Лечить или любить? Мурашова Екатерина
— Я пришла одна, потому что все проблемы — во мне! — решительно заявила дама.
Скорее всего, так и есть. Дети до подросткового возраста редко имеют свои собственные психологические проблемы, гораздо чаще это проблемы семьи. Но далеко не все родители столь четко это осознают. Кажется, с дамой будет легко работать…
— Я слушаю вас.
— Дело в том, что мы разводимся с мужем. Не подумайте, никаких скандалов в доме нет, мой муж — очень порядочный человек, кандидат исторических наук…
Если бы научная степень гарантировала человеческую порядочность, мир был бы устроен гораздо проще, подумала я.
— Но Кирилл все равно очень переживает. У него с мужем прекрасные отношения…
Еще бы он не переживал! В одиннадцать лет, как раз когда формируются образцы поведения, хороший отец уходит из дома!
— Мы, конечно, стараемся все смягчить. Мы и сюда хотели прийти вместе, но у него как раз сегодня работа… Но я ему все передам, у нас мужем тоже прекрасные дружеские отношения…
— Послушайте! — не выдержала я. — Если у вас у всех прекрасные отношения, зачем же вы разводитесь с отцом своего сына?!
Дама потупилась.
— Кирилл — не сын моего мужа.
— А, понятно, — кивнула я. — У вас распадается второй брак, а Кирилл — сын от первого брака. Его собственный отец общается с мальчиком?
При работе с семьей я всегда исхожу из интересов ребенка, потому что так решила когда-то. Пусть там эти, с прекрасными отношениями, сами разбираются… Сейчас надо подумать о ресурсах, которые есть у Кирилла!
Дама опустила голову еще ниже.
— Это не второй брак, — едва слышно сказала она. — Это — четвертый. Кирилл — ребенок от второго. Его родной отец — очень порядочный человек, прекрасный специалист, но он сейчас живет в Германии…
Та-ак! Четыре распавшихся брака с исключительно порядочными людьми. При этом сама дама весьма привлекательна и ухожена, но отнюдь не выглядит роковой женщиной. Скорее, она — главный бухгалтер предприятия или классная дама в престижной гимназии…
— Кем вы работаете?
— Я главный редактор в техническом издании. А вообще-то я филолог, кандидат наук…
Ага. Скорее всего, в биографии дамы есть нечто ужасное, чего я не знаю. Впрочем, я сама виновата, дама напрямик сказала об этом едва ли не в самой первой фразе…
— Вы сказали, что проблема в вас. В чем она состоит? Дама молчала. — Проблемы с алкоголем? Наркотики? Медикаментозная зависимость? Психиатрия в семье? Нимфомания?
По мере моих предположений дама все более энергично мотала головой.
— Тогда что же?! — сдалась я.
— Я не знаю — в том-то и дело! — с отчаянием в голосе сказала женщина.
В ходе дальнейшего разговора выяснилось, что все четыре брака нашей дамы заключались и распадались по одному и тому же алгоритму: спокойное начало без особенных страстей. Все знакомства происходили на работе — мужчины влюблялись и красиво ухаживали довольно продолжительное время — было и уважение, и дружеская привязанность. Но спустя пару лет после заключения брака происходило нарастание каких-то опасений и ожиданий. Ощущалась нервозная обстановка, высказывались пустые претензии, за которые обоим было стыдно. После примирений начинались бесплодные попытки выяснить отношения, и наконец — разрыв. И в результате — облегчение и сожаление, смешанные почти в равных пропорциях…
— Понимаете, — дама наконец произнесла ключевую фразу, за которую я смогла ухватиться. — Каждый раз я ожидала чего-то подобного. Оно и происходило.
В отличие от многих психологов и психотерапевтов, я не очень люблю копаться в далеком прошлом своих клиентов. Не для меня — десять лет психоанализа по два раза в неделю, с подробным обсуждением проблемы горшка и половой жизни родителей… Существуют же и другие методы — так я всегда полагала и этим руководствовалась на практике. Но вот проблема мамы Кирилла… Начинать здесь явно надо издалека… Откуда у умной, красивой, прекрасно адаптированной к жизни женщины взялись столь странные ожидания?
