Шпион номер раз Соколов Геннадий

Глава 19

Русский джокер

— Евгений Михайлович, а зачем вы ходите на курсы игры в бридж? Ну, я понимаю, когда нужно выучить иностранный язык или освоить вождение автомашины. А в карты-то вам зачем учиться играть?

Иванов хорошо запомнил этот полунаивный вопрос молоденького стажера в советском посольстве в Норвегии. Парнишка был явно озадачен тем, как усердно заучивал молодой военный дипломат правила игры в бридж. Юный Пинкертон, взращенный в Стране Советов, усматривал в увлечении Евгения Михайловича нечто низменное, а потому странное и, вполне может быть, вредное. Он во что бы то ни стало хотел вывести Иванова на чистую воду.

И хотя к тому времени кремлевский хозяин Иосиф Сталин и его верный сатрап Лаврентий Берия ушли в мир иной, традиции времен их правления оставались жить. Многие совсем еще молодые ребята везде и во всем старались углядеть происки врагов народа, коварные замыслы мирового империализма.

Пришлось выдержать и Иванову это испытание чрезмерной бдительностью со стороны его коллег по работе. Не так-то просто было объяснить зеленому еще стажеру-дипломату с чекистскими замашками, что уметь играть в бридж для советского капитан-лейтенанта и сотрудника военного атташата в Осло необходимо вовсе не для шикарного времяпрепровождения в злачных местах норвежской столицы. Нужно это было для работы, то есть для дела. Чтобы иметь возможность за игрой в карты вести беседу, завязывать нужные связи, а значит, и получать необходимую информацию.

Парень был немало удивлен откровением военного дипломата, но быстро во все вник и хорошо рос в оперативной работе. Вернувшись в Москву, он отказался от дипломатической карьеры и принял предложение перейти на работу в КГБ, где его ожидало бурное будущее. Это он через тридцать лет станет первым заместителем председателя Комитета государственной безопасности СССР. Это он будет допрашивать полковника КГБ Олега Гордиевского, но упустит предателя, что называется, из-под носа — Гордиевский сбежит с помощью англичан через финскую границу на Запад. Еще немного, и за соучастие в попытке государственного переворота в августе 91-го года его арестуют и будут судить… Юного командировочного в советское посольство в Норвегии звали Виктор Федорович Грушко.

Но вернемся, однако, к успехам Иванова в картежном мастерстве.

Бридж выручал его в Норвегии, помог он ему и в Англии. Сколько важных и нужных встреч не состоялось бы у разведчика, не умей он в подходящий момент и в соответствующем окружении составить компанию для популярной карточной игры! Сколько бы интересных сведений и данных не попали на стол его начальства, не будь он «страстным поклонником» игры в бридж!

По мнению Уарда — а он был заядлым картежником — играл Иванов неплохо. Стивен регулярно усаживал Евгения за карточный столик со своими высокопоставленными гостями. Случалось это и в различных привилегированных клубах, и в его лондонской квартире на Уимпол Мьюз, и в Спринг-коттедже в Кливдене, куда Иванов наезжал по выходным, и в имении Асторов.

Постоянным карточным партнером военного дипломата в «Гаррик клубе», куда он нередко попадал вместе с сэром Колином Кутом, были друзья-журналисты этого влиятельного редактора «Дейли телеграф», а также его высокопоставленные знакомые из Форин-офиса или британской разведки.

Постепенно вошел во вкус карточных баталий с Ивановым и лорд Астор. Хозяин Кливдена не мог остаться равнодушным к этой излюбленной англичанами игре. Страсть к картам он, возможно, унаследовал от своего деда по материнской линии — Чизвела Дэбни Лэнгхорна. Первая же попытка испытать русского гостя в качестве партнера в игре вполне удовлетворила такого опытного картежника, каким слыл лорд Астор. Иванов, что называется, пришелся ко двору. Его мастерство в бридже было не столь высоко, чтобы раздражать соперников, но и не слишком заурядно, чтобы становилось скучно с ним играть. Так что дальнейшее участие советского разведчика в затяжных вечерних картежных баталиях в кливденском особняке постепенно стало привычным и довольно частым занятием для советского военного разведчика.

Кто был его партнером в этих партиях, нетрудно себе представить, ибо малозначительные люди в Кливден к лорду Астору не попадали. Именно за партиями в бридж Евгений Иванов свел свои знакомства с лордом Эднамом, лордом Гаррингтоном, сэром Годфри Николсоном и многими другими.

Игра в бридж была идеальной возможностью познакомить людей, сблизить их и дать возможность лучше узнать друг друга. Для сотрудников противостоящих разведок партия в бридж создавала необходимые условия развития и закрепления контакта, обмена мнениями, зондирования позиции соперника, причем не только в карточной игре.

Замечу, кстати, что игральные карты появились на свет более тысячи лет назад. А возникли они в Китае. Первые документальные свидетельства о них относятся к 969 году н. э. Игра в карты, по вполне понятным причинам, быстро покорила многие страны мира.

Что касается бриджа, то он появился в Англии в середине XIX века. А родоначальником его был русский вист, точнее, древнерусский «бирич», то есть «глашатай». Первая книга по бриджу в Англии, вышедшая в Лондоне в 1886 году, так и называлась «Бирич, или Русский вист». Англичанам было трудно произнести это слово, поэтому в обиходе прижилось английское «бридж», то есть мост.

Окончательно бридж как игра сложился в 1925 году, когда его правила были доработаны известным американским игроком Элаем Кулбертсоном.

В год командирования Иванова в Лондон бридж стал олимпийским видом спорта. В 1960 году была создана Всемирная федерация бриджа и учреждена Всемирная олимпиада.

Добавлю, между прочим, что в Советском Союзе бридж был популярен еще с довоенных времен. Им увлекались композиторы Дмитрий Шостакович и Сергей Прокофьев, чемпион мира по шахматам Алексей Алехин и нарком иностранных дел Максим Литвинов. Советская же власть бридж вниманием не жаловала, отмечая его «вредную социальную направленность». Только после развала СССР Госкомспорт России в 1997 году издал приказ о включении бриджа в государственные программы физического воспитания.

Что представляет собой эта игра? Партию в бридж разыгрывают две пары игроков колодой из 52 карт. Каждому игроку сдается по 13 карт и назначается козырь. В ходе игры нужно взять как можно больше взяток. Цель игры — в правильном заказе и розыгрыше заявочного контракта и лишении такой возможности оппонентов. В ходе партии карты одного из партнеров в паре открываются, и партия разыгрывается вторым ее участником.

Как видим, игра в бридж требует не только знания ее правил, но и прекрасной памяти, аналитического склада ума и умения взаимодействовать с партнером. За партией в бридж игроки не обладают всей полнотой информации, поэтому бриджисту в своем анализе игровой ситуации приходится пользоваться различными оценками и моделями, а также прибегать к маскировочным и даже обманным приемам, что, безусловно, лишь усиливает драматизм поединка.

Такой характер игры неизбежно сближал играющих в паре бриджистов, заставлял их лучше узнать индивидуальные особенности друг друга. Если игра в паре удавалась, то дружеское расположение партнеров росло, укреплялась их взаимная привязанность и уважение. Именно эта специфика бриджа позволяла советскому разведчику шаг за шагом устанавливать более тесные, достаточно доверительные отношения с весьма полезными и информированными людьми.

Пытались использовать партии в бридж для своих целей и англичане, игравшие на пару с Ивановым. Они также рассчитывали подобрать свои ключи к офицеру ГРУ. В итоге бридж становился скорее интеллектуальной дуэлью двух разведок, чем популярной карточной игрой.

Лорд Астор был асом в этом деле. Партии в бридж в его кливденском дворце с Ивановым разыгрывали лучшие игроки из «МИ-6» или «МИ-5», которых хозяин дома приглашал для обработки советского дипломата. Евгений Михайлович знал, с кем имеет дело, и не строил иллюзий относительно своих возможностей как в карточной игре, так и в дуэли противоборствующих разведок. Но свою собственную партию он вел решительно и со знанием дела. У него на руках был главный козырь — компромат на хозяина дома. И он намеривался его использовать. Кливденское имение Асторов создавало для реализации этих планов весьма благоприятные условия.

Родовое гнездо Асторов, то, что радует глаз и по сей день, было построено в 1850 году при тогдашнем его хозяине герцоге Сазерлендском. Он заказал проект дворца создателю комплекса зданий парламента в Лондоне знаменитому архитектору сэру Чарльзу Берри. И тот блестяще, как считают знатоки, выполнил высочайший заказ. Сэр Чарльз спроектировал Кливден по образу и подобию знаменитой Виллы Альбано в Риме.

Но первый особняк на этом месте был построен двумя столетиями раньше. Жорж Виллье, второй герцог Букингемский, создал здесь романтическое поместье для себя и своей возлюбленной графини Шрюзберри. Здесь же Виллье дрался на дуэли с ее супругом и заколол ревнивца рапирой. В память об этой дуэли в Кливдене есть особая клумба, цветы на которой изображают форму рапиры и дату поединка.

Кливденский дом Жоржа Виллье, однако, сгорел во время пожара. Затем четверть века спустя его выстроил заново герцог Сазерлендский. Но особняк опять сгорел. Вот тогда и пришло время для каменного творения Чарльза Берри.

В 1893 году, о чем уже говорилось выше, его купил Вильям Волдорф Астор, первый в династии лордов Асторов — дед Билли. Он перестроил все интерьеры замка в любимом им итальянском стиле. На полу главного холла появилась римская мозаика. Потолок столовой был расписан итальянскими художниками в стиле псевдоклассицизма. Гостиную украсили деревянные панели из охотничьего домика мадам Помпадур в Асниере. Были куплены и привезены в Кливден гобелены, некогда украшавшие замок первого герцога Мальборо. В холле были установлены римские скульптуры и античные вазы. Территорию имения украсили не только прекрасные сады и цветники, но и древние балюстрады из палаццо Боргезе, а также римские саркофаги.

Когда леди Нэнси Астор, принимая в 1919 году Кливденское имение после смерти свекра, впервые увидела его убранство, она заявила в сердцах: «У Асторов совершенно нет вкуса». И переделала интерьер замка по-своему. Убрала мозаику и роспись потолков в гостиной. Приказала унести в подвал римские статуи и вазы. Купила французскую мебель и повесила шторы. Тем не менее, декор имения в исполнении первого лорда Астора остался большей частью нетронутым.

Управление столь обширным владением, как Кливденское, потребовало использования целой бригады слуг. Дворецкий имения мистер Ли проработал здесь четыре десятилетия и оставил Кливден вместе с леди Астор, когда она после смерти супруга в 1952 году переехала в Лондон в дом номер 100 на Итон-сквер.

Именно в этом доме 85-летняя леди Астор, икона британской политики ХХ столетия, узнает в 1963 году в результате скандала с Профьюмо о низвержении имени Асторов с политического пьедестала. Ее сын, как один из участников «скандала века», дискредитирует не только себя, но и всю династию Асторов. Старая женщина будет раздавлена этой новостью и скончается несколько месяцев спустя.

Одним из летописцев Кливдена и леди Астор станет ее преданный дворецкий мистер Ли.

— В Кливдене бывали все короли и королевы Великобритании этого столетия, — с гордостью отмечал он в одном из своих интервью. — Их величества, впрочем, никогда не останавливались здесь на ночь. Ведь Виндзор совсем рядом.

Мистер Ли любил комментировать записи в знаменитой книге посетителей Кливдена, которая читается теперь как настоящая энциклопедия исторических имен. Помимо друзей леди Астор, коими, в первую очередь, были знаменитый разведчик, археолог и писатель Лоренс Аравийский, британский премьер Ллойд Джордж и драматург Джордж Бернард Шоу, в книге посетителей Кливдена можно найти имена Невилла Чемберлена, Уинстона Черчилля, Энтони Идена, Гарольда Макмиллана, маркиза Керзона, принцессы Патриции Коннот, маркиза Лотиана, короля Швеции Густава, королевы Румынии Марии, лорда Хейли, лорда Галифакса и многих, многих других

— А кто из моих соотечественников был гостем Кливдена? — поинтересовался я в одно из своих посещений Кливдена.

— Если не считать героя вашей книги, мистер Соколов, то их было всего трое, — ответил мне нынешний директор-распорядитель имения. — В начале века здесь побывал великий князь Кирилл, племянник царя Николая II. Потом в конце 20-х — соратник вашего вождя мистера Ленина господин Сокольников, полпред Советской России в Англии. Он был весьма дружен с леди Астор. А позднее, в 30-е годы Кливден посещал господин Майский, посол вашего лидера Сталина в Лондоне.

Имя великого князя Кирилла Владимировича, контр-адмирала русского флота, участника Русско-японской войны, хорошо известно. Ведь именно он, первый племянник расстрелянного большевиками русского царя, в эмиграции провозгласил себя наследником Романовых и царем Кириллом I. Что касается Григория Яковлевича Сокольникова, то он был первым послом СССР в Лондоне после установления дипломатических отношений между двумя странами в 1924 году. Он же стал организатором знаменитой поездки леди Астор вместе с ее пожизненным другом Бернардом Шоу в июле 1931 года в «совдепию». Советский посол полагал, что известный драматург симпатизирует революционной России. Леди Астор он относил к левому крылу партии тори и считал, что в ходе поездки по Стране Советов ее удастся перековать в большевичку. С Бернардом Шоу полпред Сокольников не ошибся. Писатель был влюблен в новую Россию, и повсеместно расточал ей комплименты. С леди Астор, к несчастью дипломата, вышла серьезная промашка. Нэнси считала большевиков воинствующими безбожниками, а советскую власть презирала.

Один из самых талантливых и блестящих большевистских вождей, Сокольников справлялся с любой работой, какую бы ему ни поручали. Он был единственным большевиком, потребовавшим с трибуны съезда снятия Сталина с поста генерального секретаря. Это стоило ему и поста наркома финансов, и членства в Политбюро. Позднее, когда Сталин наметил курс на коллективизацию и индустриализацию, Сокольников выступил против этой политики и требовал нормального поступательного развития экономики без поголовной коллективизации на селе, предлагал сначала развитие легкой промышленности, а затем уже тяжелого машиностроения. «Врага народа» большевика арестовали в 37-м, а два года спустя убили в тюрьме.

Будущий академик и замнаркома иностранных дел Иван Михайлович Майский вслед за полпредом Сокольниковым также имел честь быть гостем Кливдена. Несмотря на то, что в ранге посла он пробыл в Великобритании больше десяти лет, ни деловые, ни личные отношения у него с леди Астор так и не сложились.

— Однажды мы пригласили советского посла в Кливден, — вспоминала леди Астор в одном из своих интервью. — На приеме мы заметили, как грубо вел себя мистер Майский по отношению к своей жене. Поговаривали, что она вовсе не была его женой, что ее приставили к нему специально, дабы она приглядывала за ним и обо всем доносила Сталину. После того визита господин Майский исчез из нашего поля зрения и больше в Кливдене не появлялся.

Судя по гостевой книге Асторов, Иванов оказался четвертым в группе весьма привилегированных российских особ, удостоенных чести быть официально приглашенными в Кливден.

Следует, впрочем, иметь в виду, что визиты конфиденциальных гостей в книге посещений дворца, естественно, не фиксировались. Поэтому любознательным историкам в ней не удастся найти имена участников закулисных переговоров и тайных встреч, коими столь богата секретная история Кливдена.

Именно к ней, к тайной жизни родового гнезда Асторов, и было обращено пристальное, заинтересованное внимание советского военного разведчика.

— А где же наш общий знакомый — сводный брат лорда Астора? — спросил Женя как-то доктора Уарда.

Иванов познакомился с ним во время первого визита к Билли и с тех пор больше не видел. Уард, как всегда, был готов не только дать ответ на поставленный вопрос, но и сообщить Иванову кое-что большее.

Бобби Шоу, сводный брат лорда Астора по матери, со слов доктора Уарда, был редким гостем Кливдена. Их отношения с Билли давно уже оставляли желать лучшего. Еще с юности они соперничали во всем. Бобби был красив собой, а Билли все считали «гадким утенком». Зато Билли получил прекрасное образование, а Бобби прошел свои университеты в окопах Первой мировой войны. Наследник Асторов сделал прекрасную карьеру, а его сводный брат был с позором выгнан из армии и даже попал в тюрьму.

— Бобби оказался геем, — поведал Иванову семейную тайну Асторов доктор Уард. — Однажды он попался за любовными забавами со своим приятелем в части, где служил. Бобби уволили из полка королевских драгун и отправили на четыре месяца за решетку. Лорд Астор сделал все возможное, чтобы замять эту историю. К счастью, она не попала на страницы газет.

Как выяснилось, доктор Уард был хорошо знаком с Бобби Шоу. Тот был любителем Мельпомены. А Стивен, как художник, вращался в кругах артистической интеллигенции Лондона. В ее рядах было немало гомосексуалистов. Многие из них дружили с Уардом, из-за чего порою возникал вопрос и о сексуальной ориентации самого Стивена. Он с юмором относился к этим подозрениям.

— Если б я был геем, — говорил он друзьям, — об этом бы давно знал уже весь Лондон.

Тем не менее, доктор Уард был своим человеком в этом мире, который называют гей-истеблишментом Лондона, и Бобби Шоу фигурировал в нем тоже.

Со временем Стивен познакомил советского разведчика и с наиболее известными людьми этого круга. В него входили не только писатели типа Годфри Винна и Роберта Харбинсона и художники вроде Роберта Макбрайда и Роберта Колкууна. Закрытый для чужого взгляда гомосексуальный мир Англии включал в себя и весьма влиятельных людей — сэра Малкольма Буллока, депутата парламента от консервативной партии, или Его Преосвященство монсеньора Хью Монтгомери.

— От своих друзей-гомосексуалистов Стив был неплохо осведомлен о любовных связях в этом запретном мире, — рассказывал мне Евгений Иванов. — Хью Монтгомери, с его слов, был, например, любовником будущего Папы Римского Иоанна Павла I. А интимным поклонником Бобби Шоу оказался небезызвестный сэр Гилберт Лезуэйт, один из лидеров тори и помощник государственного секретаря по делам Содружества в консервативном правительстве Великобритании.

Сэр Джон Гилберт Лезуэйт, выпускник элитарного Тринити-колледжа в Оксфорде и ветеран Первой мировой войны, был одним из опытнейших британских дипломатов и разведчиков. Он в течение многих лет работал в азиатских странах — Индии, Бирме, Пакистане. Представлял Великобританию в Ирландии, Австралии и Новой Зеландии. Был рыцарем Мальтийского ордена и постоянным консультантом руководителей дипломатических и разведывательных служб британского правительства. Его карьера в 60-е годы уже клонилась к закату. И под угрозой разоблачения его нетрадиционной сексуальной ориентации сэр Гилберт вполне мог пойти на сотрудничество с советской разведкой. А знал он отнюдь немало из того, что представляло значительный интерес для Центра.

Советская разведка была неплохо информирована в то время о британском гей-истеблишменте, поскольку в числе ее агентов долгие годы были такие гомосексуалисты, как Гай Берджесс и Энтони Блант — двое разведчиков из знаменитой «кембриджской пятерки».

Иванов знал об этом. Но, тем не менее, не пропускал мимо слуха любые новые сведения о геях в правительственных кругах Великобритании. Эти сведения могли быть использованы при подходе к ним как потенциальным источникам информации.

