Власть мертвых Погодина-Кузьмина Ольга

Ultima Thule

Золотистого меда струя из бутылки текла

Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:

Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,

Мы совсем не скучаем, – и через плечо поглядела.

Осип Мандельштам

Майкл возвращался из Лондона в среду, Игорь вызвался встретить его в аэропорту – это был законный повод съездить в Палермо, а он скучал по большому городу.

На Сицилии они жили уже девять месяцев, с тех пор, как Коваль купил виллу в окрестностях старинного городка Эриче. Викторианский особняк, построенный для английского генерала, долго пустовал из-за тяжбы наследников, сад зарос колючей ежевикой. Но им обоим понравились здешние места, дымчатый вид на море с террасы и сам дом в колониальном стиле с большими холлом, ротондой, деревянными лестницами, ведущими с этажа на этаж. Лето в этих широтах обещало быть не таким знойным, как в Аргентине, а зимой в горах лежал снег, напоминая о доме и уже чужой, несостоявшейся судьбе, которую Игорь переменил два года назад.

На Сицилии он чувствовал себя совсем здоровым и с разрешения Майкла занимался обустройством дома. Под его присмотром мастера из местной подрядной компании меняли трубы и электропроводку, обновляли отделку комнат и оборудовали подвал. Игорь смотрел, как реставраторы приводят в порядок полы и потолочные балки в библиотеке, полируют старинную ореховую мебель, чистят тканую обивку стен, и даже сам учился клеить обои и укладывать кафель. Денег Коваль не жалел; только переделка бассейна на террасе обошлась раза в два дороже сметы. Комнаты Игоря на втором этаже тоже были полностью перестроены и разгорожены раздвижными дверями из матового стекла, за которыми тот жил теперь словно экспонат в лабораторной колбе.

Вместе с ними в Эриче переехал водитель, кореец Ван, ростом и сложением с тринадцатилетнего мальчика, и его жена Роза, приземистая полная филиппинка с лицом снеговика. Слуги уже лет десять работали на Коваля, были преданы ему и докладывали обо всем, происходящем в доме. Игорь с трудом выносил их неотлучное присутствие, но недели, проведенные в клиниках, операция на коленном суставе и длительный прием обезболивающих научили его терпению. Действие душевной анестезии, вытеснившей из памяти прошлое, он ощущал и по сей день.

Своей потертой элегантностью Палермо, главный город Сицилии, напоминал о Петербурге. Здесь так же величаво осыпались штукатуркой фасады пышных палаццо, потел слепой гранит банковских цитаделей, пустыми глазницами смотрела конная статуя на площади. Лишь цветущие азалии и пальмы перед Кафедральным собором не давали забыть, что судьба забросила их далеко от дома – туда, где Европа встречается с Африкой.

Майкл жаловался на усталость с дороги, но все же согласился проехаться по городу и пообедать в ресторане, который недавно рекомендовали им Чистяковы, русские знакомые, живущие на острове уже пять лет. Еще в аэропорту Игорь заметил, что Майкл как-то особенно озабочен – в Лондоне тот проходил ежегодное медицинское обследование. Но во время обеда в открытом патио княжеского дворца с каменным фонтаном и лепными атлантами под портиком Коваль сообщил, что врачи не выявили ухудшения, результаты анализов удовлетворительны и новое противовирусное средство, которое он начал принимать, оказалось эффективным.

Игорь, в свою очередь, рассказал о том, что удалось сделать за две недели. Мастера закончили работы по ограждению участка и обещали в ближайшие дни решить проблемы с охранной сигнализацией. Видеонаблюдение подключить не успели, но зато была выложена камнем терраса перед домом, откуда открывался вид на море и прибрежный поселок внизу. Наконец заработала система очистки воды бассейна.

– Ты уже пользовался? – спросил Майкл, и глаза его словно запотели за стеклами очков. – Ты же не можешь жить без купания.

– Как рыба, – ответил Игорь, разрезая бифштекс на тарелке. – Наверное, был рыбой в позапрошлой жизни.

– Ты прекрасный юный бог морских глубин. – По лицу Майкла, как рябь по воде, скользнула улыбка предвкушения. – Я подумал, как приятно будет окунуться после сегодняшней жары.

По дороге домой, откинувшись на кожаном сиденье машины, Майкл почему-то начал говорить о Чистяковых, которые жили в городке Партинико, как раз на полпути из Палермо в Эриче; их компанией был ограничен круг общения Игоря на Сицилии. Главу семейства, Илью Ефимовича, Игорь видел всего пару раз – тот, как и Майкл, делал какой-то бизнес в Лондоне. Оксана Вениаминовна, мужиковатая тетка лет пятидесяти, занималась устройством фестиваля «Русские сезоны в Палермо», и в последние месяцы Майкл принимал активное участие в этом деле: вел переговоры со спонсорами, устраивал встречи в российском консульстве. Еще Чистяковы разводили лошадей – это было увлечение их старшей дочери Лиды. Младший сын Виталик учился в университете в Палермо, но часто приезжал домой на выходные.

– Сейчас не представить, как хороша была Оксана двадцать лет назад, – Майкл завел глаза, изображая восхищение. – Статная фигура, соболиные брови. Думаю, для красивого человека старение становится настоящей трагедией. В отличие от нас, обыкновенных смертных. – Мельком взглянув на шофера, он осторожно притянул к себе руку Игоря. – Сам я в молодости был еще менее привлекательным субъектом, чем сейчас. Я даже сделал определенные успехи. По крайней мере, научился философски принимать неизбежность перемен. А вот тебе, дорогой мой мальчик, предстоит пережить свою драму Дориана Грея. Но пока что я весь покрываюсь потом, когда на тебя смотрят чужие… Ты заметил этих женщин в ресторане?