— Может быть, ваша собственная семья так старательно понижала вашу самооценку, что вы до сих пор не можете…
— Что вы! — грустно усмехнулась дама и рассказала, что ее растила мать-одиночка, которая работала продавщицей в магазине и очень гордилась тем, что дочка всегда прекрасно училась, окончила институт, аспирантуру, защитила диссертацию…
— Мама, к сожалению, скончалась, а других родственников у меня нет… — дама сокрушенно покачала головой. — Мне до сих пор жаль: она для меня все сделала, надрывалась на двух работах, а я теперь могла бы… ну, что называется, обеспечить счастливую старость… А она не дожила…
Мне становится понятно, что мама долго была главным человеком в жизни девочки, из которой выросла моя теперешняя посетительница. А может быть, и теперь остается?
— Ваша мама гордилась вами и радовалась вашим интеллектуальным достижениям. А что она говорила по поводу брака, семьи?
Дама задумалась.
— Да ничего, вроде бы, не говорила. Мы же с ней вдвоем всегда жили…
— А все-таки? Постарайтесь припомнить. Мне кажется, что именно здесь должен быть ключ…
Спустя еще какое-то время (и вроде бы даже не в эту встречу) даме удалось вспомнить удивительную по своей простоте сценку, которая в период ее взросления повторялась много раз.
Она, девочка-подросток, бросает тетрадки в портфель, выбегает из комнаты в полутемный коридор, где на стене висит зеркало, и вертится перед ним, пытаясь разрешить вечный подростковый вопрос: хороша или не хороша?! Смотрит на себя то так, то эдак…
А из комнаты раздается то добродушно-усталый, то раздраженный голос матери:
— Маринка! Ну что ты там все вертишься, что высматриваешь? Не на что там смотреть! Понимаешь?! Не на что! Пустое это все! Помой лучше пол или уроки повтори!
Не на что там смотреть! Как просто и как жестоко…
Проходили годы. Девочка Марина росла, хорошела, стала прекрасным специалистом и милой спокойной женщиной. Порядочные умные мужчины обращали на нее внимание, ухаживали, женились на ней. А она… она любила и уважала их, но счастье казалось ей каким-то украденным, доставшимся не по праву, подсознательно они все время ждала, когда же они заметят подвох, когда догадаются что «смотреть-то там не на что!» А они… Они не то чтобы догадывались, они просто ничего не понимали в происходящем, нервничали все больше и больше и… в конце концов — уходили!
А мама-продавщица, которая одна могла бы все поправить (например, полюбив одного из зятьев и сообщив дочке, какая они прекрасная пара), мама, к сожалению, слишком рано умерла…
Когда все это стало ясно нам обеим, Марина не могла удержаться от слез. Я даже не пыталась утешить ее и что-то подсказать. Теперь она понимала все сама.
— С мужем я теперь договорюсь, — твердо сказала дама. — Я же вижу, что ему и самому не очень-то хочется уходить. И роман свой, якобы повод для всего, он скорее придумал, чем пережил. Я же его хорошо знаю. Главное — другое. Главное: не сказать лишнего Кириллу! Какая же это все-таки ответственность! А мы ведь часто думаем, что самое важное — накормить, одеть, дать образование… А главное-то — в другом!
Мне ничего не оставалось, как согласиться с ней.
Глава 4
Страшилка про Марка
Во время приема дверь в мой кабинет заперта изнутри. Но снаружи висит табличка «стучите, и вам откроют». Ее цель очень проста: чтобы действительно стучали, и я знала, что следующая семья уже пришла. Потому что предыдущие посетители обычно не прочь захватить время следующих. Если никого нет, я — не против.
