Синдром войны. О чем не говорят солдаты Сайтс Кевин

Кэти хотела стать военным фотожурналистом, но оказалась в автомастерской. Все время службы она оставалась в США, ни в Ирак, ни в Афганистан ее не направили. Сперри с самого начала хотел поступить в пехоту, куда, конечно, и попал. Я достаю ноутбук и показываю им видео, снятое в день, когда ранили Джеймса. Он никогда раньше его не видел, в отличие, как ни странно, от Кэти. Ей эта запись попалась на глаза в учебном центре морской пехоты Кэмп-Лиджен в Северной Каролине, куда ее направили после тренировочного лагеря для получения специальности механика. Она случайно увидела репортаж NBC News об операции в Эль-Фаллудже. Кэти говорит, что, несмотря на кровь и повязку на голове, она сразу же узнала Джеймса. Сейчас они не отрываясь смотрят запись, наблюдая, как камера крупным планом показывает темно-красные пластиковые четки на брючном ремне Сперри.

Снимая те кадры, я подумал, что четки — это талисман Сперри. Многие солдаты верят, что какая-нибудь вещь приносит им удачу в бою. Но поговорив однажды со Сперри, понял, что на самом деле четки значат для него гораздо больше. Они — напоминание об одном из тех событий, которые, как считает Джеймс, превратили его из наивного и полного надежд подростка в солдата с каменным сердцем.

Самым близким другом Сперри во время службы в морской пехоте был Фернандо Хэннон, с которым он познакомился во время начальной подготовки в Кэмп-Пендлтон. Хэннон не собирался становиться профессиональным военным, его просто вдохновлял пример отца, участвовавшего в войне во Вьетнаме. Фернандо, наполовину мексиканец, был настоящим гигантом, под два метра ростом. При этом он был очень добродушным и открытым и, по словам Сперри, каждый день молил Бога о том, чтобы ему не пришлось никого убивать во время службы. Хэннон был очень привязан к семье и, когда незадолго до их отправки в Ирак стало известно, что у его сестры рак, без разрешения покинул базу, чтобы навестить ее. Сперри пришлось прикрывать друга.

Хэннон хотел, чтобы отец мог гордиться его службой в армии. Но настоящей его мечтой было стать хиропрактиком и жениться на своей школьной подружке, Рут Понс. Рут была так влюблена в Хэннона, что пригласила его пойти с ней на выпускной школьный бал. Хэннон тоже был от нее без ума. Сперри вспоминает, что Хэннон больше всего любил говорить о предстоящей свадьбе. Он считал, что свадьба — самый счастливый момент в жизни человека, и начал копить на нее еще до знакомства с Рут. Фернандо рассказал Джеймсу, что собрал уже $48 000, откладывая понемногу из тех денег, которые получал, подрабатывая еще подростком.

«Он был прямо как девушка, — с улыбкой вспоминает Сперри. — Мог в подробностях рассказать, как будет украшен зал, в каких цветах, даже какой будет торт. Хэннон рассказывал, что в детстве никогда не играл в солдатиков. Он больше всего любил воображать мир принцев и принцесс».

В отличие от Сперри, Хэннон был очень религиозен. Он воспитывался в католической семье, часто молился, даже привез с собой в Ирак четки. Фернандо ни за что не хотел никого убивать, и Сперри делал все, чтобы помочь другу.

Их рота базировалась в деревне Эль-Карма неподалеку от Эль-Фаллуджи, на территории заброшенной школы. Сперри и Хэннону часто приходилось дежурить на КПП № 8 на окружной дороге Эль-Фаллуджи, известной среди военных как «Лист клевера». Там они дежурили и 14 августа 2004 года. Хэннону было приказано занять более опасную позицию, на дороге из Эль-Фаллуджи. Город по-прежнему занимали боевики, и на пост пехотинцев часто совершали нападения смертники. Сперри должен был дежурить на КПП напротив, на дороге из Багдада. Но они поменялись. Они и раньше так делали, чтобы у Хэннона было меньше шансов столкнуться с противником и не пришлось бы убивать. Но на этот раз на пост напали с другой стороны. Смертник в начиненной взрывчаткой машине ехал со стороны Багдада прямо на позицию Хэннона.

«Я услышал оглушительный взрыв, — рассказывает Сперри. — КПП был полностью разрушен. Когда дым рассеялся, я побежал туда и увидел Хэннона на обочине. Обе руки и ноги у него были сломаны, грудь изранена осколками, один глаз выбит».

Несмотря на боль, Хэннон спросил, что случилось со вторым пехотинцем. Джеффри Перес, друг Хэннона и Сперри еще с учебного лагеря, погиб. Сам Хэннон умер во время эвакуации в Багдад. Сперри узнал о смерти лучшего друга только на следующий день.

Хэннона эвакуировали на вертолете. А Сперри остался на посту. С наступлением темноты на них опять напали. Боевики обстреляли их из минометов. Мины взрывались так близко, что Сперри помнит, как со стен здания, за которым они укрылись, осыпалась штукатурка.

«Там никогда не чувствуешь себя в безопасности, но приходит момент, когда больше не хочется убегать», — его рассказ звучал убедительно.

Обстрел, смерть Переса и тяжелые ранения Хэннона — все это оказалось слишком для Джеймса. В какой-то момент ему просто расхотелось жить. Он снял каску и положил ее на землю. Медленно расстегнул бронежилет. Лег на землю, беззащитный перед минами, и стал ждать, даже надеяться, что его убьют. Но ничего не происходило.

На следующее утро он все еще был жив. Сперри говорит, что после той ночи стал другим человеком. Служба потеряла в его глазах всякий смысл, и с каждым днем росло чувство обреченности.

«Я сказал жене, что не вернусь домой. Мы все погибнем. Я ей сказал, что люблю ее, но все кончено. Наша служба просто-напросто не имела смысла. Она просила меня не говорить так. Но у меня было предчувствие. В каждой операции кого-то из наших убивали. Я был уверен, что и мой черед не за горами».

Вернувшись на базу в Эль-Карме, Сперри узнал о смерти Хэннона. Потеря друга означала для Сперри и потерю собственной невинности и наивности. Он начал понимать, что мир жесток и беспощаден. Сперри захотелось сохранить что-нибудь на память о Фернандо, который никого не убил, но погиб сам на этой войне. Он взял четки Хэннона, протянул их через петлю на ремне, а крест положил в правый карман, и больше никогда не покидал базу без них.

