Лечить или любить? Мурашова Екатерина

Глава 25

Игры нашего двора

Наступила весна. Почти незаметно растаял снег, многократно прославленный в эту зиму средствами массовой информации, пробежали ручейки, высохли под смеющимся апрельским солнышком куски потрескавшегося асфальта. Зачирикали пережившие зиму воробьи и освободившиеся от зимних одежек ребятишки. Я иду с работы через дворы и чувствую, что в этой звонкой городской весне мне чего-то не хватает… Чего же?

После экспресс-самоанализа становится ясно: на освободившемся асфальте нет разноцветных меловых рисунков (корявые солнышки, рожицы, зайчики, буквы, которые, пыхтя от усердия, рисуют присевшие на корточки малыши). И — главное! — нет «скачков» для «классиков». Вы их помните? На первом же куске сухого асфальта в нашем дворе (центр города вблизи Александро-Невской Лавры) самая взрослая, с самым точным глазом девочка рисовала большой, геометрически выверенный неуклюжими скороходовскими туфельками «скачок». Потом он многократно обновлялся и жил до осени. В нем был «котел» (если битка попадала туда, она «сгорала»), «порог» и десять «домиков». Тонкостей сложнейших правил я уже не помню, но виртуозы нашего двора доходили в этой игре до каких-то по-истине немыслимых высот — на одной ножке кругами прыгали через две клетки, подгоняя битку, которая ни в коем случае не должна была остановиться на черте. Я — крупная, довольно неуклюжая девочка, в виртуозах «классиков» не числилась. Зато у меня имелась невероятно ценная «битка» — тяжелая коробочка из-под старой дедушкиной сапожной ваксы, набитая песком и искореженная так, что при броске она никогда не открывалась…

Вторая весенняя игровая возможность — «школа мячиков», или «десяты». Нужно для них всего ничего: прыгучий мячик, кусок стены без окон и кусок сухого асфальта без трещин (чтобы мячик отскакивал ровно). Всем двором играли часами (здесь и мальчики принимали участие), уровней запланированного правилами совершенства было больше, чем наших возможностей, но — двойной поворот с закрытыми глазами и поймать; кинуть назад об стенку и перепрыгнуть — а вокруг, замерев с открытыми ртами, подружки желают тебе успеха и поражения одновременно…

Много было и игр с «правилами». Кроме стандартных пряток и пятнашек — «штандер-штандер». Там нужно было высоковысоко бросать мяч и разбегаться. Забавно и урбанистически модифицировалась у нас в Ленинграде игра «белка на дереве». Мы росли в заасфальтированных проходных дворах старого центра, в которых деревьев почти не было, и потому играли в «белку на железе» — «домики», в которых водящий не мог «пятнать», у нас были на канализационных люках, на водосточных трубах, на пожарных лестницах. «Белка на железе» — чаплинский такой немного юмор…

Еще были «стрелки». Носились по темным проходным дворам команды, преследуя друг друга и ища на асфальте и стенах стрелки, второпях нарисованные обломком кирпича.

Разумеется, прыгали через скакалку. Двое крутят, третья прыгает. Но эта школа в мое время уже, кажется, умирала, старшие рассказывали о каких-то чудесных «скакалочных» подвигах, которые в мое время уже никто не мог повторить.

Зато прямо на моих глазах появились и захватили все «резиночки». Две девочки вставали напротив друг друга, надев на ноги и растянув обыкновенную бельевую резинку — третья прыгала между ними. В «резиночки» играли не только во дворах, но и в школе.

Были и «ножички», не слишком одобрявшиеся взрослыми. Ножей не давали, не покупали, поэтому брали из дома и методично втыкали в землю напильники.

Силу и ловкость развивали игры в «вышибалы» и «Али-баба? — О чем, слуга?».

Нечасто, но бывали игры, отражавшие исторические и культурные события. Еще били «фашистов» и «беляков», летали в космос на фанерной ракете, помню, как в детском саду играли в «Майора Вихря» (одноименный героический фильм о разведчике). Интересно, играл ли кто-нибудь в Штирлица?!

Имелись в нашем дворе и игры, способствующие одновременному развитию физических и приблизительно интеллектуальных способностей: «съедобное-несъедобное» «Я знаю пять имен девочек» (тоже с мячом, на быстроту реакции), «Где мы были, мы не скажем, а что делали — покажем».

К этому традиционному и передававшемуся из поколения в поколение игровому пиршеству добавлялось все прочее: качались на досках, цепочкой ходили, раскинув руки, по всем барьерам и ограждениям, лазали по сараям, пожарным лестницам, гаражам и строили «домики» на деревьях. Под чахлыми кустами шуршали чисто «девчоночьи» игры — в консервной банке варили суп из цветков мать-и-мачехи, ходили в гости облезлые куклы в самодельных платьицах, которым и не снилось гламурное великолепие «барбей». В углу за водосточной трубой мальчишки втайне обсуждали опасный набег на закрытую заводскую помойку.

Что я еще забыла? Сверстники — напомните!

Обобщая, можно сказать, что дворовая игровая субкультура готовила нас, молодых павианчиков, к взрослой жизни — развивала силу, ловкость, равновесие, быстроту реакции, сообразительность, умение подчиняться правилам и умение работать в команде.

Что же теперь? Недавно в блоге был материал о том, что дети больше не гуляют во дворах. У нас, в том районе, где я сейчас живу и работаю, — вполне гуляют. Много красивых детских и спортивных площадок (нам и не снилось!) с малышами и младшими школьниками, на лавочках и школьных крыльцах сидят и стоят компании подростков.

Но они практически не играют! Может быть, я просто не вижу?

Расспрашиваю тех, кто приходит ко мне на прием. Первым делом называют футбол (у каждой школы — хорошее поле), подумав, вспоминают еще две-три игры. Все.

А что же вы делаете, когда гуляете? — Да так все как-то… Разговариваем. В магазины заходим. В приставки играем. И вообще…

Давно не видела домиков на деревьях. На асфальте нет «скачков» или они какого-то одноразового и совершенно дегенеративного вида. Никто не ходит по загородкам. «Школу мячиков» не встречала уже лет семь-десять.

Я ошибаюсь? Молодежь — возразите!

Меньше всего я склонна причитать: ах-ах, как все испортилось! Если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно. Если их тушат, этому тоже есть какая-то причина.

Игры детенышей у млекопитающих имеют совершенно отчетливый и никем вроде бы не оспариваемый смысл: они готовят зверят к взрослой жизни, развивают необходимые в ней навыки и умения. Олененок, рысенок и выдренок играют по-разному. Думаю, никому не надо объяснять, почему это так.

Давайте думать. Двор моего детства готовил сильных, ловких, способных к самоорганизации приматов с очень низкой степенью специализации. Последнее подчеркнуть. Мы не пахали как бы землю и не пасли как бы скот, как крестьянские дети. Не изготавливали маленькие бумеранги, как австралийские або-ригенчики. Не гоняли игрушечные оленьи стада и не запрягали собачью упряжку, как дети чукчей. Не играли в «Монополию». Друзья моего дворового детства — это дети служащих и городского пролетариата, которому, как известно, «нечего терять, кроме своих цепей. А приобретут же они весь мир». Приобрели. Что могли, в нем построили.

Дальше. Перестройка. Модернизация et cetera. Смотрим, что делают теперешние дети, к чему они готовятся. Разговаривают (куда лучше, чем мы, в их возрасте мы были почти бессловесными), в игры с правилами играют только по инструкции (компьютер) или под руководством взрослых (это удобно, легче будет ими управлять). Знают языки и вообще больше и разнообразнее информированы (мы ничего толком не знали о мире, а железный занавес считали естественным предметом международной обстановки). Любят посещать магазины (естественно, если не вырастим потребителей-маньяков, кто же все это избыточное барахло покупать станет?). Не пережевывая, могут проглотить невероятное количество информации (кино, музыка, телевизор, реклама и т. д.) Трогательно привязаны к своим гаджетам, а к реальным, неадаптированным контактам относятся достаточно настороженно (даже на тот двор, где и должно вроде бы проходить их «обезьянье» становление, их родители то и дело не пускают, загружая всякими кружками, секциями и т. д.).

Что же имеем на выходе? Вербально (иногда говорит на нескольких языках) развитый, с подавленной агрессией, общающийся с миром через «коробочку», для самореализации ждущий инструкций извне, со страстью к приобретательству и потреблению (все равно чего — от кастрюль до выставок по искусству), способный длительно (почти до старости) обучаться индивид. Собственно игровая деятельность была сублимирована в иных занятиях и часто проявляется в более позднем возрасте — ролевые игры по книгам, системные компьютерные игры, историческая реконструкция и т. д.

Добро пожаловать в будущее, дамы и господа?

Глава 26

Как воспитать чудовище?

— Доктор, мы воспитали чудовище! И теперь не знаем, что нам делать!

Немолодые, интеллигентные люди. По трудно описываемой, но легко улавливаемой синхронности движений, мимических гримасок и взглядов — явные супруги. Причем женаты уже много лет. Трагический излом бровей, готовность к поражению. С такими людьми работать обычно нелегко, они заранее, до похода сюда уже все решили и вынесли какой-то приговор. Как правило, самим себе. Но иногда, как в нашем случае, и ребенку. Впрочем, никакого ребенка при них не наблюдается.

— А где же чудовище? — спрашиваю я, стараясь придать своему голосу некое легкомыслие, ослабить трагический напор супругов. — Сбежало по дороге?

— Нет, он даже не знает, что мы здесь, — отвечает женщина.

Мужчина молча и достойно страдает. Знакомо.

— Сколько чудовищу лет?

— Тринадцать.

Что ж — возраст самый тот. Подростковый протест, все возможные формы девиантного поведения. Консервативные даже на вид родители явно не могут понять и уж тем более разделить современных увлечений сына, наверняка пытаются что-то запретить, растет раздражение с обеих сторон… Ну и что ж он, в конце концов, натворил, чтобы на красивом в общем-то лице отца появилась вот эта безнадежность?

— Наркотики? — сразу спрашиваю я. Если уже зависимость, то это не по моей части. Здесь я помочь — увы! — не смогу… Но рановато — в тринадцать-то лет! Может, просто попробовал что-нибудь достаточно безобидное? Интересно, они еще клей нюхают? Что-то мне в последние годы не попадались… Не то что в перестройку — пачками, начиная лет с десяти…

— Нет, нет! — оба синхронно мотают головами. — Что вы! Какие наркотики?!

Так, уже хорошо. Все остальное — в принципе решаемо.

— Напился, что ли? В милицию попал?

— Нет, нет!

— Дерется? Покалечил кого?

— Нет, он у нас вообще не дерется. И не дрался никогда.

— Сбежал из дома? Бросил школу?

— Нет!

— Украл деньги?

— Нет!

— Хамит? Оскорбляет вас, матерится?

— Нет, что вы, у нас в доме это невозможно… Мы никогда…

— Гм-м…

Что ж там еще остается? Неужели они нашли у парня в кармане сигареты и из-за этого устроили такое парное показательное выступление?!

— Ладно. Не будем больше в угадайку играть. Рассказывайте, что там чудовище натворило?

Рассказывает, вопреки моим предположениям, отец. Голос его слегка дрожит. Руки сжаты в кулаки на коленях. Костяшки пальцев побелели. Глаза полуприкрыты тяжелыми веками. Вправду достало, не играет…

Счастливо женаты почти двадцать лет. Ребенка родили не сразу. Сначала работали, развлекались, жили для себя. Да и время было не слишком располагающее к рождению детей — начало девяностых. Потом мама отца вышла на пенсию, поставила вопрос внуков ребром, они посоветовались между собой и решили — пора. Сразу родился мальчик — крупный, здоровый, спокойный, как по заказу. Бабушка жила с ними, охотно оставалась с внуком, не могла нарадоваться на вновь открывшийся смысл жизни. Они много работали, открыли свое дело, старались укрепить его, заработать побольше денег, правильно их вложить — теперь им было для кого стараться. Мужчина получил второе высшее образование — финансово-экономическое. Женщина окончила курсы бухгалтеров. Сын мало болел. Они заваливали его подарками, он говорил «спасибо» и целовал их в щеки теплыми губами. Казался совершенно беспроблемным. Впрочем, они его мало видели. Но бабушка-то видела его каждый день и тоже ни на что не жаловалась.

Бабушка, бывший педагог, хорошо подготовила внука к школе. Он пошел с удовольствием и первый класс окончил на отлично. Потом стал лениться, но ничего криминального до сих пор нет — четверки, пятерки, тройка по русскому языку и почему-то по географии, наверное, не нашел контакта с преподавателем. Бабушка провожала и встречала из школы. Кормила обедом. Бабушка же водила в кружки. Увлечения часто менялись: теннис, потом танцы, потом шахматы, потом карате, потом вдруг неожиданное — кружок керамики в районном клубе, где он с увлечением лепил, расписывал, обжигал, вроде неплохо получалось…

— Так, хорошо! Но что все-таки произошло теперь?

Почти полгода назад у бабушки случился тяжелый инсульт. Высокое давление, возраст… Сын с невесткой честно сделали все возможное — консультации лучших специалистов, лечение, массажи, реабилитационный санаторий. Что-то удалось восстановить. Голова, по счастью, почти не пострадала, но моторика — увы! Ходить бабушка уже не могла. И, скорее всего, не сможет. Впрочем, руками она вполне пользуется. Может читать, писать, смотреть телевизор. Пробует вязать — с молодости этого не делала, но не привыкла к безделью, и вот…

— Алексей! Не тяни резину! Ты скажешь или нет?!! Или скажу я! — голос женщины почти сорвался на визг. Все-таки я была права: она решительней своего супруга.

Мужчина совсем закрыл глаза и замер на стуле. Женщина говорит короткими фразами, на выдохе:

— С каждым может случиться. Это жизнь. Мы ухаживаем. Когда сами. Иногда приходит сиделка. Витя уже большой. Бабушка его вырастила. Теперь она беспомощная, стесняется. Ничего не говорит. Вите скажешь — он сделает. Недавно Алексей подглядел картинку: наш сын Витя выносит за бабушкой судно, а она… — женщина всхлипнула. — Она дает ему десять рублей! И он — берет! Спокойно и привычно, как будто так и должно быть! Вы понимаете?!

— Да, неприятно, — соглашаюсь я. — А что говорит Витя?

— Ничего. И бабушка тоже. Алексей просто не смог говорить с ними об этом. Мы сразу пришли сюда. Проблема в Вите и еще в Алексее: после этой сцены он просто не может видеть сына, он им… брезгует…

— Гм-м… Вот так, да? Брезгует, значит? А позвольте спросить, сударь… Алексей, я к вам обращаюсь: за оценки платили? Ну, принесешь пятерку — получишь… сколько?

— А откуда вы знаете?! — вскинулась мама Вити. — Да, действительно… Это было в прошлом… нет, в позапрошлом году. Витя ленился, успеваемость падала, нам кто-то посоветовал, или мы где-то прочли… Попробовали, сначала вроде действовало, потом перестало, ну, мы и бросили… Но… Но при чем тут это?..

— Моя мать носила его на руках! Она убирала и мыла за ним, пока он был маленьким и ходил под себя! — прорвало наконец папу. — Она его любила и любит больше, чем меня! Совершенно бесплатно! Много лет! Это же нельзя сравнить — оценки и больной человек, родная бабушка!

— Это вам кажется, что нельзя, — вздохнула я. — А Витя думает иначе. Причем думает он так именно благодаря вам. Дети не рождаются со знанием о том, что именно можно мерить деньгами, а что нельзя. Это воспитывается, как и многое другое. С самого Витиного рождения вы подменяли внимание к нему подарками, объясняя всем (в том числе, наверное, себе и ребенку), что вам некогда, что вы зарабатываете деньги. В позапрошлом году вы показали Вите, что даже внутри семьи возможны денежные взаимозачеты: ты мне услугу (хорошие оценки, которые так нужны зачем-то папам и мамам, но зачастую совсем не нужны детям), я тебе — денежку. Почему вас удивляет, что Витя усвоил этот урок? К тому же я совсем не уверена, что Витя изначально просил эти деньги за вынесенное судно. Я думаю, бабушка, впервые оказавшись беспомощной и тоже усвоив ваш семейный урок, сама предложила ему платить. Поговорите с вашей мамой… И приведите ко мне Витю.

Витя оказался пухлым очкариком из старых мультфильмов (по рассказам родителей я представляла его себе по-другому). Он пальцем поправлял очки и деликатно шмыгал курносым носом, то и дело прикладывая к нему белый платок.

— Я хочу керамистом быть. В «Муху» (Художественное училище им. Мухиной в Петербурге. — Прим. авт.) поступать, а после девятого — в лицей. Мне с глиной нравится работать. Но сейчас надо рисунок подогнать и композицию, я с репетитором занимаюсь… Правда, папа говорит, что это все баловство и я должен, когда вырасту, его дело продолжить. Но мама меня поддерживает. И бабушка…

— Бабушку жалко, конечно. Она всегда такая шустрая была… Помочь ей? Да конечно, только что я могу, если даже врачи… Поговорить? Так это само собой, я теперь специально у нее в комнате уроки делаю — ей веселее, да и подскажет когда, она же учительницей работала. Подать, принести? Ну конечно… Судно? Деньги?.. А откуда вы знаете?! Папа видел? И… и что?!

Я, как могу, живописую подростку реакцию родителей на подсмотренную сцену.

— О господи! — по-взрослому вздыхает Витя. — Так вот, оказывается, в чем дело! А я-то думаю, чего они меня сюда потащили? И не объяснили ничего… Конечно, бабушка сама предложила! Ну а я… Что, деньги не пригодятся, что ли? И ей вроде бы так проще… Но если б я знал, что их это так палит, так не связывался бы… Ну, разумеется, не буду, я же понимаю вообще… Да с бабушкой-то я всегда договорюсь, она лучше всех меня понимает. Вы знаете, — говорит оживленно. — Меня же она, в сущности, и вырастила… А они только подарки носили…

Мама Вити на приеме одна, вытирает глаза платком.

— Алексей не пришел. Ему… ему стыдно. Он понял, что вы во многом правы, что мы сами… но он не умеет признавать… вот так, вслух… Ему еще надо наладить отношения с Витей. Он старается… Но скажите! Я все время думаю: неужели детям нельзя дарить подарки? Если есть возможность? Это же нормально! Или: если ребенок хорошо учится, или еще что-то — должно же быть поощрение?

— Разумеется, подарки дарить надо! Но они должны дополнять, а не заменять внимание родителей. И поощрение должно быть. Вы можете сказать своему ребенку: «У тебя хорошие оценки за четверть, намного лучше, чем мы ожидали. Ты явно старался. Мы с папой решили купить тебе роликовую доску, которую ты хотел». Это — поощрение за успехи. Но нельзя сказать так: «Если кончишь четверть без троек, купим доску. Будешь убирать кровать — пойдем в цирк. Станешь гулять с собакой, будем ходить по воскресеньям в „Баскин Роббинс“». Это уже подкуп, из существования которого ребенок делает свой вывод. И кстати, что вы пообещаете такому ребенку, когда ему исполнится 16 лет и вам захочется, чтобы он тщательно готовился в институт, не посещал дурных компаний и приходил домой вовремя?

— Я как-то не думала об этом специально, — вздохнула мама Вити. — Мне казалось, все так делают. Но теперь мы постараемся…

Глава 27

О пользе глянцевых журналов

Родители были очень молодыми и симпатичными. Правда, слегка встревоженными.

Ребенку на вид исполнилось года два с половиной. Он крутил круглой, коротко стриженной головой, с лукавым любопытством поглядывал на меня и с явным вожделением — на большую машину-бетономешалку, стоящую на полке. На лбу у ребенка, ближе к правой стороне, имелась большая шишка.

— Как тебя зовут? — спросила я у ребенка.

— Денис Игоревич Страхов, — четко ответил малыш, грассируя на букве «р». — А машину можно?

— Можно, — улыбнулась я. — А где же это ты так стукнулся-то, Денис Игоревич? На горке упал?

Ребенок посмотрел на меня с недоумением и потянулся к машине.

— Он не падал, — поспешно сказала молодая мама. — Это как раз та проблема, с которой мы к вам пришли.

Я еще раз, внимательно, взглянула на шишку (Денис уже насыпал в бетономешалку желудей и теперь увлеченно выкручивал их оттуда). Шишка не была похожа на кисту и всякие другие страсти — явно травматическая природа.

— Дениса кто-то ударил? — спросила я, заранее проникаясь неприязнью к обидчику такого славного малыша. — В яслях? Дома? На площадке?

— Нет, он сам, — твердо произнес молодой папа и посмотрел на жену, взглядом оказывая ей поддержку. — Неоднократно.

— Так… — я быстренько прикидывала на Дениса все известные мне диагнозы, которые приводят к хронической аутоагрессии: аутизм, задержка развития, органическое поражение головного мозга, длительная сенсорная депривация, слепота, глухота… Ничего не подходило!

— Хорошо. Расскажите мне как, когда и в каких обстоятельствах это происходит. Как часто это бывает?

— Бьется головой об стену, — сказал папа, который явно не отличался болтливостью. — Раз в день. Или чаще.

Ситуация нравилась мне все меньше.

— Когда это началось? Что может вызвать такое поведение? Опишите какой-нибудь случай подробно, чтобы я могла себе представить…

Говоря все это, я лихорадочно листала тоненькую карточку Дениса, отыскивая и рассматривая вердикт невропатолога, ожидая от него чего-то совсем нехорошего. О чудо: невропатолог считал ребенка совершенно здоровым!

— Говорите вы! — я невоспитанно ткнула пальцем в маму Дениса.

Мама начала свой рассказ. Через десять минут я с трудом сдерживала смех. Денис полз по ковру с деревянным грузовиком и вез кубики на стройку. Стройка была в углу под раковиной.

Несмотря на молодость, родители Дениса серьезно относились к вопросу рождения ребенка. Когда будущая мама забеременела, они стали читать соответствующую литературу и посещать соответствующие сайты в Интернете. В Интернете нашлось много всего интересного. В киосках продавались красивые глянцевые журналы про кормление, уход и воспитание маленького ребенка. Они прочитали все, что нашли. Стали очень информированными и чувствовали себя готовыми к ответственному шагу.

Денис родился в срок — здоровым и крикливым. Бабушки старались помочь, но они обе тоже были молодыми и еще работали. Молодой дедушка скрывал от своих друзей, что у него есть внук. Отец работал, молодая мама воспитывала Дениса. Когда папа приходил домой, он подменял супругу, чтобы она могла отдохнуть и даже сходить в гости к подружкам. Она предпочла бы остаться дома с любимой семьей или сходить куда-нибудь вдвоем (оставив Дениса на пару часов с бабушкой), но муж настаивал: в одном из журналов было написано, что такие походы к подружкам нужны молодой маме для сохранения семейной гармонии.

Они все делали как надо. У них все получалось. Ура! Денис рос здоровым и хорошо развивался.

В одной статье, которой оба супруга уделили особое внимание (автор — некая Е. Мурашова, психолог), был подробно описан кризис «установления границ». Это когда ребенок пробует на прочность все «можно» и, главное, все «нельзя», которые выдают ему родители и другие близкие люди. «А что будет, если я нарушу запрет?» В статье было сказано, что когда ребенок орет и падает на пол, пытаясь добиться своего, это — чистейшей воды манипуляция. Не надо «вестись» на нее — и все будет нормально, ребенок усвоит границы и перейдет к следующему этапу развития. Главное: единая позиция всех воспитывающих ребенка людей.

Начало кризиса планировалось где-то на возраст полтора-два года. Родители ждали и внимательно приглядывались к Денису. Все произошло как написано: приблизительно в этом возрасте Денис начал устраивать скандалы и перестал реагировать на обычные увещевания.

Мама и папа были готовы и выступили единым фронтом: хочешь — ори, но все будет так, как мы сказали.

Денис поорал пару месяцев, повалялся на ковре и в коридоре и быстро сообразил, что все это ни к чему не приводит. Потом — парень сильный и агрессивный, с сильным типом нервной системы (в отца!) — попытался добиться своего прямой атакой. Пару раз ударил маму, поднял руку на отца. Литература не понадобилась, реакция молодого папы была жесткой и лаконичной: не будешь тут руками махать, а чтобы на мать наехать — не смей и думать! Денис заметался: ну неужели никак не удастся «подвинуть границы»?

«Креатив» подвернулся неожиданно: видимо, случайно, в пылу борьбы за что-то ребенок стукнулся головой об стенку. Мама с папой недоуменно и с опаской взглянули друг на друга: это же опасно! Голова — тонкий инструмент… И главное: про «стучаться головой» в статье ничего не было написано! Вдруг это симптом чего-нибудь ужасного?!

Денис получил требуемое. И мигом — сообразительный детеныш! — усвоил урок.

Теперь, когда Денису что-нибудь запрещают или не дают, он, не говоря дурного слова и даже не убирая с лица дружелюбной улыбки, идет к ближайшей стене и со всего размаху бьется об нее своей круглой башкой. Болевой порог у таких детей (крупных, здоровых, с сильной нервной системой), как правило, высокий, поэтому стук от этого удара идет по всей квартире. Испуганные родственники, естественно, уступают…

Интересно, — подумала я, взглянув на адрес на карточке (семья по прописке относилась к нашей поликлинике). — Знают ли они, что автор той самой статьи, психолог Е. Мурашова — это как раз я и есть?

— Мы все понимаем, — удрученно закончила свой рассказ мама Дениса. — Он нас построил и пользуется. Но что же теперь делать-то? Голова все-таки… И шишка… Нас даже на улице бабушки спрашивают.

— Ребята! — с бодрой убежденностью в голосе сказала я. — Ваш ребенок стучится головой об стену раз в день или чаще. Это — решительно не дело. Конечно, мозг маленького ребенка эволюционно повышенно устойчив к ударам, он как бы немного плавает в некоей жидкости. Но все равно — это безобразие надо прекращать. Ваш ребенок сильный и хорошо развит интеллектуально. Вы ему говорите: «Мы разгадали твою уловку. Ты стучишься головой, чтобы получить вот эту коробочку. Этого не будет. Ты можешь постучаться, но коробочку не получишь».

Он, конечно, попробует — раз, другой, третий… А потом сообразит — и вы избавитесь от этой шишки!

— Правда? — робко улыбнулась мама. — Вы уверены, что это… ну, так и будет? Это… бывает, чтобы головой? Где-то написано?

Не знают! — поняла я и решительно сказала:

— Конечно, бывает! Есть такая специальная… кхе-кхе… статья! В специальном журнале, для врачей. Там про это написано… А вы все сделаете, как я сказала, и зайдете ко мне… ну, через две недели.

— Ой, спасибо! — обрадовалась мама. — Я немного успокоилась теперь. И думаю, что он и вправду поймет, он же у нас умный… Деничка, убирай игрушки. Мы пойдем пока…

Папа с любовью обнял молодую жену за плечи. Денис поставил бетономешалку на место, помахал мне рукой и сунул свою ладошку в мамину руку.

Через две недели молодые родители не пришли. Я позвонила им домой. Мама долго смущенно извинялась и благодарила: шишка у Дениса почти исчезла, головой он больше не бьется, но пробует противно ныть — научился у двоюродной сестры Леночки.

— Но про нытье мы читали! — отрапортовала мама. — Это у нас не пройдет! Спасибо вам, вы нам так помогли!

Ну, в конце концов, это немного и моя вина, — пробормотала я себе под нос, положив трубку. — Это же я ту статью написала… могла бы и про голову упомянуть.

Глава 28

Как в романе

За одну короткую летнюю ночь на пустыре за моими окнами вырос городок аттракционов. С вечера выгрузили из огромных, пестро раскрашенных фур какие-то забуревшие железяки, и к утру собрали из них уже вполне узнаваемое и обычное — качели-лодочки, карусели с лошадками для малышей, машинки, тир, комната смеха с ее покореженными зеркалами. Одна только взрослая карусель выглядела чуть оригинально — огромные белые жутковатые лебеди со страшным скрежетом поднимались на высоту третьего этажа и там важно плыли, догоняя друг друга…

И, конечно, генератор раздражения и головной боли — грянула ярмарочная музыка из динамиков! И замигали гирлянды огоньков. И все это — буквально под моими окнами. И негде гулять с собакой… Короче, уже на второй день я от всей души ненавидела это милое народное развлечение.

А еще примерно через неделю ко мне через хозрасчетное отделение (за плату) пришел высокий, цыганистого вида парень с очаровательной дочкой — светленькой девочкой лет пяти-шести.

— Она вообще-то веселая, играет, но бывает, вдруг, словно закрывается, как в коробочке, — объяснил он. — А если я начинаю ее спрашивать, в чем дело, тормошить, пытаться развеселить или еще что — плачет. Да так горько, не унять ничем… Вот, мне мамочки здешние про вас рассказали, я и пришел к вам спросить, отчего это и как мне себя правильно вести, когда она так…

— Здешние мамочки? — переспросила я. — А вы сами-то откуда?

— А вот карусель-лебедей видали? — усмехнулся парень. — Там я и работаю, там мы и живем.

— То есть девочка тоже кочует с вами и этим… бродячим балаганом? А где ее мать?

— Мама у нас умерла, — вздохнул парень. — Сразу после Настиного рождения. Она ее не помнит, конечно. А ездит она со мной полгода, когда тепло. Зимой у матери моей живет, в деревне. Но ей бы волю дать — все время с нами ездила. Тут ей раздолье, балуют все, а бабушка у нас строгая…

Я подумала, что при таком экзотическом образе жизни нарушения у девочки минимальны, отослала Настю в другую комнату рисовать и играть в куклы и попросила отца рассказать подробнее. Подробности оказались намного более прихотливыми, чем я могла себе представить.

Как ни странно, но это оказалась не последняя моя встреча с родственниками Насти. Еще приблизительно через неделю на белом «мерседесе» приехал вполне новорусского вида господин средних лет (не то бандит, не то предприниматель — в то время они еще не очень различались) и с порога выпалил:

— Вы ее видели? Скажите, этот образ жизни, эти люди… это ее калечит? Непоправимо?

Для начала я попросила его представиться. Он оказался более близким родственником девочки, чем тот цыган.

После этого я уверила его, что Настя — дружелюбный, вполне адаптированный ребенок, растущий, по всей видимости, в атмосфере любви и приятия. Что же касается ее кочевой жизни, то это нам она кажется странной. Настя живет так с рождения, и, конечно, эта жизнь воспринимается ею как единственно возможная.

Я попросила бизнесмена рассказать всю историю девочки со своей стороны.

С тех пор как разбогатели, его жена никогда не могла ужиться с прислугой. Все-то они делали не так. В тот раз со скандалом выгнала очередную девицу и потребовала от мужа немедленно найти кого-то. Он тоже разозлился (на жену) и, будучи по делам на какой-то фабрике (то ли покупал ее, то ли продавал), увидел невзрачную бледненькую девушку, которая драила полы в обшарпанном коридоре.

— Сколько тебе здесь платят? — недолго думая, спросил он. — Я буду платить втрое, только учти: жена у меня — мегера!

Удивительно, но Настя прижилась в доме бизнесмена и вполне приспособилась к сварливой хозяйке. Сначала ездила на работу из общежития, а потом и вовсе переселилась в просторную, двухэтажную квартиру новых хозяев. Неожиданным оказалось и влияние тихой девушки на двадцатилетнего оболтуса — сына бизнесмена. С появлением в доме Насти он стал меньше пить и шляться с компанией, часто оставался вечером дома посмотреть видик и даже выразил согласие доучиться последний год в техникуме, который бросил два года назад. Часто заходил на кухню, рассказывал какие-то истории, вызывающие тихий Настин смех…

Настя вела себя скромно. Лишний раз не попадалась на глаза, не курила и не брала в рот спиртного. Родственников не имела, так как выросла в детском доме. С подружками встречалась редко, но довольно часто отпрашивалась к врачу (у девушки были какие-то проблемы с почками, но насколько серьезные — никому не приходило в голову спросить). Развлечения любила незамысловатые — кино посмотреть, книжку прочесть «про любовь», на карусели покататься…

Удивительно ли то, что за всем этим последовало?

Настя все честно рассказала хозяйке. Хозяйка поговорила с сыном. Оболтус явно испугался ответственности: мало ли с кем она могла… Тогда мать поставила перед Настей вопрос ребром: аборт или убирайся. Настя собрала вещи и ушла. Бизнесмен, обнаружив исчезновение девушки, устроил скандал, выяснил подробности и выговорил жене и сыну все, что он о них думает. Мысль о Насте и неродившемся внуке или внучке мешала спать по ночам. Спустя два месяца отыскал девушку. Она отказалась вернуться и денег не взяла. Бизнесмен, на неделю забросив дела, ушел в жестокий запой. Выйдя из него, продолжал поиски. Из роддома позвонили и сказали страшное: девочка родилась маленькой, но здоровой, однако у роженицы отказали почки и остановилось сердце… Врачи сделали все что могли.

Бизнесмен пинками поднял с кровати похмельного, полубессознательного от ужаса происходящего сына и повез его в роддом. Готовься: везем внучку! — бросил он жене.

В роддоме встретил цыганистого карусельщика. «Это моя дочь!» — спокойно заявил парень.

— Вот видишь, папа, я же тебе говорил… Она… — облегченно заблеял бизнесменский сынок. Отец отшвырнул сына в сторону, как ненужную ветошь.

— Да ты знаешь, кто я?! Да ты… да я тебя… — приступил к парню, растопырив пальцы веером.

— Не-а, — помотал головой карусельщик. — Мы с Настей последние три месяца вместе жили. Все я про вас и вашего сына знаю. Она меня просила: если что со мной случится, ребеночка не оставь. Не оставлю. Я — Миша Поляков. Моя дочь — Анастасия Михайловна Полякова.

Бизнесмен ушел — не скандалить же в роддоме, над гробом матери новорожденной Насти!

За истекшие годы сын бизнесмена стал жить отдельно, в купленной папой квартире, и женился на дочери компаньона отца («такая же тусовщица, как он сам, да что говорить…»). Детей молодые не хотят: зачем они, только жить мешают.

Один раз бизнесмен специально приехал в Псков, «в ихний балаган» посмотреть на подросшую Настю-младшую. Убедился, что с цыганистым Мишей она не имеет ничего общего, а похожа — увы и ах! — на его собственного лоботряса и на него самого (оба — белобрысые, со светлой кожей). Двухлетняя Настя была общительна, приветлива, Миша тоже не смотрел больше зверем. Бизнесмен крепко пожал карусельщику руку, спросил опять:

— Деньги на девочку возьмешь?

— Она — счастье мое и память, — ответил Миша. — Как деньгами померить?

— Тогда положу деньги на ее счет в банке за границей, — решил бизнесмен. — Вырастет, воспользуется, как захочет.

— Воля ваша, — беспечно улыбнулся Миша.

— Забрал бы ее к себе, — говорит мне бизнесмен. — Да жена против категорически, а меня-то дома и не бывает. А Миша этот и мать его в деревне… любят ведь они ее… Я в деревне той водопровод провел и газ… Смешно вам?

— Почему же смешно? — удивляюсь я. — Хорошо, люди наверняка рады. И вам приятно доброе дело сделать… для Насти и для других.

— Я по натуре бродяга, — говорит Миша. — Люблю деревню свою, но поживу немного хоть где — и в дорогу тянет. Ничего сделать не могу. Отца не знаю, может, меня мать от цыгана родила? Настена в школу пойдет, в деревне, конечно, я скучать стану… У матери хозяйство, она не может иначе, старая уже… Делать-то чего?

— Миша, вы добрый и семейный по природе человек, вы не думали…

— Думал, — на полуслове поймал мою реплику Миша. — Решиться не могу. Есть у меня в деревне подружка, с детских лет еще, в школу вместе бегали. Таней звать. Говорит: бери меня, Мишка, замуж, Настене мать нужна, и еще я тебе рожу… Я бы и не прочь, да как же я, карусельщик бродячий…

— Миша, не обязательно все время кочевать, — говорю я. — Есть много профессий, связанных с вечными разъездами. Можно выбрать, выучиться, даже заочно. И возвращаться домой, к Насте, к Тане, к семье…

— Это какие же? — жадно спрашивает Миша. — Я вообще-то учиться даже люблю…

Я, вздохнув, иду к полке за справочником про техникумы и училища.

А спустя еще неделю так же, за одну ночь, аттракционы были разобраны, погружены в фургоны. Огромные лебеди надменно гнули шеи над бортами грузовика. Взревели моторы. К полудню лишь ветерок гонял бумажки над вытоптанной и смятой травой пустыря, а мой пес жадно принюхивался, ловя исчезнувшие запахи.

Я не особенно-то сумела помочь им. Но все же почему-то эта печально-оптимистическая история, в которой одновременно присутствовало что-то от бродячей средневековой легенды, сентиментального английского романа и старого доброго Голливуда, осталась в моей памяти.

Глава 29

Ковер с длинным ворсом

Начало этой истории совпало с разгаром перестройки.

Немолодая круглолицая женщина самого простецкого вида привела на прием подростка, оставила его в коридоре и уселась на стуле (проигнорировав удобное кресло) в позе кучера, неоднократно описанной в русской классической литературе. Я приготовилась выслушать претензии и прочесть матери краткую лекцию об особенностях подросткового кризиса.

— Я туточки ни при чем, а он — мальчонка хороший, — сказала женщина, не выпуская меня из ассоциаций, связанных с критическим реализмом. — Вот мамка его — совсем пропащая. Отца и вовсе не видали. Из школы его гонят, не понимает он там ничего. Чего теперича делать-то?

— Гм-м… А вы, собственно, кто?

— Соседка я ихняя, в одной квартире с ими живу, — женщина говорила на каком-то неопределенном диалекте, который выдавал давно прижившуюся в Петербурге «лимитчицу». — А он — мальчонка хороший, — упрямо повторила она. — Вы поговорите с ним, может, чего и выйдет. А мне на работу надо…

— Хорошо, — вздохнула я, — попробую. Как его зовут — Саша? Зовите…

Для подростка из социально неблагополучной семьи Саша оказался неожиданно контактным и дружелюбным, охотно отвечал на все мои вопросы. Но по поводу профориентации наш диалог оставался — увы! — совершенно бесплодным.

— Тебе нравятся какие-то предметы в школе?

— Не-а.

— А какие-то увлечения есть?

— He-а. Телик люблю смотреть.

— А что у тебя хорошо получается?

— На велике кататься. А так — ничего не получается.

— А чем бы ты хотел заниматься?

— Не знаю. Ничем.

— Может быть, тебе техника нравится? Машины там, руками что-то делать?

— Нет, я это не умею.

Есть в психологии такой прием — направленная визуализация. Я иногда использую одну из его модификаций для профориентации подростков с небольшими когнитивными возможностями.

— Представь, что ты уже стал взрослым и у тебя все хорошо. Где, с кем, среди чего ты оказался? Что ты там делаешь? Опиши картинку.

— Там ковер! — сразу сказал Саша и чиркнул себя по щиколотке ребром ладони. — Вот с такими волосьями.

— Ковер?! — изумилась я. — Какой ковер?

Ситуация прояснилась почти сразу и оказалась трагикомической иллюстрацией ко «времени перемен». В прошлом году Саше и его брату, как детям из социально неблагополучной семьи, выделили бесплатные путевки и отправили их на месяц в пансионат, который только что отобрали у какой-то крупной партийной организации. Обстановку и инфраструктуру пансионата еще не успели поломать, и уличные мальчишки очутились среди совершенно невозможной для них роскоши. В магазинах и у них дома не было никаких продуктов, все распределяли по талонам, которые мать к тому же меняла на водку, а в пансионате два раза давали даже бутерброды с икрой и ломтики ананаса, которого Саша до той поры вообще никогда не видел. Но наибольшее впечатление на мальчика произвел все-таки лежавший в холле ковер…

— Так, — сказала я и надолго задумалась. — Ты хочешь очутиться в атмосфере внешней роскоши — это ясно. Но этот ковер — он должен быть у тебя лично, в твоей квартире?

— Нет, нет, — Саша протестующе замахал руками и попытался объяснить: — Куда такое одному-то?! Просто чтобы красиво… Для всех, вокруг… И я там…

— Ага, поняла, — согласилась я. — Ты хочешь работать там, где красиво.

Гостиничный бизнес, к примеру… Осталось выяснить, что бы ты мог там делать… Ты еду готовить не любишь? Кулинарное училище…

— Не-а, — уже знакомо сказал Саша. — Не умею я это.

— Послушай, но ведь за что-то же тебя в жизни хвалили, благодарили… Вот соседка тебя привела, потратила свое время, говорила о тебе хорошо, значит…

— Да, у меня руки… — вдруг сказал Саша. — Когда у тетки Зины голова болит, я так делаю, — подросток вытянул кисти и как-то странно пошевелил пальцами. — Она говорит, помогает. И еще детей ее, и другой соседки… когда они плачут или бесятся там, могу успокоить…