– Не родись красивым, вдруг в тюрьму посадят, – вспомнил Игорь чью-то шутку. – Ничего, я умру молодым.

Он хотел высвободить вспотевшую ладонь, но Майкл только сильнее стиснул его пальцы.

– Глупости, ты должен жить долго и счастливо. В каждом возрасте есть свои преимущества… Главное, быть объективным к себе.

Слушая его, Игорь смотрел в окно на горы, на зеленеющие поля, усаженные копьями ветряных генераторов, словно это вырастали из земли богатыри в железных доспехах.

Почему-то после переезда на Сицилию он ожидал, что Майкл постепенно успокоится и охладеет к нему, но эти ожидания не сбылись. Выбирая плитку для бассейна или выключатели, Майкл всякий раз повторял, что в обустройстве дома они оба должны проявить личный вкус и достичь согласия. Только недавно Игорь осознал подлинный смысл этих слов: у Коваля не было сомнений, что они останутся жить на Сицилии вместе навсегда, до самого конца.

– У Чистяковых отличные молодые лимоны. – Заметив перемену в его настроении, Майкл сменил тему. – Попросим у них несколько веточек для прививки, оживить наших старичков. Как успехи в саду?

– Надо делать автоматическую систему орошения, – проговорил Игорь, высвобождая наконец руку. – Так и не было нормального дождя.

– А я соскучился по теплу. Ты не хочешь немного выпить сегодня вечером? – предложил Коваль, который обычно не приветствовал употребление спиртного. – Купим по дороге вина? Или чего-нибудь покрепче?

– Да, я бы выпил, – ответил Игорь и снова поймал в его глазах выражение смутной тревоги.

В саду трещали цикады, резко и сладко пахло перезрелой мушмулой. Внизу, под обрывом, шумело море. Камни террасы, за день нагретые солнцем, еще сохраняли жар. Настроив радио, Коваль слушал российские новости, репортаж о покушении на владельца крупной нефтедобывающей компании, за жизнь которого вторые сутки боролись врачи.

Кореец, скользя бесшумной тенью, расставлял у бассейна кресла, накрывал салфеткой столик. Равнодушно наблюдая за этими приготовлениями, Игорь курил у ограждения, на границе между светом подводных фонарей и темнотой душистой ночи. Наконец Ван принес вазу с фруктами, и Майкл отпустил его отдыхать, что означало отправляться во флигель для прислуги и не показываться в хозяйской части дома.

– Безумно по тебе скучал, мой дорогой. Подойди, пожалуйста, хочу тебе сделать подарок. – Коваль что-то вытряхнул на ладонь, протянул Игорю. Это была монета, оправленная в медальон. – Можешь себе представить, этому кусочку золота две тысячи лет. Ауреус императора Адриана… Большая редкость. Сейчас в самолете я все время думал, как устроить жизнь, чтобы нам с тобой расставаться как можно реже.

Воображение Игоря тут же нарисовало картину круглосуточного присутствия Майкла рядом: за столом, в постели, в ванной. Чтобы отогнать злые мысли, он глотнул коньяку. Пришлось нагнуться, чтобы Майкл надел на него цепочку с медальоном.

– Ты, кажется, хотел искупаться? Да, совсем забыл! Летом Азарий Маркович и Джудит – его подруга, художница, ты должен помнить ее, она ходит в мужском костюме и в галстуке – собираются поехать в Танзанию. Должно быть любопытно. Жирафы, антилопы, великолепные горные виды. В июне заканчивается сезон дождей, уже не слишком жарко. Они приглашают нас присоединиться. Прекрасная идея, как тебе кажется?

Пожав плечами, Игорь кивнул, хотя его совсем не радовала перспектива таскаться по африканским заповедникам в компании крикливой толстой Джудит и похожего на богомола Азария, любителя балета, с липким взглядом и ладонями. Но возражать он не стал, хорошо зная, что услышит в ответ.

Майкл улыбнулся, показывая искусственные зубы.

– Ты самое чудесное, что случилось в моей жизни. Катастрофа лишь в том, что ты, кажется, продолжаешь расти и становишься красив уже невыносимо. На тебя оборачиваются. Я умирал от ревности сегодня в ресторане. – Затем он выбрал диск, включил симфонию Малера и с мягкой настойчивостью напомнил: – Ты хотел искупаться.

У фонарей вились ночные мотыльки. Игорь отставил бокал и начал снимать одежду, всей душой ощущая тоскливую скуку. Малер и Пуччини, приспособления для связывания, агрегаты на батарейках, видео сцен изнасилования – все, что когда-то мучило его, вызывая отвращение и чувство неловкости, теперь вошло в привычку по прихоти человека, с которым он был связан цепью непреодолимых обязательств.

– Разденься совсем, – пробормотал Майкл, и, помедлив, Игорь подчинился.

Озябнув кожей, не от прохлады светящейся воды, а под взглядом Коваля, он вошел в бассейн, проплыл несколько раз от бортика к бортику. Лег на спину, глядя в небо, полное звезд. И в который раз повторил себе, что цена, которую он платит за покой и благополучие, не так высока, как могла бы быть.

– Легче посадить новые лимоны, – произнес он, почти равнодушно позволяя Майклу касаться щекой своего живота и бедер, когда тот, нагнувшись, вытирал махровой простыней его ступни. – Эти даже не цветут.

