Crysis. Легион Уоттс Питер

Роджер, ты видел когда-нибудь в действии чистильщика улиц?

Нет, не машину со щетками, какая обочины метет. Настоящего, живого чистильщика. Идея-то простейшая: шлепни бомбу в воду поблизости от мишени, и пусть цунами поработает за тебя. Куда чище наземного и воздушного взрывов, убойнее нейтронного заряда – минобороны даже пыталось ее представить как «не вредящую окружающей среде». Ведь всего лишь вода, ну, пару рад к ней подмешали, но никакой гадости в воздухе не летает. Простая, чистая, природная вода.

А точнее, двадцатиметровая ее стена, движущаяся со скоростью двести миль в час. Подарок на Судный день от матери-природы.

Роджер, а подарочек этот нам преподнесли твои боссы. Вот с чем пришлось иметь дело.

Сперва я не поверил. Думал, со связью непорядок – ну, старину Н-2 после всех передряг можно и простить за ляп-другой со связью. Досталось нам обоим по первое число. В общем, когда связь восстановилась и Харгрив принялся вопить о приливной волне, я не очень-то поверил. Какая, к херам собачьим, приливная волна? Джейк, ты шутишь? Но старикан не шутил, совсем не шутил. Оказывается, Роджер, по чьим-то расчетам, Манхэттену еще мало досталось. И потому решили обрушить на пришельцев очистительное цунами. Любого хордового, кому не повезло оказаться под волной, списали как «побочные потери».

Но главное не в этом. Роджер, подумай, что тебе про цефов известно? Я не про всякие тайные данные из засекреченных лабораторий, генетику и прочее. Что любой мудила с улицы знает про цефов? Первое: им нужны экзоскелеты, значит, самим по себе им двигаться трудно – не приспособлены они к земной гравитации. Когда их вытащишь из скелета, они больше похожи на бескостных морских тварей, чем на ходящих по земле. Да мы и называем их «цефы», потому что они чертовски похожи на земных цефалоподов. А это как бы намекает на образ жизни если не водный, то по самой меньшей мере амфибийный. И чем же Пентагон собрался их сокрушить?

Морской водой!

Роджер, ради твоих тупоумных боссов, подглядывающих за нами, я повторю еще раз: Пентагон решил, что лучший способ разделаться со сверхразвитой расой водных пришельцев – это утопить их.

Утопить!!!

Да, я говорил тебе про мою фобию? Ну, как я в детстве чуть не утонул? Клянусь, иногда мне хочется цефам поаплодировать, глядя, как они разносят вдребезги людскую тупость.

В общем, я услышал шум реактивного движка над головой и даже время не стал тратить, на небо глядя. У меня секунд двадцать, пока бомбер выйдет на позицию, и минут десять – если повезет, – пока волна пройдет через пролив и устроит здесь горячие ванны. Харгрив орет: забирайся повыше! Но где ж найдешь «повыше» в центре Манхэттена?

Я несусь со всех ног по Бродвею.

Конечно, выбор не лучший. Да тут что ни делай, все дрянь. А ты бы что сделал, в контейнер спрятался? Забежал на пятидесятый этаж какой-нибудь офисной башни, уже донельзя покореженной и перекрученной, готовой свалиться от пинка? Да гребись оно раком!

Чем дальше от воды, тем и выше, тем больше построек между тобой и долбаной цефобойкой, придуманной мозгами из Пентагона. Конечно, если небоскреб прямо под тобой рушится, дело дрянь, но если рушится за тобой – оно куда приятнее. Даже разваленный на миллион обломков, все равно сработает как волнолом.

Поэтому несусь к бульвару со всей скоростью, на какую способны могучие нановолоконные мышцы старины Н-2. По пути ни цефа, ни «целлюлита», ни даже гражданских. Может, просто на Бродвей их выходить не тянуло, может, я их на бегу не заметил, или новость уже разнеслась и все попрятались как могли. Не знаю, но по пути попадаются только машины и трупы, а за спиной растет низкий тяжкий рокот. Я от волны не убегу – даже нанокомбинезон-2.0 цунами не перегонит, – но, может, она успеет выдохнуться, пока ко мне подберется, может, сделается не водяным кулаком, а обычным тихоньким наводнением. Поднимет меня, понесет легонько – как на плоту сплавляться по реке погожим летним деньком…

Ну да, как же. Разогнался.

