Кто не думает о последствиях… Корецкий Данил

Погода испортилась, тяжелые облака окутали горы, начался дождь. Погрузившись во влажный туман, Азат накинул на голову и плечи тонкую ткань палатки, завязал вокруг шеи веревки, так что получилось некое подобие плаща. Он был даже рад: в такую погоду пограничники вряд ли будут проявлять особую бдительность, да и какая бдительность может быть, если в трех метрах ничего не рассмотришь…

Правда, идти тоже стало трудно, и скорость заметно снизилась. Но к двенадцати часам он вышел на дагестанскую территорию. Интуиция подсказала, что он пересек границу, сверился по GPS-навигатору – да, все верно. Аллах, хвала ему, благосклонен!

Туман понемногу рассеивался. Импровизированная плащ-палатка не пропускала влагу и холод к телу, но и не выпускала тепло наружу. Азат покрылся испариной и решил сделать привал, но не успел. Повернув за очередной валун, он лицом к лицу столкнулся с пограничниками.

Их было трое – усиленный наряд. Рядовые, из местных, лет по двадцать, белобрысый курносый сержант – чуть постарше. Они тоже растерялись: встреча была неожиданной, да и выглядел неизвестный очень странно: в какой-то дурацкой серебристой хламиде, мешком висящей на фигуре. Как космический пришелец из американских фильмов. Так не ходят ни члены НВФ5], ни обычные нарушители границы.

– Стой! – приказал сержант.

До него метров пять, он повернулся боком, автомат на груди направлен в сторону проверяемого, руки лежат на рукоятке и магазине – в положении для стрельбы. Но нести службу с досланным в ствол патроном запрещено, а значит, он не готов мгновенно открыть огонь. Хотя на практике этот запрет часто нарушают…

– Кто такой? Откуда идешь? Предъявить документы!

Рядовые стоят слева и справа от старшего наряда и метра на четыре подальше. Они расслабленно изучают странного мужика, не проявляя ни инициативы, ни опасений: полностью полагаются на своего командира. У них автоматы наверняка на предохранителе и без патронов в стволе.

– Я орнитолог, – хрипло говорит Азат. – У меня есть разрешение…

Он сам бы не смог объяснить, почему так сказал. Наверное, потому, что над ними парили большие орлы и «орнитолог» стало первым словом, пришедшим в голову. Как ни странно, но своим объяснением он попал в точку: ученые чудаки могут быть одеты как угодно, и они часто заходили в приграничную полосу – вулканологи, геологи, биологи, экологи… Почти всегда у них были разрешения, а если вдруг забредали в запретную зону случайно, без документов, то, как правило, отделывались штрафом, да и то не всегда – чаще, пожурив, отпускали. Как бы то ни было, опасности эта публика не представляла.

– Покажь разрешение, – как и положено, сказал сержант. Он действовал по Уставу и инструкциям, но ситуация была обыденной, и возникшее было напряжение исчезло.

Но оно тут же вернулось, настолько неожиданно и страшно, что погранцы даже не успели ничего осознать. Потому что Азат распахнул свою накидку и вместо документов выставил вперед короткий автомат с раструбом пламегасителя на срезе ствола, в котором сразу замелькал быстрый короткий огонек.

Ду-дух, ду-дух, ду-дух!

Короткая злая очередь угодила в сержанта, он упал на колени, рядовые шарахнулись в стороны, беспомощно хватаясь за оружие. Они явно запаздывали.

Ду-дух, ду-дух, ду-ду-ду…

Маленькие остроконечные пульки калибра 5,45 миллиметра наискосок перечеркнули бушлат рядового – от правого бедра к левому плечу, из спины полетели клочья ваты, автомат вырвался из рук и загремел по камням.

Ду-ду-дух! Ду-дух!

Второго рядового развернуло вокруг оси влево и отбросило в сторону, он упал навзничь прямо поперек пешеходной тропы – очередь кучно попала в область сердца.

В очередной раз Дауд наглядно продемонстрировал свою высокую боевую выучку, за шесть секунд расправившись с тремя противниками. Впрочем, он привык к этому – так было всегда. Но то, что произошло далее, случилось с ним впервые.

Бах-бах-бах! – басовито пролаял АКМ сержанта – калибр 7,62 звучит посерьезней. Азата словно молотом ударило по левому локтю, рука отнялась, как будто ее отрубили острой хевсурской саблей.

«Был все-таки у него патрон в патроннике», – мелькнула быстрая мысль. Левая рука повисла, как парализованная. Сержант, потеряв остатки сил, опрокинулся на спину, не сводя глаз с «ученого», который на самом деле оказался опасным преступником. О возможности такого перевоплощения их всегда предупреждали офицеры на занятиях по боевой подготовке, но вероятность этого представлялась настолько малой, что ее не принимали в расчет. А оказалось, зря…

Азат одной рукой, словно большой пистолет, поднял АКС-74У и несколько раз выстрелил. Мимо! Пули с визгом срикошетировали от камней и ушли в разъяснившееся небо. Он подошел вплотную и, сжав зубы, стал целиться. В последний миг пограничник закрыл глаза, на щеку выкатилась слеза. Неприспособленный к такому хвату, автомат прыгал в руке, но с третьего выстрела Азат все-таки попал сержанту в лоб…

И тут же сам упал на колени: из него как будто вынули все кости, и мягкое тело не могло держаться вертикально… Силы уходили с каждой секундой. «Кровопотеря!» – понял он. Действительно, из перебитой руки хлестала кровь. В глазах темнело, кружилась голова, накатывала дурнота – признак скорого беспамятства. Не на сознании, а на рефлексах он выдернул нож, отхватил от своей «плащ-палатки» свисающую веревку, действуя правой и помогая зубами, перетянул предплечье. Снег вокруг был забрызган кровью, в изломанных позах лежали трупы, валялось никому не нужное оружие. Стояла мертвая тишина. Только сверху еще доносилось запоздалое эхо недавней перестрелки.

Ничего, ничего, не впервой… Он бывал во всяких переделках и всегда выходил победителем… Надо просто быстро унести ноги, отлежаться где-нибудь, прийти в себя, восстановиться… Он заставил себя встать и пошел, шатаясь и не разбирая дороги. Хорошо, что склон стал пологим, без трещин и ущелий. Левая рука болталась и хлопала по туловищу, мешая идти. Так не годится… Он оперся на валун, снова извлек нож. Разрезал рукав, осмотрел рану – кровавые лохмотья, торчащая кость, рука висела на остатках ткани и сухожилий. Несколькими движениями ножа он перерезал их, и рука упала на снег. И тут же в голову ударила боль – будто он отрезал себе здоровую руку, которая до сих пор ничем не беспокоила.

Ничего, боль он терпеть умеет, он сильней боли… Надо быстрей уходить – пропавший со связи наряд вот-вот начнут искать… Он пошел дальше. Чтобы прибавились силы, сунул в рот шоколадку, хотел сорвать зубами обертку, но почему-то не получилось, так и стал жевать через фольгу. Силы вроде действительно прибавились, он шел твердым, уверенным шагом, и даже увидел впереди линию окончания снегов, за которой начиналась теплая летняя зелень, где не будет такого жестокого мороза, такой изнуряющей усталости, такой лютой боли… Там его ждут друзья, врачи, обезболивающие лекарства и покой… Вон они, идут навстречу с радостными улыбками…

Действительно, снега заканчивались, но это было единственное, что совпадало с реальностью. На самом деле никакие друзья его не встречали, Дауда носило из стороны в сторону, ноги заплетались, и он еле-еле переставлял их, медленно, но все же продвигаясь вперед и оставляя за собой кровавый след… Потом он упал, но продолжал ползти, надеясь, что вот-вот увидит лица друзей. Но сквозь пелену забытья выплыла звериная морда с оскаленной пастью и хищными желтыми глазами. «Галлюцинация», – мелькнула его последняя в жизни мысль…

Но как раз это не было галлюцинацией. Ирбис долго выслеживал свою беспокойную добычу. Она то пропадала неизвестно куда, то будоражила вечное спокойствие гор взрывами и выстрелами, но, наконец, терпение преследователя было вознаграждено. Вот она – раненая, обессиленная, безопасная…

Но Дауд был уже не раненым. Он был мертвым! Таким же мертвым, как три пограничника, лежащие тремястами метрами выше. Таким же бездыханным, как отрезанная рука в ста метрах.

Длинный хвост зло ударил по пятнистым бокам, снежный барс развернулся и побежал вверх, в места своего постоянного обитания. Ирбис не питается падалью.

А стервятники как раз питаются. Почувствовав мертвечину, несколько парящих в вышине орлов начали сужать круги и опускались все ниже и ниже. Один, наиболее расчетливый, а может, более смелый или наглый (в человеческом обществе эти качества часто совпадают или являются взаимозаменяемыми), спикировал, схватил отрезанную руку и, тяжело взмахивая крыльями, понес добычу в свое гнездо. Остальные приземлились рядом с трупами и принялись примеряться, как лучше их расклевывать. Но тут раздался гул вертолетного двигателя, и стервятники всполошенно разлетелись в разные стороны.

Пограничный вертолет приземлился чуть выше места перестрелки. Тревожная группа с собакой на поводке бросилась к убитым. Старший немедленно передал информацию о ЧП на заставу. Через несколько минут в пограничном районе была объявлена тревога.

– В трех метрах справа от кровяного пятна обнаружены гильзы автоматные, калибра пять сорок пять, в количестве двенадцати штук…

– Вот еще две, товарищ майор, под снегом были, – сказал один из рыщущих вокруг солдатиков и показал пальцем – где именно.

– В количестве четырнадцати штук, – повторил Алиев в крохотный цифровой диктофон.

Ему нравилось работать с военными – всегда под рукой есть люди, техника, транспорт, словом – все, что нужно. Вот и сейчас – место происшествия оцеплено, мышь не проскользнет… Правда, на такой высоте даже мыши не водятся, не то что любопытная публика. И понятых тут днем с огнем не найдешь, а у него вот, пожалуйста, два солдатика стоят, чуть ли не по стойке «смирно». Выполняют инструктаж: поедают его глазами, чтобы потом, в суде, если возникнут сомнения, подтвердить все, что происходило на осмотре. Хотя до суда в данном случае не дойдет…

– В пяти метрах впереди, в положении на спине, лежит человек в военной форме с погонами сержанта, в середине лба круглое отверстие с потеками крови в правую сторону…

– Гры-гры-ы, – солдатик-понятой отбежал в сторону, его стошнило.

Молодой еще, непривычный… Следователь вспомнил свой первый выезд: подорвавшийся на фугасе, сгоревший «УАЗ», обгорелые куски двух трупов среди разбросанных взрывом спелых груш, которые командированные милиционеры везли своим сослуживцам… Тогда он тоже с трудом сдерживался и еле-еле дописал протокол. А бойцы охраны выбрали груши почище и с аппетитом ели. Потом он тоже привык…

– Извините, товарищ майор, – солдатик вернулся, вытирая рот рукавом бушлата.

