись на размышления, я все же пропустила момент, когда меня зажали в угол и начали энергично раздевать.

– Мамочки! – заорала я от неожиданности.

– Ты чего? – резонно спросила Лума, одним движением стягивая с меня грязную рубашку. – Дикая ты какая-то. Из деревни, что ль? Первый раз? Никогда в приличной купальне не была?

– Была, – сиплым шепотом призналась я, успокоившись, когда поняла, что на мою честь и достоинство сейчас посягать не будут. – У Дирка, в «Обжираловке орка».

– А-а-а, – протянула девушка. (Я искренне надеюсь, все же принадлежность к женскому полу выдавали очевидные половые признаки, заметные невооруженным глазом.) – Так у дяди не то.

Оба-на! Он их родственник? Так у них семейный бизнес? Ни за что бы не угадала… А Дирк совсем не такой волосатый. Впрочем, до Мумы и Лумы орчанки пока мне не попадались, и судить строго об их внешности не могу. Но все же как-то непривычно много тела… или это из той степи: «Хорошего человека должно быть много»? Ага! А повар непременно должен быть толстым, певица глупой, сторож глухим, а бухгалтер в очках. Глубоко въелись в нас стереотипы.

Снедаемая дурацкими идеями, я была водворена в лохань могучими руками Лумы, где блаженно прикрыла глаза и расслабилась. В процессе отмокания и тихого кайфования меня начало зверски грызть любопытство, которое я тут же решила удовлетворить:

– Лума, а кто такой этот «Ко»? Тот, который на вывеске?

– Это тринадцать маминых детей и восемь мужей, – спокойно пояснила прекрасная банщица, хлопоча вокруг лохани, расставляя и раскладывая необходимые, по ее мнению, принадлежности.

Ответ, с опозданием дошедший до усталого и измученного сознания, вверг меня в пучину удивления.

– Ик! Сколько-сколько детей и мужей? – переспросила я на всякий случай, думая, что ослышалась, и попутно отплевываясь от попавшей в рот воды (такие ответы следует все же получать не в ванне – ей-богу, клиенту грозит опасность утонуть во цвете лет!).

Орчанка приблизилась. Присев на краешек лохани, что заставило меня перебазироваться на другую сторону во избежание переворачивания посудины под ощутимым весом Лумы, девушка пристально на меня посмотрела и пустилась в объяснения:

– Как ты уже видела, наша добрейшая мамочка – женщина красивая и в самом соку. Замуж выходит часто. Что поделать, у нее очень доброе сердце и она просто не может позволить мужчинам сохнуть по ее несравненной красоте…

– Какое благородство! – влезла я, чтобы поддержать нить разговора.

– Да, – легко согласилась дочь местной обольстительницы. – И еще у мамочки строгие принципы: она не может себе позволить иметь любовника, так как считает это плохим примером для своих дочерей.

– Очень правильное решение! – лицемерно одобрила я, старательно пытаясь понять – чем бесконечная смена официальных мужей отличается от наличия большого количества неокольцованных любовников при одном законно представленном муже. С моей точки зрения, и то, и другое – одинаково аморально, и первый вариант лишь слегка подмарафечен унылой, не слишком приятно пахнущей законностью.

– Так вот, чтобы не менять вывеску каждый раз, когда мамочка выходит замуж или на свет появляется очередной отпрыск, и было придумано «Ко», – воодушевленно просвещала меня-деревенщину образованная Лума, – это и есть наша «компания». Я ответила на твой вопрос?

– Да, – кивнула я. – Вполне. Спасибо!

– Впечатляет со страшной силой. М-дя…

Лума с удовольствием послушала песенку, радостно подпевая.

– Получается, твои братья и сестры тоже здесь трудятся? – Я представить не могла, куда можно пристроить такую прорву отпрысков.

– Конечно, – просветила меня орчанка и принялась загибать пальчики: – Тума заведует прачечной, Нума – горничная правого ряда комнат, Зума – горничная левого ряда, Рума и Бума обслуживают зал, Жума, Гума и Шума на кухне…

Мне от одного только перечня имен поплохело.

– Всего вас девять? – сглотнув, проявила я умение считать.

– Дак это лишь сестры, – отмахнулась Лума. Продолжила: – Смотри, Дум закупает продукты, Гум следит за двором и пристройками. На Вуме конюшня. Сум работает вышибалой и следит за порядком. Все при деле!

