Любовь и хоббиты Иванов Алексей

ДО СМЕРТИ ЗАХОТЕЛ КРЕСЛО ПОЧИНИТЬ.

Это ж надо было подумать: ПОЧИНИТЬ КРЕСЛО!

Вот теперь можно успокоиться, я – гном. Надо родиться хоббитом, чтобы до конца осознать полную бредовость желания ЧИНИТЬ. Предположим, УЧИНИТЬ – беспорядки там, кражу – эт да, чисто хоббитская хотелка, а чесать репу над сломанной вещью, пытаясь вдохнуть в «бедняжку» вторую жизнь – на такое извращение способны разве что аномальные хоббиты вроде Урмана. В нашем племени любители порядка во всех его проявлениях обычно не появляются либо слетают с катушек.

Я собрал в одну кучу все до последнего инструменты, когда-либо принесенные в нору (не зря воровал, пригодились), и через пятнадцать минут работы поставил кресло на ноги, ну прям как выдающийся гоблин-хирург – безнадежного калеку. Макароны по-флотски! Чтоб мне всю жизнь люля-кебаб кушать и халвой закусывать! Понравилось. Мне ПОНРАВИЛОСЬ ЧИНИТЬ – это было… апельсиново! Из-половника-наливательно! Большими-кусками-заглотательно! Жарено-парено! Уффф! Разве подберешь слова? Вы уж простите, братья хоббиты, но удовольствие было еще то! Вам не понять.

Легкий и радостный, как воздушный шарик ко дню рождения, я ворвался в кухню (вонь ощущалась всем телом, даже ногтями), покидал в мешок обнаруженные там формы зарождающейся жизни и быстро вынес во двор. Хоббиты ради потехи перебрасывают мусорные мешки к соседям, но я ни с того ни с сего проявил хозяйственность и допер шевелящийся груз до ближайшего контейнера. Это была моя вторая новая странность…

Вернулся, починил электророзетку в гостиной (сколько себя помню, эта хрень пластмассовая постоянно вываливалась из стены и шарахала током). Склеил разбитую чашку, вернул к жизни старые механические часы, всегда показывающие пять минут первого, устранил хронический засор в канализационных трубах, сделал так, чтобы ванная перестала переворачиваться (сколько пролито воды, сколько поймано болючих шишек…), смазал все петли и замки в доме, прибил скрипучие половые доски, вернулся в кресло и задумался.

Думалось ХОРОШО.

Приятно было думать о том, какие у моей новой сущности вскрылись интересные плюсы – прямо фантастическая хозяйственность и деловитость – хотя еще вчера я считал их минусами. Вот что значит, когда руки из гнома растут! Вчера я бы с легкостью побросал ножки от кресла в камин, стукнул ногой по вечно оттопыренной дверце холодильника, а куриные косточки оставил каменеть вместе с тарелкой прямо на полу. И вот сегодня я в чудных мыслях о капитальном ремонте, том, как бы без скандала вернуться к бабуле и всё ей починить, наладить…

Хотя, надо сказать, бабуля не в меня пошла, а точнее говоря, не в бабулю я пошел: она любит порядок и следит за ним, а я – воплощение беспорядка, как и все молодые хоббиты.

Приятно вдруг стало думать о Ётунштрудель – впервые без содрогания от перспективы нянчить ее бородатых детей. Бородатому мне внезапно открылось, что она, как бы это сказать… ВПОЛНЕ! То есть ОГО-ГО! Очень даже ничего! Я вполне разделял восхищение Главбуха по поводу моей несостоявшейся супруги.

«После ремонта у бабули (ремонт сделать надо), обязательно найду способ увидеть Штрудель, – подумал я, – главное, найти способ переправиться… А что? Вот пойду в лабораторию, починю им что-нибудь несложное, полку, там, прибью, или бачок сливной расширю, а взамен они меня в Скандинавию телепортнут. Почему нет?! Гномов они уважают».

От этих мыслей по всему телу побежали приятные, мелкие-мелкие мурашки.

Поговорю с ней – почему не поговорить? Правда, чего греха таить, к серьезным отношениям я не стремлюсь. Вся эта история с похищением и быстрой женитьбой без возможности отказаться, конечно, была против хоббитских правил: мы сторонники добрых традиций и права на выбор. Зато теперь уж если встретимся, я на сто процентов проявлю новообретенную изысканность цверга. Теперь-то я знаю, как суровый бородач должен признаться в любви. Внимание, рассказываю.

У цвергов это происходит следующим образом.

Где-нибудь, например, в гоблинской лаборатории, берется цветочный горшок потяжелее, желательно глиняный и с кактусом, затем начинается встреча с цвергиней. Вы прячете подарок за спиной и пытаетесь отвлечь ее внимание – на погоду, цены на нефть и любые другие ничего не значащие темы, а сами тем временем подкрадываетесь ближе и ближе. Затем, когда она поднимает на вас ясные глаза, пытаясь понять, какого лешего вы спросили ее, чем ротор отличается от стартера, надо резко замахнуться горшком и опустить его избраннице на башку. Всё. Признание окончено, ждите ответных действий.

И что – кто-то в шоке?

Да бросьте. Всего-то старинная традиция ухаживания; считается, чем крупнее вырастет шишка на голове цвергской девушки, тем больше драгоценных камней и урановой руды извлекут из недр будущие муж и жена. Вот как надо, а то привыкли – вздохи, стихи, киношка…

Думая, как гном, я реже и реже рисовал мысленный портрет Алины. Если и вспоминал, то принимался сравнивать с Ётунштрудель. Трудно поверить, но Алина уступала ей во всем, кроме роста. Вот изменился, так изменился!

