Crysis. Легион Уоттс Питер

Совершенство

Когда мы, компания «КрайНет», выпустили «нанокомбинезон-1» четыре года назад, мы описали его как «совершенные боевые доспехи». И это было не просто наше мнение: за неполных пару месяцев Н-1 стали излюбленными доспехами пехоты вооруженных сил и квазивоенных организаций по всему миру. Н-1 удостоился беспрецедентного рейтинга 9,8 от «Городского миротворца» и завоевал престижную «Платиновую премию Джейн» за технологии поддержки пехоты. И потому перед командой «КрайНет» встала своеобразная проблема: как же усовершенствовать совершенное?

И на этот раз мы усовершенствовали солдата!

Конечно, сам комбинезон мы тоже не оставили без внимания. Наш последний продукт оснащен новейшими, пионерскими разработками, чего Вы, безусловно, ожидаете от «КрайНет»: экранирующий керамический эпидермис, динамическое фарадеевское экранирование для непревзойденной защиты от всплесков электромагнитного поля, высочайшего качества и эффективности противоточные теплообменники, позволяющие сохранять нужную температуру и посреди чудовищного пожара, и посреди лужи жидкого кислорода. «КрайНет» всегда на переднем крае науки – и, возможно, немного впереди.

Но машины усовершенствовать может каждый. Именно на солдате, находящемся в машине, сосредоточены интересы компании «КрайНет», именно он – наш главнейший приоритет. Человеческий разум всегда был могущественнейшим оружием усиленной пехоты – и ее величайшей слабостью. Сколь бы ни был могуч разум, велика отвага солдата – в костюмах находятся всего лишь обычные смертные, мужчины и женщины из плоти и крови. Они могут устать, могут дрогнуть перед лицом многократно превосходящих сил противника. И даже самые храбрые и решительные могут заколебаться на долю секунды – а именно она способна отделить победу от поражения. Солдаты – всего лишь люди. Наша технология могла защитить их от угрозы извне, но не от человеческой слабости.

Теперь это в прошлом.

Впервые доспехи не только защищают солдата, но и улучшают его: делают невосприимчивым к страху и усталости, избавляют от необходимости спать, передают телеметрические данные в реальном режиме времени прямо в мозг. «КрайНет» создала нечто, превосходящее и человека, и машину, нечто, стоящее над ними, обладающее их силой, но не страдающее от их слабостей.

«КрайНет» создала «нанокомбинезон-2»!

Совершенство в квадрате!

Конечно, если бы я знал тогда, на что способен Н-2, то поисками лестницы не озаботился бы. Прошиб бы стену, да и вышел. Век живи – век учись.

И вот я один на крыше. Середина утра, солнце уже высоко, ветер разогнал облака. Мир вокруг меня дымится, дрожит и колышется и выглядит как сущая преисподняя. Внизу огни дотлевают, среди них пара танков явно не в боевой готовности, один еще пылает вовсю, другой перевернут. На крошево смотрит позеленелая статуя конного солдата – памятник тому, как мы в очередной раз наваляли кому-то на его же задворках.

А барабашка мой исчез. То бишь после пуль, моей взбучки и падения с четвертого этажа запросто встал и ушел. Крепкий гад, хотя и студень.

Слева вверху я все еще вижу заданьице: «Саут-стрит, 89, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк». Перед глазами маленький синий шестиугольник, магический компас, указывающий с неизменной точностью на Саут-стрит, куда б я ни повернул. И расстояние, какое нужно топать в указанном направлении.

Гляжу на иконку, и в левом нижнем углу разворачивается карта. Я все еще в Бэттери-парке. Черт, я почти и не в нем, а на самой границе, у набережной. Если верить базе данных, на старом таможенном складе. Сразу к востоку парк заканчивается и начинается город. Чтоб отделить одно от другого, выстроили стену из бетонных блоков, эдакую пирамиду из серых глыб, наверху – спирали Бруно. С другой стороны на пятнадцатом этаже тридцатиэтажного здания между балконами натянута простыня с надписью: «Помогите!»

Я спускаюсь.

Я еще многого не знаю про свою вторую кожу. Однако она помогает – режим у нее тренировочный, подключается по умолчанию, подменю мне подсказывает, как защиту усилить и как скорость увеличить. Таким образом, обучаясь на ходу, я и двигаюсь среди опустошения, произведенного врагами, умеющими летать между гребаных звезд. Учусь красться незаметно. Светящиеся иконки и нити-указатели ведут меня среди воронок и трупов.

В углу мерцают новые иконки: голосовой интерфейс, если не ошибаюсь. Ну да, комбинезон голосом Пророка сообщает: парк, мол, целиком отгорожен. Ограда под высоким напряжением, ворота на запоре, у ворот автоматические пулеметы, запрограммированные стрелять без промедления. Намекает осторожно: дескать, и в нанокомбинезоне могу не выдержать, принимая во внимание мое, хм, «неоптимальное» состояние.

Светящие нити складываются в новую конфигурацию, указывают на древнее круглое строение посреди парка. База данных услужливо выдает название: «форт Клинтон». Это единственный путь наружу. Никогда раньше про такую хрень не слышал. Я и президента-то почти не помню.

Вы не забывайте: когда дело касается местной политики, я пока еще лох полный. Знаю: в общем, дело дерьмо, но насколько оно дерьмо персонально для меня – понятия не имею. Еще живу в розовеньком уютном мирке, где достаточно показаться на ближайшем КПП, намалевать на стене личный номер, и санитары резво притащат прямо к дверям Натана Голда. Я еще думаю, что инопланетяне – откуда бы и зачем бы они ни явились – заставят нас позабыть о мелких дрязгах и объединиться против общего врага. Ну конечно, все мы теперь союзнички, если не закадычные приятели.

