Яблоки для Белоснежки Завелевич Ольга

– Ты можешь идти? Надо выбираться отсюда. Скоро стемнеет…

– Д-да…

– Придется лезть наверх. Ты, как, в состоянии?

– Я попробую…

– Опять эти шаги… Померещилось, снова мне мерещится всякая чертовщина, – устало подумала старая женщина, – это моя тоска слоняется по углам и не находит себе места по ночам, как и я. Надо бы сходить к врачу, может, даст чего-нибудь успокоительного, хотя Батья и советует обратиться в полицию, а не к врачу. Вечно ей видятся воры! Что у меня красть? Мебель прошлого века? Туалеты с рынка? Ох, какие ночи длинные… Но скрип очень отчетливый, не похоже на потусторонние силы, вряд ли привидения скрипят дверьми. Может, послушаться Батью?

Глава 1

– Да вставай же, наконец!

– М-м-мм… Уже по дороге…

Дан почувствовал, как на голову ему опустилось что-то увесистое. Пришлось приоткрыть один глаз. Ну, конечно! Толстый, невообразимо пушистый рыжий кот восседал на его подушке, расположив раскормленную нижнюю часть туловища на голове хозяина. Морда выражала презрение к окружающим и скуку.

– Вылезай! Мам, он уже час там торчит!

– Иди в нашу ванну.

– Еще чего… Мне надо привести себя в порядок, а он…

– Ха! В порядок! Мам, посмотри на нее… Я вчера передачу видел про дикие племена Африки. Раскраска очень похожа…

– Мааа, хочууу.

«Детки, – вяло подумал Дан, – чтоб они были живы и здоровы».

Утро началось. Вставать не хотелось, разбираться в туалетной очереди – тем более. Однако деток надо было кормить и учить, значит, надо идти на работу.

Тут старший инспектор отдела расследований тель-авивского округа полиции Дан Шапиро несколько кривил душой. Свою работу он ценил и уважал не только из-за более чем приличной зарплаты и приятных льгот. Отслужив в армии и окончив полицейскую школу, он пошел работать в полицию. Затем продолжил учебу уже в университете и в относительно короткое для такой карьеры время многого добился. Кроме цепкости, дотошности, ума, он был искренне убежден, что люди должны спокойно жить: гулять по вечерам, не устраивать из квартир банковских сейфов с хитроумными замками, отпускать детей на улицу, не опасаясь за их жизнь и здоровье. Все, кто предпринимал действия, идущие вразрез с его своеобразным кодексом, должны были сидеть в тюрьме. Он так успешно претворял в жизнь свою теорию, что пользовался заслуженным уважением коллег и расположением начальства. Правда, последнее выражалось не только в поощрениях и наградах, но и в том, что он получал нередко самые зубодробительные дела, от которых умело увиливали коллеги.

Из спальни пришлось выползать. Но к этому времени жене уже удалось навести относительный порядок, и она носилась по комнатам, собирая в садик младшую, пытаясь всунуть что-то поесть старшим, допивая свой кофе и докрашивая один глаз.

– О втором не забудь, – буркнул Дан и отдав сие ценное указание проследовал в ванную. Посмотрел на себя в зеркало – круглое лицо, нос с горбинкой, слегка оттопыренные уши, черные, коротко остриженные волосы, – ничего нового не увидел, но остался вполне доволен имеющимся. Плотно сложенный, среднего роста – типичный клерк или семейный доктор. Только взгляд светлых, унаследованных от предков со стороны матери – репатриантов из Польши, глаз, слишком цепкий для представителя этих мирных профессий, выдавал полицейского. От отца, репатрианта из Марокко, был получен взрывной характер и решительность. Такую смесь называли, в шутку, «Марко Поло».

Когда он вышел умытый, побритый и вполне добродушный, в доме уже царила благодатная тишина. Жена повезла младшую дочку в садик, старшие, толкаясь и переругиваясь, умчались в школу. На столе его дожидался завтрак. «Когда она только все успевает? – вдруг удивился он привычной, казалось, вещи. – И работа сумасшедшая в школе, и трое детей, а в доме полный порядок». Окинув взглядом свою большую, недавно купленную, такую замечательную квартиру, прибавив заботливую и красивую жену, шумных, иногда совершенно невыносимых, но самых лучших на свете детей, старший инспектор порадовался за себя, позавтракал, выпил кофе и отправился искоренять преступность.

До управления Дан добрался просто замечательно: в пробке простоял всего полчаса и только один раз водитель соседней машины объяснил ему на пальцах, что он, Шапиро, неправ. Обнадеживали новости, которые мощным потоком, как брандспойт пожарной машины, выливало на него радио. Сначала была, разумеется, борьба за мир. Боролись все: дальние и ближние соседи, а также те, кто, вероятно, плохо представляли себе, где находится крошечная – на карте название не помещается, – но всегда и во всем виноватая страна, давали советы, угрожали, судили. Дан только удивлялся: неужели нет своих дел ни у Европы, бултыхающейся в экономическом кризисе, ни у Америки, увязшей в бесконечных военных операциях по втюхиванию демократии всем желающим и нежелающим, ни у России, беспрерывно ругающейся со своими соседями. «Вот отвязались бы, да занялись бы своими делами – всем нам стало бы веселее» – сердито подумал он. Передача, между тем, бодро двигалась по накатанной колее: полив самих себя грязью, не переводя дыхания посулили невиданный экономический рост, одновременно вещая о неслыханном уровне бедности, скороговоркой перечислили, кто кого и как обозвал в верховном законодательном органе страны и кого облили там же водой. Гвоздем программы были, разумеется, коррупция и воровство в высших эшелонах. Но к его работе крупные жулики отношения не имели, и все высоколобые рассуждения он пропускал мимо ушей. Старший инспектор полиции Дан Шапиро занимался мелкими, но конкретными душегубами, поэтому отвлеченные рассуждения терпеть не мог, справедливо полагая, что лучше поймать и посадить в тюрьму одного преступника, чем долго и велеречиво рассуждать о всеобщей коррупции. Он любил свою маленькую страну, возрожденную на пустынной земле, защищавшуюся и огрызавшуюся на мордатых и злобных соседей, хотя в последнее время это начинало считаться дурным тоном и отсталостью, и не считал, что именно здесь совершаются самые гнусные преступления, царит самое отъявленное воровство и мошенничество. Везде воруют, обманывают ближнего своего, берут взятки и путаются с секретаршами.