Бушлаты на вате или на синтепоне, в них тепло, а он в форменном плаще, не догадался одеться основательней – лето ведь! А тут кругом снег и продувает насквозь… Но надо держаться, делать вид, что ему все нипочем, как подобает руководителю следственно-оперативной группы УФСБ, старшему на месте осмотра! Ему подчинен взрывотехник, который уже отработал свое: обследовал трупы на предмет обнаружения взрывных устройств, получил отрицательный результат и с облегчением курит в стороне. Подчинен эксперт-криминалист, фотографирующий убитых пограничников, оружие, следы, пятна крови и обстановку вокруг, подчинен оперуполномоченный Соколов, отправившийся к трупу преступника в поисках информации для розыска, подчинен судмедэксперт, наговаривающий в подставленный диктофон свою часть протокола, от которой понятой кривится и сдерживает рвотный рефлекс:

– Три пулевых ранения в правой части груди, два слепых и одно сквозное…

Десяток солдат и два офицера следователю не подчинены, но приданы для обеспечения, а следовательно, тоже должны выполнять его распоряжения. Майор поежился. И подчиненные, и приданные – все в теплых бушлатах, ему тоже предлагали, а он сдуру отказался…

Осмотр убитых пограничников заканчивался. Алиев зафиксировал на диктофон характер ранений, состояние оружия: сержант успел выпустить очередь, а рядовые даже не привели автоматы в боевую готовность – один успел снять предохранитель, а второй и этого не сделал…

Снизу, по утоптанной тропинке поднялся капитан Соколов в форменном бушлате поверх штатского костюма.

– Ну, что там? – поинтересовался следователь. – Объектов много?

Его уже бил озноб. Сейчас бы в вертолет да в тепло, а придется осматривать еще одну площадку… Хоть бы там было поменьше работы…

– Только труп, без левой руки, – деловито сообщил оперативник. – Видно, барс откусил… Там следы рядом…

– Барс, говоришь? – скептически спросил Алиев. Следователи всегда критически оценивают информацию оперов. – А откуда тогда здесь кровь? И вон, кровяная цепочка вниз тянется…

– И что тут особенного? – невозмутимо ответил капитан. – Здесь его ранили в руку, а там барс ее отъел…

– Ладно, сейчас посмотрим… – Алиев повернулся к судмедэксперту и криминалисту: – Василий Петрович, Сулейман, пошли вниз. И понятые тоже.

Заметив движение следственной группы, к ним подбежал старший лейтенант – замкомандира заставы.

– Товарищ майор, можно тела грузить?

– Можно, – кивнул Алиев. И неожиданно для себя раздраженно выкрикнул: – И дайте, наконец, бушлат! А то придется другого следака вызывать – мой труп осматривать! Предупреждать надо, где предстоит работать!

Члены СОГ пошли вниз, как будто их вели пятна крови, зловещими цветами расцветшие на горном снегу. Некоторые, несмотря на многочисленные предупреждения Алиева, были уже затоптаны. Это оборотная сторона множества помощников. Впрочем, не страшно: на фотографиях будет ясно видно направление и расположение кровавых следов, а сколько их: сто пятьдесят или сто тридцать – роли не играет.

Через несколько сот метров, на валуне у обочины, они обнаружили обильные багровые потеки. И под ним образовалось изрядное красное пятно на подтаявшем снегу. Эксперт-криминалист сделал снимки, Алиев надиктовал увиденную картину на диктофон. И в теплом бушлате он не согрелся: промерзший организм никак не мог прийти в норму. Быстрей бы закончить, выпить немного водки да в баню, пропариться до костей… Но, несмотря на нерабочие мысли, окровавленный камень навел его на определенные размышления, хотя высказывать их вслух он не торопился.

Пройдя дальше, почти сразу нашли оброненный автомат АКС-74У, через десяток метров – нож, а потом и лежащий на боку труп неизвестного.

– Вот, видите, а вы не верили, – слегка обиженно сказал Соколов.

У трупа действительно не было левой руки, и вокруг действительно имелись следы огромной кошки.

– Сними отпечатки пальцев, Сулейман! – распорядился Алиев. – А что это у него во рту?

Василий Петрович нагнулся.

– Шоколад «Аленка». Прямо в обертке ел…

Майор кивнул. Ситуация предельно понятная: нарушитель границы расстрелял пограничный наряд, но ответным огнем был смертельно ранен. Надо только задокументировать все надлежащим образом: назначить экспертизы, установить, что наряд расстрелян из оружия нарушителя, а он – из оружия пограничников, и прекратить уголовное дело в связи со смертью виновного… Ну еще, конечно, допросить командиров и сослуживцев погибших об обстановке в зоне ответственности заставы в предыдущие дни, обстоятельствах инструктажа и выхода наряда на охрану границы. И обязательно установить личность убитого…

– Что там с отпечатками, Сулейман? Что-то ты долго возишься!

Криминалист с недоумением рассматривал то испачканные черной краской пальцы убитого, то бланк дактокарты со слепыми черными овалами.

– У него нет отпечатков, – растерянно произнес он. – Совершенно гладкие пальцы. Не знаю, как такое возможно… В моей практике это впервые!

– Разберемся! – сказал Алиев, как будто для него это было самым обычным делом. – Что у вас, доктор?

– Похоже, смерть наступила от острой кровопотери, вызванной травматической ампутацией левой верхней конечности трупа, произведенной режущим предметом с бритвенной заточкой клинка, – продиктовал Василий Петрович, а Алиев повторил его слова в крохотный микрофон.

– Вот тебе и «барс отъел»! – Выключив диктофон, он повернулся к Соколову: – Он сам отрезал себе руку, чтобы не мешала. На том окровавленном камне…

– А куда же тогда делась рука-то? – спросил оперативник.

Тяжело взмахивая крыльями, орел летел над пологим склоном. Человеческая рука была тяжелой, она сковывала движения и тянула вниз, он медленно, но верно терял высоту, но стервятники никогда не бросают свою добычу. Склон поднялся и перешел в вершину, на гладком зеленом ковре шевелились беспорядочно рассыпанные серые шарики – там паслись овцы. У каждой отары есть пастух. Старый Омар издалека заметил низко летящую птицу, сначала показалось, что она ранена, но потом он рассмотрел, что орел тащит что-то тяжелое. Что это может быть? Неужели где-то схватил ягненка?! Обнаглеет, так и младенца утащит!