Сперри не сомневался, что тоже погибнет в Ираке. Несколько раз ему чудом удавалось спастись. Некоторые случаи были не лишены мрачного юмора. Когда их подразделение только прибыло в Ирак, у них в распоряжении оказались небронированные автомобили. Сперри пришлось самому соорудить некое подобие орудийной башни на своем «Хамви». Он положил лист фанеры на крышу, а сверху навалил мешки с песком. Он втаскивал на крышу ручной пулемет, забирался сам и садился по-турецки между мешков. «Водитель иногда тормозил и смеялся над тем, как я падал с крыши автомобиля». Ему нечем было закрепить мешки, и он чувствовал себя абсолютно незащищенным. Однажды, когда они возвращались на базу в Эль-Карме, на обочине возле самой машины послышался хлопок и появилось облачко дыма. Вызванные саперы обнаружили три артиллерийских снаряда, соединенные вместе и заложенные в придорожной пальмовой роще. Скорее всего, устройство управлялось дистанционно, то есть кто-то следил за приближением американских солдат. Детонатор сработал — как раз этот хлопок они и услышали, — но снаряды не взорвались. Если бы взрыв произошел, Сперри, скорее всего, вылетел бы из своей «башни», как из средневековой катапульты.

«Если бы снаряды взорвались, наша песенка была бы спета, — говорит он. — Потом мы над этим случаем смеялись. Еоворили, что это самое безобидное самодельное взрывное устройство в мире».

В другой раз Сперри и его товарищей отправили сопровождать саперов. Те должны были обезвредить такси, багажник которого боевики оборудовали многозарядной пусковой ракетной установкой. Установка сломалась, и несколько ракет было случайно выпущено в направлении города. В результате был убит один человек. Когда саперы подошли к машине, она взорвалась. Двух саперов подбросило в воздух на 15 метров. Они погибли.

Происходящее не всегда было настолько драматичным. Но иногда Сперри начинало казаться, что злой рок преследует именно его. В такие моменты ему едва удавалось держаться. Однажды ночью Джеймс был на дежурстве. С крыши школы он оглядывал окрестные поля, чтобы к лагерю не могли подобраться незаметно. На горизонте закат напоминал тлеющий огонь сигареты. Он заметил вспышку и инстинктивно упал на колени. Над головой пронеслась трассирующая пуля. Это стало последней каплей.

«Больше я не мог. Я бросился на землю и расплакался. Не знаю, может быть, просто слишком большой выброс адреналина. Капрал Крюгер увидел, что произошло, и поднялся на крышу. Он мне сказал: «Ты самый большой счастливчик из всех, кого я знаю!»».

Были и другие, не менее опасные, инциденты: взрывы мин, обстрелы из минометов, патрули, обыски домов. Однажды на том же самом КПП, где погибли Перес и Хэннон, Сперри расстрелял автомобиль, не остановившийся по его требованию. Он убил всех, кто находился в машине. К счастью для его собственного душевного равновесия, в автомобиле действительно оказались вооруженные боевики, а не запаниковавшая семья местных жителей, испугавшихся остановиться на КПП.

Он ни на секунду не мог расслабиться. В ноябре началась подготовка к операции «Ярость призрака», второй попытке освободить Эль-Фаллуджу от повстанцев. Времени горевать о Пересе и Хэнноне не было. Не было времени и горевать о том, что умерло внутри самого Джеймса.

Детство Сперри прошло вдалеке от военных действий, но ему в очень раннем возрасте пришлось столкнуться с насилием. Виновата в этом его мать. Родители Сперри развелись, и первые одиннадцать лет он прожил с матерью, двумя старшими сестрами и младшим братом по матери в маленьком поселке штата Иллинойс, между Спрингфилдом и Сент-Луисом. По словам Сперри, у его матери был очень непростой характер, и она обычно не сдерживала себя с дочерьми. Но и ему доставалось.

«Я помню, как однажды, — рассказывает Сперри, — мы сидели в машине и я открыл «Хэппи Мил», чтобы показать игрушку брату, не дожидаясь, пока мы приедем домой. Она так разозлилась, что начала меня избивать».

В другой раз, когда Сперри было восемь или девять лет, она выгнала его из дома зимой в одном белье. Что вызвало эту вспышку гнева, он не помнит. Он стоял в снегу почти голый и стучал в дверь. Частично проблема была в деньгах. Матери и ее второму мужу было непросто содержать семью. Сперри помнит, как она прятала детей в подвале, когда приходили кредиторы.

К тому времени, как Сперри исполнилось одиннадцать, припадки злости у его матери стали слишком частыми. Он с двумя сестрами переехал к отцу и его новой жене, жившим в городе Бельвиль, в том же штате. Младший брат остался с матерью и ее мужем. Жить с отцом оказалось гораздо лучше. Но сначала Сперри было трудно принять перемены. Он вел себя как любой подросток: стал носить длинные волосы, слушать тяжелую металлическую музыку, грубить отцу и мачехе, плохо учился. Мачеха сумела усмирить этот бунт. Сперри вспоминает, что ей удалось поставить жесткие, но справедливые рамки. Отношения наладились окончательно, когда Сперри начал посещать психолога. А потом отец познакомил его со своим хобби — гольфом, и это стало настоящей страстью Джеймса.

Сперри научился превосходно играть. Он радовался возможности разделить увлечение с отцом. Но еще больше ему нравился сам вид спорта, в котором главный соперник — это ты сам. «Я каждый день тренировался. Хотел добиться совершенства». Целеустремленность, которую он проявил в спорте, скоро стала помогать ему и в других делах. Оценки в школе исправились.

Он начал побеждать в соревнованиях. Отец поверил, что Джеймс может стать профессиональным спортсменом. Все изменилось во втором классе средней школы. Теракт 11 сентября заставил Сперри задуматься о том, что в мире есть кое-что поважнее игры в гольф.

«Это событие стало новым Пёрл-Харбором для моего поколения. Сражаться с теми, кто причастен к убийству американцев, — наш долг. Это важнее, чем моя личная жизнь, и я обязан был принять в этом участие».

Для Сперри это означало возможность быть вместе с другими. В книге «Воины: размышления о мужчинах в бою» Гленн Грей пишет:

«Для большинства из нас потребность принадлежать обществу — одна из важнейших, но попытки удовлетворить ее часто бывают неловкими и беспомощными. Нужны экстремальные условия, смертельная опасность, например, чтобы мы могли почувствовать настоящее единение с нашими товарищами или природой. Очень жаль, что это так, ведь наверняка есть и другие пути, более созидательные и менее ужасающие. Только люди их не ищут. Война всегда привлекала нас, потому что, даже если мы не хотим этого признавать, она приоткрывает нам тайны и радости единения. Чувство товарищества никогда не бывает таким сильным, как во время боя».

Как высока цена такого товарищества, Сперри поймет, лишь потеряв стольких близких ему людей в Ираке.

Из родственников Сперри только его дядя был морским пехотинцем. Его отец служил в Национальной гвардии, и ему не пришлось сражаться во Вьетнаме. Он не хотел, чтобы сын шел в армию, понимая, что его почти наверняка отправят на войну. Но Сперри ходил на призывной пункт каждый день в течение шести месяцев, пока отец не сдался и не дал свое согласие. Он поставил одно условие: Сперри должен окончить школу, прежде чем отправится в учебный лагерь.