Но у Н-2 свой коммуникационный центр, и он может не только дешифровать трансляцию, но и сообразить, что из эфирной болтовни имеет прямое отношение к текущей миссии. Я по-настоящему впечатлился, когда Н-2 впервые начал такое выделывать, ничего себе техника реконструкции голосов, но экстаз мой испарился в одно мгновение, когда я понял: меня завалить собираются!

По правде говоря, убить хотят Пророка, но не знают, что он уже никому хлопот не причинит, и потому охота идет на любого в комбинезоне с искусственными мышцами. Комбинезон числится «биоугрозой». Так Локхарт говорит. Не знаю, кто такой Локхарт, но он тут явно большая шишка. Да и большинство пехоты здешней, похоже, все равно начнет по мне палить изо всех стволов – судя по трепу в эфире, Пророк их больше завалил, чем инопланетяне.

Голова кругом идет: что тут вранье, что правда? Умеет фальшивый Пророк подслушивать, ничего не скажешь, но если б он еще умел и пояснять… Гонит бодягу, я не разгребаю. Одно понял: со здешними ребятами особо не закорешишься. Может, залечь в дыре поглуше, связаться да и договориться обо всем с безопасного расстояния? Пытаюсь прокашляться, выговорить, пробы ради, пару слов. Из глотки – ни звука.

Интересно, как просемафорить «Не стреляйте»?

«Кобальт-4» не отвечает – и в этом тоже винят Пророка. «Кобальт-7» нашел тела на берегу, солдаты говорят, морпехов это, из частей спецназначения. Но больше выживших нет. Эй, недоноски, там же мои ребята, и насчет них мне известно доподлинно: что б ни делал Пророк до того, как мы обменялись жизнями, к их смертям он отношения не имеет.

Постойте-ка: больше выживших нет?

Если еще кому из моей группы повезло спастись, разрулим дело запросто! Значит, айда в форт Клинтон!

На земле валяется разнообразный хлам. О, гляди-ка, дробовик «шакал», полуавтомат, с виду совсем непользованный. Пригодится! А вот и останки – рука и туловище – хозяина, его совсем не пользовавшего. Хозяин военной формы не носил, верней, носил что-то вроде, но не настоящее армейское.

А-а, это ЦЕЛЛ – крайнетовская служба безопасности и локальной транспортировки.

Знаю я этих парней. Психованные недокопы с амбициями и такой горой вооружения, что можно оснастить страну вроде Франции. По сравнению с ними любой «дикий гусь» – ура-патриот. Кто ж, интересно, им позволил здесь заправлять?

Пробираюсь через лабиринт палаток, пластиковых временных ангаров цвета малой нужды, на боках намалеваны красные кресты и эмблемы «скорой помощи». Заглядываю внутрь: несколько кушеток, на полу стойка для капельниц валяется, в углу – куча скомканных простыней, испачканных кровью и слизью.

Форт Клинтон торчит рыжим останцем сразу за брошенным госпиталем. Древняя кирпичная штука, явно видывала она и лучшие деньки, но ведь стоит еще. Я приближаюсь к ней сзади. В эфире слышен женский голос, пустоватый такой, успокаивающий, бодренький – точно служба объявлений в супермаркете. Но разобрать не могу, что говорит, – эфир забит трепотней обо мне, как все меня в клочья раздерут, едва покажусь.

За углом чьи-то сапоги давят асфальт. Я ныряю за еще один военный памятник, гранитный клин с дыркою посередине, и тут является хозяин сапог, на плечах его сидит паучья голова со светящимися оранжевыми глазами – новомодный шлем на всю голову с квадрооптическими линзами и встроенным респиратором. Не иначе, парнишка считает себя крутым стрелком, весь в патронташах, световых гранат понацепил – на лоточника больше смахивает, чем на машину для убийства. Расстегивается и начинает мочиться на стену. А я думаю: самое время испытать маскировку Н-2. Упираюсь взглядом в иконку и наблюдаю, как мои руки растворяются.

Но не только руки! Подобранный дробовик тоже растворяется!

Что это значит, доходит не сразу. Я с учебки покрытием камуфляжным не пользовался, не надевал, но принцип знаю: быстрая фрактальная подгонка контуров и цвета, байесовская свертка, размытие. В принципе, то же самое, что осьминог делает, когда хочет замаскироваться. Но на «шакале»-то покрытия нету, и на подобранных магазинах и прочем барахле тоже – а все вместе стало прозрачней стекла. Единственная штука, способная на такое – ну хотя бы теоретически, – это поле, изменяющее вокруг меня индекс преломления. Но чтоб искривлять свет настолько, нужны циклотронный магнит и ядерный реактор, выдающий нужную мощность.

Из какой же гребаной секретной лабы это чудо вылезло?

Выхожу из-за памятника (надпись на постаменте гласит: «УНИВЕРСАЛЬНЫЙ СОЛДАТ» – прям в тему, честное слово), а наемник как раз застегивается и оборачивается. Смотрит сквозь меня, потом топает, откуда пришел, невинно и безмятежно.

А я тем временем едва не попадаюсь. В левом нижнем углу есть полосочка маленькая, и становится она все меньше, краснеет. Когда совсем покраснела, я ее и заметил, а тогда уже и тень начал отбрасывать. Едва успеваю спрятаться за клином, когда отключается невидимость.

Пописавший солдат замедляет шаг, оборачивается, нечленораздельно бурчит и движется дальше.

Ага, насколько нас хватает? На двадцать секунд? На тридцать? Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Хотя полосочка ползет обратно, комбинезон перезаряжается.

Кто-то вопит.

Нет, не просто «кто-то» – это Парчман, мой кореш, парень из моей команды! А потом стреляют, и он перестает кричать.

И крик, и выстрел донеслись из замка.

Комбинезон еще не успел перезарядиться, но я уже двигаюсь, скольжу вдоль кирпичной стены. Задерживаю взгляд на открытой платформе, припаркованной перед входом, – на ней груда тел.

Некоторые – в камуфляже.

За поворотом лязгают тяжелые ворота, и я прижимаюсь к стене. Пара паукоголовых наемников стаскивают Парчмана по лестнице и вскидывают на платформу, будто гребаный мешок с песком. У Н-2 хорошая оптика, могу увеличить, но мне и без увеличения видны ожоги на руках Парчмана, порезы на босых ступнях. Я такие отметины видывал. Обычные следы допросов, не вполне вписывающиеся в международные правила. В учебке нам про них походя рассказывали. А что, дело обычное, плевое, все этим занимаются.

Правда, об аккуратных круглых дырах на виске не рассказывали ничего.

Наемники направляются домой, треплются по пути о «дерьмоголовых» и мокрощелках. Ворота оставляют открытыми: пара здоровенных створок, вделанных в арку, по сторонам большие прямоугольные колонны – будто из игры про гладиаторов. Такой у них персональный Колизей.

Ну, если уж они так захотели зрелищ…

Я снова включаю невидимость и шагаю прямо сквозь ворота форта Клинтон, сквозь кольцо разоренных офисов и разбитых ларьков. Оказываюсь в круглом внутреннем дворе, заставленном ящиками и коробками, с расставленными вдоль стен пушками восемнадцатого столетия – наследством туристского сезона, – парой испятнанных кровью дощатых лежаков с приделанными кожаными ремнями в местах, где должны быть руки и ноги лежащих. Рядом толпа «целлюлитов» – выпендриваются друг перед другом, кто, мол, первый засранца Пророка завалит.

Затем полосочка заряда краснеет, комбинезон делает «ш-ш-ш», и в мире становится очень тихо.

Я смотрю на себя – вот он, красавчик!

Не знаю, сколько здесь крайнетовских подонков. Дюжина, две – неважно. Да хоть гребаный полк – мне наплевать. Я – смерть, я – четыре всадника Апокалипсиса, меня невозможно остановить. Я – морская пехота, я годами тренировался сцепляться с врагом вплотную, и вот он, враг: тупоголовые недовояки, хорьки-наемники, выброшенные за профнепригодностью погранцы, задроты с непомерными амбициями, дрянь, никогда не клявшаяся в верности ни стране, ни делу, убивающая за того, кто даст больше денег. Я вспоминаю раздавленные палатки, поломанные носилки, клетки, полные трупами гражданских. Вспоминаю изувеченные тела моих братьев по оружию. Это не просто мой священный долг – избавить Землю от этих гадов – это удовольствие. Я могу разносить в клочья таких весь день, а потом всю ночь танцевать, я…

Я убью их всех, всех!

Подумать только: если б позволил комбинезону подзарядиться чуть дольше, если б невидимость требовала чуть меньше ресурсов или если бы я двигался чуть быстрее – я бы пропустил все это. Я бы прошмыгнул сквозь форт и выбрался из парка, не пролив и капли крови. А жалко было бы, правда?

…Это все комбинезон. Он во всем виноват.

Маленький помощник Санта-Клауса

Для приспособления к стремительно меняющимся условиям современного боя, для импровизации перед лицом неизвестного и непознаваемого человеческий мозг пока еще лучше любого компьютера. Но в усвоении и обработке данных, поступающих одновременно по тысячам каналов, ему нужна помощь.

Вот тут на сцену и выступает самоопределяющаяся автономная нейротактическая амплификация искусственного интеллекта нанокомбинезона-2.0. Питаемый поступающей из крови глюкозой и дополнительной электролитической водородной батареей, служебный биочип десятого поколения, на основе ядра из 10¹³ синапсов, обрабатывающий данные с невероятной скоростью в 1,5 килоМОПС. САНТА[1] мгновенно сводит данные телеметрии и ближнего восприятия, поступающие от шести тысяч каналов данных: от электромагнитного излучения почти во всем спектре до акустических, барометрических и даже феромонных – и выдает точный, краткий и простой анализ обстановки, а также тактические рекомендации через интегрированный биоинтерфейс прямо на визуальный кортекс. САНТА может также взять на себя регуляцию функций нанокомбинезона и выбор действия в том случае, когда оператор не вполне функционален либо когда требуемые обстановкой действия не согласуются с нормальными реакциями Н-2.

Но самое новое и удивительное свойство САНТА – это способность не только следить за эмоциональным и физическим состоянием солдата, но оптимизировать эти состояния ради успеха. САНТА непрерывно регулирует уровень допамина, лактата и кортикостероидов, предвидит негативные стрессовые реакции, усталость и предотвращает их прежде, чем солдату захочется зевнуть.

Но САНТА не только ослабляет и устраняет негативные реакции – он активно усиливает позитивные! В организме поддерживается оптимальный уровень адреналина, гамма-аминобутирата и трицикликов, обеспечивая наилучшую реакцию, чувствительность к внешним сигналам и положительное эмоциональное состояние. Ваши солдаты будут исполнять возложенную на них миссию без устали и с неколебимым упорством и решительностью дни и ночи напролет![2]

Когда САНТА на поле боя, каждый день – Рождество!

Харибда

Из Бэттери-парка я выбрался, как через китовые кишки прополз.