Проехав по набережной со скоростью черепахи, что давало ему возможность полюбоваться изумительно красивыми пляжами, заполненными, несмотря на ранний час, отдыхающими, купающимися и загорающими людьми, Дан постарался вспомнить, когда они с женой последний раз были на пляже, оставил это безнадежное дело, усилием воли давя в душе черную зависть – про белую он никогда не слыхал. Взяв чуть левее, выехал на центральную улицу Яффо. С двух сторон сплошными рядами, занимая первые этажи зданий, теснились магазины и магазинчики, кафе и забегаловки. Посреди улицы проходил знаменитый бульвар, обсаженный невероятной величины деревьями, образовывавшими над улицей своеобразный потолок. Эти деревья помнили еще турецкие кофейни и фески. Проехав еще пару светофоров и, повернув налево, старший инспектор через несколько минут уже парковался около здания управления.

Все еще находясь в состоянии душевной борьбы, Шапиро начал подниматься на свой этаж, но тут возглас: «Как дела, дружище?» – остановил его на середине лестницы. Обернувшись, он увидел своего приятеля, занимавшегося наркоторговцами. Тот сиял.

– Сколько выиграл в лото? – деловито поинтересовался Дан.

– Не угадал! – хихикнул коллега.

– Памела Андерсон хочет с тобой познакомиться?

– Фу… старуха…

– Ну, тогда я не знаю, – развел руками Шапиро.

– В Австрию посылают… – скромно потупившись, сообщил приятель. – Семинар по обмену опытом. Представляешь: Альпы, пиво, девушки.

Настроение старшего инспектора напоминало снежную бурю в горах.

– Нет, конечно, сначала, для приличия будем трындеть о наших достижениях, но недолго. Потом – неофициальная часть: банкеты, экскурсии, – лицо коллеги приняло такое мечтательное выражение, что Дан устыдился своей зависти.

Он тоже хотел бы прокатиться за казенный счет в Альпы, но убийства и грабежи – дело внутреннее, какой уж тут международный опыт! А приятель, по слухам, витавшим в управлении, действительно заслужил эту поездку, которая, как показалось инспектору, была замаскированной благодарностью от начальства за отлично проведенную операцию по поимке банды наркоторговцев, промышлявших в молодежных ночных клубах. Будучи сам отцом двоих подростков, Дан подумал, что работа молодого полицейского, вероятнее, даже важнее его собственной. Отбросив все завистливые соображения, он уже искренне улыбнулся и пожелал счастливой поездки.

Добравшись наконец до своего кабинета, Шапиро включил компьютер и просмотрел ночную сводку. Пока все было спокойно. Поножовщина в паре ночных клубов, мордобой в «массажном кабинете» – все эти происшествия относились к графе «повлекшие легкие телесные повреждения» и к компетенции старшего инспектора не относились. Он занимался убийствами и другими серьезными преступлениями. Вот и сейчас у него было убийство и изнасилование. Сходив за кофе, он уселся за стол и с головой ушел в знакомый ему за многие годы мир допросов, экспертиз и следственных экспериментов.

После обеда размеренное течение рабочего дня было прервано. Старшего инспектора срочно вызвали на место преступления.

Многоэтажный шикарный дом в престижном районе мало подходил под определение «место преступления». Огромный холл, консьержка на посту, ухоженный двор – все кричало о благополучии, больших деньгах, отсутствии проблем. Но Дан по опыту знал, что самые изощренные преступления совершаются именно под прикрытием внешнего лоска, показного преуспевания. В неблагополучных районах все проще и примитивнее: не так посмотрел, не то сказал – хватаются за нож. В результате один в тюрьме, другой – в больнице или, того хуже, в морге. Долги, ревность, злость, месть – все на виду, все про всех известно. Другое дело – обособленный, закрытый для окружающих мир больших денег.

Выбросив из головы не относящиеся к делу мысли, старший инспектор поднялся на лифте на четвертый этаж и вошел в квартиру. Там работали полицейские и эксперты: фотографировали, описывали, снимали отпечатки. Шапиро поздоровался с коллегами и начал осматриваться. Огромный холл, часть которого, отгороженная барной стойкой, служила кухней. Шкафы, покрытые пластиком, мирно соседствовали со столом «под старину» – огромным, с золотыми узорами по темному дереву. Стулья на гнутых ножках, обитые, естественно, «гобеленом», стояли вокруг как солдаты, на совершенно одинаковом расстоянии друг от друга. Кощунственной казалась даже мысль слегка подвинуть их, а уж о том, чтобы сесть, не могло быть и речи. Такой же неприступный буфет занимал весь простенок. Внутри стоял сервиз – темно-синий, настолько густо намазанный золотом, что даже инспектор, никогда не причислявший себя к людям с тонким художественным вкусом, мысленно содрогнулся.

Следующий кусок холла являл собой гостиную с диванами и креслом, обитыми все тем же «гобеленом», непременным столиком на кривых ножках, ковром и картинами на стенах.

«И кому только первому пришла в голову мысль, что кастрюли, сковородки и холодильник, даже в стиле модерн, блестящие и сверкающие, могут служить украшением салона? – почему-то вдруг раздраженно подумал Дан, видевший во всех известных ему домах одну и ту же планировку, отличавшуюся только размерами и стоимостью. – А эти барные табуретки, на которых сидишь как попугай на жердочке в собственном доме!» Инспектор спохватился, что снова лезут в голову посторонние мысли, и заставил себя вернуться к работе.

Остальные помещения были под стать салону: чувствовались деньги, стремление быть «не хуже других», схватить модные веяния и. полное отсутствие индивидуальности. «Похоже, преуспевающая дама, родом из маленького провинциального городка, добившаяся всего, чего хотела, – прикинул инспектор. – Такие, обычно, умеют наживать себе врагов, идя к цели по головам окружающих».

Подошел полицейский, начал докладывать. Погибшая – Дорит Шульман, 36 лет, незамужняя, начальник отдела очень крупной компании, детей нет, родителям, живущим на юге страны, уже сообщили. В квартире проживает два года. Есть постоянный друг. Консьержка знает его только в лицо, он приезжал к Дорит довольно часто. Был этот мужчина и вчера вечером. Словесный портрет его составляют, опрашивают соседей. Труп обнаружила уборщица, которая приходит два раза в неделю.

– Что скажешь? – обратился Шапиро к эксперту.

– Ну, что можно пока сказать? Смерть наступила сегодня утром, примерно между семью и девятью часами. Похоже на отравление ядом.

– Ох, – простонал Дан, – только яда мне не хватало!

Сбывались его самые мрачные прогнозы относительно преступлений в среде благополучной, с виду, публики. Нож, передозировка наркотиков, даже огнестрел все привычно, знакомо, расследование идет по проторенной дороге. Но отравление! Это уж слишком романтично, по-книжному. Живому воображению инспектора представилась фигура в средневековом балахоне, одной рукой прикрывающая лицо веером, а другой – капающая яд в бокал несчастной жертве. Усилием воли отогнав глупое видение, следователь обратился к полицейскому.

– Что с замком?

– Замок на двери не взломан. Отпечатки пальцев сняли, будем проверять по картотеке. Но вряд ли убийца проходил по нашему ведомству: следов борьбы нет, на ограбление не похоже: украшения, небольшая сумма наличных денег – ничего не тронуто. Вероятно, жертва была знакома с убийцей.

– Да уж, не похоже, что она водила знакомство с уголовниками. Впрочем, чего только в жизни не бывает. Проверяйте.

Внимание Дана привлек пузырек, извлеченный полицейским из аптечки. Он был пуст, и это удивило инспектора. Судя по идеальному порядку в квартире и отсутствию любой лишней бумажки или вещицы, хозяйка отличалась аккуратностью и крайним педантизмом. Других пустых упаковок в доме не было.

– Да-да, – заметив его интерес, произнес полицейский, – это тоже они забирают, – он кивнул на экспертов, заканчивающих работу.

Упаковав начатую бутылку вина со стола, пузырек, еще кое-какие вещи, сняв отпечатки пальцев где только было возможно, специалисты уехали. Тело увезли в морг. Полицейские, закончив опрос соседей, тоже отбыли. Делать в квартире было больше нечего, и Шапиро отправился в управление. На улице уже совсем стемнело. Он снова пробирался по набережной, заполненной толпой веселых, беззаботных людей, которые, казалось, прямо из моря, не одевшись толком, переместились в кафе и рестораны, занимавшие все пространство вокруг. Темное море с одной стороны улицы и море огней с другой – это была феерическая картина. Дану, который видел это практически каждый день, и то не надоедало великолепное зрелище. Что же говорить о людях, приехавших издалека, для которых все было экзотично: страна посреди пустыни, небоскребы и узкие улочки старого города, пестрая смесь лиц, одежды, языков, песчаные пляжи, удивительное море, нега и бешенная энергия «города без перерыва» как часто называют Тель-Авив.

Глава 2

Молодой человек, стоящий около лифта в огромном холле высотного здания, принадлежавшего крупной компании, казалось, сошел с со страниц модного журнала или выпрыгнул прямо из рекламного ролика. Рост под два метра, фигура пловца, правильные черты лица, темные волосы в сочетании с голубыми глазами заставляли представительниц противоположного пола сначала застывать от восхищения, а потом срочно искать себе дело в радиусе пяти метров от него. Вот и сейчас, пока оживший рекламный ролик стоял в нерешительности, видимо, размышляя, куда же ему надо двигаться дальше, двум черноволосым красоткам срочно понадобились чипсы из автомата, расположенного в непосредственной близости к лифтам, а третья, спустившись по лестнице, резко сменила траекторию движения, решив прокатиться на лифте. Ее маневр был более удачным и молодой человек даже обратился к ней, но увы! – только с вопросом, как ему попасть в отдел кадров. Проводив красавчика и безрезультатно потоптавшись у двери, она вспомнила о работе и ретировалась.

Никто из девушек и предположить не мог, что этот парень, перед которым без звука распахнулись бы двери киностудий и телевидения, был инспектором полиции, занимался тяжкими преступлениями, и его непосредственный начальник, старший инспектор Дан Шапиро, был о нем весьма высокого мнения, считал очень перспективным работником и прощал некоторую расхлябанность и неуемное зубоскальство.

Родившись в Москве, в семье врачей, Александр Левин, или, как его звали на местный манер, Алекс, прибыл на историческую родину в возрасте тринадцати лет, мало понимая, зачем его оторвали от приятелей, школы и пустили в самостоятельное плавание на новом месте, практически без языка – он лишь начал учить иврит в Москве. В Израиле у них не было ни родных, ни знакомых. Из аэропорта семью Левиных забрали малознакомые люди – в Москве отец Саши несколько раз встречался с хозяином дома. Покантовавшись у них пару недель, семья перебралась на съемную квартиру. К несчастью, не ориентируясь в местных реалиях, родители сняли квартиру в дешевом, непрестижном районе, где и школа, и окружение были соответствующим.

Квартира, расположенная на четвертом этаже, под самой крышей, напоминала собой склеп, но только очень маленький. Все, что могло в ней развалиться, уже развалилось задолго до вселения бывших москвичей. От жалюзи на окнах остались одни остовы, краны вываливались после первой же попытки пустить воду, по плиточному полу, с непонятной для приезжих целью, видимо, прошлись отбойным молотком. Дополняли картину стены в потеках и кухонная плита с раковиной в коридоре, – кухня, как гордо объяснил маклер онемевшим от изумления родителям, приписав их молчание восхищению и переполнявшей радости. Но выхода не было: жить далее в доме малознакомых людей было просто неприлично, искать вариант получше – некогда.