10. Привет от Уни-Говорящие-Слюни

Резкий стук в дверь прервал приятное течение моих новых, далеких от обычных хоббитских мыслей. Билль ворвалась в нору с криком: «Ой, Боббер, что сегодня было, что было!!!». Топот маленьких ножек докатился до гостиной, и вот, пожалуйста… вместо родного брата, быстро запихивающего в рот последний кусочек торта, сестра узрела чудище, про которое спешила ему рассказать. Билльбунда вся обмерла. Ее лицо менялось, как растворы в пробирках Урмана, оно было: полностью бледным, целиком красным, белым с розовыми пятнами, вытянутым сверху вниз, скомканным в одну точку, растянутым слева направо. Сестра соображала со скоростью звука. Трудно сказать, о чем беспокойная малышка успела подумать. Спустя полминуты это было неважно.

Трам! Бам! Тарарам! Она стала хвататься за все, что попадалось ей на пути, и бросаться в меня. Бдых-бдых!! Самые крупные вещи, например, сундучок, украденный у соседа, удалось поймать. Падение других, особо громоздких, таких как часы с кукушкой (они всегда стояли в этой норе), я смягчил цвергским телом. Бабац!!! И, конечно, приходилось уворачиваться, особенно от чашек и тарелок. Какая храбрая! Я хвалил ее за каждый новый бросок, давал советы, где взять ту или иную вещь. Биллька свое дело знает – настоящая амазонка. Подобрала утюг, метнула, и большущий кусок штукатурки вывалился из стены. Расколола пустую копилку об угол камина. Разбила гантелями оконные стекла. Устроила показательное выступление по метанию тарелок в движущуюся мишень и разнесла к едрене фене два чайных сервиза.

Мы носились из комнаты в комнату, и это было… ХОРОШО, совсем как в детстве… «А главное, – с восторгом думал я, – сколько теперь всего придется починить, исправить, наладить – вот здорово!».

И вдруг мою преследовательницу осенила мысль. Сестра застыла, когда я чуть было не вырвался во двор.

– Подожди! – крикнула она.

– Ну чего? – с неохотой откликнулся я, предвкушая, как мы разнесем весь двор.

Она подошла ко мне, очень внимательно посмотрела и серьезно так сказала, почти потребовала:

– Побегали – и хватит. Пошли, сядем, поговорим!

– Давно бы так, – заулыбался я, и мы вернулись во взбудораженную гостиную. Там и без того порядка никогда не было, а теперь получился полный караул. Строительный мусор.

Странно, что на руинах стояло целехоньким мое недавно отремонтированное кресло. Я осторожно погрузился в него. Узковато, тесновато, надо бы новое смастерить. Ну я даю!!!

Сестренка смело вплотную подступила ко мне, строго посмотрела в глаза и спросила:

– Почему ты говоришь и ведешь себя в точности, как мой брат Боббер? А? У тебя его голос, движения, как у него, но другое тело! Почему?

– Ха! Я и есть твой брат, – я ткнул себя пальцем в грудь, – утром вы с бабулей не желали меня слушать.

Билль скрестила ручки за спиной и принялась осторожно вышагивать взад-вперед, чтобы не споткнуться о разбросанные вещи.

– Предположим, ты говоришь правду… Предположим. Рассказывай, что случилось, я вся во внимании.

– При условии, что это будет нашей тайной, договорились?

– Заметано.

Я вылез из кресла.

– Биллька, в Скандинавии меня укусил гномопырь! Видишь? – я покрутился на месте, на, мол, разглядывай. – Помесь упыря и черного альва. В общем, я теперь вампирюга. Вот.

Она хлопала глазками и кивала. Я продолжал:

– Вчера ходил в библиотеку…

– Ты???

– Угу. Книжку нашел про них специальную. Там написано, что если альв кусает хоббита, то сразу исцеляется, становится нормальным гномом, а что происходит с хоббитом после укуса – это большая тайна, покрытая мраком. Вот мне теперь интересно – окочурюсь или нет? А если не окочурюсь, то как буду дальше жить? Кровь сосать? На луну выть?

Она остановилась, напряглась и показала на меня пальцем:

– Вот что происходит! Ты теперь нифига не хоббит!

– Но, как видишь, все обошлось, то есть, не обошлось, конечно, но я жив, по крайней мере…

– В больницу, быстро! – тон ее указаний не допускал других вариантов. – Сейчас же!

Такая мелочь, а ведет себя, как старшая сестра!

– Зачем в больницу? – воспротивился я. – Не надо в больницу. Я в норме. Ну, подумаешь, нос увеличился, борода вылезла…

– Когда это у хоббитов борода росла?! – справедливо придралась она.

– Может, у кого и росла… – тихо ответил я и вдруг вспомнил, чем похвалиться. – Зато, Билльбочка, я теперь спокойно за раз могу выпить целых три литра «Треска и скрежета»! Вот.

– Дурак.

– И вот этими руками, – я предъявил для обозрения ладони, – что хочешь, починить могу. Всё, всё, всё! За сутки.

– Мозги почини! – Билль топнула ножкой и принялась, тяжело ступая, вышагивать вокруг кресла. – Что мы скажем бабушке? Что мы скажем всем? Что ты скажешь своей прекрасной Алине? А если тебе станет хуже? Что если ночью твоя зеленая борода задушит тебя? И почему она зеленая?

Хороший вопрос, я ухватил кончик лицевой растительности и присмотрелся. Хм-м-м, и впрямь зеленая… Странно. Что бы это могло значить?

– Просто натуральная, экологически чистая борода… – попытался оправдаться я, но сестра продолжала сгущать тучи:

– А ты не задумывался, Бобби, о том, что скоро, возможно, захочешь кусаться? Не страшно? Мне вот страшно!

– Да не…

– А что «не»? Что «не»? Может быть, ты сейчас притворяешься, а сам сейчас кинешься и выпьешь мою кровь!

– Бред…

– Бред?

– Пить кровь – твоя прерогатива, – я зубасто улыбнулся, но шутка, конечно, провалилась.

– Брат, слушай сюда. Сейчас ты пойдешь в больницу. Сам, или я вызову санитаров.

Как в такой крохотной хоббичухе умещается вселенная упрямства и решительности? А вдруг я в самом деле захочу ее укусить? Бедная сестренка… Бедная бабушка… Невкусный Урман… Костлявый Федор…

Снова взглянул на кончик бороды. Зеленая. Где я раньше мог видеть бороду этого цвета? У всех цвергов черные, будто обсыпанные углем бороды. Почему моя зеленая?

Ой.

В прозрении я хлопнул себя по лбу.

– Уни-Говорящие-Слюни! Конечно!

– Что? – сестренка аж подскочила он неожиданности.

– Не «что», а «кто»! – я рассмеялся. – Теперь-то я точно знаю, КТО был тем самым гномопырем! Ха-хах-ха-ха!

– И кто?

– Говорю тебе Уни-Говорящие-Слюни, тамада из пещеры, он вел мою помолв… – я опомнился и заткнулся. Не стоило про помолвку.

Сестра побледнела, обхитрить ее трудно, как и бабулю.

– Что ты сказал, братец? – Билль наклонила голову с видом орлицы, собирающейся поохотиться. – Помолвку?

– Ничего, ничего не сказал, – мне захотелось стать немым, невидимым и размером с ноготь.

– Что-за-по-молв-ка?! – прошептала Билль и сорвалась на крик. – Ты ЖЕНИШЬСЯ, а я, единственная, РОДНАЯ сестра, ничего не знаю?!! Когда это мы вдруг стали чужими?

– Кто женится? – конечно, я теперь выглядел полным идиотом, и она имела полное право пытать меня каленым железом. – Разве я сказал, что женюсь?

– Понятно… понятно… – в тоне ее смешались обида, настороженность и недоверие. – Может быть, ты еще и бредишь?

– Возможно… – согласился я на всякий случай.

– Раз так, я тем более позову санитаров! Сиди, ничего не делай, никуда не ходи. Я скоро.

Когда я нашелся, что ответить, сестры в норе не уже было. Я постоял и начал машинально, по-гномьи, наводить порядок.

11. Добрый хозяин с медным тазом

Понадобилось чуть больше часа, чтобы привести нору в более-менее приличный вид. Никто за мной не приехал. От нечего делать я вышел на двор. Зря Биллька так переживала, я себя прекрасно чувствовал и чужой крови пока ни капельки не хотелось. Вот «Треск и скрежет» – другое дело, всегда пожалуйста.

И знаете что? Санитары за мной могут и вовсе не приехать. Почему? Да потому. Начнем с того, что Биллька явится в больницу и скажет, что хоббита Боббера укусил гномопырь.

– Ах, хоббита?! – противно улыбнутся гоблины в приемном отделении. – Хорошо, хорошо. Вызов принят, ожидайте. Ну чего стоишь? Свободна, малявка!

И ничего не сделают, потому как их больничная инструкция, утвержденная ОЧЕНЬ ВАЖНЫМ ГОРБОНОСОМ, гласит: «Вызовы хоббитов приравниваются к ложным вызовам и выезжать по ним надо в самых крайних случаях», – то есть, надо понимать, никогда. Все просто: если хоббит, значит, жди много суеты на пустом месте. Шум-гам-переполох, и выясняется, что один мохноногий у другого хитропузого котлету стянул. А на ушах вся База, включая шефа. Так оно частенько случается, но теперь всё реже – на хоббитов организованно плюнули. «Так что, – решил я, – в больницу успеется всегда». Прижмет – сам пойду, а без меня в качестве живого доказательства Билльку примут за дурочку; просто маленькая еще, в чудеса верит. Вот начну кусаться, когти о звездолеты точить, выть на все, что светится, тогда да, тогда они поверят, главное, чтоб не пристрелили.

Страх перед новой, бородатой жизнью отступил. Победило любопытство. Теперь меня привлекали сломанные вещи. Хотелось отвинчивать, затягивать, вкручивать, менять, снимать, забивать, смазывать, паять, пилить, прикладывать, сгибать и разгибать. Слово «воровать» с первого места в списке типичных хоббитских желаний свалилось куда-то вниз, к первичным потребностям.

Чудеса!

Я вернул к полноценной жизни калитку, которая, сколько ее помнил, влачила жалкое существование на одной скрипучей петле. Впервые с презрением проводил взглядом стайку голодных сородичей. «Бездельники! Тунеядцы! Оболтусы!» – хотелось орать им вслед. Разве можно так жить? Пустая беготня и больше ничего… Найдется ли среди них один, способный вбить гвоздь и не обрушить стену? Нет, не найдется. Сам был такой…

Тут меня и пробило: а хоббит с руками существует, имя его – Урман.

Вот кого я уважал хоббитом, и зауважал еще крепче, став цвергом. Вот кто думает о действительно важном, а не о жареных курах и пицце с грибами. Впервые за нашу дружбу мне захотелось говорить с ним об изобретениях. Не о планах очередной вылазки в столовку, не о том, как использовать Федора, не о гнусных гоблинах – хотелось засесть за чертежи, обсудить электрические волны и законы физической кинетики. Вместе мы могли бы собрать гномохоббомобиль с навигатором по галактикам и душевой кабинкой для провоза контрабанды, провести испытания. Для испытаний есть Федор… Красота!

За сладкими гномьими мыслями, представляя, как истошно будет орать Федор, я без происшествий дотопал до дружбанской норы. Интереса прохожих – ноль. Хоть бы один остановил, хоть бы кто спросил: «Эй, Боббер, что с тобой?», «Что с лицом, Боббер?», «Сменил образ, дружище?», «Боббер, почини, пожалуйста, будку». Хоббиты продолжали заниматься привычными делами: воровали, жрали, слетали с катушек, а цверг… Ну что цверг? Прошел и прошел.

Калитка Урмана болталась открытой – обычная история, он забывчив, особенно когда выводит доказательство новой теоремы. Главное, когда пробираешься через дворик, беречь пальцы на ногах. Отбить их можно сразу о кучу кирпичей. Это вам не бабулин дворик… У бабули цветы в клумбах, у него – микросхемы в коробках; у бабули газон, у него – холодильники, микроволновки, даже унитазы есть; трубы пластиковые всех размеров от пальца толщиной, ведра сиреневой жижи, макулатура, велосипедная цепь. Пока прорвешься к норе, двадцать раз запутаешься, споткнешься и упадешь. Сразу видно, кто в квартале не ждет гостей.

Я глянул в закопченное окошко норы и смог увидеть на мутном стекле лишь трещину в форме молнии, заклеенную изнутри сморщенной полоской скотча. В стекле отражалась часть урманского двора: на трезвый взгляд – свалка, а для хозяина – сокровищница.

Над порогом висела вечно удивленная трубка видео-камеры. Мой кадыкастый друг серьезно относится к безопасности, он уверен, что База переполнена злодеями, мечтающими стырить его чертежи и книги, продать космическим пиратам, чтобы те уничтожили Вселенную и навечно осквернили его доброе имя. Еще он верит, что крайне интересен всяким сектам, хотя, по-моему, на Базе секты существуют лишь в воображении Урмана. Однажды он подробно рассказал мне о каждой – помню, были какое-то святое братство орков-девственников, клан единорогов-патриотов и прочая лабуда… И все они, оказывается, просто спят и видят, как добраться до моего сверхгениального друга.

[Не это ли настоящий бред, Биллька? Уважаемые врачи! Хотите бреда – идите к Ури, у него бред, цитирую – «научно обоснованный и логически выверенный».]

По старой дружеской привычке я показал камере язык и парочку общеизвестных жестов с применением рук и (для пущего веселья) ног. В повседневной жизни такие, мягко говоря, оскорбительные жесты используют при недостатке времени для чего-нибудь большего. Хочешь ты, например, набить чью-нибудь наглую морду с тремя хоботами, а времени на лечение переломов нету, и на побег минута. Вот и показываешь, и бежишь. Для меня и Ури это обычная форма приветствия, после которой дверь всегда открывается, и худой, как гвоздь, товарищ изобретатель, естествоиспытатель и мусора собиратель, сжимая курящийся паяльник, воровато оглядываясь, велит скорее заваливать внутрь.

Но почему-то сегодня дверь оставалась закрытой. Я повторил фирменное приветствие, стараясь держаться ближе к объективу. Тут меня и пробило. Ведь я, дурень, напрочь забыл о новой внешности. Как можно было так замечтаться? Конечно, Урман меня не признал! Ясный пень – сработала его охранная система «Добрый хозяин», которой он всегда гордился, словно петух гребешком. Сработала, чтоб ей сто лет ходить, как швейцарские часы.

Рулет камеры наблюдения втянулся в черное дупло с козырьком (точь-в-точь птичка кукушка из часов). Отверстие затянуло кремниевыми лепестками защитной диафрагмы. Я зачарованно наблюдал за происходящим с покорностью приговоренного суслика. Дверь скрылась за металлическим щитом, потом что-то сверху распахнулось, и меня накрыло медным тазом…

Старый добрый дырявый таз, тяжелый, как бабушкин характер, громкий, как орущий верблюд, и, я бы добавил, целеустремленный, как любой падающий предмет. ТРАХ-ТАРАМ, тебя, глупый Боббер, по башке! БРАМ-БРАМ-БРАММММ!!! Будешь знать, как терять связь с реальностью! Время потянулось вареной сгущенкой. Честно… стало вдруг дико интересно, куда он закатится, мой тазик, но шея не хотела поворачиваться, и я, со словами «едрить твою в Мордор!», рухнул и больно приложился лбом о металлический лист, прикрывающий входную дверь. А помнится, мы спорили на эту тему до хрипоты, и я со слепой убежденностью доказывал, что толку от ржавого корыта, место которому на свалке, будет ноль, а Урман тогда страшно разозлился и орал, брызгая гениальной слюной, что мне, мол, самому место на свалке… Урман, прости, брателло, не прав я был, каюсь… Да я ведь нынче и сам не свой, не в своем тазу, образно выражаясь, очутился…

Урман хороший, сегодняшний Урман вышел и побрызгал на меня из шланга, Урман пожалел дебильного альва, он похлопал альва по зеленым щекам и помог подняться.

– Я люблю тебя, брат! – сказал я в состоянии шоковой искренности. – Ты такой славный!

– Я с вашими сектами, того… в контакт входить не собираюсь, – сухо предупредил он и осторожно прощупал мою макушку. – И не брат ты мне. Шуфутинский тебе брат.