Рокот сделался ревом, страшным, таким низким – кажется, его не ушами слышишь, а всем телом, отдается в костях. Земля дрожит без остановки, асфальт трясется под ногами. Одно за другим лопаются окна, включаются сигнализации машин, воют они на все голоса. И другие звуки за спиной, эдакие металлические щелчки с лязгом, но я не оглядываюсь, потому что не смею оглянуться – вся гребаная Атлантика встала на дыбы и глядит в спину, и я ни за какие коврижки тормозить не стану. Но оглядываться и не надо – с таким же лязгом впереди подлетает крышка канализационного люка, и еще одна, и еще, и еще по улице – будто ряд шаттлов стартовал на тяге из белой бурлящей воды. Подбегаю к перекрестку, слева улица чем-то завалена, и этот завал ДВИЖЕТСЯ!!! О матерь Пророка и всех святых, это ж гребаный океан зашел с фланга, зашел сбоку, со всех сторон колоссальные серо-зеленые горы воды. Я еще успеваю задрать голову и посмотреть на небо – крошечную полоску света, стиснутую темными громадами волн. Это словно быть проглоченным заживо и в последний раз увидеть небо меж смыкающихся челюстей.

А потом меня плющит, будто вошь на дне Марианской впадины.

Кому: Коммандеру Д. Локхарту, Манхэттенская кризисная зона.

От кого: Совет директоров «КрайНет».

Дата: 23/08/2023, 16:05.

Также: Служба внутреннего контроля ЦЕЛЛ; Джейкоб Харгрив.

Уважаемый коммандер Локхарт!

К сожалению, мы вынуждены признать, что Ваша оценка душевного состояния Джейкоба Харгрива на данный момент, скорее всего, верна. Поэтому мы лишаем его полномочий, связанных с членством в совете директоров и статусом крупного акционера. Джейкоб Харгрив должен быть изолирован в помещениях комплекса «Призма» до появления надлежащего медицинского персонала и адекватной оценки душевного здоровья. Также до особого распоряжения отзываются оперативные полномочия специального советника Тары Стрикланд. Ее надлежит задержать для проведения служебного расследования.

Тем самым мы удовлетворяем Вашу просьбу о получении Вами единоличного командования нашими силами в зоне Манхэттенского кризиса.

Я просыпаюсь под мягкий далекий рокот – словно морскую раковину приложил к уху. Слышу: рядом мирно журчит река, сварливо и плаксиво орут чайки, а фальшивый Пророк бормочет на ухо про ресеквенсирование векторов. Доносятся и другие голоса.

– Да тут где-то он, тут…

– Это если голдовский треккер по-настоящему работает, а не гонит лабуду…

– И если волна его в океан не утянула… Гребаный Пентагон!

С последней оценкой я в последнее время склонен все с большим энтузиазмом соглашаться. Но голоса-то – неожиданно симпатичные такие, я б даже сказал – знакомые. Потому открываю глаза обнадеженный – ну, почти.

И что я вижу? Голубенькое такое небо, облачка на нем пушистые, курчавые. А надо мной – кулак с автобус, готовый опуститься и расплющить в фарш.

Сперва я подумал про Зеленого Великана, потом – про Халка. Затем в мои мысли приплыла статуя Свободы. Когда наконец смог присмотреться и мир сделался четким, третье оказалось первым – именно статуя Свободы. Здоровенная, лишенная тела рука лежала посреди превратившейся в реку улицы, бодро сжимая факел свободы, или какую уж там хрень эта зеленая елда должна символизировать. Увы, творцы подобных истуканов редко страдают чувством юмора.

Да, кстати, поблизости стреляют – как же без этого?

На этот раз свои – регулярная армия, никакой жучьей брони, обычный камуфляж. Банда своих в доску корешей мочит цефов, те лупят в ответ. Склизкие гады вовсе не кажутся утопленниками, но, вижу, жидкий пентагоновский сюрприз их слегка озадачил. Вялые какие-то, наша пехтура их гасит без особых проблем.

Приятно такое увидеть, очнувшись, – хотя я покамест чужой на празднике жизни, Н-2 еще перезагружается заодно с моими мозгами. Честное слово, Роджер, – эта штука так часто и страшно зависает, можно подумать, Майкрософт ей операционку писал. Когда я наконец могу не просто валяться и дергаться, на поле боя двигаются только родные хордовые. Но тут мне награда – лучшее зрелище за весь гребаный день! Я вижу, кто ко мне подходит и помогает встать на ноги.

– Алькатрас, нехилый ты надыбал костюмчик! Шопился на Пятой авеню без меня?

Чино, воскресший из мертвых! Я ж думал, он вместе с «меч-рыбой» отправился на дно, думал, гниет паря на дне Гудзона. Если б не боялся раздавить все кости всмятку, обнял бы паршивца крепко-крепко.

– Ты ж меня не забыл, а, кореш? – спрашивает Чино с подозрением. – Голд сказал, тебе говорилку потрепали, но про побитости в мозгах ничего не рассказывал.

Нагибается, щурится, силясь разглядеть что-нибудь за лицевым щитком, но видит только свое отражение.

– Эй, кореш, что с тобой приключилось?

Чино прибился к разномастному случайному сборищу морпехов, десантуры и регулярных войск – остатку многих частей, брошенных в манхэттенское пекло. Собрал выживших воедино и сделал их полноценным боевым соединением полковник Барклай.

– Я с ним уже послужил, крепкий парень, – сообщил Чино. – Если кто и способен выдернуть козырь из кучи здешнего дерьма, так это он.

Штаб у полковника на Центральном вокзале – место достаточно высокое, далеко от воды. Команда его отбивает цефов, пока разворачиваются эвакуаторы.

Барклай, хм… Я слышал это имя в сотне метров под поверхностью Атлантики, в те невинные дни, когда мы считали модифицированный вирус Эбола или грязный ядерный заряд верхом ужаса, когда полагали себя хозяевами всего сотворенного мира, такими крутыми засранцами, что нарывались на драку друг с другом – больше никто нам в подметки не годился. Я слышал это имя сотню лет назад, когда еще думал, что смерть и жизнь – вещи разные и отдельные.

И вот я слышу это имя снова.

Ага, есть еще организация, есть друзья-хордовые, твердо знающие, на чьей они стороне. Есть командир, которому нужно докладывать, от кого получать приказы. Его имя – Барклай, рядом со мной – его люди, и они пришли забрать меня домой.

А пока великая противовирусная атака Джейкоба Харгрива застопорилась, делать мне нечего. Потому ноги в руки – и айда на праздник. Конечно, я уже растерял почти все, чем раньше запаковался, но у Чино с командой барахла вдосталь. Я вооружаюсь, заряжаюсь и по пути к начальству помогаю сдерживать траханых головоногих.

Ох, Роджер, ужели твои боссы не размыслили, что сотворили?

Улиц не осталось – реки. Половина первых этажей еще под водой. Авеню раскололись посередине, под фундаментами образовалась трясина, просели и развалились целые кварталы. Из расщелин то тут, то там торчит цефовская машинерия – она повсюду под городом, протянулась, будто канализационная сеть. Мы идем по кромке пропастей и видим внизу уличные фонари и безлистные кроны деревьев, больше похожие на корни, а не на кроны. Дома за парком – сплошь стеллаж для писем, ряды за рядами дыр, пусто глядящих на нас. Выше пятого-шестого этажа – сухо. Ниже – подтекает вовсю, с верхних этажей ручейки, с нижних, только что вынырнувших, – целые каскады. Живописно, чего уж там: зрелище бесчисленных водопадов, ревущих, журчащих, звенящих, наполняющих воздух сверкающей под солнцем водяной пылью. Волна цефам ничего не сделала – но зато вычистила руины до блеска. Куда ни погляжу – радуги. Представляешь, Роджер, – радуги! Даже природа уборке радуется.

– Может, хоть кровососов малость пошерстило, – вздыхает Чино.

Город булькает вокруг нас, а мы бежим на север. Выгоняем по пути осьминожков из подтопленного кафе – да здравствует свободная инициатива, долой агрессора! Помогаем морпехам, прижученным цефовским кораблем на Мэдисон-сквер. Иногда топаем вместе, иногда – порознь, но всегда за нами след цефовской склизкой крови.

Эх, Роджер, все как в старые добрые времена. Это жизнь! Пару раз я таки припоминаю: я, в общем-то, мертвец – и мне почти наплевать. Сейчас от меня куда больше толку, чем во времена пульса и сердца под ребрами и в пятках. Даже Харгрив праздника не портит. Вылезает на линию пару раз, поворчать на меня, нерадивого, царапающего и портящего его, харгривовский, чудесный комбинезон, – но, оказывается, и у толстосума-небожителя вроде него бывают проблемы. Дескать, события выходят из-под его контроля. Эй, Джейк, добро пожаловать к простым смертным! Кажется, и он, и Н-2 по уши заняты выпечкой новой версии великого харгривовского интерфейса против башенной отрыжки, и, пока заняты, им все равно, шарашу я цефов или смотрю порнуху в Интернете. Да Харгрив и сам выдает: время ему нужно, больше времени, и если барклаевские крутые засранцы время выиграют, может, моя помощь им окупится сторицей.

Ну, в кои-то веки все, кажется, тянут канат в одну сторону. Правда, нутром чую: не все тут гладко. Некое странное ощущение, как бишь его… да, амбивалентное.

М-да, словечки вроде «амбивалентный» я при жизни не употреблял. Конечно, в последнее время немало поводов для амбивалентности. Знаешь, Роджер, какая самая яркая иллюстрация к этому дивному слову возникает в заверченном до охренения сверхпроводящем киселе, который за меня думает?

Мои же кореша, хордовые, с кем дерусь локоть к локтю. Простые бойцы, армейская косточка. Даже и Чино, хоть он ни за что не признается.

Я ж слышу, что они за моей спиной говорят.

– Ну, не знаю, ты ж на него посмотри – точь-в-точь как цефовская хрень.

– Думаешь, там внутри что-нибудь есть? Ну, человеческое что-нибудь?

– Этот парень в комбинезоне… Я понимаю, он наши задницы спас, но, боже ж мой, от него мурашки по коже!

Чино приходится постоянно твердить им, чтоб по мне не стреляли. Напоминать приходится, на чьей я стороне. Даже моя убойность не помогает – чем больше цефовских скальпов собираю, тем страшней становлюсь. Интересно, почему? Голем, неуязвимый монстр, кого даже цефы не могут завалить. Нанокрутизна. Наверное, если б сплоховал хоть разок – ну, если б руку оторвало или вроде того, – мне больше доверяли бы.

Хотя, конечно, доказать свою уязвимость нетрудно: дать им понять, что я уже мертвец. Впрочем, это вряд ли поможет. Скорее совсем наоборот.

Думаешь, я обиделся? Да вовсе нет. Конечно, может, какой-нибудь сгусток нейронов посреди мозга возбудился и выдал что-то похожее на обиду, ну и делов-то? Мне на это возбуждение трижды наплевать. Я ж совсем на цефа не похож. Конечно, там, на молекулярном уровне, технология цефовская, но морфология-то человечья. Я вовсе не выгляжу одним из них, я попросту человек в дурацкой броне.

Но бойцы-то нутром чуют, я уж не знаю как. Может, запах особый или вроде того, но они ж чувствуют то, чего их глаза распознать не в состоянии. Знают, кто я, носим одинаковые собачьи жетоны – но что-то эдакое просачивается и действует парням на нервы. Распознать не могут, но не по себе им. А оттого и я тревожусь.

Почему?

Да потому, Роджер, что нам еще много сделать надо. А будет это куда трудней, если я и Н-2 не сможем втереться в доверие к людям вроде тебя.

И будь спок – большой дядя уж тут постарается.

Все хорошее рано или поздно заканчивается. Из чулана является Харгрив, и тут же начинается помойка.

– Надеюсь, меня слышат и твои товарищи, – бодренько объявляет старикан. – Я транслирую эту передачу из твоего комбинезона на их приемники.

Слышат, куда ж денутся: вон Чино стучит пальцем по микрофону, будто гниду вытряхивает.

– Что за хрень? – матерится растерянно.

– Мое имя Джейкоб Харгрив. Возможно, вам известно: комбинезон Алькатраса постепенно превращается в мощное биологическое оружие против пришельцев, с которыми вы боретесь. Но для завершения этого процесса необходим стабилизирующий фактор. В идеале, я бы попросил вас явиться на остров Рузвельта, но, в силу понятных причин, сейчас это невозможно.

Чино смотрит на меня, недоумевая.

– Это шутка такая?

Я чувствую себя так, будто в видеочате появилась мамаша, прямо перед всеми крутыми ребятами со двора, и потребовала убрать в комнате. Мамаша настойчива, лезет без мыла, говорит: один из первых прототипов стабилизатора есть под боком, в Миддлтауне, в самом гнезде «Харгрив-Раш». Выдает координаты: красная линия бежит по экрану через зигзаги расщелин и останавливается где-то на 36-й Ист-стрит.

– Бери коллег с собой – понадобится поддержка. И поторопитесь, цефы ждать не станут.

Никто и не двинулся. Потом кто-то обронил изумленно: «Вправду этот моржовый штатский хрен отдал нам приказ?»

Чино обвел народ взглядом.

– По-моему, так это покорная просьба. Тут же дело в штуке, способной похоронить цефов.

Уставился на меня.

– Правда?

Вот же дерьмо!

Я киваю. Не знаю, как восприняла публика, но Чино истолковал как согласие.

Ну, мы и пошли. По пути Харгрив развлекает, занимает мои уши и глаза тактическим инфо по цели. Главный вход в «Харгрив-Раш» наглухо завален обломками, само здание аварийно заперто. Наверное, проломиться можно через подземный гараж, но исследовательские центры – на одиннадцатом этаже, а все лестницы и лифты заблокированы.

Харгрив жизнерадостно заверяет: никаких проблем! Пульт управления замками – в фойе у главного входа и еще целехонек. Мы сможем перезагрузить систему оттуда.

Если рассудить здраво, продвигаемся мы очень даже неплохо. Конечно, волна пол-Манхэттена разнесла на кирпичики, но утащила обломки и всякую гадость в ямины, тупики и прочие закоулки. Если на пути такая куча хлама – хреново, что уж поделаешь, но, не считая этого, улицы стали чище, чем даже во времена, когда на них заправляли хордовые. Во-первых, трупы почти все унесло с глаз долой. А немногие застрявшие в кронах деревьев или нанизанные на всякие торчащие штуки так основательно, что даже двадцатиметровая волна не смогла выдрать, тоже вид не шибко портят благодаря неусыпным трудам бригады клещей.

Мы подходим с юга. Не знаю – местность поднялась или «Харгрив-Раш» опустился, но мы оказываемся высоко над входом, пройдя к южной стене здания по лабиринту изуродованных улиц и покосившихся домов. Харгрив не шутил про заблокированный вход: по обе стороны здания – упавшие, разломанные в крошево офисные башни, завалившие обломками весь фасад. Верхушка южной двери едва видна из-под кучи. Н-2 рисует мне на штрих-плане другой вход на северной стороне, у основания большой цилиндрической башни, вделанной в фасад. Кажется, это и есть главный вход, но туда никак не попасть с нашей стороны.

Правда, справа есть еще пандус на парковку, он уходит вниз и скрывается из виду. Нам туда, в подземный гараж. Одна проблема: между пандусом и нами полсотни цефов, а над головой гигантским черным скорпионом болтается их десантная посудина.

– О, мать твою! – рычит Чино.

На наших глазах скорпион роняет еще яйцо – оно несется метеоритом, грохается оземь. Любой землянин превратился бы в фарш, а появившийся из яйца тяжеловес не только на фарш не похож, но еще и живенько шевелится.

Я вспоминаю, как цефовские топтуны замирали в нерешительности, учуяв мой запах, вспоминаю охотника, пытавшегося поговорить со мной на месте крушения, вспоминаю осьминожью орду, поджидавшую в засаде у квартиры Голда. И вот – снова подкараулили.

Интересно, они просто рыщут по городу, словно стаи крыс, или я у них давно примеченный лакомый кусочек?

– Лады. – Чино театрально вздыхает. – Мы прикроем. Валяй, парень, доставай свой кайф. Только побыстрее. А если таки выберешься живьем – с тебя выпивка до конца гребаной жизни!

Перехваченное сообщение (расшифровано),

23/08/2023, 16:32

Канал 37,7 МГц, общий, наземная мобильная связь. Источник неизвестен (mp6-файл прислан анонимно полковнику (в отставке) Эдварду «Правде» Ньютону, морская пехота США). Принадлежность голосов Джейкобу Харгриву и Доминику Локхарту подтверждена сравнением с архивными образцами.

Харгрив: Эй, «коричневые», да вы что вздумали делать? С ума сошли? Это Джейкоб Харгрив! Немедленно прекратите огонь!

Неопознанный голос (предположительно комбатант из «коричневого» отделения): Старый пердун, сунь в задницу свои приказы! Эта жестянка подохнет здесь и сейчас!

Харгрив: Идиоты! Кретины, вы ж комбинезон уничтожите! Нашу единственную надежду! Прекратить огонь!

Локхарт: Джентльмены, прикончите Пророка. Патронов не жалеть. Я хочу видеть этого монстра жареным.

Харгрив: Локхарт, да что ты делаешь?

Локхарт: Старина, делаю то, что дирекции «КрайНет» следовало сделать еще три года назад, – пихаю затычку в твой фонтан похабных фантазий о киборгах.

Харгрив: Глупец! Думаешь от будущего спрятаться? Оно придет, хотим мы того или нет!

Локхарт: Это пустые слова. На этот раз совет директоров на моей стороне. Они сыты по горло твоим бредом. Теперь командую я! И я приказываю тебе ЗАТКНУТЬСЯ!

Чино с корешами слов на ветер не бросают. Задают цефам жару, принимают все дерьмо на себя, и я крадусь от укрытия к укрытию, включая невидимость, когда нужно пересечь открытое пространство. Подзаряжаюсь за кучей бетона, за грузовичком из пекарни, затем – снова невидимость и пробежка до очередного укрытия. Иногда прохожу слишком близко, и топтун нервничает, сопит, выдает череду сухоньких приглушенных щелчков. Я цефам не показываюсь, а они мной не слишком интересуются – заняты очень, пытаются завалить Чино с приятелями.

Пандус быстро скрывает меня от цефовских глаз. Спускаюсь к двери из гофрированного железа, подхожу к ней по колено в воде. Она приоткрыта и заклинена. Пригибаюсь, прошмыгиваю – и воды уже по пояс. Пандус все вниз и вниз – шаг, и вода мне по грудь. Потолок впереди уходит в воду. Все, тупик.

Может, лучше помочь корешам разобраться с осьминожками?

Господи боже, все это двадцать лет назад случилось. А я, размазня сопливая, никак забыть не могу. Лезь, дурак!

Ныряю и отталкиваюсь – а вода отталкивает меня, темная, грязная, полная взвешенного дерьма. Чем сильней загребаю, тем гуще кажется вода – тормозит, замедляет, будто я в густом киселе. Гляжу вверх, но поверхности не вижу, только трубы, бетонные балки, пара серебристых пузырьков катится, будто ртуть. Восьмилетний мальчишка во мне трясется от ужаса, а прочие части надеются выбраться на поверхность прежде, чем системам Н-2 не хватит кислорода.

Прошло века два, не меньше, но вот впереди светлое пятно. Поверхность, лучи пыльного серого света падают на двухполосный проезд, выбирающийся из вод. Иду наверх, уже неглубоко – можно стоять. Сухого места нет, уровень подтоплен, но воды большей частью по колено. Я встаю, и восьмилетний мальчишка во мне наконец-то успокаивается. По часам Н-2, под водой я был всего сорок пять секунд, но клянусь, Роджер, по часам внутри меня за каждую секунду прошло минут пять, не меньше.

Слева – пилоны, места для парковки, справа – шлакоблочная стена служебки. Метрах в шестидесяти за ней лестница, ведущая прямиком в фойе.

И – я слышу голоса.

Что за мать твою? Харгрив же говорил: место закупорено наглухо!

Слов не разобрать. Болтают лениво, от скуки. Подойдя, вслушиваюсь: обычный бред про тачки, железо и девок. Может, Харгрив выслал пару бойцов меня встретить?

– Эй, ты слышал?

Я замираю, включаю невидимость.

– Пойду-ка проверю, а ты оставайся на позиции.

Чудный план: оставить напарника и пойти гулять в одиночестве. Не иначе, ЦЕЛЛ.

Ну конечно – вон, приковылял из-за угла, ствол МП-5 трясется, будто шмель после конопли. Пыхтит ко мне, минует, уже прошел, и…

Вдруг останавливается и пялится в упор.

Я-то уже давно приметил: невидимость не идеальна. Она делает тебя прозрачней стекла, но, если присмотреться, в ярком свете заметны искажения. Даже в полумраке можно заметить движение, дрожание сумрака – конечно, если знать, чего ищешь.

Скажу тебе, этот мужик зенки чуть не выглядел, и я догадываюсь, что он заметил за долю секунды до него самого: когда иду, от меня волна, бежит рябь по воде – и она еще не успокоилась.

Он стреляет – и артефакты невидимости меня больше не заботят.

Итог: в меня попало, стрелок – труп, эхо нашего с ним общения еще гуляет между стен, а за углом кто-то шлепает по водам. Увы, тут от невидимости проку мало. Рядом с позабытой «тойотой приус» на стене – распределительный щиток. Я отключаю свет.

Кто-то вопит: «Переключайтесь на инфракрасное!» БОБР услужливо передает чей-то рапорт по Сети: «Он в здании. Повторяю: Пророк в здании!»

Ну что, поиграем?

Я почти вижу, где лестница, – на ее предполагаемом месте экран показывает кучу человекообразных пятен повышенной температуры. Сволочи, прижучили меня – ведь наверняка знают, куда направляюсь! Мать вашу, неужто Харгрив сдал? Кто ж еще, это ж его дом родной, заманил, скотина, глаз положил…

– Вас понял! Стрелять на поражение!

…Не Харгрив это.

Локхарт.

Как-то он сюда пролез, под самым носом Харгрива, людей провел. Камеры наблюдения хакнул, или что-то в этом роде. Не Харгрив здесь тупой злобный придурок, а ты, скотина Локхарт.

Я обхожу лестницу стороной. Лифт охраняют гораздо меньше «целлюлитов», да и те разбредаются, прочесывают окрестности. Знают: только конченый идиот решится воспользоваться лифтом в таких условиях.

Я из таких, однако. Пара оставшихся у лифта недоносков остывают, подтекая красненьким, я в лифте, бодро жму на кнопку – и тут потасовка начинается уже в эфире. Харгрив проломился на коммуникационную частоту Локхарта с компанией и учинил недурную свару на тридцати восьми мегагерцах. Харгрив приказывает стоять и не стрелять, Локхарт посылает на три буквы. Нехорошо про меня говорит, скотина. Монстром обзывает. Впрочем, я не обижаюсь, слова меня не очень-то задевают – чего не скажешь про острые и твердые предметы. В особенности выделяемые парой старых дружков с именами Хеклер и Кох…

Лифт плавно тормозит на уровне фойе. Включаю невидимость и закручиваю броню на полную мощность, прижимаюсь к стенке, сажусь на корточки.

И все равно чуть не откидываю копыта. И все из-за чудесного заоконного вида.

Я под водой. Весь этот гребаный дом под водой. Я гляжу из лифта на фойе, на окна этой самой поганой башни, вделанные в фасад, а окна там повсюду. Здоровенная десятиэтажная хрень целиком из стекла. А за их огромной выгнутой аркой, уложенной набок, – дно озера. Покалеченные авто, ленивые облачка потревоженного ила, тусклые формы в мутно-зеленой воде. Смотрю выше, выше – волны лениво плещут о стекло метрах в тридцати надо мной. Там целый архипелаг плавучего дерьма: картонные коробки, офисная мебель, деревянные опоры для проводов – изрядные жердины, переломанные, как спички.

Гребаный домина, и дом рядом, и куча обломков, заваливших улицы по соседству, сотворили высоченную дамбу к северу от Тридцать шестой стрит, где скопилась отступающая вода. Мы пришли с тыльной стороны, и по чистому везению куча задержавшего воду хлама не развалилась и нас не смыло в Атлантику еще на подходе, словно какашки в унитаз.

Интересно, сколько ж такое везение продлится? Сколько эти стекла выдержат? Наверху похрустывает – миллионы тонн Атлантики хотят в гости.

И в те мгновения, пока я стою, как дебил, рот раззявивши, в лифт сыплется столько свинца, что получаю пять доз в грудь.

Однако ни одна мою шкуру не пробивает. Грохаюсь спиной о стену, и голова включается снова. Похоже, «Коричневый-6» вызвал подмогу, и невидимость особо не в помощь, когда всякий мудак с автоматом знает: ты в коробке два на два метра. Я гоню силу на максимум и прыгаю в фойе, как лягушка с трамплина.

Срубаю пару недоумков еще в полете. Но остаются шестеро, невидимость на нуле, а в фойе не скажу, чтоб очень много мест, где можно спрятаться.

Я отталкиваюсь от стены, прыгаю за стойку с мониторами, за которой обычно сидит охрана, но теперь там окопался «целлюлит», уверенный в отличном выборе позиции. Пришлось его разочаровать. Вокруг аж тесно от пуль, и мне почти хочется, чтоб эти недоумки мазали пореже – ведь половина летящего мимо врезается в окна. Повсюду, куда ни гляну, стекла покрыты паутинкой трещин. Невероятно – но окна еще держатся.

К счастью, размазывание «целлюлитов» по полу – работа серьезная, требующая полной отдачи. Восьмилетний пацан внутри меня умолкает – не до него сейчас. И хотите – верьте, хотите – нет, когда все устаканивается и я остаюсь единственным, способным шевелиться, хотя и трупом, вся круглая стена изрешеченного стекла еще держит воду. Полдюжины панелей почти матовые от трещин, ручейков, струек и фонтанчиков – не сосчитать. Однако целый беспризорный кусок Атлантики давит на эти гребаные стекла, и они, мать их за ногу, держат!

Локхарт отключился, а может, отмалчивается. Дуется сэр коммандер, обидно ему – нос я натянул его игрушечному войску. Харгрив же здоров и шевелится, нудит – дескать, мне нужно перезагрузить систему и задействовать лифты на верхние этажи. Я глаз не могу оторвать от стекол, от темной страшной массы за ними, но Харгрив воркует на ухо, успокаивая: бояться нечего, супернаностекло, безопасность от потопа гарантирована. Давай, спеши к стойке, перезагрузи систему. Чего боишься?

Я покорно иду к стойке. Пара мониторов, не получающих входного сигнала, показывают мне тестовые картинки.

А потом случается именно то, чего я боялся.

Я услышал раньше, чем увидел: будто стеклом по жести, лед потрескивает на замерзшем озере. Острый, режущий звук, полутреск-полулязг.

Полдюжины панелей лопаются, вода хлещет тонкой пеленой. За ними в мутной глубине движется что-то огромное. Я контуров разобрать не могу в облаках мути и дерьма, поднятых с улицы.

Прямо рядом с входной дверью со дна волшебно взмывают автомобили, крутятся медленно – задом вверх, носом вниз, – снова ложатся на дно, вздыбив тучи грязи.

Стекла лопаются и лопаются, пара ручейков становятся полноценными водопадами. Восьмилетний мальчишка во мне шалеет от ужаса, глядя, как вода бежит по внутренней поверхности стекол, но затем я подмечаю движение на затопленной улице. Там стоит кто-то – вплотную к окну. Огромная штуковина, далеко выступающая из облаков ила, клубящихся у ног. И смотрит на меня – сверху вниз смотрит – одним гребаным глазом, светящейся вертикальной щелью.

Тварь приседает.

Все окна перед ней одновременно разлетаются в мелкие брызги. Океан заносит надо мной огромный зеленый кулак, бьет – и хватает добычу.

На этот раз я сознания не теряю – а зря.

Я беспомощный отброс, мусор, никчемное барахло, муха в реактивной струе, и ничегошеньки не могу поделать.

Может, потому и выживаю. Может, если бы попробовал сопротивляться: скажем, ухватиться, задержаться, – закончил бы нанизанным на балку или намертво зажатым под автобусом и барахтался бы под водой, пока циркулятор дыхания не откажет. Но я просто пылинка среди миллионов тонн воды, ищущей путь наименьшего сопротивления, а вода имеет обыкновение обтекать камни, а не биться о них. Меня несет через вышибленные двери, швыряет по залам, проталкивает в окна, мнет и крутит, будто тряпичную куклу, но не бьет меня ни обо что твердое или острое. Где-то в подвале вода подволакивает меня к дыре в полу, сует туда и несет, будто навоз по сливу, затем выстреливает в проломленную канализационную трубу. По сторонам мелькают прутья арматуры, все тянется, тянется… пока наконец поток не выплевывает меня… не знаю, куда именно.

На плечи обрушивается грязный водопад, потом он слабеет, делается ручейком. Я лежу и смотрю на клочок неба между неровными стенами: земля и щебень сверху, снизу – твердая порода, солидный камень. Потоп схлынул, по тысячам расселин и ложбинок сбегают ручьи. Я – на дне мини-каньона, очередного разлома посреди манхэттенской улицы, просевшей и лопнувшей, лежу в расселине беспомощный, как жирный червяк под вывороченным трухлявым пнем.

В голове одна мысль: жив! Протащило под водой, под землей, без света, без воздуха, тупой восьмилетка внутри глотку надорвал, воя, но я заткнул ему пасть, выдержал. Я не паниковал! По второму разу оно уже не так страшно. Не сахар, конечно, но и не повод в штаны наложить.

Вот тебе и фобия утопления – глядишь, и привыкну тонуть.

Водичка мирно плещется о бетон, чайки вопят над головой, ссорятся. Хорошо, право слово. Благостно.

Я закрываю глаза…

– Боже, что за беспорядок! Вздумалось глупцам именно сейчас переворот устроить. Это не совет директоров, а стадо кретинов!

Я не открываю глаз. Может, если отвечать не стану, голос утихнет?

– Алькатрас, мне нужно управиться с заговором в совете директоров. Смута возникла в самое неподходящее время. Я более не способен контролировать Локхарта и его людей. По сути, я под домашним арестом. Цефы развернули неподалеку значительные силы. Пока не отыщу способ справиться с этой… э-э… мелкотравчатой революцией, наша встреча откладывается. Ты должен сдержать натиск цефов, пока я работаю над стабилизацией ситуации.

О, я должен! Надо же.

– Удачи, сынок, – я буду на связи.

Работай, папаша. И не торопись особо насчет меня.

Погодите: а как там Чино?

Если попал в потоп – от него сейчас разве что фарш остался, и тот по асфальту размазанный. Интересно, как…

Додумать не успеваю: на оперативный экран справа по центру выскакивает иконка: сообщение о передаче по спецканалу. Я стреляю глазами в команду «Воспроизвести».

– Алькатрас, слышь, братан, прости. Нам тут не удержаться, цефы молотят – не продохнуть. Повторяю: нам не удержаться. Я отвожу взвод назад, к Центральному вокзалу. Если сможешь, пробирайся туда – ты нам понадобишься.

Проверяю время: сообщение пришло за десять минут до потопа. Если кореша резво шевелились, то успели выбраться из опасной зоны. Хм, а ведь странно – не знал, что у Н-2 есть голосовая почта. Интересно, почему я не слышал послание от Чино в прямом эфире?

Мать вашу, а я ведь ничего не говорил и не пялился ни на какие иконки. Я подумал про Чино, и все!

Хотя, знаешь ли, к тому времени меня уже ничего не удивляло.