Новые репатрианты с головой ушли в изучение языка и подтверждение своих профессиональных знаний, метались по курсам, больницам, каким-то государственным учреждениям. И иврит – с утра до вечера. Родители пошли на курсы, организованные для приезжих во всех городах. Это сейчас они веселятся, вспоминая процесс преподавания языка, а тогда им было не до смеха. Преподавательница, милая женщина, сама знала иврит замечательно, что неудивительно для человека, родившегося в Израиле. На этом ее таланты заканчивались. Научить она не могла ничему. Дополнительным несчастьем было отсутствие у нее хоть каких-нибудь познаний в русском языке. Чья-то умная голова наверху решила, что таким образом новые репатрианты поневоле выучат свой древний язык. Урок напоминал цирковое представление. Несчастная учительница размахивала руками, подпрыгивала, крутилась вокруг собственной оси, пытаясь донести до учеников смысл хотя бы одного слова. Слушатели активно помогали, строя догадки по типу рубрики в газете «Что бы это значило?» Половина урока проходила весело и плодотворно для развития фантазии. Что уж было говорить о грамматике! Иногда пытались прибегнуть к помощи английского, но и тут толку было мало, ибо, как говорила мама: «У нас, у каждого, свой английский». Отец, человек решительный, как и полагается хирургу, недолго терпел этот балаган. Несмотря на режим жесткой экономии, введенной в семье, накупил самоучителей языка, договорился со студентом – будущим переводчиком и начал с женой учить язык самостоятельно. Весь дом завесили маленькими листочками с глаголами, которые нужно было спрягать, существительными, которые нужно было склонять. Заучивали огромные тексты наизусть. Отец не разрешал говорить на русском, до тех пор, пока не выучат иврит.

– Ты пойми, – внушал он жене, иногда плакавшей от отчаяния, – пациента понять нужно. Одно слово перепутаешь – помрет ведь!

Саше было не легче. Столкновения менталитетов и кулаков происходили чуть ли не ежедневно, учеба не ладилась – язык, хоть, в силу возраста, и давался легче, чем родителям, но тоже не сразу. Местная вольница после достаточно крепкого пригляда в Москве действовала расслабляюще.

Но они справились со всем. Родители, отличные врачи, одолев иврит, вопреки сладким припевам оставшихся в Москве приятелей: «Ой, а у вас профессора улицы метут!», начали работать по специальности в больнице, битком набитой такими же русскоговорящими специалистами. «Видимо, – смеясь, говорила мама, – улиц не хватило, пришлось работать врачами». Они переехали в другой район, и Саша пошел в хорошую школу.

Потом была служба в армии. Конкурс в боевые части был такой же, как в престижный московский институт. Для Саши положение осложнялось тем, что он был единственным ребенком в семье. Пришлось писать многочисленные прошения и брать письменное согласие родителей, которые делали попытки уговорить его отказаться от этой затеи, но в конце концов вынуждены были отступить под напором сына. Пройдя все тесты – на интеллектуальный уровень и физическую подготовку, – он попал в заветную часть. Отслужив, отправился на пару месяцев в путешествие с друзьями по Южной Америке – это что-то вроде традиции для молодежи: после армии поехать в Индию, Южную Америку, Непал, а то находят и еще более экзотичные места.

Вернувшись, решил учиться дальше. Все были уверены, что ему прямая дорога на медицинский факультет, но только сам парень рассудил иначе, получил первую степень в университете, закончил полицейскую школу и пошел работать в полицию. Если своим неожиданным решением он и удивил родителей, то у них хватило ума это не выказывать и предоставить ему полное право распоряжаться свое жизнью по собственному усмотрению. Он распорядился и до сих пор не пожалел об этом.

Сведения, полученные в отделе кадров, были стандартными. Алекс узнал, что Дорит – ответственный и аккуратный работник, очень целеустремленная, начинала с простой служащей, работала с утра до ночи, училась и достигла высокого положения благодаря собственным дарованиям и необыкновенной трудоспособности. Что еще могла сказать служащая, заботящаяся о престиже фирмы, а вовсе не о восстановлении справедливости. Ловить преступников – не ее дело, в чем полицейского убеждали в течении получаса бессмысленного разговора.

Но Левин отличался въедливостью и не остановился на достигнутом. Официальные дифирамбы его не удовлетворили, и он направился в отдел, которым руководила Дорит Шульман. Неплохо разбираясь в человеческой природе, он был уверен, что уж там то, среди подчиненных, найдется пара-тройка обиженных начальством, обойденных премией или приятной командировкой – лучший источник информации. Найдя нужный отдел, он постучал и вошел.

Узкая длинная комната была разделена перегородками на множество ниш. Чем-то помещение напоминало улей с сотами. Сходство усиливалось негромким гулом телефонных разговоров, стрекотом клавиатуры, жужжанием факсов. Появление Левина сразу же вызвало некоторый сбой делового ритма в ближайших кабинках, занятых преимущественно женщинами. Алекс, секунду подумав, подошел к даме, лет пятидесяти, чья массивная фигура с трудом помещалась в узком рабочем месте. Веред Туджеман – значилось на ее бейджике. Представился, объяснил цель своего визита. Но тут его ожидало горькое разочарование. Ледяным тоном женщина повторила практически слово в слово то, что инспектор уже услышал в отделе кадров. К ней присоединилась еще пара сотрудников, и теперь вместо соло звучало трио, но сути это не меняло.

«Странно, – размышлял Левин, – любовь к начальству, даже умершему, переходит все границы. Допустим, они не хотят плохо говорить об погибшей коллеге, но одни славословия – это уже перебор. Не может человек не иметь хоть маленьких слабостей… Кроме того, они же понимают, что речь идет об убийстве и полицейском расследовании, где важна любая мелочь. А сотрудники, как на детском празднике, произносят заученные слова».

Внимание Алекса привлекла Веред Туджеман. Она тоже славословила Дорит, но выражение ее лица плохо вязалось с ее же словами и со скорбью об убитой. Глаза сверкали, губы кривились, как будто пытаясь удержаться от улыбки или усмешки.

«Интересно», – подумал Алекс. Он поблагодарил всех за ценные сведения и помощь полиции и направился к выходу. У двери он оглянулся. Все сотрудники уже вновь занялись своими делами, только Веред продолжала смотреть на него. «Очень интересно», – вновь подумал полицейский и принял решение.

Время приближалось к обеду. Алекс нашел недалеко от входа в здание скамейку, скрытую в тени разлапистого дерева, уселся и приготовился терпеливо ждать.