Они постучались без всякой записи (такое тоже случается — и это нормально, бывают же в жизни экстренные ситуации). Объяснили свой визит так: «Вот здесь у вас написано, мы и постучались, потому что нам уже все равно, куда стучаться…»
Я не помню, кто именно из взрослых пришел ко мне с Марком в тот, первый раз. Кажется, мужчина и женщина. Но я на них почти не смотрела. Потому что слишком поразил меня вид самого Марка.
Вы видели когда-нибудь документальные кадры про концлагеря времен Второй мировой войны? Те, самые ужасные, где ди-строфичные еврейские дети с огромными, обведенными черными кругами глазами, ручками-палочками и раздутыми животами? И вот представьте себе: в самом конце XX века на пороге передо мной стоял точно такой же ребенок!
Первая моя мысль была панической и трусливой: это не мои пациенты! У ребенка явно не психологическая проблема — он тяжело болен! Надо быстро придумать, куда и к кому его послать. На обследование, на лечение, что угодно… Только не ко мне!
Но от психологического аналога клятвы Гиппократа деваться некуда. Передо мной явно страдающие люди, они обратились ко мне за помощью, стало быть, я должна хотя бы попытаться…
— Да что же это с ним такое?! — совершенно непрофессионально спросила я. — Почему он у вас такой худой?
— Он не ест, — ответил мужчина. — Почти совсем.
— Давно? — изумилась я.
— С самого начала. Практически с рождения.
— Как это? Поподробнее, пожалуйста. — Тут во мне заговорил даже не профессионализм, а просто формальная логика. Ведь если бы ребенок с рождения не мог есть из-за какой-то болезни, то ему попросту не удалось бы дожить до сегодняшнего дня. Значит, все несколько сложнее.
Пятилетний Марк с трудом (мешала слабость) взобрался на скамейку и глядел на меня с умеренным любопытством. А один из взрослых начал рассказывать — тусклым, каким-то безнадежным голосом.
После первых же слов я поняла: никуда послать их не удастся. Они уже везде были. Обследовались во всех возможных центрах. Сдавали все возможные анализы. Консультировались со всеми специалистами, включая психиатра, который подтвердил полную нормальность Марка. Был даже телемост с врачами Израиля. Никто не нашел у Марка никакой конкретной болезни. Тем не менее, в настоящее время ребенок явно умирал, у него уже как-то там опасно изменилась формула крови… Последняя гипотеза отчаявшихся эскулапов была такой: это какая-то хитрая онкология, у которой никак не удается найти первоначального очага. Предлагали положить Марка в больницу на капельницы, но семья отказалась, понимая: из больницы Марк попросту не выйдет.
Н-да-а, оптимистичненько, ничего не скажешь…
— Расскажите о вашей семье и о характере самого Марка, — потребовала я.
Вскоре узнала следующее: если не считать еды, Марк — совершенно беспроблемный и очень одаренный ребенок. Никогда никаких истерик. Всегда вежлив. Умеет читать и писать. Говорит на трех языках. Умеет сам себя занять. Легко общается как с детьми, так и со взрослыми.
Семья Марка состоит из семи (!) человек. Все, кроме Марка, взрослые. У всех — высшее образование. Марка все безумно любят, готовы ради него на все, он отвечает взаимностью. И вот в такой семье, такой ребенок — умирает, причем неизвестно от чего… Как тут не прийти в отчаяние!
Потом я поговорила с самим Марком. Эта беседа только подтвердила все то, о чем говорили взрослые, — умный, воспитанный, коммуникабельный ребенок.
После этого Марк был отправлен домой: у мальчишки уже глаза от слабости закатывались!
Взрослых я пригласила отдельно (пришло опять двое — но я опять не помню, кто именно).
— Так, — по возможности, укрепив свое сердце, сказала я. — Если бы он совсем не ел, то уже умер бы. Значит, все-таки иногда он что-то, где-то и как-то ест. Пробовали отдавать в садик?