Его жена Кэти, с которой они тогда уже встречались, тоже решила пойти в морскую пехоту. Они подали документы одновременно, надеясь попасть в одно подразделение. Они учились вместе и были влюблены друг в друга с первого класса средней школы. Но Кэти попала в учебный лагерь Пэррис-Айленд в Южной Каролине, а Сперри — в Кэмп-Пендлтон в другой части страны, откуда его должны были отправить в Ирак.

«Я тогда увлекался видеоиграми, — рассказывает мне Сперри, пока мы сидим за столом у него дома. — Хотелось врываться в дома, выбивать двери. Отец очень злился из-за моего решения пойти в морскую пехоту. Считал, что я упускаю шанс добиться чего-то в гольфе».

Хотя своей физической формой Сперри занимался несколько месяцев до отправки в учебный лагерь, но психологически он оказался не готов к тому, что его ждало в следующие 13 недель в Кэмп-Пендлтон. Джеймс вспоминает, что за всю первую неделю не было ни секунды отдыха. Сначала всех построили и обрили наголо. Теперь они были как братья-близнецы. Потом начались тренировки, и такие, каких Джеймс до этого даже представить себе не мог, — тренировки до полного изнеможения. Когда, наконец, удавалось поспать несколько часов, он валился на койку, как тряпичная кукла. Каждое утро, просыпаясь, он оказывался в аду: крики, беготня, столпотворение в ванной. У некоторых новобранцев из-за толчеи и спешки даже начались проблемы с мочеиспусканием.

Присесть не удавалось ни на минуту, приходилось либо стоять, либо сидеть на корточках. Именно в этой позе они чистили оружие, иногда так подолгу, что боль в ногах становилась невыносимой. И еще их заставляли пить воду. Столько, что они просто ею захлебывались. Провинившихся в чем-либо отправляли на дополнительные тренировки, один на один с инструктором. Этого все боялись.

Через несколько недель Сперри начал привыкать к лагерю. Он перестал чувствовать себя потерянным. Он старался не злить инструкторов, выкладывался на тренировках и помогал другим в своем подразделении. Справлялись не все. Были и такие, кто вообще попал в учебный лагерь только по недосмотру офицеров на призывных пунктах. Приказы и окрики командиров вводили их в ступор. Некоторые теряли над собой контроль, даже пытались драться с инструкторами. Это ничем хорошим не заканчивалось.

«Я смог продержаться только потому, что хотел доказать родителям, что способен добиться чего-то самостоятельно. Я не хотел всю жизнь провести в Иллинойсе. Я так хотел стать морским пехотинцем, что не мог сдаться. Я знал, что после учебного лагеря начнется настоящая жизнь».

И она началась. Сперри был высокого роста и крепко сложен, так что его назначили пулеметчиком. Ему выдали ручной пулемет М-249 SAW бельгийского производства весом почти 7 кг и скорострельностью от 750 до 1000 выстрелов в минуту. Это оружие с патронами 5,56x45 мм совмещает точность стрельбы из винтовки и скорость стрельбы из обычного пулемета; работает по принципу отвода пороховых газов и стоит $400. Пулемет обслуживает орудийный расчет из четырех солдат, в чьи задачи входит при необходимости прикрывать подразделение в ожидании подкрепления или эвакуации. Сперри гордился, что ему доверили обращаться с таким оружием, хотя это было и нелегко в самом прямом смысле слова: вместе с патронной лентой пулемет весил около 10 кг.

После учебного лагеря Сперри зачислили в 3-й взвод 3-го батальона 1-го полка корпуса морской пехоты. Подразделение было практически полностью сформировано, и через два месяца их ожидала отправка в Ирак. Во взводе царили сплоченность и чувство товарищества. Сперри вспоминает их нелепые выходки, например, как они устраивали «показы военной моды» на импровизированном подиуме: один вышагивал в трусах и бронежилете, на другом не было вообще ничего, кроме боевой раскраски и фляги в руках. Типичное поведение морских пехотинцев. Они знали, что очень скоро столкнутся с опасностью, и своей бравадой хотели продемонстрировать, что ничего не боятся. Сперри сразу же почувствовал, что именно здесь его место.

За неделю до начала операции «Ярость призрака» взвод Сперри перевели на базу Абу-Грейб, где уже размещались остальные подразделения их батальона.

Здесь начались бесконечные боевые учения: как обыскивать и зачищать дома, как выбить окно с помощью дула винтовки, как вынести раненого товарища из зоны огня без прикрытия. Командиры снова и снова проверяли, как они обращаются с оборудованием. Когда кто-то потерял тепловизионный прибор наблюдения, сержант заставил их всю ночь искать его, хотя на следующее утро они должны были выдвигаться на боевые позиции около Эль-Фаллуджи. Сперри говорит, что именно в этот период, непосредственно перед началом операции, некоторые из пехотинцев начали искать разнообразные предлоги, чтобы не принимать в ней участие. Их младший капрал, например, «случайно» выстрелил себе в ногу из пулемета три раза. После взрыва мины другой солдат, не получив никаких физических повреждений, «внезапно» потерял память. Сперри неодобрительно качает головой и передразнивает его: «Где это я? Это что, неужели автомат у меня в руках?» Однажды уставшим от бесконечных тренировок и учений солдатам удалось устроить себе праздник. Рота «К» во время патрулирования территории захватила фуру, перевозившую мясо. Стейков и ребрышек хватило, чтобы сотни молодых ребят, уставших от армейских пайков[13], смогли вдоволь наесться.

«Чем-то напоминало Тайную вечерю», — с грустью вспоминает Сперри. И причину грусти понять несложно: в 19 лет он уже убил девять человек и потерял одного из лучших друзей. А впереди его ждал самый жестокий бой в его жизни.

Перед каждой операцией войска получают специальный приказ. В нем ставятся задачи, которые им предстоит выполнить. На этот раз приказ зачитывал младший офицер, какой-то штабной лейтенант, которого никто из них раньше не видел. Это было странно.

«В общем, если вкратце, нам сказали так: это зона свободного огня, и мы имеем право стрелять, как только заметим какое-либо движение», — рассказывает Сперри. Если морские пехотинцы действительно получили такой приказ, становится понятно, почему, в нарушение положений Женевских конвенций, они убивали пленных. Было зафиксировано, по крайней мере, три подтвержденных свидетельскими показаниями подобных инцидента (включая описанный мною).

Сперри вспоминает также слова генерал-лейтенанта Джеймса Маттиса, командующего Экспедиционными войсками США, известного своим напором и несдержанностью в высказываниях. Выступая с речью перед войсками, он заявил, что их ждет самая важная битва с 1968 года, когда во время Тетского наступления морской пехоте пришлось освобождать город Хюэ от пятитысячного контингента войск Северного Вьетнама и Вьетконга.

