Лечить или любить? Мурашова Екатерина

Глава 30

Кому нужны дети?

— Я пока одна зайду, можно? Хотелось бы сначала без него…

Симпатичная женщина средних лет. На лице — некоторая потерянность и надежда. Надо думать, сын-подросток «зажигает» по полной программе…

— Конечно, можно. Проходите, пожалуйста…

— Я прочитала вашу книгу, она мне очень понравилась. Я подумала, может быть, вы сможете…

— Сколько лет вашему сыну?

— Двадцать шесть.

Оп-па! Это еще что такое?! Моя книга, о которой идет речь, адресована родителям детей и подростков. Единственное, что приходит мне в голову: у сына умственная отсталость или иное психическое заболевание, умственный возраст не соответствует календарному. Но любящая мать не потеряла надежду на прогресс состояния, читает литературу, пытается что-то еще узнать и сделать…

— Где сейчас ваш сын?

— Да здесь, в коридоре сидит…

Воображение тут же нарисовало картину: одинокий великовозрастный дебил в коридоре, по которому бегают маленькие дети. Кто знает, какой у него характер, что может вызвать его раздражение или даже вспышку агрессии…

— А он?..

— Да у него с собой такой маленький компьютер. Ему кроме него и не нужно ничего.

Я немного успокоилась. Если парень способен пользоваться компьютером, пусть даже чисто играть в «тетрис», значит, все не так уж страшно.

— Слушаю вас. Чем я могу вам помочь?

— Он не желает иметь детей. Я хочу, чтобы вы его переубедили.

Поистине, сегодня у меня день сюрпризов!

— Ну, по крайней мере попробуйте, пожалуйста! — в голосе женщины появляются умоляющие нотки. — Ведь дети — это же такое счастье и единственный смысл…

Версия с дебилом трещала по всем швам, но один вопрос у меня все же остался: почему двадцатишестилетний сын пришел с ней в детскую поликлинику?! Задавать этот вопрос женщине было бессмысленно.

— Что ж, расскажите о вашей семье, — вздохнула я.

Вполне благополучная картина. Папа в бизнесе, мама-домохозяйка, сын с высшим экономическим образованием, работает — что-то такое неопределенно-офисное, в чем я не разбираюсь. Но семью заводить не хочет, и детей, соответственно, тоже. Декларативно. А женщине хочется внуков — она почти не помнит детства сына. «Сначала все работали без продыху: служба, садик, магазин, плита, уборка. Потом, когда с деньгами стало получше, я домом занималась, ничего ведь не было, все надо было обустраивать, да и собой — здоровье уже было ни к черту, нервы. А потом он уже стал подростком и сам отстранился». Теперь дама желает пережить нечто волшебное, что, как ей кажется, упустила в своей жизни.

— Но послушайте, — я стараюсь быть убедительной. — Даже если ваш сын женится и родит детей, это будут его дети, а не ваши. У них будет мать…

— Да, да, конечно! Но я бы помогала, развивала, ездила с ними на море… Молодым ведь надо иногда побыть одним, отдохнуть от детей, — торопливо перечисляет женщина, у нее явно все давно продумано. Может быть, даже маршруты путешествий и список кружков.

Я окидываю ее оценивающим взглядом зоолога-эмбриолога (это мое базовое образование). Дама сохранила фигуру, моложава, энергична в движениях.

— Но если вам так уж хочется, вы бы могли родить еще одного ребенка. Сейчас это довольно популярно — рожать в зрелом возрасте…

— Увы! — женщина достает платочек и аккуратно прикладывает его к накрашенным глазам. — Два года назад мне удалили фиброму вместе с маткой. Сейчас я на заместительной гормональной терапии.

— Позовите сына, раз уж вы его сюда привели, — я внезапно почувствовала, что как-то странно и сильно утомилась от эмоций этой дамы. — А сами подождите в коридоре.

— Да, все правильно, не хочу! — энергично подтвердил внешне похожий на даму молодой человек, ассоциирующийся у меня со словом «яппи». — Маленьких детей, вы знаете, я, пожалуй, и сам люблю. Они славные и забавные. Но из пробирок по заказу их пока не выдают. А вот жениться не желаю категорически. Это все убивает. У мамы с папой хороший по современным меркам брак. Они много лет вместе, заботятся, понимают друг друга… Сейчас я, конечно, живу отдельно. Но как вспомню… Годами ходят с серыми лицами и говорят про мои оценки, про какие-то покупки, какие-то обиды, все время им что-то не так, то папа слишком много выпил, то мама что-то не так сказала… Мне нравятся женщины, мне нравится приятно проводить время. А дети… Людей на земле и так слишком много…

— Слушайте, Сергей, а как матери удалось уговорить вас сюда прийти?