– Радикальные меры следует применять лишь в крайнем случае, – проговорил совсем по-стариковски Коваль. – Это правило часто помогало мне в жизни. – Он накинул простыню Игорю на плечи. – Как твоя ножка? Не болит? Уже почти не видно шрамов… Сегодня мы долго, долго не будем спать.

– Нет, я устал, пойду наверх, – заявил Игорь с неожиданным для самого себя упрямством.

– Я сделаю тебе расслабляющий массаж. Или ты уже устал от меня?..

На лице Коваля, таком незначительном без очков, выступило страдальческое выражение. Игорь хотел взять сигарету, но почему-то передумал. Ему хотелось выключить нескончаемого Малера, но он не решился и на это.

– Просто мотался по жаре… и коньяк. Просто хочу спать.

– Но у тебя, кажется, было время выспаться, – возразил Майкл. – Мы не виделись две недели, я безумно скучал. И кажется, меня нельзя упрекнуть, что я требую слишком много…

Игорь закусил щеку изнутри, чтобы удержать нервное подергивание мускула возле рта. Врачи говорили, что со временем тик пройдет, но пока с этим ничего нельзя сделать. Малер нарастал ритмично, как зубная боль, как известия о покушениях, смертях, арестах.

Только классическая музыка, новости и криминальная хроника, дома или в машине; всякий раз, когда он приезжал, кого-то убивали. Игорю не пришло бы в голову сопоставлять эти факты, если б не услышанный случайно обрывок телефонного разговора. Сам не зная зачем, он спросил:

– А когда ты снова полетишь в Нефтеюганск?

На секунду лицо Майкла окаменело, затем брови поползли вверх.

– Дорогой мой мальчик, ты, кажется, сегодня лично встречал меня с рейсом из Лондона.

– У тебя наклейка на чемодане.

– Видимо, тебя нужно похвалить за наблюдательность, но я просто взял из шкафа старый чемодан, – проговорил Майкл вкрадчиво. – Ты прекрасно знаешь, мой милый, что я давно не был в России. Нас с тобой там никто не ждет, вернее, ждут серьезные проблемы… Которые я пока что не могу решить.

– Ты поэтому такой нервный?

Несколько секунд Майкл смотрел на него немигающим взглядом, затем ответил:

– Все же рано или поздно придется сказать тебе… У меня есть новости. Георгий Измайлов, видимо, скоро выйдет из тюрьмы, хотя и не должен был. Видимо, он смог откупиться от предъявленных обвинений, в России это происходит на каждом шагу.

Игорь почувствовал себя как обездвиженный больной, который вдруг смог дотянуться до стакана на тумбочке. Но стакан уже падал, расплескивая воду.

– Не думаю, что он будет интересоваться нашими с тобой обстоятельствами, но все же нельзя исключать, например, что он попробует с тобой связаться, – продолжал Майкл, не сводя с Игоря пристального взгляда. – Впрочем, исходя из того, что за два года он ни разу не пытался навести справки, а в тюрьме его посещал родственник очень молодого возраста… двоюродный племянник или что-то в этом роде… Я вижу, ты огорчен?

– Мне все равно, – перебил Игорь. – Мне холодно, я иду в дом.

Он поднялся в свою спальню, накинул на плечи одеяло, встал к окну, слушая море, всей душой чувствуя растерянность. Думая о том, что нефтедобытчик, может быть, по вине Коваля умирающий сейчас в московской больнице, ощущает тот же холод и страх.

Майкл, уже надев пижаму и возвратив на лицо очки, вошел и негромко упрекнул:

– Ты снова куришь. Я думал, мы не будем возвращаться к этой неполезной привычке.

– Просто пара сигарет сегодня.

– Уже гораздо больше.

– Все сосчитал?..

– Я ничего не считаю, мой дорогой. Ты прекрасно знаешь, я готов исполнить любой твой каприз. – Майкл опустился на колени, обнял Игоря и прижался головой к его животу. – Потому что я счастлив с тобой, как чудище из сказки «Аленький цветочек». Если ты меня покинешь, я умру на этом острове от тоски.

Отвыкший от спиртного, Игорь чувствовал странное искажение мира. Голова с рыжеватыми волосами вдруг представилась ему большим шерстистым насекомым, которое вцепилось в пах. Он оттолкнул Коваля и зашел в ванную, хотел задвинуть стеклянную дверь. Но Майкл последовал за ним, с виноватой улыбкой на лице, спрятав руки в карманы пижамной куртки.

Закрыв глаза, Игорь встал у стены, позволив ему приблизиться, прижаться тщедушным телом. Как всегда немного влажные, сначала нерешительные пальцы начали ощупывать плечи, шею и грудь, потом спустились ниже, действуя все настойчивее.

Зная, что услышит в ответ, Игорь все же попросил:

– Не надо.

– Почему?

– Я правда устал.

– Ты такой красивый. Я все сделаю сам…

Еще на террасе, у бассейна, Игорь почувствовал, что больше не может выносить звук его вкрадчивого голоса, что вот-вот сорвется и что Майкл ждет этого с болезненным любопытством. Все эти два года Игорь старался перебороть физическое отвращение к человеку, который так много для него сделал, и часто ему казалось, что Коваль насмешливо наблюдает за его внутренней борьбой. Но в эту секунду привычная неприязнь, перелившись через край, вдруг обратилась в кипящую ненависть.

– Ты можешь хоть раз оставить меня в покое, если я прошу?! – воскликнул он, отталкивая настойчивые руки. – Да, ты меня вылечил, спас, потратил кучу денег! И сейчас я живу за твой счет! Только ты меня не предупредил, что я за это должен отрабатывать по графику, под Малера, как взносы по кредиту! Всю оставшуюся жизнь! Потому что ты-то никогда не умрешь!..

– Ты очень несправедлив. – Лицо Коваля снова изображало страдальческую маску. – Я много работаю, прохожу неприятные медицинские процедуры и поддерживаю себя только тем, что дорогой мне человек ждет меня в нашем доме… Да, я люблю тебя, и я хочу заниматься с тобой любовью, пока еще не начал умирать фактически…

– Мы не занимаемся любовью! Это даже не секс! – В пьяном отчаянии Игорь ударил кулаком по стеклянной полке с шампунями, флаконы с грохотом обрушились на пол. – Пуччини, блядь, Доницетти и Перголезе!.. «Дорогой мой мальчик»! Ты же видишь, как я все это ненавижу!.. А тебе надо, чтоб еще хуже, надо совать по больному… У тебя, наверное, будет праздник, когда я повешусь в подвале на латексной веревке. Засунешь мне в желудок побольше льда и можешь пользоваться еще двое суток!

– Возьми себя в руки, пожалуйста. Если бы я знал, что на тебя так подействует одно упоминание Измайлова…

Игорь внезапно почувствовал желание его ударить, впервые за все это время. Перед глазами даже мелькнула сцена, словно увиденная в кино, – слева в челюсть, круглая голова на тонкой шее запрокидывается, очки слетают и скользят по полу. Сдерживая дыхание, он медленно проговорил:

– Измайлов тут ни при чем. Просто я не могу так больше… Я ненавижу тебя. И боюсь. Я очень устал!

Чувствуя подступающие слезы, Игорь выскочил из ванной. Как был босиком, в одних пижамных брюках, сбежал по ступенькам в холл, перемахнул через перила на террасу. Тело принимало решения быстрее, чем рассудок, поэтому, только добежав по садовой дорожке до ворот, он сообразил, что сейчас ночь, что он пьян и не может идти босиком по шоссе; и даже если пойдет, его уже через несколько минут догонят и вернут.

Затем он почувствовал резкую боль в колене и заметил, что где-то поранил руку. Слизывая кровь, сел на землю, спрятался в тень декоративной карликовой пальмы. Его плечи сотрясала дрожь.

Спустя несколько минут на дорожке появился Майкл. Негромко окликнул, повернул сначала в сторону зарослей ежевики, но тут же уверенно направился к воротам.

– Напрасно я разрешил тебе пить… Вот, прими, это успокоительное. И встань, пожалуйста, нельзя сидеть на холодных камнях.

Не поднимаясь, Игорь взял у него стакан, запил таблетку. Майкл стоял и ждал. Где-то в кустах, совсем рядом, поскрипывала крыльями цикада, шуршала трава. Игорь подумал, что, куда бы ни сбежал с этого острова, он не перестанет слышать отдаленный, едва различимый ропот моря.

Таблетка подействовала, на смену возбуждению пришла апатия.

– Ты ребенок и, как всякий ребенок, бываешь очень жесток, – укорил его Майкл. – Но что же нам делать? Ты за что-то ненавидишь меня, ждешь моей смерти, а я не могу без тебя жить… Я немолод, очень болен, некрасив, у меня множество недостатков. Но ни один человек в мире не будет заботиться о тебе так, как я…

В его словах звучала искренняя боль, и сейчас Игорю казалось, что ему приснился тот телефонный разговор и Майкл не имеет отношения к заказным смертям, а нефтяник, расстрелянный из проезжающей машины, получил то, что заслуживал.

– Извини, я просто сорвался, – проговорил он, и в самом деле испытывая раскаяние.

– Конечно, я готов простить тебе все, что угодно. Я ничего не могу требовать. Все, чего я хочу, – немного тепла и доброго отношения. Немного терпения с твоей стороны. – Майкл подал ему руку. – Ну пойдем, ты простудишься. Что это, кровь?

– Может, наконец заразишь меня своим вирусом и отправишь умирать в госпиталь для бедных.

Майкл нервно поморщился.

– Сегодня от твоих шуток меня бросает в дрожь.

Они направились к дому, Игорь впереди, Майкл следом. Лунный свет инеем ложился на сухую траву.

В эту минуту Игорю вспомнился фильм про песчаных варанов, который он недавно смотрел по спутниковому каналу. Укусив животное, с которым не способен справиться сразу, варан шел за жертвой, ожидая, пока она обессилеет от инфекции, занесенной в рану из его пасти.

На ступеньках террасы Коваль остановил его.

– Игорь, скажи мне только одно. Когда мы наконец избавимся от этого человека? Или он принес тебе мало неприятностей? Я не понимаю, почему мы должны ссориться из-за него… Говорить друг дружке ужасные вещи, в то время как он и думать о тебе забыл.

Игорь понимал, что Майкл прав. Измайлов, виновник множества проблем, снова вмешивался в его жизнь, нарушая ее спокойное течение.

– Я тоже забыл. Я не хочу об этом говорить.

– Хорошо. Давай считать, что это нервное, виноват алкоголь. Важно только, чтобы ты понимал: я никогда не причиню тебе вреда. Но если кто-то попытается тебя отнять… Мне больно даже думать об этом. Все потеряет смысл… Я пойду на любые меры.

В его тоне звучала жалоба, подбородок подрагивал, но взгляд за мерцающими стеклами был холодным и отчетливо говорил: «Только попробуй, увидишь, что будет».

Сон, который часто мучил Игоря – выстрел, красные хлопья, летящие по воздуху, теплые брызги на руках и лице – в какую-то долю секунды он увидел словно наяву. Но в этом сне была другая смерть, здесь автоматная очередь вспарывала сукно и полотняную ткань сорочки, орошая теплой кровью капот машины, дорогие туфли, асфальт.

В спальне он лег на кровать. Майкл принес ящичек с лекарствами, чтобы промыть ссадину на его ладони. Сел рядом, смочил вату дезинфицирующим раствором.

– Потерпи, сейчас будет немного больно.

– Куда я денусь, – усмехнулся Игорь, закрыв глаза.

После таблетки он и в самом деле чувствовал непривычный внутренний покой, вернее, вялое презрение к своему недавнему беспокойству. Выбора не было. Он больше не противился, когда Майкл прикоснулся сухими губами к его губам и скользнул по спине холодной рукой.

Список благодеяний

…Мне хлебом был,

И снегом был.

И снег не бел,

И хлеб не мил.

Марина Цветаева

Судьба Марьяны далеко уклонилась от намеченного когда-то пути, и в последнее время она все чаще возвращалась мыслями в прошлое, пытаясь понять, где и когда допустила ошибку. Принимая решение уйти из бизнеса и переехать в Москву, она, конечно, не могла предполагать, что станет любовницей и доверенным лицом пожилого аппаратчика Салова, что будет заниматься неблаговидным и опасным посредничеством в его махинациях с госбюджетом, не получая от этого ни особой прибыли, ни удовольствия, и что ей самой придется принять бытующую в этой среде извращенную мораль. Но все произошло именно так, и не было внятного ответа на вопрос, почему сейчас она позволяла использовать себя мужчине, годящемуся ей в отцы, не любимому и не заслуживающему уважения, а всего два года назад не смогла закрыть глаза на слабости Георгия Измайлова, в любви к которому состояло оправдание всей ее жизни.

Поначалу она рассчитывала с помощью Салова обзавестись полезными знакомствами и попытаться начать бизнес в Москве, используя свой опыт и практицизм. Но чиновничий круг общения был слишком однообразен, хотя и представлялся широким. И она быстро почувствовала себя чужой в этой гонке за «счастьем по-московски» – хватать все больше, чтобы все больше тратить, каждый год обзаводиться новой машиной, новой женой и новым ребенком, рожденным по всем медицинским правилам в западной клинике, судиться с брошенной женой и «старыми» детьми, снова хапать, чтобы пустить пыль в глаза соседу, чтобы с шиком заплатить за ужин на двоих столько, сколько должен стоить недельный отдых на европейском курорте.

Невольно сравнивая людей из своего нового окружения с Георгием, который в любой ситуации умел сохранять достоинство, Марьяна испытывала боль сожаления и в какой-то момент даже перестала это скрывать. Душевное равновесие, которое она на время обрела, посетив отдаленный монастырь, теперь казалось самообманом. Она больше не ездила к старцам и почти не бывала в церкви, чтобы не вспоминать об обещаниях, которые давала себе когда-то. Примерив чужую, лишенную внятного смысла жизнь, она чувствовала, что несчастлива. Но даже несчастье это не было глубоким, а текло жидким ручейком, не обещая обновления, в которое она так верила когда-то.

В поисках ответов на все еще мучавшие ее вопросы она набрела в Сети на женский форум, где обсуждалась тема «Мой муж – гей». Поначалу ее поразило то, насколько чувства других обманутых жен схожи с ее собственными. Узнавать в чужой ревнивой обиде свою было так же неприятно, как встретить на улице женщину в таком же, как у тебя, пальто. Неприятно удивляла и однотипность сценариев – благополучная внешне семейная жизнь, вечная занятость мужа, сексуальное охлаждение, которое жена поначалу старается понять и принять. Затем – случайное открытие, боль, паника. Призыв о помощи: «Научите, как пережить этот кошмар?»

Модераторы форума, тоже обманутые, но уже преодолевшие кризис жены, призывали успокоиться, принимать решения взвешенно. Предлагали консультации компетентных психологов и юристов, приглашали на встречи клуба.

Решившись прийти на одну из таких встреч, Марьяна стала посещать их довольно регулярно. Не потому, что ей нравилось в этой компании, но с целью извлечь урок из собственных ошибок, выпуклые формы которых она теперь могла наблюдать со стороны. Так она сошлась с Лилией, Юлией и Людмилой, администраторами форума и основательницами клуба. Ее стали приглашать на воскресные загородные встречи «для своих», а также в фитнес-центр, который женщины посещали вместе. Раз в две-три недели они собрались в сауне, обмазывали лица сметаной и медом, окунались в прохладный бассейн, а затем неспешно беседовали за деревянным столом, прихлебывая травяной чай и подливая кипяток из самовара.

Они почти не обсуждали работу и личную жизнь друг друга – хотя Юлия и Людмила, практикующие юристы, уже нашли новых мужей после расставания с партнерами-геями, а Лилия, известная писательница, автор дамских романов и книг по нейролингвистическому программированию, имела молодого любовника. Но о себе они чаще говорили в прошедшем времени, приводя примеры успешного преодоления проблемы. Зато охотно расспрашивали и обсуждали новеньких, побуждая их к решительным действиям.

– Если муж изменил вам с другой женщиной, – говорила Лилия, – вы можете еще найти какое-то оружие против соперницы. Пускай она моложе и красивее, за вами остается много преимуществ: дети, человеческая привязанность, прошлые моменты счастья. Но если выясняется, что ваш партнер – гомосексуалист, вам не на что рассчитывать. Конечно, священник вам посоветует сохранить такой брак, постараться понять и простить мужа… Но ведь он не захотел простить и понять вас? Когда он ложился в постель с мужчиной, он знал, что причинит вам боль. И это его не остановило. Почему же вы должны его жалеть?