Сперри запомнились слова Маттиса: «То, что мы сейчас делаем, попадет в учебники ваших детей».

Перед наступлением некоторые из пехотинцев писали своим семьям и просили товарищей отправить письма по назначению, если они сами погибнут. Сперри так делать не стал. «Я не хотел ни думать, ни говорить об этом».

План боя был следующий: рота «К» должна была выбить повстанцев из города и оттеснить их к югу, а рота «I» — атаковать сбоку и добить их. Морские пехотинцы, как когда-то во время операции в Хюэ, получили приказ обыскать все дома без исключения. На самом деле они зачищали только те дома, из которых по ним стреляли. В три часа ночи 8 ноября 2004 года рота «I» заняла боевые позиции к северу от железнодорожной станции Эль-Фаллуджи. Когда пехотинцы прибыли на место, боевики встретили их выстрелом из гранатомета. Граната попала в один из автомобилей, но не взорвалась.

Пехотинцы окопались на позиции. В течение всего следующего дня и некоторое время после наступления темноты артиллерия обстреливала город, а бойцы пытались выспаться после бессонной ночи.

Когда, наконец, они вошли в город, Сперри поразило, что улицы были абсолютно пустынны. Эль-Фаллуджа показалась ему городом-призраком. Повсюду, возле стен и в других тактических позициях, они находили брошенное заряженное оружие. Но никаких повстанцев. Сперри поднял один из автоматов, отсоединил магазин, увидел, что патрон уже в патроннике. Он положил автомат обратно на землю. Кто-то крикнул ему: «Придурок! Они же могли заложить туда взрывное устройство!».

Но скоро повстанцы дают о себе знать. По пехотинцам начинают стрелять. Первым ранен младший капрал Джоди Перрит — ему прострелили правую руку. Пуля прошла насквозь прямо под татуировкой бульдога — символа морской пехоты. Потом начинают попадать и в других. Боевики хорошо подготовлены и отлично знают город. У них свои тактические приемы: например, рассыпать осколки разбитых электрических лампочек на лестницах домов, где они прячутся, чтобы пехотинцы не могли застать их врасплох. Несмотря на напряжение, иногда даже во время боя возникают комические ситуации. Сперри и его отделение поднимаются на последний этаж одного из домов и оказываются перед железной дверью на крышу, где могут скрываться повстанцы. Один из пехотинцев пытается выбить дверь. Но она не поддается, а лишь издает резкий металлический звук, похожий на удар в литавры. Пехотинцы смеются, понимая, что неожиданной атаки уже не получится. На крыше никого нет, но их обстреливают с соседнего дома. Они укрываются за парапетом. Один из бойцов надевает каску на дуло винтовки и поднимает ее, чтобы вызвать огонь повстанцев и понять, где именно те находятся. Тогда командир отделения дает залп по противнику из под ствольного гранатомета М203. Стрельба прекращается, но ненадолго. Оказывается, цель боевиков — заманить пехотинцев в квартал Аль-Джолан, где в мирное время обычно идет торговля. Как только американцы оказываются в лабиринте узких улочек, по ним открывают огонь одновременно со всех сторон, из автоматов, гранатометов, а потом и минометов. Эль-Фаллуджа больше уже не кажется брошенным городом. Пехотинцы вызывают подкрепление.

На улицах, где можно проехать, появляются танки Abrams М1А1. Они напоминают фантастических железных боевых слонов. Орудия поворачиваются из стороны в сторону, и любая мишень, будь то припаркованная на улице машина или даже показавшийся танкисту подозрительным мусорный бак, превращается в огненный шар.

Командир приказывает Сперри занять позицию справа и чуть впереди танка, чтобы прикрыть остальных. Тот сначала отказывается: там слишком опасно. Потом все-таки выполняет приказ. А дальше он ничего не помнит. Этот день навсегда изменил его жизнь.

«Я почувствовал запах пороха. Я ничего не слышал, помню только, что упал на спину, — рассказывает Сперри, — а потом просто вырубился. Когда я очнулся, увидел доктора Джекоби. Помню чьи-то слова: «Господи, вы только посмотрите на его каску!» И как сержант Лав говорит мне: «Держись Сперри, не сдавайся! С тобой все будет хорошо». Потом увидел, как вы меня снимаете. И снова потерял сознание».

Я сижу с Джеймсом и его женой у них дома и затаив дыхание слушаю его рассказ. Всех этих подробностей я не знал. Сперри был первым американским солдатом, которого ранили у меня на глазах во время той операции. Помню, как пехотинцы отнесли его за угол дома, в безопасное место, помню четки Хэннона у него на поясе. Пока санитары перевязывали ему голову, другие пехотинцы поддерживали его. «Меня несли куда-то на носилках. Потом я очнулся уже в «Чинуке»[14] у меня изо рта шла кровь, все лицо было перепачкано. Я перевернулся на левый бок и увидел пластиковые мешки, в которых перевозят тела. Врач стер мне кровь с лица. Потом я снова потерял сознание и очнулся уже в Баладе[15], в палатке. Вокруг санитары. Медсестра, я ее запомнил, брюнетка, спрашивает, как я себя чувствую. Голова раскалывается. Меня повезли делать снимок, и я опять потерял сознание. О Баладе я почти ничего не помню, только ту медсестру, которая за мной ухаживала».

Сперри перевезли в Германию. Он очнулся в палате с тремя офицерами. Они все были в коме. Когда вошла медсестра и обратилась к нему «капитан Сперри», он понял, что его поместили в эту палату не по чину, и его действительно вскоре перевели в другую часть госпиталя к военнослужащим рядового и сержантского состава. Как оказалось, это была не единственная ошибка. Сперри был внесен в списки погибших в бою. К счастью для его семьи, до них эта информация дойти не успела. Джеймсу удалось позвонить отцу и, так как ни его, ни мачехи не было дома, он оставил им сообщение, что жив, но ранен и эвакуирован в Германию. Кэти по-прежнему находилась в Кэмп-Лиджен и узнала о случившемся из моего репортажа еще до того, как ей что-либо сообщили официально. Кадры, переданные мной по спутниковой связи с ноутбука, были темными и расплывчатыми, но, по словам Кэти, она ни секунды не сомневалась, что пехотинец, которому перевязывали голову, — ее муж Джеймс.

До сих пор непонятно, каким все-таки образом Сперри был ранен. Сослуживцы думают, что его задела срикошетившая пуля, а врачи — что осколок гранаты пробил каску и попал ему в голову. Как бы то ни было, у Джеймса оказалась повреждена лобная доля головного мозга. Эта часть отвечает за эмоции и, как принято считать, за личностные особенности человека. Кроме того, у Сперри оказалось еще множество переломов: основания черепа, носа, грудины и четырех ребер (результат попадания в бронежилет осколков гранат и пуль). Его накачали стероидами, чтобы стабилизировать внутричерепное давление и транспортировать в США. Сперри рассказывает, что пока ждал возле госпиталя, когда за ним приедут, ему стало скучно. Он заметил неподалеку ларек, подъехал к нему на своем инвалидном кресле и купил шесть банок пива, хотя ему еще кололи морфий. Джеймс с удовольствием выпил банку, впервые за несколько месяцев, пока санитары не отобрали остальное.

Самолет, на котором Сперри перевозили из Германии в Калифорнию, делал остановку на базе ВВС в Сент-Луисе, и отец с мачехой смогли его увидеть. Он звонил им из Германии и просил узнать, что стало с его сослуживцами, — сам он ничего не слышал о них, с тех пор как его эвакуировали из Ирака. Во время остановки в Сент-Луисе отец передал ему лист бумаги с двадцатью именами. Это были имена товарищей Сперри, погибших в Эль-Фаллудже[16]. Джеймс рассказывает, что выронил лист и закрыл лицо руками. Он представить не мог, что такое вообще возможно.

Сперри поместили в госпиталь ВМС Бальбоа в Сан-Диего. Кэти приехала навестить его там. Встреча оказалась совсем не такой, как они ожидали. Они не виделись несколько месяцев, но Сперри не чувствовал никакой радости. Он вообще ничего не чувствовал. Он встретил ее так, будто к нему зашла какая-то его приятельница, с которой они собрались сходить пообедать или поиграть в боулинг. Я смотрел на Кэти, пока он говорил об этом, она никак не реагировала. Возможно, и она чувствовала то же самое по отношению к нему. Глядя на них, я думал: может быть, это черепно-мозговая травма виновата в том, что Джеймс разучился испытывать эмоции?

Следующие два года Джеймс и Кэти прожили в Кэмп-Пендлтон. Время от времени им казалось, что жизнь понемногу налаживается. Но чаще они поддавались отчаянию. И поводов для этого было достаточно. Кэти работала на базе морской пехоты, а Сперри вместе с другим раненым сослуживцем пили с утра до вечера, пока не вырубались.

«Мы тогда стали жить каждый своей жизнью, — рассказывает Кэти. — Он целыми днями пил с Филом. Я ничего не могла поделать, так что в конце концов просто сдалась». А Джеймсом овладело какое-то безрассудство: он начал пьяным разъезжать на своем мотоцикле и выделывать смертельно опасные трюки.

Накачавшись текилой, Сперри на одном заднем колесе разгонял мотоцикл до 180 км/ч. Однажды, вдребезги пьяный, он выехал на шоссе на скорости 250 км/ч. Тогда он понял, что был всего на волосок от смерти. Через две недели он продал мотоцикл, испугавшись, что решит повторить свою выходку. Но пить не перестал.

«Два года я не плакал. Свое горе заливал спиртным». Или пытался залить. Выбор у него был небольшой: либо терпеть непереносимые мигрени, участившиеся в результате травмы головы, либо мучиться каждое утро от похмелья после ежедневных попоек. Отношения с женой становились все более напряженными.

«Все было так запутанно, — вспоминает Кэти. — Я была еще слишком молода и не знала, как ему помочь».

«Я пытался объяснить ей, что со мной происходит, — говорит Сперри. — Она не могла понять это».

Несмотря на проблемы в их отношениях, Кэти забеременела, и 12 июля 2006 года у них родилась дочь Ханна. Джеймс назвал ее в честь своего погибшего друга, Фернандо Хэннона. Рождение дочери подарило Сперри надежду, но не смогло полностью рассеять окружавший его мрак. Он никак не мог смириться со смертью двадцати друзей. Он постоянно видел перед собой их лица, каждый день вспоминал, как порой могли и поссориться, но в бою стояли друг за друга до последнего. Джеймс знал теперь, что о чувстве товарищества между солдатами говорят не зря. Но он также знал, что война всегда непредсказуема. Как бы внимателен ты ни был, разве можно разглядеть все мины? Разве можно остановить выпущенную пулю? Да, товарищи прикрывают тебя, ты прикрываешь их, но слишком многое остается за пределами контроля, особенно когда сражаешься против повстанцев, почти всегда остающихся невидимками. Он пил, чтобы все это забыть. Но алкоголь больше не помогал: он не уменьшал и не заглушал полностью физическую и психологическую боль, с которой Джеймсу приходилось жить каждый день. Пьянство не могло излечить мигрени, боль в спине, бессонницу. 6 сентября 2006 года, почти два года спустя после событий в Эль-Фаллудже, Сперри понял, что больше не может все это терпеть.

«Помню, тот день начался как обычно, — рассказывает он. — Не могу точно сказать, что все это спровоцировало. Просто внезапно я стал думать о пережитом, вспоминать все, и так живо, ярко. Думал о том, скольких друзей потерял и как я по ним скучаю». От алкоголя ему становилось только хуже. В то утро он пошел в гараж своего дома в Кэмп-Пендлтон и перекинул веревку через потолочную балку — всего несколько недель назад так покончил с жизнью его сосед, комендор-сержант, тоже недавно вернувшийся из Ирака. Его мозг, поврежденный осколком, одурманенный алкоголем и измученный чувством вины из-за того, что ему удалось выжить, в тот момент не отвергал мысль о том, что впереди может быть что-то хорошее. Сперри не знает, сколько он простоял так, решая, затянуть ли ему петлю. Но неужели он и вправду хочет, чтобы все закончилось именно так? Чтобы жена нашла его болтающимся на веревке и никогда не смогла стереть из памяти эту картину? Сперри сорвал веревку с балки, сел в машину и поехал в местный центр психологической помощи ветеранам. Там уже была очередь из трех человек. Он сидел в машине на парковке с включенной на максимум магнитолой, пока кто-то из специалистов не вышел к нему.

«Они говорят, что я отвечал на все вопросы, как робот». Беседовавший с ним психолог понял, что Сперри на грани самоубийства. Он вызвал полицию, и Джеймса отвезли в психиатрическую больницу для ветеранов в Сан-Диего. Там он несколько часов разговаривал с психиатром, который в конце концов решил положить Сперри в госпиталь для его же собственной безопасности. У него забрали все личные вещи, все, чем он мог бы причинить себе вред. Следующие две недели он провел в больнице.

Сперри, в отличие от многих других вернувшихся из Ирака и Афганистана военных, удалось не переступить эту последнюю черту. По данным, предоставленным министром по делам ветеранов Эриком Шинсеки, в Америке ежегодно совершается 30 000 самоубийств, 20 % из них — участниками боевых действий. Согласно отчету Министерства обороны США о количестве самоубийств среди военнослужащих различных родов войск, за четыре года, с 2005-го по 2009-й, 1100 солдат покончили с собой. Получается, одно самоубийство каждые 36 часов.