Сперва увидел загончики для гражданских, такие же, по каким коров на бойню гонят, штук пять или шесть. Надписи – ничего вызывающего, успокаивающие пастельные тона – обещают быструю и неизбежную эвакуацию всем, кто будет молодцом и терпеливо дождется своей очереди. Закольцованная запись с женским голосом – я ее уже слышал – так же спокойно, уверенно, ободряюще и нудно вещает то же самое ради слепых, неграмотных и членов гильдии дикторов-озвучивателей.

– Если чувствуете себя неважно, немедленно покажитесь медицинскому персоналу. Успешное лечение манхэттенского патогена возможно лишь при ранней диагностике. Военное положение объявлено ради вашей защиты. Силы корпорации «КрайНет» действуют в рамках полномочий, данных им правительством США. Сохраняйте спокойствие! Сохраняйте спокойствие! Сохраняйте спокойствие!

Ну конечно, если какой гражданский вздумает артачиться, в запасе всегда имеются кардинальные меры. Видел я эти меры на складе в порту. По пути к выходу встретилась мне пара-тройка отставших «целлюлитов» – бедняги торопились на вечеринку в форт Клинтон. Со всех ног бежали, старались успеть.

Я им помог.

В конце скотозагончиков на столе мирно искрит рабочая станция для обработки документов. Если б они у меня и были, бедная машина явно не смогла бы их обработать. Световые указатели и веселенькие стрелки наводят на желтый люк с крошечным окошком на уровне глаз и значком биологической угрозы под ним. Заглядываю сквозь окошечко в туннель из блестящего пластика, тугой, округлый, как из надувного домика для игр. Богатенькие папы дарят такие четырехлетним балованным чудовищам.

На стене справа – электронный замок. Понятия не имею, каким кодом дверь открывается, но Н-2 поощряет применение грубой силы в тех случаях, когда без нее обойтись трудно. Выдираю дверь, меня обвевает потоком воздуха, а туннель начинает проседать.

Плохи дела. Я про надувные дезинфекционные туннели наслышан. Повышенное давление в туннеле предназначено всего лишь для защиты от нежелательных микробов, а не для поддержки всего строения. Между внешними и внутренними стенками туннеля должен быть накачан сжатый воздух. Если же туннель проседает от открытой двери, значит, стены дырявые.

Вид, как я уже говорил: будто ты в китовых кишках. Солнце через стенку кажется кроваво-оранжевым, как сквозь закрытые веки. Стены словно дышат вокруг, у ног вздуваются пузыри – мой вес перегоняет воздух. Иные секции почти целы, можно стоять выпрямившись, другие настолько сдуты, что приходится ползти на четвереньках через складки колышущегося ПВХ. Из запрятанных распылителей льется дезинфектант, заливает мне стекло шлема. Тут Успокаивающий Голос звучит уже по-новому, уговаривает «перейти в следующую комнату по звонку», затем «оставаться спокойным и следовать за докторами», если прозвучит сигнал тревоги. И намекает на серьезные последствия для того, кто будет «препятствовать медицинскому персоналу либо охране».

Но не слышно ни сигналов тревоги, ни звонков, только бесконечная, до белого каления доводящая тирада закольцованной Уверенной Спокойной Дамы, а в паузах – шорох сдувающегося туннеля да еще быстрое шебуршение…

Стоп: шебуршение чего?

Что-то бежит по моей ноге. Что-то размером с буханку шлепается на лицо, и я успеваю на мгновение увидеть то ли миниатюрный пожарный шланг, то ли здоровенную иглу для инъекций, штуки вроде сверкающих скальпелей делают «тра-та-та» о мой шлем. Я поднимаю руку – понимаете, чисто защитная реакция – и едва не луплю себя по шлему. Не луплю, потому что вспоминаю древнюю мудрую загадку: «Если устрашающая мощь искусственных мышц Н-2 встретится с устрашающей же защитой лицевого щитка шлема Н-2, кто выиграет?» Честное слово, не знаю, кто выиграет, но уверен: проиграет именно тот, на ком нанокомбинезон Н-2. В лучшем случае размажу жучиные кишки по всему щитку, а «дворников» на нем я как-то не приметил. В худшем случае пробью щиток и размажу собственные мозги о шлем.

В последнюю микросекунду отвожу руку, дергаюсь влево, мои углеродистые наномышцы выдают черт-те знает сколько «же», тварь слетает с респиратора, я по инерции кручусь юлой, будто меня за пушку потянули и завертели, мать его, лечу наземь! Закручиваюсь, будто танцор балетный, в податливый обмяклый пластик, по всему туннелю лопается, рвется, и вот я на полу, завернутый в целлофанчик, эдакий подарочек на обед твари вроде гигантской блохи-мутанта из старого альбома Боуи.

Впрочем, блоха, не блоха, уже не важно: я на нее приземлился, и под моим задом она лопается с хрустом, точно буррито[3].

Я приподнимаюсь, сажусь, выдираю себя из пластика и проламываюсь к выходу. Кажется, за пластиком скользят тени чего-то величиной с тряпичный мяч, а то и с кокер-спаниеля. Или это мое воображение? Валиумная дама все так же убеждает меня оставаться спокойным, терпеливо ждать и двигаться вперед по звонку. Но теперь ее голос почему-то звучит чуточку злее. И когда я слышу в сотый раз: «Успешное лечение манхэттенского патогена возможно лишь при ранней диагностике», мне хочется расхохотаться. Да уж, оно отлично звучит, про «компетенцию медперсонала» и «эффективный карантин», когда прямо в центре дезинфекции гуляет стая чернобыльских кровососущих мутантов.

Эй, Роджер, оно не сработало – хотя попытка была неплохой.

Знаешь, я тебе верю. Я мгновенно догадываюсь, когда ты врешь, а если б и не мог, то твои боссы наверняка не сказали тебе почти ничего, потому что они боссы, а ты – мелкая сошка. Позволь объяснить: они только что попытались дистанционно отключить мой комбинезон через резервный оптический канал на длине волны две тысячи нанометров. Видишь вон там маленький зайчик от лазерного луча, мигающий в вентиляции?

Конечно не видишь – не можешь в инфракрасном свете.

Тут какая закавыка: волна у радиосигнала длинная, от нее всегда можно экранироваться. Вот с волной покороче намного трудней. Ее с пути не собьешь – пучок света и в циклотроне едва отклоняется, – а мы пока еще с черными дырами воевать не научились, пока что ты видишь мишень в прицел, и все ОК.

Потому «КрайНет» решила устроить канал аварийного отключения в инфракрасном свете, на тот случай, если чудесный нанокомбинезон попадет в руки злодею, ну станет служить злу вместо добра. В общем, посвети нехорошему дяде на лицевой щиток лазерком, и комбинезон скажет ему «до свидания».

Но мой не сказал. Ты, парень, не думай, что это они ради тебя старались. Если б они и вправду считали старину Роджера Джиллиса ценным кадром, они б тебя сюда не послали. Боссы твои попросту захотели взять ситуацию под контроль, но не учли милой особенности эвристических боевых систем: они сделаны для того, чтоб приспосабливаться к меняющейся обстановке, – вот они и приспосабливаются. Отвечают контрмерами на ваши контрмеры.

Да не тревожься ты так! Ты не виноват, ты и понятия не имел. Знаю я эту механику, поменял совсем немногое. Если б я был на месте твоих боссов, попробовал бы то же самое.

Посмотрим, учатся они на своих ошибках или нет.

Ох, мать, Бэттери-парк по сравнению с остальным Манхэттеном – будто выстриженный ухоженный газончик.

Огонь повсюду: горят заброшенные авто, по кюветам бежит горящая нефтянистая жижа, пламя вырывается из раскрошенного стеклянного фасада на пятнадцатом этаже, опаленные, почернелые деревья – два ряда обугленных скелетов вдоль тротуаров – трещат и хрустят. Одно валится на улицу, вздымая облако искр. Даже чертов асфальт дымится. За мной на Стейт-стрит остаются отпечатки, будто по пляжу иду.

И повсюду – тела.

Знаешь, видал я войну. Едва записался в морпехи, перед тем как случилась заварушка на Лингшане, нас послали на Шри-Ланку, хотели подчистить после бунтов. Я видел мертвецов, лежащих кучами выше человеческого роста, видел сгнившие страшные трупы и мух, которые на них расплодились, – на полметра ничего не видать в черной жужжащей туче. Дома я знавал парнишку, Ники, он нюхнул пороху во время Аризонского восстания. Его колотило от звука «молнии» всякий раз, как приятели застегивали ширинку, – вспоминал, как застегивается мешок для трупа. А я глумился: мол, девка ты сопливая. Тебе пришлось чехлить жмуров? Мешок на каждого? Да мы целые деревни сжигали, чтоб холеру опередить. Воняло так, что и респираторы не помогали. Приходилось кислород на хребте тащить, по земле шагать, будто астронавты гребаные.

Знаешь, Роджер, – в Манхэттене было хуже.

Ну, знаю, знаю, по записям так не кажется, и мне так не казалось вначале. Трупы валяются там и сям, будто палые листья или плавник на берегу. И вонь не то чтобы очень, конечно, сомнения нету – мертвечиной дышишь, но это не Шри-Ланка, ни по какому счету. Не так тепло, не так влажно, тела лежат редко, и не так уж тянет выметать обед наружу. Никакой критической дохлой биомассы, сваленной в одном месте.

Но это дерьмо будто подкрадывается сзади и шибает по мозгам. Сильно шибает.

Это от спор. «Манхэттенская дорожка», «синдром тряпичного мяча» и прочее, прочее – я слышал с дюжину названий этой гадости. Любит она глаза, рты, открытые раны, слизистые оболочки. Я видел бедолагу, буквально разорванного пополам, пузыри и выросты – мицелий они называются, так? – из него перли лавиной, прям оттуда, где легкие. А я, помню, думал: «Эх, братан, хоть бы эта гадость попала в тебя уже после смерти, медленно подыхать от удушья – очень уж невеселый путь на тот свет».

И не все они были мертвые, целиком мертвые, я имею в виду. Шевелились: то нога дернется, то пальцы, будто тик нервный. Может, это рефлексы остаточные, как у отрезанной лягушачьей ноги, когда батарейку подсоединишь. Может, споры просто закоротили двигательные нервы и заставили дергаться и корчиться, пока клетки не выработают всю энергию? Хотелось бы думать, что это не так. А-а, так или нет, я парень крепкий, я выдержу.

Знаешь, я ведь почти сломался. И что меня проняло хуже, чем на Шри-Ланке?

Их лица – конечно, у кого они еще остались.

На стольких застыла счастливая улыбка…

Да, пардон – уплыл я, о своем задумался. Как у вас оно называется? Состояние фуги?

Ко всему привыкаешь, знаешь ли.

В общем, я в нескольких минутах от Бэттери-парка и слышу голос в голове: «Эй, Пророк? Братишка, ты здесь? Возвращайся!»

Первая мысль: пригнуться, бежать в укрытие. До сих пор я перехватывал только, мягко говоря, недружественные послания. В дупель и в бога душу мать. До меня и дошло не сразу, что на этот раз не мою задницу призывают рашпилем обработать – здороваются со мной.

– Эй, Пророк? Братишка, ты здесь? Возвращайся!

И я возвращаюсь в наш гребаный мир, возвращаюсь к полуразваленным каньонам Манхэттена. Оно и к лучшему – тут не место для галлюцинирующих психов, пусть и одетых в нанокомбинезон-2.0 от «Крайнетовских боевых проектов», крикнули, экран мигнул – и я снова дома.

– Эй, Пророк! Это Голд. Возвращайся!

Голд? Голд! Парень, я же ищу тебя. У меня для тебя послание от…

– Дрянная линия накрылась, ты из поля зрения выпал на целых четыре часа! Не знаю: или прототип глючит, или кто-то глушит частоту. У тебя в окрестности глушилки работают?

Ответить не могу, но и не требуется.

– Ладно, неважно, возвращайся в лабораторию как можно скорее. Тут дела пахнут настоящим дерьмом. Зараза повсюду, гражданских жалко. Крайнетовская команда отстреливает их, где только встретит. Я заметил и парочку цефов. Эй, если ты в центре, иди через метро, там безопаснее будет, чем на поверхности. Надеюсь, ты приведешь морпехов.

Наверное, кто-то и в самом деле глушит, потому что иконка Голда начинает мигать, и – упс: «Нет связи». Но магический шестиугольничек компаса еще висит на прежнем месте и потихоньку смещается. Мне больше не нужно топать по догорающей Саут-стрит с валящимися деревьями, новый курс – на несколько градусов северо-западнее. Вижу на карте новое место назначения: судя по каркасу, бывший склад – наверное, теперь переоборудованный под лабораторию Голда. Ведь мельком только упомянул – а БОБРик мой уже все просчитал и маршрут уточнил.

Я слегка напуган мощью штуки, в которой сижу. И которая сидит во мне.

Не прохожу и пары кварталов, как натыкаюсь на группу зараженных. Эти уж точно живые – идут или, по крайней мере, пытаются идти. Один ползет на четвереньках, едва поспевая за остальными. Другая на ногах, но ступня оторвана, женщина ковыляет, опираясь на обрубок. Как-то они ведь договорились, куда идти, как-то определили направление. А иные и видеть-то не могут, у них жуткие выросты-клубни вместо глаз.

И крыша у них едет, это точно. Девчонка бормочет про «дурную наркоту», парень вопит непрестанно: «это не я это не я это не я». Но остальные-то улыбаются, мать вашу, как они улыбаются, добродушно так, умиротворенно, а другие разинули рты, похабно ржут, аж трясутся со смеху, и зубов у них не видно, во рту сплошь разросшаяся гниль. Шепчут то ли друг другу, то ли Господу, то ли уж не знаю кому про свет, про «возьми меня, Боже». У комбинезона есть опция «распознавание угроз», но я вижу этих бедолаг неподсвеченными – значит, безобидные. Хотя дробовик держу наготове – на всякий случай.

Фальшиво-пророческий голос вещает про «инфекцию в четвертой стадии», «клеточный автолиз», и я едва не разношу бедняг в клочья, понимаете, не от страха, от жалости. Мать моя женщина, за что ж так мучиться человеку, за что? С другой стороны, они вроде и не мучаются вовсе, и, может, не стоит патроны переводить на них?

Моя это мысль или комбинезон намекает – трудно сказать.

Тогда, вначале, различить было куда проще, чем теперь.

Рабочий отчет UNPS-25B/23: Эпидемиологический агент «Харибда»

Время и дата: 15.01 23/08/2023.

Автор: UNPS.

Адресаты: Объединенное агентство по научному и промышленному развитию, Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям, ООН. (Пометка директора департамента: «Строго секретно».)

Ключевые слова: «эпидемия», «биотический кризис», «модуль Бога», «зеленая смерть», «Харибда», «пилигримы», «религиозный позыв», «дромомания».

Юрисдикция: США/экономический альянс Западного полушария.

Идентификация агента заражения: GrEp Ag-01 (номенклатура UNPS, популярные наименования: «споры», «зараза Божья», «синдром тряпичного мяча», «экстаз» и пр.).

Категория угрозы: биологическое оружие.

Краткий анализ угрозы: нет.

Таксономия: еще не классифицировано.

Происхождение: неизвестное (внеземное), см. UNPS-25A/23 «Харибда».

Описание: агенетическое биологическое оружие, искусственно выведенный моногенерационный сапрофит.

Оценка жизненного цикла и эпидемиология: Дисперсионная фракция представляет собой округлые, с радиальными выступами споры от 0,1 до 1,5 миллиметра в диаметре, испускают их «шпили “Харибды”», часто встречающиеся в зоне поражения. Начальная стадия распространения – баллистическая, взрывная, при этом споры разносит на 50–60 метров. Дальнейшее распространение пассивное, посредством ветра, и локальное. Через три – пять часов после испускания спора становится биологически инертной, не заразной. Таким образом, зона поражения ограничена Нью-Йорком и ближайшими окрестностями.

Сохраняющие активность споры, попадая на живую (животную) ткань, прорастают, предпочитая слизистые и влажные оболочки (глаза, дыхательные пути) либо открытые раны. Хотя споры демонстрируют метаболическую активность на всех опробованных разновидностях животных, активно размножаются лишь на гоминидах. Наиболее уязвимы люди, гориллы и шимпанзе. У гиббонов, орангутангов и нечеловекообразных обезьян Старого Света споры приводят к серьезным, но, по всей видимости, не летальным поражениям. Хотя, возможно, требуется больше времени, чтобы агент заражения достиг летального уровня в этих таксонах[4]. Лемуры, долгопяты и обезьяны Нового Света, по-видимому, иммунны.

Укоренившись на подходящей ткани, спора разрастается в волокнистую массу, распространяющуюся по всему телу, особо предпочитая миелинизированную нервную ткань центральной нервной системы. В этой фазе внешние изменения хорошо заметны и принимают гротескные, уродливые формы: значительно увеличиваются лимфатические узлы, на коже – многочисленные нарывы. Анализ гноя из них показал содержание лейкоцитов около двухсот тысяч на микролитр, что более чем на порядок превышает нормальное. Абсцессы нередко имеют зеленоватый оттенок вследствие присутствия пиоцианина (несомненно, выделяемого самой спорой). В этой фазе наблюдается образование выростов, преимущественно, но не обязательно, из телесных отверстий. Выросты эти удлиненной формы, от тонких, диаметром около миллиметра, до массивных, в несколько сантиметров диаметром. Эти выросты хаотическим образом пронизаны кровеносными сосудами и состоят из гипертрофированных стволовых клеток. Механизмы, ответственные за их метастазис, исследуются в данное время. Хотя органические нарушения подобного типа, несомненно, в конечном счете приведут к летальному исходу, в большей части случаев смерть наступает от более явных причин, как то: сдавливание, закупорка и невозможность нормальной работы органов либо удушение.

Ни на какой стадии болезни агент GrEp Ag-01 не представляется заразным. Ни плодовых тел, ни других репродуктивных структур обнаружено не было. Но агент перепрограммирует поведение жертв на уровне нервной системы, индуцируя так называемую дромоманию (страсть к блужданиям), подталкивающую зараженного к скоплениям подобных ему. Приблизительно в 70 % случаев споры вызывают долговременное возбуждение участков коры мозга, ответственных, в частности, и за проявления деятельности, связанной с экзальтированным отправлением религиозных обрядов (отсюда термин «пилигримы»). Полагаем, этим же объясняется нанесение себе увечий некоторыми зараженными. В ряде случаях они называют эти раны «стигматами». Представляется вероятным, что нанесение себе ран – это форма поведения, увеличивающая вероятность дальнейшего заражения спорами.

Перепрограммирование поведения хозяина на уровне нервной системы хорошо известно и описано среди земных паразитов (гельминтов, грибков, протозоа – например, таксоны Dicrocoelium; Entomophthora; Sacculina; Toxoplasma и прочие). Следует подчеркнуть, что когнитивные способности инфицированных «пилигримов» не страдают вплоть до стадии, когда разрастающийся агент не обездвиживает зараженных. Жертвы остаются способными вести беседу, решать сложные проблемы и проявлять иные черты поведения, свойственные дееспособным взрослым членам общества. Ущемляется лишь способность критически воспринимать религиозные убеждения, проявляется вера в «духов», глоссолалия и даже акты саморазрушения, продиктованные желанием отдать жизнь за Бога – что вполне в русле наблюдавшихся экстремальных проявлений мировых религиозных практик. Хотя агент стремительно распространяется по центральной нервной системе и мозгу, влияние его на функции центральной нервной системы проявляется очень слабо вплоть до третьей стадии заболевания.

Прогноз: Предполагаемая смертность среди зараженных людей – 100 %. Хотя не все зараженные жертвы еще умерли, не выздоровел никто. В настоящее время лекарство мы обеспечить не можем. Но относительно высокая сопротивляемость отдельных видов обезьян дает основания полагать: генная терапия может оказаться эффективной. Эта возможность в данное время интенсивно исследуется, хотя исследованиям препятствуют нехватка персонала и финансирования.

Выводы: Агент GrEp Ag-01 – явление парадоксальное. Чрезвычайно узкий диапазон возможных жертв однозначно указывает на то, что GrEp Ag-01 – биологическое оружие, спроектированное для поражения людей. Однако от человека к человеку инфекция не передается, единственный способ заражения – контакт со спорой. Для широкомасштабной атаки подобная стратегия весьма неэффективна, зона поражения не может превышать нескольких километров от «шпилей “Харибды”».

Представляется маловероятным, что создатели биологического оружия, подобного «Харибде», допустили столь элементарную оплошность. Мы предлагаем два возможных объяснения этой «оплошности»:

1. Враг заинтересован лишь в установлении локального контроля и не планирует выходить за пределы Манхэттена (и, возможно, его ближайших окрестностей).

2. Биологическое оружие еще на стадии разработки, и враг не планирует широкомасштабное его распространение. Это подразумевает, что цефы – сторонники принципа «разумной предосторожности» и не хотят глобально применять агент, не прошедший основательных полевых испытаний. В этом случае наблюдавшиеся нами ограничения и «оплошности» носят временный характер, и появление заразного варианта болезни будет означать конец испытаний.

По нашему мнению, вторая гипотеза – наиболее вероятная из двух. Заметим, однако, что мы в своих суждениях исходим из человеческого взгляда на события, в то время как существа, логику поведения которых мы пытаемся разгадать, могут подобных взглядов и не разделять. Но возможно, в этом и кроется искра надежды.

Крушение

Знал бы ты, Роджер, что мне довелось повидать!

Города, превратившиеся в болото, пылающие океаны. Толпы людей, отчаянно пытающиеся выбраться из зоны карантина, не замечающие, как проволока заграждения полосует их тела. Отчаянно гонимые надеждой на глоток чистой воды, пригоршню порошкового «Спирулина», люди лезли по проволочной ограде под током, дергаясь как марионетки. Я видел, как на полпути у женщины вспыхнули волосы, а она продолжала лезть. В самом деле, что ей было терять? Я помогал стаскивать трупы к братским могилам столь огромным, что дальний их край был едва виден. Эти гребаные могилы было видно с орбиты!

А потом они послали меня в Манхэттен. С одной стороны, это вроде как облегчение, ну как если наконец сцепиться с равным по силе противником. Ну понимаешь, с тем, кто сдачи дать может. Мы, конечно, слабаки там были, чего уж, и передохли бы или чего хуже, но если б не передохли, если б выжили или даже победили – ну, впервые в жизни нам было бы хорошо от такой победы. Здорово было бы. Мы ж дрались с превосходящими силами, в кои-то веки. Мы не беженцев косили.

Только в Манхэттене это самое оно и вышло.

Я хорошо помню, как нарвался на первую «зачистку». Как бишь они это называют… а-а, «изоляция». Еще одно словечко до кучи назначенных обелить гребаное массовое убийство. Я слез с крыши по пожарной лестнице и спрыгнул в тупичок около Вильям-стрит, и там среди улицы была яма, выстеленная ПВХ. У ямы стояла пара наемников из ЦЕЛЛ и отстреливала появляющихся гражданских. Я включил невидимость и смог близко подобраться, разговоры их послушать. Эти сволочи ржали – им даже охотиться не пришлось, бедолаги штатские сами ползли к ним упорно и тупо, как лососи вверх по течению…

Ну и что, если зараженные? Да мне плевать с телевышки! Они же гражданские, понимаешь, гражданские!

Да, убийцы в униформе всегда оправдываются: карантин, защита населения, пожертвовать немногими ради многих и прочее дерьмо с прицепом. Слушай сюда, Роджер: этих дятлов совсем не терзали угрызения совести за «необходимое зло», какое им, бедняжкам, приходилось причинять. Они ржали! Они в стрельбе практиковались по гражданским!

Конечно, на этот случай есть глушилка для мозгов, трюк старый как мир и действенный: научиться не звать их «гражданскими», не знать их имен. Трудно убить подобного себе. Мы изо всех сил стараемся не убивать подобных себе. Мы не людей убиваем, а «террористов», «ниггеров», «чалмоголовых». Эй, Роджер, знаешь, как они звали зараженных гражданских там, в зоне? Пицца-бомбы, пузыри дерьма. Это потому, что бедолаги взрывались, когда в них пуля попадала, у них внутренности все мягкие были, будто у фрукта гнилого.

Когда я впервые зараженных увидел, так и подумал: грибок инопланетный или вроде того, ну как плотоядные бактерии, некротизирующий фасциит. Но это еще не все. Зараза не просто превращает человека в ходячий комок опухолей. Она перепрограммирует мозг, дает цель. Дает то, ради чего жить и умирать. Поглядеть на кое-кого из этих несчастных, так заражение – лучшее, что с ними в жизни произошло.

Иногда я им почти завидую.

Конечно, в зоне ошивались не только «целлюлиты». Там и нормальные ребята работали. Я то полицию военную видел, то медиков из «Красного Креста». Вмешаться пытались, увещевали. Дескать, парень, не ходи туда, там мясорубка, если пойдешь, осьминожка тебя скушает. Но зараженные внимания не обращали. Они хотели идти к осьминогам, хотели, чтобы их сожрали, будто каждому выпал счастливый билетик – дойти и сесть по правую руку от Иисуса Христа в невообразимо великой послежизни. Я даже видел парочку трясунов Библией, гребаных миссионеров, прошмыгнувших в зону на свой страх и риск. Было почти забавно наблюдать, как они пытаются уберечь от спасения несчастных обреченных бедолаг, уже попавших на вполне заоблачные небеса. Но эти громилы из ЦЕЛЛ, они уж точно души спасать не собирались. Только и хотели пристрелить кого-нибудь, не способного дать сдачи.

И как ты думаешь, что я сделал? Мы ведь должны защищать гражданских. Это ж профессиональное, в уставе прописано. Ну так я работу свою и сделал. Я этих недоносков разнес на мелкие вонючие клочья с величайшей злонамеренностью и непременно сделаю это снова.

Без приказа, говоришь?

И это все, в чем ты можешь меня упрекнуть?

Так или иначе, двигаюсь я, приближаясь к Голду! Он сказал, в подземке безопаснее, я и попробовал спуститься в метро. Не все зараженные становятся «пилигримами», и не все лезут на улицы. Некоторые сохраняют достаточно здравого смысла, чтоб перепугаться чуть не до смерти, другие хотят просто забиться в угол потемнее и тихо сгнить. В подземке их полно: всхлипывающих, мучающихся, рассказывающих любому готовому слушать, что им уже легче, что завтра к этому же времени они будут веселы и здоровы. Кто-то выглядит вполне нормально, кто-то – немногим лучше, чем бесформенные, булькающие комки слизи. И повсюду быстрое шуршание, повсюду носятся похожие на клопов твари вроде той, какую я раздавил в дезинфекционном туннеле. Они перебирают членистыми серебристыми ногами, «тук-тук-тук» по камню, подскакивают, втыкают в тела иглы-рыла. Наверное, впрыскивают кислоту или пищеварительный сок – высасывают не кровь с кишками, а что-то вроде гноя или семени. Раздавишь – брызгают гноем. Гнусные мелкие твари, прикончить их легко, пальцами можно раздавить. Но их столько! Тратить на них время и силы бессмысленно.

Меня хватило минут на пять, я пробрался к ближайшему выходу, выкарабкался на свет божий и оказался на пешеходном мосту, на уровне третьего этажа, соединявшего офисные высотки. Я был уже на середине и вдруг вижу: целый взвод «целлюлитов» несется по улице, тряся пушками. Не успели начать стрельбу, как я уже на брюхе и невидимый и успел отползти метров на десять, а потом дошло: «Они ж не в меня стреляют!»

Затем что-то врезается в мост, я в мгновение ока на земле, валяюсь на улице и про наемников забываю начисто.