Синдром войны. О чем не говорят солдаты Сайтс Кевин

Эпилог

Deus ex machina[32]

Иногда воспоминания складываются в истории, и тогда они становятся вечными. Для этого они и создаются. Истории помогают соединить прошлое с будущим. Истории нужны вам, когда глубокой ночью вы пытаетесь понять, как же из прошлого вы пришли к тому, что есть сейчас. Истории — это навсегда. Когда воспоминания стираются, ничего, кроме истории, уже не остается.

Тим О’Брайен. Вещи, которые они несли с собой

Фотография моей жены, которую я носил в каске во время последней командировки в Афганистан.

Начиная писать эту книгу, я боялся, что собранные в ней истории окажутся слишком мрачными, таким своеобразным реквиемом по надежде. Я рад, что ошибался. Война не только отнимает, но и дарит что-то тем, кто в ней непосредственно участвует. Она избавляет от иллюзий о собственной невиновности и выпускает на волю Тень — второе «я», способное не просто отнять чужую жизнь, но иногда находить в этом некое удовлетворение. С этим сложно примириться и солдатам, и обществу, за которое они сражаются. Насилие и жестокость оказываются притягательными, и это заставляет нас по-новому взглянуть на самих себя, усомниться в собственной человечности. Вдобавок ко всему солдату приходится снова и снова сталкиваться со смертью, наблюдать, как гибнут его товарищи, испытывать физические и психологические страдания. И это окончательно выбивает почву у него из-под ног. Так как же жить в мире, переполненном болью и потерями? Как смириться с парадоксальным, с точки зрения морали, выводом, что побеждает тот, кто способен совершить большую жестокость?

Та истина, которую я обнаружил в историях солдат и своей собственной, не нова. Война раскрывает двойственность нашей природы: нашу способность творить добро и склонность к злодеяниям. Война, как ничто другое, может и объединять, и разделять нас, заставляя испытывать и гордость, и стыд одновременно. Но только сейчас мы начинаем осознавать (а как иначе, если тысячи американских военных возвращаются домой из Ирака и Афганистана?), что эта двойственность угрожает уничтожить нас, если истории солдат не будут рассказаны. Полностью, без пробелов. А значит, как бы сложно ни было и им, и нам, возвращающиеся с полей сражений должны поделиться с обществом не только своим горем и болью. Они должны рассказать нам и о том, что война может дарить опьяняющую радость и чувство товарищества.

На самом деле в каждой истории из этой книги есть надежда. Надежда для тех, кто, как штаб-сержант Микеал Отон, научился принимать свою работу и необходимость убивать, как бы сложно для них это ни было. Может быть, это надежда на выздоровление, даже если оно наступит очень нескоро, — как у младшего капрала Джеймса Сперри. Надежду нам может подарить смелость тех, кто готов рассказать, что грозит человеку, нажимающему на спусковой крючок, — смелость, проявленная покойным младшим капралом Уильямом Уолдом и всеми остальными героями этой книги. Мы в долгу перед всеми этими людьми: не только за их службу, но и за их готовность помочь нам что-то понять. И мы должны умолять остальных сделать то же самое, чтобы, в свою очередь, помочь им.

К счастью, надежда есть и для меня. Она появилась, когда я, наконец, взял на себя труд рассказать историю своей сломанной жизни. Когда я решил изменить ее, чтобы в ней снова нашлось место надежде и цели, а не только ненависти к себе и саморазрушению. Надежда пришла в мою жизнь неожиданно, когда, казалось, надеяться уже было не на что. Спустилась на сцену с помощью хитроумного приспособления из веревок и рычагов, как Бог из машины в последнем акте греческой трагедии.

Зовут ее Анита. Мы познакомились летом 2008 года на курсах альпинизма в национальном парке Джошуа-Три. Она боялась высоты, что многим может показаться вполне естественным при росте 150 см. Но воспринимала она этот страх как вызов и, как все вызовы в своей жизни, готова была не раздумывая его принять. Мы быстро нашли общий язык, весело болтали и шутили во время занятий. Однажды она с наигранным нетерпением спросила меня, уперев руки в бедра, почему у меня уходит вдвое больше времени, чем у остальных, на то, чтобы завязать какой-то узел. Узел я завязывал на страховочном тросе, который должен был удержать ее в случае падения. Я посмотрел на нее как на сумасшедшую и ответил, что, наверное, можно немного потерпеть, чтобы я завязал узел как следует.

Наши отношения очень напоминали флирт. Наверное, с моей стороны это флиртом и было, но мы оба в тот момент были несвободны. Поэтому стали просто друзьями. Мы часто ходили вместе ужинать или выпить в какой-нибудь бар. Наши «вторые половинки» всегда были с нами, но болтали мы почти исключительно друг с другом. Однажды я пригласил ее с еще одним моим другом в поход в каньон Темескал. Моя девушка в тот раз решила не ехать с нами. Все три часа, вместо того чтобы наслаждаться захватывающими видами Тихого океана, мы говорили без умолку. Я понял, что у этой взбалмошной филиппинки есть кое-что еще, кроме сарказма и дорогой обуви.

Анита приехала в США в 13 лет, когда ее мать вышла замуж за американского моряка. Английский она выучила благодаря телесериалу «Главный госпиталь». Она искренне привязалась к своему отчиму, хотя дисциплина в доме и была очень строгой. Анита стала такой же фанаткой спорта, как и он. Даже начала болеть за его любимые футбольную и бейсбольную команды — «Нью-Ингленд Патриоте» и «Бостон Ред Соке». Она построила успешную карьеру в области рекламы, вышла замуж за свою университетскую любовь, родила дочь и через два года после ее рождения развелась. Меня покорила сила ее характера и упорство. Как только такая личность умещалась в таком маленьком теле! Когда я расстался со своей девушкой, я начал подумывать о том, чтобы поближе познакомиться с Анитой. Но я собирался в Гарвард, так что времени не было. Так начался мой год «просвещения», в течение которого я мог общаться с выдающимися журналистами и получать новые знания в лучшем из американских университетов. Вместо этого я блуждал в потемках — именно так представляется мне тот период моей жизни.

Мне нужна была профессиональная помощь. Сам я был уже не в состоянии справиться. Последние сомнения на этот счет развеял один эпизод. Как-то во время гарвардских каникул мы с одним моим старым приятелем нюхали кокаин. А потом стали резать себя теми самыми бритвами, с помощью которых делали кокаиновые дорожки. Сначала я порезал себе спину сзади. Чуть ниже и параллельно талии появилась кровавая линия — там ее не увидит никто, кроме самых близких моих знакомых. Мой друг сделал то же самое. Потом я вонзил бритву в правое бедро так глубоко, так что там до сих пор остался шрам. Не знаю, что и кому я хотел таким образом доказать. Может быть, я просто был в отчаянии и устал чувствовать себя игрушкой в руках судьбы.

Правда, такие развлечения не вошли у меня в привычку, я не испытывал потребности причинять себе физический вред. Просто в тот момент мне захотелось найти какой-то новый способ наказать себя за то, что я позволил умереть человеку.

Когда я, наконец, полностью осознал последствия моего поступка в мечети Эль-Фаллуджи, мне вдруг вспомнились сновидения, которые я часто видел до того, как оказался в горячих точках. Мне снилось, что я спасаю людей. Такая вот ирония. Один сон я помню особенно хорошо. Я прыгаю в реку Потомак (я жил тогда в Вашингтоне), чтобы спасти пассажиров рухнувшего туда самолета. (Скорее всего, этот сон навеяла авария самолета Air Florida в 1982 году. Самолет упал в реку, и один из случайных свидетелей катастрофы прыгнул в воду, чтобы попытаться спасти пассажира. Погибло 74 человека.) Во сне я обвязываю себя вокруг талии тросом, другой конец которого прикреплен к стоящему на берегу строительному крану. Потом плыву к самолету и закидываю трос на него. И с помощью крана вытаскиваю самолет и пассажиров на берег. Все спасены.

Но когда появился шанс спасти человека не во сне, а наяву, я его просто не увидел. Я был в шоке от совершенного на моих глазах убийства. И не смог сообразить, что умолявший меня о помощи Талеб Салем Нидал может стать следующей жертвой. Он был единственным свидетелем расстрела в мечети, и с его смертью исчезла последняя возможность пролить свет на те события. Раненый и безоружный, он, видимо, понял намерения своих убийц и попытался спастись, уползти от них. Ему трусливо выстрелили в спину. В его теле нашли больше 20 пуль.

Я никогда не прощу себя за то, что не помог ему. Но в какой-то момент я понял, что моя собственная смерть, которую я искал как на войне, так и дома — в алкоголе, наркотиках или опасных приключениях, — ничего не сможет исправить История с бритвами помогла мне осознать всю серьезность ситуации. Я, наконец, обратился к специалисту. Правда, если честно, подтолкнул меня к этому целый ряд обстоятельств. В частности, одна моя подруга — стыдно признаться, но я вовсе не заслужил ее доброго отношения к себе — помогла мне найти подходящего врача. А тот согласился сделать для меня скидку по сравнению со своим обычным гонораром. Но самое главное — то, что у меня появилась причина стремиться к выздоровлению. Я еще учился в Гарварде, но приехал в Лос-Анджелес, чтобы взять несколько интервью для этой книги. Я позвонил Аните. Мы снова отправились в каньон Темескал, потом поужинали вместе. В самолете по пути обратно в Бостон я написал ей огромное письмо на пяти страницах. Я рассказал, как с самой первой нашей встречи в национальном парке Джошуа-Три ее смелость и готовность взглянуть в глаза самым большим своим страхам вдохновляли меня. Говорил о том, что всегда хочу быть рядом, чтобы подстраховать ее от падения, как во время наших занятий альпинизмом. Мое письмо больше напоминало любовное послание какого-нибудь подростка. В течение трех дней я не получал ответа. Я уже подумал было, что перегнул палку, и начал бояться, что не только в самом зародыше убил наши отношения, но и потерял друга. Потом мы все-таки «вступили в переговоры». И начали встречаться. Через какое-то время решили жить вместе и сняли квартиру в Лос-Анджелесе. Но жили мы в ней не одни: у Аниты ведь была десятилетняя дочь. Кроме того, ее сестра как раз разводилась с мужем и переехала к нам вместе со своей дочкой (ей было шесть). Вот так, совсем неожиданно, я стал отцом. Посттравматический синдром, наркотики, алкоголь — всему этому в моей жизни больше не было места. Анита этого просто не допустила бы.

Два месяца я вел очень непривычную для меня жизнь: готовил по утрам завтрак для девочек, отвозил их в школу. Я помогал им делать уроки, играл с ними в карты и настольные игры, смотрел мультики и выслушивал их признания в любви к группе Jonas Brothers и Джастину Биберу. По вечерам я готовил ужин, и, когда Анита возвращалась с работы, мы все вместе садились за стол. Как одна семья, хотя никто из них не был мне родственником по крови.

Мне сразу стало ясно, что эта семья — чудесный подарок судьбы. Они подарили мне возможность стать лучше и мотивацию работать над собой. Но злость, чувство вины и стремление к саморазрушению не исчезли из моей новой жизни сами по себе. Мне предстоял еще долгий и трудный путь. Должен был пройти не один месяц, прежде чем я постепенно начал оставлять прошлое в прошлом, прежде чем у меня снова появилась надежда.

Весной 2003-го, вскоре после вторжения в Ирак и за год до того, как я снял расстрел в мечети, меня, еще одного моего коллегу из CNN и нашего переводчика захватила неподалеку от Тикрита вооруженное формирование «Федайин Саддам». К счастью, мы пробыли в плену совсем недолго. В тот момент мне было очень страшно, но впоследствии я редко вспоминал об этом. Почему-то я никогда не думал, что этот инцидент как-то связан с моим состоянием. Однако когда я стал посещать психолога, выяснилось, что я ошибался. По всей видимости, этот эпизод тоже был одной из причин, почему мне все сложнее становилось справляться с собственной жизнью.

Вот картина, которую я так долго пытался забыть. Я стою на коленях и молю о пощаде. Как меня учили на специальных курсах для военных журналистов (меня, хотя и немного поздновато, отправил на них работодатель), я пытаюсь установить зрительный контакт с одним из боевиков. Надо постараться, чтобы он увидел во мне человека, а не животное, помеху, угрозу или средство достижения цели. Я трясу сложенными вместе руками, как будто в них бутылка шампанского после успешного окончания «Тур де Франс» или «500 миль Индианаполиса», надеясь, что этот универсальный жест мольбы будет понятен и ему. Для большей убедительности я делаю еще один жест — провожу рукой по горлу, как будто перерезаю его, и по-английски говорю: «Нет, нет». Это, наверное, была не слишком удачная идея.

Сидя у своего психотерапевта шестью годами позже, я размышлял, почему почти полностью вычеркнул этот эпизод из памяти. Мне было стыдно? Я боялся снова почувствовать себя полностью беспомощным? А может быть, как предположил мой врач, этот эпизод слишком напоминал мне другой? Две картинки перед глазами, они действительно очень похожи. Один образ: я умоляю похитивших меня боевиков. И второй: Талеб Салем Нидал просит помочь ему в мечети Эль-Фаллуджи. Мне удалось выбраться из той переделки живым благодаря умению вести переговоры моего курдского переводчика Тофика Абдола. А вот Нидалу не повезло — он такого заступника не нашел.

Профессиональный опыт моего психолога Марка Садоффа обширен. Ему приходилось лечить самых разных пациентов — от семейных пар, чей брак оказался несчастливым, до жертв пыток в Центральной Америке. Он использовал один из новейших способов терапии — метод десенсибилизации и восстановления с помощью движения глаз (я упоминал о нем в гл. 7). Пациент должен следить за пальцем врача, имитируя быстрое движение глаз во время сна. Одновременно психолог просит рассказать о травмирующем инциденте и пытается предложить вариант более позитивной его оценки. В моем случае доктор Садофф спросил, сознательно ли я желал смерти Талебу Салему Нидалу или все произошедшее было трагической случайностью. Если бы я знал, что произойдет с ним, когда я уйду, как бы я поступил? Я ответил, что, конечно, помог бы ему. Я бы вывел его из мечети, убедился, что ему ничего не угрожает. Тем самым доктор подводил мое сознание, отягощенное чувством вины, к мысли: я просто не понял, что Нидалу нужна моя помощь, что он в опасности. В тот момент меня волновал другой человек, убитый, я хотел, запечатлев преступление на пленке, сделать его достоянием общественности. Доктор помог мне понять, что это была ошибка, а не злой умысел. Я действовал из лучших побуждений. Да, я недостаточно хорошо проанализировал ситуацию, но это легко понять, учитывая, что за несколько секунд до этого я стал свидетелем хладнокровного расстрела пленного. Наши беседы помогли мне также понять связь между захватом меня в заложники и ситуацией в мечети. У Нидала, в отличие от меня, не было переводчика. Он был убит, потому что никто не смог перевести мне его слова и я не понял, что его надо вывести из мечети, что ему нужна моя защита. Я никого не спас, как мне грезилось во сне. Я позволил самолету потонуть в Потомаке. Но мне нужно было простить самого себя. Иначе в бессмысленной попытке восстановить справедливость я рано или поздно просто совершил бы самоубийство.

Вскоре после того, как мы с Анитой съехались, я начал готовиться к очередной, уже четвертой, командировке в Афганистан. Надеясь добиться какого-то ощутимого результата лечения до своего отъезда, я начал чаще встречаться с доктором Садоффом. Однажды я поделился с ним своими соображениями о том, что должно произойти, чтобы я смог примириться с событиями в Эль-Фаллудже. Мне казалось, я смогу это сделать, если во время командировки буду ранен и потеряю какую-нибудь конечность. Лучше, если это будет нога, а не рука. Потеря ноги, пусть и не жизни, вместе с многолетней разрушительной ненавистью к себе, по моим представлениям, требовалась для того, чтобы «расплатиться» за жизнь Нидала.

Доктору Садоффу не удавалось разубедить меня. Но за все то лето, что я провел в Афганистане, я не сделал ничего, что помогло бы воплотить эту мою идею в жизнь. Напротив, еще никогда я не был так осторожен: я старался не оказываться на линии огня, избегал неожиданностей и любой опасности. Я даже купил каску и бронежилет, которые почти никогда до этого не надевал. В каску я положил фотографию Аниты, в карманы бронежилета — снимки девочек. Впервые мне казалось, что моя жизнь может иметь ценность для кого-то еще кроме меня. Если я погибну или потеряю ногу, может быть, я и «сравняюсь» с Нидалом. Но каково тогда будет людям, которых я считаю своей семьей? Людям, чьи фотографии я всегда ношу с собой. Мое прошлое, мои поступки во время войны не означали, что я плохой человек. Они не могли уничтожить все хорошее, что было во мне. Они просто доказывали, что в жизни есть место и добру, и злу. В прошлом я часто не знал, как поступить, что будет правильно. Но теперь у меня не было никаких сомнений. Несмотря на мои недостатки, несмотря на мое предательство, несмотря на боль, которую я причинял другим, — несмотря на все свои грехи, я хотел вернуться домой живым. Да, война изменила меня, что-то отняла, а что-то подарила. Но сейчас я, наконец, чувствовал себя полноценным человеком.

P.S. Мы с Анитой поженились ровно через два года после нашего знакомства в национальном парке Джошуа-Три. Через три дня после свадьбы я отправился в Афганистан. Тогда мы не стали ее отмечать и устроили прием для семьи и друзей после моего возвращения. На моем обручальном кольце выгравирована надпись на латыни: «Ех tenebris lux» («Из тьмы — свет»).

P.P.S. Я стал профессиональным военным репортером в 2001 году, после терактов 11 сентября. А черновой вариант этой книги завершил в воскресенье 1 мая 201 1 года, в тот самый день, когда сотрудники подразделения ВМС США SEAL Team 6 уничтожили Усаму бен Ладена.

Мои отец (справа) и мать во время войны в Корее

Благодарности

Я хотел бы от всего сердца поблагодарить всех солдат, американских и иностранных, за храбрость и великодушие, которые понадобились им, чтобы поделиться своими самыми сокровенными историями о войне. Я искренне верю, что это поможет вам и другим найти дорогу домой.

Прежде всего, я благодарен героям этой книги: Майклу Аяле, Микеалу Отону, Джо Кэли, Моррису Гойнсу, Закари Исколу, Томасу Саалу, Себастиану Шоонховену, Леонарду Шелтону, Джеймсу Сперри, Лиору Тайлеру и Уильяму Уолду.

Я благодарен также всем, кто помог мне понять, что такое участие в боевых операциях, в первую очередь — действующим и бывшим военным. Это Фредерик Коу, Уил Кроми, Пэт Донахью, Джастин Федерстоун, Бернард Файнстоун, Дана Голан, Филип Гербигу, Роксанна Херли, Горд Дженкинс, Джефф Милхорн, Кэти Мерфи, Артур Майерс, Закия Ибрагим Рахман, Мэтью Роджерс, Джон Шлуеп, Джастин Шмидт, Джонатан Стааб, Шон Таки, Гаррет Уэри и Джо Юнг.

Я разговаривал с матерями, женами и девушками некоторых из них — спасибо им за участие. Не буду называть здесь имен из уважения к их частной жизни.

Неоценимую помощь мне оказали специалисты в области посттравматического синдрома, связанного с военными действиями: их научные труды, их личные встречи со мной. Некоторые даже помогли мне связаться с будущими героями этой книги. Хочу выразить благодарность, в первую очередь, доктору Эдварду Тику, автору книги «Война и душа: лечение наших ветеранов от посттравматического синдрома» (War and the Soul: Healing our Nation’s Veterans from Post-traumatic Stress Disorder), и его ассистентке Поле Гриффин. Я очень признателен Джонатану Шею, написавшему книги «Ахиллес во Вьетнаме: военная травма и изменение характера» (Achilles in Vietnam: Combat Trauma and the Undoing of Character) и «Одиссей в Америке: военная травма и трудности при возвращении домой» (Odysseus in America: Combat Trauma and the Trial of Homecoming). Благодаря личным беседам с подполковником Дейвом Гроссманом и его интереснейшим работам «Об убийстве: психологическая цена опыта убийства на войне и общество» (On Killing: The Psychological Cost of Learning to Kill in War and Society) и «О сражении: психология и физиология смертельного конфликта во время войны и мира» (On Combat: The Psychology and Physiology of Deadly Conflict in War and in Peace) я смог больше узнать о непосредственном боевом опыте. Влияние боевых действий на общество подробно описано в исследовании института RAND Corporation «Невидимые раны войны: психологические и когнитивные травмы, их последствия и способы оказать помощь при выздоровлении» (Invisible Wounds of War: Psychological and Cognitive Injuries, Their Consequences, and Services to Assist Recovery) под редакцией Терри Таньелиан и Лизы Джейкокс. И, конечно, все, кто когда-либо занимался исследованием войны, понимают, чем мы обязаны книге Гленна Грея «Воины: размышления о мужчинах в бою» (The Warriors: Reflections on Men in Battle). Именно он впервые заговорил о проблеме военных действий не как о мифе, а как о реальности — в духе честной и открытой дискуссии.

Я хотел бы назвать другие книги и работы, подарившие мне интересные идеи: «Война — сила, придающая нам смысл» (War is a Force that Gives Us Meaning) и «Что каждый должен знать о войне» (What Every Person Should Know About War) Криса Хеджеса; «Война» талантливого писателя Себастиана Юнгера; «Моя война прошла, я так по ней скучаю» (Му War Gone By, I Miss It So) Энтони Ллойда — тяжелая и вдохновляющая одновременно; ставшая уже классикой «Футбольная война» (Wojna futbolowa) Рышарда Капущинского; «О войне» Карла фон Клаузевица; «Искусство войны» Николы Макиавелли; «Трактат о военном искусстве» Сунь-Цзы; «Показания военнослужащих о Хевроне и показания женщин-военнослужащих» (Breaking the Silence: Soldiers’ Testimonies form Hebron and Women’s Soldiers’ Testimonies) и, наконец, «Вещи, которые они несли с собой» (The Things They Carried) Тима О’Брайена — возможно, важнейшая из написанных американцами книг о войне во Вьетнаме (истории, рассказанные в ней, и ее название подарили мне идею настоящей книги). Отдельно я хотел бы упомянуть «Каково это — идти на войну?» Карла Марлантеса, ветерана войны во Вьетнаме. Это самая интересная и глубокая книга о войне, которую я когда-либо читал. Она помогла мне принять мой собственный военный опыт.

Спасибо Ханне Катабии, Стефани Фрейд и Мохаммеду Джализади за помощь в подборе материала в США, Израиле и на севере Ирака соответственно.

Я хотел выразить благодарность фонду Нимана за стипендию, благодаря которой у меня появился год на размышления и борьбу с собой. Если бы не этот год, мне вряд ли удалось бы завершить этот очень важный для меня проект. Я признателен своей коллеге и подруге Одре Анг за проявленную ко мне доброту, которую я совсем не заслужил. Именно она помогла мне найти психолога, убедившего меня отказаться от моих идей о стезе мученика, за которыми не стояло ничего, кроме эгоизма и жалости к себе.

Мне очень повезло, что мой издатель в Harper Perennial Эйми Бейкер — мой хороший друг. Она всегда поддерживает все мои начинания и невероятно лояльно относится к пропущенным мной срокам.

И, наконец, спасибо моей жене Аните. Ее безграничная поддержка и ее пример храбрости и упорства перед лицом трудностей помогли мне закончить эту книгу. Она помогает мне пытаться каждый день поступать правильно.

Я хотел бы закончить эту книгу цитатой из книги Криса Хеджеса «Война — сила, придающая нам смысл». Я прочитал ее, вернувшись домой из Ирака. По-моему, в ней говорится о чем-то простом, но очень важном. Надеюсь, я никогда ее не забуду: «Мы склонны превращать жизнь всего лишь в поиски счастья. Но ведь счастье невозможно, если жизнь не имеет смысла. С другой стороны, если мы живем только ради какой-то цели, если счастье перестает иметь для нас значение, мы превращаемся в фанатиков, самодовольных и бесчувственных. Так мы забываем о человечности — своей и других людей. Мы должны надеяться, что в нашу жизнь снизойдет благодать, а с нею нас посетят и моменты, озаренные смыслом, и моменты счастья. И смысл, и счастье одинаково необходимы людям».