Год лавины Орелли Джованни

— А жизнь-то.

— Что жизнь-то? — спрашивает Рената, она оборачивается уже больше, чем наполовину, и улыбается, протягивая руку, не желаю ли я взять ее, ну же: 1. сунуть в щель монету, 2. опустить рычаг, 3. посмотреть комбинацию на дисках. (В первый раз выпали два лимона, во второй — два лимона и слива, но в третий, победный, — яванское яблоко, и ящичек слот-машины мгновенно распахнулся, даже не дав мне времени подставить руки; монеты закатились аж за самые дальние столы, и присутствующие поздравляли меня): здесь в городе многому учишься, и теперь я накрываю ее руку своей; отвечаю:

— Да ничего. А жизнь-то казалась просторной.

Но вчера вечером я показал ей, кто я такой (в городе, возможно, проще всего научиться — и недаром в этом преуспевают всяческие мошенники, им же несть числа, — защищать совесть, как наверху, в поселке, поступают с навозными кучами, по весне прикрывая их еловыми ветками, а осенью получая, во-первых, качественный навоз, а во-вторых, сухие еловые ветки, которыми так хорошо разжигать огонь: тут научишься вертеться; и теперь Клаудио говорит, что с его экономическими теориями и моими сбережениями на лавинах пора вынимать денежки из чулка, надо нам становиться акционерами: работу делаешь, читая газеты, говоря по телефону, снимем квартиру над кафе, с видом на озеро; Клаудио еще советует быть поосторожнее с Ренатой, она под меня подбивает колышки, и она, и ее родители, и их фирма, что близка к банкротству, ведь здесь в городе не как в горах, люди и дела приукрашивают себя, как могут, и надо скоблить и скоблить, если хочешь увидеть то, что под слоем грима, подлинную правду); вчера вечером я, может быть, начал отбивать у нее желание смотреть на меня, как она иной раз смотрит, точь-в-точь ее прабабушка с портрета в гостиной, куда я уже вхож: то есть как маркиза столетней давности могла взирать на селянина: решили мы потусоваться на окраине, весна как никак, и полчаса я ждал. В десяти шагах, под фонарем, тоже ждали кого-то две девушки и паренек. Я подошел к ним со злостью и с решимостью, спросил: «Четвертого не хватает?», паренек и одна из девушек поглядели друг на друга с улыбкой, а вторая, поменьше ростом, с челкой, сказала, что ждет одного. Одного с улицы Дзуриго.

«Я вот тоже жду одну, пойдемте отсюда, научим их, что значит заставлять людей ждать. А коль они тут встретятся, уж придумают что-нибудь вместе, если не дураки».

Другие двое, давая понять, что они «за», уже сделали шагов пять к поляне, так что оставшаяся девушка минутку подумала, но было видно, что под легким плащом у нее только одно — желание заняться любовью. Она пристально посмотрела на меня своими глазами дикой городской кошки, отщелкнула ногтем сигарету куда подальше: я еще следил, как яркая дуга опускается в темноту поляны, а она уже сжимала мне руку — «Идем», — и мы догнали уходящих.

— Я свистну, — сказал паренек, — через полчасика.

А на самом деле прошло часа два. Нацеловавшись вдосталь для начала, она меня вдруг спрашивает:

— Ну и как тебя, значит, зовут?

— Серджо. — И потом она застонала мне в ухо: «О Серджо, о Серджо», словно ей ужасно больно. Я ничего не мог сделать — мне тут же стала вспоминаться моя мама, как она, в какое-то воскресенье после обеда, читает в газете про девушку, убежавшую из дома, которая попала в больницу или куда похуже, все плохо, и как она говорит мне, чтобы я не подбирал таких, что нельзя обманывать юных, не знающих и не понимающих, и что, наоборот, надо помогать им понять: и вот прямо там я решил, что с Ренатой все кончено, тем более что хорошего между нами нет ни на грош; но эта? ясно видно, что она лопается от похоти и, если попробуешь уйти, рассмеется тебе в лицо и ты станешь посмешищем для всего города. Лучше сдаться, а потом, если захочет, пусть ищет меня сама среди одиннадцати тысяч мужчин этого города.

Пронзительно, как избавление, зазвучал свист. Покой и усталость, и всё в звездах (когда мы оба снова приняли вертикальное положение); фонари медленно помаргивали на улицах окраины. Длиннющий, набитый людьми поезд проехал мимо нас по верхушке откоса, весь — длинная полоска света.

В машине свистуна (вот и еще один новый друг сыскался) я сзади, рядом с моей, с позволения сказать, девушкой, держась с ней, довольно некрепко, за руки, потому что мы, в сущности, не знали, о чем говорить: я сказал, что мне плохо знакома эта часть города, и смотрел снизу вверх, чтобы прочитать названия улиц на углах. Когда доехали до оживленных мест, стало понятно, что нам незачем больше быть вместе. Девушки ушли под ручку (как всегда в таких случаях, с обещанием видеться и так далее). Он? Пошел выпить пива? Ну да, в бар, там мы смогли рассмотреть друг друга: высокий, светловолосый, уверенный в себе. Немного запачканный слюной.

— В общем, — проговорил он, — ты тоже парень что надо. Порадовал меня, когда взял на себя малышку.

Я скромно повел рукой. Он добавил:

— Ну и как было?

— Ну, целоваться она точно умеет.

Он начал партию в пинбол, и я отправился восвояси, прошел мимо банка, где работает Клаудио, где нас ждут с нашими капиталами. Инстинктивно взглянул на бюллетень фондовой биржи со светящимися названиями и цифрами под вестибюлем банка. Акции «Нестле», «Ю. С. Стил», «Пенни и Кеннекотта», наши акции, продолжают расти.