Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки Цепов Денис

Эликсир молодости

В тридевятом царстве, тридесятом государстве…

Короче, когда я на василеостровской скорой работала, у нас дом на углу 7-й линии и Большого проспекта нехорошим местом считался. Странноватым, я бы так сказала. То возле него на ровном месте пешеход ногу сломит, то с крыши кто-нибудь свалится, то глубокой ночью в подъезде покойника найдут. Беспокойное местечко, одним словом.

А старожил наш скоропомощный, который акушером на скорой шестьдесят лет отработал, едва ли не со времен наркома здравоохранения тов. Семашко, все на нас ворчал. Молодняк мы, дескать, бескультурный, истории города родного не знаем. А дом тот, можно сказать, легендарный и таинственный.

Якобы была в этом доме аптека немца Пеля, и он там полную алхимию развел и философский камень создавал, а то и вовсе даже создал. Задолго до революции, естественно. А во дворе дома башню выстроил и грифонов ручных там этот камень охранять поселил. А еще эликсир вечной молодости изобрел и продавал его особо избранным наряду со всяческими афродизиаками, вроде нынешней «Виагры».

У знатных клиентов, говорят, большим спросом это зелье пользовалось. Оттого ему безвозбранно тайные алхимические дела вершить позволяли, и на грифонов сквозь пальцы городское начальство смотрело. Ну а как старый Пель помер и все его семейство сгинуло, грифонов приструнить стало некому, вот они по ночам и безобразят…

Правда, потом пришла советская власть, грифонов запретили; ну да суть не в этом.

Такой вот странный дом. Легенда, разумеется, петербургский миф. Как же можно – Питер да без мистики! Однако ж на доме и в самом деле надпись была: «Товарищество Пель и сыновья». Но, по правде говоря, сколько я по ночам мимо этого дома ни ездила – грифонов так и не увидела, да и философский камень мне на голову не свалился. А вот насчет эликсира молодости некоторые сомнения у меня имеются.

Однажды жарким июльским днем получила я вызов в дом этот окаянный. Старушку лет этак восьмидесяти кошка оцарапала. В машине душно, асфальт плавится, в воздухе марево раскаленное – кажется, будто дом этот угловой истекает и исчезает прямо на глазах.

Зато в подъезде – тишина и прохлада. Лифт крохотный, на площадке верхнего этажа витражи, сумрак разноцветный. Как в другое измерение попала. Невольно мне один небезызвестный коллега вспомнился, доктор Михаил Афанасьевич Булгаков…

Звоню. Открывается дверь, в темноте прихожей только силуэт девичий различаю. И звонким голоском: «Проходите, доктор!»

Правнучка, думаю. Иду за ней в комнату, на свету разглядела – нет, все-таки внучка. Или даже дочка, потому как если приглядеться хорошенько, то даме лет сорок.

– А больная где? – спрашиваю.

– Я больная, – дама отвечает.

Смотрю в свои бумажки – нет, четко написано, возраст древний, под восемьдесят. Тут я и фамилию разобрала – Пель. И как-то вдруг все сказки нашего заслуженного акушера меня аж морозом по хребту продрали…

Видно, у меня на лице что-то изобразилось, поскольку «старушка» улыбнулась так ехидненько и говорит:

– Верно, я – последняя из Пелей. Похоже, вы кое-что про семью нашу слышали. И не страшно вам сюда ехать было?

Я честно подумала.

– Нет, – говорю, – не страшно. Во-первых, я доктор скорой помощи, а нам по приказу бояться не положено. Во-вторых, я в чертей, инопланетян и философские камни все равно не верю.

– А в грифонов? – с хитрецой больная спрашивает.

– Тем более не верю! – говорю.

– Ну и хорошо, – она мне отвечает, – не верите, и ладно. Главное, чтобы они в вас ненароком не поверили.

Разговорчики, однако…

Ну да я по делу как-никак приехала:

– Ладно, – говорю, – давайте вашу царапину обрабатывать. А заодно и кардиограмму снимем. У нас порядок такой: на всякую травму после шестидесяти лет ЭКГ снимать надо.

Показала она мне эту «царапину». По всей правой руке глубокая рваная рана, будто бы не кошка – рысь как минимум проехалась. Одна радость, что кровь свернулась уже.

Я малость приужахнулась:

– Ну и кошечка у вас! После такой царапины в больницу ехать надо, швы накладывать! Иначе шрам останется.

А дама только посмеивается:

– У меня, поверьте, не останется! Вы перекисью попросту промойте и пластырем заклейте, а то мне одной рукой несподручно.

Ничего не поделаешь, желание клиента – закон. Обработала я ей руку как положено, пластырем стянула. Стала кардиограмму снимать – и вовсе удивилась: ЭКГ как у двадцатилетней!

А дамочка неугомонная уже кофеек тащит:

– Попейте, – говорит, – вам еще до утра работать.

Выпили мы с ней по чашечке, и поехала я дальше. Но, видать, непростой тот кофе был и от души предложенный.

Я все сутки как на крыльях летала и ни жары, ни усталости не чувствовала. И только к утру задумалась: а ведь кошки-то в квартире я не видела! И что куда важнее – не учуяла! У меня ж на кошек аллергия-то конкретная: стоит хоть одной в радиусе ближе пятидесяти метров от меня оказаться, я потом два дня чихать буду…

Так бы эта история, наверно, и забылась. Только вот с годами стали на меня коллеги и друзья с подозрением поглядывать: не берет меня возраст! Пью, курю, в излишествах замечена, работаю как я не знаю кто…

Не иначе как до сих пор кофеек тот действует. Да и вообще, похоже, не всё лишь сказки были про тот дом!

А и то: есть многое, друзья мои, на свете…

Повторение – мать лечения

Жизнь – она куда богаче, чем все наши представления о ней. Что не означает, разумеется, будто скоропомощане склонны к досужей мистике. Совсем наоборот. Просто то, что большинству – фантастика и мистика, для нас реальность как реальность. Мы в жизни просто видим больше остальных.

Так-то мы сугубые прагматики и циники.

А если мы и суеверны, то по-своему. От черных кошек не шарахаемся и при виде молодого месяца деньги в карманах не считаем. А что считать-то, если там всё равно пусто.

Но вот, к примеру, если мне на вызове в процессе оказания помощи, под руку так сказать, вдруг спасибо брякнут, я непременно выдам что-нибудь неласковое в ответ. И не потому, что спасибо в кармане не звенит, в стакане не булькает и на сковородке не шкворчит. А потому, что, раз спасибо загодя сказали, всё лечение наперекосяк пойдет. И приходится заставлять клиентов через левое плечо плевать и по некрашеной деревяшке стучать. Иной раз помогает.

Приметы у нас тоже свои. Если первый вызов поутру – покойник, да еще и мужик, значит, сутки спокойные будут. Если женщина с утра пораньше в бозе опочила, это, разумеется, к дождю. Ну или к тому, что денег от клиентов на этих сутках точно не дождешься. По нашим временам последнее вернее.

А самая лучшая примета – если первым вызовом на падение с высоты едешь. Но только если высота не меньше седьмого этажа. Это тоже понятно: с седьмого этажа только косточки с асфальта соскребать приходится, стало быть – заведомо покойник. И падают, как правило, мужики, спьяну дверь с окном перепутав. То есть смотри пункт первый.

Хотя, естественно, бывают исключения. Как очевидец и знаток вопроса могу с уверенностью заявить: всё дело в предполетной подготовке. То есть в выпитой дозе. Если точно угадана – летите хоть с пятнадцатого этажа, мягкая посадка вам гарантирована. Фонендоскопом клянусь. Но вот, если хоть малейший недобор случится или перебор – всё, пиши пропало: даже несколько ступенек могут оказаться фатальной высотой.

Так вот, об исключениях. На 8 Марта дело было. Весна, однако, солнышко, сосульки подтекают, снег прошлогодний тает. Благолепие, короче, лепота. А один десантник (бывший, разумеется) с вечера свою подругу так напоздравлялся, что поутру 8-го в это благолепие за добавкой вышел. В окно. С девятого этажа. И на газончик, все еще покрытый снегом, тушкой бессловесной приземлился. И лежит.

Ну, понятно, очевидцы вызывают скорую. Мы, понятно, приезжаем – бренные останки с газона соскребать. А останки при ближайшем рассмотрении дышат. А местами даже и шевелятся. И вообще, похоже, пациент не столько мертв или хотя бы пребывает без сознания, сколько просто после своего полета вздремнуть на свежем воздухе решил.

Подобрали мы его, в больницу отвезли, на том и успокоились. И на тихое дежурство понадеялись. Ну как же: первый вызов, выпадение из окна, мужик, этаж выше седьмого. Самая что ни на есть благоприятная примета.

Смущало лишь, что пострадавший уцелел. Оказалось – правильно смущало. Тут же вызовы буквально валом повалили, страждущие в хвост и в гриву нас гонять затеяли. До обеда без малейшей передышки по болящим ездили.

А вместо обеда попали мы опять к тому же пациенту. К тому десантнику, который утром выпал из окна. Потому что он опять оттуда навернулся.

Мы поначалу даже испугались было – всё, галлюциноз, уработались, пора нам к психиатру. Всей бригадой, стройными рядами. А и то: лежит все то же тело, в том же положении, точно в той же вмятине в снегу. Как будто мы его не забирали. Дежавю.

На деле-то все просто оказалось. Просто-напросто десантник идеально дозу угадал. Он же как с утра в больнице оклемался, так сразу же спросил, зачем он здесь. Объяснили тамошние эскулапы всё клиенту – не поверил. Сделали ему рентген – и сами не поверили: ни вывихов, ни паче переломов, ничего. Вот что значит подготовка предполетная!

А пока врачи ломали головы, что с этим чудом делать, десантник из больницы ненавязчиво слинял. На кой она сдалась, эта больница, если там врачи-вредители ему не наливают! Вот он назад к своей подруге и рванул, прикупив еще бутылку по дороге.

А у подруги по нему уже поминки в полный рост. И под эту музыку сосед подругу к аморальным действиям склоняет. И подруга в общем-то склоняется.

Посмотрел он на такое безобразие, расстроился – и молча вышел вон. Опять в окно, по той же траектории. А поскольку нужный градус из него к тому моменту вышел, руку с парой ребер на этот раз он все-таки сломал. Зато бутылку уберег, так мы его в обнимку с ней коллегам и вернули.

Десантник, что ж поделаешь…

Вот и надейся после этого на тихое дежурство. Укатали нас в ту смену так, что ни в сказке сказать ни пером описать. До усрачки нас за сутки уработали.

Нет бы мужику с утра разбиться как положено.

Рожденный падать скакать не может

Ну да падать я сама по молодости лет неоднократно падала. Что характерно – иногда так даже с удовольствием. Правда, в основном по делу. То есть по работе.

Нет, конечно, не по основной.

Это сейчас каскадер – профессия серьезная и местами даже уважаемая. А в тридевятом царстве, тридесятом государстве не было у нас такой профессии вообще. В том смысле, что официально не было.

Каскадеры-то, конечно, были. Как правило – отдельные энтузиасты, которые сами себе трюки придумывали, сами их готовили и исполняли. И всё это – в свободное от основной работы время.

При одной такой каскадерской команде я в те времена подвизалась, так сказать, нештатным доктором. Тоже в перерывах между дежурствами. Ну и кое-что из трюков выполняла, если в кадре требовалась женщина. Простенькое что-нибудь такое: могла на заднем плане в постановочной драке поучаствовать, с лестницы а-ля Бельмондо в «Чудовище» скатиться, на ходу из машины в машину перелезть, из-под колес под визг покрышек выпрыгнуть…

Но тут случилось чудо. Решили все-таки тогдашние чиновники оформить эту странную профессию официально. То есть в Госреестре прописать.

А раз так, каждый, кто на этот профессиональный статус претендовал, обязан был перед высокой столичной комиссией все свои умения продемонстрировать, подать товар лицом. Вот народ и кинулся со страшной силой тренироваться – автомобильные трюки, рукопашные бои, верховая езда. А под шумок решили и меня поучить высокому искусству вольтижировки – вдруг пригодится!

Лошадей я всю жизнь любила. Но издалека. А тут закинули меня в манеже на спину жеребцу по кличке Кагор, привязали к передней луке седла веревочку и объяснили, что моя задача – встать на конскую спину, за эту самую веревочку придерживаясь. На всем конском скаку, что характерно. Тренер в центре манежа, шамберьером щелк – алле оп! – поехали.

Кагор сначала шажком, потом все быстрее по кругу чешет. Я из стремян вылезла, раскорякой у него на крупе примостилась и торчу, пардон, в позе орла, вцепившись в веревочку изо всех сил. Тренер орет: «Выпрямляйся! Выпрямляйся, мать твою!!!» А у меня от страха ноги свело. А Кагор скорость набирает и набирает…

Все же я зажмурилась и встала. Все бы хорошо, но ведь и эта чертова копытная скотина тоже стала! На всем скаку. Как вкопанная.

Кагор стоймя, но я-то по инерции двигаюсь вперед! То есть через конскую голову – и намакияженной физиономией в опилки. По большой дуге, с воздушными кульбитами и переворотами. Очевидцы после признавали, что на камеру захочешь так – не сделаешь. А сделаешь – так после этакого «трюка» костей не соберешь.

А я – нормально. Ну если не совсем, то в первом приближении. Подняли меня, почистили, конфеткой угостили. Фиг с тобой, говорят. Уж больно забавно смотреть, как ты враскоряку галопируешь. Но давай-ка мы тебя лучше научим на ходу с лошади спрыгивать и обратно запрыгивать.

Это вообще проще всего считается. Манеж с опилками пружинит, поэтому прыгаешь, держась за седло, вперед по ходу лошади, а тебя обратно как на батуте закидывает.

Ладно. Затащили меня опять Кагору на спину, кнутом щелк – алле оп! – понеслись. То есть это жеребец понесся. А я спрыгнула, как учили. А эту копытную тварь на полном скаку в сторону шатнуло. Такое впечатление, что в оправдание своей кликухи гадский жеребец с утра пораньше подло накагорился…

И пролетела я у него аккурат под брюхом, только копыто по волосам чиркнуло. Ну и, как положено, по уже устоявшейся традиции – мордой в опилки. Лежу и пошевелиться боюсь. Может, мне уже полбашки снесло: встану – и отвалится. И тишина в манеже мертвая.

Народ на цыпочках подошел, смотрит – а я качественно зарылась. Откопали, трясут: скажи хоть что-нибудь! Хотела я от души выматериться, а изо рта вместо слов – фонтан опилок.

– Нет, – в итоге тренер рассудил, – не выйдет из тебя наездницы. Клоун из тебя классный выйдет. Здорово ты опилками плюешься, просто загляденье!

Спасибо и на том. Вот только клоунады мне и на основной работе до сих пор хватает. Все сутки на манеже.

Вызывайте – обхохочетесь.

Издержки ремесла

Профессия у нас действительно опасная, тут даже и захочешь – не приврешь.

В тридевятом царстве, тридесятом государстве, пожалуй, что куда спокойнее было. А теперь, по нашим светлым временам, гражданам с экранов телевизоров считай что каждый день авторитетно объясняют, какие мы, врачи, вредители и коррупционеры. Как послушаю – саму до колик пробирает.

Вот и просвещается так наше народонаселение. А потом, заливши бельма, норовит то с кулаками на врача-вредителя наброситься, то доктора ножом от жизни полечить. А то и вовсе сразу топором, чтобы жизнь нам медом не казалась.

Со временем, конечно, привыкаешь, но всяко удовольствие весьма пожиже среднего.

Да хотя бы вот недавняя история. По нашим просветленным временам обычная вполне. Если там и было что-то необычное, так это только то, что дежурство до нее спокойным слишком выдалось. Нет от греха бы нам насторожиться – не к добру! А мы, наоборот, совсем расслабились.

А под вечер вызывает нас мужик. По телефону толком не поймешь, то ли он по скудоумию весь из себя дурной, то ли пьян в такое матерное слово, какого даже в русском языке пока что не придумали. Звонит и вместо «здрасте» поливает: где вы шляетесь, такие-рассякие, таком-сяком вас, вдоль-поперек и всяко?! У меня жена тут помирает, с утра вас, гадов, ждем, а вы, скоты, не едете! Где вы, уроды, в мать вас перемать?!!

Мы, признаться, малость обалдели. Не от ненормативной лексики, естественно, на ней-то мы и сами очень даже содержательно общаемся. Просто нас с утра на этот адрес вообще-то говоря никто не вызывал.

Оказалось, был с утра там участковый терапевт, направление в инфекционную больницу пациентке выписал и транспорт из больницы заказал. А этот самый транспорт всё еще по адресу не выехал, потому как дел у них невпроворот, да еще и пробки на дорогах.

По-любому мы здесь ни при чем, но выходим крайними. Косяк не наш, но ехать больше некому. И не потому, что клятва Гиппократа, то да се, а потому, что, ежели больная вправду умирает (а тем паче не дай бог помрет), отписываться нам потом – Лев Толстой повесится.

Поехали мы с фельдшерицей, никуда не денешься…

Говорят, в кино порой бывает так, как в жизни, но в жизни – очень редко как в кино. А по-моему, смотря как посмотреть, извините мне такую тавтологию.

У нас вот получилось как в кино. Причем по эпизодам. Звездные войны, так их перетак.

Итак, раскладка. Первый эпизод… ну пусть будет «Скрытая угроза». Хотя угроза-то скорей открытая была. Приехали мы. У парадной поджидает нас мужик, бухой в неологизм, и с ходу дурноматом обещает нас, вредителей, в капусту порубить. И без перехода тут же в ноги валится: погорячился, мол, простите-помогите. А затем с колен опять к угрозам возвращается.

При таком раскладе мы в квартиру бы, понятно, не пошли. Но мужик, похоже, притомился и куда-то от парадной чесанул. В магазин, сдается, за добавкой.

А нам деваться некуда, вызов нам никто не отменял, мы лечить обязаны. Тут-то второй эпизод этих самых звездных войн и начался. Потому как поднялись мы в коммуналку на третьем этаже, в комнату загаженную пропихнулись и увидели, что помощь уже никому не требуется. Причем давно. Потому что возлежит там на кровати натуральная покойница давностью часа так в три-четыре, уже и коченеть легонько начала.

А соседка – мы же в коммуналке – нас утешила:

– Всё, девоньки, – довольно говорит. – Трендец вам наступил. Вернется ейный муж, он точно вас прибьет, он буйный во хмелю! – И ручонки потирает в предвкушении.

Оно понятно: нас мужик прибьет, потом его, наверное, посадят, а затем она, глядишь, к рукам квартиру приберет. Дело-то насквозь житейское, подумаешь…

А тут и третий эпизод как раз поспел, «Возвращение джедая» называется. Едва мы от греха свалить нацелились, к двери двинулись, – мужик домой влетел. Уяснил, что баба умерла, и за топор без лишних слов схватился. А и правильно, чего здесь рассуждать: вот он, труп, а вот – врачи-убийцы. Всё взаправду, как по телевизору!

Поди ему попробуй объясни, что его жену я только мертвой видела, что не я ее до смерти залечила. Тем более что (я потом с пристрастием соседку допросила) та неделю свой понос вдумчиво паленой водкой пользовала, а на закуску политуру кушала. И накануне от больницы отказалась, моих коллег облыжно вдаль послав. По мужскому половому адресу.

Короче, на повестке дня «Атака клонов». Композиция: в дверях зверообразный товарищ с топором, на койке – хладный труп, мы с фельдшерицей – кандидаты в трупы. Сбежать никак, руби нас – не хочу. Стоп-кадр такой – и тишина тягучая. И по хребту могильный холодок…

И как будто кто-то вдруг «Мотор!» скомандовал. Мужик – топор над головой, сплеча рубить готов. Фершалка моя, она по жизни пышечка, меня в два раза толще, с перепугу в щель промежду телевизором и стенкой просочилась. Я потом специально посмотрела – там пространство было шириной с ладонь. Ну а я под топором буквально оказалась.

Не думала я, что когда-нибудь мне лихое мое каскадерское прошлое аукнется. Потому что хоть и не нарочно, но получилось у меня ну точно как в кино, словно я на камеру сработала. Целиком вложилась в один дубль – ну да на второй бы у меня, понятно, шанса не было.

Увернулась я от топора – и в прыжке назад ушла кульбитом с поворотом. Эффектно так, по-каскадерски грамотно ушла. Вот только приземлилась прямо на кровать с покойницей. С грохотом, что характерно, приземлилась, потому как у кровати ножки подломились, на пол я в обнимку с трупом сверзилась – и оказалась точно у окна.

Собственно, в окно я с самого начала и нацелилась. Третий этаж всего, авось и повезет. Опасно, травматично, да, но всё же не фатально. Не смертельно, то бишь. Если повезет. А там и фельдшерица моя в этой суматохе из комнаты, глядишь, успеет убежать – убивец-то на мне сосредоточился.

Осталось только сигануть в окно. А мне понятно – все, не успеваю. Мужик буквально в шаге от меня. По-любому топором достанет, сволочь прыткая. Конкретно то есть все. Но если то есть все, то помирать – так с музыкой. Потому что кое-что я всё-таки успела – высадила я локтем стекло и ну как завизжу!

Визг получился – аж на загляденье. Та часть стекла, что после моего удара уцелела, прямо в раме вдребезги рассыпалась. А главное – мужик на миг застыл. Нам с фельдшерицей и того хватило – рванулись мы на выход со всех ног. С места звуковой барьер преодолели: визг все еще по комнате взад-вперед летал, когда мы из квартиры вымелись и вниз по лестнице горохом сыпанулись.

Вынесло нас из парадной – и к машине сразу же. Я водителю кричу:

– В милицию гони! Нас там топором облыжно убивают!!!

Оказалось – здесь уже менты. Как в кино, так в жизни не бывает. Чтобы в жизни вдруг менты – да к месту, да почти что вовремя, да сами по себе на выручку пришли?! А они и в самом деле просто мимо шли. И как раз под мой концерт попали с выбитым стеклом. Да еще водила наш им ускорение придал, закричав про нападение на скорую. Вот они и потащились разбираться что к чему.

Мы лишь немного с ними разминулись. Когда мы вниз по лестнице неслись, они, наоборот, вдвоем на лифте ехали. Так что эпизод «Империя наносит ответный удар» без нас проистекал. Звездно, надо полагать, проистекал, потому что нам потом пришлось обратно подниматься, мужика – в наручниках уже – в сознание приводить. А в придачу и покойницу, опять же, по всей форме надо было констатировать.

Потом мне в травме локоть зашивали, потом в милиции полночи провели, пока там протоколы заполняли…

А потом до нас прокуратура докопалась. Очень долго и занудно выясняли, кто же в смерти пациентки виноват. А меня и под еще одну статью пытались подвести. Умышленное уничтожение чужого имущества, срок – лишение свободы до двух лет. Окно же я целенаправленно разбила!

Что ж тут скажешь…

Нам не привыкать. Кто тут среди виноватых крайний? Ясно ж – мы.

Человек российский пореформенный…

…Вообще, скотина еще та. А в частности такие экземпляры попадаются, что даже мне порой становится не по себе.

Все-таки квартирный вопрос людей по нашим светлым временам испортил так, как тому же доктору Булгакову в кошмарном сне не снилось.

Была у меня пациентка. Пожилая дама, в полнейшем разуме, но с сердцем – полный швах. Живет одна в двухкомнатной квартире. Из родственников – дочка с зятем. Эти – как бы сами по себе, но маму регулярно навещают.

Специфически, замечу, навещают.

Я эту даму дважды с того света вытаскивала. Оба раза – инфаркт, осложненный отеком легких. И оба раза после дочкиного визита. Причем дама после такого посещения вся в слезах, а дочки с зятем – след простыл. Нагрузили маму отрицательными эмоциями, категорически ей противопоказанными, – и как бы нету нас, мы как бы ни при чем.

Так что до недавних пор я эту доченьку не видела. А когда увидела – зело об этом пожалела. Для начала доченька меня и фельдшерицу матом встретила. На том основании, что мы врачи-вредители по определению. И что вчера мерзавцы кардиологи ее мамочку в больницу не забрали. И при этом, сволочи, валидол в таблетках у болящей сперли!

Сама пожилая больная – женщина интеллигентная, от стыда за дочь слезами умывается. Естественно, на фоне этих эмоций то, что осталось у нее от сердца, опять сбоит. Результат: нарастающий отек легких, на кардиограмме нечто непотребное вырисовывается…

(Собственно, вырисовывается там нарастающая субэндокардиальная ишемия переднебоковой стенки левого желудочка с транзиторной av-блокадой на фоне перегрузки правых отделов миокарда… ну да вряд ли это так уж интересно и существенно.)

На хамство при таком раскладе наплевать, старушка-то конкретно загибается. Надобно ее в стационар вести. Прошу доченьку кого-нибудь найти с носилками помочь, пока мы с фельдшерицей над матушкой колдуем. А она мне: обойдетесь, мол, не буду я искать, мама ножками дойдет, авось управится.

А я-то ситуацию еще не просекла. Даже попыталась было объяснить, что идти ногами в таком состоянии – прямой путь на тот свет.

А доченьке что в лоб, что пох*й веники.

Понятно, что сама она к носилкам так и не притронулась. Из принципа. Только бранью нас обильно поливала, пока мы с фельдшерицей ее матушку с четвертого этажа на руках тащили – медленно несете, сволота!

Это только присказка, сказка впереди.

Загрузили больную мы в машину, устроили полусидя. Для неспециалистов поясню: в единственно возможном положении. Поскольку если пациента с отеком легких при транспортировке положить, то можно сразу в морг ехать, никакая реанимация уже не спасет.

Я, само собой, с больной в карете: мало ли что на ходу докалывать придется. Она, бедная, в руку мою вцепилась и только всхлипывает. А дочка тут как тут – изголовье у носилок опустить пытается.

То есть маму просто убивает. Совершенно осознанно и целенаправленно.

Я и тут не сразу же сообразила, что – именно осознанно и целенаправленно. Попросила этого не делать, потому как больную в лежачем положении мы точно не довезем. А она:

– Мне лучше знать! – дочурка отвечает. – Я СПЕЦИАЛЬНО у нее все подушки спрятала!

Проболталась баба, называется.

Ну тут уже, как называется, так и отзывается. Времена у нас, конечно, те еще, былинные, но у любого окаянства должен быть предел. Не выдержала я, высадила эту оголтелую дочурку из машины. И грешна, еще пинка отвесила. По жирной заднице. Весомого пинка.

Ударчик-то ногой у меня поставлен основательно.

Больную мы благополучно довезли, определила я ее в реанимацию. Пока формальности, пока там то да се – выхожу, а меня в приемном покое уже линейно-контрольная служба дожидается. Это что-то вроде службы собственной безопасности в правоохранительных, простите, органах, только еще хуже.

Это доченька успела всех на ноги поднять: я же, по ее словам, такая-рассякая, бедную больную ПЕШКОМ ИДТИ заставила, а ее, такую любящую дочь, из машины вышибла, чтобы свое черное человекоубийственное дело без свидетелей творить.

Мне повезло, что матушка ее в сознании была. Разрешили реаниматологи с ней переговорить. Она элкаэсникам, как всё было, так и рассказала. Прямым текстом.

Куда ж прямее, даже наших «особистов» проняло:

– Да за что же меня дочь родная со свету сживает, Господи?!!

За недешевую квартиру, ясень пень. И не одна она на этом поприще старается. Как и всякий врач, с изнанкой жизни я знакома не по книжкам. Не раз замечала, как любящие детки своих родителей в гроб сводят, планомерно и ненаказуемо.

Правда, у меня на глазах такое проделывать как-то до сих пор никто не отваживался. Да еще старательно обставляться так, чтобы списать всё на врача. Надо полагать, чтобы и на нем по суду посильно навариться.

Человек у нас теперь такой пошел. Российский. Пореформенный.

А ведь это, по большому счету, тоже только присказка…

А сказка получилась на следующий день. Когда эта дочурка заявилась к заведующей нашим отделением. По мою душу, разумеется, пришла. Но пришла не просто так, а сразу с заявлением. И не просто там с каким-то заявлением, а с целым благодарственным письмом.

Я не оговорилась. С благодарственным.

Аж на трех страницах доченька живописала, как я матушку ее от смерти героически спасла. И как по лестнице болезную на себе тащила, и как в машине жизни не щадя о ней заботилась. И теперь меня за это все медалью нужно срочно наградить, а лучше – сразу орденом.

Понятно, что дочурка так себе соломки подстилала. От греха: а вдруг скандал какой, вдруг кто-нибудь эту историю всерьез раскапывать начнет? А маму-то она еще не доморила!

Но вот что интересно. Примерно в то же время получила я подряд еще четыре благодарности. Не поленились пациенты лично до начальства моего дойти и едва не в пояс мне заочно поклониться. До того мои достоинства душевные и прочие красиво расписали, что начальство на меня коситься начало.

И, между прочим, правильно.

Потому что, честно говоря, в трех случаях из четырех была я с пациентами – ну очень мягко говоря – строга. То есть не лечила, а воспитывала. Матерно.

Как видите – отлично помогло.

Не иначе как тоска по твердой руке наших граждан массово замучила.

Меня им в президентах не хватает.

Издержки человеколюбия

Квартирный вопрос, как справедливо было сказано, людей только испортил, но милосердие всё еще стучится в их сердца…

Это хорошо, конечно, что стучится, но всё-таки не стоит забывать, что добрые дела по нашим временам редко остаются безнаказанными.

Но ведь у нас же как: ежели кому чего втемяшится…

В общем, если кто-то вдруг у нас добро затеет учинять – никому, поверьте, мало не покажется.

Позвонила нам на неотложную старушка. Ладно, на свою бы жизнь болезную поплакаться, как все, так ведь нет – ее чужая озаботила. И даже не одна, а сразу две: спасайте-приезжайте, говорит, у нас на лестнице у мусоропровода два бомжа, мол, помирать устроились.

Помирать так помирать, не впервой, случается. Понятно, что бомжи каким-то суррогатом траванулись. Ситуация житейская насквозь, но мы-то здесь, что утешает, ни при чем. Потому что это дело по определению не наше, а скоропомощное.

Нюанс тут в чем. Еще в тридевятом царстве, тридесятом государстве, на заре моей врачебной практики, в городе у нас скорую и неотложку разделили. Если простенько, то по закону так: что в квартирах – это наше, неотложное, а вот что вне – вопрос к скоростникам.

Не мы придумали, инструкция такая. И нарушить ее, между прочим, не могли. У нас же нынче правовое государство как-никак объявлено.

Бабушке мы так и объяснили: неотложная лишь по квартирам ездит, а вам, бабуля, надо по «03» на скорую звонить. Это их работа, они вам и бомжей у мусоропровода приберут, и вообще всю лестницу подчистят.

Ясно все старушке разъяснили. А она в ответ за милосердие разговор затеяла, как водится. Растолковали ей, что кризис на дворе, милосердие, известно, нынче дорого, нам оно давно не по карману. Вот если бы бомжи в квартире загибались, тогда другой вопрос, тут бы мы и не хотели, а поехали.

Доходчиво мы ей растолковали, популярно, даже по складам. И все бы ничего, но бабушка, как очень скоро выяснилось, маялась склерозом и соображала как бы через раз, да и то не каждый раз, а через два на третий. Но притом она упертой оказалась, особо милосердная попалась нам старушка.

Встречаются еще такие раритеты, почти как ископаемые, только бесполезные.

Поняла она, что неотложка исключительно по квартирам ездит – и недолго думая этих двух бомжей к себе заволокла. На старушечьем горбу чап-чап-чап, болезная, чап-чап-чап на варикозных ножках – и давай опять телефон накручивать.

И все бы ничего, однако ж вот беда – ну в упор втемяшилось старушке, что конкретно на бомжей скорую вызывать положено. Бабка вызывает, а скорая ей с точностью до наоборот опять все то же самое – сердобольную старушку вместе с милосердием обратно к нам в неотложную послали.

А куда еще, ежели бомжи у нее в квартире обустроились?!

Но бабушка упертая: старушенция опять не мудрствуя лукаво пач-пач-пач, пач-пач-пач – и заново бомжей у мусоропровода сложила. И опять бегом за телефон, а раз теперь ей сказано на неотложную звонить, она еще раз нам и позвонила.

А диспетчерша у нас такого юмора не поняла и по новой ей в подробностях все растолковала. И так и даже сяк, по сути и вообще, и даже русским языком кое-что добавила. А как еще-то: если пациент на лестнице, то мы-то здесь при чем?

А бабушку конкретно так заклинило, старушка чересчур упертая была. Опять она бомжатину в квартиру чап-чап-чап, чап-чап-чап – и снова к телефону. И обратно, стало быть, на скорую звонит.

А ее опять на неотложную законно посылают.

И бабушка привычно – пач-пач-пач…

Ну ладно, ладно. Хоть я здесь не вру, но, пожалуй что, немного привираю. Не хохмы ради – правды жизни для.

На самом деле бабушка в итоге соломоново решение нашла. Одного бомжа она на лестнице оставила, а другого – да, в квартиру затащила. Поэтому в конечном счете к ней и мы, и скоростники толпой приехали.

Правда, к этому моменту бомжи уже остыли, а старушка крепко не в себе была, так туда-сюда она и чапала. Так что трупы мы с коллегами по-братски поделили, а старушку психиатрам оставили. На всякий случай. Чтобы и они без работы вдруг не заскучали.

С ними-то уж бабушка совсем остатки разумения утратит, надо полагать…

Мораль? А вот: бегите добрых дел, раз не в той стране родиться угораздило.

Что всплывает из пучины

Ежели кому-то кажется, что мир сошел с ума, а он один нормален, – нет, не спешите звать на помощь психиатров.

Мир, может статься, впрямь сошел с ума.

Ну, весь не весь, но массовый снос крыш у народонаселения – явление по нашим временам обычное. Вполне. Я даже бы сказала, что нормальное. Причем нормальное настолько, что я уже порой в собственной разумности и адекватности готова усомниться.