– Уйййййййй! – я схватился за голову, словно контуженный. – Щас пополам треснет!

– Не треснет, опухнет, но не треснет, – авторитетно возразил Урман. – В «Добром хозяине» точно рассчитано, надо просто лед приложить. Пойдем, лед есть… Слушай, – изобретатель задумался, – а у вас в организации всегда так себя ведут с выдающимися хоббитами? Между прочим, мой видеосканер расшифровал твое поведение как хулиганское и, прими к сведению, отправил тревожный сигнал к самому Дизелю, консультанту гномов по безопасности.

– Да ну? – я нашел силы улыбнуться. – Дизель ненавидит хоббитов больше, чем собака блох, он тревожные сообщения от нас перед сном просматривает, чтобы сделать себе приятное. Будь его воля, давно бы в межгалактической газете на первой полосе напечатал: «Отдам хоббитов в хорошие руки. Можно и в плохие. Вознаграждение гарантируется».

Долговязый нахмурился.

– Я – не тот, за кого ты меня принимаешь, брат, – сказал я. – Не смотри, что борода зеленая, глубже гляди. Ну что, видишь?

– Эндоскоп нужен… а лучше, если психиатр осмотрит, – ответил Урман.

– Да ладно, чувак! Сестренка сейчас в приемном отделении нашей больнички, наверняка все очереди отсидела, толку-то.

Хоббит резко отскочил, лицо вытянулось, как жвачка, а в глазах появилось испуганное любопытство. Люблю, когда он такой – выныривающий в реальность из теорем и микросхем. Вижу, догадывается, прозревает, а верить отказывается.

– Кто ты? – прошептал он, дико выкатывая глаза, лишенные сна. – Зачем пришел? Почему на крыльце делал всё, как делает он? Почему называешь меня в точности, как зовет он? И о какой сестре говоришь?

– Ясный пень, о Билльбунде! Это ж я – Боб! Круто изменился, правда?

– Врешь! – Урман скрылся за дверью, но врожденное стремление во всем разобраться вытянуло его наружу. – А вдруг врешь? Что если в вашей секте собрали досье на меня и теперь вы пудрите мне мозги, чтобы завладеть моим оборудованием плюс идеями, без которых оборудованию грош цена? – он заткнулся и перевел взгляд на кончики собственных бровей. – Нет, не выйдет, ничего у вас не выйдет, – и засомневался, впрочем, как и всегда. – Подожди пару минут, рассчитаю вероятности… – бросил он и скрылся за дверью; засов шумно встал в пазы. Засов мы украли из общежития молодых агентов, помню, Федор стоял на стреме и уснул, за это мы с Урманом решили не будить его и потихоньку слиняли с добычей. Эх, есть что вспомнить и применить в работе агента.

Я сел на порог, уткнулся локтями в колени и уронил голову в ладони:

– Интересно, – сказал себе, хотя надо бы Урману, – ты, брат, когда в туалет ходишь, тоже расчет вероятностей делаешь?

Скоро гений выглянул во двор и доложил:

– Не удалось рассчитать вероятность того, что гном – это хоббит, но другие калькуляции показывают, что сделать членом секты гнома невозможно.

– Это еще почему?

– Гном жаден, предметом поклонения для него может стать золото или новый айфон до выпуска модели в продажу. Следовательно, с тебя как гнома подозрения в сектантстве снимаются, – он протянул бумажку с вычислениями, и впервые в жизни я испытал к ним искренний интерес. Формулы завораживали как сдоба, такие свежие, вкусные… – Зато хоббиты, в отличие от гномов, очень даже падки на всякую ересь, особенно если их бесплатно кормят во время подписания завещания личного имущества в пользу просветленного учителя.

– Эй, хватит умничать, Ури! – я без всяких церемоний затолкал его в нору и протиснулся сам. – Надоело. Зануда ты, брат! Да, хобитты, особенно «федоры» всякие и им подобные клопы, пойдут к любому, кто предложит бублик, хоть в секту, хоть в пекло, но мы-то с тобой тертые калачи, правда?

12. Скажи бабушке правду

Я закинул длинный хвост зеленой «экологически чистой» бороды за спину и оставил товарища позади наблюдать за моими действиями. Пусть только попробует усомниться, кто тут перед ним. Я по-хозяйски прошвырнулся по кухне, сунулся в кастрюли, распахнул холодильник:

– Эй, Урилла! Сколько можно мучить кефир, открытый в прошлом месяце? Испытание нового биологического оружия продолжается?

– Достал ты с кефиром, Бо…, – имя застряло на губах у тощего. – Боб…, Боббер, гипотенуза меня побери! – Вот теперь он точно поверил. – Как же так? Как же так?! Ребус… это просто ребус какой-то.

– Не ребус, а укус, – я провел указательным пальцем по шее. – Долгая история.

Не прошло и минуты, как длинный хозяин норы возбужденно водил по мне здоровенной лупой для разглядывания микротрещин и чтения микронадписей.

– Может быть, не в укусе дело, – усомнился он. – Может, ты выпил чего-нибудь или съел?

– Нет, брат, в моем случае причина одна – укус гномопыря, хотя съел и выпил я в ту ночь… даже рассказывать стыдно, много чего.

– Надо взять анализы… много анализов.

– Начинается… В кого мы теперь играем? Во врачей? – я знал, знал, что так будет, Урман верен себе и призванию во всем ковыряться, пока не сломается ковыряльник, а потом ковыряться в ковыряльнике, и так до полной победы.

Он расстроился, как маленький, даже смешно, мне стало его жалко.