Собирая материал для этой книги, я разговаривал с психиатром Джонатаном Шеем, работавшим в клинике Управления по делам здравоохранения ветеранов в Бостоне. Он рассказал мне, что мысль о самоубийстве приходит на ум многим военнослужащим, с которыми он работает, — в основном это ветераны войны во Вьетнаме. «Почти все они ежедневно думают о возможности покончить с собой. Мне кажется, это последнее, что позволяет им верить в свободу и достоинство человека. Это такой талисман, прикасаясь к которому они могут бороться дальше».

Для Сперри пребывание в госпитале в Сан-Диего оказалось важным по двум причинам. Во-первых, он, наконец, перестал пить. Во-вторых, он познакомился с ветеранами войны во Вьетнаме. Это знакомство заставило его постараться изменить свою жизнь. Он видел, что алкоголь и наркотики сделали со многими из них. Эти ветераны тоже никак не могли принять пережитое во время войны и каждый день очередным стаканом приближали собственную смерть. Они и так уже мало чем напоминали живых людей и, наверное, предпочли бы гибель в бою этому медленному разложению изнутри. И они попытались донести до Джеймса, что отказ от алкоголя — его единственный шанс выжить.

Их аргументы выглядели очень убедительно. Сперри понял, что, если не хочет закончить свою жизнь в петле, ему надо прекращать пить. Но он был уверен, что алкоголю необходимо найти замену, просто так он не справился бы. И он решил попробовать бороться с воспоминаниями с помощью марихуаны.

Но он знал, что надо менять и что-то еще. В Кэмп-Пендлтон его окружали другие вернувшиеся из Ирака пехотинцы, чья жизнь, как и его собственная, была разрушена. Необходимо было уехать оттуда. Ему казалось, что только дома он сможет почувствовать себя по-настоящему в безопасности. А именно это ему было сейчас так нужно. В октябре 2007 года Джеймс с женой и дочерью вернулся к отцу в Иллинойс. Они прожили там полгода. Жизнь вроде бы понемногу стала налаживаться. В апреле 2008 они сняли дом, но чувство безопасности, возникшее, пока они жили с семьей Джеймса, снова исчезло, как только они оказались одни. Проблемы Сперри вернулись. Его опять начала мучить бессонница. Дни и ночи превратились в один непрекращающийся кошмар, прерываемый только приступами гнева и злости, во время которых он бил кулаками в стены с такой силой, что в них оставались вмятины. Сперри понимал, что после ранения любая новая травма могла превратить его в инвалида или даже убить. Тем не менее неконтролируемые приступы ярости по любому незначительному поводу заставляли его ввязываться в драки. Однажды Джеймс набросился на мужчину на парковке магазина без какой-либо провокации с его стороны.

Сперри рассказал мне, что однажды чуть не убил человека. Как-то ночью он не мог заснуть и смотрел телевизор. Внезапно он услышал громкий стук. Он вышел проверить, что случилось, и увидел во дворе какого-то мужчину. Сперри набросился на него и приставил к горлу нож, который всегда носил с собой.

«Я едва не зарезал его», — вспоминает Сперри. Но парень указал на черный круглый предмет, лежавший во дворе. Это была покрышка, соскочившая с колеса на повороте и подкатившаяся к дому. Он просто хотел ее забрать. Вместо этого он натолкнулся на разъяренного морского пехотинца, намеренного не допускать посторонних на свою территорию.

Сперри отпустил ворот рубашки незнакомца и сел на землю. Тот схватил покрышку, сел в машину и умчался, даже не поставив ее на место, так что из-под обода колеса разлетались искры. Сперри не помнил, сколько он так просидел, может быть, несколько минут, а может быть, несколько часов. Он пытался понять, что же с ним происходит. Почему каждый звук, каждое движение он воспринимает как угрозу себе и своей семье?

Рассказывая это, Сперри встает из-за стола, чтобы сделать сэндвич с арахисовой пастой для дочери. Потом он перечисляет все лекарства, которые по-прежнему стоят у него на тумбочке и без которых он не может прожить ни дня. Видно, что Кэти немного не по себе от нашего разговора. Понадобилось много времени, чтобы мы смогли собраться здесь. Мне было нелегко добиться от Джеймса рассказа о своей жизни. Как только мы договаривались об интервью, он куда-то исчезал, а когда появлялся снова, находил какие-то предлоги для своего отсутствия: телефон разбился в автомобильной аварии, собака сгрызла зарядку. А однажды сказал, что не сможет со мной разговаривать, потому что умерла его мать. Не знаю, как насчет остальных его отговорок, но это была правда. Отношения с матерью так и не наладились до самой ее смерти. Умерла она внезапно, подхватив какую-то простуду и проболев всего три дня. Сперри объясняет это осложнениями после свиного гриппа. На мой вопрос о том, не связана ли ее смерть с алкоголем или наркотиками, Сперри ответил, что, насколько ему известно, нет. Он сказал, что у матери была непростая жизнь, и не стал дальше обсуждать этот вопрос. Джеймс утверждает, что смог ее простить, а она осознала свои ошибки и вырастила младшего сына в любви и понимании.

После смерти матери он пропал почти на месяц. Сейчас, у него дома, временами беседа получается оживленной и веселой. Я вижу, как их заинтересовало видео, которое я снял тогда в Эль-Фаллудже: какие-то подробности случившегося в тот день они не знали. Но в другие моменты мне кажется, что я здесь лишний, что я просто очередное напоминание о причине всех неприятностей Джеймса и что все, даже собака, хотят, чтобы я поскорее уехал.

Рассказ Сперри сводится к одному горькому выводу: он разучился любить. Он говорит, что больше никого не любит, ни свою жену, ни… — он смотрит на Ханну, свою очаровательную белокурую дочурку, которая лепит что-то из пластилина.

В чем причина, он не знает. Возможно, способность чувствовать отнял у него небольшой кусочек металла, попавший в лобную долю головного мозга и повредивший ту его часть, которая и делает нас людьми. Может быть, виной всему тот ужас, что ему пришлось пережить во время войны. Как бы то ни было, Сперри говорит, что больше не способен чувствовать любовь.

«Раньше я знал, что такое любовь. Теперь я ничего не чувствую». Он рассказал об этом и репортерам местных газет, взявшим у него интервью после возвращения домой. «Я не люблю свою жену», — заявил он им. Он не хотел ее задеть, но, конечно, ей было больно услышать такое признание. Я смотрю на Кэти. Видимо, она столько размышляла над этими его словами, что смогла с ними смириться.

Она пожимает плечами. «Ему нужна профессиональная помощь, чтобы снова научиться испытывать эмоции. Я бы хотела, чтобы он обратился к психологам. Иногда кажется, что он счастлив, но только когда накурится. Это не по-настоящему». Джеймс же уверен, что психологи больше не в состоянии ему ничем помочь.