– Какое разумное распределение труда, – отчаявшись запомнить, польстила я Луме и ее плодовитой и любвеобильной маме. Не отклоняясь от намеченной цели, задала более интересующий меня вопрос: – Кто такой Мгбррыр? – сильно рассчитывая, что без мамашиного предупреждения девушка проколется и приоткроет завесу тайны.

Но Лума была настороже или же действительно ничего не знала, потому что ответила довольно обтекаемо:

– У него с мамой какие-то дела. – Банщица перевела разговор в другое русло: – Пора мыться.

Господи, если бы я знала, ЧТО в ее понимании было «мыться», я бы никогда на это не согласилась! Лучше бы пусть грязь сама кусками отвалилась!

Помните, в старых фильмах встречалось рифленое приспособление для стирки, именуемое стиральной доской? Доводилось видеть? Так вот, зажав меня могучими ручищами, банщица принялась елозить по мне жесткой натуральной мочалкой, как на подобной стиральной доске. Уговоры на нее абсолютно не действовали. С чувством собственной правоты она снимала с меня грязь, ороговевшие клетки, а с ними и кожу, приговаривая:

– Оцени, какая замечательная настоящая баня! Это ж мечта!

На мой полузадушенный писк утопающей: «Лумочка, может, не надо так рьяно показывать? Зайка, ты так вспотела… давай я уж как-нибудь сама помоюсь?» – реакция была однозначно негативной.

Лума вознамерилась поразить меня прелестью и очарованием национального банного дела и заработала мочалкой еще более энергично. Оценив на глазок результат, я пришла к внушающему тревогу выводу – кожи уже почти не осталось, и та тонюсенькая пленочка, все еще косящая под нее, вот-вот порвется и продемонстрирует орчанке отсутствие у меня не только слоя жира, но и собственно мускулов. Пришло самое время принимать отчаянные меры по спасению хрупкой собственной шкуры. И я их решительно приняла. Дождавшись ослабления натиска, я приложила все оставшиеся от предыдущих приключений усилия и вырвалась из загребущих рук Лумы, благо намыленное состояние позволяло. Ускользнув на противоположный конец лохани, я попыталась вылезти в надежде прекратить несанкционированное издевательство над своим грешным телом, которому и так за последнюю неделю досталось с лихвой. Но и тут меня Немезидой настигла радостно улыбающаяся банщица. От зрелища ее буграми перекатывающихся на плечах мышц у меня началась паника. Непроизвольно включилась голосовая сигнализация. Расслабленную атмосферу бани потряс дикий ор:

– Руки прочь от частной собственности! – И, видя, что это не произвело должного впечатления на Луму, перешла на ультразвук: – Буду кричать! Громко и со вкусом! А-а-а-а-а!

Тут дверь в баню распахнулась с пинка и на пороге возник Лелигриэль, дико озирающийся по сторонам в поисках неведомого врага и стискивающий в руке шампур-переросток, который гордо претендовал на звание меча. Углядев меня, всю из себя красивую – то есть чистую, голую и в мыльной пене, он ошеломленно застыл, раззявив буквой «О» свой миловидный рот и дурацки хлопая глазами.

Мне это не понравилось.

Я тут стриптизершей им не нанималась! И вообще, почему все, что случается в последнее время, обязательно происходит через неправильное место? Это у них единственно возможный способ чего-либо достичь? Тогда мне их искренне жалко!

Вывалившись из лохани, я мгновенно пригребла ближайшее полотенце и замоталась в него. Немного успокоившись, повернулась к блондину, отупело рассматривающему мою мокрую особу, и высказалась:

– Зачем ты сюда притащился? Кто тебя звал?

Шартрезовые глаза блондина слегка увеличились в размерах, и он сообщил, оправдываясь с легкой ноткой гордости:

– Ты же кричала! Я пришел тебя спасать!

Точно! Опытным путем установлено – именно в бане мне грозит самая большая в моей жизни опасность! Тазик, наверное, могу на ногу уронить или мылом убиться! О!

«Саид, ты как здесь оказался? – Стреляли…»[12]

– Спасибо! Без сопливых скользко. Разберемся сами. Можешь засчитать себе заочно в эльфийский наградной список зачет за храброе спасение девушки и топать обратно, откуда пришел! – эмоционально высказала ему жертва местной гигиены, придерживая норовящее сползти полотенце.

– Дура! – обиделся эльф, оскорбленный в лучших чувствах. – Я с самыми честными намерениями!

Лума нахмурилась. Ободренная неожиданной поддержкой и вспомнив о прежних обидах, я отобрала у нее мочалку и ловко запулила в блондина, сопровождая криком:

– Сам такой! Извращенец!

– Да ты, подлая предательница… – сделал ко мне шаг Лелигриэль и заткнулся. Остаток фразы утонул в залепившей смазливую физиономию мочалке.

Эльф обиделся не на шутку и, гневно отлепив банную принадлежность от породистого лица, зашвырнул мочалку за спину, принявшись тереть зудящие от попавшего в них мыла глаза. Ругался он при этом громко и замысловато. Я бы сказала – с душой.

Едва не заслушалась потоком эльфийского красноречия, но тут заявился брат пострадавшего в неравном бою с мочалом. Шатен взбешенным лосем вломился в помещение и, не глядя под ноги, тоже устремился на помощь, не ожидая от судьбы подлянки в виде скользкой пакости под ногами. Наступив на сей коварный предмет, второй по счету «спаситель» поскользнулся и, словно на салазках, проехал вперед, с грохотом сметая на своем пути столик с баночками мыла и шампуней и не забыв (кто бы сомневался!) попутно прихватить временно ослепшего братца. («Спасите! Хулиганы зрения лишают!»[13] В роли хулигана выступила я. Раскланиваюсь на бис!)

Остановила их напольный слалом подставка под лохань. В то время, пока ушастые барахтались, пытаясь придать себе устойчивое и, главное, вертикальное положение, Лума всплеснула руками и потопала к месту разгрома своего хозяйства, сокрушаясь на ходу:

– Ой-ой-ой! Сколько убытку! Сплошной разор! Вы что, негодяи, с драгоценными маслами натворили?! О-о-о, лавандовое мыло! А-а-а… душистые бомбочки для ванн!

Милая девушка, внимательно обходя лужи, принялась старательно елозить по полу, горестно собирая тряпкой черепки и потеки мыла, но она не могла предусмотреть явление третьего члена ушастой команды. С резонным вопросом: «Почему шумим?» – на порог ступил Магриэль.

И незамедлительно вляпался в мыльно-шампуневое озерцо.

Почему бы некоторым ушастым предварительно не поглядеть себе под ноги? Наверно, есть уважительная причина, почему два других эльфа в трезвом состоянии валяются на полу, пытаясь разобраться, где чьи конечности, и не имея возможности расцепиться. Но нет же! Героизм в глазах, и вперед, с безумным блеском во взоре!

Вот этот блеск его и подвел… Проехался бедняга аж до своих будущих родственников. Но ему не повезло больше, чем им. По дороге он прихватил Луму. Глядя на это сказочное зрелище: многотонная Лума, завывающая от неожиданности, верхом на брюнете с ветерком врезается в скромную кучку из двух эльфов, – я начала истерически подхихикивать.

Около лохани образовалась мешанина из неприлично ругающихся тел. Кучу наверху украшала собой орчанка, которой вообще было невдомек, как она там оказалась. Украшение оглушающе завывало:

– Мамочка, домовые! Спасите!

Вместо мамочки на душераздирающий крик о помощи примчался давешний сморчок и с воплем: «Не боись, сейчас! Я непременно спасу тебя, доча!» – ворвался в куча-малу. Уж не знаю, по какой причине – может быть, хватило его «птичьего» веса, но лохань зашаталась. Я уже полегла скошенной травой, изнемогая от хохота. А крепкая дубовая лохань покачнулась и перевернулась на головы честной компании, сначала окатив водой, а потом и накрыв сверху.

Вопли раздавались уже изнутри, хоть глухо, но часто и разнообразно. Выражения были такие продуманные, сказочно-завернутые, что следовало бы их записать и переложить на музыку.

Вцепившись двумя руками в сползающее полотенце, я уже ржала в голос, представляя себе в красках, как моих эльфов отутюжит внутри Лума, и радуясь заслуженно настигшему их возмездию. Так им и надо! Говорила я – сто раз аукнется им моя мешочная поездка в город!

В итоге на шум в баню явились Мума с Мыром. Полюбовавшись на творящееся безобразие, гиганты покачали головами и без единого слова засучили рукава, принявшись расчищать пенно-косметические завалы. Для начала, поднатужившись, они вдвоем поставили лохань на положенное место. Открывшаяся картина впечатляла своим художественным размахом: на накиданных как попало и переплетенных друг с другом эльфах восседала яростная амазонка Лума, сжимая в объятиях отчима, но почему-то вверх ногами.

– Герасимус! – грозно нахмурилась Мума и погрозила пальцем. – Ты же взрослый мужчина! Как ты мог допустить подобное безобразие?!

От хохота меня согнуло пополам.

Ой, не могу! Герасим и Муму! Отомстили за собачку!

На мой ржач, уже переходящий в хрипы, обратил внимание Мыр. Осуждающе покачав головой, он укоризненно спросил:

– Че натворила-то?

– Я-а-а?! – оскорбилась до глубины души жертва банного произвола. – Да я их пальцем не тронула! Сами все здесь устроили!

– Эт точно! – отмерла Лума, сползая с могучей кучки и бережно вручая помятого отчима матери. Коротышка вел себя на редкость примерно, словно дрессированный карманный песик, преданно глядящий в лицо любимой хозяйке (даже ни разу не огрызнулся и не гавкнул). – Вот этот, белокурая шельма, ворвался и скомпрометировал нас!

– Скомпрометирова-ал?! – сдвинула широкие кустистые брови мама Мума и полезла выкапывать Лелигриэля из-под самого низа. Добравшись до эльфа и выдернув его, как пробку из бутылки, она уверенно поставила мыльного красавчика перед собой, приподняв за шиворот, осмотрела и ласково спросила: – Жениться будем или как?

– На ком? – обалдев, пискнул эльф, не сводя ошарашенных глаз с Мумы.

Мума взяла длительную паузу и после приняла соломоново решение:

– Сначала на девушке…

Ой, не надо! Я исправлюсь!!! Честное слово, исправлюсь! Все что угодно: хоть гарем, хоть изнуряющие путешествия на болотах, даже согласна на тюрьму и пытки – только не эльф!

– Леле, – подсказал скалящийся Мыр.

Я зашипела, ностальгически пожалев о дамских туфлях на высоких тонких шпильках.

– …Леле, – согласилась трактирщица. – А потом, спустя какое-то время, на моей дочери, – продолжила заботливая мать. – Или можно сначала на моей дочери, а потом на Леле. Выбирай сам.

– А другой выбор есть? – безнадежно поинтересовался блондин, мрачно созерцая лужи под ногами. – Огласите весь список, пожалуйста.

– Есть-есть! – еще ласковей уверила его мама Мума. – «Или как» называется! Но очень, скажу я тебе, невыгодный выбор.

– Почему? – не хватило мозгов промолчать у несчастного, мокрого, полузадушенного эльфа.

– Потому что от меня еще целым никто не уходил! – показала Мума внушительный набор зубов и поиграла мускулами. – А за родную кровь я тебя, паршивец, в лепешку раскатаю и без соли съем!

– Не надо! – оценил грядущую перспективу Лелигриэль. – Я согласен на вашу дочь, только избавьте меня от Лели!

– Ах так! – высказала я свою точку зрения, с трудом сдерживая рвущийся наружу хохот. – Не очень-то и хотелось!

– Че? – заинтересованно влез тролль, растаскивая в стороны Магриэля и Болисиэля.

– А то не знаешь? – сердито сказал брюнет, стараясь привести в порядок свой внешний вид. – Это ж не девушка – стихийное бедствие. Лучше киньте в жерло вулкана, чем с ней рядом!

– Какие вы все добрые! – надулась я. – Вот что я вам сделала? Сами вытащили сюда и теперь жалуетесь!

– Мы не жалуемся! – эмоционально вступил в разговор шатен. – Мы страдаем и терпим! – Слезно обратился к маме Муме: – Пожалуйста, мадам, прошу вас! Умоляю! Наш эльфийский Дом весьма уважаем и широко известен в определенных кругах. Не заставляйте приводить туда этот симпатичный ураган с ужасающей силой разрушения. Наш Дом существует около семи тысяч лет, но приезд Лели не переживет, клянусь!

Орчанка сосредоточенно выслушала мнения и просьбы, окинула меня с ног до головы цепким профессиональным взглядом и удивленно высказалась:

– Странно… а с виду такая миленькая и хрупкая.