– Хорошо, возьми анализы, – разрешил я, – исследуй вдоль и поперек, но обещай подождать со вскрытием, пока я жив.

– Ладно, подожду, но рентген сделаем обязательно, я собрал недавно отличную установку для этого дела.

– Чтоб ты мне так пиво предлагал.

В дверь осторожно постучали, мы сидели на кухне и повернулись на звук. Было незаперто, и пришедшие открыли дверь сами, вошли молча. Натыкаясь на фрагменты творческого беспорядка (запчасти, посуда, банки-склянки, отвертки, пилы, чертежная доска на кривой стойке, мусор), добрались до нас. Их было двое – Билльбунда и бабушка Клавдия, как я и думал. Лучше бы врачи, чем бабушка, пусть грубые, с электрошоком. Врачей можно отвлечь, обмануть, запугать судами. Билльку можно отвлечь – кефиром, Урманом, вымышленным пятном на платье, а бабууулю… Только движущийся луноход собъет ее с толку.

– Ну-ка подь сюда! – скомандовала ба и прищурилась. Боевая у меня старушка, в прямом смысле: ходит в камуфляжных штанах цвета хаки вперемешку с детским питанием, на ногах ботинки-бетонодробилки, как их называет Биллька. Брезентовая куртка, перчатки, очки звездолетчика и улыбка наоборот. Экипировка для грязных улиц, как она говорит, очень практичный прикид между прочим, производит нужное впечатление на орков и троллей. Когда ба появляется на улице, с ней никто связываться не желает. Уступают дорогу, место в очереди, с готовностью объясняют как можно пройти туда-то. Предлагают покормить, набить морду детям и внукам, которые довели бабушку до такой жизни…

Урман трусливо и почтительно перетек в сторонку, разговаривайте, мол, я вам не мешаю.

У бабули взгляд – копье, врезается прямо в душу, в самую правду, теперь вы понимаете, какое трудное у меня было детство? Я приблизился ко «всевидящему оку» (одно из многочисленных прозвищ бабули) и предусмотрительно спросил, глядя в строгое лицо снизу вверх:

– Будешь драться, как утром?

– В глаза! – потребовала старушка.

– Ба, это он, у него твои носки! – пропищала сестра из-за брезентовой спины.

– Биллька, молчи, сама разберусь! – продолжая сверлить меня взглядом, выдала многолетняя, но бодрая родственница. У нее угрожающая сутулость, как будто готовится прыгнуть и вцепиться вам в горло. – Урман, это правда, что его укусил гномопырь?

– Так он утверждает, я не знаю, – вздрогнув, признался тощий исследователь. – Надо бы анализы взять.

– А ну марш лечиться! – рявкнула бабушка, Урман дернулся и рукой смахнул со стола пустой бокал.

Дряммззз, и бокал вдребезги!

Все посмотрели на пол, на осколки; даже хорошо, что разбился: слои грязи на внутренней стороне бокала напоминали кольца Сатурна.

Крошка Билль вцепилась в бабушкин подол и потянула в самозабвенной, но тщетной попытке сдержать напор старшего поколения.

– Извините, – робко вмешался Урман и намотал на палец волос из моей зеленой бороды.

– Это еще что за… – бабуля свирепеет, когда из внуков что-нибудь выдергивают.

– Один волосок! Один волосок!

– Уй! – сказал я, глядя вместе с бабушкой и сестрой на убегающего Урмана. Судя по звукам, он скрылся в подвале, у него там спрятаны биохимическая лаборатория, спасательная капсула (на случай, если на Базу нападут космические пираты) и маленький видеосалон с фильмами для взрослых.

Мы покинули нору втроем (сестра, бабушка и я), предоставив Урмана самому себе. Пусть анализирует хоть до посинения; Билль скакала впереди, старушка топала сзади – и чем не конвой?

– Все выскажу красноколпачнику! – ба потрясла кулачком на север, запад, юг и восток. – Внучат портить?! Пусть свою Грызольду портит! Ишь, чего вздумал, чистокровного хоббита в цверга превращать! Тоже мне послал, так послал! В Скандинавию! Умник! Сам бы туда хоть разок съездил без шарфика! Мне-то чего, сам-то он пусть хоть в скамейку, хоть в лейку превращается, а моих внучат трогать не надо! Ишь, чего захотел! С моего согласия, понятно?!

– Я, между прочим, совершеннолетний, ба, – вставил я на всякий случай. – Причем тут твое согласие?

– Совершеннолетний он. Выродок! – Если ба заводится, то достается всем, надо помалкивать.

– Да расслабься, баб, я себя нормально чувствую… И борода мне нравится, и, самое главное, я теперь в хозяйстве пользы принесу раз в пятьсот больше.

– Когда бабушка говорит, маалчаать! – ну вот и завелась, «бригадный генерал».

Прохожие косились на нас. Мы и вправду выделялись: пузатый гном с зеленой бородой и носом-шнобелем, старуха-хоббит и девочка-хоббителочка. Старуха орет, я тихо оправдываюсь, девочка смотрит на нас и улыбается. Уличные хоббиты переглядывались, вертели пальчиком у виска и бежали мимо.

– Боббер теперь прикольный, ба! – если бабушку моя новая наружность возмущала, то Билльку смешила, сеструха без конца хихикала и двигалась то затылком вперед, то обычным ходом. – Я сначала испугалась, а теперь даже не знаю… По-моему, зеленая борода – это круто, – Билль дернула меня за это самое «круто» и добавила. – Боббик будет первым бородатым хоббитом на Базе!

– Борода у него зеленая! – сердитая старушка подобрала жестяную лепешку от содовой и запустила в стайку озорных хоббитят, которые секунду назад пытались влезть на меня и сплясать «Арам-зам-зам». – Да я сама с ним скоро позеленею!

Я шагал за малышкой Билль, сзади кричала старенькая бабушка, возражать не имело смысла, только народ развлекать, зато появилось время пораскинуть мозгами – ведь их стало больше. Правда, пока я затруднялся сказать, сколько в мозгах осталось хоббитского и добавилось цвергского. Интересно, ЧТО я теперь? Нос, брюшко, кустистые брови и борода пещерного тамады, память прежняя, а привычки и желания новые. В теле цверга забавно, а когда хоббиту забавно, он увлекается, заигрывается, пока кто-нибудь или что-нибудь не треснет его по башке. Сторожевой тазик Урмана оказался не слишком тяжелым, но вдруг возникла бабушка. Если бы на Базе существовали такие почетные звания, как «королева дисциплины», «гроза беспечности» и «враг раздолбайства», она бы их заслуженно получила. Между прочим, хоббичиха Клавдия в прошлом – лучший спец по допросу нечисти в полевых условиях, чтоб вы знали. Да, да, это чистая правда.

Моя бабушка в прошлом – оперативный сотрудник Базы, почти агент. Себя агентом не считает, называет помощницей. Суть ее работы сводилась к следующему: когда обычный агент опускал руки, испытав на задержанном чудище самые крайние меры вроде каленого железа и просмотра телесериалов, когда коварный злодей молчал и ржал агенту в лицо, брызгая ядовитой слюной, отказывался раскрывать явки, пароли и конспиративные квартиры, после того, как заплеванного агента укладывали на носилки и подключали к системе искусственного дыхания, провожая в кому, на допрос выпускали бабулю. И она набрасывалась на монстра, можно сказать, голыми руками. Подходила, находила глаза и смотрела.

Смотрела минуту, смотрела две… три, четыре, пять, а на шестой случался нокаут.

– Уведите ее, я все рррасскажу! Пожалуйста, уведи-тееее! – орало пятитонное исчадие ада, впервые в жизни используя слово «пожалуйста». Вот какая у меня бабушка. Многие старушки в квартале удивляются – и чего в ней такого особенного? И в открытую завидуют. И есть чему: только она может во всеуслышание осуждать и обзывать шефа красноколпачником. Если верить бабулиным рассказам, это право заслуженное. Никто, ни в одной разумной галактике не в силах обманывать Клавдию больше пяти минут. Она бы до сих пор могла прославлять Базу в просторах пространства и времени, но ровно тридцать четыре года назад, когда появился я, бабушка ответила шефу (по ее рассказам он молил на коленях о продолжении работы) решительным «нет».

– Внуки – это святое! – на том она закрыла тему сотрудничества и отошла от дел. Вот такой у моей бабушки великолепный дар, именно поэтому нам с Биллькой всегда было трудно жить с нею в одной норе. Когда мне стукнуло тридцать три, я съехал в отдельную нору. В тридцать три становишься совершеннолетним и получаешь жетон хоббита – хоббитское удостоверение личности, признается паспортом в трех галактиках и мусором в прочих. Представьте себе – только в тридцать три я смог позволить себе иметь личные тайны.

Мой друг Урман однажды решил открыть секрет бабулиного таланта. Чудик, что тут скажешь, этого хоббита неизвестное манит к себе сильнее, чем фирменные кольца на звездолетах «Ауди». Он превратился в бабушкину тень, ходил и ползал за ней по пятам и днем, и ночью. При любой возможности доставал прибор со стрелкой, делал замеры, записывал в блокноте. Прятался у бабушки под кроватью. Как-то он там задремал и чихнул во сне, громко ударился затылком о дно. Баммм! Чуткая старушка вскочила и заорала «Воры!». Метнулась к эльфийскому мечу, сняла клинок со стены над изголовьем и…

Как хорошо, что я успел прибежать на крик, как хорошо, что Ури не успел высунуться, а то лишился бы головы или пятки или еще чего важного.

– Стой! – крикнул я.

– Кто там? – крикнула ба.

– Урман! – крикнули мы с Урманом.

– Паразит! – ба дважды рубанула воздух и положила лезвие на место.

Ури вылез, встал перед бабушкой и протянул ей самодельный прибор со стрелкой, взглянуть на показатели.

– Поразительно! Смотрите! – прошептал он, бабушка поморщилась и отвела его дрожащую руку. – Мне кажется, я на пороге открытия! МЫ на пороге открытия! От вас, госпожа Клавдия, исходят пары правды. Моя версия такова, что ваши потовые железы мутировали и перестали работать, как им полагается. Вы выделяете пот правды, если можно так сказать.

– Чегоооо? – бабушка поехала заводиться по новой.

– У вас есть вата? – Ури отложил прибор со стрелкой и, сияя научным озарением, принялся грызть себе ногти. – Нужна вата, чтобы взять пробу на анализ. Совершенно безболезненно, уверяю вас, госпожа Клавдия, один легкий мазок под мышкой, я покажу…

Бабулина затрещина положила конец эксперименту, а меткий прыжок старушки с кровати на пол навсегда вывел из строя измерительный прибор со стрелкой. Урман покидал спальню через окно и не разговаривал с нашим семейством больше месяца. Я долго обдумывал способ примирения и придумал. Десять пачек пельменей помогли мне восстановить добрые отношения с другом.

За воспоминаниями я одолел дорогу к домику, где прошли мои детство и юность. В норе у ба образцовый порядок, она помешана на чистоте, как я на Алине. Свихнуться на чем-нибудь – это у нас в крови. В каждой комнате веник, влажная уборка два раза в день, а для гостей масочный режим. Ба ежечасно моет руки с мылом, на голове носит голубую медицинскую шапочку на резинке. И, конечно, она знает истинную причину безумства хоббитов.

«Вы что, думаете, они по Базе носятся просто так? Что? От веселья, говорите? Ха! От скуки? Два раза ха! Всему виною инфекция, – утверждает она, и слово в слово повторяет слова из медицинского гоблинского журнала, – тропический толкиенит, на почве которого развивается мордорский синдром, будь он неладен. Вот истинная причина. И эльфы. Эльфы, эльфы! Какого Голлума он (это она про шефа) завел с ними дружбу? Грызольды мало? Мало, я знаю, спрашивала. Подавайте ему эльфиек, да потощее! Каждая вторая толкиенутая. Чихают, чихают, не лечатся. Вот, пожалуйста, перезаражали всех!».

«От Базы вред один, – часто говорит ба, закончив уборку. – Луна искусственная, безделье. По-другому старики жили. Воровали в шутку, по праздникам у близких соседей, ходили степенно вдвоем или по трое, и гоблинов были не глупее!».

Мы с Биллькой слышали это миллион раз.

Итак, я снова попал в нору к бабуле. Первым делом меня отправили мыться, тесную домашнюю одежду я снял и по указанию диктатора выкинул, штаны и свитер сгорели в камине как «подозрительные». Ба взамен обещала подобрать что-нибудь новое, «проверенное». На ее языке эти процедуры назывались «первичной очисткой».

За первичной последовала очистка вторичная, когда бабушка привела меня на кухню. Белый кафель на полу, стенах и даже на потолке. Стерильность – двести процентов. Какая там кухня?! Операционная! И сказала, шаркая бахилами, в ослепительно белом халате:

– Приступаю к удалению бороды.

Сестра ахнула, но спорить побоялась. Приготовила полиэтиленовый пакет, чтобы сложить прикольные зеленые волосы брата. Зачем? Ясное дело, зачем – подругам показать, парик пошить, на духи обменять.

Бабушка принесла хромированный чемоданчик с набором хирургических инструментов, поставила на стол. Открыла и взялась за скальпель. Я покрылся холодным потом. Ба подошла ко мне.

– Не удивлюсь, если найду там крысу, – сказала она, оценивая фронт работы. – Ну, да поможет тебе святой дух Джона Толкиена! Или Рональда? Или Руэла… Вот, поназаводят имен, потом думай, какое правильное!

Цвергские бороды упрямы и непослушны. Ба потеряла в зарослях один скальпель, упустила второй…

– Безобразие! – рявкнула она, как будто я в этом был виноват, и принесла ножницы для резки металла.

Вот вы спросите, откуда у старушки скальпели, ножницы по металлу? Нет, не с бывшей работы, работала голыми руками, если можно так сказать.

Скальпели в хоббитских норах нужны, чтобы резать колбасу, сало и провода, а ножницы по металлу помогают всё это добывать. Мне досталась поразительная борода. Ножницы застряли и отказались разжиматься, бабушка взбесилась.

– Тысяча орков! – в горячке ба смахнула со стола медицинский чемоданчик, и он тяжело рухнул на белую, гладкую плитку. – Ну, спасибо, внучек, теперь из-за тебя у бабушки в полу трещины!

Я по-гномьи обрадовался:

– Расслабься, бабуля, я тебе всю кухню заново уложу! Таких узоров наделаю, соседки слюнями захлебнутся. Руки мои теперь дороже золота.

Пока они вместе с Биллькой собирали с пола крючки, зеркала, пинцеты и прочие наводящие ужас приспособления, я поднапрягся и вытащил застрявшие ножницы.

Всё это время после «первичной очистки» на мне колыхался бабулин старый халат с цветочками. Халат откровенно женский. Для норы, может, сойдет (Биллька хихикает, да и ладно), а вот на улицу в таком лучше не выходить, путаница с полом и приколы со стороны знакомых гарантированы.

– Что бы мы делали без добрых соседей, – заметила по этому поводу бабуля. – Стойте здесь, я принесу что-нибудь.

Она прихватила пакет с ирисками и вышла; вернулась минут через двадцать без пакета, в обнимку с какой-то малиновой тряпкой.

– Кланяйся в ноги Хаю Гадовичу за то, что судьба послала нам его, а не Троггенвальсов из пятьдесят шестой норы за углом. Они же день и ночь по дворам клянчат! Совсем воровать обленились.

Хай Гадович – очень пожилой хоббит, наш сосед, входит в число «доверенных», то есть, как и бабушка, до одурения любит чистоту и порядок. В гости не навязывается, но уж если придет, то хоть метлой выгоняй. Нудный, как инструкция. Не люблю его. Старик что-то передал для меня, бабушка с довольным видом ЭТО развернула, и Биллька (конечно же) прыснула в кулачок:

– Хи-хи-хи-хи-хи! Хи-хи-хи-хи-хи!

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Сергей Миронов – один из самых ярких российских политиков, Председатель Совета Федерации Федеральног...
Рихард Зорге – один из самых неординарных разведчиков, когда-либо работавших на советские спецслужбы...
Какими мы привыкли знать декабристов? Благородными молодыми людьми, готовыми пожертвовать собственны...
Научиться вышивать мечтают многие женщины. Это прекрасный способ украсить или обновить любую вещь св...
«Сознание дзен, сознание начинающего» выдержало уже 40 пере изданий и по праву принадлежит к числу к...
Монография посвящена анализу такого негативного явления российской действительности, как лишение нал...