«Ну расскажу я им о том, как мне не хватает погибших друзей, поплачу, как в исповедальне. Что с того? Что они могут мне сказать такого, что позволило бы оживить ту часть моего мозга?» — оправдывается он.

Я спрашиваю у него, кивая в сторону Ханны: «Но вы же отец. Что вы чувствуете к своей дочери? Вы ее любите?»

«Я должен о ней заботиться, это моя обязанность. Но я не чувствую какой-то теплоты внутри, какого-то трепета».

Сперри понимает, что жизнь уже никогда не станет такой, как прежде. Но он надеется, что что-то хорошее еще ждет его впереди. Он хотел пойти работать в правоохранительные органы, однако травмы так сильно сказались на его умственных способностях, что он уверен: на службу его не возьмут. После возвращения домой он пытался пройти несколько тестов на интеллект, но не справился ни с одним. Он думал пойти учиться, но не смог из-за проблем с концентрацией. Джеймс говорит, что раньше был неглупым человеком, и не понимает, что с ним происходит.

Его по-прежнему мучают кошмары, в которых переплетается прошлое и настоящее. Например, ему часто снится, что он в машине с Ханной, собаками и детьми сестры на улицах Эль-Фаллуджи.

Он надеется, что жизнь еще наладится. Ему надо только продолжать принимать лекарства, не начать снова пить, обучиться какой-нибудь профессии и воспитывать дочь. Ему нравится проводить время с дочерью и племянниками, готовить им обеды, отводить в школу и забирать оттуда.

«Дети невинны. Они ничего не знают о войне».

«Вы когда-нибудь расскажете ей обо всем пережитом?»

«Она знает, что папа был морским пехотинцем. Я думаю, этого достаточно».

Сперри понимает, что война навсегда уничтожает невинность в человеке.

«Я был так молод и наивен. Учился в школе, любил видеоигры. В 17 лет еще ничего не понимаешь. В таком возрасте не знаешь страха. Но сейчас, вернувшись с войны, мы все ужасно боимся смерти. Все, с кем я был в Ираке, либо погибли, либо тоже столкнулись с огромными проблемами».

Еленн Ерей пишет, что только ранение может заставить некоторых солдат перестать быть по-детски наивными. Так случилось и с Джеймсом. «Отношение к смерти большинства этих военных несложно понять. Они считают, что смерть реальна только для других. Они сохранили детское представление о том, что находятся в центре мироздания, а потому бессмертны… Возможно, ранение им необходимо. Выражение удивления и возмущения на их лице просто невозможно забыть.

Один жестокий удар навсегда лишает их веры в свое физическое бессмертие. Приспособиться психологически к этому новому для них миру наверняка окажется куда сложнее, чем восстановиться после травмы».

После той встречи мы продолжаем переписываться со Сперри. Письма от Джеймса приходят нерегулярно и отражают резкие перепады его настроения. Видимо, причиной тому алкоголь и наркотики. Мне эти перепады знакомы не понаслышке. Временами он кажется беспомощным, иногда настроен агрессивно.

21 февраля 2010 г. (письмо Сперри ко мне)

«Извините, что пропал, но в последнее время мне все сложнее справляться со своими демонами. Я по-прежнему пытаюсь заглушить боль травкой, алкоголем и таблетками. Подумываю о том, чтобы при следующей встрече сказать врачам, что со мной все в порядке, чтобы меня вновь признали годным к службе. Я был отличным пулеметчиком, и я им нужен. Не хочу со стороны наблюдать, как другие парни сражаются в этой войне. Я же могу ходить, могу нажимать на спусковой крючок. Наверное, я просто зависим от войны. Извините, что так долго не писал, но я пытался довести себя до такого состояния, чтобы забыть, как ужасен этот мир. Мне хотелось бы больше с вами общаться. Тем более что вам знакома моя боль. Как вы справляетесь с болью и воспоминаниями? Думаю, не лечь ли мне в госпиталь? Но тогда мне точно уже не попасть в армию. А я не хочу оставаться в стороне. Раньше меня уважали, а теперь я никто. Я потерян…»

14 сентября 2010 г. (сообщение от Сперри в Facebook)

«Знаете, что я хочу сказать? У меня было время поразмыслить. И вот что я понял: тот Джеймс, каким я был до всего этого, — амбициозный, наивный, полный надежд, — умер там. А теперь я просто существую. Я ничего не чувствую. Я все продумываю. Например, что нужно делать, когда оказываешься среди людей, но ничего не чувствую. Делаю вид, что у меня есть какие-то эмоции, чтобы люди не поняли, как мне плохо. Но я ничего не чувствую, если только не гоняю на мотоцикле на скорости 200 км/ч. Меня спрашивают, почему я не хожу к врачам. А как они мне могут помочь? Они не могут понять, с чем я живу. Во-первых, постоянные боли в голове, спине, ногах, коленях, ступнях. Во-вторых, по ночам я не могу уснуть, мне снятся кошмары. Дальше: я ничего не чувствую, кроме ярости. Меня мучают воспоминания. Я психую по малейшему поводу. Я постоянно спрашиваю себя, как так получилось, что 26 моих друзей погибли, а я остался жив. Я все время думаю о том, какими были их последние минуты. О чем они думали? Каждый день думаю о своей смерти. И о смерти своей дочери. Когда я вижу других людей, я представляю их мертвыми, хотя и пытаюсь этого не делать. Я постоянно курю травку, иначе просто взорвусь. Травка меня успокаивает. Думаю, ее надо прописывать ветеранам, страдающим посттравматическим синдромом, чтобы они могли хотя бы немного успокоиться. Я столько раз был на волосок от смерти, и не сосчитать. Не знаю, что мне делать. Сдаваться нельзя. Я не из тех, кто сдается».

Позже Джеймс написал на своей страничке в Facebook, что расстался со своей женой. Меня эта новость не удивила. Их брак нельзя было назвать счастливым. Кэти говорила, что алкоголь и лекарства так влияют на Сперри, что она постоянно чувствует себя одиноко. Кроме того, иногда он ведет себя очень агрессивно. Его приступы ярости заставляли ее опасаться за себя и дочь. Я попросил ее рассказать подробнее об этом. Она ответила только через несколько недель.