Новые подруги настаивали, что в таких случаях нужно рвать отношения раз и навсегда, не соглашаясь на продолжение совместной жизни или на временный разъезд.

– Пускай вы смогли пережить и принять предательство мужа, пускай он был хорошим отцом вашим детям, даже если он просит вас не афишировать причину разрыва, опасаясь за свою карьеру или положение в обществе, – не соглашайтесь! – убеждала Юлия. – Вы не должны приносить себя в жертву. Ведь ваш муж не пошел на жертвы ради вас. Помните: его желание сохранить семью продиктовано только эгоизмом. Теперь он уже с вашего одобрения начнет вести распущенную жизнь, которая ему нравится. Он будет иметь связи с мужчинами и одновременно считаться добропорядочным членом общества, а вы останетесь при нем ширмой, вывеской, приклеенной бородой. Вы будете обслуживать его интересы и не сможете построить новых отношений. Ведь появление нового мужчины в вашей жизни будет невозможно объяснить знакомым, соседям, вашим детям, наконец. Вы станете заложницей своего благородства и рано или поздно пожалеете об этом.

Людмила подхватывала:

– Главное, что нужно понимать, – российское законодательство в этом случае целиком на стороне женщины. Если причиной развода является гомосексуальная связь мужа, в суде большинство спорных вопросов по имуществу и воспитанию детей будет трактоваться в пользу жены.

Марьяна каждый раз внимательно выслушивала и аргументы противоположной стороны. Молодые женщины, как правило, пытались примириться с обстоятельствами, хотели верить, что измена была случайной и больше не повторится. Но те, что прожили в браке много лет, прозрев внезапно и слишком поздно, были так подавлены, что охотно принимали советы опытных подруг. Особенно поразила Марьяну история Анны Сергеевны, одной из активисток клуба, которая прожила с мужем бок о бок двадцать лет, не подозревая о его пристрастиях, имела с ним общий бизнес и двоих детей. Внезапно выяснив, что супруг втайне встречается с молодыми юношами, она пыталась наложить на себя руки. И сейчас, уже после развода и длительного судебного процесса по разделу имущества, она не могла успокоиться и отчаянно бросалась на каждого, кто только заикался о правах и свободах гомосексуалов.

– Да вы рехнулись? – перебивала она очередную защитницу геев. – Сегодня вы примете обратно мужа-извращенца, а завтра он или его дружок развратят вашего сына! Вы хотите, чтобы ваш ребенок повторил судьбу отца? Как только мы признаем право геев навязывать обществу свои стандарты, к ним подтянутся и другие психопаты – педофилы, некрофилы, садисты! И тоже потребуют одобрения! Тоже будут рассуждать про биологию, хромосомы и ДНК!

– Это не одно и то же. Есть вполне нормальные геи, я со многими дружу, – как-то возразила ей девушка, пришедшая на встречу, чтобы поддержать подругу.

Анна Сергеевна тут же парировала:

– Милая моя, вам легко говорить, пока это не коснулось лично вас. И не дай вам бог пережить такое! Вот я перед вами, сильная женщина, доктор наук. Но когда я это увидела, у меня земля ушла из-под ног. Я не знала, куда бежать от этого позора! А ведь я хранила невинность до брака, ни разу ему не изменила, никогда ничего не скрывала от него! Думала, что все знаю об этом человеке… Как после этого жить? Спокойно смотреть, как извращенец целует твоих детей? Не питайте иллюзий, это невозможно!

«Или возможно?» – каждый раз спрашивала себя Марьяна, возвращаясь с этих встреч.

Заочные аутодафе, которое устраивали обманутые жены грешным мужьям, снова и снова наводили ее на мысль, что она совершила ужасную ошибку, когда не захотела простить Георгия. Все эти разговоры о новой жизни с новым партнером казались ей фарисейством.

Возможно, женщине, способной разлюбить одного и полюбить другого по собственному выбору, были бы полезны советы Лилии, Юлии и Людмилы. Но ее чувства были слишком глубоки. Ей не хотелось даже представлять ситуацию, при которой пришлось бы пустить в свою жизнь чужого «нового мужчину». Был Салов, был еще один человек – сослуживец, скорее даже подчиненный, с которым она пыталась сойтись, чтобы забыть прошлое. Но эта попытка только укрепила ее в сознании, что она никогда не сможет полюбить никого, кроме Георгия, о котором все чаще думала с чувством сожаления и вины.

В первую пятницу мая, во время очередного посещения оздоровительного центра, Марьяна, сама не зная зачем, сообщила подругам о том, что адвокаты ее мужа наконец подготовили документы на развод.

– Поздравляю, – улыбнулась Юлия, втирая в живот и бока крем для похудания. – Только почему не предупредила? Мы бы тоже готовились.

– Хочу дождаться суда и решения по делу, – ответила Марьяна.

– И напрасно, – возразила Людмила, лицо которой без косметики всякий раз становилось почти неузнаваемым. – Сейчас у тебя на руках все преимущества, надо их использовать, пока он не вышел из тюрьмы и не может воздействовать на тебя личным обаянием, спекулируя на прошлом.

– Ты и так много сделала: отказалась давать показания против него, не стала подавать свои иски, – поддакнула Лилия. – Хватит играть в благородство! Он-то тебя не пожалел. Помни, чем скорее ты освободишься, тем быстрее откроются новые возможности.

– Не знаю, – проговорила Марьяна, думая про себя, что открыла все возможности, кроме совсем уж неприемлемых.

– Давай назначим время, подъедешь в офис, обсудим? – предложила Лилия. – Я поняла, у вас там большой комплекс проблем по собственности: банкротство, судебные дела… Конечно, придется привлекать консультантов, но в нашей компетенции мы разъясним и подхватим тебя везде.

Марьяна поблагодарила и хотела перевести разговор на другую тему, но в этот раз Лилия и Юлия действовали настойчивее, чем обычно.

– Мы лучшие в этой сфере. У нас большой опыт по самым спорным делам, можешь поговорить с бывшими клиентками.

– Если надеешься на своих юристов, учти, мужик никогда не будет защищать интересы женщины с полной отдачей. У них правило – прикрыть своего. А мы женщины и знаем ситуацию, мы сами через это прошли.

– Не пускай на самотек, – предостерегла Людмила. – Чтобы выйти из развода с чувством победы, надо выжать максимум.

«Засунь свои советы сама знаешь куда», – подумала Марьяна, а вслух сказала:

– Если мы не договоримся, я обращусь именно к вам.

– О чем ты собираешься с ним договариваться? – с улыбкой спросила Юлия.

– О том, чтобы сохранить наш брак.

Марьяна предвидела, что подруги будут удивлены и возмущены переменой в ее намерениях, но те только молча переглянулись. Незаметно беседа перетекла в безопасное русло – на обсуждение клиник эстетической хирургии, в одну из которых собиралась обратиться Лилия. Через час они попрощались в холле оздоровительного центра, и Марьяна поехала в свою небольшую квартиру у Никитских ворот, купленную в спешке, наскоро отремонтированную, так и не ставшую домом.

В машине она начала было слушать курс английского языка, которым занималась в последнее время, но сосредоточиться не получалось. Вспоминались и предостережения подруг, и совет, вычитанный в книжке афоризмов: «Как бы далеко ты ни зашел по ложному пути – возвращайся». Она только выезжала на Садовое кольцо, когда на дисплее телефона отразился звонок старшего Сирожа. Бывшие партнеры и виновники ее разорения не давали о себе знать уже много месяцев, и Марьяна подняла трубку после секундного замешательства, чувствуя, что и эта рана так и не зажила.

– Ну что ты, как? – сразу насел на нее Сергей Сергеевич. – Говорят, в госимущество устроилась, опыт получаешь. Не отвлекаю? Хотел спросить, как поживает наш бедолага? Бываешь у него, передачки носишь? Жене положено…

– Не понимаю, почему вас это интересует. Вернее, слишком хорошо понимаю, – резко ответила она.

– Ну, не обостряй, я же по-родственному. Или вы как, уже не родственники? Развелись?

– Вам нужно выяснить, когда Георгий выйдет на свободу? – прямо спросила Марьяна. – Вероятно, очень скоро. Я не знаю его планов, но не думаю, что его характер изменился. Надеюсь, тем, кто отправил его в тюрьму, придется за все ответить.

– Он сам себя отправил, – заявил Сергей Сергеевич. – Наворотил дел, а теперь кто-то виноват!

Марьяна давно подготовила возражение на этот случай:

– Да, он оступился, а вы подтолкнули. А потом воспользовались ситуацией. Вы все спланировали заранее и подставили меня.

Сергей Сергеевич не утратил благодушия.

– На то и бизнес, тут обижаться нечего. А по-человечески я всегда Георгия ценил. И тебя люблю как родную дочку. Вот, в Москву собираюсь. Думаю, встретиться нам надо, посидеть в хорошем ресторане… Обмозговать текущие вопросики.

– Все вопросы я решаю через управляющих, – отрезала Марьяна. – И лучше в письменном виде.

– Строга, матушка, строга! – усмехнулся Сирож. – Ну хорошо, напишу. А ты передавай горемычному привет. Дай-то бог, скоро отпустят… Подняться я помогу по мере сил, я же не отказываюсь. Свои люди, сочтемся. Только ты уж ему объясни, чтоб он там Монте-Кристо не изображал. Жизнь не покер, не отыграешься.

Машина медленно продвигалась в пробке. Чувствуя, как кровь прилила к лицу, как всегда в минуты волнения, Марьяна достала из сумки косметичку и заглянула в зеркальце. Разговор с Сирожем одновременно и разозлил ее, и вновь заставил с болью и нежностью думать о Георгии. Ей вдруг стало абсолютно ясно, что избавиться от чувства напряженной бессмысленности жизни она сможет только рядом с ним. Собравшись с мыслями, она набрала номер Эрнеста Карпцова, поверенного, который вел дело Измайлова и защищал его в суде.

– Хорошо, что позвонила, – ободрил ее Эрнест. – Заседание назначено на девятнадцатое. Тебе не нужно присутствовать, вызывают только Маркова и Казимира. Есть все намеки на ожидаемое решение.

– То есть оправдательный приговор? – уточнила Марьяна.

Эрнест ушел от ответа.

– Он просил передать, что будет рад с тобой увидеться, если все пройдет нормально. По разводу мы пока приостановили. Ты же не против?

– Нет. Лично мне не нужен развод.

– Я всегда считал, что такие темы лучше обсуждать без посредников. И не на тюремном свидании, – согласился Эрнест.

– Да-да, – ответила она. – Я не возражаю. Я готова встретиться с ним в любое время.

Эрнест попрощался.

Миновав наконец плотное движение на транспортном кольце, Марьяна думала о том, как странно, что Сирож позвонил именно сегодня, когда она объявила подругам, что не хочет разводиться с мужем. Это совпадение казалось ей неслучайным. Она уже обдумывала, какими словами рассказать Георгию о том, как много она прочувствовала и поняла за это время и как сильно ее желание помочь ему вернуться к прежней жизни. Она была готова забыть гордость, в один день бросить все и вернуться в Петербург. Если, конечно, Измайлов примет протянутую руку и тоже захочет понять ее и простить.

Отыскивая парковочное место возле дома, она была так занята этими мыслями, что не почувствовала обычной усталой досады. И, шагая по асфальтовой дорожке к подъезду, невольно заметила, что исчезли последние неопрятные клочья слежавшегося снега на газоне. Зеленые ростки, пробившиеся сквозь еще холодную сырую землю, на секунду задержали ее взгляд.

Марьяна вдохнула пропитанный влагой воздух, и ей изо всех сил захотелось поверить, что в скором времени в ее жизнь вернется если не радость, то хотя бы надежда и смысл.

Хозяйка Медной горы

Девичьи чары однообразны, и девушка воображает, что все будет сказано, лишь только она сбросит одежды, а у женщины бесчисленное множество чар, и она таит их за тысячью покрывал; словом, любовь ее льстит нашему самолюбию во всех его проявлениях, а наивная девушка затрагивает одну лишь сторону нашего самолюбия.

Оноре де Бальзак

Максим встретился с бывшими одноклассниками в недавно открывшемся ресторане на площади Труда. Заказали все дорогое – крабов, оленину, десятилетнее вино. Выпили символически, по полбокала – каждый за рулем.

Они виделись все реже, в этом году с перерывами в два-три месяца. Добрынина держала работа, Радика – жена и ребенок, Максима – тоже работа и хронические проблемы, доставшиеся вместе с развалинами семейного бизнеса, как передается от отца к сыну наследственная болезнь. Но главное – они, повзрослевшие, постепенно обросшие собственными, уже серьезными проблемами и связями, находили все меньше поводов для встреч и разговоров. По крайней мере, так чувствовал Максим, задавая предсказуемые вопросы, получая предсказуемые ответы и с неотвязным сожалением думая об уходящем впустую времени, как ощущают неудобство тесных ботинок.

– А что, живем нормально, – хвастался домашним счастьем Радик. – Понятно, бывают напряги… Но я знаю волшебное слово. Не нравится – свободна. Собрала манатки и обратно к теще, в Крыжополь. А малой по-любому остается со мной… Пацан растет нормальный, копия меня. Надо бы второго заделать.

– Я точно не женюсь до тридцати пяти, – заявлял на это модник и метросексуал Андрей Добрынин. – Тогда уже буду искать кандидатуру. В любом случае надо брать человека своего круга. Достали шлюхи из провинции, тупое мясо.

– А нашего круга не шлюхи? – лениво хорохорился Радик. – Что Юлдашева твоя, что Немчикова, эта еще овца – ну, рыжая… забыл уже, как звать, таскалась за мной, из параллельного потока. Пробы негде ставить. При этом говна вагон. Папа, мама, разборки на пустом месте. А у моей теща всегда на моей стороне, вправляет ей мозги… Чувствует авторитет.

– Кстати, слышали, Юлдашева в Лондоне замуж вышла? – вспомнил Добрыня. – Вроде за члена королевской семьи. Герцог какой-то или что. Впускает ей веселого дельфина в те же дырки.

– Ага, Кожухова говорила, ее подруга, – подтвердил Радик. – В Таиланде встретили. Идет такая, тряпка на башке, браслеты на ногах. Живет в Шри-Ланке, таскается по монастырям. Впаривала нам буддизм. По мне, так нормальный человек не поведется на всю эту хератищу.

– Конечно, буддизм – это тебе не дуговая сварка, – пожал плечами теперь всегда насмешливый Добрынин.

– А что слышно про Котова? – вспомнил Максим, взглянув на пустой стул.

– Звонил тут намедни, – оживился Андрей. – Типа встретиться-поговорить… Я так понял, человек работу ищет.

– Чего там, последний край? – поинтересовался Радик, щедро приправляя кетчупом марсельскую уху.

– Да, говорят, прокинули их на большие бабки, мать чуть ли не квартиру продает, – подтвердил Добрыня. – А Котов сам же ни рубля не заработал за всю жизнь. Только книжки читал. Один голимый пафос.

– И что, возьмешь его? – спросил Максим.

– Ну нет. Тебе, может, нужны кадры? Пристрой старого друга. Манагером каким-нибудь. Доброе дело сделаешь.

– Это полная засада, что друзья, что родственники, – заявил Радик с набитым ртом. – У отца моего принцип, и я тоже поддерживаю. Хоть сколько им плати, насрут и тебе же предъяв накидают. Еще и бабки крысить будут себе на карман, страха-то нету.

Добрыня глубокомысленно кивнул.

– Истину глаголешь, сын мой. А ты-то как, Максимен, жениться еще не надумал?

– Надумал, – зачем-то признался Максим.

– На этой своей, из Ярославля? – сощурился Добрынин. – У нее вроде ребенок от тебя?

– Это не мой ребенок, – оборвал его Максим, жалея, что поддержал неприятную тему. – Нет, я женюсь на другой.

– Тоже с уклоном в модельный бизнес?

– Даже близко нет.

Жующий Радик задал еще один бестактный вопрос:

– Папон-то твой с зоны откинулся? Или срок намотали?

– Отец не в зоне, а в изоляторе, – проговорил Максим. – Уже прошли слушания… заседание на будущей неделе. Его, скорее всего, оправдают.