— Из всей этой гомосексуальной братии, — вспоминал Евгений Иванов, — я выделил двух персонажей — сводного брата лорда Астора Бобби Шоу и его друга сэра Гилберта. Я был уверен, что, взяв их в оборот, можно получить неплохие результаты.

Гомосексуализм в те годы был золотым фондом для любой спецслужбы. Гомосексуалисты объективно были более наблюдательны и проницательны. Если они достигали определенного положения в обществе и государстве, то, безусловно, представляли для разведки огромный интерес. Объяснения этому есть, и они простые.

Это сейчас, в XXI веке, гомосексуалисты получили право спокойно жить и работать в большинстве стран Запада. Некоторые государства даже официально регистрируют теперь браки гомосексуалистов. В старом добром и не столь далеком ХХ столетии эта пагубная страсть резко осуждалась и обществом, и государством. А в некоторых странах преследовалась по закону и каралась тюремным заключением. В таких условиях обнародовать свою нетрадиционную сексуальную ориентацию было совсем небезопасно.

Гомосексуализм, как известно, существует ровно столько, сколько существует человечество. Жители Древней Америки и Африки находили когда-то особый изыск в мужских ласках. Древние греки сумели возвести педерастию (от греческого «pederasty», что означает «любовь к мальчикам») в своеобразный культ. От греков гомосексуализм перекочевал к римлянам, а также скифам и сарматам. Существовал он и у древних славян.

Распространение христианской религии в мире с ее неприятием содомии, то есть мужеложства, положило конец золотой эре гомосексуализма. Отношение к этой человеческой страсти менялось с годами от тотального неприятия и гонений на гомосексуалистов до свободного распространения и даже пропаганды педерастии. Мир и поныне разделен в своем отношении к этому явлению.

На поприще секс-шпионажа и, в частности, на его гомосексуальном направлении российская разведка имела несколько громких успехов в ХХ столетии. Назову лишь два.

Первый связан с работой резидента российской военной разведки в Варшаве накануне Первой мировой войны полковника Николая Степановича Батюшина. Это он завербовал шефа военной контрразведки Австро-Венгрии полковника Альфреда Редля под угрозой предания огласке его гомосексуальных связей. Хотя Редль тщательно скрывал от окружающих подробности своей интимной жизни, полковнику Батюшину, опытному «ловцу душ», стало известно о порочной страсти своего коллеги. Шантаж и подкуп сделали из полковника Редля первого в истории российской разведки «голубого крота».

В конце концов, агента русских раскрыли и казнили. Но гомосексуальная страсть стоила жизни не ему одному. Альфред Редль передал Николаю Батюшину детальные планы всех новейших крепостей на австро-русской границе, подробности военной инфраструктуры приграничья. В итоге австро-венгерская армия потеряла на русском фронте 6 миллионов солдат и офицеров. Военное поражение привело к развалу Австро-Венгерской империи и падению династии Габсбургов.

Второй громкий случай в истории российской разведки связан с работой «голубой звезды» царской разведки Ивана Федоровича Манасевича-Мануйлова. В начале ХХ века он руководил нелегальными резидентурами в Париже и Риме. В Вечном городе его любовником и поставщиком секретной информации для российской разведки стал главный редактор газеты «Аванти» и будущий дуче Италии Бенито Муссолини. Сведения, добытые резидентом-геем, имели ценность немалую.

В 30-е годы Сталин вынашивал планы ослабления доверия между лидерами фашистской оси. Начальник 4-го управления НКВД генерал Павел Судоплатов предложил скомпрометировать Муссолини в глазах Гитлера, используя архивные материалы из дела Манасевича-Мануйлова. Сталин этот план одобрил. Видимо, зря. Ибо план сработал совсем не так, как рассчитывали в Москве.

Судоплатов добился того, чтобы копии материалов о работе Муссолини на разведку царской России попали на стол фюрера. Тот был взбешен, но не стал портить отношений с Италией и ее дуче. Он просто использовал полученные материалы в интересах Германии. Путем шантажа Гитлер заставил Муссолини отдать свои колонии в Африке и гарантировать участие итальянских войск в военных действиях вермахта. Так недальновидный план Сталина не ослабил, а укрепил гитлеровскую коалицию.

Увы, одно дело — получить информацию, а другое — ее правильно использовать. И то и другое требует ума и удачи.

С каждым новым визитом в кливденское поместье лорда Астора Евгений Иванов все свободнее ориентировался в становившейся ему более знакомой среде, а громкие имена приглашенных стесняли его все меньше. Раз за разом он все дотошнее пытался разглядеть особняк изнутри, узнать расположение комнат, их назначение. Определить, что и где находится. Разведчика, естественно, больше всего интересовал рабочий кабинет лорда Астора, его библиотека, приходившая в адрес хозяина дома почта, документы и материалы его исследований. Прошло немало визитов, была сыграна не одна партия в бридж, прежде чем Иванов смог определить это, усвоить заведенные в доме Асторов порядки, понять обычную манеру поведения лорда с гостями, образ жизни четы Асторов, заведенный в доме ритуал приема гостей.

«Минокс» всегда был при нем. Небольшой плоский брелок, висевший у разведчика на груди, оставался практически незаметен за полами пиджака. Иванов легко доставал его в нужный момент и простым нажатием кнопки копировал заинтересовавший его документ.

В иных ситуациях, когда материал, отобранный им в кабинете лорда Астора, был слишком объемный и времени на съемку не хватало, он быстро прятал документы в потайной карман своего пиджака. То есть, попросту говоря, крал их. Прием для разведчика не новый. Но и расчет был простой: документов на столе у лорда Астора лежало так много, что исчезновение одного вряд ли могло насторожить хозяина дома.

— Однажды в хозяйстве лорда Астора, — вспоминал Евгений Иванов, — мне на глаза попалось письмо из Америки. В этом письме один из заокеанских друзей Билли информировал его о создании в Штатах в 1961 году новой структуры — Национального центра по интерпретации фотоснимков, куда его определили на работу. Я посчитал этот факт заслуживающим внимания и сообщил о нем резиденту. Тот информировал Центр. В Москве по возвращении из Лондона я узнал о раскрутке этого, на первый взгляд, незначительного факта.

Создание такого центра означало, по мнению специалистов, завершение испытаний и начало работы в США системы «Самос». Это была программа создания и выведения на околоземную орбиту первых американских спутников-шпионов. Национальный центр, о котором сообщалось в письме лорду Астору, создавался для работы с разведывательными материалами, которые ЦРУ и Пентагон получали из космоса.

Фотоснимки с космических кораблей «Дискавери» или «Корона» нужно было обрабатывать и интерпретировать. Этой работой и предлагалось заняться американскому другу Билли, о чем он писал ему в Кливден. Для Москвы это означало, что испытательные пуски ракет завершены и начато создание космической группировки спутников-шпионов. Времена разведывательных самолетов типа «У-2» безвозвратно уходили в прошлое. Им на смену пришел более совершенный и практически неуязвимый шпион — космический корабль на околоземной орбите.

С тематикой космической разведки Иванов столкнулся еще в Норвегии, где отслеживал работу аэродрома в Будё, с которого стартовали «У-2». Именно там в 1954 году за чтением периодики в библиотеке Иванов впервые узнал о запуске в США программы «WS-117L» по разработке разведывательных спутников в интересах ЦРУ и ВВС.

Первые пять или шесть лет работы над этой программой Иванов и его коллеги по разведывательному ведомству Министерства обороны СССР без труда отслеживали ход ее развития. Публикаций на эту тему в американской печати было предостаточно. Было, например, известно, что на программу сначала выделялось 200, а затем 500 миллионов долларов ежегодно — сумма по тем временам немалая.

В апреле 1959 года, уже в Москве, Иванов прочел в журнале «Интернэшнл Сайенс энд Текнолоджи» заметку некого Эмрома Каца из «Рэнд Корпорэйшн» о том, что первый американский спутник-шпион уже практически готов. Более того, автор другой статьи в том же журнале, эксперт Рочестерского университета в области оптики, утверждал, что для шпионской камеры разработан новый телескопический объектив с фокусным расстоянием 600 см, способный с высоты 200 км производить снимки, на которых будут видны, например, два предмета, отстоящие друг от друга на 7,5 см.

В августе 1960 года в Англии Иванов узнал из сообщений прессы, что на борту спутника «Дискавери-13» американцы впервые вывели в космос радиотехническое оборудование под кодовым названием «Скотоп». Оно предназначалось для регистрации сигналов советских РЛС, следящих за полетом американских космических объектов.

Но после этого случилось непредвиденное. Новый президент США Джон Ф. Кеннеди, вступивший в должность в январе 1961 года, своим распоряжением строжайшим образом засекретил всю информацию, касающуюся американских разведывательных программ в космосе. Как говорят в таких случаях — «источник иссяк». Дальнейшую информацию о начинке американских спутников-шпионов советской разведке пришлось добывать уже агентурным путем.

Менялись названия разведывательных кораблей «Дискавери», «Самос», «Корона», но все они угрожали обороноспособности СССР, выведывая тайны советского оружия. «Самос», например, весил около двух тонн и запускался с базы ВВС США Ванденбери в Калифорнии. Когда он проходил над территорией, лишенной объектов, его фотокамера выключалась с целью экономии энергии. «Самос» выпускался четырех типов. На одни устанавливались телевизионные камеры для передачи изображения на землю. На другие — обычные фотокамеры для производства снимков, которые по команде с земли сбрасывались в специальном контейнере и подхватывались самолетом, оснащенным сетками-ловушками. Третьи имели камеры обоих видов. На четвертом типе спутников размещалось разведывательное радиотехническое оборудование.

Была, впрочем, и еще одна категория наиболее засекреченных спутников-шпионов — проект «Мидас». Это были ракеты с инфракрасными детекторами на борту. Они предназначались для обнаружения пусков баллистических ракет и оповещения о них. «Мидас» мог предупредить о запуске МБР противника за тридцать минут до того, как ракета выйдет на цель. Это было в два раза быстрее по сравнению с возможностями огромных дорогостоящих радиолокаторов системы дальнего обнаружения, таких как гренландская РЛС в Туле или британская в Файлингсдейлзе, за которой приходилось регулярно наблюдать Иванову. РЛС обнаруживали баллистическую ракету лишь тогда, когда она уже была на полпути к цели. «Мидас» фиксировал запуск МБР мгновенно и в реальном времени передавал о нем информацию на землю. Такие революционные изменения в глобальной разведке нельзя было недооценивать.

В архивах ГРУ, возможно, до сих пор хранятся материалы, полученные Ивановым в кливденском особняке — материалы его беспроигрышной игры в бридж с лордом Астором. Каким бы результатом ни заканчивалась карточная баталия — а чаще всего в ней советский дипломат проигрывал — в его распоряжении оказывались ценные сведения, куда более важные для разведчика, чем результат игры в бридж.

Постепенно задания Центра в отношении визитов Иванова в Кливден усложнялись и дифференцировались.

Одна тема интересовала Центр особенно. Девушки по вызову, поставлявшиеся Уардом для хозяина особняка и его высокопоставленных гостей, стали объектом внимания номер один. Ведь они в определенных случаях могли быть использованы Ивановым для разведывательных целей. Не исключались возможности шантажа обличенных властью и весьма информированных клиентов этих девушек благодаря полученному на них компромату. Он мог неплохо послужить и целям дискредитации высших эшелонов власти в Великобритании. Стоило лишь предать огласке некоторые из материалов фривольного поведения сильных мира сего, сделав их доступными для репортеров желтой прессы, и крупного скандала с отставками проштрафившихся политиков было бы не избежать.

Круг знакомых лорда Астора и обстоятельства игры позволяли Иванову рассчитывать на успех в предстоящей партии.

Глава 20

«Привидения» в Доме Виндзоров

Для любого разведчика знание атрибутов власти в стране пребывания — залог успешной работы. Наставники Иванова в академии, а затем и в центральном аппарате Главного разведывательного управления не уставали это повторять.

В Великобритании институтов и атрибутов власти было более чем достаточно, а у каждого из них — свое место, своя роль и функции. В поле зрения профессионального разведчика неизбежно попадали правительство и парламент, вооруженные силы и пресса. Иванов, естественно, должен был знать обо всех важнейших изменениях в этих институтах власти, понимать ее механизм, разбираться в его внутренних пружинах.

Лишь одна сила, казалось, не должна была входить в круг интересов офицера ГРУ — институт королевской власти. Почему? Хотя бы потому, что монарх царствует, но не правит. Права английской королевы — и это знает каждый школьник — носят формальный, а не практический характер: созвать или распустить парламент, назначить избранного уже премьер-министра или принять его отставку, утвердить закон, уже принятый парламентом, возвести в пэрство и даровать рыцарский титул, да и то лишь по совету премьера или парламента. Вот и все ее права.

Уже почти двести лет ни один британский монарх ни разу не отказался санкционировать какой-либо законодательный проект парламента.

Все это так. Реальная власть Елизаветы II в 60-е годы, когда Иванов находился в Великобритании, да и поныне, равняется ничтожно малой величине. Однако ее влияние на жизнь страны, на процесс принятия важнейших решений другими органами и институтами власти трудно переоценить.