Он вскинул двустволку.

Бах! Бах!

Выстрелы гулко прокатились меж горных хребтов, волчья картечь со свистом ушла в небо. Основной заряд просвистел чуть левее, упруго колыхнув воздух, но один свинцовый шарик пробил крыло. Орел шарахнулся в сторону и разжал когти, выпустив чуть не погубивший его груз. Крыло болело, но слушалось, и он продолжил свой полет, надеясь дотянуть – до гнезда оставалось уже немного.

А Омар пустил на поиски собаку и через несколько минут с ужасом рассматривал принесенную ею добычу. Это была человеческая рука, отрезанная чуть ниже локтя. На запястье тикали массивные часы, явно не российского производства.

– Я заночую на заставе, допрошу свидетелей, – перекрикивая гул двигателей, говорил Алиев оперативнику. – Проследи, чтобы трупы доставили в морг, вещдоки спрячь в сейф, напиши рапорт…

– Когда я успею, уже девять вечера! – недовольно ответил тот. – Я имею право переночевать дома?

– Имеешь, – меланхолично кивнул следователь. – Тогда трупы и вещдоки забери домой. А я вернусь завтра в полдень…

– Вот так всегда! – буркнул Соколов. Он с самого начала знал, что спать придется лечь только под утро. Если вообще придется. Трупы никуда не денешь…

Посадочная площадка находилась на территории части – за плацем. Не успел вертолет коснуться земли, как к нему подбежал начальник заставы – русский капитан лет тридцати с красным от ветра лицом.

«Еременко Виктор Алексеевич», – профессионально вспомнил Алиев. Несколько раз они встречались по служебным делам, и капитан произвел на него хорошее впечатление. Они были ровесниками, и, как показалось майору, это впечатление было взаимным.

«Сейчас пригласит к себе в гости, а там уже стол, хороший дербентский коньяк, может, и баня», – размечтался уставший следователь. Здесь было тепло, но он так и не согрелся: казалось, что это ледяное оцепенение не пройдет уже никогда.

Но Еременко встретил гостя прохладно: озабоченно, без обычной в таких случаях улыбки, пожал руку и занялся текущими делами: выслушал доклад заместителя, отправил в столовую рядовых, проводил тоскливым взглядом улетающий вертолет.

– Где тела наших ребят, Артур Михайлович? – хмуро спросил он. И следователь догадался, что у начальника неприятности. Только пока не понял – какие.

– В Махачкалу отправил, в морг, – ответил майор. – А что такое?

– Пришли их родственники. Требуют немедленно выдать. Обычай требует хоронить умерших до захода солнца…

– Так солнце давно зашло!

Капитан вздохнул.

– Так они давно и требуют…

– А как узнали?

– В горах выстрелы разносятся далеко. И плохие новости – тоже… Что им ответить?

Алиев развел руками.

– Нужно провести вскрытие, извлечь пули, составить акты… Так что дня через три…

– Они просто так не уйдут! – мрачно сказал начальник. – Я им все это говорил. Они такого не понимают… Что же делать?

– А давайте, я с ними поговорю, – внезапно предложил майор. – Я специально изучал обычаи…

– Правда?! – просветлел лицом капитан. – Да я… Да мы… Будем должниками!

В сопровождении начальника и заместителя, следователь прошел к воротам. За ними, в свете прожекторов, стояли четыре «Нивы» и толпились полтора десятка суровых, агрессивно настроенных мужчин, которые возбужденно переговаривались между собой по-аварски. Алиев тоже был аварцем. Он поздоровался на родном языке, и тут же со всех сторон на него обрушился шквал вопросов, упреков, обвинений. Смысл их сводился к тому, что если русский начальник не знает вековых обычаев, то уж он, земляк, должен понимать нужды своих единоверцев.

– Кто старший, уважаемые земляки? – очень вежливо, как и положено, поинтересовался майор.

– Вот, Газимагомед. – Ему указали на кряжистого мужчину с седой бородой. Он был в коротком поношенном пальто и в каракулевой папахе. Волевое лицо сковало выражение скорби.

– Уважаемый Газимагомед, что говорят наши адаты о похоронах погибшего? – подчеркнуто почтительно спросил Алиев.

Он знал: очень важно не только ЧТО говоришь, но и КАК говоришь. Он знал, что общая национальность и язык дают ему преимущество, а майорские погоны сглаживают молодость и если не делают его равным с аксакалом, то заметно приближают к нему. И он знал, что от этого разговора многое зависит. В горах неосторожное слово или необдуманный поступок могут вызвать большой пожар…

Вопрос удивил старейшину. Он ожидал ссылок на закон, на интересы следствия, которые в данном случае не имели никакого значения. Но чтобы официальное лицо обратилось к адатам…

– Это все знают! – Он махнул рукой. – Мертвых хоронят в тот же день до захода солнца!

Алиев кивнул:

– Вы правы, уважаемый Газимагомед. Это общее правило. Но из него есть исключения…

Суровые мужчины подошли ближе, сгрудились вокруг и внимательно слушали.

– Что за исключения? Не знаю никаких исключений! – отрезал Газимагомед и обернулся к остальным, будто хотел заручиться поддержкой.

– А исключение состоит в том, что если смерть наступила после трех часов дня, то срок переносится на сутки. А ваши уважаемые родственники убиты после трех, – соврал он. – Так что они должны быть преданы земле до завтрашнего захода солнца!

Мужчины оживленно зашумели.

– Никогда такого не слышал…

– Майор же не с потолка взял…

– Откуда он знает, он что, изучал адаты?

– Наверное, изучал…

– Помню, однажды мулла такое говорил…

– Я изучал адаты, – как можно увереннее сказал Алиев. – И Коран изучал. Если не верите мне, спросите у муллы!