Пробовали, тот самый психиатр советовал. В садике Марку очень нравилось. Он охотно ходил на все занятия. Но ничего не ел. Отдавал все вкусное другим детям. Остальное оставалось на тарелке. Врачи сказали: забирайте, дома он хоть что-то ест в течение дня. Воспитательницы и дети огорчились, когда Марка забрали из садика: его все любили…
— Расскажите, как происходит кормление Марка дома. Конкретно, с деталями и прямыми цитатами.
Через некоторое время я уже не знала, смеяться мне или плакать. Ибо кормление Марка в семье происходило так:
— Марк, ты знаешь, что надо кушать?
— Да!
— Марк, вот сырок глазированный (в семье есть легенда, что Марк любит молочное и сладкое), он маленький и питательный. Ты должен его съесть.
— Да! Только половинку…
— Хорошо, половинку. И еще — яйцо. Оно тоже маленькое. В нем много белка.
— Да! Только… я белок не люблю, он противно трясется… Можно желток?
— Конечно, конечно! Значит, пол глазированного сырка и желток. Я иду варить яйцо. Сара, неси сырок!
— Я с дедушкой поем.
— Марк! Дедушка сейчас читает лекцию в институте. Ты же там был и знаешь, что дедушка преподает студентам.
— Да! Там очень интересно. И лекция мне понравилась.
— Марк! Ты должен поесть!
— С дедушкой…
— Он придет поздно.
— Но я же никуда не тороплюсь…
Звонок телефона.
— Абрам! Он согласен съесть сырок и яйцо. Но только в твоем присутствии!
Дедушка быстренько сворачивает лекцию в институте…
— Я знаю, что нужно делать! — как в омут кидаюсь я. — Сейчас я вам объясню…
В душе, конечно, страх: а вдруг уже поздно?! Бывают же, я читала, необратимые изменения и в организме, и в психике!
Из семерых членов семьи в доме осталось двое. Остальные эмигрировали к родственникам: не могли видеть, как издеваются над умирающим ребенком. Вся еда — печенье, конфеты, чипсы, сырки, фрукты, йогурты — была убрана. Холодильник плотно закрыт. Четыре раза в день на стол перед Марком ставилось то, что, по мнению взрослых, он должен был съесть. Ни к чему не принуждали и не уговаривали. Клали ложку и вилку — и уходили. Стоит заметить, что в пять лет Марка все еще кормили с ложки. Через пятнадцать минут все то, что осталось, демонстративно счищали в помойное ведро (активизация биологических рефлексов — помните, как собака бросается, если у нее попытаться забрать даже ненужную ей кость?). Из доступного — только графин с разведенным соком.
Обычные дети с этой проблемой едят ужин. Марк держался двое с половиной суток. Не ел вообще ничего, только пил сок. На третий день он был пойман на кухне: поставил на стол табуретку и полез в шкафчик, где тетя Сара хранила сухарики из остатков хлеба, нарезанные для зимнего кормления голубей. Про сухарики все забыли, а Марк помнил — он сам помогал их резать. Интеллект у Марка был таким, что пауза после «поимки» длилась всего несколько секунд. Потом Марк сказал: «Ну ладно… несите ваши котлеты!»
Что произошло? В общем-то, ужасное, но, к сожалению, не такое уж редкое сегодня явление. Пятилетний ребенок полностью управлял поведением семерых взрослых людей с высшим образованием. Понятно, что подобная задача была ему не по силам. К тому же из-за характера и методов воспитания ему были недоступны обычные детские способы управления и манипуляции — капризы, истерики и т. д. Пищевое поведение и горшок — еще Фрейд все это описывал. Но горшок тоже не годился — маленький Марк был брезгливым чистюлей и не пачкал штанишки уже после года. Оставалась еда. И бедняга Марк — единственный ребенок большой любящей семьи — накануне нашей встречи буквально умирал от истощения.
Я предупредила родственников Марка, что, потерпев поражение с едой, он будет искать другие способы манипуляции, благо интеллект позволяет. «Кто предупрежден, тот вооружен!» — бодро заверил меня дедушка Абрам.