Любивший читать своему подопечному нотации и наставления перед командировкой в Англию начальник английского направления ГРУ капитан 1-го ранга Голицын, сам долгие годы проработавший на Британских островах, повторял без устали:

— Учти, Иванов, монархия — это не торжественные выезды в золоченой карете с эскортом драгун. Это символ нации. Ее гордость. Кроме того, где бы королева ни находилась — в Букингемском дворце, Виндзоре или в Балморале — красный бокс со всеми важнейшими государственными документами и правительственной информацией доставляется ей регулярно и без каких-либо опозданий. Королева — второй наиболее информированный человек в Англии после премьер-министра.

Казалось бы, все ясно. Вывод напрашивается сам собой: военному разведчику негоже игнорировать выход на все возможные источники информации, в том числе и в королевской среде, хотя трудности внедрения в нее кажутся почти непреодолимыми и не вполне оправданными.

Однако, как говаривал Иванов: «Моряки — народ упрямый. Чем трудней задача, тем усерднее они берутся за ее выполнение».

В Норвегии ему удалось стать лицом, достаточно приближенным к дому Хокона VII, — первого монарха этой страны, вступившего на престол после расторжения шведско-норвежской унии в 1905 году. В Англии кремлевский дворцовый шпион добился большего — получил информацию, компрометирующую королевскую семью.

За годы работы на Британских островах он не мог не убедиться, что почтение к монархии является одним из основополагающих устоев английского общества. Ничто, происходящее внутри страны или за ее пределами, не способно, кажется, поколебать эту основу британского общества — пестрого и разнородного, но единого в своем уважении к королевскому дому и преданности ему.

И, тем не менее, как это любили повторять в СССР: «Нет таких крепостей, которые бы не брали большевики».

Если перед угрозой возможного конфликта стоит задача ослабить мощь потенциального противника, лучше всего взорвать его единство изнутри. Этому искусству войны учили еще в Древнем Китае. Не чурались его и в Советском Союзе. Тем более что угроза ядерной войны с мировым империализмом была в те годы вполне реальной.

Как удалось Иванову подобраться к королевской семье? Все началось с заказов на портреты, которые Стивен Уард получил вскоре после их встречи с Ивановым в «Гаррик клубе». Заказ исходил от редактора «Лондон иллюстрейтед ньюс» сэра Брюса Ингрэма. Сэр Брюс был знаком с королевской семьей и вхож в Букингемский дворец, о чем уже шла речь выше.

Увлечение Уарда живописью стало к тому времени уже достаточно известным в лондонском высшем свете, и все же предложение сделать портреты членов королевской семьи оказалось неожиданностью для многих и, в первую очередь, для самого Стивена. Впрочем, это была приятная неожиданность. И Уард охотно поделился с друзьями, в том числе и с Ивановым, этой новостью.

— Ты знаешь, Юджин, ведь предложение сэра Ингрэма было не случайно, — заявил Уард однажды, отвечая на вопрос о том, почему королевский выбор пал именно на него. — Мы с принцем Филиппом давние друзья. Знаем друг друга уже лет пятнадцать. С тех пор, как я вернулся из Индии и начал практиковать в Лондоне.

Так, впервые заговорив о своем знакомстве с супругом королевы, Уард дал Иванову повод в дальнейшем возвращаться к этой теме под различными предлогами, но с одной целью — узнать то, что знал Уард о членах королевской семьи.

Как выяснилось, и здесь он был в курсе всего.

В течение 1961 года Стив выполнил целую серию портретов членов королевской семьи, в том числе герцога Эдинбургского, принцессы Маргариты и ее супруга сэра Энтони Армстронг-Джоунса (лорда Сноудена). С ними Евгению Иванову и предстояло познакомиться.

Речь шла не о коротких церемониях и официальных представлениях вроде ежегодных приемов в Букингемском дворце на традиционных «ти-пати» — чайных церемониях. С каждой из названных высоких особ Иванов искал отдельную встречу. Почему? Потому что полученные им от Уарда или через него компрометирующие королевскую семью материалы касались именно сестры королевы, ее мужа, а также самой Елизаветы II и герцога Эдинбургского.

Встречу с глазу на глаз с герцогом Эдинбургским Иванову подарил визит в Великобританию академика Михаила Михайловича Сомова. Супруг королевы был президентом Королевского географического общества. А Королевское географическое общество произвело Михаила Сомова в свои почетные члены и присудило ему премию за выдающиеся заслуги в освоении Арктики и Антарктики.

Михаил Сомов в 50-е годы возглавлял первые советские дрейфующие экспедиции «Северный полюс», а также основал первую антарктическую станцию Советского Союза. Очевидно, Королевское географическое общество, помимо прочего, не могло пройти мимо его научных трудов, посвященных изучению ледового режима полярных морей и ледовому прогнозу, столь необходимому для навигации по Северному морскому пути транспортных кораблей, соединяющих промышленный центр России с крупными сибирскими добывающими комплексами.

Была в работах Сомова и существенная военно-политическая составляющая. Ведь Арктика в послевоенные годы рассматривалась советским руководством как одно из возможных направлений главного удара США в случае ядерной войны и ответных действий с нашей стороны. Так что прикладное значение трудов Михаила Михайловича Сомова признавалось и в военных и в разведывательных кругах не только Советского Союза, но и западных стран. Это был действительно выдающийся ученый-практик. Сейчас его имя выгравировано на бронзовой плите в вестибюле Королевского географического общества наряду с именами других почетных членов КГО.

Понятно, что Иванову не составило особого труда стать на время визита Михаила Сомова в Великобританию его сопровождающим и переводчиком. Военный дипломат знал, что в этом качестве на одном из раутов Королевского географического общества он обязательно встретится с принцем Филиппом. Так и произошло.

Но прежде чем остановиться на этом, зададимся вопросом, что же представлял из себя супруг королевы?

Филипп родился в 1921 году на острове Корфу и вырос среди людей, в чьих жилах текла королевская кровь. Наследник греческого престола имел светлые волосы и голубые глаза. Он скорее был похож на скандинава, чем на грека. И неудивительно. Его отцовская линия восходила к датскому королевскому дому вплоть до середины XV века. А материнская — к древнему роду Баттенбергов-Маунтбаттенов.