— Да папа попросил. Она только недавно из клиники выписалась. Нервы лечила и заодно полная очистка организма. Там ей кто-то вашу книжку и дал почитать…

— Возьмите ребенка из детского дома, — сказала я даме. — Подберите себе по цвету, по размеру. Он будет только ваш.

И воспитайте, как захочется. Это тоже сейчас модно, судя по шоу-бизнесу. Заодно сделаете доброе дело.

Я понимала, что мои слова звучат почти оскорбительно, но дама почему-то не обиделась.

— Вы полагаете? — задумчиво сказала она. — Что ж, может быть, это действительно выход…

Я была уверена, что больше никогда не увижу ее.

Но она пришла и рыдала в кабинете, куда-то задевав платок и размазывая слезы по сразу постаревшему лицу.

Она поговорила с мужем об усыновлении ребенка. Муж отказал ей в самой оскорбительной форме. Он сказал: мне не жалко денег, или времени, или еще чего. Он сказал: вспомни, как я просил тебя родить мне дочку, когда мы были еще молоды. Тогда ты отказалась, и теперь — обойдешься! А если все-таки будешь настаивать, я с тобой разведусь и женюсь на какой-нибудь из брошенных Сережкиных пассий. Они, я знаю, будут не против…

— Он действительно просил вас?

— Да… Он даже стоял передо мной на коленях… Но это был девяносто первый год, мы жили буквально в нищете, на съемной квартире, пустые полки, на моей работе не платили зарплату, деньги на начало бизнеса он взял в долг…

— Вы не смогли тогда поверить в него… А потом?

Долгое молчание, редкие всхлипы.

— Нет смысла врать. Когда у мужа дела пошли в гору, деньги и новые возможности застили мне глаза… Путешествия за границу, шопинг, новые, невиданные в Союзе развлечения… Перерыв на беременность, кормление казался каким-то неуместным, ведь у нас уже был Сережа… Но и муж больше не возвращался к этой теме… Но что мне делать теперь? Я не могу уйти от мужа, у меня фактически не осталось специальности, я не сумею одна воспитать приемного ребенка. Для меня все кончено, да?

Она сумела быть честной — это дорогого стоило.

Я попыталась помочь — продиктовала телефоны, адреса и мейлы, которыми располагала. Она прилежно записывала.

Спустя полтора года она поздравила меня с Новым годом.

— Ну, рассказывайте! — велела я.

— Я хочу пригласить вас на рождественский концерт! — торжествующе сказала она. — Валечка играет Баха!

— А кто она такая? — резонно поинтересовалась я, понимая, что никакая матримониальная резвость сына Сережи не смогла бы обеспечить появление музицирующей Валечки в такие сжатые сроки.

Из дальнейшего выяснилось, что Валечка — десятилетняя воспитанница интерната для слабовидящих детей. Именно она оказалась идеальным объектом попечительства для моей сентиментальной дамы с искусственным климаксом — белокурая сиротка с ангельским личиком и абсолютным музыкальным слухом. Дама успешно занимается всеми ее делами — от школьного обучения до внешнего имиджа и будущей карьеры. На Валю уже обратили внимание в школе при консерватории, и в школе у нее теперь всего две четверки — остальные пятерки. Заодно дама ввязалась в три благотворительных программы помощи «особым» детям, а в одной из них даже стала координатором.

— А что, Валя совсем не видит? — сочувственно спросила я.

— Нет, нет, она в очках даже читать может, если шрифт крупный, — поспешно сказала дама. — Но Вениамин недавно узнавал — можно сделать операцию в Германии, зрение улучшается больше чем на тридцать процентов. Мы планируем годика через два, когда Валечка подрастет, окрепнет…

— Вениамин — это ваш муж?

— Да, да, конечно! Они с Сережей сначала косо смотрели, а теперь оба так Валечку полюбили! Да и как ее не полюбить, она такая ласковая! Вениамин специально для нее в гостиной рояль поставил… Вы знаете, он сказал: если хочешь, давай оформим усыновление, пусть она у нас живет. Но мы посоветовались с администрацией и решили: она привыкла к школе, к ребятам, к обстановке вокруг. В обычной школе ей тяжело будет, все-таки она почти не видит, в незнакомых местах ее надо за руку водить. Договорились, что будем решать после операции… И еще Сережа недавно с Валечкой в лото играл и как бы между прочим сказал, что если уж жениться, так только для того, чтобы дети были… Так что я все-таки надеюсь… — дама хихикнула. — Так вы придете на концерт?

— Вообще-то я Баха не люблю… — задумчиво протянула я. — Но взглянуть на Валечку… Ладно, бог с вами, приду!

Глава 31

Личная жизнь гастарбайтеров

Когда близко Рождество и Новый год, хочется историй счастливых и странных. Вы согласны? Такие в моей практике тоже случаются, хотя, может быть, и реже, чем мне бы хотелось…

То, о чем я расскажу сегодня, каким-то удивительным образом замалчивается всеми на свете статистиками и общественным мнением. Хотя, в общем-то, вещь вполне очевидная, если взять на себя труд хоть немного об этом подумать. У меня, как и у всех, времени не находилось до тех пор, пока я не столкнулась с проблемой вплотную. Да и то, когда встретилась с нею в первый раз — подумала: надо же, как забавно, не увидев явления и тенденции.

А вот когда почти такая же история была мне рассказана на приеме в пятый раз, тут я и задумалась…

Немолодая, некрасивая и очень простая на вид женщина вяло и очень тривиально жаловалась на сына-подростка. Вот бы на него повлиять, чтобы он учился получше, все-таки девятый класс, и экзамены сдавать, и о профессии пора подумать — чего в школе еще два года штаны просиживать, а ему и дела нет — лишь бы с друзьями шляться и на компьютере…

Я уже знала, что отец ее сына давно затерялся где-то в алкогольном тумане.

Мальчишка сидел тут же — отвечал на мои вопросы спокойно и без всякого интереса. Впрочем, и без всякой агрессии. Кажется, чувствовал себя в мире неплохо, к матери обращался вполне (для мальчика-подростка) дружелюбно.

Понятно, что сами они к психологу никогда бы не пришли — посоветовала классная руководительница, по поводу профориентации. Учительница согласна с мамой — оставлять парня в десятом классе нет никакого смысла, надо выбирать училище или техникум. Сам Леня вроде бы тоже так считает, но никаких конкретных пожеланий и интересов не выражает. Немного странно, что мама-одиночка вообще не предъявляла обычных жалоб: хамит, огрызается, курит, один-два раза пришел домой навеселе… Парнишка слишком вял для всего этого? Незамысловатой пролетарской маме (работает приемщицей в химчистке, до этого 15 лет на заводе) все это представляется в порядке вещей и даже жаловаться не приходит в голову?

Договорились, что мальчишка придет ко мне тестироваться по профориентации (ДДО — дифференциальный диагностический опросник, абсолютно неинформативная вещь, но вполне может служить завязкой для разговора). Когда он узнал, что это можно сделать в четверг с утра и я дам справку для школы, — даже слегка оживился. Я улыбнулась.

— А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, — сказала я засобиравшейся вместе с сыном маме. Мне нужно было выяснить кое-что о семейных ресурсах. Допустим, в училище его запихнем. Так ведь там тоже учиться надо! И хотелось бы полное среднее образование — мало ли как дальше жизнь сложится, вдруг в нем однажды проснутся какие-нибудь познавательные интересы или надобности, и он захочет в институт, пусть даже на вечерний или заочный…

— Имеются ли у Лени какие-нибудь авторитеты среди мужчин? — напрямик спросила я. — Хотя бы на горизонте. Дедушка, ваш брат или другой родственник, муж подруги, сосед — мастер на все руки, тренер спортивной команды, все что угодно. Состав вашей семьи — это вы, Леня… все?

Женщина откровенно засмущалась и даже слегка похорошела, зарумянившись.

— Еще… это… сожитель у меня… два с половиной года уже.

— Отлично! — обрадовалась я (подумалось — лишь бы не алкоголик!). — Как отношения сожителя с Леней? Они вообще общаются? Чем занят сожитель? — и тут все-таки вырвались опасения (известный психологический феномен — настрадавшиеся бывшие жены алкоголиков впоследствии часто опять сходятся с пьющими людьми). — Он не пьет?

— Нет, нет, — замотала головой женщина. — Совсем не пьет. Ему по вере нельзя, и желания нет. По строительству он работает.

— Гм-м… А как его зовут?

— Фарид.

— Ага. Туркмен? Киргиз? — в закавказских национальностях я за последние годы поднатаскалась, а среднеазиатские мною еще не освоены.

— Таджик он.

— А с Леней как?

— У нас с ним договор был, и он сперва вообще не вмешивался. Так, спросит когда про школу или там иногда телевизор вместе посмотреть (они за футбол оба переживают). А потом, как Леньке четырнадцать исполнилось, он по возрасту борзеть начал и однажды на меня с кулаками полез… тут Фарид вышел и сказал: «Я тебе мать обижать никогда не позволю. Не будет этого!» Ленька тогда кричал ему… всякие вещи нехорошие, по национальной теме… из дому убежал… Я хотела бежать следом, искать его, а Фарид тогда сказал: «Не надо тебе, нелегко стать мужчиной, многое понять придется, вашим мальчикам тяжелее, чем нашим, наших с самого начала воспитывают». Потом Ленька вернулся, конечно. И стал вправду как-то к Фариду прислушиваться, что ли, хотя тот никогда напрямую и не скажет, все исподволь как-то… Вот про выпивку: люди от века пьют, это правда. Выше людей — Бог. Нет Бога, который одобрял бы людское пьянство, потерю облика человека, принятие облика скотины. Будем всех богов дураками считать?

Ура, ура, — радовалась я, догадавшись, откуда ноги растут у тихого взаимопонимания матери и сына-подростка. Некрасивая приемщица химчистки, оказывается, счастлива в личной жизни, а Ленька имеет умного и ненавязчивого советчика по жизни в лице таджика Фарида.

— Умница Фарид! А у вас с ним как… серьезно?

— У Фарида в Таджикистане семья, — спокойно сказала женщина. — Он ее не бросит никогда, им есть нечего будет. Он мне с самого начала сказал: так и так, если ты не против, станем с тобой жить. Я денег сколько надо буду давать, по хозяйству буду тебе помогать и то, что нам обоим надо…. ну, вы понимаете… Блуд по случаю, без приязни, по пьянке — оно же хуже, так?! — почти с вызовом спросила женщина.

Я согласно закивала и задала ей следующий вопрос:

— Вы верующая?

— Да, я в церковь хожу, — с достоинством ответила женщина. — И Ленька бывает, со мной. Крещеный он, не противится…

— А Фарид?…

— Фарид — мусульманин, в мечеть-то ходить у него времени нет, раз только или два в год… Но так, что нужно, все соблюдает. Когда у нас праздник, Пасха там или что, мы еду готовим, когда у него — он. Любит это дело. Едим вместе, конечно, — улыбнулась женщина. — Его друзья, бывает, на праздник придут, два-три человека, Ленькины приятели тоже, они же голодные всегда, а Фарид лучше меня готовит, пирожки их особенно, прямо во рту тают… Ему нравится очень, что мы — верующие, в церковь ходим. Говорит: достойные люди всегда веру своих предков соблюдают…

Поистине, эклектика XXI века! — подумала я, но, конечно, промолчала.

Впоследствии я выслушала еще несколько похожих историй. Не слишком молодые (но и не старые!) среднеазиатские гастарбайтеры, оказавшись вдали от родных мест и семейного тепла, с трудом привыкают к коммунальному бытию соплеменников. Тяжелый физический труд, трехъярусные нары в вагончиках, случайные связи с дешевыми проститутками, быстро появляющееся в среде молодых людей пьянство и отсутствие хоть каких-то развлечений — все это выматывает, загоняет в депрессию… Но на родине совсем нет работы, и на питерский заработок сорокалетнего мужчины в Таджикистане (Узбекистане и т. д.) живут семь-десять человек его родни…

Женщин они выбирают обычно «простых», почти всегда с ребенком. Держатся предельно откровенно. Живут «по договору». Никто не загадывает, что будет дальше. В воспитание детей вмешиваются по минимуму, но никогда не позволяют подросткам обижать матерей. И сами держатся уважительно, произнося слова «твоя Мать» с отчетливой прописной буквы, что, конечно же, имеет соответствующее воспитательное значение.

И женщин можно понять — немолодые, без образования, на-тяжелой работе (надо кормить ребенка или детей), годами без малейшей поддержки, отчаявшиеся получить простое женское счастье… И вдруг — передышка: трезвый, спокойный, нетребовательный в быту мужчина, поможет по хозяйству, принесет в семью какие-то небольшие, но верные деньги, охотно сходит вместе с женщиной в ближайший кинотеатр, охранит от хамства подрастающего сыночка, приласкает в постели…

Что ждет эти своеобразные семьи в будущем?

Глава 32

Любить своего ребенка

— Я пришла без ребенка, потому что у него все в порядке, — сказала женщина и замолчала, сложив руки на коленях и глядя ку-да-то внутрь себя.

Я попыталась ей помочь:

— Но поскольку вы пришли в детскую поликлинику, а не обратились к взрослому психотерапевту, то, по всей видимости, все-таки…

— Да! — согласилась женщина и опять замолчала. Я решила дать ей время «созреть». — Мне стыдно сказать, — наконец призналась она.

— Да ладно… — я легкомысленно махнула рукой.

Ни на какие страшные прегрешения эта серьезная немолодая женщина явно не тянула. Может быть, разъярившись на что-то, съездила своему сыну-подростку по наглой морде? Или назвала его дебилом? Или наконец решила создать семью, а сыночек избранника матери категорически не принял? Все это вполне обыкновенные, жизненные вещи…

— Видите ли, все дело в том, что я не люблю своего ребенка, — сказала женщина.

— А сколько ему лет?

— Двенадцать.

— Это ощущение возникло у вас только сейчас?

— Нет, я его никогда не любила.

Мне показалось, что она произносит это с удовольствием. С облегчением, по крайней мере.

— Мне кажется или?.. — тут же уточняю я.

— Нет, — спокойно подтверждает она. — Я действительно испытываю облегчение, сказав это вслух. Я никогда никому этого не говорила. С самого начала чувствовала себя какой-то… неполноценной, но таила внутри. Потом однажды не выдержала и призналась матери. Она всегда была самым близким для меня человеком, во всем меня поддерживала, всегда была на моей стороне, когда я родила Андрея, помогала мне стопроцентно. Без нее я не справилась бы… Услышав мое признание, мать отвернулась от меня, назвала «кукушкой» с холодным сердцем. С тех пор у нас отношения почти формальные, а Андрея она всячески балует и кудахчет над ним так, словно он — несчастная страдающая сиротка, этакий Оливер Твист. Не могу передать, как меня это раздражает. Но при этом умом я понимаю, что она права: ведь ребенка должен кто-то любить…

— Расскажите мне подробнее о своей семье.

Женщина по имени Регина называет свою жизнь благополучной. Родилась в семье служащих, была единственным ребенком, которого все любили. Получила высшее образование, сразу и по своему желанию была ориентирована на карьеру. Делала ее успешно. Вышла замуж за сослуживца. Прожили вместе три года. Развелись без скандалов, остались хорошими знакомыми. Детей в браке не было.

В общем-то, Регина всегда знала, что дети (или по крайней мере один ребенок) у женщины должны быть. Не помнит, чтобы эту мысль ей кто-то навязывал. Когда перевалило за тридцать, она воспринимала как должное нараставшее на нее давление родных и подруг. Умер отец, и на похоронах убитая горем мать позволила себе упрек: «Ушел и так и не увидел внуков, о которых мечтал…» Отец никогда не делился подобными мыслями с Региной, он вообще был человеком немногословным. Регина ощутила режущее чувство вины.

Спустя полгода в почти случайном для Регины романе вдруг наступила беременность. Что делать? За советом женщина обратилась не к мужчине, а к матери. Мать высказалась однозначно:

— Не пьяница? Не безумец? Тогда, конечно, — рожай! Чего еще ждать? Пока я на ногах, ребенка поднимем.

Регина недолго подумала и согласилась. Вроде бы все было как надо: во время беременности соблюдала все советы врачей, правильно питалась и ходила в бассейн. Легко родила здорового мальчика.

Друзья и подруги радостной толпой встречали из роддома. От фирмы подарили чудо-коляску. Бабушка взяла на руки новорожденного Андрюшу и заплакала светлыми слезами.

— Понимаете, все говорят про какой-то материнский инстинкт. Так вот, он у меня так и не включился. Я делала все, что положено делать с младенцем, но ничего не чувствовала. Хорошо, что моя мама могла с ним сюсюкать, ласкать его. Иначе — я читала в Интернете — у него были бы какие-то необратимые изменения. А так он совершенно нормальный. Я кормила его до года. Моя подруга неделю плакала, отлучив дочку от уже пустой груди: «как мне этого не хватает!» А мне терапевт сказал: да хватит, пожалуй. Я тут же уехала на два дня к тете, а мама стала кормить его из бутылочки. Вернулась, забыла про грудь… Я чудовище?

— Андрюша вас раздражает?

— Иногда, как все дети, наверное. Но в целом я к нему равнодушна.

— Вы проводите с ним время?

— Конечно. Занимаюсь математикой. Ходим на каток, в бассейн. Катаемся на горных лыжах. Делаю то, что мальчику нужно, а бабушка не может ему дать. В театр, в музеи, дача, поездки к морю, на юг — это все моя мама. Я только оплачиваю.

— Так было все двенадцать лет, — начала я. — Вы уже должны были приспособиться и, несомненно, приспособились. Жизнь вашей семьи организована, Андрюша учится, развлекается, общается с друзьями. Почему вы именно сейчас решили обратиться к специалисту? Что вас тревожит? Ваши отношения с мамой?

— Нет… — Регина снова замолчала, но я видела, что она просто подбирает слова. — Понимаете, он уже скоро совсем вырастет… уйдет… я видела, как это происходит в семьях моих друзей, подруг… А я так и не узнала, не поняла, что это было. Я действительно чудовище с холодным сердцем? Просто урод? Но почему так получилось, ведь я-то сама выросла в обыкновенной семье?

— А что вы такого необыкновенного в себе-то увидели? — немного наигранно удивилась я. — Не было особого желания сюсюкать с ребенком? И что с того?

— Но я же должна его любить, — нерешительно возразила Регина. — Везде написано…

— Любовь по долженствованию — бред и чепуха! — отрезала я. — А когда я росла, везде было написано, что мы всей страной вот-вот построим коммунизм. И что же? Есть вещи, которые вы, раз уж родили ребенка, безусловно, должны были делать: кормить его, обувать-одевать, лечить, если понадобится, учить и обеспечивать ему всякое развитие. Вы это делаете?

— Конечно. В полном объеме, я же понимаю…

— Есть, напротив, то, чего вы не должны делать: бить ребенка, унижать его достоинство, выгонять его из дома…

— Да что вы… — Регина неуверенно улыбнулась. — То есть вы хотите сказать, что это… то, что я ничего такого не чувствую… Это нормально?

— А вы и вправду ничего не чувствуете? — уточнила я. — Когда у Андрюши есть какие-то успехи? Когда он терпит неудачу? Когда он болеет?

— Ну, я же нормальный человек. Конечно, чувствую. Радуюсь или, наоборот, огорчаюсь. Или беспокоюсь. Но это же… это же не то! Это я чувствую и когда друзья, знакомые… Здесь же особое, он мой ребенок, я же должна… ну, то есть, я могла бы его любить, — настойчиво повторила Регина.

— У двадцати процентов современных матерей этот самый инстинкт не работает или работает извращенно, — сообщила я. — Одна пятая.

— Правда?! — Регина, кажется, обрадовалась. — Спасибо. Я теперь понимаю, и мне стало спокойнее. Хорошо, что есть мама…

— О маме! — прервала я. — У меня к вам предложение. Можно сказать, эксперимент. В этом году на юг с Андреем поедете вы.

— Ой, вы знаете, я один раз с ними поехала, мне было так плохо, да и Андрей привык только с бабушкой, я ведь гораздо строже…

— Вы не поняли. Никакая бабушка не поедет! Только вы и сын.

Ситуация выглядела достаточно ясной. Регина, родившая ребенка «по стечению обстоятельств», и вправду не была психологически готова к материнству. Инстинкт в таких случаях включается не сразу, а как бы постепенно «подстраивается» к изменившейся ситуации. Но на пути этой «подстройки» встала бабушка Андрюши, которая с самого начала восприняла внука как «своего» детеныша, посланного ей судьбой взамен ушедшего мужа. Настойчиво и уверенно она оттесняла Регину от эмоционального общения с сыном, оставляя ей важную роль «добытчицы». Эта роль была для Регины понятна и привычна, и она не особенно сопротивлялась. А потом «чистосердечное признание» волнующейся о происходящем (и подсознательно догадывающейся о роли матери) дочери позволило бабушке закрепить ситуацию. У ребенка почти официально образовались «холодная» мать и любящая бабушка. Андрюша, никогда не знавший ничего другого, естественно, приспособился к этому положению вещей. Бабушка фактически потеряла дочь, но зато обрела внука в практически безраздельное эмоциональное пользование.

Всех все устраивает? Нет. Все эти годы Регину гложет беспокойство. Она читает книги и материалы в Интернете, пытается понять происходящее. И в конце концов приходит к специалисту.

Если моя гипотеза верна, то стоит хотя бы на время убрать из уравнения бабушку, и подавленная эмоциональность Регины сама, в обход разума, проложит дорогу к ее единственному сыну.

Я собиралась позвонить им осенью. Но, естественно, забыла. Снова вспомнила только следующей весной. Проснулось любопытство. Нашла и набрала номер.

— А Региночка замуж вышла, — проворковала бабушка. — Хотите, дам ее новый телефон?

— Погодите, а Андрюша? Андрюша-то где? С кем?

— Андрюша с мамой, конечно. У него с Региночкиным мужем на удивление хорошие отношения получились. Два мужика все-таки. А ко мне он каждые выходные приезжает. Так я не поняла: вам кого нужно-то?

Да в общем уже никого, подумала я, записывая номер Регины. По всей видимости, эмоциональный поток, в одночасье смывший барьер между матерью и сыном, оказался сильнее, чем я думала. Разбуженной силы освобожденных эмоций хватило и на устройство личной жизни женщины.

Оставалось только пожелать им всем удачи.

Глава 33

Машенька и баскетбол

Очень высокая мама в белых кроссовках — явно весьма дорогих и фирменных. Колени и прочие сочленения складываются, как звенья столярной рулетки. Какая-то общая, едва уловимая нелепость в фигуре и даже — в выражении лица.

Девочка с круглой добродушной физиономией, кроссовки — уменьшенная копия маминых.

— Как тебя зовут?

— Машенька.

— Отлично, так и записываю. Ты в каком классе?

Смотрит непонимающе. Глаза с поволокой. Неужели отстает в развитии? Мама белозубо смеется:

— Ей пять лет. Скоро будет пять с половиной. Из-за роста ее многие сначала дурочкой считают. Даже на детских площадках. Она в нас пошла. У нас и папа — высокий.

Ну и ничего же себе! Если меня не обманывает глазомер — Машенька приблизительно на полторы головы выше среднего сверстника.

— Да, вы с Машенькой действительно… — заметные люди, — дипломатично говорю я и обращаю внимание на то, что мама из-за своего роста совершенно не комплексует. Даже обычной в этих случаях сутулости — нет. Почему, интересно? Из-за того, что счастливо нашелся «тоже высокий» папа? И где это он, собственно, нашелся? — А чем вы по жизни занимаетесь?

— Мы оба — баскетболисты. Профессионалы. Почти все время на сборах, тренировках…

— Ага, — догадалась я. — А Машенька, значит, скучает?

— Нет! — опять белозубый смех. — Не скучает. Потому что мы возим ее с собой. Это наш ребенок, и она всегда с нами.

Решительный поступок. Я проникаюсь уважительной симпатией к нелепой молодой великанше. Решиться родить ребенка в профессиональном спорте, на взлете карьеры, вернуться обратно, да еще и не сбросить дочь на родственников, как балласт с гондолы дирижабля, а убежденно таскать ее с собой под лозунгом «наш ребенок»…

— Гм-м… — сдалась я. — Рассказывайте, что вас ко мне привело.

В рассказе молодой мамы, в общем-то, не было ничего для меня неожиданного. В коммунальной тусовке баскетболистов Машенька с самого начала была чем-то вроде живой куклы. Ее обожали, тискали, баловали три (или больше?) десятка не особенно обремененных интеллектом бездетных великанов. Всегда находился кто-нибудь, кто соглашался с ней посидеть, поиграть, почитать сказку. Жизнь была веселой, но нестабильной. Случалось такое, что Машенька засыпала в одном городе, а просыпалась — в другом. В последнее время появились сложности. Здоровый, дружелюбный ребенок, который неплохо переносил кочевую жизнь первые три с половиной года своей жизни, вдруг начал часто болеть какими-то неопределенными заболеваниями («то головка заболит, то животик, то сопли потекут…»), бояться темноты, одиночества и каких-то фантастических созданий, которые могли подкараулить и напасть… Последние два месяца у Машеньки периодически дергалось веко на левом глазу.

Невропатолог, к которому обратились встревоженные родители, закономерно выписал таблетки, посещение детского сада и жизнь у бабушек.

Я мысленно подписалась под всеми его рекомендациями.

— А что бабушки?

— Бабушки есть, и они готовы Машеньку взять, но мы не хотим, — мама упрямо мотнула коротко стриженной головой. — Она же наша, понимаете? Мы хотим видеть каждый день, как она засыпает, как она растет, сразу отвечать на ее вопросы и все такое… Вы понимаете? А в садике она была, там дети ее дразнили, и даже воспитательница смеялась, она выше всех в группе чуть не на две головы, ей не понравилось…

Понимать-то я понимала… И про садик тоже: не так-то легко быть выше всех на две головы, а вот по уму… Но то, что у ребенка от кочевой жизни уже развился невроз, тоже нельзя игнорировать… Решила схитрить: мама решительно объединяет свою позицию с позицией отца Машеньки, но на самом деле он может думать иначе. Тогда мы с ним вместе, при поддержке бабушек и невропатолога…

— Приходите с папой. Будем вместе думать, как вам помочь…

О! То, что я удивлялась росту Машеньки и ее мамы, так это потому, что я тогда еще папы не видела! Склонив в дверном проеме голову, парень втиснулся в мой небольшой кабинет и сложился на банкетке, выставив в мою сторону коленки. «А у кузнечиков на коленках — уши!» — невпопад вспомнила я.

Мои надежды не оправдались — отец Машеньки во всем решительно поддерживал супругу. Видно было, что дочь он обожает. Так же как и она — его.

— Ладно, — решилась я. — Сказку про Машеньку и трех медведей знаете?

Родители молчали. «Я знаю!» — Машенька дисциплинированно подняла ручку. «Ага! Ага!» — закивали папа с мамой. Я засмеялась. В юности я работала в зоопарке с жирафами. Доподлинно знаю: поговорка не врет — они ничуть не глупее, предположим, коров, но информация доходит до них действительно медленнее, потому что — в другой ярус по высоте. Расход энергии больше. Как у электрона, когда ему нужно на другой энергетический уровень перейти…

— Помните, у Мишутки случилась истерика, когда он увидел смятую Машенькой кроватку, опрокинутую табуретку, сдвинутую мисочку? Почему он так бурно отреагировал? Он жадный? Трусливый?

Постепенно мы все вместе выяснили: Мишутка так завелся оттого, что привычный мир, где стоит его стульчик, его мисочка и другое, вдруг неузнаваемо изменился, а значит, стал опасным…

— Ваша Машенька растет, умнеет, у нее развивается фантазия, — объясняла я. — Чтобы идти вперед, ей нужен островок стабильности, безопасности, что-то, на что она могла бы опереться. А вокруг все непредсказуемо и неуправляемо меняется…

— Да вот цыгане всю жизнь кочуют, и ничего, — проявил эрудицию папа. Голос у него был на удивление тонкий для такого огромного существа.

— У цыган есть их кибитка, — сказала я, и тут же на меня снизошло вдохновение. — Послушайте: мы создадим Машеньке островок безопасности и посмотрим, что выйдет! Если симптомы и страхи не уйдут, придется отдать бабушкам…

Через несколько дней Машенькин «островок безопасности» состоял из набора, помещавшегося в огромном синем бауле. Там имелись: одеяло с розочками, ночник в виде месяца, подушечка, три плюшевых котенка, кружечка и тарелочка, салфеточка, рамочка с фотографией смеющихся мамы, папы и Машеньки и еще много приятных мелочей. Где бы ни оказывалась Машенька, все это сноровисто, за несколько минут раскладывалось вокруг, создавая некий «микрокосм», в котором ребенок чувствовал себя уютно и безопасно.