Через пару недель семья узнала, что из еды действительно любит Марк. Оказалось, что на самом деле он предпочитает вовсе не сладкое и молочное, а овощи и фрукты и больше всего любит гречневую кашу — ест ее огромными тарелками без всяких заправок. Правда, я думаю, он так восполнял дефицит железа, что-то же там было у него с кровью…
Глава 5
Альбом с принцессами
Мама привела шестилетнего Янека на обыкновенное тестирование перед школой. Миловидный невысокий мальчик улыбался мне, тихим голосом, но охотно отвечал на вопросы. Уровень школьной зрелости — средний.
Пока я диктовала маме упражнения для улучшения кратковременной слуховой памяти (с ней у Янека оказались проблемы), мальчик попросил разрешения посмотреть моих многочисленных кукол, рассадил их на банкетке и стал сноровисто приводить в порядок — предыдущий малыш-посетитель раздел их почти догола и растрепал прически.
— Вот! Видите?! — трагическим шепотом сказала мне мама, указывая пальцем.
— Вижу, — согласилась я. — Ребенок играет. А в чем дело?
— Янек, выйди! — решительно скомандовала мать. — Подождешь в коридоре.
— Но я же еще не закончил, — возразил мальчик, заплетая косу очередной кукле.
— Ты слышал, что я сказала?!
— Янек, если хочешь, можешь взять кукол и их одежду с собой, — предложила я. — Там закончишь.
Честно говоря, я была уверена, что мальчик не вынесет свою кукольную игру в коридор на всеобщее обозрение, и просто изображала поиски компромисса — должна же я была узнать, что хочет сообщить мне мама!
— Спасибо, — Янек лучезарно улыбнулся. — Можно я еще кастрюльку возьму и ложечки с тарелочками? Их же потом накормить надо будет…
— Да, конечно, — я рассеянно кивнула.
— Он и в саду, и во дворе играет только с девочками! — трагически заломив бровь, сообщила мать.
— Не вижу в этом ничего опасного для его жизни и здоровья! — парировала я.
— Еще он рисует принцесс.
— Надо же. Вы не принесли рисунки?
— Принесла. — Мама достала из сумки и протянула мне толстенный альбом, где в каждую страницу-файлик был вложен рисунок.
— Н-да-а, — сказала я, ознакомившись с содержимым альбома.
На всех без исключения листах были изображены уныло похожие друг на друга златовласки или жгучие брюнетки в пышных платьях с кринолинами. Отличались они только прическами.
— И что говорит про это сам Янек?
— Что он будет парикмахером. Но это его моя подруга научила…
— Что ж. Давайте с самого начала…
Янек родился у матери-одиночки. Мать с отцом никогда не были женаты, а теперь отец и вовсе затерялся где-то на просторах России. Жили втроем — Янек, его мама и дедушка, отец матери. Бабушка умерла пять лет назад, почти сразу после рождения внука. Дедушка, работающий полковник в отставке, очень переживал смерть жены, но, несмотря на эго, вполне эффективно поддерживал дочь в ее одиноком материнстве — отводил Янека в садик, гулял и занимался с ним, наводил в доме образцовый порядок.
— Он такой «настоящий полковник», понимаете? — грустно констатировала его дочь. — К тому же поляк, Тадеуш Войцеховский, шляхтич и по происхождению, и по духу.
— Понимаю — воин и дворянин. И что же?
— Уже год идет война. Янек умолял меня, и я купила ему куклу с длинными волосами, которые можно по-разному укладывать. Дедушка выбросил ее в мусоропровод и купил ему вездеход с радиоуправлением и очень красивую коллекцию солдатиков. Вездеход Янек, кажется, даже не распаковывал, а с солдатиками играет — в парады и торжественные похороны с оркестром. У Янека были очень красивые кудри — дед постриг его под бокс. У моей подруги детства есть сын — ровесник Янека, самый обычный мальчишка — играет в машинки, в футбол, дерется все время. Мы с ней, когда почти одновременно забеременели, мечтали, что наши дети будут дружить. Но теперь ее сын все время бьет моего — мы уже устали их растаскивать. Дед Алену знает с песочницы и мальчишку ее всегда привечал. Но тут как-то сказал: «Ну что же они у вас никак подружиться-то не могут?!» А Аленка, она острая на язык, так и отвечает со смехом: «Да ничего, дядя Тодя, не подружились, так, может, по моде нынешних времен и судя по вашему Янеку, когда-нибудь поженятся!»
Дед к вечеру напился, едва не первый раз после материных похорон, и не велел мне больше Аленку в дом пускать. И куклу тогда же выкинул. А потом Янека спрашивает: «Тебе чего, действительно мальчики нравятся?» Тот отвечает: «Нет, деда, девочки. А мальчики не нравятся совсем, они дерутся, дразнятся и из пистолетов стреляют».
А потом стал по ночам просыпаться и плакать. Прибежит ко мне в кровать, прижмется, а дед через стенку орет: «Немедленно верни его на место!»
— Господи, какой бред! — воскликнула я. — Немедленно оставьте мальчишку в покое, пока не довели до невроза. Пусть играет с теми, кто ему нравится, и в те игры, которые доставляют ему удовольствие. Ну скажите мне: чем было бы лучше, если бы он рисовал одних монстров или танки?! Купите ему новую куклу и скажите отцу: доктор прописал.
— Так вы думаете, ничего страшного?
— Да, я так думаю. И — приведите ко мне деда!
— Я попробую… — с сомнением проговорила женщина.
«Настоящий полковник» идти в детскую поликлинику, по всей видимости, отказался, и больше я их не видела.
— Скажите, пожалуйста, я — гомик? — невысокий большеглазый подросток с длинными вьющимися волосами, красиво перевязанными лентой на манер кинематографических мастеровых, смотрел на меня со спокойным доверием.
— Э-э-э… — заблеяла я и наконец сформулировала: — Послушай, но откуда же мне это знать?! Я тебя в первый раз вижу…
— Вы меня не помните?
— Прости, нет. А ты уже здесь был?
— Да. Давно. Мы с мамой приходили. Вы мне кукол давали. Я запомнил, потом всегда, когда приходил с мамой в поликлинику и проходил мимо кабинета, думал: вот, здесь много игрушек, вот бы в них поиграть…
Я улыбнулась его воспоминаниям, но все равно ничего не вспомнила. Только когда в разговоре всплыл дедушка-полковник и альбом с принцессами, память наконец сработала.
— И что же теперь? Сколько тебе лет?
— Тринадцать, скоро будет четырнадцать.
— Как дела в школе?
— Я учусь плохо. Мне скучно задачки решать или упражнения. Только по истории пять и по рисованию. Еще литература ничего, я читать люблю…
— В кружки ходишь?
— He-а. Раньше на танцы ходил, теперь надоело. А всякие судомодельный, авиамодельный или в самбо, как дедушка хочет, — это мне скучно.
— А что же — не скучно?
— В компьютер играть.
Ожидаемо, подумала я, но все же уточнила:
— А что ты там, в компьютере, делаешь?
— Общаюсь немного, потому что в классе у меня не очень выходит. Еще у меня есть программы, где я моделирую — костюмы, прически…
— А… — я не знала, как вернуться к теме гомосексуализма, от которой сама же малодушно сбежала. — А с кем ты дружишь?
— С девчонками некоторыми, они прикольные. Парни в классе и во дворе меня «педиком» или «гомиком» дразнят. И дедушка тоже… Вот я и подумал… Надо же мне знать!
Я вспомнила дедушкин вопрос семилетней давности и буквально удержала аналогичный на языке.
— Ты уже влюблялся?
— Я и сейчас… — Янек покраснел и опустил глаза. — В певицу Наталью Орейро и в Валю Дроздову из 9 «А». Вы скажете, так не бывает, чтобы сразу в двоих?
— Бывает, — улыбнулась я. — Расскажи мне, чем ты увлекаешься. Чего бы ты хотел, пусть даже из того, чего в твоей жизни пока не было.
— Хотел бы путешествовать. Увидеть всякие экзотические страны, как люди живут. Рисовать, фотографировать. Хотел бы стать парикмахером или стилистом. Знаменитым, чтобы на всяких конкурсах выступать. Может быть, свою студию…
Мама Янека за истекшие семь лет не то чтобы постарела, но как-то ощутимо поблекла.
— Для тринадцати лет Янек удивительно полноценный, оригинальный и адекватный парень с четко выраженной жизненной позицией, — сказала я ей. — Поверьте, мне есть с чем сравнивать. Но отчего вы его совсем не поддерживаете? Вы очень заняты работой? Личной жизнью?
— Нет, нет… Но как?! Мы с отцом ужасно боимся подтолкнуть его…
— К чему?! К делу его жизни?! — я позволила себе повысить голос, чтобы пробить броню непонимания, которой мама окружила себя, по-видимому, для удобства сосуществования с «настоящим полковником». — Янек видит себя в мире моды и парикмахерского искусства, у него есть способности, упорство в отстаивании собственной оригинальности, стиль, работоспособность, стремление к высотам, совершенству в избранной им области… Но вы должны помочь сыну: ему всего тринадцать, да и мир, как вы знаете, не особенно лоялен к неординарным людям.
— Но что же мне конкретно делать?
— Любая студия живописи, курсы компьютерного дизайна, я дам вам координаты клуба «Юный стилист» — это обязательно. Купите ему фотоаппарат, ходите с ним на фотовыставки, в театры на разные пьесы, на какие-нибудь показы модной одежды…
— Он хочет в училище, на парикмахера… Дед говорит: только в военное!
— Не говорите ерунды! Вот как раз армии-то вам лучше все-таки избежать. Найдите лучшее училище, где учат на парикмахеров, пусть готовится. Расскажите ему обо всех возможностях высшего образования по этой и смежным областям — может быть, Янек чем-нибудь заинтересуется.
— То есть… вы хотите сказать… он все-таки не… он обычный парень?
— Он необычный. Он оригинальный и талантливый. И был таким уже семь лет назад. Но талант надо развивать.
— Я поняла. Спасибо. Я все записала и все сделаю.
Когда мама выходила, Янек, который все время подслушивал под дверью, заглянул ко мне и крикнул:
— Так я все-таки не гомик, да?!
Мама с ребенком, сидящая напротив, подпрыгнула и уставилась на него.
— Нет, ты не гомик, — твердо сказала я.
— Так, может быть, вы мне и справку дадите? — продолжал Янек. — Я ее нашим мальчишкам покажу, они и отстанут…
Я представила себе эту справку и расхохоталась. Мне вторили Янек, его мама, женщина напротив и даже ее младенец, зараженный общим весельем.
Глава 6
Бесфрустрационное воспитание
— Вы только не подумайте, Соня очень любит своего папу. Поэтому мы сразу решили идти к психиатру.
— ?!!
— Да, да. А к вам зашли просто на всякий случай, потому что терапевт, которая нас с рождения наблюдает, посоветовала сначала к психологу.
Шестилетняя Соня спокойно и сосредоточенно расставляла на подоконнике семейку Барби и выглядела совершенно нормальным ребенком.
— Я бы выслушала всю историю с самого начала, — осторожно сказала я.
Родители казались слишком пожилыми для дочери-дошкольницы и какими-то безнадежно удрученными. Немедленно уточнить: кому тут действительно нужен психиатр?
— Конечно. Просто неловко говорить. Но вы специалист, вы, конечно, поймете. Она бьет отца. Иногда — ногами по лицу.
Увы! Я (вроде бы и вправду специалист) не понимала. Папа Сони — мужчина двухметрового роста, Соня — довольно высокая для своих лет девочка, но ничего необычного. Неужели такое возможно?!
— Простите, — я озвучила свое недоумение, — но как это получается технически? Он к ней специально нагибается, или ваш ребенок так высоко прыгает?
Мама Сони явно обескуражена. Папа смущенно улыбался. Моя задача — по возможности отложить психиатра для Сони на потом. Если все-таки проявится необходимость.
Мать взяла себя в руки и заговорила логически связно, на литературном русском языке. Дикая на первый взгляд ситуация описывалась на удивление просто.
Папа вот-вот должен прийти с работы. Соня с нетерпением ждет, смотрит на часы, теребит мать и все такое. Это понятно — с самого рождения дочери отец много занимался с ребенком: играл с ней, читал книги, рассказывал сказки, рисовал забавные комиксы с продолжением. Папа пришел. Девочка с визгом виснет у него на шее, ласкается, торопясь и захлебываясь словами (перинатальная энцефалопатия и дизартрия в анамнезе), рассказывает свои детсадовские и домашние новости.
— Папа, папа, давай, давай скорее играть! — торопит Соня. У нее все продумано, уже составлен план, подготовлены игрушки и сопутствующие предметы.
— Хорошо, Сонюшка, я сейчас немного полежу, поем и будем играть.
Папа совсем не против заняться с дочерью, он просто хочет немного отдохнуть — ему уже за пятьдесят, и он действительно устал после рабочего дня.
— Сейчас! — подпрыгивая, кричит Соня, перевозбудившаяся от ожидания любимого родителя.
Мать идет на кухню разогревать ужин.
— Чуть позже, дорогая, — непонятно кому говорит усталый мужчина, ложится на диван и берет газету. Соня скачет вокруг, теребит отца, потом просто срывает газету, бросает ее на пол. Он прикрывает глаза, чтобы не видеть этого мельтешения. Соня тщетно пытается его пробудить, защекотать, потом… потом отходит чуть назад и крепкой ногой бьет родителя прямо в ухо…
— Конечно, это болезнь. Начальная стадия. Мы смотрели в Интернете. Надо лечить. Мы понимаем. Нам жаль. Она с самого рождения была очень возбудимой. У жены — тяжелая нефропатия. Поздний ребенок. Нас предупреждали.
И они уже все приняли, со всем согласны.
— С чего вы взяли?! — я повышаю голос. — Записи невропатолога в Сониной карточке — это даже не диагноз, это синдром — он хорошо компенсируется. Рассказывайте с самого начала! Что вы оба делали до рождения Сони? Лечились от бесплодия? Где?
Как? Откуда взялась Соня? Искусственное оплодотворение? Экстракорпоральное?
По их полной беспомощности я бы решила, что ребенок приемный, если бы не откровенное внешнее сходство девочки с матерью.
От бесплодия никто не лечился. Они просто поздно встретили друг друга. Всего семь лет назад. Ему было уже сорок шесть. Ей — сорок. И у него, и у нее в прошлом были какие-то неудачные попытки создать семью, о которых они сейчас не могут вспомнить ничего существенного. Детей не было. Полностью утеряв связи с бывшими сожительницами, он до сих пор поддерживает прекрасные отношения со взрослой приемной дочерью, которая с семьей живет в Германии.
Мать девочки с детства страдала от какой-то сложной почечной болезни — врачи беременеть решительно не рекомендовали. Да и все ее связи были какими-то непрочными… растить ребенка одной? А если с ней что-нибудь случится?..
— Бабушки-дедушки есть? — уточняю я. — Умерли? Далеко живут?
Оба одинаково понуро опускают головы.
— Живы. Но мы… так сложилось, что мы оба не поддерживаем связи со своими родителями.
Точка. Что еще за тайны мадридского двора?! Психиатрия в роду? У обоих?! Тогда становятся понятными их страхи и навязчивое стремление к психиатру…
Читать бесплатно другие книги:
