Фактор холода Браун Сандра
– От кого?
– О тебе было много разговоров в Клири, особенно с тех пор, как Датч вернулся в город и возглавил местную полицию. В «Аптеке Ритта» вы оба входите в «горячую десятку».
– Ты проводишь время в «Аптеке Ритта»?
– Куда все, туда и я. Все там собираются.
– О да, это местный клуб, – с насмешкой заметила Лилли. – Я так и знала, что мой развод с Датчем породит тучу слухов и догадок. Сплетники кормятся браками, беременностями, изменами и разводами.
– И смертями, – тихо добавил он.
– Да. – Лилли пристально смотрела на Тирни. – И что же говорят о смерти Эми?
– Что это была трагедия.
– Что ж, это правда. Ей было всего три годика, когда она умерла. Ты это знал? – Тирни кивнул. – Четыре года назад. У меня в голове не укладывается, что я прожила без нее больше, чем с ней.
– Опухоль мозга?
– И это тоже правда. Злостная гадина! Коварная и смертоносная. Она долго не проявлялась… очень долго. Ни паралича, ни частичной слепоты, ни проблем с речью. Никакого предупреждения о том, что нас ждет. Эми казалась совершенно здоровенькой. К тому времени, как мы поняли, что надо бить тревогу, опухоль заполонила целое полушарие ее мозга.
Лилли нервно перебирала бахрому вязаного пледа.
– Нам сказали, что опухоль неизлечимая и неоперабельная. Доктора говорили, что даже агрессивная химиотерапия и радиация могут продлить ей жизнь на несколько недель, ну, может, на пару месяцев, не больше. Мы с Датчем решили не подвергать ее изнурительному лечению. Мы забрали ее домой и еще шесть недель прожили сравнительно нормально. А потом эта проклятая опухоль сделала рывок. Появились симптомы, и все понеслось! Однажды утром она не смогла выпить апельсиновый сок. Потом начали отключаться другие жизненные системы. Она впала в кому. Однажды утром она перестала дышать. Ее сердечко стукнуло в последний раз и остановилось.
Тирни пытался поймать ее взгляд, но Лилли быстро отвернулась и стала смотреть на огонь.
– Мы пожертвовали ее тело на медицинские исследования. Мы подумали, что это может принести пользу… Может, спасет каких-то других детей от такого страшного конца. К тому же мне казалась невыносимой мысль о том, что ее придется положить в гроб. Понимаешь, она всегда боялась темноты. Не засыпала без света. У нее был такой ночник в виде прозрачного стеклянного ангелочка с распростертыми крыльями. Я его берегу и сама зажигаю каждую ночь. Ну, в общем, я не могла допустить, чтобы ее закопали в землю.
– Не будем говорить об этом, Лилли. Прости меня, не надо мне было…
– Нет, я в порядке. – Она отерла слезы со щек. – Даже хорошо, что ты заговорил о моей девочке. Мой психотерапевт советует мне почаще говорить о ней с кем-нибудь из близких и называть ее по имени – Эми. Это необходимо, чтобы как-то справиться. – Лилли повернула к нему лицо и встретила взгляд Тирни. – Знаешь, когда она умерла, люди старались не говорить со мной о ней. Не глядя мне в глаза, выражаясь иносказательно, они говорили о моей утрате, о моем горе, о моем трауре, но никто не называл Эми по имени. Наверное, они думали, что щадят мои чувства, а на самом деле мне было так необходимо поговорить о ней!
– А Датч?
– Что – Датч?
– Как он справился с этим?
– А что говорят в «Аптеке Ритта»?
– Там говорят, что он крепко сдружился с виски.
Лилли горько усмехнулась:
– Сплетники в «Аптеке Ритта» строго придерживаются фактов. Да, он начал сильно пить. Это стало сказываться на его работе. Он начал делать ошибки, подставлять себя и своих товарищей. Он стал ненадежен. Несколько раз он получал замечания, потом ему вынесли официальное порицание, потом понизили в должности. После этого он совсем впал в депрессию и стал еще больше пить. Он покатился вниз по наклонной плоскости. В конце концов его уволили. Как раз сегодня он мне сказал, что, если бы не Эми, наш брак длился бы вечно. Может, он и прав. Как в брачном обете, нас действительно разлучила смерть. Ее смерть. Боюсь, мы стали типичной парой, чей брак не выдержал потери ребенка. Мы так и не оправились. Ни вместе как супруги, ни каждый из нас. – Лилли оторвала взгляд от тлеющих углей и посмотрела в глаза Тирни. – Я что-нибудь пропустила? Злостным сплетникам из «Аптеки Ритта» известны условия нашего развода?
– Нет, но они над этим работают. Во всяком случае, они рады, что Датч вернулся к ним.
– А что насчет меня?
Тирни лишь пожал плечами вместо ответа.
– Да брось, Тирни, ты же видишь, я толстокожая. Выдержу.
– Они говорят, что это ты подала на развод. Ты настояла на нем.
– Значит, я самая бессердечная сука из всех когда-либо существовавших бессердечных сук.
– При мне они выражались не совсем так.
– Но почти так, не сомневаюсь. Жители Клири наверняка взяли сторону своего земляка. – Лилли вновь задумчиво смотрела на огонь. – Решение о разводе было принято не в гневе и не из злости. Я это сделала ради того, чтобы выжить, пусть и в одиночку. Датч так и не смог оправиться от смерти Эми и не давал оправиться мне. – Ей хотелось, чтобы Тирни понял то, чего никак не хотели понять все остальные. – Я стала для него подпоркой. Ему легче было опираться на меня, чем обратиться за профессиональной помощью и излечиться. Он стал для меня непосильным бременем. Я не могла тащить на себе еще и этот воз и продолжать собственную жизнь. Отношения стали ненормальными для нас обоих. Нам лучше было расстаться, хотя Датч по-прежнему отказывается признавать, что нашему браку пришел конец.
– Его можно понять.
Лилли отреагировала болезненно.
– Прошу прощения? Что ты имеешь в виду? – в голосе Лилли зазвучали напряженные нотки.
– Трудно обвинять его в том, что он сбит с толку.
– А почему это он сбит с толку?
– Любой мужчина на его месте был бы сбит с толку. Ты с ним развелась. Больше того, именно ты потребовала развода. И тем не менее сегодня, как только ты попала в беду, ты первым делом позвонила ему.
– Я объяснила почему.
– Все равно это сводится к одному: ты посылаешь своему бывшему мужу противоречивые сигналы.
Она ясно объяснила, какие причины заставили ее позвонить Датчу и попросить о помощи. Что ей за дело, поверил ей Тирни или нет? Она твердила себе, что его мнение для нее ничего не значит, и тем не менее его замечание задело ее. Она бросила взгляд на свои часы, но так и не поняла, какое время они показывают.
– Час уже поздний.
– Ты рассердилась.
– Нет, я устала. – Лилли взяла со стола свою сумку и начала рыться в ней.
– Мне не следовало так говорить.
Она отложила сумку и посмотрела на него.
– Да, Тирни, тебе не следовало так говорить.
Лилли ждала извинений, но он заговорил жестко и непримиримо:
– Что ж, Лилли, тут уж ничего не поделаешь. Знаешь, почему я лежу на этом собачьем коврике у очага, вместо того чтобы сесть рядом с тобой на диван? Знаешь, почему я даже не попытался тебя утешить, не обнял, пока ты оплакивала Эми? Только потому, что я сбит с толку не меньше, чем Датч, который не знает, как ты к нему относишься.
Лилли открыла рот, но слов не нашла. Опустив взгляд, она принялась теребить застежку сумки.
– Датч навсегда ушел из моей жизни, – медленно проговорила она. – Я не хочу, чтобы он возвращался. Ни в каком качестве. Но я допускаю, что испытываю к нему смешанные чувства. Я желаю ему всего только хорошего. Знаешь, он был футбольным кумиром. Часто забивал решающие голы в кубковых матчах. Вот этого я и желаю ему сейчас.
– Забить решающий гол?
– Добиться успеха. Эта работа в Клири дала ему возможность начать сначала. Он может доказать, что он хороший полицейский. Больше всего на свете я хочу, чтобы он здесь преуспел.
– Больше всего на свете… – задумчиво повторил Тирни. – Обязывающее заявление.
– Я отвечаю за свои слова.
– Ну, тогда, я полагаю, ты готова сделать все от тебя зависящее, чтобы помочь ему преуспеть.
– Безусловно. Но только практически я ничем не могу ему помочь.
– Ты даже не представляешь, как много ты можешь для него сделать!
С этими загадочными словами он встал, пробормотал какое-то невнятное извинение и направился в спальню или, возможно, в ванную.
Лилли проводила его взглядом. Она чувствовала себя растерянной, выбитой из колеи, как будто ее психотерапевт прервал сеанс в середине, когда ей еще так много нужно было сказать. Она почувствовала облегчение, когда Тирни сказал, что знает об Эми: самое трудное было позади. Трудно говорить о таких вещах с человеком, которого только начинаешь узнавать ближе. О чем-то подобном невозможно объявить в начале разговора, хотя она частенько испытывала желание именно так и поступить во избежание традиционного вопроса: «У вас есть дети?» Это вело к неизбежным объяснениям, за которыми следовало столь же традиционное: «О, мне так жаль! Ради бога, извините». И собеседник начинал чувствовать себя бессердечным и виноватым.
По крайней мере, с Тирни ей удалось избежать этого неловкого объяснения. И, уж конечно, она была благодарна ему за то, что он не стал осыпать ее банальными рассуждениями типа «бог дал, бог и взял» или расспрашивать, что она чувствовала, хотя, что она чувствовала, и без слов было ясно. Тирни оказался исключительно чутким собеседником.
Но его интерес к их с Датчем отношениям начал раздражать Лилли. Датч ушел из ее жизни, но Тирни, видимо, не был в этом убежден. А если он так хотел ее обнять, почему он этого не сделал? Обнял бы и увидел, как она отреагирует. И нечего использовать Датча как предлог, чтобы этого не делать!
– Ты уже пять минут перетряхиваешь эту сумку. – Лилли вздрогнула. Она не заметила, как он вернулся, не почувствовала, что он наблюдает за ней, пока он не заговорил. – Что ты все время ищешь?
– Свое лекарство.
– Лекарство? – удивился Тирни.
– От астмы. Я купила его вчера в «Аптеке Ритта». Между прочим, – сухо добавила она, – по части сплетен Ритт идет под номером первым. Пока я была там вчера, забирала лекарство по рецепту, Уильям Ритт задал мне несколько, как он сказал, деликатных вопросов обо мне и Датче, о нашем разводе, о продаже этого дома. Он даже спросил, сколько нам за него заплатили. Представляешь? Может, он таким образом просто хотел проявить внимание, но я не могу отделаться от мысли…
Отвлекшись на поиски лекарства, Лилли умолкла. В конце концов она потеряла терпение, перевернула сумку и вытряхнула все содержимое на кофейный столик.
Здесь была косметичка, из которой она раньше вынула маникюрные ножницы, ее бумажник и чековая книжка, упаковка бумажных носовых платков, коробочка с мятными леденцами, зарядное устройство для сотового телефона, карточка-пропуск в здание редакции в Атланте, связка ключей, солнцезащитные очки.
Все, за исключением того, что было ей необходимо.
Она в растерянности подняла взгляд на Тирни.
– Странно, но его здесь нет.
10
Датч занял пассажирское место в грузовике Кэла Хокинса прежде всего потому, что не доверял Хокинсу. Он не верил, что Хокинс сделает честную попытку подняться по горной дороге. Но была и другая причина, более важная: он хотел первым добраться до коттеджа, первым войти в дверь, стать для Лилли спасителем, рыцарем в сияющих доспехах.
Возвращение в город из подпольного кабака, где они с Уэсом нашли Хокинса, оказалось мучительным. Мосты были ненадежны, дороги ничуть не лучше. Когда они приехали в гараж, Датч влил в Хокинса несколько чашек черного кофе. Хокинс ворчал и ныл всю дорогу, пока Датч не пригрозил заткнуть ему глотку кляпом, если он сам не заткнется. Потом ему пришлось силой запихнуть Хокинса в его грузовик.
Кабина грузовика представляла собой настоящий свинарник. Весь пол был засыпан мусором, оставшимся еще с прошлой зимы. Виниловые сиденья зияли страшными ранами, из которых торчали клочья засаленной набивки. С зеркала заднего вида свисала пара игральных костей, голограмма голой девицы, занимающейся любовью с вибратором, и освежитель воздуха в форме елки, явно не справляющийся со своей задачей.
Грузовик с песком входил в парк тяжелого дорожного оборудования, которое старый мистер Хокинс сдавал в аренду муниципалитетам, фирмам коммунального обслуживания и строительным компаниям. Его бизнес процветал, пока он не умер. При Кэле Хокинсе-младшем дело пошло прахом. От наследства остался только этот грузовик.
Кэл-младший использовал имущество отца как обеспечение под долги, которых он никогда не возвращал. Все подверглось отчуждению, кроме этой развалины. Датч не сочувствовал финансовым неудачам Кэла, он не стал бы плакать, если бы судебные приставы завтра же описали грузовик, лишь бы только он доставил его на пик Клири сегодня.
Он бросил взгляд в зеркало и увидел фары своего «Бронко», следующего за грузовиком на безопасном расстоянии. За рулем сидел Сэмюэл Булл, один из подчиненных ему полицейских. У него было преимущество: он вел машину по смеси песка с солью, которую разбрасывал Хокинс. Тем не менее дорога оставалась опасной. Время от времени Датч видел, как «Бронко» заносило то в кювет, то через осевую линию.
С Буллом ехал Уэс. Перед тем как выехать из гаража, Датч сказал ему, что справится сам.
– Я буду рядом для моральной поддержки, – заявил Уэс и залез в «Бронко».
Моральная поддержка могла понадобиться Датчу только в том случае, если бы эта попытка добраться до Лилли окончилась провалом. Похоже, Уэс не сомневался в провале. Не сомневался и Булл. Не сомневался и Хокинс. Датч улавливал недоверие во всем, что они говорили, ясно различал жалость в их взглядах.
«Должно быть, они видят во мне одержимого», – подумал он. Одержимость – неподходящее состояние духа для шефа полиции. Одержимый, безусловно, не внушает доверия окружающим. Единственное, что он мог внушить Кэлу Хокинсу, это страх.
Когда они были примерно в пятидесяти ярдах от поворота на горное шоссе, Датч сказал:
– Если увижу, что ты саботируешь, брошу тебя в тюрьму.
– За что?
– За то, что разозлил меня.
– Не имеешь права.
– А вот попробуй проверить – и увидишь. Выжми из этого драндулета все, что он может дать, ясно?
– Да, но…
– Никаких «но».
Хокинс облизнул губы и крепче стиснул баранку.
– Ни черта не вижу, – пробормотал он и сбросил скорость перед поворотом.
Это был трудный и опасный поворот, а за ним начинался крутой подъем. Хокинс должен был поворачивать медленно, чтобы не оказаться на обочине, но в то же время сохранить достаточное ускорение, чтобы одолеть подъем.
Датч включил двустороннюю рацию.
– Осади назад, Булл. Держи дистанцию.
– Не волнуйся, приятель, – раздался в переговорном устройстве голос Уэса. – Я только что отдал ему тот же самый приказ.
– Тихо и плавно, – бормотал Хокинс, обращаясь то ли к себе, то ли к грузовику.
– Не слишком тихо, – вмешался Датч. – Ты должен взять этот подъем.
– Только я умею водить этот грузовик.
– Вот и веди. Но ты должен чертовски постараться вести его правильно. – Сам того не замечая, Датч затаил дыхание.
Хокинс осторожно взял поворот. Все прошло благополучно.
Датч выдохнул.
– А теперь жми на газ.
– Не учи меня делать мою работу, – огрызнулся Хокинс. – Черт, вот тьма египетская!
Вдоль федерального шоссе, переходившего в Главную улицу Клири, по всему городу тянулись фонари от одного края до другого, но сразу за его пределами освещение обрывалось и наступала непроглядная тьма. Фары грузовика выхватывали из мрака лишь безумную пляску замерзших капель на ветру.
Эта призрачная пляска напугала Хокинса. Он отпустил акселератор.
– Нет! – Датч ездил по федеральному шоссе тысячи раз и знал, что на этом участке нужен разгон, иначе подъем не одолеть. – Жми на газ!
– Я ничего не вижу, – прохрипел Хокинс.
Он перевел грузовик на нейтральную скорость и отер лицо рукавом. Он сильно потел, несмотря на холод, и этот пот пах примерно так же, как и вызвавшая его сивуха.
– Жми на газ, – сквозь зубы повторил Датч.
– Погоди минутку. Дай глазам привыкнуть. Когда вся эта дрянь перед носом мельтешит, у меня голова кругом идет.
– Никакой минутки. Давай сейчас же.
Хокинс хмуро покосился на него.
– Тебе что, на тот свет невтерпеж?
– Нет, это, похоже, тебе на тот свет невтерпеж. Потому что я тебя пристрелю, если этот грузовик не сдвинется с места через пять секунд.
– Шеф полиции не имеет права так угрожать частным лицам.
– Раз.
– Эй, что там у вас? – пробился в рации искаженный помехами голос Уэса.
– Два. – Датч нажал кнопку приема-передачи и заговорил в рацию: – Кэл раздумывает, как лучше взять подъем. – Он отключился. – Три.
– Датч, ты уверен, что стоит продолжать? – В голосе Уэса слышалось беспокойство. – Может, передумаешь?
– Четыре.
– Булл еле держит «Бронко» на дороге, и это на песке! Мы ничего не видим перед капотом и…
– Пять. – Датч вытащил пистолет из кобуры.
– Черт! – Кэл перевел рычаг на первую скорость.
– Все в порядке, Уэс, – сказал Датч в рацию, мысленно гордясь тем, что считал своим самообладанием. – Мы едем.
Кэл отпустил рычаг и нажал на акселератор. Грузовик прокатился на несколько футов вперед.
– Поддай газу, а то он не возьмет эту горку, – напомнил Датч.
– Не забывай, у нас тяжелый груз.
– Вот его и надо скомпенсировать.
Хокинс кивнул и перевел машину на вторую скорость, но стоило ему это сделать, как задние колеса начали проворачиваться вхолостую, не находя сцепления с дорогой.
– Ничего не выйдет.
– Не отпускай.
– Ничего не…
– Не отпускай! Давай еще раз! Жми на газ!
Хокинс помянул Иисуса, Марию и Иосифа, после чего исполнил приказ Датча. Колеса нашли дорогу, и грузовик двинулся вперед.
– Видишь? – В голосе Датча прозвучало больше облегчения, чем он сам готов был выказать.
– Да, но нам еще надо взять черт знает сколько поворотов.
– Ты сможешь это сделать.
– Я могу доставить нас обоих прямо в пекло. Я же ни черта не вижу. Как бы мне не навернуться к чертям собачьим под откос со всем этим песком.
Датч его не слушал. Под одеждой он потел даже больше, чем Хокинс. Он сосредоточился на свете фар, который обрывался прямо перед капотом. Мысленно он признавал, что Хокинс прав: вести грузовик таких размеров по обледенелой горной дороге при ограниченной видимости было опасно. Ледяной дождь уже успел покрыть только что разбросанный песок. Датч заметил, что Булл провел «Бронко» не дальше поворота. Двое внутри – его лучший друг и один из его подчиненных – в эту минуту, вероятно, обсуждали его слепое безумие. Впрочем, сейчас ему все равно, что они о нем думают.
Со стоном и скрипом старый грузовик поднимался в гору под уклоном в двадцать градусов. Подъем проходил медленно, но Датч твердил себе, что каждый дюйм приближает его к Лилли. И к Бену Тирни.
Ну почему из всех мужчин, с кем она могла застрять в горах в непогоду, там оказался он? Мысль о том, что Лилли была в коттедже наедине с мужчиной, сама по себе могла свести Датча с ума. Но она была там с тем самым парнем, на которого загляделась вчера на улице.
Датчу уже доводилось видеть, и не раз, как другие женщины – в возрасте от семи до семидесяти – заглядываются на Тирни, как заходятся от восторга, обсуждая его атлетическое сложение и безупречные черты лица. И можно было держать пари на что угодно, мерзавец прекрасно знал, какое волнение он вызывает у дам.
Небось мнит себя призовым жеребцом. Искатель приключений, аферист, позер, публикующий свои фотки в глянцевых журнальчиках. Все сводилось к одному: дверь в любую спальню этот хлыщ открывал ногой.
«На байдарках они ходили! Как же, держи карман».
Отогнав от себя горькие мысли, Датч повернулся к Хокинсу:
– Держись, Кэл. Приближаемся к первой «шпильке».
– Угу.
– Еще ярдов десять.
– Ничего у нас не выйдет. Ни единого шанса.
– Выйдет, если тебе дорога твоя шкура.
Несколько секунд Датч цеплялся за веру, что у них и впрямь все получится. Возможно, он принимал желаемое за действительное. Ему так хотелось, чтобы все получилось, чтобы он увидел наяву, как все получается. Но даже самое горячее желание не могло превозмочь законы физики. Кэлу пришлось снизить скорость, чтобы преодолеть крутой поворот. А как только он снизил скорость, грузовик не смог взять подъем. Он заглох и замер на целую вечность, как показалось Датчу. Датч опять затаил дыхание. Грузовик неудержимо заскользил назад.
Датч завизжал, как женщина:
– Жми на газ, идиот!
Хокинс повиновался, но Датчу показалось, что действует он слишком осторожно, недостаточно активно, чтобы противостоять неумолимой силе тяготения. Как бы то ни было, все, что делал Хокинс, к успеху не привело. Разве что затормозило бесконтрольное скатывание под уклон и не дало им сорваться с дороги.
Когда грузовик наконец остановился, Хокинс испустил долгий вздох:
– Чтоб мне сгореть! Чуть не навернулись.
– Давай еще раз.
Хокинс повернулся к нему так резко, что слышно было, как хрустнули шейные позвонки.
– Ты что, рехнулся?
– Включай скорость и попытайся еще раз.
Хокинс затряс головой, как мокрый пес:
– Да ни в жисть. Вынимай свой пистолет, стреляй мне прямо промеж глаз – это хоть будет скорая смерть. Все лучше, чем погибать под тоннами грузовика и песка. Нет уж, спасибо. Подожди, пока небо расчистится, или найди другого водилу, или сам садись за руль, только я туда больше не поеду. Плевать я хотел на твои заморочки.
Датч попытался взглядом подчинить его своей воле, но воспаленные глаза Кэла Хокинса твердо смотрели на него в ответ, щетинистый подбородок воинственно выпятился. Они оба вздрогнули от неожиданности, когда кто-то постучал в окно с пассажирской стороны.
Снаружи в кабину заглядывал Уэс.
– Эй, у вас там все в порядке?
– Да, все нормально, – ответил Датч через стекло.
– Черта с два тут все нормально! – заорал Хокинс.
Уэс вскочил на подножку, открыл дверцу и тут же ощутил страх, исходящий от Хокинса.
– Что происходит?
Хокинс протянул трясущийся палец и указал на Датча:
– Он наставил на меня пистолет, грозил убить, если не отвезу его на эту гору. Совсем с ума свихнулся.
Уэс перевел изумленный взгляд на Датча. Тот ответил усталым голосом:
– Я не собирался в него стрелять. Я просто хотел его припугнуть, чтобы он не филонил.
С минуту Уэс смотрел на друга в задумчивости, потом тихим, доверительным тоном обратился к Хокинсу:
– Его жена там наверху, в их коттедже, с другим мужчиной.
Хокинс переварил информацию и перевел взгляд на Датча, как будто увидел его в новом свете.
– О черт… Паршиво.
Кэл Хокинс понятия не имел о том, что такое «паршиво». «Паршиво» – это когда тебе сочувствует такой, как Кэл Хокинс.
– Кэл, ты можешь сдать задом обратно на дорогу? – спросил Уэс.
Преисполнившись сочувствия, Хокинс значительно подобрел и сказал, что попробует. Ориентируясь на фары «Бронко», он вывел грузовик с песком обратно на шоссе и развернул его к городу. Датч велел Буллу пересесть в грузовик и приглядывать за Хокинсом, чтобы тот не вздумал как-нибудь повредить грузовик, который городу еще понадобится.
– Не удивлюсь, если он нарочно разобьет грузовик, чтобы увильнуть от второй попытки завтра. – Следуя за грузовиком в «Бронко», Датч скрипнул зубами от злости. – Трусливый, пьяный сукин сын.
– Кончина Кэла Хокинса-младшего не станет невосполнимой утратой, тут я с тобой согласен, – сказал Уэс. – Но, боже милостивый, Датч, каким местом ты думал, когда наставлял на него пистолет?
– А тебе обязательно было ему говорить, что Лилли там с другим мужчиной? К рассвету об этом будет знать весь город. Представляешь, какими красками они распишут, чем Лилли там занимается с Беном Тирни, чтобы согреться и скоротать время? Ты же знаешь, как у этих людей мозги работают!
– Я вижу, в каком направлении работают твои мозги.
Датч бросил на него гневный взгляд.
– И потом, – невозмутимо продолжал Уэс, – я не упоминал Бена Тирни по имени. Откуда Хокинсу знать, может, она там с каким-нибудь старым хрычом.
– Вряд ли он так подумает.
– Слушай, я ж для тебя старался. Знаешь, почему сказал ему? Потому что такую ситуацию он в состоянии просечь. Взбираться на гору в такую погоду, чтобы спасти человека? Хокинсу такого не понять, у него нет чувства долга. Но поехать за твоей женой, которая там с другим мужчиной, – вот это ему понятно. Это может оправдать любые безрассудные действия. Даже угрозу оружием.
Они не обменялись больше ни словом, пока не доехали до гаража. Датч приказал Буллу возвращаться в участок и проверить, не нужна ли его помощь кому-нибудь еще. Если нет, он мог возвращаться домой.
– Есть, сэр. – Глядя в пол, полицейский неуклюже добавил: – Мне очень жаль, сэр. Ну, насчет вашей жены. Ну, что мы не смогли туда подняться.
– Увидимся завтра, – коротко бросил в ответ Датч.
Булл направился к оставленной в гараже патрульной машине. Хокинс уже забирался в свой пикап, когда Датч нагнал его.
– Я за тобой заеду завтра с утра пораньше. Сделай так, чтобы я тебя не искал.
– Я буду дома. Знаешь, где это?
– Заеду на рассвете. И если ты напьешься или будешь маяться с похмелья, пожалеешь, что я тебя не пристрелил.
Они выехали из гаража вслед за пикапом Хокинса. Неудивительно, что один из хвостовых фонарей у него был разбит.
– Надо бы штраф ему влепить, – пробормотал Датч, когда Хокинс свернул на перекрестке.
– Высади меня в конце подъездной аллеи, – сказал Уэс, когда они поравнялись с домом Хеймеров. – Нет смысла подъезжать к дому.
Датч остановил «Бронко». Несколько мгновений мужчины молчали. Уэс мрачно смотрел прямо перед собой сквозь ветровое стекло. Наконец он нарушил молчание:
Читать бесплатно другие книги:
