Избранная Рот Вероника
– Кучка ферм, наверное.
– Да, но я имела в виду… за фермами. От чего мы сторожим город?
Она машет скрюченными пальцами.
– От чудовищ!
Я закатываю глаза.
– Сторожа у ограды появились всего пять лет назад, – замечает Уилл. – Разве вы не помните, как патрули лихачей следили за бесфракционным сектором?
– Точно, – соглашаюсь я.
Еще я помню, что мой отец в числе прочих голосовал за то, чтобы вывести патрули лихачей из сектора бесфракционников. Он сказал, что за бедняками не нужно присматривать, им нужна помощь, и мы можем им помочь. Но лучше не упоминать об этом здесь и сейчас. Это один из множества случаев, которые эрудиты приводят в доказательство некомпетентности Альтруизма.
– Ну конечно, – произносит он. – Спорим, ты постоянно их видела?
– С чего ты взял? – слабо огрызаюсь я.
Ни к чему, чтобы меня слишком тесно связывали с бесфракционниками.
– Потому что тебе приходилось проезжать сектор бесфракционников по дороге в школу, разве нет?
– Ты что, запомнил карту города ради развлечения? – спрашивает его Кристина.
– Ну да. – Уилл выглядит озадаченным. – А ты разве нет?
Тормоза поезда визжат, и мы все кренимся вперед, когда вагон замедляет ход. Я благодарна движению, оно помогает стоять. Полуразрушенные здания закончились, сменившись желтыми полями и железнодорожными рельсами. Поезд замирает под навесом. Я спускаюсь на траву, держась за ручку, чтобы не упасть.
Передо мной ограда из сетки с колючей проволокой наверху. Я подхожу ближе и замечаю, что она тянется дальше, чем видит глаз, перпендикулярно горизонту. За оградой – небольшая рощица, в основном из мертвых деревьев. По ту сторону ограды расхаживают сторожа-лихачи с ружьями.
– За мной, – произносит Четыре.
Я держусь поближе к Кристине. Мне не хочется этого признавать, даже перед собой, но рядом с ней мне спокойнее. Если Питер начнет надо мной насмехаться, она встанет на мою сторону.
Я молча браню себя за трусость. Оскорбления Питера не должны меня волновать; необходимо сосредоточиться на том, чтобы научиться драться как следует, а не на том, как я сплоховала вчера. И я должна стремиться – если не уметь – защищать себя самостоятельно, а не полагаться на других.
Четыре ведет нас к воротам, широким, как дом, и выходящим на потрескавшуюся дорогу к городу. Когда я в детстве приезжала сюда с семьей, мы ехали на автобусе по этой дороге и дальше, к фермам Товарищества, где мы в насквозь пропотевших рубашках целыми днями собирали помидоры.
Снова колет в груди.
– Если вы не попадете в пятерку лучших по результатам инициации, вероятно, вы окажетесь здесь, – говорит Четыре, подходя к воротам. – Став сторожами, вы сможете немного продвинуться по службе, но не слишком. Получите возможность патрулировать за пределами ферм Товарищества, но…
– Зачем патрулировать? – спрашивает Уилл.
Четыре дергает плечом.
– Полагаю, вы узнаете это, если окажетесь здесь. Как я уже говорил. В большинстве случаев те, кто сторожит ограду в юности, сторожат ее и дальше. Если вам от этого легче, кое-кто уверяет, будто это не так уж и плохо.
– Ага. По крайней мере, нам не придется водить автобусы или прибираться за другими, как бесфракционникам, – шепчет Кристина мне на ухо.
– А вы какого ранга достигли? – спрашивает Питер Четыре.
Я думала, что Четыре промолчит, но он спокойно смотрит на Питера и отвечает:
– Я был первым.
– И вы выбрали это? – Глаза у Питера большие, круглые и темно-зеленые. Они могли бы показаться невинными, если бы я не знала, какой он ужасный человек. – Почему вы не предпочли работу в правительстве?
– Не захотел, – равнодушно отвечает Четыре.
Я вспоминаю, что он сказал в первый день о работе в диспетчерской, откуда лихачи наблюдают за безопасностью города. Мне сложно представить его там, в окружении компьютеров. Для меня он неразделим с тренировочным залом.
В школе нам рассказывали о фракционных работах. У лихачей ограниченный выбор. Мы можем сторожить ограду или следить за безопасностью города. Можем трудиться в лагере Лихости – наносить татуировки, изготовлять оружие или даже сражаться друг с другом на потеху зрителям. Или работать на лидеров Лихости. Пожалуй, это лучший для меня вариант.
Единственная проблема в том, что мой ранг ниже некуда. И я могу стать бесфракционницей в конце первой ступени.
Мы останавливаемся у ворот. Несколько сторожей-лихачей глядят в нашу сторону, но немногие. Они слишком заняты тем, что тянут створки ворот, в два раза выше и в несколько раз шире себя, чтобы пропустить грузовик.
Бородатый водитель в шапке улыбается. Он останавливается сразу за воротами и выходит. Кузов грузовика открытый, и несколько других товарищей сидят среди штабелей из ящиков. Я приглядываюсь к ящикам – в них лежат яблоки.
– Беатрис? – окликает молоденький товарищ.
Я дергаю головой при звуке своего имени. Один из товарищей в кузове грузовика стоит. У него кудрявые светлые волосы и знакомый нос с широким кончиком и узкой переносицей. Роберт. Я пытаюсь вспомнить его на Церемонии выбора, но на ум ничего не приходит, кроме стука сердца в ушах. Кто еще перешел? Может, Сьюзен? Есть ли в этом году неофиты-альтруисты? Если Альтруизм потерпел неудачу, это наша вина – Роберта, Калеба и меня. Меня! Я отгоняю неприятную мысль.
Роберт выпрыгивает из грузовика. На нем серая футболка и джинсы. После мгновенного замешательства он идет ко мне и заключает в объятия. Я застываю. Только товарищи обнимают друг друга при встрече. Я не шевелю ни единой мышцей, пока он меня не отпускает.
Его улыбка тает, когда он смотрит на меня более пристально.
– Беатрис, что случилось? Что у тебя с лицом?
– Ничего, – отвечаю я. – Просто тренировка. Ничего.
– Беатрис? – переспрашивает гнусавый голос рядом со мной. Молли складывает руки на груди и смеется. – Это твое настоящее имя, Сухарь?
Я бросаю на нее взгляд.
– А ты думала, Трис сокращение от чего?
– Ой, ну не знаю… от тряпки?
Она касается подбородка. Если бы ее подбородок был больше, он мог бы уравновесить нос, но он скошенный и почти сливается с шеей.
– Нет, погоди, «тряпка» не начинается с «трис». Я ошиблась.
– Не надо с ней ссориться, – мягко произносит Роберт. – Меня зовут Роберт, а ты кто?
– Та, кому наплевать, как тебя зовут, – отвечает она. – Шел бы ты обратно в свой грузовик. Мы не должны якшаться с членами других фракций.
– Шла бы ты подальше от нас! – рявкаю я.
– И то правда. Не буду мешать обжиматься, – отвечает она и с улыбкой уходит.
Роберт с грустью смотрит на меня.
– Они не кажутся хорошими людьми.
– Некоторые из них.
– Знаешь, ты можешь вернуться домой. Уверен, Альтруизм сделает для тебя исключение.
– С чего ты взял, что я хочу домой? – Мои щеки пылают. – Думаешь, я не справлюсь, или что?
– Дело не в этом. – Он качает головой. – Не в том, что не справишься, а в том, что не стоит. Ты заслуживаешь счастья.
– Я выбрала Лихость. И точка.
Я смотрю Роберту за плечо. Похоже, сторожа-лихачи закончили проверять грузовик. Бородач садится за руль и закрывает дверцу кабины.
– И кроме того, Роберт… Я хочу от жизни не только счастья.
– А ведь это бы все упростило, правда? – замечает он.
Прежде чем я успеваю ответить, он касается моего плеча и поворачивается к грузовику. У девушки в кузове банджо на коленях. Она начинает бренчать на нем, когда Роберт устраивается внутри, и грузовик трогается с места, увозя от нас звуки банджо и переливчатый голос девушки.
Роберт машет мне, и я мысленно вижу еще одну возможную жизнь. Вижу, как сижу в кузове грузовика, подпеваю девушке, хотя никогда раньше не пела, смеюсь, когда попадаю мимо нот, взбираюсь на деревья за яблоками; всегда в покое, всегда в безопасности.
Сторожа-лихачи запирают ворота. Замок – снаружи. Я прикусываю губу. Почему они запирают ворота снаружи, а не изнутри? Можно подумать, они не сторожат нас от опасности, а не хотят выпускать.
Я отгоняю эту нелепую мысль.
Четыре отходит от ограды, где только что разговаривал с лихачкой с ружьем на плече.
– Боюсь, у тебя талант принимать неразумные решения, – произносит он в футе от меня.
Я скрещиваю руки на груди.
– Мы всего пару минут поболтали.
– Сомневаюсь, что более короткий разговор был бы менее неразумным.
Он хмурит лоб и касается уголка моего заплывшего глаза кончиками пальцев. Я дергаю головой, но он не убирает руку. Вместо этого он наклоняет голову и вздыхает.
– Знаешь, будет лучше, если ты научишься нападать первой.
– Нападать первой? – переспрашиваю я. – Но чем это поможет?
– Ты быстрая. Если успеешь пару раз хорошенько врезать, прежде чем противник поймет, что происходит, – сможешь выиграть.
Он пожимает плечами и убирает руку.
– Странно, что вы это знаете, – тихо говорю я, – ведь вы ушли на середине моей единственной схватки.
– Я не хотел этого видеть, – отвечает он.
«Что он имеет в виду?»
Он прочищает горло.
– Похоже, пришел следующий поезд. Нам пора, Трис.
Глава 12
Я заползаю на матрас и вздыхаю. Прошло уже два дня после схватки с Питером, и синяки становятся фиолетово-синими. Я привыкла к боли при каждом движении, так что передвигаюсь уже лучше, но до полного исцеления все еще далеко.
Несмотря на то что я до сих пор нездорова, сегодня мне пришлось драться. К счастью, на этот раз меня поставили с Майрой, которая не способна никого ударить, если не направлять ее руку. Я хорошенько ей врезала в первые же две минуты. Она упала, у нее закружилась голова, и она так и не смогла подняться. Мне следует чувствовать себя победительницей, но мало чести в том, чтобы избить такую девушку, как Майра.
Едва моя голова касается подушки, как дверь спальни открывается, и в комнату врывается толпа с фонариками. Я сажусь, едва не ударившись об основание кровати над головой, и щурюсь сквозь темноту, пытаясь разглядеть, что происходит.
– Всем подъем! – орет кто-то.
За его спиной сияет фонарик, подсвечивая колечки в ушах. Эрик. Вокруг него другие лихачи, некоторых я видела в Яме, некоторые мне незнакомы. Четыре тоже среди них.
Он смотрит мне в глаза и не отводит взгляд. Я смотрю на него и забываю, что переходники спешно покидают кровати.
– Ты что, оглохла, Сухарь? – рявкает Эрик.
Стряхнув оцепенение, я выскальзываю из-под одеял.
Хорошо, что я сплю в одежде, потому что Кристина стоит рядом с нашей двухъярусной кроватью в одной футболке, ее длинные ноги обнажены. Она складывает руки на груди и смотрит на Эрика. Внезапно я жалею, что не могу так же дерзко смотреть на других, будучи полуголой, но я никогда этому не научусь.
– У вас пять минут на то, чтобы одеться и встретиться с нами у рельсов, – говорит Эрик. – Мы отправляемся на очередную экскурсию.
Я засовываю ноги в ботинки и, морщась, бегу за Кристиной к поезду. Капля пота катится сзади по моей шее, когда мы несемся по тропинкам вдоль стен Ямы, протискиваясь мимо членов фракции. Похоже, они не удивляются при виде нас. Наверное, каждую неделю встречают всполошенных, бегущих людей.
Мы подбегаем к рельсам сразу после неофитов-лихачей. Рядом с рельсами – черная груда. Я различаю только длинные стволы и скобы спусковых крючков.
– Нас что, заставят стрелять? – шипит Кристина мне на ухо.
Рядом с грудой – коробки, судя по всему, с патронами. Я подхожу ближе, чтобы прочесть надпись на коробке. На ней написано: «Шарики с краской».
Никогда о них раньше не слышала, но название говорит само за себя. Я смеюсь.
– Разбираем маркеры! – кричит Эрик.
Мы бросаемся к груде. Я стою ближе всех и потому хватаю первый попавшийся маркер, тяжелый, но не слишком, и коробку шариков. Коробку я запихиваю в карман, а маркер перекидываю за спину.
– Время? – спрашивает Эрик у Четыре.
Тот смотрит на часы.
– С минуты на минуту. Когда ты уже запомнишь расписание поездов?
– А зачем, если ты всегда под рукой? – Эрик толкает Четыре в плечо.
Слева от меня появляется кружок света, далеко-далеко. Он становится все больше, приближаясь, освещая лицо Четыре только с одной стороны, отбрасывая тень в легкую впадину под скулой.
Он первым садится на поезд, и я бросаюсь следом, не жду Кристину, Уилла или Ала. Четыре оборачивается, когда я бегу рядом с вагоном, и протягивает руку. Я хватаюсь за нее, и он поднимает меня наверх. Даже мышцы его предплечья напряжены, четко очерчены.
Я быстро отступаю, не глядя на него, и сажусь на другой стороне вагона.
Когда все оказываются на месте, Четыре начинает инструктаж.
– Мы разделимся на две команды, чтобы сыграть в захват флага. В каждой команде будет равное количество членов фракции, неофитов-лихачей и переходников. Одна команда покинет поезд первой и найдет укрытие для своего флага. Затем вторая команда проделает то же самое. – Вагон качает, и Четыре хватается за край двери, чтобы не упасть. – Это традиция Лихости, так что советую вам отнестись к ней серьезно.
– Что мы получим, если выиграем? – кричит кто-то.
– Непохоже на вопрос настоящего лихача. – Четыре выгибает бровь. – Победа – награда сама по себе.
– Мы с Четыре будем капитанами ваших команд, – сообщает Эрик и глядит на Четыре. – Давай сначала поделим переходников?
Я откидываю голову назад. Если они нас выбирают, меня выберут последней; я чувствую это.
– Ты первый, – говорит Четыре.
Эрик пожимает плечами.
– Эдвард.
Четыре прислоняется к дверному косяку и кивает. Его глаза сверкают в лунном свете. Он окидывает группу переходников безразличным взглядом и произносит:
– Я хочу Сухаря.
Вагон наполняют скрытые смешки. Мои щеки заливаются краской. Что мне делать: злиться на тех, кто смеется надо мной, или радоваться, что он выбрал меня первой?
– Хочешь что-то доказать? – спрашивает Эрик со своей фирменной ухмылкой. – Или просто выбираешь слабаков, чтобы было кого винить в случае поражения?
Четыре пожимает плечами.
– Что-то вроде того.
Злость. Я должна испытывать злость. Я хмурюсь, глядя на свои руки. В чем бы ни заключалась стратегия Четыре, она основана на представлении, что я слабее других неофитов. Во рту появляется горький привкус. Я должна доказать, что он ошибается… должна.
– Твоя очередь, – произносит Четыре.
– Питер.
– Кристина.
Новый поворот в его стратегии. Кристина – не из самых слабых. Что именно он делает?
– Молли.
– Уилл. – Четыре покусывает ноготь.
– Ал.
– Дрю.
– Последняя – Майра. Выходит, она со мной, – говорит Эрик. – Следующие – неофиты-лихачи.
Я перестаю слушать, как только с нами покончено. Если Четыре не пытается ничего доказать, выбирая слабейших, что же он делает? Я смотрю на тех, кого он выбирает. Что между нами общего?
Примерно на середине списка неофитов-лихачей мне приходит в голову идея. За исключением Уилла и еще пары человек, у нас у всех одинаковое телосложение: узкие плечи, хрупкий костяк. Все члены команды Эрика широкоплечие и сильные. Не далее как вчера Четыре говорил, что я быстрая. Мы все будем быстрее, чем команда Эрика, что, вероятно, хорошо для захвата флага – я прежде не играла, но знаю, что это в большей степени игра скорости, чем грубой силы. Я прикрываю улыбку ладонью. Эрик более жестокий, чем Четыре, зато Четыре умнее.
Они заканчивают выбирать команды, и Эрик ухмыляется Четыре.
– Твоя команда может сойти второй, – предлагает Эрик.
– Обойдусь без одолжений, – отвечает Четыре и чуть улыбается. – Ты же знаешь, я выиграю и без них.
– Нет, я знаю, что ты проиграешь, когда бы ни сошел. – Эрик на мгновение прикусывает одно из колечек в губе. – Что ж, забирай свою хилую команду и слезай первым.
Мы встаем. Ал печально глядит на меня, и я улыбаюсь в ответ, хотелось бы верить, что ободрительно. Раз уж кому-то из нашей четверки пришлось оказаться в одной команде с Эриком, Питером и Молли, хорошо, что это именно он. Обычно они оставляют его в покое.
Поезд готовится к спуску. Я полна решимости приземлиться на ноги.
Перед самым прыжком кто-то толкает меня в плечо, и я едва не вываливаюсь из вагона. Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это – Молли, Дрю или Питер. Какая разница? Прежде чем они повторяют попытку, я прыгаю. На этот раз я готова к импульсу, который придает поезд, и пробегаю несколько шагов, чтобы рассеять его, но удерживаюсь на ногах. Меня окатывает жаркая волна удовольствия, и я улыбаюсь. Это скромное достижение, но оно позволяет мне чувствовать себя лихачкой.
Неофитка-лихачка касается плеча Четыре и спрашивает:
– Когда ваша команда выиграла, куда вы спрятали флаг?
– Если я тебе скажу, это будет неспортивно, Марлин, – холодно отвечает он.
– Да ладно, Четыре, – ноет она.
Она кокетливо улыбается ему. Он смахивает ее руку с плеча, и почему-то мои губы расплываются в улыбке.
– Военно-морской пирс! – кричит ей неофит-лихач.
Высокий, с коричневой кожей и темными глазами.
Красивый.
– Мой брат был в команде победителей. Они спрятали флаг в карусели.
– Ну так идем туда, – предлагает Уилл.
Никто не возражает, и мы идем на восток, к болоту, которое когда-то давно было озером. В детстве я пыталась вообразить, как оно выглядело прежде, без ограды, вделанной в грязь для защиты города. Но очень трудно представить столько воды в одном месте.
– Кажется, мы рядом со штаб-квартирой Эрудиции? – Кристина толкает Уилла плечом.
– Да. Она к югу отсюда, – отвечает он.
Уилл оборачивается, и на мгновение его лицо становится тоскливым. Затем это проходит.
Я меньше чем в миле от своего брата. Прошла неделя с тех пор, как мы в последний раз были так близко. Я чуть трясу головой, чтобы выкинуть из нее эту мысль. Нельзя думать о брате сегодня, когда я должна сосредоточиться на том, чтобы преодолеть первую ступень. Мне вообще нельзя пока о нем думать.
Мы переходим через мост. Мосты нужны до сих пор, поскольку грязь между ними слишком мокрая, чтобы по ней ходить. Интересно, сколько лет минуло с тех пор, как высохла река?
За мостом город меняется. За нашими спинами большинство зданий использовались, а если и нет, не выглядели заброшенными. Впереди расстилается море крошащегося бетона и разбитого стекла. Тишина в этой части города стоит жуткая, словно в ночном кошмаре. Трудно разглядеть, куда я иду, поскольку перевалило за полночь и все городские огни погасли.
Марлин достает фонарик и светит на улицу перед нами.
– Боишься темноты, Мар? – поддразнивает ее темноглазый неофит-лихач.
– Хочешь наступить на битое стекло, Юрайя, – ради бога, – отрезает она, но все равно выключает фонарик.
Я уже поняла, что часть кредо лихачей – усложнять себе жизнь, чтобы быть независимыми. Нет ничего особенно мужественного в том, чтобы бродить по темным улицам без фонарика, но мы не должны нуждаться в помощи, даже помощи света. Мы должны справляться с чем угодно.
Мне это нравится. Ведь может наступить день, когда не будет фонарика, не будет пистолета, не будет руководителя. И я хочу быть готовой к нему.
Здания заканчиваются перед самым болотом. Полоска земли вдается в болото, и из него вырастает гигантское белое колесо с десятками красных кабинок, висящих через равные промежутки. Чертово колесо.
– Ты только подумай! Люди катались на этой штуке. Развлечения ради. – Уилл качает головой.
– Наверное, они были лихачами, – говорю я.
– Да, но никудышными лихачами. – Кристина смеется. – На чертовом колесе лихачей не должно быть кабинок. Держись покрепче, и попутного ветра!
Мы идем по краю пирса. Все здания по левую руку пусты, их вывески сорваны, окна закрыты, но это опрятная пустота. Люди уходили по доброй воле, без спешки. Об иных районах города этого не скажешь.
– Спорим, ты не прыгнешь в болото. – Кристина подначивает Уилла.
– Только после тебя.
Мы подходим к карусели. Некоторые лошадки поцарапаны и потрепаны непогодой, хвосты отломаны, седла потрескались. Четыре достает флаг из кармана.
– Через десять минут вторая команда выберет место, – говорит он. – Советую потратить это время на разработку стратегии. Может, мы и не эрудиты, но интеллектуальная подготовка – один из аспектов вашего обучения. Возможно, самый важный аспект.
Он прав. Что толку в натренированном теле, если в голове – полная каша?
Уилл берет флаг у Четыре.
– Часть людей должна остаться здесь и охранять флаг, часть – отправиться на разведку и найти укрытие другой команды, – предлагает Уилл.
– Да ну? Ты уверен? – Марлин забирает флаг у Уилла. – Тебя назначили командовать, переходник?
– Нет, – признает Уилл. – Но кто-то же должен.
– Возможно, нам стоит разработать оборонительную стратегию. Дождаться их и уничтожить, – предлагает Кристина.
– Так поступают только слабаки, – возражает Юрайя. – Я предлагаю уйти всем, спрятав флаг как следует, чтобы его не нашли.
Все говорят одновременно, голоса становятся громче с каждой секундой. Кристина защищает план Уилла; неофиты-лихачи голосуют за нападение; все спорят, кто должен принять решение. Четыре садится на край карусели, прислонившись к копыту пластмассовой лошади. Он поднимает глаза к небу, где нет звезд и только круглая луна проглядывает сквозь тонкий слой облаков. Мышцы его рук расслаблены, ладонь лежит на затылке. Он выглядит почти умиротворенным, несмотря на пистолет на плече.
Я на мгновение закрываю глаза. Почему он так легко меня отвлекает? Я должна сосредоточиться.
Что бы я сказала, если бы могла перекричать этот птичий базар? Мы не можем действовать, пока не узнаем, где команда соперников. Они могут быть где угодно в радиусе двух миль, разве что пустое болото можно вычеркнуть. Лучший способ найти их – не спорить о том, как это сделать или сколько разведчиков послать.
Лучший способ найти их – забраться как можно выше.
Я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что за мной не наблюдают. Никто на меня не смотрит, так что я иду к чертову колесу легкими, неслышными шагами, прижимая маркер к спине, чтобы не гремел.
Когда я смотрю на чертово колесо с земли, у меня сжимается горло. Оно выше, чем я думала, такое высокое, что кабинок на самом верху почти не видно. Радует одно – солидная конструкция колеса. Если я заберусь наверх, оно не обрушится под моим весом.
Сердце бьется быстрее. Неужели я действительно рискну жизнью ради этого – ради победы в любимой лихачами игре?
Я смотрю на огромные ржавые опоры, которые удерживают колесо на месте, и с трудом различаю в темноте перекладины лестницы. Каждая ступенька шириной всего лишь с мои плечи, и перил нет, но подниматься по лестнице все же лучше, чем карабкаться по спицам колеса.
Я хватаюсь за перекладину. Она ржавая, тонкая и разве только не крошится в руках. Я повисаю на нижней перекладине, затем подпрыгиваю, чтобы проверить, выдержит ли она мой вес. Движение пронзает ребра болью, и я морщусь.
– Трис, – произносит низкий голос за спиной.
Не знаю, почему я не вздрагиваю. Возможно, потому что становлюсь лихачкой, а интеллектуальная подготовка – важная часть моего обучения. Возможно, потому что его голос низкий, ровный и почти успокаивающий. Как бы там ни было, я оборачиваюсь. Четыре стоит за мной, перекинув маркер за спину, как и я.
– Да? – откликаюсь я.
– Решил узнать, что ты надумала.
– Ищу место повыше, – отвечаю я. – Не то чтобы я много думала.
Я вижу в темноте его улыбку.
– Хорошо. Я сейчас.
Я на мгновение останавливаюсь. Он не смотрит на меня так, как порой смотрят Уилл, Кристина и Ал, – как будто я слишком маленькая и слабая, чтобы от меня был прок, и оттого им жаль меня. Но если он настаивает на том, чтобы пойти со мной, наверное, это потому, что он во мне сомневается.
– Я справлюсь, – отвечаю я.
– Разумеется, – соглашается он.
Я не слышу в его голосе иронии, но знаю, что она там есть. Должна быть.
Я лезу по лестнице, и через несколько футов он присоединяется ко мне. Он передвигается быстрее, и скоро его руки нащупывают ступени, которые покидают мои ноги.
– Скажи мне вот что… – тихо, чуть задыхаясь, произносит он, пока мы поднимаемся. – Как по-твоему, в чем цель этого упражнения? В смысле, игры, а не подъема.
Читать бесплатно другие книги:
