Псы, стерегущие мир Игнатушин Алексей
Буслай провел ладонью по лицу, ругнулся на холодную каплю на подушечке пальца. В ответ за шиворот упала прозрачная горошина. Гридень против воли зашипел и натянул поводья. Конь оскорбленно всхрапнул.
Дробный перестук слился в шум, на людей, как с худой кровли, посыпались капли.
– Как бы на ходу не заржаветь в бронях, – сказал Буслай тоскливо. – Поскорее бы кончился.
Нежелан глянул на хмурое небо в просвете листьев, сказал безучастно:
– Надолго зарядил, утихнет к вечеру.
Буслай с трудом сдержал стон, хмуро глянул на бедовика:
– Ты накликал?
Нежелан пожал плечами:
– Может быть.
Дождь перестал ближе к вечеру.
Буслай зябко подергивал плечами, от сырого воздуха чесалось в носу, изредка с мокрых ветвей падали капли – и все на него! Кисейная взвесь меж замшелых стволов окрасилась червью, лес потемнел, гомон птах затих. Наступил промежуток, когда дневные летуны утихают, а ночные еще не проснулись.
Савка со Жданом ехали по бокам от Люта – поводья в одной руке, вторая наготове подхватить падающего воина.
– Мне лучше, – раздраженно отвечал Лют на немые вопросы. Краска прилила к щекам, в глазах появился блеск, в седле не шатался.
Буслай коротко глянул на стоика; с губ готовилась сорваться острота, но за шиворот плюхнулась капля размером с тыкву, и судорога сомкнула челюсти с клацаньем. Оглянулся на Нежелана: бедовик с понурым лицом осматривал мокрые ветви, грудь часто вздымалась, насыщая тело лесной прохладой. На Буслая он старался не смотреть – мало ли чего удумает языкастый гридень.
Конь воеводы во главе отряда проламывал просеку в зарослях, пастью с желтыми зубами изредка срывал молоденькие ветки. Воевода возвышался в седле, как скала, неподвижный, головой по сторонам не вертел, даже поводьев не касался, со спины не понять – не заснул ли?
– Воевода, – окликнул Буслай. – Долго нам по лесам мотаться?
Стрый не оборачиваясь ответил:
– Долго.
Ветви всколыхнул огорченный вздох, воевода глянул через плечо, в густой бороде сверкнула россыпь жемчуга.
– Надоело получать по морде ветками?
Гридень оскорбленно вскинулся:
– За что срамишь, воевода?! Просто в поле поспокойнее, никто из-за дерева не кинется, а то ляжешь целым, а проснешься без головы.
Стрый басовито хохотнул. Кони испуганно прижали уши, сбили шаг.
– Тебе, Буська, то не грозит.
Буслай спросил заинтересованно:
– Почему?
– Ты и так безголовый, куда еще?
Заросшую тропку огласил смех. Задремавшие было птахи встрепенулись, засвистели сердито. Буслай зло оглядел смеющиеся лица, надвинул брови на глаза, оставив блестящие щелочки.
Вдруг в глаза плеснуло красным светом, и смех застрял в горле. Отроки сноровисто выхватили булавы. Лезвие топора Буслая зардело в лесном сумраке.
Нежелан с опаской всмотрелся в сияние, потом переместил взгляд на воеводу. Стрый даже не придержал коня, и меч размером со стропило остался в ножнах. Лют, видя спокойствие воеводы, оставил рукоять, разлепил бледные, как поганки, губы:
– Что там, Стрый?
– Кажись, нашли место для ночлега, – ответил воевода спокойно.
Буслай поинтересовался:
– У кого заночуем в такой глуши?
Стрый не удостоил ответом. Буслай открыл рот, но, так ничего и не сказав, со стуком захлопнул. Впереди затрещали ветви. Фыркнула лошадь, сияние усилилось, будто под нос сунули кусок закатного солнца.
Отряд остановился. Лют прикрыл слезящиеся глаза и сквозь щелочку пальцев рассмотрел всадника. Нежелан ахнул в голос с отроками: конь цвета раскаленного металла, грива брызжет золотыми искрами, от следов поднимаются струйки пара, глаза залиты солнечным медом, какой появляется в озерах ближе к закату. Одежда красного, как редис, всадника была сделана будто из свежесодранных шкур, кольчуга – из раскаленной меди, вместо глаз торчало по куску угля.
Мир вокруг покраснел, и отряд с изумлением уставился на встречного, опустив оружие. Стрый двинул Горома в сторону. Угольный конь злобно фыркнул; багровый огонь в глазах разгорелся ярче сияния всадника.
Всадник проехал мимо, пахнуло жаром: лицо надменное, губы презрительно поджаты. Буслай яростно выдохнул, забурлившая кровь бросилась в глаза, окутав взор пеленой, топор в руке задрожал.
Всадник почувствовал это: голова его повернулась, и гридня обдала волна презрения. Буслай едва не взвыл, топор взмыл над головой. Но кисть оплели слабые пальцы, и Буслай наткнулся на осуждающий взгляд Люта. Горячее варево в голове остудил стыд.
Красный конь насмешливо фыркнул, горячий дым от следов повалил гуще. Золотой хвост приподнялся, и на траву тяжело плюхнулись смердящие куски угля. Буслай плюнул вдогонку и пальцами сжал нос, остальные поспешили прикрыться рукавами от въедливой вони.
Стрый посмотрел вслед красному всаднику. Гором тронулся с места. Отряд молча последовал за воеводой. Чермное сияние истончилось, как ледышка на языке, и пропало, отчего в глазах сразу потемнело.
– Тьфу, пропасть! – откашлялся Буслай. – Что за тварь?!
Стрый промолчал. Гридень перевел горящий взгляд на соратника. Лют ответил недоуменным взглядом, пожал правым плечом.
– Воевода, – взмолился Буслай, – ну скажи хоть что-нибудь!
– Колбаса, – ответил Стрый.
Гридень поперхнулся слюной – желудок кинулся на ребра, напоминая глупому хозяину, что пора поесть. Буслай стукнул по животу кулаком, кольца кольчуги противно звякнули. Отроки переглянулись, рты разъехались до ушей. Нежелан остался безучастным, ровно вьючный конь, плетущийся сзади.
Буслай строго зыркнул на отроков. Улыбки слетели с лиц, губы плотно сжались. Гридень глянул удовлетворенно, обратился к Люту:
– Вот потому не люблю лес. Полно нечисти, что норовит обидеть.
– Тебя обидишь, – проворчал Лют. – Лес – сила благостная, надо лишь с уважением относиться. А в поле можно встретить существ пострашнее.
Буслай напрягся, пальцы захолодил обух топора.
– Кого?
– Людей злых.
Гридень выдохнул шумно, на лице появилась насмешливая гримаса.
– А, людей, это да! Нет страшнее человека зверя. Но с ними можно управиться, – сменил Буслай шутливый тон, похлопав ладонью по топору, – а как с этим драться? Забыл хлопотуна?
Щека Люта болезненно дернулась, кожа зазудела от торжествующего взгляда Буслая. Рана противно ныла, каждое неосторожное движение отдавалось в глазах сполохами пламени. Иногда деревья хороводили. Осторожно наваливался на гриву коня, чтобы не заметили.
Хуже от того, что даже Стрый не понял: зачем сиганул к медведю? Подумаешь, решил потешить двор Вышатич, выставить за недоимки хлебопашца с рогатиной супротив матерого зверя. Много на свете подобных смердов, а воинов, равных Люту, наперечет. И не объяснить никак, что сам неясный позыв понимает смутно.
Лют набрал полную грудь воздуха, левый бок мстительно кольнул, вздох растаял над тропкой.
Стволы деревьев почернели, лишь макушки крон тлели червью. Внизу угнездился мрак переплетенных теней.
Потихоньку оживали ночные звери: в ветвях шелестело, кто-то ползал по деревьям, с тихим шорохом падали кусочки коры, сколотые острыми когтями. Близкая ночь усиливала прохладу после дождя, воздух вырывался изо рта клубами пара все гуще и гуще.
У Савки заболели челюсти от постоянной дрожи, и он достал из мешка свиту. Потом едва не свалился с седла, натягивая теплую одежу. Ждан дернулся было к мешку, но посмотрел на невозмутимых воинов – даже Нежелан хоть и скрючился, но за свитой не полез. Рука отрока оставила завязки. Горделиво выпрямился, нижняя челюсть выпятилась до хруста мышц. Савка глянул на друга, в глазах мелькнуло сожаление, что поддался холоду, но не снимать же свиту! Буслай насмешками испепелит дотла.
Конь воеводы остановился у двух близстоящих деревьев, в нерешительности тряхнул головой. Стрый пятками сдвинул угольную гору с места. Меж деревьями можно пронести Ждана поперек, но воевода едва протиснулся. Плечи, облитые кольчугой, со скрежетом сорвали куски коры, стволы забелели свежими срезами.
Отряд проник за стену стволов – лошади упрямились, пришлось понукать, а Нежелан до плечевого хруста натянул поводья вьючных лошадей.
– Чего упрямитесь, волчья сыть! – буркнул Буслай. И осекся.
Они оказались на большой поляне, окруженной стеной могучих деревьев с раскидистыми кронами, способными укрыть тенью княжий двор. У дальней стены леса ютилась ветхая изба со странно плоской крышей, огороженная высоким тыном из толстых веток. На жердях в ряд выстроились странные горшки. Изба была повернута дверью к лесу, пахло едой.
Кони отпрянули и испуганно заржали. Под копытами струились черные ленты, в траве жутко шипело. Буслай с проклятьями удержал на месте дрожащую лошадь и плюнул в пасть угрожающе вставшей змеи.
По всей поляне кишели мерзкие гады, посланцы Чернобога, мерзкие и коварные, опасные настолько, что настоящее имя гадов стерлось в памяти людей, как и имя медведя. Заменили, чтобы не накликать беду, на обтекаемое «змея», ползущая по земле.
Потревоженные гады расступились перед отрядом и улеглись по краям тропы. От холодного немигающего взгляда Савке сделалось дурно. Лют оглядел шевелящуюся поляну, в сердце вполз холодок, но взгляд на невозмутимого воеводу дрожь унял.
Стрый оглядел гадов. Там, куда падал его взгляд, шипение стихало, змеи сворачивались кольцами, засыпали. Воевода оглянулся на спутников.
– Чего встали? Решили здесь заночевать? Тогда ладно.
Гором фыркнул, копыта промяли мягкую землю, за конем протянулась цепь следов размером с блюдце. Буслай переглянулся с Лютом и недовольно буркнул:
– Вот бес волохатый, все нипочем!
Лют вспомнил разговоры об отце Стрыя. Увидев такое, задумаешься: может, и впрямь Волос-Змей постарался?
Отряд нехотя двинулся. Бедные кони на подламывающихся ногах подошли к тыну. В лицо пахнуло холодом, кишки в животах скрутило морским узлом, почудилось, что встала за плечом смерть, дохнула в шею тленом и ужасом.
Буслай пригляделся к тыну, глаза поползли на лоб. За спиной испуганно ахнули отроки с Нежеланом – ограда состояла из человечьих костей. На горшках вспыхнули яркие точки. Лют невольно натянул поводья, испуганный конь замесил воздух копытами. Черепа на жердях клацнули щербатыми челюстями, со скрипом шевельнулись, оглядывая путников плотоядно, рты раскрылись.
– Может, в лесу заночуем? – спросил Буслай робко.
Голос Стрыя прогрохотал в темноте. Лошади, раньше пугавшиеся его, теперь успокоенно притихли.
– Не боись. Будем проявлять вежество – останемся целы.
Савка спросил с надеждой:
– Правда?
– Наверное.
Воевода распахнул калитку. Череп глянул зло, зубы клацнули, в следующий миг землю усеяли обломки костей. Буслай нервно хохотнул:
– Люблю такое вежество.
Стрый буркнул хмуро:
– Не скалься, а то будешь на жерди зубы сушить.
Въехавший последним, Нежелан прикрыл дверцу. Запоры в виде рук хватали за края одежи, но бедовик увернулся от обглоданных пальцев. Отряд заполнил небольшой двор. Стрый грузно спешился, оглядел оробевших спутников, глаза блеснули лукаво.
– Что к седлам приросли?
Насмешливый голос воеводы вывел из ступора. Буслай лихо спрыгнул. Люту помогли спешиться заботливые отроки. Нежелан скатился с седла, как капля, и застыл в нерешительности.
Буслай пригляделся к крыше, по горлу прошел комок, в желудке заурчало – таких блинов он еще не видал. Настроение упало, когда припомнил, что блины – поминальная еда, а стало быть, хозяин избы…
– Воевода, она нас сожрет!
Стрый глянул хмуро. Ночь вступила в права. Если бы не мертвенный свет глазниц людских черепов, то лица не разглядишь. Но лучше было бы не видеть, как в мертвенном свете на лице воеводы проглянула маска смерти.
– Авось не сожрет, – ответил воевода.
Ждан переглянулся с Савкой, шумно сглотнул.
– Вот почему изба передом к лесу стоит. Как там кощунники баяли: избушка, избушка, встань ко мне передом, а к лесу задом.
Ночной воздух прорезал насмешливый возглас Буслая:
– И немного наклонись.
Глава двенадцатая
От громкого скрипа сердца застыли. Изба задрожала, клацнула бревнами, сруб с треском оторвался от земли. В лесу заухало. Черепа застучали зубами, будто свора голодных детей ложками.
Лют позабыл о ране, глазами впился в два изломанных посредине столба под срубом. Чешуйчатые столбы шевельнулись; изба, гремя бревнами, повернулась; в стороны полетели комья земли. Лют перевел взгляд с трехпалых лап, увенчанных гигантскими когтями, на дверь с прибитым черепом.
Куриные ноги еще раз переступили и вытянулись в струнку – изба со скрипом накренилась. Внутри загрохотало: бились горшки, сдавленно ругались, оглушительно визжал поросенок. Дверь слетела с петель, из нутра выпал ком грязной рухляди, сверху рухнул визжащий свин, скатился кубарем на землю, копытца простукали по утоптанной земле, и визг затих за стеной деревьев.
Буслай от души расхохотался. Лют глянул на него, как на пришибленного. Воевода сплюнул под ноги. Отроки с Нежеланом переглянулись испуганно.
Ком рухляди зашевелился. Буслай поперхнулся смехом, отроки попятились, лошади попытались вырваться. Из вороха шкур проглянул горящий ненавистью глаз, смерил пришлых. К щеке Буслая будто приложили раскаленную болванку, и он с криком схватился за лицо. Воевода загородил гридня.
Лют невольно отступил, когда фигура в лохмотьях встала вровень со Стрыем. Отроки глянули на уродливое лицо с закушенной кривым зубом верхней губой, бельмом на глазу, носом крючком, как у влетевшего в скалу орла. Отроки в страхе попятились и схватили обереги.
Лют брезгливо смотрел на спутанные космы, в носу зачесалось от вони. Когда старуха шевельнулась, полы ее одеяния распахнулись, и Нежелан крикнул ошеломленно:
– Вот это титьки!
Воевода глянул строго, и бедовик умолк. Стрый поглядел на хозяйку диковинной избы и согнулся в поклоне:
– Здрав будь, Ягйнишна.
Буслай распахнул рот: как это воевода ухитрился выгов… выговр… тьфу!.. сказать?
Старуха недовольно уставилась на Стрыя, верхняя губа приподнялась, обнажив ряд острых зубов, белых, как снежные пики. Ноздри, такие же волохатые, как у воеводы, шумно втянули воздух. Прозвучал противный до жути скрипящий голос:
– Какие гости пожаловали! С добром али с худом?
Лошади задрожали при первых звуках, рванулись из рук, но Баба-яга шикнула – и двор покрылся конскими статуями. Гором сердито всхрапнул. Ночь заполыхала огнем лошадиных глаз. Яга с интересом уставилась на угольного коня, посмотрела на воеводу. Стрый кивнул.
– Вижу, гости непростые пожаловали. Сказывайте: дело пытаете аль от дела мытаете?
Буслай вставил из-за плеча воеводы:
– А как же гостей напоить-накормить, в баньке попарить, а потом вопросы задавать?
– Да где ты баню видишь? Наслушаются сказок, озоруют, – проворчала старуха.
Яга глянула злобно. Буслай отшатнулся от бельмового лица, к горлу подкатил рвотный комок. Стрый несильно съездил гридня по затылку, а к Яге обратился с почтением:
– Извиняй, матушка, нерадивого, в детстве головой ушибся, да леший вихрем обошел, вот и лепит невесть что. Худого не сделаем, пусти переночевать, а харч свой имеется.
Испещренное морщинами лицо смягчилось, бельмо будто прояснилось, огненная злоба в здоровом глазу утихла. Буслай зашипел сердитым котом, но Лют наступил ему на ногу, глянул свирепо, и гридень притих.
– Давненько гостей не привечала, – проскрипела Яга. Буслай поежился от взгляда. – Да, много воды утекло. Как всюду был лес, так молились, обряды свершали, а стоило на плешах Великого Леса покопаться в земле, как червям, так в нечисть записали.
Стрый горестно развел руками, в глазу бабки мелькнула грусть.
– Ладно, родич, проходи в хату, подельников тоже приму.
Отряд вздрогнул, на Стрые скрестились пять изумленных взглядов. Воевода строго зыркнул из-под бровей, а Яге отвесил поклон:
– Благодарствую, матушка.
Старуха довольно оскалилась. Бегающие глаза конских соляных столпов наполнились страхом. Яга глянула за спины, махнула рукой. Гридни сморщились от волны вони.
– Ступай, касатик, не пригодилась помощь.
Нежелан смутился под ошеломленными взглядами, вопросительно уставился на Ягу. Лют присмотрелся внимательней к ночи за тыном, волосы на затылке шевельнулись.
Стук копыт. Глаза с трудом вычленили движущийся кусок мрака – от избушки удалялся черный всадник на коне, чернее Горома. Ветерок донес звук вложенного в ножны меча. В ночи вспыхнули ярко две серебряные звезды – всадник смерил путников через плечо взглядом, полным угрозы. Обратного поворота шеи никто не заметил, просто звезды растворились во тьме.
Ноги отроков задрожали, мышцы скрутила судорога. Лют с Буслаем держались на воинской гордости. Нежелан, похоже, потерял сознание, но устоял на ногах потому, что держался за поводья остолбеневшей лошади. Стрый понимающе переглянулся с бабкой. Усмехнулись. Лют с холодком отметил общие черты любимого воеводы и лесного страшилища.
Яга хмыкнула, сказала потеплевшим голосом:
– Заходите в хату, гости дорогие. Чую: тебе, касатик, – сказала она, ткнув пальцем в Люта, – помощь нужна.
Лют нехотя кивнул, на лице появилось сомнение. Яга озорно оскалилась и перевела взгляд на отроков. Ждан шумно сглотнул, язык превратился в кусок вяленого мяса.
– Да и у тебя шея синяя, небось, ягодки собирал, на злодея нарвался? – хохотнула Баба-яга.
Ждан деревянно кивнул. Яга всплеснула руками и развеселилась настолько, что почти перестала внушать страх. Черепа на тыне пригасили злобный блеск в глазах, глазницы полыхнули чистым светом, на дворе посветлело, будто на восходе.
Взгляд Яги упал на Нежелана.
– О, касатик, – сказала она горестно, – как угораздило?
Бедовик помялся, ответил чуть слышно:
– Не знаю. Мамка, наверно, нагуляла.
– Ишь ты! – пригорюнилась Яга. Она вдруг превратилась в сердобольную старуху, но от ее участия страха не убавилось.
Яга заковыляла к избе. По мановению руки сруб рухнул на землю, остатки посуды жалобно зазвенели. Буслай во все глаза уставился на странную ходьбу: шла бабка словно на одной ноге, или вторая не сгибалась. Стрый глянул на спутников, в кой-то веки заговорил шепотом:
– Внутри ни одного лишнего движения, ничего не трогать, а то пойдете на укрепление тына. Тебя, Буська, касается в первую очередь.
Гридень смутился:
– Да я чё, я ничё.
– Вот и ладно.
Стрый затопал за бабкой, на ходу отвешивая комплименты. Таким воеводу никто не видел. Яга кокетливо хихикала, заполошно отмахивалась, скалилась благодушно.
– Что стоите, касатики? Проходите! О лошадках не беспокойтесь, слуги расседлают, накормят, напоят, ступайте в хату, ну же!
Буслай дернулся, будто уязвленный плетью, и, выказывая бесстрашие, шагнул. Лют, пошатываясь, тоже направился в избу. Под сапогами хрустнула дверь. От вида засова из человечьей ноги замутило. Отроки с Нежеланом нерешительно переминались, пока над головами не каркнуло оглушительно. Опрометью кинулись с места, опередив у входа Буслая.
Лют оглянулся на коней: лошади были едва живы от страха. Узловатые руки неведомых существ снимали сбрую, поклажу. Костяные гребешки висели в воздухе, будто держали их невидимки, гривы и хвосты укладывались ровными прядями, сыпался накопившийся сор и колючки.
Витязь обернулся к избе, шаги отозвались в боку болью. Буслай вернулся с порога, помог соратнику. В избе Яга засветила светец в виде человечьего черепа. Н-да, в виде…
Свет превратил темное нутро в уютное убранство, мало отличимое от жилищ крестьян. С потолочной балки полыхнули два зеленых огня, комок пушистого мрака недовольно оглядел пришлых, сверху донеслось сердитое шипение.
– Тю на тебя, бес усатый! – взмахнула руками бабка. – Не моги на гостей яриться.
Яга притопнула ногой, но гнев был притворен: вздумай Буслай озоровать с хвостом кота, оказался бы в печи, и заступничество Стрыя не спасло бы.
Отроки с Нежеланом робко присели на лавку, руки нырнули под стол, сидели настороженные, готовые от любого шороха шарахнуться. Стрый оглядел просторы избы, запутал пальцы в густой бороде, спросил недоуменно:
– Ягйнишна, а где кожаны?
– Не сезон, – ответила бабка меланхолично.
– А сыночки где, подобру ли, поздорову?
Яга расплылась в улыбке, морщинистое лицо чуть разгладилось, даже бельмо страшным не выглядело.
– Живы, благодарствую на добром слове. Шляются, оболтусы, где-то пару веков, весточку послать не могут, но сердце материнское не обманешь – живы.
– А дочки?
– Да замуж выскочили, изредка наведывают.
Лют обессиленно опустился на лавку, спиной подпер стену. Отроки возбужденно шептались: кто мог польститься на женскую красу Яги? Или в молодости выглядела лучше? Хотя титьки до сих пор неплохие, и ничего, что свисают ниже пояса.
Буслай стоял в нерешительности, глазами жадно обшаривая убранство: будет о чем рассказать за кружкой темного олуя, все рты пораскрывают. Глаза закололо, и он заслонился рукой. Яга хрипло рассмеялась:
– Не бойся, касатик, она пужает для вида, сила ее в другом.
Буслай сглотнул ком, спросил, стараясь не дрожать голосом:
– А для чего?
– Дождь вызывает, да так, что никакой хмарник не сладит.
Гридень отвел взгляд от высушенной головы с живыми глазами: стоит на полке, зубы скалит, кем был при жизни, уж не гостем ли дорогим?
В печи вспыхнул жаркий огонь. Бабка захлопотала, стол покрыла скатертью, горшки наставила густо, до хруста ножек. Стрый сел на лавку, дерево с жалобным скрипом прогнулось. Воевода взял ложку, черпнул ароматной похлебки, парующий черпачок застыл на миг у губ, горячая снедь провалилась в горло.
– Добрую еду готовишь, матушка, – причмокнул Стрый. Яга засветилась, захлопотала пуще.
Буслай поспешил за воеводой умять жареного зайца и кинулся к тетеревам, начиненным крохотными птичками. Сочное мясо лопалось сладким соком, гридень едва не проглотил язык. Слюна растворяла пищу прямо во рту, лишь после первого десятка кусок мяса улегся в желудке. Вдогонку посыпалась каша, полились водопады кваса, которые он снова заедал дичью.
Нежелан с отроками не отставали: горшки и подносы пустели, едва ставились на стол. Лют ел мало: рана разболелась, левый бок поджаривал медленный огонь. Яга посмотрела заботливо, склонилась над витязем:
– Ну, что мучаешься, касатик? Давай рану посмотрю, пока не сгубила.
Лют вымученно улыбнулся, вяло отказался:
– Не надо, бабушка, болит не сильно, к утру пройдет.
Яга приложила ладонь к щеке, из здорового глаза скатилась умильная слеза.
– Упрямый, как мой средненький. Бывало, задерет его пущевик, приползет домой, места живого нет, путь напитан рудой, а шепчет: «Успокойся, мама, царапины совсем не болят».
Бабка настояла, чтобы витязь разделся. Буслай со смешками помог стащить кольчугу и рубаху. Яга присмотрелась к вздутой ране, всплеснула руками:
– Ну кто так лечит?
Савка поперхнулся сладким куском, отвел взгляд:
– Я вроде правильно переложил.
– Правильно! – возмутилась Яга. – На кой ляд добавил подорожник?
Савка пробормотал смятенно:
– Бабушка!..
Яга не унималась:
– Он что, пешим собрался путешествовать? Соком подорожника натирают ноги, чтобы не знать усталости.
Скрюченной ладонью пригладила волосы Люта ласково, будто мать родная.
– Потерпи, касатик, сейчас смоем дрянь, умаслю рану хорошими снадобьями. Запустили совсем, придется доставать корень чернобыльника.
Лют не противился. Усталость сковала члены, прикрыл глаза, чтобы не видеть ухмылок Буслая и отроков. Яга мигом достала пучки трав, на стол бухнулся чугунок с клубами пара над крышкой, запахло лекарственными травами.
Старуха промыла рану, пошептала заумь. Перевязала более умело, чем Савка. Боль улеглась, лишь по краям раны пробегали колючие искорки. Гул в голове исчез, предметы обрели четкость, желудок по-звериному взвыл, требуя пищи.
Яга с умилением посмотрела на полуголого витязя, уплетающего стряпню за обе щеки.
– Натерпелся ты много, – сказала она, рассматривая застарелые шрамы.
Крючковатая рука протянулась к шейной гривне. Буслай напрягся – все-таки серебро, – но Яга спокойно прикоснулась к металлу, прищелкнула языком восхищенно:
– Добрая работа, раньше таких делать не умели.
Стрый вставил словечко:
– А я слышал…
Яга отмахнулась:
– Брехня, я-то помню каменные ножи да костяные копья. И что у вас за порок не видеть умельцев, живущих рядом, а слагать небылицы о предках. Вот уж правда истинная – не дивно то, что рядом.
Воевода покивал, поохал, прошелся словом по молодежи, бабка охотно поддержала разговор. Насытившиеся отроки пытались почтительно слушать, но то и дело клевали носом. Нежелан вовсе уронил голову на стол и тихо посапывал.
Буслай вяло пережевывал куски мяса, ногтем ковырял в зубах, громко цыкал. Лют с аппетитом уплетал пироги, дивясь откуда-то взявшемуся здоровью.
За окном изредка ухало, стенало, леденя кровь, кони ржали испуганно. Но в доме Яги было уютно и спокойно. Разомлевшим от еды путникам хозяйка уже не казалась страшной: нормальная бабулька, заботливая. Даже огромный рост и вонь от шкур не отталкивали.
Буслай потер глаза, поглядел по углам в поисках лежанок, но взгляд уткнулся в голые стены. Ладно, можно и на полу поспать.
Сверху зашумело, на лоб гридня упали стебельки сухих трав, из потолочной темноты строго глянули зеленые глаза. Кот прошелся по балке – воинственно приподнятый хвост толщиной с бревно задевал вязанки трав, труха засыпала стол.
Читать бесплатно другие книги:
