Утерянные победы фон Манштейн Эрих

Глава 5. Борьба вокруг плана операций

Только после окончания войны широким кругам стало кое-что известно о возникновении плана, который вместо существовавшей ранее, изданной ОКХ «Директивы о развертывании „Гельб“ от 19-29 октября 1939 г. был принят за основу нашего наступления на западе, плана, в результате» осуществления которого на западе был достигнут такой быстрый и решительный успех против англо-французской армии, а также вооруженных сил Бельгии и Голландии. Вероятно, первым о возникновении «нового плана» сообщил английский военный писатель Лиддел-Гарт, связавший его с моим именем на основании высказываний фельдмаршала фон Рундштедта, моего командующего, и генерала Блюментритта, нашего начальника оперативного отдела в тот период.

Вследствие этого я считаю правильным попытаться теперь в качестве главного участника, на основании данных, которыми я располагаю, воссоздать картину возникновения этою оперативного плана, которому суждено было сыграть некоторую роль. Действительно, мысли, положенные в основу этого плана, принадлежат мне. Я сам составил те памятные записки, которые были направлены штабом группы армий в ОКХ.

Мы хотели добиться принятия плана наступления, который отвечал бы нашим взглядам и один был в состоянии обеспечить решительный успех на западе. Наконец, в феврале 1940 г., уже после моего ухода с должности начальника штаба группы армий «А», у меня была возможность во время беседы с Гитлером доложить ему о тех планах, принятия которых штаб группы армий так долго тщетно добивался. Несколько дней спустя ОКХ издало новую директиву о наступлении, которая базировалась на наших планах и предложениях!

Я хочу, однако, ясно заявить, что мой командующий генерал-полковник фон Рундштедт, как и мои помощники Блюментритт и Тресков, всегда соглашался с моими предложениями и что фон Рундштедт скреплял их своей подписью и отстаивал их при наших обращениях в ОКХ.

Для офицера, изучающего историю войны, и для историка было бы, по-видимому, полезно изучить историю этой борьбы за оперативный план во всех ее деталях. Но я не хотел бы затруднять читателя изложением всех наших обращений в ОКХ и, что при этом было бы неизбежным, повторением уже описанных событий. Эти обращения содержат, кроме того, аргументы и требования, которые сегодня, естественно, уже не представляют интереса, так как они относились к определенному периоду, и указания на то, чего можно было добиться в тот момент. Для тех, кто хочет подробнее изучить предисторию наступления на западе, в книге приложены директивы ОКХ (наиболее важные разделы), а также письма штаба группы армий, с которыми он обращался в ОКХ.

Я, следовательно, ограничусь тем, что вначале остановлюсь на основных положениях, лежащих в основе директив ОКХ. Затем я объясню, по каким причинам я считаю стратегическую концепцию ОКХ (или, вернее сказать, концепцию Гитлера, на основании которой она возникла) неудовлетворительной. После этого я изложу важнейшие положения, на которых основывалась стратегическая концепция, отстаивавшаяся штабом группы армий, сравнивая ее с оперативным планом ОКХ. Наконец, я кратко опишу, как после долгой тщетной борьбы все же удалось добиться того, что – безусловно, по указанию Гитлера – первоначальный оперативный план был изменен в духе тех положений, которые отстаивал штаб группы армий.

Сначала я хочу попытаться на основе директив ОКХ, которыми я располагаю, охарактеризовать основную стратегическую идею ОКХ (и Гитлера) для намечавшегося наступления. Она состояла в следующем.

В соответствии с указаниями Гитлера от 9 октября ОКХ намечало нанести усиленным правым флангом германской армии удар в направлении на Голландию и северную Бельгию и разбить находящиеся в Бельгии англо-французские силы вместе с бельгийской и голландской армиями. Следовательно, эта сильная фланговая группировка имела задачу добиться решающего успеха. Она была создана в составе армейской группы «Н» и группы армий «Б» (командующий – генерал-полковник фон Бок) и развертывалась в нижнем течении Рейна и северном Эйфеле. Группа армий «Б» состояла из трех армий. Всего в состав группировки северного фланга входило 30 пехотных дивизий и большая часть подвижных соединений (9 танковых дивизий и 4 моторизованные пехотные дивизии). Таким образом, здесь была сосредоточена почти половина из общего числа 102 дивизий, находившихся на Западном фронте.

В то время как на долю армейской группы «Н» выпадала задача вывести Голландию из войны, три армии группы-армии «Б» должны были осуществить наступление севернее и южнее Льежа и далее через северную Бельгию. При этом танковые соединения имели своей задачей сыграть решающую роль при прорыве позиций противника на широком фронте (задачу группы армий «А» см. ниже).

29 октября эта первая директива, изданная 19 октября, была изменена в том направлении, что Голландия сначала должна была быть оставлена в стороне. Возможно, что это было сделано по ходатайству ОКХ.

Группа армий «Б» должна была теперь наносить удар двумя армиями (4 и 6) в первом и двумя армиями (18 и 2) во втором эшелоне по обе стороны от Льежа. Позже, однако, Голландия снова была включена в зону военных действий, причем задача вывести ее из войны выпала на долю 18 армии.

Операция группы армий «Б», преследующая цель достигнуть решительного успеха, должна была прикрываться на южном фланге группой армий «А». Эта группа армий из двух армий (12 и 16), насчитывавших в своем составе 22 дивизии (однако без подвижных соединений), должна была наносить удар через южную Бельгию и Люксембург. Она осуществляла развертывание в южном Эйфеле и в Гунсрюке.

12 армия, следуя уступом влево, должна была, так сказать, сопровождать наступление группы армий «Б», чтобы при ее дальнейшем продвижении обеспечивать ее фланг от действий противника.

16 армия после марша через Люксембург должна была повернуть на юг, чтобы обеспечивать глубокий фланг всей операции, заняв оборону, которая проходила в основном непосредственно севернее западного фланга линии Мажино между Сааром и Маасом, восточнее Седана.

Задачей группы армий «Ц» в составе двух армий и 18 пехотных дивизий было охранять «Западный вал» от люксембургской до швейцарской границы.

В резерве ОКХ оставалось еще 17 пехотных и 2 подвижные (моторизованные) дивизии.

Целью этой операции согласно пункту 1 директивы о развертывании от 19 октября (на основе указания Гитлера, содержавшегося в директиве ОКБ от 9 октября), сформулированной в разделе «Общие намерения», являлся «...разгром по возможности крупных сил французской армии и ее союзников и одновременно захват возможно большего пространства на территории Голландии, Бельгии и северной Франции как плацдарма для успешного ведения воздушной и морской войны с Англией и как широкой полосы обеспечения для Рурской области».

ОКХ в пункте 2 этой директивы определило в качестве ближайшей задачи наступления, которое должно было проходить под руководством командующего сухопутными силами, для обеих групп армий: «...сковав голландскую армию, разгромить возможно большую часть бельгийской армии в районе пограничных укреплений и быстрым сосредоточением крупных – особенно подвижных – соединений создать предпосылки для безостановочного продолжения наступления крупной группировкой северного фланга и для быстрого овладения морским побережьем Бельгии».

В связи с уже упомянутым изменением директивы, которое было произведено 29 октября, ОКХ расширило задачу для группы армий «Б», изменив формулировку «Общих намерений» следующим образом: «вынудить по возможности крупные силы французской армии принять сражение на территории северной Франции и Бельгии и разбить их, создав тем самым более благоприятные предпосылки для продолжения войны на суше и в воздухе против Англии и Франции».

В пункте «Группировка сил и задачи» ОКХ поставило перед группой армий «Б» следующую цель: «уничтожить объединенные силы союзников в районе севернее Соммы и выйти на побережье Ла-Манша».

Группа армий «А» получала прежнюю задачу оборонительного характера – прикрывать действия группы армий «Б», однако, она была несколько расширена. 12 армия, действовавшая на правом фланге, должна была теперь быстро форсировать Маас в районе Фуме и южнее его и наносить удар через укрепленную французскую пограничную зону в общем направлении на Лаон.

Лучше всего можно объяснить оперативный план, лежащий в основе обеих директив, вероятно, следующим путем.

Мощный правый кулак должен был разбить силы англо-французской армии, которые, по нашим данным, находились в Бельгии, в то время как слабая левая рука должна была прикрывать этот удар. Целью операции в отношении территориальных задач был выход на побережье Ла-Манша. Что должно было произойти после этого первого удара, из директивы нельзя было узнать.

Первая реакция на изложенный в обеих директивах оперативный план возникла у меня не сознательно, а скорее интуитивно. Оперативные замыслы ОКХ в основных чертах напоминали знаменитый план Шлиффена 1914 г. Мне показалось довольно удручающим то, что наше поколение не могло придумать ничего иного, как повторить старый рецепт, даже если он исходил от такого человека, как Шлиффен. Что могло получиться из того, что из шкафа доставали военный план, который противник уже однажды проштудировал вместе с нами и к повторению которого он должен быть подготовлен! Ведь любой военный специалист должен был представить себе, что немцы теперь не хотят и не могут наносить удар по линии Мажино в еще большей степени, чем в 1914 г. по укрепленному району Верден – Туль – Нанси – Эпиналь.

При этой первой, скорее интуитивной реакции я, правда, был несправедлив по отношению к ОКХ. Во-первых, потому, что план исходил от Гитлера, и, во-вторых, потому, что речь совсем не шла о повторении плана Шлиффена. Широко распространенное мнение о том, что эти два плана совпадают, верно лишь в двух отношениях. Во-первых, в 1939 г., как и в 1914 г., главный удар наносился северным флангом. Во-вторых, в обоих случаях он наносился через Бельгию. В остальном же планы 1914 и 1939 годов были совершенно различными.

Прежде всего обстановка была совершенно иной. В 1914 г. можно было еще, как это сделал Шлиффен, рассчитывать на оперативную внезапность, если и не в полной мере, что относится вообще к удару через Бельгию, то все же в отношении сосредоточения главных сил германской армии на крайнем северном фланге. В 1939 г. эти намерения Гитлера не могли быть неизвестными противнику.

Далее, в 1914 г. можно было – как Шлиффен – надеяться на то, что французы любезно окажут нам «услугу», предварительно начав наступление на Лотарингию. В 1939 г., однако, такой «услуги» противника нечего было ожидать. Он, очевидно, заранее бросит навстречу нашим наступающим войскам, наносящим удар через Бельгию, а по другому плану и через Голландию, крупные силы, с которыми нам, в отличие от 1914 г., придется вести фронтальные бои. Вместо же преждевременной французской инициативы в центре фронта мог быть нанесен сильный ответный контрудар по южному флангу наших главных сил, наступающих через Бельгию. Поэтому план Шлиффена нельзя было просто повторить.

Кроме того, мне стало ясно, что ни ОКХ, ни Гитлер не думали о том, чтобы взять за образец план Шлиффена во всем величии его замысла. Шлиффен составил свой план в расчете на полный и окончательный разгром всей французской армии. Он хотел, так сказать, протянуть длинную руку и охватить ею противника с севера, очистив, таким образом, всю северную Францию с тем, чтобы, нанеся удар западнее Парижа, прижать, в конце концов, всю французскую армию к линии Мец – Вогезы – швейцарская граница и вынудить ее к капитуляции. При этом он учитывал риск встречных ударов в Эльзасе в начале наступления, а также то, что противник своим наступлением в Лотарингии в свою очередь поможет немцам одержать в их большой операции по охвату французской армии решительный успех.

В оперативном же плане 1939 г. не содержится замысел полного разгрома противника. Ясно выраженной целью всей операции является частная победа над находящимися в северной Бельгии силами союзников. Одновременно преследуется цель выиграть пространство, захватить побережье Ла-Манша и получить тем самым плацдарм для дальнейшего развертывания военных действий. Могло статься, что генерал-полковник фон Браухич и его начальник штаба при составлении директив о проведении операции вспомнили слова Мольтке, написанные им во введении к трудам Генерального Штаба о войне 1870-1871гг.:

«Никакой оперативный план не может с уверенностью определить ход операции, за исключением первого столкновения с главными силами противника. Только профан может предположить, что течение операции последовательно отражает заранее принятый, продуманный во всех деталях и проводящийся до конца первоначальный замысел».

Если это положение лежало в основе планов ОКХ, то последнее, очевидно, решило, что и после достижения цели операции – частная победа на северном фланге, в Бельгии и выход на побережье Ла-Манша – можно будет определить, будет ли она продолжаться и в каком направлении. Но то, что я слышал при получении директивы о наступлении в Цоссене, дало мне основание полагать, что ОКХ не считало, что существует возможность одержать полную победу на французском театре военных действий, во всяком случае, оно считало ее крайне сомнительной. Впоследствии это впечатление в нашем штабе во время частых посещений его командующим сухопутными силами и начальником Генерального Штаба еще более усилилось. Неоднократные замечания штаба группы армий о том, что полную победу одержать возможно, ОКХ никогда по-настоящему не рассматривало. Я также думаю, что и Гитлер не верил тогда в возможность вывести Францию из войны в ходе этой операции. Он скорее вспоминал в первую очередь тот факт, что мы в 1914 г. вследствие неудачи нашего наступления не имели даже базы, необходимой для ведения подводной войны против Англии. Получению такой базы, то есть овладению побережьем Ла-Манша, он уделял, поэтому такое большое внимание.

Теперь было совершенно ясно, что нельзя в течение одной операции, как это предусматривал план Шлиффена, добиться полного поражения Франции. Предпосылки для этого в связи с описанной выше изменившейся обстановкой больше не существовали. Если, однако, имелось в виду после одержания частной победы, к которой стремилось ОКХ, развивать наступление дальше с перспективой выведения Франции из войны, тогда первая операция ведь должна была быть организована с учетом этой конечной цели! Она должна была преследовать цель разгромить северный фланг противника, для того, чтобы в результате этого получить решающее превосходство для нанесения второго удара, который должен был обеспечить разгром остальных сил западных держав во Франции. С другой стороны, эта операция должна была создать для этого второго удара благоприятную оперативную обстановку.

Выполнение этих обоих условий для очевидно намечавшегося второго удара, который должен был принести окончательную победу, по моему мнению, в плане первой операции не было предусмотрено.

Ударная группа немецких войск, группа армий «Б» с ее 43 дивизиями, при вторжении в Бельгию встретилась бы с 20 бельгийскими, а если в войну была бы втянута и Голландия, то еще и с 10 голландскими дивизиями. Пусть эти силы по своим боевым качествам и уступали бы немецким, но они могли противопоставить им мощные укрепления (по обе стороны от Льежа и вдоль канала Альберта), а также естественные препятствия (в Бельгии – удлиненный до крепости Антверпен оборонительный рубеж канала Альберта и др., на юге – укрепленный рубеж реки Маас с опорным пунктом Намюром, в Голландии – многочисленные водные рубежи), которые создавали бы им благоприятные возможности для оказания сопротивления. Но через несколько дней на помощь этим силам противника пришли бы английские и французские войска (причем все танковые и моторизованные дивизии), уже стоявшие наготове на случай германского вторжения в Бельгию у франко-бельгийской границы. Таким образом, немецкие силы, наступающие на фланге, не могли бы получить возможность внезапно совершить оперативный обход крупными силами. С подходом англо-французских сил они должны были бы действовать против равного им по численности противника в лоб. Успех этого первого удара должен был, следовательно, решаться в тактических рамках. Он не был подготовлен оперативным замыслом наступления.

Если бы противник более или менее умело руководил операциями своих войск, ему удалось бы избежать в Бельгии решительного поражения. В случае, если бы он не мог закрепиться на укрепленной линии Антверпен – Льеж – Маас (или Семуа), следовало все же считаться с тем, что противник, сохранив в большей или меньшей степени боеспособность своих войск, мог бы переправиться через Сомму в ее нижнем течении и с помощью имеющихся на его стороне крупных резервов создать новую оборонительную позицию. Наступление немецких войск к тому времени уже перешло бы через свой кульминационный пункт. Что же касается группы армий «А», то она в связи со стоящей перед ней задачей и имеющимися в ее распоряжении силами не смогла бы предотвратить создания нового оборонительного рубежа, простирающегося от конечного пункта линии Мажино восточнее Седана до нижнего течения Соммы. Тем самым германская армия попала бы примерно в такое же положение, как в 1914 г., после завершения осенней кампании. Единственное ее преимущество заключалось бы в этом случае в том, что она обладала бы широким плацдармом на берегах Ла-Манша. Итак, не были бы достигнуты ни разгром противника в Бельгии, в результате которого было бы создано превосходство в силах, необходимое для одержания решительной победы, ни обеспечение благоприятной оперативной обстановки для нанесения решительного удара. Намеченная ОКХ операция имела бы только частный успех.

Если в действительности в 1940 г. благодаря умелым действиям группы армий «Б» противник был в Бельгии опрокинут на широком фронте и бельгийская и голландская армии были вынуждены к капитуляции, то этот результат (отдавая при этом дань и немецкому командованию и ударной силе наших танковых соединений) все же никак нельзя назвать следствием заранее спланированной операции, исход которой был предрешен. Лучшее руководство войсками в лагере наших противников могло бы не допустить такого исхода.

Полный разгром противника в северной Бельгии следует объяснить, очевидно, тем, что вследствие последовавшего изменения оперативного плана силы противника, сражавшегося в Бельгии, в результате действий танковых соединений группы армий «А» были отрезаны от своих тыловых баз и оттеснены от Соммы.

Наконец, оперативный план ОКХ упускал из виду еще одно обстоятельство – оперативные возможности, которыми могло обладать командование сил противника при условии смелых и решительных действий с его стороны. Что противник не способен на такие действия, предположить было нельзя, так как генерал Гамелен пользовался у нас хорошей репутацией. Во всяком случае, он произвел на генерала Бека, посетившего его до начала войны, прекрасное впечатление.

При условии смелых действий командование противника имело бы возможность отразить ожидавшийся им удар немецких сил через Бельгию и в свою очередь перейти крупными силами в контрнаступление против южного фланга немецких сил, действовавших на северном фланге. Даже если бы оно перебросило в Бельгию силы, которые были предназначены для усиления бельгийской и голландской армий, оно могло, ослабив гарнизон линии Мажино, что было вполне возможно, сосредоточить для нанесения такого контрудара не менее 50-60 дивизий. Чем дальше за это время группа армий «Б» продвигалась бы на запад к Ла-Маншу и к устью Соммы, тем эффективнее был бы удар, нанесенный противником по глубокому флангу немецких сил, действовавших на северном фланге. Смогла ли бы группа армий «А» с ее 22 дивизиями отразить этот удар, было неясно. Следовательно, подобное развитие операций вряд ли могло создать благоприятную оперативную обстановку для одержания окончательной победы на западном театре военных действий.

Описанные выше соображения, возникшие у меня при изучении директив ОКХ, были положены в основу предложений, которые мы делали в наших неоднократных обращениях в OKXV надеясь убедить его в правильности наших оперативных замыслов. Естественно, многое в них повторялось. Поэтому я кратко изложу их здесь, противопоставляя их одновременно оперативным замыслам ОКХ.

1. Целью наступления на западе должно было являться одержание решительной победы на суше. Стремление добиться частной победы, лежащее в основе директив ОКХ, не было оправдано ни с политической (нарушение нейтралитета трех стран), ни с военной точки зрения. Ударная сила германской армии на континенте, в конечном счете, является для нас решающим фактором. Расходовать ее на достижение частных целей недопустимо, если учесть хотя бы такой фактор, как Советский Союз.

2. Главный удар в нашей наступательной операции должна наносить группа армий «А», а не группа армий «Б». Если бы удар, как намечалось, наносила группа армий «Б», она встретила бы подготовленного к нему противника, на которого ей пришлось бы наступать фронтально. Такие действия привели бы вначале к успеху, однако, могли быть остановлены на Сомме.

Подлинные шансы группа армий «А» имела при условии нанесения ею внезапного удара через Арденны (где противник не ожидал применения танков ввиду ограниченной проходимости местности) в направлении на нижнее течение Соммы, чтобы отрезать переброшенные в Бельгию силы противника от Соммы с севера. Только таким путем можно было ликвидировать весь северный фланг противника в Бельгии, что являлось предпосылкой для одержания окончательной победы во Франции.

3. Однако в действиях группы армий «А» заключается не только главный шанс, но и главная опасность для немецкого наступления. Если противник будет действовать правильно, он попытается избежать неблагоприятного для него исхода сражения в Бельгии, отойдя за Сомму. Одновременно он может бросить все имеющиеся в его распоряжении силы для контрнаступления на широком фронте против нашего южного фланга с целью окружения главных сил немецкой армии в Бельгии или южнее Нижнего Рейна. Хотя от французского командования и нельзя было ожидать такого смелого решения и союзники Франции, вероятно, возражали бы против него, все же такой вариант нельзя было не учитывать.

По крайней мере, противнику в случае, если бы он смог остановить наше наступление через северную Бельгию на Сомме, в ее нижнем течении, удалось бы с помощью резервов снова создать сплошной фронт. Он мог бы начинаться у северо-западной границы линии Мажино и проходить восточнее Седана, затем по течению Эн и Соммы до Ла-Манша.

Чтобы помешать этому, необходимо было разбить силы противника, сосредоточивающиеся против нашего южного фланга, примерно в районе южнее и севернее реки Маас или между реками Маас и Уазой. Следовало, прежде всего, прорвать фронт в этом районе, чтобы иметь возможность осуществить позже обход линии Мажино.

4. Группа армий «А», которой предстояло наносить в этой операции главный удар, должна была получить вместо двух армий три, хотя по соображениям ширины фронта в составе группы армий «Б» могло действовать больше дивизий.

Одна армия должна была, как было намечено, наносить вначале удар через южную Бельгию и Маас, затем продвигаться в направлении на нижнее течение Соммы, чтобы выйти в тыл противнику, действующему перед группой армий «Б».

Другая армия должна была действовать в юго-западном направлении с задачей нанести удар по силам противника в случае их сосредоточения для контрнаступления на нашем южном фланге в районе западнее реки Маас.

Третья армия, как было намечено, должна была севернее линии Мажино на участке Сирк – Музон (восточнее Седана) обеспечивать глубокий фланг всей операции.

В связи с переносом направления главного удара, который теперь должна была наносить не группа армий «Б», а группа армий «А», было необходимо включить в состав последней еще одну армию, которая в связи с недостаточной шириной фронта наступления должна была войти в прорыв позднее, однако с самого начала должна была находиться в ее распоряжении, и крупные танковые соединения.

Таково было в общих чертах содержание замысла, который неоднократно повторялся в наших многочисленных обращениях в ОКХ.

Естественно, что тогда, в октябре 1939 г., у меня еще не было готового оперативного плана. Для того чтобы смертный добился цели, он всегда должен трудиться и бороться. Его голова не может создать сразу готовое произведение искусства, как голова Зевса произвела на свет Афину Палладу.

Тем не менее, уже первое обращение штаба группы армий ОКХ (от 31 октября 1939 г.), содержавшее предложения относительно плана операции в случае принятия решения о наступлении, заключало в себе основные положения «нового плана».

Если говорить точнее, были посланы два письма. В первом, направленном командующим группой армий командующему сухопутными силами, ставился принципиальный вопрос о проведении наступления в данной обстановке.

В начале его командующий констатировал, что планируемое согласно директивам от 19 и 29 октября наступление не может иметь решающего успеха для исхода войны. Распределение сил по сравнению с распределением сил противника не дает гарантии окончательного разгрома его войск, решение о проведении фронтальной операции не дает возможности нанести удары во фланг и в тыл противнику. Операция, очевидно, закончится фронтальным сражением на Сомме. Далее, командующий указал на трудности, которые стоят на пути эффективного использования танков и авиации – наших главных козырей – поздней осенью и зимой. Несмотря на это, наступление должно проводиться, если его успех создаст предпосылки для действий военно-морских сил и авиации против Британских островов. По опыту первой мировой войны, захват части побережья Ла-Манша для этого будет недостаточным. Для этого необходимо овладеть всем побережьем северной Франции до Атлантического океана.

Растрачивать силы армии на частный успех (а не для достижения решительной победы) при учете такого фактора в нашем тылу, как Советский Союз, недопустимо. На континенте ударная сила нашей армии является решающим фактором.

Советский Союз только до тех пор будет поддерживать с нами дружественные отношения, пока мы располагаем готовой к наступлению армией. Ударная сила ее пока заключается исключительно в кадровых дивизиях, так как вновь сформированные части еще не достигли необходимой степени подготовки и необходимой внутренней слаженности. С одними же кадровыми дивизиями нельзя провести наступления, ставящего перед собой задачу одержать решительную победу.

Возможно, однако, что в результате усиления воздушной войны с Англией западные державы сами начнут наступление. Достаточным ли будет боевой дух французской армии в случае, если в результате нажима Англии будет предпринято наступление с его большими человеческими жертвами, еще неизвестно. Желательно предоставить противнику всю тяжесть наступления на укрепленную полосу и ответственность, связанную с нарушением нейтралитета Бельгии (и Голландии). Правда, нельзя ждать до бесконечности, пока Англия восполнит пробелы в подготовке своей сухопутной армии и авиации.

С военной точки зрения война с Англией может быть выиграна только на море и в воздухе. На континенте ее можно только проиграть, если мы будем расходовать ударную силу нашей армии, не добиваясь решительной победы. Письмо, следовательно, имело своей целью предостеречь от преждевременного немецкого наступления (поздней осенью или зимой). В этом отношении ОКХ было одного мнения со штабом группы армий. По-другому обстояло дело с планом намечаемого немецкого наступления. В этом отношении командующий группой армий высказался против проведения такого наступления, которое было предусмотрено в директивах, то есть без задачи одержать окончательную победу.

Второе письмо, направленное в ОКХ штабом группы армий 31 октября, дополняло суждения, высказанные командующим группой армий, конструктивным предложением о том, как, по нашему мнению, должно вестись наступление. Это предложение уже содержит основные идеи «нового плана», хотя и в еще не законченной форме. Оно подчеркивает необходимость:

1. Перенесения направления главного удара на наш южный фланг.

2. Использования крупных механизированных сил с таким расчетом, чтобы они вышли, нанеся удар с юга, в тыл находящимся в северной Бельгии войскам союзников.

3. Включения в состав группы армий «А» еще одной армии, на долю которой должно выпасть нанесение контрудара в случае контрнаступления крупных сил противника против нашего южного фронта.

Результатов рассмотрения этих предложений в связи с предстоящим 3 ноября посещением штаба группы армий командующим сухопутными силами и начальником Генерального Штаба вряд ли можно было еще ожидать. Однако это посещение позволяло мне по поручению генерал-полковника фон Рундштедта доложить наши соображения. Нашу просьбу предоставить нам дополнительные силы (еще одну армию и крупные бронетанковые соединения) генерал-полковник фон Браухич, однако, отклонил, сказав: «Да, если бы у меня было для этого достаточно сил!» Это показывало, что он в то время не был настроен категорически против наших планов. Во всяком случае, он обещал нам из резервов ОКХ танковую дивизию и два мотопехотных полка.

К сожалению, это посещение вместе с тем дало нам ясно понять, что руководящие деятели ОКХ относятся к намеченному наступлению и, особенно, к возможности одержать на западе решительную победу с сильным предубеждением. Они, естественно, получали информацию от командующих армиями и командиров корпусов о состоянии их соединений. Но на самом деле то, как они относились к само собой разумеющимся многочисленным пробелам в подготовке вновь сформированных дивизий, приводило к выводу, что они сами не ожидали многого от намечаемого наступления.

Для того чтобы сгладить это впечатление, несколько дней спустя генерал-полковник фон Рундштедт собрал генералов группы армий и, обрисовав оперативный замысел штаба группы армий, показал, что на западе вполне можно добиться решительного успеха, хотя наступление целесообразно провести только весной.

6 ноября мы использовали ответ на запрос ОКХ относительно наших планов в пределах данных нам директив для того, чтобы еще раз ходатайствовать о принятии изложенных выше предложений, однако безуспешно.

Между тем гитлеровские «предсказатели погоды», метеорологи министерства авиации, бодро карабкались вверх и вниз по своим лестницам. В результате, достаточно им было предсказать хотя бы на небольшой период хорошую погоду, как Гитлер давал приказ о выдвижении в исходные районы дли наступления. Но каждый раз его «предсказатели погоды» отказывались от своих прогнозов, и приходилось давать отбой.

12 ноября мы получили совершенно неожиданно следующую телеграмму:

«Фюрер отдал приказ: на южном фланге 12 армии или в полосе наступления 16 армии ввести третью группу подвижных войск{29} с задачей наносить удар через открытую местность по обе стороны от Арлона, Тинтиньи и Флоренвиля в направлении на Седан и восточнее его. Состав группы: штаб 19 ак, 2 и 10 тд, одна мотопехотная дивизия, лейб-штандарт, полк «Великая Германия».

Перед этой группой ставятся следующие задачи:

а) разбить переброшенные в южную Бельгию подвижные силы противника и облегчить тем самым 12 и 16 армиям выполнение их задач;

б) в районе Седана или юго-восточнее его внезапно переправиться через Маас и создать тем самым благоприятные предпосылки для продолжения операций, в особенности в случае, если действующие в составе 6 и 4 армий бронетанковые соединения не смогут быть использованы».

Затем последовало специальное дополнение к директиве ОКХ.

Из текста телеграммы вытекало, что передача 19 ак в состав группы армий «А» была произведена по приказу Гитлера. Как он пришел к этой мысли? Возможно, что Гитлера навел на эту мысль доклад командующего 16 армией генерал-полковника Буша, который незадолго до этого был у него. Генерал Буш был посвящен в мои мысли. Вероятно, он во время доклада Гитлеру упомянул о нашем желании получить бронетанковые соединения для быстрого прорыва через Арденны. Может быть, Гитлер и сам пришел к этой мысли. Он обладал способностью разбираться в тактических возможностях и много сидел над картами. Он мог увидеть, что легче всего форсировать Маас у Седана, в то время как дальше бронетанковые соединения 4 армии натолкнутся на значительно большие трудности. Возможно, он понял, что переправа через Маас у Седана создаст удобный плацдарм (для переправы южного фланга группы армий «Б» через Маас), и хотел, как всегда, преследовать все заманчивые цели сразу. На практике же, как ни рады были мы получению танкового корпуса, это означало дробление сил наших бронетанковых соединений. Командир 19 танкового корпуса генерал Гудериан, поэтому вначале не был согласен с этим новым планом использования своего корпуса. Ведь он всегда отстаивал ту точку зрения, что танки надо «сколачивать» в одном месте. Только после того, как я познакомил его с оперативным замыслом группы армий «А» и нашим стремлением перенести направление главного удара всей операции на южный фланг, в район действий группы армий «А», когда он увидел заманчивую цель выхода к устью Соммы в тыл противника, он стал самым ярым поборником этого плана. Его энергия вдохновляла впоследствии наши бронетанковые силы, совершившие рейд в тыл противника до побережья Ла-Манша. Для меня, конечно, было большим облегчением то, что моя мысль о прорыве крупными силами танков через Арденны, несмотря на трудности, связанные с преодолением малодоступной местности, рассматривалась Гудерианом как вполне реальная.

Что же касается, однако, передачи в состав группы армий 19 танкового корпуса, то, по замыслу Гитлера, она преследовала, безусловно, только тактическую цель, достижение которой должно было облегчить форсирование Мааса и для группы армий «Б».

И в присланном ОКХ дополнении к директиве нигде не упоминается об изменении общего замысла. Я имею в виду план одержания решительной победы путем охвата противника силами группы армий «А» в направлении на устье Соммы или действий, направленных хотя бы на его подготовку. 21 ноября нас снова посетил командующий сухопутными силами с начальником Генерального Штаба. На совещание в Кобленц были вызваны, кроме командующих армиями группы армий «А», также и командующий группой армий «Б» генерал-полковник фон Бек и его командующие армиями.

Это совещание имеет важное значение в связи со следующим обстоятельством. Генерал-полковник фон Браухич пожелал выслушать от присутствующих командующих группами армий и командующих армиями их соображения, а также распоряжения по осуществлению директивы ОКХ. Когда, однако, после командующего группой армий «Б» и его командующих армиями очередь дошла до нас, Браухич заявил, что ему достаточно выслушать командующих армиями. Очевидно, он хотел предупредить возможность изложения командующим группой армий своих соображений, идущих вразрез с директивой.

Нам не оставалось ничего иного, как еще раз передать руководителям ОКХ наши соображения о том, как должно быть организовано наступление, в письменном виде, в заранее составленной памятной записке. В ней были изложены, как и в двух предшествующих письмах, от 31 октября и 6 ноября, и в четырех последующих, от 30 ноября, 6 декабря, 18 декабря и 12 января, уже упомянутые раньше основные положения, на которых был основан план штаба труппы армий об организации операции в целом. Эти положения в отдельных записках видоизменялись и обосновывались различными аргументами, связанными со складывавшейся к соответствующему моменту обстановкой. Так как, однако, в принципе речь шла об одних и тех же оперативных планах и предложениях, которые уже были изложены, я откажусь от повторений.

В это время Гитлер, очевидно, рассматривал вопрос об использовании 19 танкового корпуса в составе группы армий «А», а также о том, следует ли вводить в прорыв вслед за ним другие силы и как это следует сделать в случае, если удар крупных сил танков, действующих в составе группы армий «Б», не приведет к ожидавшемуся быстрому успеху. Во всяком случае, как пишет Грейнер – ответственный за ведение журнала боевых действий ОКБ, в середине ноября Гитлер запросил ОКХ, следует ли усилить танковый корпус Гудериана и какие для этого можно выделить силы. По Грейнеру, примерно 20 ноября Гитлер дал указание, чтобы ОКХ приняло меры, в случае если это будет необходимо, для перенесения направления главного удара из района действий группы армий «Б» в район действий группы армий «А», если там «обозначится более быстрый и значительный успех, чем у группы армий „Б“.

По-видимому, для выполнения этого указания ОКХ в конце ноября перебросило 14 (мех.) корпус, находившийся на восточном берегу Рейна, за район развертывания группы армий «А». Однако он продолжал оставаться в резерве ОКХ, причем было предусмотрено, что он в зависимости от обстановки будет действовать либо в составе группы армий «Б», либо в составе группы армий «А».

Остается неясным, пришел ли Гитлер сам к мысли о возможности нанесения главного удара группой армий «А» или он к этому времени уже что-либо узнал о планах нашего штаба группы армий.

Через день после упомянутой ранее речи, которую Гитлер произнес 23 ноября в Берлине перед командующими объединениями трех видов вооруженных сил, он принял генерал-полковника фон Рундштедта с генералами Бушем и Гудерианом. Во время этого приема Гитлер, как сказал мне Буш во время обратной поездки в Кобленц, проявил большой интерес к соображениям группы армий. Если это действительно так, то речь, очевидно, шла в первую очередь об усилении бронетанковых сил, входящих в состав группы армий, с целью выполнить задачу, поставленную Гитлером, – прорвать оборону на рубеже реки Маас у Седана для обеспечения действий группы армий «Б». То, что генерал-полковник фон Рундштедт доложил Гитлеру наш план операций, отличающийся от плана, содержащегося в директиве ОКХ, я считаю невозможным, учитывая те шаткие позиции, которые занимал в то время командующий сухопутными силами. Кроме того, он бы информировал меня об этом.

Что касается слов Грейнера о том, что Гитлер уже в конце октября узнал о плане штаба группы армий от своего адъютанта Шмундта, то это кажется мне сомнительным, по крайней мере, в отношении даты. Шмундт, правда, был у нас по заданию Гитлера с целью проверки сообщений о том, что условия погоды и местность не позволяют начать наступление. Во время его посещения наш начальник оперативного отдела полковник Блюментритт и подполковник фон Тресков в неофициальном порядке сообщили Шмундту, что штаб группы армий представил, по их мнению, лучший план наступления в ОКХ.

Блюментритт затем несколько дней спустя с моего согласия (генерал-полковник фон Рундштедт очень неохотно дал на это свою санкцию) послал копию последней составленной мной памятной записки полковнику Шмундту. Показал ли тот ее Гитлеру или хотя бы генералу Йодлю, мне неизвестно. Во всяком случае, Гитлер 17 февраля 1940 г. во время изложения мной, по его желанию, соображений о том, как должно быть организовано наступление на западе, ни словом не дал понять, что он знаком с одной из памятных записок, посланных нами в ОКХ.

Я допускаю, что Гитлер в конце ноября хотел оставить за собой возможность перенесения направления главного удара из района действий группы армий «Б» в район действий группы армий «А» уже в ходе осуществления операции. Однако это еще ни в коей мере не означало отхода от прежнего оперативного плана или принятия основных положений плана штаба группы армий «А». Несмотря на переброску 14 (мех.) корпуса в качестве резерва ОКХ за район развертывания нашей группы армий, прежняя директива полностью оставалась в силе. Успех по-прежнему должен был достигаться в первую очередь главными силами группы армий «Б» в северной Бельгии, в то время как группа армий «А» по-прежнему должна была прикрывать наступающие войска. Только в том случае, если бы оказалось, что действия группы армий «Б» не оправдывают возлагавшихся на них надежд, или если в районе действий группы армий «А» обозначился бы в скором времени успех, Гитлер хотел иметь возможность перенести направление главного удара.

Это ясно вытекало также из ответа, который я получил от генерала Гальдера (первый ответ на все наши предложения) на нашу очередную памятную записку в отношении оперативного плана от 30 ноября. В нем было сказано, что в настоящее время намечается избрать еще одно направление главного удара, а именно, в районе действий группы армий «А», которое в случае успешного прорыва через Арденны неизбежно приведет к предложенному нами расширению цели операции и к проведению всей операции в духе наших предложений.

Ответ генерала Гальдера говорил о том, что большинство наших соображений совпадает с намерениями ОКХ. Между ними существовало и различие, заключавшееся в том, что отданные ОКХ до сих пор распоряжения (относительно 19 и 14 корпусов) не привели к образованию нового направления главного удара, а лишь давали возможность создания такого направления. Далее в ответе говорилось: «Образование направления главного удара в результате воздействия сил, находящихся вне сферы нашего влияния, превратилось в действительности из вопроса стратегического развертывания в вопрос руководства операцией во время ее осуществления». Из этого ответа можно было сделать два вывода. Первый состоял в том, что Гитлер оставил за собой право принимать важнейшие решения и в ходе самого наступления. Второй говорил о том, что он хочет поставить выбор направления главного удара в зависимость от хода самого наступления; важнее всего, однако, было то, что он не знал или не хотел принимать плана операции, предложенного штабом группы армий.

Последнее впечатление укрепилось после телефонного разговора с генералом Гальдером 15 декабря.

6 декабря я еще раз написал личное письмо начальнику Генерального Штаба, в котором я снова привел все соображения, говорившие в пользу нашего оперативного плана. В этом письме «новый план» излагался уже в форме законченного предложения о проведении операции. Когда я до 15 декабря не получил на него ответа от генерала Гальдера, я вызвал по телефону начальника 1 Управления генерала фон Штюльпнагеля и спросил его, будет ли ОКХ продолжать сохранять молчание в отношении наших предложений. После этого последовал телефонный звонок от Гальдера, о котором я упоминал выше. Он заверил меня, что они, правда, вполне разделяют нашу точку зрения, но имеют строгий приказ оставить в силе указание о нанесении главного удара силами группы армий «Б», в остальном же оставить этот вопрос открытым до обозначения успеха в ходе операции.

В соответствии с этим можно было бы считать, что ОКХ действительно приняло наши оперативные предложения и в какой-либо форме – от своего имени – сообщило о них Гитлеру. Однако в то же время представитель Йодля генерал Варлимонт и первый заместитель начальника штаба оперативного руководства вооруженными силами будущий генерал фон Лоссберг сообщили мне, что ОКХ никогда не обращалось к Гитлеру в духе наших предложений! Эта ситуация казалась нам весьма странной.

В действительности или только на словах ОКХ разделяло нашу точку зрения, но, во всяком случае, мысль о том, чтобы принять решение о нанесении главного удара силами группы армий «А» только во время наступления, никак нельзя было отождествлять с нашими оперативными замыслами.

Наполеон оставил рецепт: «On s'engage partout et on voit"{30}, и это изречение стало для французов почти аксиомой, особенно после того, как они так провалились со своим наступлением в Лотарингии. Эту аксиому в 1940 г. можно было, безусловно, отнести и к действиям командования союзников, которое хотело вынудить нас наступать и совершенно правильно делало бы, выжидая это наступление. Оно должно было избегать решительного сражения в Бельгии, чтобы затем крупными силами нанести ответный удар по южному флангу нашей наступающей группировки.

Для нас же оттягивание того момента, когда мы пустим в ход наши козыри, и отсрочка решения о том, где это произойдет, были недопустимы, так как оперативный план штаба группы армий был основан на внезапности нанесения удара. Удара крупных сил танков через поросшие лесом Арденны, за которыми должна была последовать армия, противник вряд ли мог ожидать. Этот удар, однако, мог вывести нас к цели операции – нижнему течению Соммы – только в том случае, если бы удалось разбить силы противника, которые могли быть переброшены в южную Бельгию. Одновременно с остатками этих разбитых сил мы должны были переправиться через Маас, чтобы выйти затем в тыл армиям противника, расположенным в северной Бельгии против фронта группы армий «Б».

Точно так же попытка нанести удар по крупным резервам противника на нашем южном фланге, в районе между Маасом и Уазой, еще до того, как они успеют сосредоточиться, и создать тем самым благоприятную обстановку для нанесения «второго удара», преследующего цель уничтожения остальных сил противника, могла удаться только в том случае, если бы мы обладали здесь численным превосходством.

Ждать, с тем, чтобы позже решить вопрос выбора направления главного удара, смотреть «куда бежит заяц» – означало бы не что иное, как отказ от шанса нанести противнику решительный удар в северной Бельгии путем обхода его с юга. Это означало бы одновременно, что противнику предоставлялась возможность развернуть свои крупные резервы для такого контрудара по нашему южному флангу, который мог принести ему победу. Однако командование войск противника не смогло использовать этот шанс.

Идею о том, чтобы подождать с включением необходимых сил в состав группы армий «А» и поставить выбор направления главного удара в зависимость от того, добьемся ли мы внезапного успеха с недостаточными силами, можно охарактеризовать словами Мольтке: «ошибка в плане развертывания для нанесения первого удара непоправима».

Итак, нельзя было выжидать, как будет развиваться наше наступление, будут ли разгромлены силы противника в северной Бельгии в результате массированного удара группы армий «Б» или одинокий 19 танковый корпус достигнет Седана. Необходимо было, в случае, если бы был принят план группы армий, включить в ее состав с самого начала достаточно бронетанковых соединений и три армии (даже в том случае, если третью армию можно было бы ввести в прорыв позже, после выхода на оперативный простор). В связи с этим в записке от 6 декабря я требовал для группы армий вместо двух армий с 22 пехотными дивизиями и только одним танковым корпусом три армии в составе примерно 40 дивизий, а также два подвижных корпуса. (Такой состав, впрочем, и был утвержден после принятия нашего оперативного плана, для чего потребовалось вмешательство Гитлера.)

Борьба штаба группы армий за отстаивавшийся ею оперативный план, следовательно, должна была продолжаться. Теперь речь шла главным образом о том, чтобы с самого начала операции в составе группы действовал бы не только 19 танковый корпус, но вместе с ним и 14 (мех.) корпус, которые бы имели задачу нанести удар через Арденны, форсировать Маас в районе Седана и ниже его и затем наступать в направлении на нижнее течение Соммы. Далее, мы боролись за то, чтобы нам с самого начала была передана еще одна армия для нанесения контрудара в случае наступления противника на наш южный фланг западнее Мааса. Если бы удалось добиться и того и другого, тогда – независимо от того, соглашалось ли ОКХ с нашим главным замыслом или нет – неизбежно речь шла бы о наступлении, целью которого являлся бы полный разгром противника, на котором мы настаивали.

Конечно, и наш оперативный план, говоря словами Мольтке, не выходил за рамки первого столкновения с главными силами противника, но только в том случае, если бы наступление из-за недостатка сил захлебнулось на своей начальной фазе.

Однако Мольтке там же говорит, что полководец должен, планируя первые столкновения с противником, «всегда иметь в виду свою главную цель». Этой целью, по нашему мнению, могла быть только решительная победа на континенте. С учетом этой цели должно было быть организовано наступление германской армии в том случае, если бы эту победу можно было завоевать только во второй фазе. Указанный выше рецепт Наполеона, которым в конечном счете объясняется осторожная позиция Гитлера в выборе направления главного удара, в другой обстановке мог бы явиться лучшим решением. Для нас он означал отказ от полной победы.

Так как мое письмо начальнику Генерального Штаба от 6 декабря не привело к желаемым результатам, 18 декабря я представил генерал-полковнику фон Рундштедту основанный на нашем оперативном замысле «Проект директивы о наступлении на Западном фронте». Этот документ должен был послужить для него основой для доклада командующему сухопутными силами и, в случае его одобрения, также для доклада Гитлеру. 22 декабря этот проект был доложен Браухичу, однако он не был доложен Гитлеру. Кроме того, копия проекта была послана в ОКХ. Я надеялся, что конкретная форма, в которую был облечен наш оперативный замысел в этом документе, возможно, произведет более убедительное впечатление, чем наши теоретические рассуждения, что, может быть, оперативное управление теперь согласится с нашими планами. Как я узнал уже после войны, оперативное управление, однако, не получило от генерала Гальдера наших памятных записок о наступлении на западе.

Во второй половине декабря состояние погоды исключало всякую мысль о наступлении. Кроме того, нам казалось целесообразным сделать перерыв в наших усилиях добиться изменения оперативного плана. Мы уже представили достаточно материалов для размышления. Поэтому мне удалось провести рождественские праздники у себя дома. Во время моего возвращения из Лигница (Легница) в Кобленц я заехал в ОКХ в Цоссен, чтобы услышать, как за это время обстояло дело с отношением к нашему проекту операции. Генерал фон Штюльпнагель снова сказал мне, что они в ОКХ в основном согласны с нашими планами, что ОКХ связано приказом Гитлера о том, чтобы решение о выборе направления главного удара оставалось открытым. По-прежнему было неясно, говорил ли вообще командующий сухопутными силами о наших планах с Гитлером. Это казалось маловероятным, так как тогдашний начальник 1 отдела оперативного управления подполковник Хойзингер сообщил, что генерал-полковник фон Браухич с 5 ноября перестал бывать у Гитлера.

С началом нового года гитлеровские «предсказатели погоды» снова оживились. Сильный мороз обещал наступление хорошей погоды, которая была бы благоприятной для действий авиации. Но холод, сопровождавшийся сильным снегопадом, в результате чего Эйфель и Арденны покрылись толстым слоем снега, танкам отнюдь не благоприятствовал.

Гитлер, тем не менее, снова отдал приказ о занятии районов исходного положения.

Несмотря на это, штаб группы армий 12 января снова направил в ОКХ памятную записку, озаглавленную «Наступление на Западе», в которой опять излагались так часто повторявшиеся нами положения об организации наступления на западе, которое должно иметь своей целью достижение решительной победы. Хотя в тот момент нельзя было и думать об изменении директивы, штаб все же надеялся, что его замысел, так или иначе, выступит на первый план при проведении операции в рамках происходящей подготовки к наступлению. К тому же приказ о наступлении отменялся уже так часто, что можно было ожидать его отмены и на этот раз, а затем снова представилась бы возможность коренного изменения оперативного плана.

Но если мы хотели, чтобы эта возможность осуществилась, мы должны были устранить тормоз, который до сего времени мешал принятию нашего оперативного плана. Где же он находился? Согласно тому, что мы слышали до сих пор от ОКХ, это была точка зрения Гитлера. ОКХ неоднократно подчеркивало, что оно в значительной степени согласно с нашими предложениями, но что оно связано приказом Гитлера о выборе направления главного удара в зависимости от успеха операций. Но докладывало ли ОКХ наш план Гитлеру, план, который так сильно отличался от разработанной им директивы о наступлении? Может быть, если представить Гитлеру план операций, который преследует не только частные цели, но и с самого начала создает возможность достижения решительного успеха на западе, его можно будет убедить в правильности последнего? (В эту возможность, по нашему мнению, по-настоящему не верили ни Гитлер, ни руководящие деятели ОКХ.)

Для того чтобы выяснить этот вопрос, письмо, подписанное генерал-полковником фон Рундштедтом, приложенное к памятной записке «Наступление на Западе», оканчивалось следующим предложением:

«В связи с тем, что из приказа ОКБ группе армий стало известно, что фюрер и Верховный Главнокомандующий оставил за собой решение о выборе направления главного удара при проведении операции и тем самым и руководство этой операцией, а также в связи с тем, что ОКХ не свободно при решении оперативных вопросов, я прошу доложить это предложение (имелась в виду упомянутая выше памятная записка) фюреру. Рундштедт».

Конечно, эта просьба, с которой я предложил генерал-полковнику обратиться в ОКХ и которую он с готовностью согласился скрепить своей подписью, в некоторой мере противоречила традициям немецкой армии. Согласно этим традициям только командующему сухопутными силами или по его поручению начальнику Генерального Штаба дозволялось обращаться с предложениями к Гитлеру.

Однако если ОКХ действительно было согласно с нашими соображениями, оно могло всегда от своего имени доложить этот план Гитлеру. Таким образом, оно, может быть, получило бы возможность поднять свой вес в его глазах и тем самым снова вернуть себе свои функции высшей инстанции для руководства действиями сухопутных сил. Этот результат никто бы не мог больше приветствовать, чем я, так как в свое время, еще, будучи на посту заместителя начальника Генерального Штаба, вместе с генерал-полковником фон Фричем и генералом Беком я так много боролся за то, чтобы ОКХ занимало подобное положение{31}.

Если бы ОКХ уже докладывало Гитлеру свои соображения, которые совпадали с нашими, и не добилось результата, то представление такого оперативного плана, исходящего от генерал-полковника фон Рундштедта, которого Гитлер очень ценил, означало бы существенную поддержку для ОКХ. Может быть, тогда все же удалось бы отговорить Гитлера от того, чтобы ставить выбор направления главного удара в зависимость от успеха операций. А это, насколько мы могли судить на основании заявлений ОКХ, было главным, что стояло на пути принятия нашего оперативного замысла.

Ответ, который мы получили на эту памятную записку, разочаровал нас. В нем было сказано, что наша точка зрения о том, что ОКХ стремится только к частной цели, неверна. Последующая задача будет поставлена своевременно. Рассматривается вопрос о том, чтобы включить в состав группы армий дополнительные силы, а также еще один штаб армии. Срок передачи этих сил будет определен командующим сухопутными силами. Окончательное решение о выборе направления главного удара будет принято Гитлером по представлению командующего сухопутными силами. Направлять Гитлеру нашу памятную записку, поскольку командующий сухопутными силами с ней в основном согласен, не представляется необходимым.

Хотя в этом ответе и было сказано, что командующий сухопутными силами в основном согласен с нашей памятной запиской, это не могло, тем не менее, скрыть от нас, что он не собирается доложить Гитлеру о коренном изменении оперативного плана в духе наших предложений. Наоборот, прежняя директива оставалась в силе. Решающий удар в Бельгии должна была наносить фронтально группа армий «Б». Она, по крайней мере, в первой фазе операций, должна была действовать на направлении главного удара.

Группа армий «А» по-прежнему должна была прикрывать войска, участвующие в этой операции. Ее задача не была расширена в плане нанесения удара в направлении на нижнюю Сомму в тыл, войскам противника, атакованным в северной Бельгии с фронта группой армий «Б».

Перенос направления главного удара в район действий группы армий «А», как и раньше, был поставлен в зависимость от течения операций. Группа армий «А» по-прежнему не получила бронетанковых соединений, включение которых в ее состав с самого начала операции являлось в соответствии с планом группы армий предпосылкой для достижения внезапности в южной Бельгии и нанесения затем удара в тыл противнику в направлении на устье Соммы. Группа армий также не была уверена в усилении ее еще одной армией, которая была бы необходима для отражения удара перешедшего в контрнаступление противника.

Таким образом, «ошибка в плане развертывания для нанесения первого удара», которую Мольтке считал непоправимой, не была устранена. Не хотели решиться на шаг, который, по словам генерала Йодля, сказанным им в феврале 1940 г., «представляет собой контрабандную операцию, при которой рискуешь быть схваченным богом войны».

Очевидно, командование германской армии, как и командование союзников, не сознавая этого, пришли к общему выводу о том, что надежнее действовать друг против друга фронтально в северной Бельгии, чем брать на себя риск смелой операции: с немецкой стороны – в случае принятия плана штаба группы армий «А"; со стороны союзников – в случае уклонения от решающего сражения в Бельгии и нанесения мощного контрудара по южному флангу наступающих немецких войск.

Между тем произошло событие, которому позже многие стали придавать решающее значение для произведенного вслед за этим коренного изменения плана операции в духе предложений нашей группы армий.

Начальник оперативного отдела штаба 7 авиадивизии по ошибке совершил посадку на бельгийской территории. При этом в руки бельгийцев попали, по меньшей мере, выдержки из плана использования 1 воздушного флота во время операции. В этой связи следовало считаться с тем, что западные державы будут информированы Бельгией о существовавшем оперативном плане.

В действительности же этот инцидент не привел к изменению оперативного плана, хотя и можно думать, что он позже способствовал принятию Гитлером и ОКХ предложения группы армий. Совещание, проведенное командующим сухопутными силами с командующими группами армий «А» и «Б» и командующими подчиненными им армиями, состоявшееся 25 января в Кобленце и в Баддесберге, также показало, что основные положения плана ОКХ остались незыблемыми. Это совещание было проведено намного позже упомянутого выше инцидента. Задачи групп армий «А» и «Б» остались без изменений. Была только несколько расширена задача группы армий «Б», 18 армия которой теперь должна была захватить всю территорию Голландии (а не часть территории страны, кроме района «Голландской крепости», как было предусмотрено раньше). Для группы армий «А» все оставалось без изменений. Правда, штаб 2 армии переводился в район действий нашей группы армий, однако, и он, как и 14 (мех.) корпус, оставался в резерве дивизии. Что касается последнего, то это решение осталось в силе, несмотря на мой доклад, который я составил по поручению командующего группой армий, о том, что нанесение удара через Арденны силами одного 19 танкового корпуса является половинчатой мерой. Он не обещает успеха под Седаном, так как противник за это время сосредоточил на Маасе крупные силы (2 французская армия). Несмотря на эти замечания, генерал-полковник фон Браухич заявил, что он не может передать нам 14 (мех.) корпус. Это был признак того, что командование германской армии по-прежнему настаивало на том, чтобы поставить вопрос о переносе направления главного удара в район действий группы армий «А» в зависимость от хода операции. Это доказывает, однако, и то, что инцидент с попавшими в руки бельгийцев планами операции не побудил командование изменить существовавший план наступления.

Тем не менее, штаб группы армий 30 января направил в ОКХ еще одну памятную записку, дополняющую соображения, высказанные мной 25 января командующему сухопутными силами, на основе поступивших за это время сведений о противнике. Штаб указал, что теперь следует считаться с возможностью переброски в южную Бельгию, крупных сил противника, в частности подвижных соединений. При этих обстоятельствах нельзя рассчитывать на то, что 19 танковый корпус один будет в состоянии отразить нанесенный ими удар, он также не сможет один форсировать реку.

Это мнение подтвердилось на маневрах, происходивших 7 февраля в Кобленце, во время которых проверялась готовность к наступлению 19 тк и обеих армий, входивших в состав нашей группы армий. Маневры показали, насколько проблематичным является наступление изолированного 19 тк. У меня создалось впечатление, что генерал Гальдер, присутствовавший на маневрах, наконец, начал понимать правильность нашего замысла.

В это время, однако, в моей жизни неожиданно произошли изменения. 27 января я получил сообщение, что назначен командиром 38 ак, который должен был в ближайшее время формироваться в тылу. Как сказал мне генерал-полковник фон Рундштедт, командующий сухопутными силами предварительно сообщил ему о смене его начальника штаба 25 января на упомянутом выше совещании. Он объяснил это тем, что меня больше нельзя обходить при назначении новых командиров корпусов, так как генерал Рейнгардт, который имеет меньшую выслугу лет в своем чине, также получает корпус. Хотя мое назначение никак не могло рассматриваться как нарушение обычного порядка назначения на должности, в тот момент, когда предстояло большое наступление, такая смена начальников штабов выглядела очень странно. Вопрос о выслуге лет, который послужил предлогом для этого, можно было разрешить и иначе. Поэтому вряд ли можно сомневаться в том, что моя отставка с поста начальника штаба группы армий объяснялась желанием ОКХ отделаться от надоевшего ему настойчивого человека, который посмел противопоставить его оперативному плану другой план.

После упомянутых выше военных маневров, в руководстве которыми я еще принимал участие, генерал-полковник фон Рундштедт выразил мне в присутствии всех участников учений благодарность за мою деятельность на посту начальника штаба группы армий. В этих словах сказалось все благородное великодушие этого военачальника. Большим удовлетворением было для меня также то, что командующие армиями, входившими в состав нашей группы, генералы Буш и Лист, а также генерал Гудериан не только выразили сожаление в связи с моей отставкой, но и высказали свое искреннее огорчение.

9 февраля я выехал из Кобленца и отправился сначала в Лигниц (Легница).

Между тем мои верные помощники, полковник Блюментритт и подполковник фон Тресков, не собирались складывать оружие и не считали, что с моей отставкой борьба за наш оперативный план должна считаться оконченной. Я думаю, что не кто иной, как Тресков побудил своего друга Шмундта, главного адъютанта Гитлера, изыскать возможность для того, чтобы мы сами могли доложить Гитлеру наши соображения относительно плана организации наступления. Во всяком случае, 17 февраля я был вызван вместе со всеми остальными вновь назначенными командирами в Берлин для представления Гитлеру. После того как мы представились, был дан завтрак, во время которого, как обычно, главным образом говорил Гитлер. Помню, он показал поразительные знания новинок в области военной техники, а также армий противника. Донесение о нападении английского эсминца на пароход «Альтмарк» в норвежских территориальных водах было использовано Гитлером для длинных рассуждений о том, что малые государства не в состоянии соблюдать нейтралитет.

Когда мы после завтрака стали прощаться с Гитлером, он пригласил меня в свой кабинет. Там он предложил мне изложить свою точку зрения об организации наступления на западе. Знал ли он уже от своего главного адъютанта о нашем плане и в какой мере он в этом случае был информирован, я не могу сказать. Во всяком случае, мне оставалось только удивляться тому, с какой поразительной быстротой он разобрался в той точке зрения, которую группа армий отстаивала в течение вот уже нескольких месяцев. Как бы то ни было, он вполне одобрил мои соображения. После этой беседы я сейчас же по памяти составил записку для штаба группы армий, текст которой хочу привести:

«Бывший начальник штаба группы армий „А“ во время своего представления в связи с назначением на должность командира 38 ак 17 февраля 1940 г. имел возможность доложить фюреру соображения группы армий «А» относительно организации наступления на западе. Были доложены следующие соображения:

1. Задачей наступления на западе должна явиться окончательная победа на суше. Для достижения частных целей, как они сформулированы в существующей директиве о наступлении, например, разгром крупных сил противника в Бельгии, захват части побережья Ла-Манша, – использование вооруженных сил с политической и военной точки зрения нецелесообразно. Задача состоит в одержании окончательной победы на континенте.

При организации наступления, таким образом, с самого начала надо нацеливать войска на решительную победу во Франции, на то, чтобы сломить силу сопротивления французской армии.

2. Для этого необходимо, чтобы в противовес директиве главный удар наносился с самого начала на южном фланге группой армий «А», а не группой армий «Б», а также, чтобы вопрос о нем не оставался открытым. По существующему плану можно лишь в лучшем случае нанести фронтальный удар по перебрасываемым туда англо-французским силам и отбросить их к Сомме, где наступление может быть остановлено.

В результате того, что теперь главный удар будет наносить действующая на южном фланге группа армий «А», имеющая задачей наступать через южную Бельгию и реку Маас в направлении на нижнее течение Соммы, крупные силы противника, находящиеся в северной Бельгии, после того как они будут отброшены фронтальным ударом группы армий «Б», будут отрезаны и уничтожены. Это станет возможным только в том случае, если группа армий «А» быстро нанесет удар в направлении на нижнее течение Соммы. В этом заключается первая часть кампании. За ней последует вторая часть: охват французской армии крупными силами, действующими на правом фланге.

3. Такая задача группы армий «А» требует включения в ее состав трех армий. Таким образом, на северном фланге (очевидно, группы армий «А». – Прим, ред.) необходимо развернуть еще одну армию.

2 армия, расположенная на северном фланге группы армий, имеет задачу, форсировав Маас, нанести удар в направлении на нижнее течение Соммы, отрезав силы противника, отброшенные ударом группы армий «Б».

Южнее ее еще одна армия (12) должна форсировать Маас по обе стороны от Седана, затем повернуть на юго-запад и путем нанесения контрудара отразить попытки французской армии крупными силами перейти в контрнаступление западнее Мааса и разбить их.

Третья армия (16) должна будет вначале прикрывать участвующие в наступлении силы на их южном фланге, между Маасом и Мозелем.

Большое значение имеет нанесение ударов авиацией по развертывающимся для перехода в контрнаступление армиям противника, так как французы могут рискнуть бросить в это наступление крупные силы на фронте западнее Мааса или по обе стороны от него, возможно до Мозеля.

4. Удар одного 19 тк в направлении на Маас у Седана является половинчатой мерой. Если противник выступит нам навстречу в южной Бельгии крупными силами механизированных войск, то сил корпуса недостаточно, чтобы быстро разбить их и на плечах остатков разбитых войск форсировать Маас. Если противник ограничится удержанием рубежа реки Маас крупными силами, как об этом можно судить по группировке его сил в настоящее время, корпус один не сможет форсировать Маас.

Если принимать решение о том, чтобы бросить вперед механизированные соединения, то для этого в полосе наступления группы армий необходимо сосредоточить не менее двух корпусов, которые должны переправиться через Маас одновременно у Шарлевиля и Седана, независимо от наступления танков в направлении на Маас у Живе силами 4 армии. Следовательно, 14 корпус с самого начала должен действовать рядом с корпусом Гудериана, и решение вопроса о его подчинении группе армий «А» или «Б» нельзя оставлять открытым».

Фюрер выразил свое согласие с этими соображениями. Через некоторое время была издана новая директива о наступлении. Этой окончательной директивы о наступлении я, к сожалению, не видел.

Я знаю лишь, что она была составлена по указанию Гитлера 20 февраля.

В общих чертах она содержала следующие положения, которые отвечали так долго отстаивавшимся нам требованиям:

1. Нанесение удара двумя танковыми корпусами (19 под командованием генерала Гудериана и 14 под командованием генерала Витерсгейма) в направлении на Маас между Шарлевилем и Седаном и форсирование Мааса на этом участке.

2. Окончательное подчинение штаба 2 армии (ранее находившейся в составе группы армий «Б") группе армий „А“ и передача ему сил, необходимых для формирования еще одной армии. Тем самым было обеспечено немедленное введение ее в прорыв, как только это допустит ширина полосы наступления группы армий в результате поворота 16 армии на юг.

3. Подчинение 4 армии (раньше находившейся в составе группы армий «Б") группе армий „А“, чтобы создать ей возможность маневра в направлении на нижнее течение Соммы. (Группа армий всегда настаивала на передаче ей, по крайней мере, корпуса, расположенного на южном фланге этой армии, для расширения полосы наступления. Министериальрат Грейнер утверждает, что эта армия была подчинена нам значительно раньше, в ноябре, однако это не соответствует действительности. Она была подчинена нам только в соответствии с новой директивой о наступлении.)

Эта новая директива ОКХ, таким образом, полностью отвечала соображениям, отстаивавшимся штабом группы армий. Направление главного удара всей операции было перенесено на южный фланг, причем использовалась вся ширина фронта района, расположенного севернее линии Мажино, и существующая в нем сеть дорог. Несмотря на это, группа армий «Б» с ее тремя армиями оставалась достаточно сильной для успешного выполнения своей задачи в северной Бельгии и Голландии.

Группа армий «А» получила теперь возможность нанести внезапный удар по противнику через Арденны и Маас в направлении на нижнее течение Соммы. Благодаря этому она могла отрезать силам противника, действовавшим в северной Бельгии, пути отхода через эту реку. Стало также возможно нанести успешный контрудар по войскам противника в случае, если бы они перешли крупными силами в контрнаступление против нашего южного фланга.

Что касается осуществления наступательной операции германской армии в мае 1940 г., я хотел бы заметить следующее.

Наступление группы армий «Б» имело благодаря превосходству немецких войск, в особенности бронетанковых соединений, большие результаты, чем этого можно было ожидать при неизбежном фронтальном характере наступления и необходимости преодолевать мощные укрепления на бельгийской границе. Тем не менее, решающее значение для полного разгрома сил союзников в северной Бельгии имел удар, внезапно нанесенный через Арденны и Маас в направлении на устье Соммы и, наконец, на порты в Ла-Манше. Наряду с энергичным руководством войсками со стороны стремившегося осуществить этот замысел генерал-полковника фон Рундштедта этот успех в первую очередь, пожалуй, следует приписать несокрушимой воле, с которой генерал Гудериан проводил в жизнь оперативный план группы армий.

Победа в северной Бельгии оказалась не такой полной, какой она могла бы быть. По данным, приведенным Черчиллем, противнику удалось переправить через Дюнкерк 338226 человек (из них 26176 французов), хотя он и потерял все свое тяжелое оружие и другую технику. Это объясняется вмешательством Гитлера, дважды задержавшего наступающие танковые соединения: в первый раз во время их продвижения к побережью, во второй раз перед Дюнкерком. В обоснование последнего приказа, построившего английской армии золотой мост через Ла-Манш, приводятся три причины. Во-первых, Гитлер якобы хотел дать танкам отдых перед второй фазой кампании во Франции, ввиду того, что Кейтель сообщил ему, что в районе Дюнкерка танконедоступная местность.

Другая причина состоит в том, что Геринг якобы гарантировал фюреру, что авиация сама сумеет помешать англичанам эвакуироваться из Дюнкерка. Учитывая стремление Геринга к поднятию своего престижа и его любовь к хвастовству, я считаю такое высказывание с его стороны вполне возможным. Как бы то ни было, оба эти аргумента с военной точки зрения были несостоятельными. В качестве третьей причины приводят довод о том, что Гитлер – как якобы он заявил в беседе с генерал-полковником фон Рундштедтом – сознательно дал эвакуироваться англичанам, так как он считал, что это приблизит возможность договориться с ними. Во всяком случае, то, что английской армии была предоставлена возможность эвакуироваться из Дюнкерка, является решающей ошибкой Гитлера. Она помешала ему позже решиться на вторжение в Англию и дала затем возможность англичанам продолжать войну в Африке и Италии.

Гитлер, правда, принял замысел группы армий «А», позволивший путем нанесения удара через Арденны к морю отрезать силы противника в северной Бельгии, и дал осуществить его, по крайней мере, до ворот Дюнкерка. Однако он не полностью принял вторую его часть, имевшую целью одновременное создание предпосылок для перехода ко второй фазе операций. Немецкое командование ограничилось тем, что обеспечило прикрытие подвижных соединений, наносивших удар на побережье, от ожидавшегося контрнаступления противника по обе стороны от реки Маас путем эшелонирования следующих за ними дивизий вдоль подвергавшегося опасности южного фланга с задачей отражать удары противника. План развернуть наступление западнее Мааса на юг с целью разбить противника в случае, если он предпримет попытку крупными силами развернуть контрнаступление, и тем самым окончательно разорвать фронт противника между Маасом и Уазой, очевидно, показался слишком рискованным.

Как это выявилось и позже, в период похода на Россию, у Гитлера имелся какой-то инстинкт при решении оперативных вопросов. Однако ему не хватало опыта военачальника, который позволяет идти даже на большой риск во время операции, потому что он знает, на что он идет. Так и на этот раз Гитлер предпочел худший, защитный вариант прикрытия южного фланга войск, участвовавших в первой фазе наступления, более смелому решению, предложенному группой армий. Ему посчастливилось, поскольку командование противника не решилось на контрнаступление крупными силами. Оно вполне могло бы своевременно сосредоточить около 50 дивизий для контрнаступления на широком фронте по обе стороны Мааса, а при благоприятных условиях – на восток до Мозеля, в случае необходимости временно пожертвовав территорией Голландии и Бельгии, за исключением крепостей.

Так получилось, что после окончания первой фазы немецкого наступления оба противника снова противостояли друг другу на сплошном фронте вдоль линии Мажино до Кариньяна и далее вдоль Эн и нижней Соммы. Немцы должны были теперь снова прорывать этот фронт. Если вторая фаза наступления германской армий в такой короткий срок привела к полной капитуляции противника, то лишь потому, что он не смог занять достаточными силами оборону на сплошном фронте от швейцарской границы до моря, понеся такие большие потери в северной Бельгии. Вторая причина заключалась в том, что боевому духу французской армии уже был нанесен решительный удар. Не приходится уже говорить о том, что противник не располагал войсками, равноценными немецким оперативным танковым соединениям. Если бы командующий войсками союзников действовал так, как предполагал штаб группы «А», он развернул бы наступление крупными силами по обе стороны реки Маас. По плану группы армий, однако, силы противника в этом случае были бы разбиты еще на подходе между Маасом и Уазой. Если бы мы при этом одновременно окружили силы противника в северной Бельгии, а затем группа армий «Б» нанесла бы удар через нижнюю Сомму с целью окружения остатков французских войск в духе плана Шлиффена, мы, в конце концов, вышли бы в тыл линии Мажино и вели бы сражение с перевернутыми фронтами.

Так как мы – за исключением эвакуации английских войск через Дюнкерк – одержали на французском театре военных действий полную победу, сказанное выше может показаться излишним. Я остановился на этих соображениях, поскольку, может быть, целесообразно показать, что и при более энергичных и правильных действиях противника «новый план» мог привести к победе, даже если бы при этом в первой фазе между Маасом и Мозелем порой создавались критические моменты.

Глава 6. Командир 38 армейского корпуса

Участие, которое мне суждено было принять после отставки с поста начальника штаба группы армий фон Рундштедта в наступлении на Западном фронте, настолько незначительно, что в этих воспоминаниях можно было бы на нем и не останавливаться. Если я, тем не менее, делаю это, то в первую очередь, чтобы отдать долг благодарности подчиненным мне храбрым войскам и их выдающимся подвигам. Далее, потому, что боевые действия 38 корпуса после успешного прорыва через французские позиции на Сомме могут послужить примером организации преследования, проводившегося от Соммы через Сену до Луары, во время которого наши войска не давали противнику прийти в себя до тех пор, пока он не был окончательно разгромлен.

В те месяцы, когда другие продолжали работать над замыслом, за который я боролся, вначале передо мной была поставлена скромная задача ожидать, пока не будет сформирован штаб моего 38 корпуса и входящего в его состав батальона связи в Штеттине (Щецин). Время от времени я получал задания проверять на месте ход формирования новых дивизий в Померании и Познани.

10 мая 1940 г. в Лигнице (Легница), куда я приехал на пару дней в отпуск, я по радио услышал о начале немецкого наступления. Естественно, все мои мысли и горячие пожелания были в последующие дни с нашими войсками, наносившими удар через Арденны. Удастся ли нам быстро продвинуться через Люксембург и прорваться через бельгийские укрепления по обе стороны от Бастони до того, как сюда подойдут крупные силы французов? Будет ли возможно продолжить безостановочное наступление танков и форсировать Маас у Седана, тем самым обеспечив окружение северного фланга противника? Но одновременно, как это нетрудно понять, голову мою бороздили не совсем приятные мысли об инстанции, в такой момент сославшей меня далеко в тыл, в то время как на западе осуществлялся план, за который я так долго и настойчиво боролся.

10 мая вечером прибыл приказ, согласно которому штаб 38 корпуса переводился «вперед» в Брауншвейг. 13 мая я оттуда направился в Дюссельдорф, где мы поступили в распоряжение группы армий «Б». В последующие дни у меня не было других занятий, кроме как в качестве праздношатающегося осматривать взятые штурмом сильно укрепленные бельгийские позиции на Маасе у Маастрихта и на канале Альберта, а также захваченный в результате внезапного нападения, оборудованный по последнему слову техники форт Эбен-Эмаель (дальнобойные бельгийские батареи в это время еще продолжали вести огонь). Кроме того, я узнавал в штабе группы армий и в штабе 6 армии о ходе операций. То, что я там услышал, свидетельствовало об отсутствии ясного представления о замыслах противника. ОКХ, по-видимому, также еще не имело таких сведений и отделывалось молчанием относительно своих дальнейших оперативных планов. Оно ограничивалось только удлинением разграничительной линии между группами армий на северо-запад.

16 мая штаб корпуса был переподчинен группе армий «А». На следующий день я представился в Бастони моему бывшему командующему, генерал-полковнику фон Рундштедту. Он, так же как и мой преемник, генерал фон Зоденштерн, и весь состав моего старого штаба, сердечно приветствовал меня, и только здесь я услышал, как успешно прошло наступление через Арденны и Маас. Наш корпус должен был войти в состав 12 армии, которая имела задачей продолжать наступление на запад, к нижней Сомме, в то время как новая 2 армия должна была быть введена в прорыв фронтом на юго-запад между 12 и 16 армиями.

Прибыв в штаб 12 армии, я тотчас стал свидетелем вмешательства Гитлера в руководство операциями сухопутных сил. Поступил приказ, отданный ОКХ по указанию Гитлера, согласно которому танковая группа Клейста должна была продвигаться только до Уазы. 12 армии было приказано повернуть на юго-запад и перейти к обороне. 2 армии была поставлена теперь задача действовать между 4 и 12 армиями, наступая дальше на запад. Приказ мотивировался тем, что фюрер ни при каких обстоятельствах не хочет допустить, чтобы хотя бы временная неудача немцев дала повод для подъема духа французского народа, который к тому времени уже был сильно подавлен. Он опасался такой неудачи, если 12 армия, как было ранее предусмотрено, продолжала бы удар дальше на запад, к нижней Сомме, и при этом должна была бы отражать контрнаступление французской армии с южного направления западнее Мааса, направленное ей во фланг.

Здесь уже политический деятель или даже пропагандист стал вмешиваться в дела полководца. С одной стороны, было ясно, что приостановка наступления танковой группы фон Клейста на Уазе таила в себе опасность упустить решительную победу над силами противника в северной Бельгии, которым эта группа как раз должна была выйти в тыл; с другой стороны, приказ предусматривал, что 12 армия должна перейти к обороне фронтом на юго-запад, а это означало отказ от инициативы в районе между Маасом и Уазой. В действительности же крупного контрнаступления французов в то время нельзя было ожидать. Противнику, по крайней мере, по мнению командования группы армий «А», нужно было еще около недели, чтобы подтянуть необходимые для контрнаступления силы. И это в том случае, если он вообще еще думал о таких планах. А ведь именно прикрытие южного фланга путем наступления с нашей стороны и нанесение удара в направлении на нижнюю Сомму являлись одним из центральных пунктов предложений о проведении операции, с которыми группа армий зимой неоднократно обращалась в ОКХ.

Теперь оказалось, что хотя Гитлер и не обладал смелостью временно взять на себя риск на правом фланге наступающих немецких войск, он уже осмеливался давать от своего имени указания о ходе отдельных операций сухопутных сил.

Если он в то время вообще мог обосновывать призраком, хотя и временной, неудачи свое вмешательство в руководство операциями, то это объясняется, возможно, тем, что ОКХ, вопреки прежним предложениям группы армий, не ввело своевременно в прорыв 2 армию, как только передовые части наступающих немецких войск форсировали Маас, будь то между 4 и 12 армиями для продолжения наступления на нижнюю Сомму или между 12 и 16 армиями для наступления на юго-запад между Маасом и Уазой. Недостаточная ширина фронта для введения в первый эшелон новых дивизий не могла быть причиной для этого. Ведь в первую очередь было необходимо иметь для обоих только по необходимости противоположных направлений наступления и выполнения соответствующих задач один общий армейский штаб. Введение в бой новых дивизий было бы тогда своевременным и согласовывалось с расширением района операций.

Этот пример еще раз показывает, что оперативный план, по-видимому, никогда не осуществляется в полном объеме, как это мыслит себе его автор, если претворение его в жизнь является уделом других людей, даже тогда, когда для отклонения от плана нет никаких веских причин.

Если это вмешательство Гитлера (в противоположность приостановке наступления танковой группы фон Клейста под Дюнкерком) и не привело к серьезным оперативным последствиям, то все же поставленная им перед 12 армией задача на оборону позволила противнику создать новую укрепленную линию на реке Эн. Во второй фазе наступления ее пришлось взламывать в тяжелых боях. Возможность окончательно разорвать фронт противника на этом решающем участке путем продолжения удара была без нужды утеряна. А ведь именно в этом, наряду с окружением войск на северном фланге противника, состояла одна из основных идей нашего предложения о проведении операции, предусматривавшего при любых обстоятельствах переход ко второй фазе наступления.

Между тем наш штаб корпуса был переведен в Люксембург, в живописный небольшой городок Клерф. Наша прежняя роль наблюдателей сменилась задачей руководить переброской нескольких дивизий из числа следовавших за 2 армией. Не очень почетная задача в тот момент, когда обозначалось решительное поражение на северном фланге противника.

В эти дни я получил сообщение, что мой шурин, Эгберт фон Лёш, командир эскадрильи пикирующих бомбардировщиков, пропал без вести под Брюсселем. Эгберт, младший брат моей жены, долго жил вместе с нами в Дрездене и Магдебурге, где он посещал школу. Моя жена его особенно любила, и мы относились к нему, как к сыну. Его молодая жена в то время жила у нас в Лигнице (Легница). Она, мать и моя жена долгие недели мучились безвестностью и беспокоились, так как долго ничего не было известно о том, что случилось с самолетом, который вел Эгберт, а также о судьбе его экипажа. Можно было только с уверенностью сказать, что он был сбит во время атаки эскадрильи, которой командовал Эгберт. Только после кампании во Франции я смог навести более точные справки. После долгих поисков обломки самолета были найдены в окрестностях Брюсселя. Расспросы местных жителей показали, что самолет был подбит, видимо, огнем зенитной артиллерии при переходе в пикирующий полет. Двум членам экипажа удалось выпрыгнуть с парашютом. Один из них был убит бельгийскими солдатами еще в воздухе, другой после приземления. Мой шурин и четвертый член экипажа или погибли от зенитного огня или разбились вместе с самолетом. Эгберт фон Лёш, одаренный юноша, был особенно любим нами. Высокий, стройный блондин, с красивыми выразительными глазами, он имел очень привлекательную внешность. Его душа была открыта всему прекрасному и доброму – все это соединялось в этом человеке, который очаровывал всех, знавших его. Обладая высоким развитием, он был отличным офицером, любившим свое дело. На случай своей смерти он оставил следующее письмо в эскадрилье: «Я прошу меня не оплакивать. Я – идеалист и умираю так же счастливо, как и жил. Более прекрасной для меня жизни на земле нет. Жаль только, что я больше не смогу служить отечеству – и потерян для моей жены. Об этом я буду думать в последние минуты моей жизни».

25 мая корпус получил задачу сменить 14 тк, который генерал фон Клейст вместе с 9 танковой и 2 мотодивизией оставил для прикрытия своего тыла в нижнем течении Соммы, на участке Абвиль – Амьен. 27 мая смена была произведена.

К этому времени в нижнем течении Соммы не было устойчивых фронтов. 14 тк вместе со 2 мотодивизией (которую должна была сменить подходящая 57 пд) удерживал плацдарм в районе города Абвиль на левом, южном берегу Соммы. 9 пд имела такую же задачу у города Амьен. Между этими обоими городами на всем протяжении Соммы были только патрули.

Но и противник не был в состоянии выделить достаточно сил для создания нового фронта за нижним течением Соммы. Перед нашим плацдармом у Амьена стояла, по-видимому, одна французская колониальная дивизия и английские части, у Абвиля – одна английская дивизия.

Приказ гласил – удерживать плацдармы. 9 тд и 2 мотодивизия, которая должна была быть сменена у Абвиля, пока оставались в качестве подвижного резерва севернее Соммы. Но затем они, что было совершенно правильно, были сосредоточены для участия в решающих боях у побережья Ла-Манша.

Генерал фон Витерсгейм, командующий 14 тк, сказал мне, передавая приказ, что он не ожидает каких-либо крупных операций противника. Через час после его отъезда прибыло донесение о сильных атаках противника на обоих плацдармах. На обоих участках появились также крупные танковые силы противника. К вечеру обе атаки были отбиты. У Амьена было подбито несколько тяжелых французских танков, у Абвиля – 30 английских легких и средних танков. Здесь только один солдат Брингфорт из расчета противотанкового орудия подбил 9 вражеских танков. Он был первым рядовым солдатом, награжденным, по моему предложению, Рыцарским крестом.

По моему мнению, вражеские атаки либо имели целью своими действиями на этом участке облегчить положение северного фланга, находившегося под угрозой окружения, либо это были попытки создать новый фронт на нижнем течении Соммы. Для нас возникал тот же вопрос, который я уже раньше ставил в связи с приказом Гитлера о 12 армии. Надо ли было – как значилось в приказе – и на нижней Сомме вести оборонительные бои или следовало пытаться удержать инициативу в своих руках?

Оборонительная тактика, которая, по-видимому, была предписана 14 тк, дала бы противнику – в этом не было сомнения – возможность создать на нижней Сомме новый сильный фронт обороны. Кроме того, проблематичным было в этом случае и удержание плацдармов в районах Абвиля и Амьена, так как противник подтянул бы сюда силы. Обе мотодивизии, оставленные в качестве резерва севернее Соммы, очень мало подходили для действий на плацдарме. Их можно было не вводить сюда для укрепления обороны плацдармов. Для контратаки их можно было бы использовать только в том случае, если бы противник сжал наши плацдармы, разбил находящиеся там дивизии, а затем перешел Сомму.

Я не раз доказывал командующему 4 армией, которой мы были подчинены, что мы теперь должны двумя мотодивизиями (или после их смены – двумя пехотными дивизиями) внезапно форсировать Сомму между обоими плацдармами с тем, чтобы охватить с флангов части противника, наступающие на плацдарм, и разбить их. Мне казалось, что лучше вести корпусом маневренный бой южнее, то есть перед рубежом Соммы, до тех пор, пока не будет закончено сражение в северной Бельгии и можно будет продвинуть наш северный фланг через нижнюю Сомму. Наша цель должна была состоять в том, чтобы удержать этот участок и не дать противнику создать сплошной фронт на Сомме. В этом случае нельзя было отрицать, что при таком ведении операций корпус – поскольку он останется один южнее Соммы – может оказаться в трудном положении. Но надо было идти на этот риск, чтобы избежать в интересах дальнейшего ведения операции трудных боев против укрепившегося на Сомме противника.

К сожалению, командующий 4 армией не принял эти наши неоднократно делавшиеся ему предложения. Он не дал нам для этой операции дивизий из второго эшелона, которые предназначались для форсирования реки (объяснялась ли его позиция собственным решением или решением ОКХ, – мне неизвестно), и мы были вынуждены вести оборонительный бой на плацдармах. Противник, следовательно, имел возможность создать сплошной фронт вдоль Соммы между плацдармами. По обычным понятиям, известна оборона за рекой или удержание ее с помощью прочных плацдармов. Но ни в каком учебнике нет сведений о том, что бой может вестись подвижно и перед рубежом реки.

В последующие дни противник продолжал свои атаки на оба плацдарма. У Амьена иногда создавалось серьезное положение. Однако, посетив войска, я убедился, что здесь все было в порядке. Особенно успешно отражал атаки 116 пехотный полк (под командованием моего полкового товарища по 3 гвардейскому полку, впоследствии генерала Герлейна).

Напротив, у Абвиля 29 мая возник серьезный кризис. 2 мотодивизию сменила здесь 57 пд, проделавшая напряженные марши и не имевшая еще боевого опыта. Атака, предпринятая вскоре противником, поддержанная английскими танковыми частями, привела в результате на отдельных участках к прорывам и причинила нам большие потери, в том числе, как позже выяснилось, и пленными. Я сам выехал в Абвиль и вынужден был вернуть батальон, который оставил свои позиции на основании ложно понятого приказа и уже следовал через город. В конце концов, дивизии удалось восстановить положение.

Так как генерал фон Клюге в создавшейся тяжелой обстановке предоставил на наше решение даже вопрос об оставлении плацдармов, он отклонил наше повторное предложение форсировать Сомму по обе стороны Абвиля силами вновь прибывших 6 и 27 дивизий, с тем чтобы взять в клещи наступавшие там части.

Было ясно, что Главное командование намерено избегать всякого опека, пока не будет закончена битва в северной Бельгии и не сможет быть проведено «планомерное» развертывание сил против создаваемого сейчас неприятельского фронта.

Было также ясно, что противник использует это время, чтобы подтянуть резервы и создать новый фронт от конечного пункта линии Мажино в районе Кариньян до устья Соммы. Между Уазой и Маасом Гитлер сам упустил инициативу и тем самым облегчил противнику создание фронта по реке Эн. Наше командование отказалось теперь также от попытки обеспечить себе инициативу южнее Соммы.

Если в первый период немецкого наступления на западе по существу я был в роли наблюдателя, то, по крайней мере, во второй период я мог участвовать в наступлении в качестве командира соединения.

Все попытки побудить Главное командование разрешить нам наступление через Сомму, пока противник не построил и не организовал за рекой сплошную оборону, оказались напрасными. Эти первые дни июня были использованы для подготовки планомерного наступления, которое должна была начать утром 5 июня 4 армия.

На участке по обе стороны Абвиля действовал 2 армейский корпус (командир – генерал граф Брокдорф). Между ним и 38 корпусом был выдвинут у Эльи 15 тк генерала Гота. Плацдарм у Амьена со стоявшей там 9 дивизией занял 14 тк (командир – генерал фон Витерсгейм), который одновременно перешел в подчинение действующей слева армии. Таким образом, для 38 корпуса осталась полоса наступления около 20 км по обе стороны от Пикиньи. В этой полосе в первом эшелоне первую атаку должна была предпринять 46 Судетская пехотная дивизия (командир – генерал-майор фон Гаазе) справа, 27 Швабская дивизия (командир – генерал-лейтенант Бергман) – слева. 6 Вестфальская дивизия (командир – генерал-майор фон Бигелебен){32} оставалась сначала во втором эшелоне, с тем чтобы войти в прорыв после форсирования реки дивизиями первого эшелона.

Местность на нашем северном берегу была слегка холмистой; она медленно понижалась к Сомме, не давала укрытия войскам в связи с отсутствием лесов, а прибрежная местность южнее реки круто поднималась вверх и позволяла противнику хорошо обозревать район наших исходных позиций. Сама долина Соммы, шириной в несколько сот метров, не позволяла просматривать обе передовые позиции благодаря зарослям кустарника на берегу реки. На южном берегу, в долине, расположились деревни Брельи, Эльи, Пикиньи и Дрель, которые, видимо, особенно прочно удерживались противником. Как и большинство французских деревень с их массивными домами и стенами, они были отличными опорными пунктами для обороняющегося. На возвышенности, которая находилась на южном берегу и уходила в глубину оборонительной полосы противника, деревни и большие леса также создавали противнику выгодные условия для закрепления и укрывали его артиллерию.