Его отец — принц Эндрю — был седьмым ребенком греческого короля Георгия I. А мать — принцесса Элис — приходилась дочерью принцу Льюису Баттенбергу, первому лорду Адмиралтейства в годы Первой мировой войны. У Элис было пятеро детей: четыре дочери и сын. Филипп был младшим. Его четыре сестры вышли замуж за немецких аристократов. Один из них стал полковником СС и приближенным Генриха Гимлера, остальные служили Адольфу Гитлеру и были активными нацистами.

Удачно пристроив дочерей, отец Филиппа накануне Второй мировой войны поселился на яхте своей сожительницы в Монте-Карло, а принцесса Элис, расставшись с мужем, ухаживать за сыном не стала. Заботы о десятилетнем мальчике взяла на себя его бабушка по материнской линии — маркиза Милфорд-Хеван. Она забрала внука в Англию, а после ее смерти ответственность за воспитание Филиппа принял на себя ее старший сын — Джордж. Когда и он вскоре умер, опека над Филиппом досталась младшему брату Джорджа — лорду Льюису Маунтбаттену. Дядя Дики, как называл его Филипп, в своих заботах о подростке фактически заменил ему отца.

Филипп получил достойное образование, стал отличным спортсменом, поступил на военную службу, где дослужился до звания лейтенанта Королевских военно-морских сил Великобритании.

В один из отпусков с корабля в 1942 году дядя Дики познакомил Филиппа с Лилибет. Так звали тогда старшую дочь английского короля Георга VI принцессу Елизавету. Девушка влюбилась в греческого принца с первого взгляда.

— Он был пришельцем из другого мира, — вспоминала герцогиня Мальборо. — Это и привлекало к нему Елизавету. Ну и, конечно, его убийственная красота… Боже, как он был красив!

В 45-м победном году лейтенант военно-морского флота Его Величества Филипп Маунтбаттен сделал предложение принцессе Елизавете. К этому времени он уже отрекся от греческого престола, получил гражданство Великобритании, отрешился от православия и принял англиканскую религию.

Король Георг VI, конечно, не желал такого брака для своей дочери. Ему не нравился этот греческий выскочка. Но с помощью все того же дяди Дики короля удалось уломать. Он позволил дочери выйти замуж за Филиппа, который сменил фамилию, национальность, религию и уже не вызывал столь резкого недовольства у британского истеблишмента.

Три десятилетия спустя Филипп заявит своему биографу Бэзилу Бутройду, что в брак с Елизаветой он вступил по расчету.

— Мне надоела нищета. У меня никогда не было своего угла. С восьми лет я скитался по школам и кораблям, — признается он.

Свадьба состоялась в 1947 году. Через год родился их первенец — принц Чарльз. А пять лет спустя была их «вторая свадьба» — так супруги называли коронацию Елизаветы II, последовавшую за смертью ее отца Георга VI.

После свадьбы Филипп оставил службу на флоте, но терпения к дворцовой суете у него хватило ненадолго. В конце концов, он был по его же просьбе назначен на эсминец «Чеккерс» первым лейтенантом. Елизавету это не устраивало. Чтобы супруг чаще бывал дома, она назначила его менеджером королевского имущества. Филипп стал также патроном ряда фондов и обществ, в том числе и Королевского географического общества.

Именно на одном из заседаний Общества и состоялась встреча Евгения Иванова с герцогом Эдинбургским.

В честь Михаила Сомова правлением КГО был дан обед. За столом председательствовал президент общества герцог Эдинбургский. Сомов сидел по левую руку от герцога, Иванов — по правую. Михаил Михайлович был человек простой, практически всю жизнь проведший в полярных экспедициях. Для него церемонии такого рода, смокинг, произнесение речей и прочие формальности этикета, как он сам потом признавался, были тяжкой мукой. Его продолжительное молчание за столом давало Иванову повод заполнять паузы репликами и вопросами, которые он чаще всего адресовал своему высокопоставленному соседу слева. В результате на смену физической географии пришла география политическая. Евгений Михайлович пытался потихоньку втянуть супруга королевы в обмен мнениями о международных делах, а тот, в свою очередь, осторожно уходил от участия в политической дискуссии. Ни германский вопрос, ни проблемы гонки ядерных вооружений, ни перспективы Общего рынка — ни одна из поднимавшихся Ивановым тем не получила достаточного развития за столом.

Когда подали кофе, они уединились втроем в небольшой комнате рядом с банкетным залом. Сомов оставался все так же неразговорчив, ну а Иванов по-прежнему пытался установить контакт с супругом королевы, предлагая своему высокопоставленному собеседнику для обсуждения вопросы о непреходящих общечеловеческих ценностях — мире, согласии, взаимопонимании, сотрудничестве.

Герцог Эдинбургский только вежливо слушал, кивал, односложно поддакивал. Пару раз он проговорил: «Вы так полагаете?», а закончил беседу вопросом: «Как вам понравился Лондон, господин Сомов?»

В тот вечер Иванов убедился, что от герцога Эдинбургского никакой мало-мальски стоящей информации в разговоре даже клещами не вытянешь. Ну что ж, «попытка — не пытка», как гласит русская поговорка. Не вышла фронтальная атака, можно попытаться зайти с фланга.

Через несколько дней Иванов поделился впечатлениями от встречи в КГО со Стивеном Уардом.

— Представляешь, — пожаловался он ему, — их высочество оказалось для меня абсолютно недосягаемым, хоть и сидело рядом со мной за столом. У меня был не разговор, а общение с глухонемым.

— Герцог Эдинбургский и Филипп — это два разных человека, Юджин, — заметил тогда Уард. — Я помню, каким он был до женитьбы. Знаю, каким он стал сейчас. Могу сравнивать. Ты общался с государственным мужем, пытающимся быть и осторожным, и мудрым. Дело в том, что долгие годы он жил по иным законам — легко и беспечно. Ошибки молодости теперь обходятся ему недешево. Поэтому сейчас герцог Эдинбургский пытается подмять под себя Филиппа. Во время обеда в Королевском географическом обществе это, видимо, ему удалось.

— Власть меняет человека в любой стране, — согласился Иванов, — но о каких ошибках молодости ты говоришь?

— Помнишь о фотоальбоме Бэрона, который я тебе недавно показывал?

— Конечно, помню, но при чем тут альбом? — недоумевал Евгений Михайлович.

— Посмотри еще раз на фотографии, и ты поймешь, в чем дело, — многозначительно ответил Стив. — На них изображен и Филипп, и его кузен Дэвид, и вся наша веселая холостяцкая компания.

Иванов попытался припомнить содержание альбома, которому не придал в первый раз особого значения. Некоторые снимки в нем были весьма сомнительного, мягко говоря, свойства — с обилием голых тел обоих полов на фотографиях.

Стив протянул Жене тот альбом и стал давать разъяснения. Это Энтони Бошан — муж дочери сэра Уинстона Черчилля Сары, а это Артур Кристиансен — главный редактор «Дейли экспресс». Ну а здесь принц Филипп и его кузен Дэвид, а это Николь, а на этом снимке еще одна девица, кажется, Мэгги…

— Симпатичные были девочки, — с грустью в голосе выговорил Уард и отправился варить кофе, опрометчиво или же намеренно оставив у гостя на руках свой альбом.

Только теперь Иванов понял, что за фотографии хранились в этой коллекции!

— Как же я сразу не сообразил! — возмущался своей недальновидностью Евгений Михайлович. — Решил, что это дешевая порнография, и только. А здесь целый вагон компромата.

О краже снимков не могло быть и речи, поэтому Евгений Михайлович достал из-под галстука «Минокс» и довольно быстро переснял несколько наиболее скандальных фотографий из альбома.

В комнату вернулся Стив с чашечками дымящегося свежезаваренного кофе.

— Ты всем показываешь этот альбом? — многозначительно спросил его Иванов.

Уард взглянул на друга и, лукаво улыбаясь, ответил вопросом на вопрос:

— А ты как думаешь?

— Думаю, ты не стал бы выставлять этот альбом на показ всем и каждому. Ведь эти снимки — бомба для Виндзоров.

— Наконец-то до тебя дошло, — сказал Стив. — А то я уже начал сомневаться в твоей вменяемости. Когда я в первый раз показал тебе альбом Бэрона, ты и глазом не моргнул. Ну да ладно, пей лучше кофе, пока он не остыл.

Иванов сделал глоток-другой и, не скрывая своей обеспокоенности, заметил:

— Ты бы припрятал этот чертов альбом подальше от чужих глаз. С ним хлопот не оберешься.

— Не волнуйся, Юджин, все будет о’кей.

Вспоминая через тридцать лет о той беседе, Иванов рассказал мне, что этот альбом достался доктору Уарду в 1956 году после смерти Бэрона и по его завещанию. В нескольких из тех фотографий, по мнению советского разведчика, была несомненная погибель репутации Виндзоров, если не больше.

Бэрон Нэйхум стал персоной нон грата для Дома Виндзоров в середине 50-х, когда желтая пресса подняла шумиху по поводу скандальных похождений принца Филиппа и его кузена Дэвида в компании королевского фотографа. Бэрон был отлучен от двора Ее Величества. Более того, Секретная служба всерьез занялась «творчеством» Бэрона. Ее, в первую очередь, интересовали дневники «Четверг-клуба» и порноколлекция фотографа с интимными снимками первых лиц королевства.

Смерть в 50 лет — всегда неожиданность. Особенно если речь идет об энергичном здоровом мужчине. Бэрон скончался преждевременно — ничто как будто не предвещало столь раннего ухода. Поэтому среди друзей и близких Бэрона получили хождение различные версии странной смерти придворного фотографа.

Ваш покорный слуга встречался с несколькими родственниками Стерлинга Генри Нэйхума во Франции и Великобритании, чтобы узнать какие-либо дополнительные подробности о жизни и смерти королевского фотографа. В 1994 году в Англии вышла историческая книга о царствовании римских императоров. В ней был обозначен новый взгляд на роль цезарей в истории Древнего Рима. И написал ее двоюродный племянник Бэрона, сын его сестры Рабы Нэйхум, известный британский писатель и издатель Энтони Блонд. Выход его новой книги совпал с завершением моей работы над «Апрелем 56-го», которая готовилась к изданию в Англии. Мы познакомились. Мистеру Блонду было уже 66 лет, значит, в год смерти Бэрона он отметил свое 28-летие. И не мог не интересоваться судьбой своего дяди.

— Мать поддерживала связь с братом. Они переписывались. Редко, но встречались. Она рассказывала мне о дяде, — вспоминал Энтони Блонд. — Ее беспокоила судьба брата.

— Разве успешная профессиональная карьера Бэрона могла внушать какие-то опасения? — спросил я.

— Видимо, могла. Мама говорила об испортившихся отношениях брата с королевской семьей. Ему фактически запретили встречаться с бывшими друзьями по «Четверг-клубу».

— Вы имеете в виду Филиппа и Дэвида?

— Совершенно верно.

— Но ведь Бэрон, насколько мне известно, не нарушал это негласное требование Ее Величества королевы Елизаветы II?

— Не нарушал, — уверенно заметил в ответ мистер Блонд. — Но он, насколько я знаю, не выполнил другое требование Дома Виндзоров. Бэрон отказался «передать в музей» дневник и фотоальбом клуба, что ему настойчиво предлагали сделать некоторые влиятельные люди.

— Это тот дневник и альбом, который после смерти Бэрона перешел по завещанию к доктору Стивену Уарду?

— Совершенно верно.

— Что стало причиной преждевременной смерти Бэрона? Он чем-либо болел?

— А почему вы спрашиваете?

— Он ничем не болел, с чему бы ему умирать в его возрасте?

— Мама тоже усматривала в смерти брата какую-то непонятную ей причину.

Из разговоров с другими родными и близкими Бэрона я понял, что его преждевременной кончиной были удивлены многие, но почти никто не мог представить себе, что бывшему королевскому фотографу могли по какой-то причине помочь раньше срока уйти из этой жизни.

Стив был самым близким другом Бэрона и знал о последних годах его жизни лучше других, но и доктор Уард в беседах с Ивановым, со слов последнего, никогда не говорил о возможном убийстве Бэрона. Фотограф упрямо не желал расставаться с компроматом на королевскую семью и упорно хранил дневник и альбом «Четверг-клуба» у себя. После его смерти Уард получил их от третьих лиц.

Не понимать взрывоопасной силы фотоколлекции Бэрона Стивен Уард не мог. Значит, вполне логично предположить, что он намеренно показывал Иванову компрометирующие королевскую семью фотографии. То есть он фактически предлагал советскому разведчику пустить их в дело.

Чем в действительности мотивировался такой экстраординарный шаг любимчика лондонского высшего света, остается загадкой. Версий же можно предложить массу.

Возможно, в свое время принц Филипп чем-то весьма серьезно досадил доктору Уарду. Так, что тот не мог этого простить и желал отомстить.

Или высший свет, которому служил Стивен, не принимал его в свои ряды как равного и это задевало болезненную гордость придворного остеопата.

А может быть, Уард, любивший, как известно, прихвастнуть, просто выставлял напоказ перед советским военным дипломатом свою суперинформированность о самых интимных делах членов королевской семьи. Хотя бы для того, чтобы поднять свою значимость в глазах нового друга.