Вскоре его терпение было вознаграждено. Сотрудники стали выходить из дверей и группами или поодиночке устремляться в кафе, во множестве имеющиеся в этом районе. Вышла и Веред в компании женщин, которых Алекс не так давно имел счастье выслушивать. Огляделась, заметила в тени дерева инспектора, что-то сказала приятельницам, потирая живот – видимо, жаловалась на боли, и, помахав им рукой, направилась в сторону небольшого сквера, виднеющегося неподалеку.

«Ну, прямо агент 007», – усмехнулся полицейский, двигаясь за ней и стараясь соблюдать дистанцию.

Веред он обнаружил в глубине сквера. Она сидела на скамейке и явно поджидала его.

– Вы хотели поговорить со мной? Я правильно понял? – произнес Алекс усаживаясь рядом.

– Правильно, – ответила женщина. – Вы же понимаете, что без санкции начальства никто вам ничего толком не скажет, только общие слова, а руководство нам этого разрешения не даст.

– Почему же? – удивился инспектор.

– Потому что Дорит Шульман уже несколько лет являлась любовницей Рами Полага, владельца нашей фирмы.

«Любопытно, – хмыкнул про себя Алекс, – надо показать его фотографию консьержке. Он – личность известная, снимков полон интернет».

– Она пришла на фирму около четырех лет назад, начинала практически с нуля, способностями особо не выделялась, – продолжала между тем Веред, – но была очень педантична и усидчива. Потом ее перевели к нам в отдел с небольшим повышением, а потом, на одной из корпоративных вечеринок, ее заметил сам босс. Чем уж она его привлекла, сказать трудно, – она была очень вульгарна, жуткие

– манеры, правда, лицо и фигура – ничего. Красилась под блондинку, а корни волос вечно черные. А уж одета была. С тех пор ее карьера круто пошла вверх. Как вы понимаете, она трудилась много и охотно не только в офисе и в рабочее время, но и, так сказать, сверхурочно. За эти труды она и получила должность, зарплату, тряпки, украшения, заграничные вояжи.

– «Веред сама должна была получить должность начальника отдела, – легко догадался Алекс. – Последний шанс в ее возрасте. Отсюда такие «теплые» чувства к убитой. Все ее откровения надо проверять, но, видимо, доля истины в них есть и немалая».

– Вот, например, я – продолжала ее бывшая подчиненная, – не могу себе позволить два раза в год мотаться в Европу, а она за последних полгода и в Альпах, и в Испании побывала. Всю ее работу на меня свалили, а зарплату ей прибавили. Вернулась – даже не сказала: спасибо.

– Она уже ничем не рисковала и с удовольствием выплескивала скопившуюся обиду, перемывая кости Дорит, вытаскивая на свет ее грязное белье. Алекс молча слушал – это была часть его работы, не самая приятная, но необходимая. Впрочем, в работе полицейского редко можно найти приятные моменты, а вот необходимых – сколько угодно.

– Выяснив все и добыв снимок владельца фирмы, Алекс отправился с докладом к шефу.

– Нет ничего нового под луной, – мрачно изрек Шапиро, выслушав сообщение помощника.

– По фотографии, – продолжал свой доклад инспектор, – Рами Полаг был опознан консьержкой и соседями Дорит как ее постоянный посетитель. Вероятно, это его отпечатки пальцев были повсюду в квартире убитой, и главное – на том злополучном пустом пузырьке, изъятом из аптечки.

– Они уже знали, из заключения эксперта, что в пузырьке сохранились остатки яда, от которого умерла молодая женщина, и что отпечатки пальцев на нем совпадают с отпечатками пальцев, во множестве найденных в квартире.

– Оставалось только проверить, действительно ли следы принадлежат Рами Полагу, и тогда можно будет предъявить ему обвинение в умышленном убийстве Дорит Шульман.

Глава 3

Человек, сидевший напротив инспектора, являл собой образец респектабельности. Среднего роста, дорого одетый, благоухающий отличным одеколоном – не из тех, что продаются в литровых флаконах со скидкой, – а настоящим, французским, с хорошо подстриженными волосами и ухоженными руками. Изо всех сил он старался держаться спокойно и с достоинством, но Шапиро видел и подрагивающие руки, и нервный тик, временами заставляющий подергиваться веко. Это был Рами Полаг, вызванный на первый допрос, уже, конечно, знавший о насильственной смерти своей любовницы и готовый к самому худшему. Напротив расположился его адвокат. Задав предварительные формальные вопросы, старший инспектор приступил к основной части допроса.

– Вы были знакомы с Дорит Шульман?

– Да, конечно, она моя сотрудница.

– Вы состояли с ней в близких отношениях?

– Да… Но я не убивал ее!

– У адвоката глаза полезли на лоб, он хотел было вмешаться, но Рами раздраженно махнул рукой.

– Помолчи! Можно подумать, меня вызвали сюда узнать, что она любила съедать на обед.

– Адвокат, видимо, привыкший к таким вспышкам, промолчал.

– Что вы можете сказать о ней? Рами растерянно потер лоб.

– Она очень хороший работник, – начал он, запинаясь, – всего добилась своим трудом.

– Это я знаю, меня интересуют ее отношения с окружающими, были у нее враги?

– Не знаю, – пожал плечами бизнесмен. – Она, конечно, иногда бывала резковата и не слишком разборчива в средствах, но чтобы за это убивать.

– Долги?

– Нет, насколько я знаю, я ведь. – он запнулся, Дан терпеливо ждал.

– Собравшись с мыслями, Полаг продолжил: – я ведь давал ей денег, и зарплата у нее высокая. была.

– Кто-нибудь претендовал на ее должность?

– Конечно, половина ее сотрудников.

– Вы женаты?

– Моя жена умерла месяц назад.

– Вот как!

– Несчастный случай в горах. Она отдыхала там одна, – встрял наконец адвокат.

– Расскажите, как вы провели вечер и ночь с 17 на 18 июня. Несколько успокоившийся Полаг, снова разнервничался.

–

– Я приехал к Дорит около восьми часов вечера, мы поужинали, провели вечер вместе, и я уехал.

– В котором часу?

– Я не помню, что-то около часа ночи… Я не убивал ее… Зачем мне это нужно? Я владелец крупной фирмы, уважаемый человек.

– Ваши отпечатки пальцев обнаружены на пузырьке с остатками яда, от которого погибла Дорит.

– Я не убивал ее…

– Допрос продолжался около часа. Инспектору не удалось добиться ничего нового от Полага, кроме тех фактов, что были и так уже известны. Подтвердить его уход из квартиры убитой около часа ночи, то есть примерно за шесть часов до смерти Дорит, никто не мог. Рами клялся, что консьержка просто отлучилась на минуту и не видела его ухода. На повторный вопрос о пузырьке с остатками яда, он только развел руками и сказал, что в похожих пузырьках он хранит капли, прописанные ему семейным врачом. Дан внимательно смотрел на него и слушал его ответы. Само содержание ответов было не так интересно, как поведение и реакция Полага на вопросы. В поведении бизнесмена было что-то, не соответствующее образу хладнокровного и расчетливого убийцы с ядом в руке.

– Подумайте еще раз, кто мог видеть, как вы выходили из дома Шульман?

– Не знаю, но я ее не убивал.

– Разговор пошел по кругу. Шапиро провозился еще некоторое время, ничего не добился и отправил подозреваемого в камеру.

– Через час старшему инспектору позвонил эксперт и сообщил, что Дорит умерла от отравления ядом моментального действия, который срабатывает только при приеме его внутрь. При этом, ни в одной чашке, рюмке или ложке остатки яда не найдены. Не было их ни в вине, ни в продуктах, обнаруженных в доме. Только в пузырьке из-под лекарства с отпечатками пальцев Полага. Получалось, что Рами преподнес любовнице отраву, и она выпила ее прямо из пузырька, залпом, как пиво. Пузырек, при этом, Рами держал лично, для удобства жертвы. Бред.

– «Не тянет он на убийцу, – продолжал размышлять Дан. – И зачем ему? Из ревности? Но к Дорит, по сообщению все той же бдительной консьержки, кроме него, из представителей мужского пола никто не приходил. Сотрудница компании, охотно посвятившая Алекса в тонкости личной жизни и привычки своей начальницы, отрицала наличие еще кого-то. Как яд попал в организм? И что там случилось с женой этого Полага? Надо уточнить. Вдруг он – потомок Синей Бороды или маньяк, свихнувшийся, например, на темноволосых женщинах? Или на женщинах в желтых кофтах? Легко сказать «уточнить». Она в Альпах погибла. Кто это меня в Альпы пошлет за счет полиции! – он вдруг вспомнил разговор с коллегой, собиравшемся на семинар в Австрию, и скривился как от зубной боли. – Вот ведь накаркал, а все – зависть».

– Процесс самобичевания прервал вошедший Алекс Левин.

– Отлично, – обрадовался Дан. – Выясни, что сможешь, что там произошло в Австрии месяц назад.

– Алекс непонимающе посмотрел на шефа.

– Ах, да, ты же не в курсе – жена Полага погибла в Альпах. Несчастный случай.

– А Дорит Шульман отдыхала там в то же время, – напомнил ему Левин рассказ Веред Туджеман.

– Полицейские уставились друг на друга.

– Так ты думаешь. – начал Дан.

– Алекс пожал плечами. Ему вдруг представилось, как покойная жена Полага, размахивая руками, словно в каком-нибудь ужастике, ночью танцует над убийцей-любовницей, и та, полная раскаяния, добровольно выпивает яд прямо из горлышка бутылки. Не сдержавшись, он ухмыльнулся. Начальство недовольно нахмурилось и поинтересовалось причиной неуместных гримас. Левин изложил свою версию

– раскаяния убийцы в духе Шекспира, но Дан не разделил его веселья. Еще некоторое время они обсуждали различные возможности, но ни одно предположение не проясняло картину преступления. Вызов прервал их размышления. Старший инспектор, выслушав сообщение дежурного, поднялся и шагнул к выходу, знаком приказав Алексу двигаться за ним.

– Труп в Неве-Цедек. Убитая – Сара Бакар, 75 лет, – на ходу сообщил он своему помощнику.

– Что еще известно?

– Да пока толком ничего. Тело обнаружила соседка – Батья Коэн, иногда помогавшая погибшей по хозяйству. Сейчас будем разбираться.

–

–

–

–

Глава 4

– С трудом протиснувшись на машине по узким улочкам, полицейские добрались до нужного им района. Все уже было оцеплено полицией, зеваки толкались за ограждением, мальчишки пытались прошмыгнуть мимо внушительного вида стражами порядка, но их ловили и выдворяли обратно.

– Не понимаю, – ворчал Алекс, пробираясь вслед за боссом между одноэтажными скособоченными домишками, спотыкаясь и ударяясь о странного вида заборчики и загородки, – зачем сохранять эти развалюхи в центре Тель-Авива?

– Это не развалюхи, а памятники архитектуры, район Неве-Цедек – старейший в Тель-Авиве, он, собственно, даже старше самого города. Это первый район города Яффо, построенный за городской чертой, – назидательно произнес старший инспектор, – среди этих зданий надо гулять и восхищаться, – он показал на группу японских туристов, дисциплинированно слушающих объяснения гида, не отрываясь, при этом ни на минуту от процесса съемки. Создавалось впечатление, что приехала группа операторов снимать очередной сериал.

– Восхищаться?! – в очередной раз стукнувшись о какую-то тумбу, помощник менее всего был склонен приходить от этого в восторг. Напротив, он хотел кое-что добавить в адрес любителей архитектурных изысков, но они уже подошли к дому

– убитой и архитектурный диспут прекратился.

– Одноэтажное строение неопределенного желто-серого цвета, окруженное полуразвалившимся забором, ничем не выделялось из окружающих его домиков. Пара чахлых деревьев, какие-то проржавевшие обломки древних механизмов, деревяшки загромождали дворик. Зато внутри дома полицейских поджидал сюрприз. Толкнув дверь, старший инспектор с помощником оказались в помещении, служившем, очевидно, прихожей. После яркого света глаза с трудом привыкали к полумраку дома. Очередное ругательство Алекса удивило Дана: заборы в прихожей вряд ли были предусмотрены строительным проектом. Он только собрался спросить, в чем дело, как неприличное восклицание вырвалось и у него. Глазам, привыкшим к полумраку, предстали две чудовищные вазы, высотой в человеческий рост, украшенные цветами, листьями и парой ручек, напоминающих средневековые виселицы. Именно об одной из этих ручек и высказывал свое мнение Алекс, потирая ушибленный лоб.

– Ну и ну! Как только их в дом втащили? Я уже не спрашиваю – для чего?

– Видимо, раньше они стояли на улице, а потом здесь решили сделать еще одну комнату, вот и получились они вроде как в доме: проще было крышей накрыть, чем убирать их отсюда. Ладно, кончай стонать, пошли осматривать место происшествия.

– Полицейские прошли в следующую комнату. Там уже работали эксперты. Поздоровавшись с коллегами, Дан начал осматривать помещение. По всей видимости, оно служило салоном. Комната, размером около двадцати метров, была обставлено весьма скудно старой ободранной мебелью. Шапиро видел такую же обстановку в квартире собственных бабушек и дедушек. Накрытый скатертью стол на тонких ножках с пластиковыми наконечниками – чтобы не сгнили при мытье покрытых кафельной плиткой полов: мытье это заключалось в разлитии ведра воды по полу и собирании ее тряпкой. Потрескавшийся буфет, заставленный дешевыми разномастными чашками и блюдцами, облезлый диван, покрытый чехлом с рюшами.

– Дверь налево вела на кухню, проем впереди позволял разглядеть маленький коридор, в который выходили несколько дверей: двух спален, ванны и туалета.

– Убитая лежала в салоне, рядом валялась статуэтка на тяжелой мраморной подставке. Следов борьбы не было, да и какое сопротивление могла оказать старая

– женщина! Все вещи стояли на своих местах – непохоже было, что убийца искал деньги или драгоценности. Оглядев окружающую скудную обстановку, Шапиро покачал головой: этот дом мог представлять интерес только для мелкого воришки или наркомана, ищущего хоть какие-нибудь гроши на дозу. Но мелкий воришка не пойдет на убийство! Наркоман в поисках денег на дозу – другое дело, он способен на все. Видимо, придется искать в этом направлении. Дан вздохнул и обратился к эксперту:

– Что можешь сказать, Шими?

– Пока практически ничего. Смерть наступила между полуночью и двумя часами ночи вследствие ударом тяжелым предметом по голове, предположительно вот этой статуэткой, – эксперт указал на странного вида безделушку: на солидном куске мрамора, отклячив нижнюю часть, на коленях стояла отлитая из метала женщина. На статуэтке отчетливо были видны следы крови. – Следов борьбы на теле убитой не обнаружено. Остальное – после экспертизы.

– Все это старший инспектор видел и сам. Вряд ли появиться что-то новое после экспертизы в Институте судебной медицины. Если только отпечатки пальцев, но это будет неслыханное везение – преступники нынче умные, совершают преступление только в перчатках. Дохлое дело. Даже мотивов не видно: ограбление так же вероятно, как и ревность какого-нибудь престарелого возлюбленного. Месть? Наследство? Надо выяснять, не было ли у покойной врагов, кто наследует дом.

– Шапиро отправился к Батье Коэн, соседке, обнаружившей тело. Женщина встретила его приветливо, захлопотала, предложила кофе. Инспектор предпочел стакан воды и попросил Батью рассказать все, что она знала о погибшей. Сведения были скудные. Сара Бакар с мужем купили этот дом еще в пятидесятых годах прошлого века. Тогда он стоил дешево. Это сейчас земля в центре подорожала, и их дома стоят очень дорого, а тогда они заплатили сущие гроши. Жили супруги тихо, замкнуто, очень дружно. Одна беда – детей у них не было. Уж как она бедная переживала! К докторам ходила, да что толку! Разве тогда такая медицина была, как сейчас? Так они и прожили с мужем вдвоем, но, когда супруг умер, Саре стало совсем плохо: детей, родных – никого, пустой дом, никто не навещал, не звонил.

– Вы говорите, у нее совсем не было родственников? – уточнил старший инспектор.

– Ни одного человека! Да и откуда им взяться? Она сама в концлагере чудом

– жива осталась, вся семья там погибла. У Моше, ее мужа, родители давно умерли, брат погиб в Синайскую кампанию.

– А знакомые, бывшие сослуживцы?

–

– Из знакомых – только я, всю жизнь рядом прожили. Остальные – кто-то умер, у других – семьи, дети, внуки, свои заботы.

– Так ее никто не навещал?

– Никто. Она мне столько жаловалась на одиночество и тоску! В последнее время, мне кажется, у нее даже с головой стало что-то не в порядке. Рассказывала мне, что по дому кто-то бродит, скрипы какие-то слышала.

– Значит, она слышала шаги? Когда это было?

– Несколько раз на прошлой неделе. Сара после смерти мужа очень плохо спала по ночам, вот и мерещилось ей всякое. И из дома не хотела выходить. Сколько раз я ей говорила: «Выйдем, погуляем немного, ночью лучше спать будешь», – ни в какую!

– Значит, родных у нее нет. А кто наследует дом? Это, насколько я понимаю, ее единственное ценное имущество?

– Этого я не знаю, – пожала плечами женщина, – может, она завещание оставила? Хотя, кому завещать?

– Враги у нее были? – цепляясь за последнюю надежду, спросил Шапиро. Батья только замахала руками. Инспектору ничего не оставалось, как

– поблагодарить за помощь, распрощаться и, учитывая, что рабочий день уже кончился, поехать домой.

– Дома Дана ожидал привычный кавардак. Младшая дочь носилась по салону, изображая из себя поезд, и с воплями: «Стоп!» – тормозила в самых неожиданных местах, так что окружающие рисковали свернуть себе шею, налетев на нее. Из комнаты сына доносились звуки сирены и взрывов – компьютерная игра была в самом разгаре.

– Иди, прими душ, – безуспешно пыталась перекричать боевые действия жена.

– Щаа… Еще один уровень…

– Давай быстрее, сейчас ужинать будем.

– Ну, чего ты, мам, – заныл мальчишка, не в силах расстаться с очередными врагами рода человеческого, – вот я одну английскую книгу читал, так там муж с женой

– поругался и из дома ушел.

– И что? – изумилась мать, не улавливая связи между семейной ссорой и мытьем.

– Он две недели в своем кабинете жил, на раскладушке спал и не мылся. И ничего. К нему даже клиенты приходили. Там написано – освежитель использовал.

– Я тебе покажу – освежитель, – вмешался в дискуссию о чистоте Дан. – Поезжай в Англию и можешь ходить грязным, потным и поливаться освежителем. А пока ты живешь здесь придется мыться ежедневно.

– Прикинув, что в Англии не будет маминых котлет, обещанной поездки в водный парк, новенького велосипеда и лучшего друга Мики, парень вздохнул и отправился в ванную.

– Старшая дочь собиралась на день рождения, и сборы эти были хуже поезда и бомбовых ударов, вместе взятых. Сначала из ее комнаты доносились вопли по поводу совершенного отсутствия одежды и обуви, потом начались стенания относительно старой косметики и завершающим аккордом прозвучали рыдания на тему собственных объемов. Это было уже совсем смешно, потому что дочь, при желании, могла поместиться в водопроводную трубу. Ее подружка, которую не прикрыла бы и комнатная дверь, радостно соглашалась, нетерпеливо топталась на месте и припевала:

– Ну, скорей же! Уже все собрались, мы опаздываем…

– Инспектор перестал вслушиваться, все слилось для него в один привычный и радостный домашний гул. На ходу стягивая через голову майку, он направился в ванную, как вдруг очередной вопль подружки впился осой ему в ухо.

– Ну, что еще?!

– Серьга не лезет! – прорыдала в ответ дочь.

– Да облизни ты ее!

– Дан застыл посреди коридора, подняв руки, как будто сдаваясь на милость домашних. «Да облизни ты ее…» – фраза лезла в уши, крутилась в мозгу. Он даже не заметил, что в доме стало относительно тихо. Старшая с подружкой наконец убежали, жена, проявляя незаурядные актерские способности, пыталась накормить младшую дочь. Дан лихорадочно соображал. Ну, конечно! «Облизни серьгу.»

– Сейчас будем ужинать, – раздался спокойный голос жены, привыкшей за годы

– совместной жизни и к работе мужа, и к тому, что Дан, приезжая домой, не может оставить за дверью служебные заботы.

– Послушай, Алона, если у тебя серьга в ухо не вдевается, ты что сделаешь?

– Смажу ее каким-нибудь кремом или мазью, – ничуть не удивившись, ответила

– жена.

– А можно ее облизнуть и вдеть?

– Можно, конечно, если ты воспитывалась в овощной лавке, – пожала плечами супруга и вернулась к своему театру одного актера.

Глава 5

– Утром, едва добравшись до управления, Дан первым делом схватил список одежды и украшений, бывших на Дорит Шульман в момент смерти. Кажется, его догадка подтверждалась – в списке значились серьги в виде яблок с буквой Д, выложенной изумрудами. Он позвонил эксперту и попросил проверить свою версию: яд был на серьгах, Дорит, торопясь, облизнула их, и таким образом яд попал в организм. Эксперт обещал проверить серьги как можно быстрее.

– У старшего инспектора было еще несколько нераскрытых дел, и он решил начать с убийства Сары Бакар. Предварительные выводы эксперта полностью подтвердились. Женщина была убита тяжелой статуэткой, в доме были обнаружены отпечатки пальцев только самой хозяйки и Батьи Коэн. По сообщению соседки в доме ничего не пропало, даже небольшая сумма наличных денег, которые Сара хранила в шкафу, остались нетронутыми. Зато на орудии убийства эксперт обнаружил четкие отпечатки, а под ногтями убитой – частички кожи. Похоже было, что старая женщина все-таки оказала сопротивление и смогла оцарапать убийцу.

– По компьютеру выяснили, что отпечатки пальцев принадлежат Шломи Мизрахи, 32 лет, с завидной регулярностью попадавшему в поле зрения полиции по поводу квартирных краж. Сочетание неизбывной тяги к мелким земным радостям с непреодолимым отвращением к любому виду труда с молодых лет доставляло ему массу неприятностей и пару раз приводило к тоскливому времяпрепровождению в

– тюрьме, но переделать себя он так и не смог. Чужое имущество представлялось ему единственным решением жизненного противоречия. Крал он с завидной регулярностью и так же регулярно попадался.

– Теперь оставалось только задержать подозреваемого и предъявить ему обвинение в убийстве. Вот тут Дан и начал сомневаться. Странности выглядывали отовсюду. Отпечатки пальцев Шломи были обнаружены только на орудии убийства. Следовательно, он пришел «на дело» в перчатках и снял их специально для убийства женщины. В доме ничего не пропало, хотя деньги лежали в легкодоступном месте, следовательно, целью преступника была не кража, а убийство. Но вот это уже совершенная ерунда: ничего не связывало Сару Бакар и Шломи Мизрахи, да и не станет квартирный вор убийцей: несколько лет тюрьмы и пожизненное заключение – две разные вещи! Хотя, ситуации в жизни бывают разные – вдруг старая женщина его каким-то образом задержала и хотела вызвать полицию. Но и в этом случае лучше отсидеть несколько лет за кражу, чем получить пожизненный срок за убийство.

– Однако все это были теоретические рассуждения, а подозреваемого требовалось задержать, что и было сделано в тот же день. На квартиру Шломи отправили наряд полиции. Жил он в Яффо, городе, считающемся частью Тель-Авива. Но существуют как бы два Яффо. Старый Яффо – уникальный памятник древности, помнящий еще Наполеона, крестоносцев и Андромеду, прикованную, согласно мифу, к здешней скале. Тут расположены кварталы художников и ночные клубы, прекрасные рестораны и так называемый блошиный рынок, на котором можно купить все: мебель и свежую выпечку, антиквариат и пластиковые китайские изделия, сувениры, кальяны, бижутерию, одежду.

– Но большая часть Яффо – это грязный пригород, населенный арабскими кланами и, так называемыми, «социальными случаями», проще говоря, многодетными семьями потомственных безработных и получателей пособий, мелкими воришками и крупными хулиганами, наркоторговцами средней руки и прочая, прочая, прочая.