29 декабря 2010 г. (сообщение от Кэти в Facebook)

«Здравствуйте, Кевин. Я не собиралась игнорировать ваш вопрос, но мне было проще попытаться не думать о своих чувствах и о том, что произошло. И, честно говоря, мне немного неловко рассказывать о таких личных вещах. Наверное, наш разрыв окончательный. Мне больно видеть, как он страдает. Надеюсь, ему помогут и он сможет снова стать счастливым. Хотя бы ради Ханны. Мне небезразлична его судьба, но в наших отношениях уже много лет не было страсти. Может быть, это прозвучит эгоистично, но он столько лет не обращал на меня внимания. В конце концов я перестала нравиться самой себе. Может быть, виной всему его неуверенность в себе. Он знает, что внутри он слаб, и боится, что я окажусь сильнее. Впервые я чувствую себя сильной и независимой. Мне кажется, что в наших отношениях проявлялись только худшие наши стороны. Частично в этом виноват Ирак. Но, кроме того, в 19 лет мы просто плохо понимали, что такое брак. Мы не знали, что значит уважать друг друга. Просто как пример: он взял кредит, чтобы купить мотоцикл, не посоветовавшись со мной, а я сделала себе кредитную карточку, ничего не рассказав ему. Мы с самого начала вели себя так друг с другом. На следующей неделе он едет в реабилитационный центр в другом штате, и я очень рада, что он, наконец, обратился за помощью. Я очень хочу, чтобы с ним все было хорошо. Он всегда будет мне дорог, и мне очень грустно, что у нас ничего не получилось. Но мои чувства к нему изменились. Было бы нечестно продолжать жить вместе, для нас обоих. У нас разные взгляды на жизнь. Мы оба сильно изменились со времени свадьбы, стали совсем разными людьми. Мне кажется, мы оба не обладаем теми качествами, которые каждый из нас ищет в партнере. Мне нравится, что я теперь свободна и могу попытаться понять, кто я на самом деле. Я чувствую, что я сейчас сильнее, чем когда мы были вместе».

Вскоре после этого я увидел в профиле на Facebook, что Кэти поменяла свою фамилию на девичью. Я написал Джеймсу, спросил его, считает ли он войну и свой посттравматический синдром причиной распада их семьи. Жалеет ли он о чем-нибудь? Хотел бы он что-нибудь изменить?

Он ответил мне достаточно подробно и откровенно. Признал, что Кэти во всем права, но добавил кое-что от себя.

14 декабря 2010 г. (сообщение от Сперри в Facebook)

«Мне тяжело без Кэти, она всегда была для меня опорой. Но весь этот стресс, все, что я пережил, — я больше не был тем уверенным и спокойным человеком, каким был раньше. У меня постоянно менялось настроение. Я не испытывал никаких эмоций. Я сделал много того, о чем жалею. Мы часто ссорились. Как только я ее ни обзывал! Я часто злился. Бывал буйным. Потом открыл для себя травку. Она помогла мне расслабиться и спокойнее воспринимать ситуации, которые раньше выводили меня из себя. Но, конечно, у нее есть и плохие стороны. Запах, например. Кэти видела, что мне это помогает, и была не против. Мы ссорились почти каждый день. Говорили друг другу такое! Мы делали друг другу очень больно. Мы так часто ссорились и кричали, что просто перестали слышать друг друга. Но были и хорошие времена. Вечеринки и поездки на пляж. Мы не все время ссорились, иногда нам было хорошо вместе. Но я часто выходил из себя. Мне очень жаль, что я так себя вел. Мне искренне жаль, что я заставил Кэти пережить все это. Сейчас она стала совсем другим человеком. У нее большая сила воли. Но я не вижу в ней той страсти, которую она раньше испытывала ко мне или к искусству, к фотографии. По крайней мере, при мне она ее больше не показывает. Мне этого очень не хватает. Раньше она была очень живой. Я уже несколько лет не видел ее счастливой. Наверное, другие видели, но не я. Она очень меня любила раньше, и я думал, ничто не может этого изменить. Но война изменила. И то, как я пытался справиться со всей этой болью, мои постоянные мигрени, тошнота… болели даже зубы… ноги, плечи, грудь, колени… И психологическая травма, боль из-за потери стольких друзей. Мое мировоззрение полностью изменилось. Я стал ненавидеть людей. Не из-за того, на что люди способны, а из-за иерархии, которая правит миром… Боюсь даже представить, в каком мире придется жить моей дочери. Я живу в том же доме, где мы с вами встречались. Кэти живет в получасе езды отсюда. Стараюсь навещать Ханну три раза в неделю. Ради нее я хочу поправиться. Собираюсь поехать в клинику Центра Шепарда в штате Джорджия. Мне надо сделать это и ради самого себя тоже. Как у вас дела, Кевин? Ханна иногда о вас спрашивает. Она так и спит с пандой, которую вы ей подарили».

В январе Сперри написал, что лег в клинику в Атланте, Джорджия, как и собирался. Центр Шепарда — благотворительная медицинская организация, специализирующаяся на исследовании и лечении проблем спинного и головного мозга, с которыми как раз и столкнулся Сперри. Он сам был настроен оптимистично.

Через месяц я получил от него сообщение с описанием методов лечения, используемых в центре. Как видно, врачи клиники стремятся применять лучшие западные и восточные методики.

Февраль 2011 г. (сообщение от Сперри в Facebook)

«Здесь действительно лечат, работают над всеми аспектами проблемы. Они рассказывают о том, что происходит в результате черепно-мозговой травмы и что такое посттравматический синдром. Проводят групповые занятия на разные темы: посттравматический синдром, возвращение к обычной жизни, когнитивные способности. Учат контролировать вспышки гнева. Есть физиотерапевт, он помогает восстанавливать травмированные части тела и укреплять организм. Есть врач, чья задача — помочь бывшим солдатам изменить свой образ мыслей. Еще несколько врачей подбирают болеутоляющие средства и следят за общим состоянием здоровья. И они предлагают разные оздоровительные курсы: йогу, тай-чи, акупунктуру».

Я думаю о том, что пришлось пережить Джеймсу Сперри. Вспоминаю первое письмо, которое получил от него. Это был самый трудный для него период. Тогда ему было невыносимо больно, физически и психологически. Он был озлоблен, ощущал собственную ненужность, испытывал чувство вины просто потому, что был жив. Но, несмотря на все это, он помог мне. Благодаря его письму мне удалось справиться с собственным чувством вины. Я стал свидетелем его выздоровления — он поделился со мной и этим. Несмотря на все его раны, на весь ужас, который ему пришлось пережить, я вижу в нем воина. И человека. В благодарность за ту небольшую помощь, что я ему оказал, он открыл мне путь к спасению. Он предложил мне защиту от самого беспощадного врага, с которым (он знал это по личному опыту) приходится сталкиваться после окончания боевых действий, — от самого себя. Я радуюсь каждый раз, когда вижу фотографию, которую он разместил на Facebook по окончании лечения. Подпись под ней очень проста: «Новый Джеймс».

Новый Джеймс. Фотография из профиля Джеймса Сперри на Facebook

12 мая 2011 г.

P.S. Джеймс сейчас работает наставником в подразделении для раненых бойцов и помогает другим участникам боевых действий в разных частях страны. Президент Обама узнал историю Джеймса и пригласил его, Кэти и Ханну в Белый дом.

Джеймс Сперри и Ханна с президентом и его женой