Газимагомед сделал знак и отошел в сторону. Родственники пошли за ним. Алиев остался у ворот и наблюдал, как мужчины что-то оживленно обсуждали, спорили, размахивали руками. Но накал страстей постепенно снижался. Дело явно шло к примирению. Все прекрасно понимали: солнце давно зашло, наступила ночь и время назад не повернуть. Разумные слова майора, его доводы, основанные не на придуманном законе, а на родовых обычаях, позволяли «сохранить лицо» и с честью выйти из ситуации, развитие которой ничего хорошего не сулило.

Наконец, успокоившиеся мужчины вернулись к воротам.

– Мы верим тебе, майор! – сказал Газимагомед. – Мы останемся здесь на всю ночь. А утром заберем тела…

– Не совсем так, уважаемый Газимагомед, – мягко сказал Алиев. – Здесь нет ваших родственников, их отправили в город. Завтра, в Махачкале, в двенадцать часов вы сможете забрать тела…

Мужчины снова возбужденно зашумели. Но Газимагомед поднял руку, и все смолкли.

– Какой шакал лишил жизни наших детей? Мы должны знать его имя!

– Он мертв, – сказал майор. – Кровная месть не нужна. Ваши дети отмщены…

Лицо старейшины просветлело, он воздел руки к ночному небу и повернулся к односельчанам:

– Они убили его! Наши герои отомстили сами за себя, как подобает настоящим мужчинам!

И снова обратился к следователю за подтверждением:

– Наши дети поступили как мужчины? Это правда?

– Правда! – не моргнув глазом, подтвердил майор. – Чистая правда!

Через несколько минут захлопали дверцы машин, взревели старенькие моторы, и площадка перед воротами заставы опустела. Алиев снял фуражку и вытер вспотевший лоб. Этот жест синхронно повторили капитан Еременко и его заместитель. У них как гора с плеч свалилась.

– Молодец, Михайлович! – Начальник от души хлопнул майора по плечу, тот чуть не присел. – Я кое-что разобрал. Ты что, правда адаты изучал?

– Конечно. Современный терроризм часто замешан на религии, зачастую искаженной. Поэтому нам надо знать все обычаи и религиозные нормы. Для профилактики и вообще…

– Молодец! – повторил капитан. – Пойдем ко мне, ты мой гость! Поужинаем, дербентского коньяка выпьем, да и банька у меня стынет…

И тут Алиев ощутил, что ледяное оцепенение, сковывавшее его тело и душу, исчезло. Осталась только смертельная усталость. И потребность в лекарственном коньяке отпала сама собой, а любителем выпить просто так он никогда не был. Однако долг гостя – не менее обязательное бремя, чем долг хозяина, да и помянуть погибших – святое дело…

Но перед тем как окунуться в водоворот кавказского гостеприимства, он закончил сегодняшние дела: связался по рации с Соколовым, приказал с утра вызвать судмедэксперта и закончить процедуры вскрытия к полудню, отдал диктофон на расшифровку усердному штабисту, распорядившись, чтобы протокол был напечатан к рассвету, и попросил заместителя начальника собрать утром пять – семь человек, которых надо допросить в качестве свидетелей. И только сев за стол, следователь расслабился и перевел дух. В принципе, на этом основная часть работы завершалась, и уголовное дело должно было покатиться к прекращению. Но майор ошибся – дело приняло совсем другой оборот.

Вика Воробьева в очередной раз убежала из дома. Коротко стриженная девочка со слабым зрением ушла во вторник, за день до своего семнадцатилетия. Она и раньше уходила, Иван Петрович кружил по всему городу, расспрашивал таксистов, благо, все были знакомыми, и, как правило, находил: то в интернет-кафе, то на вокзале, то в парке у фонтана… Но в последний раз поиски не увенчались успехом: Вику полиция сняла с автобуса уже в Подмосковье… После этого супругов Воробьевых вызвали на комиссию при районной администрации и оштрафовали «за допущенную безнадзорность несовершеннолетнего ребенка»…

Нинка тогда совсем озверела: «Значит, она, сука, гулять будет, а мы за нее денежки платить!» Излупила ремнем до полусмерти да остригла налысо, а Вика схватила нож и на нее кинулась… Хорошо, Иван Петрович рядом оказался, иначе проткнула бы матери живот, сто процентов проткнула бы…

Иван, конечно, жену не одобрил: ну, ремнем ладно, а позорить зачем? Это от жадности все: Нинка каждую копейку считает, за рубль зайца обгонит, а за тыщу удавится… И от глупости: привыкла вначале лезть нахрапом, а потом думать… Чего добилась-то? Девка зверем смотрит, школу забросила – там над ней и раньше насмехались, а теперь и вовсе прохода не дают. Вообще никуда из дома не выходит – сидит в комнате и воет. Как бы совсем крыша не съехала…

И дошло до материнского сердца, что перегнула палку: купила мелированный парик да выпросила у соседского Петьки старый ноутбук – вроде как отступное дала… В парике Вика, конечно, в школу не пошла, но хоть на улицу выходить стала, да теперь все свободное время перед компьютером проводила… Отношения с матерью, потихоньку, вроде и наладились, а может, Ивану только так казалось. Он ведь таксовал с утра до вечера, еле ноги домой приносил, да деньги… Так смятым комком Нинке и отдавал, а пока жена пересчитывала да прятала по углам, он заходил к Вике, проведать. Та сразу крышку ноутбука закрывала, смотрела выжидающе: мол, ну, чё те надо?

– Как дела?

– Нормально.

– Когда в школу пойдешь?

– Волосы отрастут, и пойду…

– Ну, ладно…

О чем еще говорить? Он шел на кухню, где жена гремела посудой – довольно или недовольно, в зависимости от суммы дневной выручки. Садились ужинать, если Нинка была недовольной, она заводила свою обычную пластинку: дескать, надо работать по ночам, тогда транспорта мало, а люди опаздывают – кому на поезд, кому на самолет, кому-то из гостей, вот и переплачивают…

– Да как ты не поймешь, дура, ночью могут голову проломить, как Косте Федорову! – раздраженно огрызался Иван Петрович, глотая невкусный борщ. – А Серов вообще пропал вместе с машиной! Да и нет там особых заработков, если прикинуть, то так на так и выходит!

– Федоров никогда с головой не дружил, сажал кого ни попадя, – возражала Нина Михайловна. – А Серов, скорей всего, просто уехал, может, деньги кому-то задолжал…

Не вникая в привычную перебранку родителей, Вика опять поднимала крышку, открывая окно в волшебный мир Интернета, мир пусть и виртуальный, но играющий яркими красками и придавший смысл ее жизни.

Раньше она жила без смысла. Друзей и подруг не было, девчонки в школе не пускали ее в «элитный круг». Верховодила у них Инга Макарова – высокая, броская брюнетка с блестящими, распущенными по плечам волосами, всегда одетая по последней моде. Вокруг нее и собирались остальные красавицы класса – на переменах, да и после занятий. Излюбленная тема их бесед – предстоящее замужество, которое считалось главной целью в жизни. Конечно, удачное замужество – предстоящий избранник должен быть из богатой семьи, с влиятельными родителями и шикарной машиной!

– Если он из бизнеса, то ездит на белом «Мерседесе», – со знанием дела объясняла Макарова, а девчонки, раскрыв рот, слушали. – А если из власти, то на черном! А если из бандитов – то они все на черных джипах! Это тоже неплохо, хотя такого убить могут…

Они обсуждали потенциальных женихов – в основном это были парни постарше, сидящие на открытой веранде кафе «Елена» наискосок от школы. Макарова строила глазки и совсем взрослым мужчинам, многозначительно намекая, что это наиболее перспективный путь к обеспеченному браку. Из соучеников пользовались успехом Сашка Веремеев и Юра Фиников, у которых отцы занимались бизнесом. Все остальные считались «ватниками» и интереса не вызывали. А Вику одноклассницы вообще не считали за человека и называли ее чувырлой. Макарова придумала эту кличку, так и пошло. Однажды Вика даже набросилась на обидчицу с кулаками, но та была сильнее, ходила на фитнес и надавала ей по морде. При всех! А остальные смеялись… Суки рваные! Мальчишки вообще не обращали на нее внимания, как на пустое место… Даже «ватники» не проявляли интереса…

Она смотрела на себя в зеркало: обычное овальное лицо, нос «уточкой», широко расставленные глаза, с морщинками вокруг – она постоянно щурилась, потому что носить уродские дешевые очки было стыдно… Да еще убогая одежда, полное отсутствие косметики – мать считала, что красятся только проститутки…

В этом городе она была никому не нужна. И ей никто не был нужен. Ничего ее не интересовало, ничего в этой жизни она не хотела. Маленький Волговятск – совсем не «маленький Париж». Училась она плохо, и будущая судьба ее была определена предельно точно: мясокомбинат. Мать трудилась там в бухгалтерии, а ее могла устроить на работу попроще: бойцом птицы, или фаршовщицей, или раздельщицей… Ее тошнило от одного представления об этой работе! Как-то мать устроила ей экскурсию в убойный цех: толстые тетки в окровавленных резиновых фартуках сидят вдоль конвейера, вынимают из зажимов захваченных за шею испуганных кур, отрезают ножницами головы и бросают бьющиеся тушки в один ящик, а конвульсивно открывающие клювы головы – в другие… Она чуть в обморок не упала!

– Дура, зато зарплату регулярно платят и мясо можно купить со скидкой! – вразумляла ее мать. И обязательно мечтательно добавляла: – Правда, с тем, что раньше было, не сравнить! Каждый день выносили что надо…

И вот теперь низменная и некрасивая правда жизни сменилась красивой и возвышенной сказкой. Она целыми днями просиживала в социальных сетях: заводила легкие и необременительные знакомства, кого-то добавляла в списки друзей, кого-то исключала, щедро ставила «лайки», оценивала фотки, – словом, жила полноценной виртуальной жизнью и ощущала себя важной и значимой, ничуть не худшей, чем все вокруг в этом мире…

Здесь можно было вволю помечтать, предстать перед собеседниками в образе прекрасной принцессы или волшебницы-феи… «Меня зовут Виктория, это значит – победительница! Учусь я на отлично, прекрасно знаю английский, и скоро поступлю в МГУ на факультет международной журналистики!» – с упоением писала она, и сама в это верила…

А про что ей писать? Про то, что она состоит на учете в инспекции по делам несовершеннолетних? Что у нее «хвосты» по русскому, математике, литературе, да почти по всем предметам? Что главная заводила в классе Инга Макарова открыто презирает ее и как-то надавала пощечин, что «Победительница» ненавидит ее и мечтает убить? Что она хочет убить всех своих обидчиков и часто представляет, как сидит в резиновом фартуке, а их подносит конвейер, подвешенных за шеи, и она состригает им головы огромными ножницами, так что кровь брызжет во все стороны?

Про это она тоже написала один раз – участливой женщине по имени Тамара. Она сама нашла Вику: написала, что в МГУ нет такого факультета, а для Победительницы у нее слишком печальные глаза, угнетенная поза и плохонькая одежда, хотя она специально позирует и отбирает лучшие снимки. Потом сообщила, что она психолог, занимается проблемами подростковых самоубийств и многим уже помогла. Если бы не последнее обстоятельство, Вика послала бы ее по хорошо известному всем современным подросткам адресу. Но к психологу она прониклась доверием настолько, что открыла ей свою настороженную, покрытую черствой коркой от многочисленных обид, душу. Рассказала все про свои проблемы в школе и дома, про вечные неудачи и полную бесперспективность жизни, про неудавшийся побег в Москву, про кровавые сны и про мысли о самоубийстве, которые часто посещали ее в последнее время…

Тамара действительно оказалась хорошим специалистом, она полностью поняла ее, поняла так, как, наверное, должна понимать родная мама, если она любит дочь не меньше, чем деньги, за которые готова выгнать мужа на опасную ночную работу. Она успокоила, сказала, что все проблемы находятся внутри человека, а не снаружи, и что ей надо найти хорошего друга, с которым восприятие жизни сразу изменится в лучшую сторону…

«Но где взять такого друга?» – спрашивала Вика.

«Судьба определяет наши жизни, – написала Тамара. – Твои страдания должны окупиться. Скоро все в твоей жизни изменится!»

И действительно – вскоре появился Он. Не на улице внезапно встретился, а вошел в ее убогую «двушку» через Всемирную паутину. И въехал в душу Победительницы. Не на белом «Мерседесе» и не на черном джипе. На душевном понимании. Он ее понимал, как никто другой ранее! Точнее, как понимала ее Тамара. И так же успокаивающе действовал на нее. «Как может мужчина так тонко чувствовать?» – задавала себе вопрос Вика. Иногда ей казалось, что на другом конце «паутинки» по-прежнему стучит по клавиатуре Тамара…

У него было редкое, прекрасное имя – Эмиль. Он жил в Дагестане, в горном селе, и это тоже было очень романтично. Эмиль прислал свои фотографии: симпатичный, гибкий, молодой… Вот он в национальном костюме с кинжалом на поясе, вот верхом на коне, с ружьем, вот на краю обрыва на фоне красивого ущелья, вот во дворе скромного сельского дома, сыплет корм курам… Последний снимок контрастировал с предыдущими, показывая, что в обличье мужественного горца живет милый, домашний юноша…

Вика послала свои фотографии, и Эмиль написал, что она красивей всех женщин в селе и ему очень нравится… И что у нее очень красивые волосы, только по их обычаям волосы нельзя выставлять напоказ, и будет лучше, если она скроет их под платком… Это ее немного смутило: ведь волосы у нее только отрастали, а Эмилю она показала парик… Впрочем, если носить платок, то парик можно выкинуть, а там и настоящие волосы отрастут! И вообще, раз у них такие строгие обычаи, надо выглядеть соответственно… На следующей отосланной серии фотографий Вика была уже в платке и кофте с длинными рукавами. В ответ Эмиль написал, что он показал их родителям, и она им понравилась… Вика не верила себе: отношения становились серьезными!

Она перестала переписываться со всеми остальными «друзьями», зато с Эмилем общалась часами. Они стали созваниваться.

У него оказался приятный голос, правда, в устных беседах он был не так красноречив, как в переписке, скорей всего, это объяснялось акцентом, которого он стеснялся… Но разве влюбленная девушка обращает внимание на такие мелочи? У него были несколько другие взгляды на жизнь, на отношения между людьми, и чтобы лучше их понять, он посоветовал ей почитать Коран и попробовать изучить арабский язык, чтобы постичь недостижимую ранее мудрость. Она купила Коран и учебник арабского языка, хотя разобраться в них не могла. Но когда она сообщила Эмилю, он обрадовался самому факту такого прилежания и ее искреннему стремлению изучить новые для нее премудрости.

Через полгода знакомства Эмиль неожиданно пригласил ее к себе, в горы. Сказал, что познакомит с родителями, да и всей родней, и если она всем понравится, то… То он на ней женится! Правда, ей надо будет принять мусульманскую веру и взять новое имя…

Вика даже не поверила словам, увиденным на мониторе. Женится! В то время как эта дура Макарова только строит идиотские планы про каких-то богачей на «Мерседесах», вполне реальный мужчина делает ей предложение! Порядочный парень, из простой сельской семьи! Ислам она примет не задумываясь, и тогда их брак будет вечным: кавказцы не бросают своих жен и заботятся о них до скончания века!

В жизни Вики вспыхнула яркая путеводная звезда. Она увлеченно принялась выбирать себе имя: набрала в поисковике «арабские женские имена» и выписала в клетчатую тетрадку неровным полудетским почерком: «Халима, Захира, Уарда…» Рядом написала перевод – что обозначает каждое имя. «Салима – полная здоровья, Афрах – счастливая, Фаиза – победительница…» Напротив имен она расписывалась, будто подбирала, к какому больше подходит ее подпись. Так Вика провела несколько вечеров и наконец выбрала: Мариам – единственное женское имя, которое упоминается в Коране. С арабского переводится как «набожная, служащая Богу». Так звали мать Пророка Исы.

Она подумала, что это хороший выбор, будущие родственники должны быть довольны… Только как добраться до новой счастливой жизни? Во-первых, нет денег, а во-вторых, все-таки Дагестан не Москва, там ее и украсть могут, и убить…

Своими проблемами она поделилась с Эмилем, но он, как настоящий волшебник, вмиг их разрешил: «Пойди в мечеть, мулла Равиль все устроит!» На следующий день она надела закрытую кофточку, юбку подлиннее, покрыла голову с начавшими отрастать волосами белым платком и отправилась в мечеть. Чувствовала она себя неуверенно: как объяснить – кто она такая и что за Эмиль ее прислал? И вообще, откуда в Волговятске могут знать парня из далекого горного села? Все это казалось неправдоподобным, и в душу закрались ужасные подозрения: не «разводят» ли ее некие злоумышленники?

Но сомнения быстро развеялись: в мечети ее уже ждали, даже объяснять ничего не пришлось! Мулла Равиль оказался немолодым мужчиной с окладистой черной, но изрядно поседевшей бородой. И он, и средних лет женщина по имени Галия встретили ее как родную: угостили чаем с диковинным вкусным тортом чак-чак, расспросили о жизни, похвалили ее аккуратный и скромный внешний вид, одобрили избранный путь и решение о замужестве. Галия вызвалась помочь ей и в изучении Корана, Равиль предложил провести обряд принятия мусульманства. Упреждая дальнейшие вопросы, новые знакомые сказали, чтобы Вика ни о чем не беспокоилась: денег на дорогу ей дадут, а Галия даже отвезет ее до места назначения. Более того, уже сейчас она может переселиться к ним жить: чистая и светлая комната с бесплатным питанием ее ждет…

Вика была просто очарована таким приемом. Переселяться она не стала, но зато приходила в мечеть каждый день. Галия подарила ей длинное мусульманское платье с рукавами до запястий и занималась с ней изучением Корана, объясняла мусульманские обычаи, она знакомилась с новыми людьми, которые относились к ней, как к члену большой и дружной семьи. Через неделю Равиль провел обряд. Он был очень простым: в присутствии двух свидетелей она прочла заученные наизусть слова:

– Ашхаду ля илляха илля Лллаху, ва ашхаду анна Мухаммаду абдуху ва расуллю!

Что означало: «Свидетельствую, что нет другого бога кроме Единого и Единственного Бога Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммад Его раб и посланник».

Теперь она стала Мариам. После обряда ее все тепло поздравили и устроили праздничное чаепитие с конфетами и пирогами. Вечером она сообщила радостную весть Эмилю, и он присоединился к поздравлениям, сказал, что очень ждет ее в своем доме:

– Приезжай быстрее! Родителям лучше не говори про меня. И сотри нашу переписку…

– Конечно, не скажу! Сейчас, собираюсь и еду!

Правда, праздник был испорчен ссорой с матерью: она стала допытываться, почему Вика не носит купленный ею за большие деньги парик, а надела какой-то дурацкий платок и нелепую одежду. На этой почве возник скандал, Мариам кинула парик в лицо Нине Михайловне и, запершись в комнате, не выходила до утра.

А на следующий день они с Галией уехали рейсовым автобусом в Махачкалу.

Махачкала

В середине дня в республиканское управление неожиданно прибыл руководитель оперативного отдела Управления «Т» в Кавказском регионе полковник Нижегородцев. Много лет назад коллеги дали ему прозвище «Вампир»: еще капитаном он неудачно попал под взрыв светошумовой гранаты и был вынужден почти всегда носить темные очки. С тех пор сетчатка восстановилась, и необходимость защищаться от яркого света отпала, но привычка осталась, только теперь он носил диоптрические стекла «хамелеон» в дорогой каплевидной оправе из титана и не снимал их даже в начальственных кабинетах – генералы к такой вольности тоже привыкли. Тем более что начальник управления генерал Сизов находился в отпуске, а его обязанности исполнял всего лишь полковник, мечтающий стать генералом. Ибо, как говорят в определенных кругах, генерал – это не звание, это счастье! Хотя с появлением «горячих точек» эта поговорка утратила свою универсальность.

Полковник Магомедов, добродушно улыбаясь, поднялся навстречу, дружески протянул руку, лихорадочно раздумывая – какой прокол или просчет привел в его епархию представителя вышестоящей инстанции. Но никакого подходящего объяснения в голову не приходило.

– Приветствую, Анатолий Сергеевич, рад видеть…

– Здравствуйте, Магомедали Алиевич! – улыбнулся в ответ Вампир.

Когда-то его прозвище внушало страх подучетному элементу: он любил участвовать в захватах и никогда не церемонился с задерживаемыми. Те с ним тоже не церемонились: на теле полковника имелись шрамы от пулевых и ножевых ранений, а свернутый влево нос так до конца и не выпрямился.

– Как обстановка?

Улыбка сползла с лица Магомедова.

– Какая у нас обстановка… Как на войне. Вчера погранцов постреляли, сегодня директора спорткомплекса взорвали… Говорят, не заплатил дань Оловянному…

– Как же он не побоялся? Кровная месть и все такое…

– На свой авторитет надеется, и банда вокруг него всегда. Как кровнику подобраться? Тоже свою банду собрать? И потом – кровная месть останавливает лишь того, кто о ней задумывается. А Оловянный делает, что захочет, ни на что не глядя! У них даже поговорка такая есть: «Кто думает о последствиях – не герой…»

Магомедов вздохнул.

– Только все равно момент подвернется – рано или поздно, а авторитет от пули или мины не защищает…

Полковник замолчал, потом махнул рукой:

– Извини, Анатолий Сергеевич, ты с дороги, а я тебя нашими проблемами загрузил! Чай, кофе или сразу пообедаем?

– И чай, и кофе, и обед! Только не сейчас. Я по вашей ориентировке…

Вот оно что! Полковник незаметно перевел дух. Значит, работы управления внеплановый визит не касается! Но ориентировка ушла только утром, следовательно, за перестрелкой на границе увидели нечто чрезвычайное, если немедленно прислали высокопоставленного офицера… Да еще на вертолете или самолете – иначе бы не успел!

– А что же там вызвало такой интерес?

– Как что? – удивился Нижегородцев. – Убиты три пограничника! Разве это не повод срочно взять дело под контроль?

Магомедов был достаточно опытным чекистом, чтобы уловить неискренность в удивлении гостя, и достаточно искушенным руководителем, чтобы не проявить этой своей опытности.

– Конечно, конечно, вы правы, – озабоченно закивал он, хотя уж чем-чем, а количеством убитых представителей власти Дагестан не удивишь, тут он впереди России всей… Темнит что-то полковник, темнит, не доверяет… А может, и правильно делает: тут у каждого род из нескольких сотен человек, да по 15–20 близких связей – друзья, сослуживцы, любовницы, соседи, а у них тоже сотни родственников… Слово обронил в кругу семьи, а всплывет оно на другом конце земного шара, хотя из семьи так и не выйдет…

– Кто ведет дело? – спросил Нижегородцев.

– Майор Алиев.